Петербургские записки 1836 года
Гоголь долго-долго сравнивает Москву и Питер. Москва – уютная домоседка, город невест, город меховых шуб и от души растраченных денег, она невыпендрёжна, для неё яркая вывеска значит мало, но добрый яркий костюм ей к лицу, Москва – это дорога с ухабами, в ней гуляют до упаду и отдыхают по самое не хочу. Питер же мужик и строг, ему важен серый костюмчик, распорядок, по которому после гулянки ты идёшь работать, журналы актуальны и своевременны, в отличие от московских, выходящих с опозданием, клеевая вывеска – это очень важно…..В общем, «Москва нужна для России; для Петербурга нужна Россия». Ибо Питер – засилье иностранщины, там мало коренного русского духа, он как американско-европейская колония. Там всё поклассово, а каждый класс разделён на кучу мелких чужих кружочков, все друг перед другом красуются, в клуб ходят, чтобы пообедать, а не время провесть. Только оригинальность русских ещё не даёт превратиться ему в западную гостиницу с тупыми бессмысленными увеселениями. Даже царя и царицу – балет и оперу многие не от души приходят посмотреть, а чтобы продемонстрировать наряды, но это и не удивительно, потому что на РУССКОЙ СЦЕНЕ ГОВОРЯТ ПРО БАРОНОВ И ВИКОНТОВ, ЭТО СМЕШНО И НЕЛЕПО, ГДЕ РУССКИЕ ФИГУРЫ? ГДЕ ДУХ? «Уже лет пять, как мелодрамы и водевили завладели театрами всего света. Какое обезьянство!» Где же жизнь наша? где мы со всеми современными страстями и странностями? Теперь то, что творится под носом, повседневное и обычное, но не лишённое права на то, чтобы быть замеченным и не лишённого в этом нужды, может замечать и заценивать лишь великий талант. Нынешняя драма желает говорить лишь о невиданном и неслыханном, уникальном, но это неверно, повседневность в своём роде тоже уникальна. Балет и опера сейчас хоть какое-то отдохновение в болоте никчёмной драмы, ибо музыка – невыразимая и безотчётная страсть, хоть и не житейская, но увлекающая, ибо народная (Глинка! «Жизнь за царя» - это только начало, надеется Гоголь, ибо на народной музыке может вырасти гениальнейшая музыка). Балет тоже хорош, ибо русский танцор – танцор души, а не тела. А вот театр жалок, ибо перед актёрами стоит народ, они могут черпать игру из народа и из себя, а их заставляют играть тех лиц, о которых они имеют скудное представление. НУЖНА НАЦИОНАЛЬНО ВЫЛИВШАЯСЯ ФОРМА В ТЕАТРЕ. Под конец плюёт в сторону питерского БЕЗДУМИЯ, говорит, что нужно тихое течение мысли.
|
|
|
Значение: собственно, всё правильно говорил. Сам следовал своим заветам. Белинский называл его «надеждой России». Пушкин поддерживал мысль.
Четыре письма разным лицам по поводу "Мертвых душ"
Вы напрасно негодуете на неумеренный тон некоторых нападений на “Мертвые души”. Это имеет свою хорошую сторону. В критиках Булгарина, Сенковского и Полевого есть много справедливого, начиная даже с данного мне совета поучиться прежде русской грамоте, а потом уже писать. Я бы желал, однако ж, побольше критик не со стороны литераторов, но со стороны людей, занятых делом самой жизни, со стороны практических людей; как на беду, кроме литераторов, не отозвался никто. А между тем “Мертвые души” произвели много шума, много ропота, задели за живое многих и насмешкой, и правдой, и карикатурой; коснулись порядка вещей, который у всех ежедневно перед глазами; исполнены промахов, анахронизмов, явного незнанья многих предметов. По поводу “Мертвых душ” могла бы написаться всей толпой читателей другая книга, несравненно любопытнейшая “Мертвых душ”, которая могла бы научить не только меня, но и самих читателей, потому что — нечего таить греха — все мы очень плохо знаем Россию.
