Некоторые черты духовной жизни 1895 – 1917 годов 14 страница
Второе рождение театра — премьера «Чайки» 17 декабря 1898 года. Стали хрестоматийными страницы воспоминаний постановщиков о том, как после необыкновенной в театре гробовой тишины бросился к рампе Н. Е. Эфрос, вскочил на стул и демонстративно стал аплодировать, как раздался «рев, треск», взрыв аплодисментов всего зала — друзей и врагов, многократные вызовы.
Театр явил миру режиссерский гений. Его открытием стал сценический подтекст. Зазвучало в рецензиях и разговорах слово «настроение» и еще одно определение — «театр новых форм».
Постигнув драматургию Чехова, МХТ раскрывал духовный мир современной интеллигенции, театром которой он с этих пор и стал. «Нам посчастливилось найти новый подход к Чехову, — писал Станиславский в “Моей жизни, в искусстве”. — Он — особенный. И эта его особенность является нашим главным вкладом в драматическое искусство». Все постановки чеховских пьес стали событиями общественной жизни и даже личной жизни многих зрителей: «Чайка», «Дядя Ваня» (1899), «Три сестры» (1901), «Вишневый сад» (1904).
Драматургия Горького, по словам самого Станиславского, определила общественно-политическую линию в деятельности театра: «Мещане» (1902), «На дне» (1902), «Дети солнца» (1905). К ним примыкал по своему социальному пафосу «Доктор Штокман» («Враг народа») Г. Ибсена (1900). Ибсен стал третьим ведущим драматургом первого десятилетия (по количеству пьес он на первом месте).
|
|
|
«Новая драма», показавшая не вскрытые ранее стороны социальной {119} жизни и человеческой психологии, приведшая на сцену представителей новых социальных сил, отразившая новые общественные конфликты, нашла в МХТ тончайшего выразителя. Об этом немало сказано в советском театроведении.
Попробуем хотя бы вкратце определить место МХТ в своем времени, тогдашнее отношение к нему, основываясь исключительно на высказываниях современников.
С новой русской и зарубежной драматургией связывалось критикой и публикой общественное значение МХТ, помимо эстетического.
В новизне репертуара видели преимущество МХТ многие зрители из числа более или менее молодых. П. П. Перцов так и писал, что огромная его заслуга в том, что туда «можно ходить не ради актеров, а ради пьес» (1902). Пусть, говорил он, для «отживших и неживших» идут «новинки» прошлого столетия, мы хотим видеть «свой репертуар» — Гауптмана, Ибсена, Чехова. В начале 1907 года, отчасти предугадывая действия МХТ, Малахиева-Мирович писала: «Я не удивилась бы, если бы здесь поставили “Балаганчик” Блока или андреевскую “Жизнь человека”»[217].
О достоинствах репертуара, о его социальной значимости писали Гуревич, Голоушев, Эфрос, Я. Львов и другие. О «громадном общественном значении» новаторских пьес Чехова и Горького, которое «отрицать никто не будет», говорил и фельетонист «Петербургской газеты»: «Новый театр совпал и с новой драматической литературой, благодаря чему он создал новую публику». А. Л. Волынский, откликаясь на первые петербургские гастроли МХТ, обращал внимание и на то, что актеры его проникнуты «неподдельным сценическим пафосом», и на то, что театр открыл публике «всю прелесть и все значение» Гауптмана, Ибсена, Чехова[218].
|
|
|
Постановками пьес Чехова, Горького, Ибсена МХТ нес протест против буржуазности и всяческий протест. Протест виделся и в особенном строе внутренней жизни театра, проникнутой «благородством духа», как об этом писали. Современник констатировал, что театр, по крайней мере в ту эпоху, не привлек бы таких прочных симпатий исключительно художественной стороной. «Публика встречала там изложение своих любимых теорий, ответы на волнующие ее вопросы»[219].
Принципиальное новаторство в сценическом искусстве — режиссура, объединяющая в едином углубленном понимании {120} пьесы все компоненты спектакля, — отвечало общественным настроениям уже потому, что это был решительный переворот, творение сценической жизни на новых началах. Увлеченный почитатель театра Комиссаржевской не упустил напомнить о МХТ: «Он является последним словом драматического искусства и глубоко удовлетворяет потребностям времени. Лишь торжеством общего над частным — совершенством ансамбля и внутренним проникновением его в основной дух пьесы и замысел автора» возможно достижение жизненной правды, «без чего современное искусство уже немыслимо»[220].
|
|
|
Путь МХТ, как известно, не был прямым. Театр знал сомнения и разочарования, борьбу различных принципов внутри себя. Немало писали о «кризисе» театра. И сам Станиславский говорил о метаниях в связи с временной «потерей почвы». После революции 1905 – 1907 годов театр не находил новых пьес, в которых он мог бы сказать новое слово о современниках. Сохраняя свою цель «художественной передачи жизни человеческого духа», театр обратился к классике, количество классических пьес стало превышать число современных. Но постановки, созданные после 1905 года, держались один-два сезона, тогда как в течение всех лет шли «Дядя Ваня», «Три сестры», «Вишневый сад», «На дне», «Царь Федор Иоаннович», а также «Синяя птица» Метерлинка, ставшая одним из наиболее популярных спектаклей второго десятилетия.
|
|
|
Достаточно верно представить положение МХТ в жизни русского общества не так просто, как это может показаться в виду обширной литературы о театре. Важно не спрямлять его непрямой путь, учась этому у его самокритичных руководителей, и, с другой стороны, не усиливать драматизма его судьбы — не преувеличивать отрицательного к нему отношения части критики.
Разумеется, театр не был безоговорочно принят — как уже найденная безусловная истина в театральном искусстве — всеми вообще зрителями, критиками, драматургами той сложной эпохи. Кроме достаточно известных проявлений настороженного к нему отношения можно указать еще такой факт, как рассмотрение в 1901 году в годичном собрании Общества русских драматических писателей и оперных композиторов заявления нескольких его членов об основании обществом в Москве «образцового театра, отвечающего самым широким задачам драматического искусства»[221]. Собрание отнеслось к предложению сочувственно, избрало особую комиссию. Были, как известно, критики {121} и артистические кружки, главным образом в Петербурге, нападавшие на молодой театр.
Но одновременно и в Петербурге объединялись группы страстных поборников МХТ из среды литераторов и литературных критиков, театральных и общественных деятелей, ученых: С. А. Адрианов, С. А. Андреевский, О. Н. Чюмина, Н. А. Котляревский, А. Ф. Кони, историк А. Е. Пресняков, философ И. И. Лапшин и другие. Гуревич говорила в автобиографии, что МХТ стал для нее самым дорогим явлением современности, «куда как бы перешла свободная от рассудочности правдивая, чуткая и могучая в своих непосредственных постижениях душа классической русской литературы».
Известны высокие оценки МХТ Андреевым, Голоушевым, Эфросом, Ярцевым и другими. Перцов еще в 1901 году сказал, что «перед исторической ролью» МХТ ничтожны его промахи и что будущий историк театра разделит свое сочинение на две части: «от Волкова до Станиславского и от Станиславского до… второго Станиславского». Поэт, журналист В. Г. Тардов говорил: «С того дня, когда <…> возник этот театр-храм, началась новая эра нашей театральной истории. Была наконец найдена сценическая правда и новые горизонты, новые дали открылись перед театром». Даже журнал «Весы», неоднократно выступавший как идейный противник методов МХТ, в юбилейном адресе отметил, что он «совершил переворот в истории русского театра» и вызывает преклонение «перед энергией и беззаветной преданностью искусству». Говорилось, что журнал и театр стремятся к одной цели — «новым формам обновленной и свободной жизни, к лучшему Будущему»[222]. О революционных заслугах МХТ в театральном искусстве писал А. Н. Тихонов в большевистской «Звезде» (1912), подчеркивая, что победы первых его лет «знаменовали и выражали собой» этапы общественного демократического движения.
Было общепризнанно всероссийское значение МХТ, его роль в поднятии уровня всего русского театра. «Теперь в самой глухой провинции не найти того мертвого застоя, который царил даже на “образцовых” сценах столиц», — уверял в 1914 году Е. А. Зноско-Боровский. Зарубежные деятели, узнавшие театр во время своих приездов в Россию и во время его гастролей за границей, громко говорили о его мировом значении.