|
|
|
И хоть бы одна душа заговорила во всеуслышанье! Точно как бы вымерло все, как бы в самом деле обитают в России не живые, а какие-то мертвые души. И меня же упрекают в плохом знанье России! У писателя только и есть один учитель — сами читатели. А читатели отказались поучить меня. 1843
|
|
|
Я предчувствовал, что все лирические отступления в поэме будут приняты в превратном смысле. Дивлюсь только тому, что мало было сделано упреков в отношении к искусству и творческой науке. Этому помешало как гневное расположение моих критиков, так и непривычка всматриваться в постройку сочинения. Следовало показать, какие части чудовищно длинны в отношении к другим, где писатель изменил самому себе, не выдержав своего собственного, уже раз принятого тона. Никто не заметил даже, что последняя половина книги отработана меньше первой, что в ней великие пропуски, что главные и важные обстоятельства сжаты и сокращены, неважные и побочные распространены, что не столько выступает внутренний дух всего сочинения, сколько мечется в глаза пестрота частей и лоскутность его.
Тройка: Слова эти были приняты за гордость и доселе неслыханное хвастовство, между тем как они ни то, ни другое.
Сверху раздаются вопросы, ответы снизу. Сверху раздавались иногда такие вопросы, которые свидетельствуют о рыцарски великодушном движенье многих государей, действовавших даже в ущерб собственным выгодам. А как было на это все ответствовано снизу? Словом — везде, куды ни обращусь, вижу, что виноват применитель, стало быть наш же брат. От души было произнесено это обращенье к России: “В тебе ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться ему?” В России теперь на всяком шагу можно сделаться богатырем. 1843
|
|
|
герои мои потому близки душе, что они из души; все мои последние сочинения — история моей собственной души. Обо мне много толковали, разбирая кое-какие мои стороны, но главного существа моего не определили. Его слышал один только Пушкин.
Герои мои вовсе не злодеи; Но пошлость всего вместе испугала читателей. Мне бы скорей простили, если бы я выставил картинных извергов; но пошлости не простили мне. Русского человека испугала его ничтожность более, чем все его пороки и недостатки.
Пушкин, который так знал Россию, не заметил, что все это карикатура и моя собственная выдумка!
Первая часть, несмотря на все свои несовершенства, главное дело сделала: она поселила во всех отвращенье от моих героев и от их ничтожности; она разнесла некоторую мне нужную тоску от самих себя.
Ну, взвесил ли ты хорошенько слова свои: “Второй том нужен теперь необходимо”? Я люблю добро, я ищу его и сгораю им; но я не люблю моих мерзостей и не держу их руку, как мои герои; я не люблю тех низостей моих, которые отдаляют меня от добра. Я воюю с ними, и буду воевать, и изгоню их, и мне в этом поможет Бог. Выдумывать кошемаров — я также не выдумал, кошемары эти давили мою собственную душу: что было в душе, то из нее и вышло1843
Затем сожжен второй том “Мертвых душ”, что так было нужно. Как только пламя унесло последние листы моей книги, ее содержанье вдруг воскреснуло в очищенном и светлом виде, подобно фениксу из костра, и я вдруг увидел, в каком еще беспорядке было то, что я считал уже порядочным и стройным.
Нет, бывает время, когда нельзя иначе устремить общество или даже все поколенье к прекрасному, пока не покажешь всю глубину его настоящей мерзости; бывает время, что даже вовсе не следует говорить о высоком и прекрасном, не показавши тут же ясно, как день, путей и дорог к нему для всякого. Последнее обстоятельство было мало и слабо развито во втором томе “Мертвых душ”, а оно должно было быть едва ли не главное; а потому он и сожжен.
Жгу, когда нужно жечь, и, верно, поступаю как нужно, потому что без молитвы не приступаю ни к чему.
Дряхлею телом, но не духом. В духе, напротив, все крепнет и становится тверже; будет крепость и в теле. Верю, что, если придет урочное время, в несколько недель совершится то, над чем провел пять болезненных лет.
Дата добавления: 2016-01-04; просмотров: 19; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!