Толкование деятельности МХТ, доводы в пользу утверждения его высокой роли неоднородны. В. В. Битнер, например, в цитированной статье сказал, что нет в мире равных этому {122} театру, что это «театр будущего», потому что его постановки имеют в виду «возможно близкое приближение к жизненной правде». Рецензент «Русского листка» отметил, что нельзя не быть благодарным театру за то, что он будит мысль, «хотя бы их понимание искусства и разноствовало от нашего»: «Будить мысль — значит, делать большое дело». Малахиева-Мирович писала, что МХТ приучил «хотеть от театра не развлечения, не поучения, а красоты прежде всего и рядом с нею мысли — чеховской, ибсеновской, метерлинковской, гауптмановской — многогранной, углубленной, утонченной мысли»[223]. Каждый понимает их по-своему, но вместе с тем каждый ценит их, подытоживал Тардов отношение к работам художественников.
При всей резкости суждений об отдельных спектаклях со стороны хулителей, большинство писавших сходилось на положительной оценке МХТ в целом как театра, кинувшего вызов рутине, театра постоянных исканий. Искания — это то, что отвечало ведущему настроению времени (отвержение старого и поиск наилучшего нового во всех сторонах жизни).
Таков лейтмотив множества отзывов, особенно в юбилейные дни. «Он искал и до сих пор ищет»; «Это почти всегда искание чего-нибудь нового, почти всегда стремление сделать новый шаг вперед»; «Это откровение искусства, стоящее совершенно особо, равного которому не дала до сих пор ни одна сцена. Но он на этом не успокоился, вся его деятельность была одним непрерывным исканием новых и новых путей», он не кричал: «я нашел! я достиг!»; «Я оглядываюсь кругом, и ищу, и ничего не нахожу, кроме одного: Московский Художественный театр. Вот то единое целое, которое являет собою типическое художественное искание»; «Истинный храм искусства, где каждая новая постановка — завоевание, победа и во всяком случае событие»[224].
«Тринадцать лет стоит он перед нами и все манит, все обещает, все заставляет ждать. Не просто хороших спектаклей, не выигрышной роли того или другого артиста, а откровений», — заявлял Яблоновский и запальчиво обращался к тем, кто «брюзжит против Художественного театра»: «Художественный театр я подчас не приемлю, — вас я ненавижу, ненавижу ваши старые, хотя бы чрезвычайно здравые истины, и нежно люблю его ложь, его ошибки, его провалы, <…> и может быть, когда успокоится {123} он и зашагает по одной тропочке, мы перестанем им интересоваться, оставим его, скажем: “Простите, нам с вами не по дороге”». «Если смотреть на театр не как на развлечение, хотя бы и благородное, а как на одно из проявлений и орудий вечно ищущего и вечно творящего духа человеческого», то в центре русского искусства по-прежнему стоит МХТ, писал Адрианов и добавлял от лица интеллигенции, что его искания — «для нас же, что всякая их победа — наша общая победа и общая радость, что их изнеможение — наше общее горе, общая утрата»[225].
Положение МХТ в театральной и вообще социальной жизни Москвы хорошо рисует статья романиста и драматурга А. М. Пазухина, опубликованная им в связи с появлением в печати отрицательных оценок театра. Он писал, что открытие сезона МХТ становится в Москве «днем какого-то торжества»; все так или иначе прикосновенные к театру волнуются и о нем говорят еще задолго до этого дня — в гостиных, ресторанах, на улицах; у входящих в театр выражение особого подъема и торжественности. Само разнообразие мнений и оценок говорило о живом к нему внимании. Его значимость, его «интересность» подтверждает «та партийность, которую театр этот вызвал в Москве», отметила Т. Л. Щепкина-Куперник. «Все спорят, волнуются, доказывают, убеждают — и ходят в театр с одинаковым усердием, как друзья, так и враги»[226].
Для характеристики распространенного мнения любопытна справка о МХТ в «Иллюстрированном практическом путеводителе по Москве»: «Задачи этого театра сводятся к достижению, в возможно полной мере, художественного реализма, близости к “настоящей” жизни и удалению с подмостков сцены всего того, что носит отпечаток искусственности и неестественности. Этим стремлением к реализму выражается как бы протест против устаревших форм сценического искусства. <…> Как в смысле выбора пьес, так и в смысле режиссуры театр достиг блестящих успехов»[227].
Бытовало понятие «публика Художественного театра». Оно объединяло лиц, стремившихся посмотреть все его постановки. {124} Но оно не означает однородности этой публики по социальному положению и стимулам его посещения. Ее можно разделить, по крайней мере, на два слоя, хотя оба принадлежат к «образованному обществу». Устроители скоро отказались от идеи «общедоступного» театра, как он назывался до 1901 года. И из-за затруднений при выборе репертуара, вследствие дополнительной цензуры, и из-за потребности в зрителях «своего круга», достаточно развитых, чтобы понимать тонкости художественных достижений.
Театр-новатор с антибуржуазным, антимещанским направлением прочно утвердился в общественном сознании как театр интеллигенции, притом прогрессивной. Положение это достаточно известно. Порождением «численно и культурно очень сильной интеллигенции» назвал его Луначарский. Пазухин в цитированной статье говорил, что ни в одном другом театре не бывает так много представителей газет, адвокатов, профессоров, литераторов. И дамы, говорил он, «все тоже интеллигентные, все такие строгие, корректные, все прикосновенные к науке и литературе». Ярцев писал: «Его публика — не публика грубопатриотических пьес или пикантных сюжетов. И не та публика, которая шла в театр, как в светлый храм»[228]. Кугель вспоминал, что в кругах, к которым он тяготел по своим общественно-политическим симпатиям, недостаточно хвалебное отношение к МХТ было как бы «оскорблением величества».
Имя «театра интеллигенции» влекло к МХТ как собственно интеллигенцию, так и тех, в чьих глазах интеллигенты были лидирующей группой общества. Таким образом, притягивали и идейно-художественная направленность и «престижность», мода на общение с этим театром.
В цитированной выше заметке Н. И. Гарвея об успехе гастролей в Петербурге говорилось, что восторженные отзывы слышны в толпе, прогуливающейся по Большой Морской — одной из самых фешенебельных улиц столицы, в биржевом собрании. Пазухин упоминал лиц, желавших купить билет хотя бы за десятикратную цену. Через четыре года после уже приведенного здесь высказывания П. М. Ярцев в «Правде» констатировал, что на МХТ образовалась «мода» в «великосветствующей части буржуазной публики».
Публика первого абонемента, то есть премьер, это «вся театральная и художественная Москва», высшие, наиболее обеспеченные слои интеллигенции, «купеческая аристократия» — богатые и образованные новые промышленники и коммерсанты, члены семей всех этих лиц. Посетители МХТ и его «капустников» действуют в рассказе И. А. Бунина «Чистый понедельник». {125} «Мы оба были богаты, здоровы, молоды», — говорит герой, привозивший героине коробки шоколада и новые книги Гофмансталя, Шницлера, Пшибышевского.
В основном ради моды, чтобы «не отстать от других», посмотреть, на что затрачены десятки тысяч рублей, получить материал для разговора в гостиных, направлялась в МХТ нарядная публика первых представлений, такая здоровая и довольная, такая сытая, «веселая и счастливая», какой увидел ее рецензент «Курьера», — мужчины в дорогих костюмах, женщины в пушистых мехах, с искрящимися бриллиантами. Внешний успех театра у этой публики, писал он, «может и не иметь ничего общего с истинным искусством». Об этой публике писал Голоушев в связи с постановкой «Живого трупа»: «Кругом — нарядная толпа, веселый говор, флирт, возбужденные лица болтающих между собой знакомых. <…> Вчера авиатор Васильев, сегодня Толстой, а послезавтра открытие нового ресторана, и все это перемешивается в калейдоскопе того, что толпа называет жизнью»[229]. Перефразируя К. И. Чуковского, можно сказать: поистине посещать антибуржуазный театр стало самым буржуазным занятием!
Эту публику интересовала, главным образом, «постановка» — как ставятся и разыгрываются пьесы. «Интересовало уже не то, что будет с Федей и его женою, а то, верен ли тот или иной жест характеру роли», — замечал Голоушев в той же статье о «Живом трупе». Ждали нового и невероятного в режиссуре. «Пошло-самодовольная толпа искренно убеждена в том, что К. С. Станиславский только для того и существует на свете, чтобы придумывать новенькое для публики. Творческие искания эта толпа принимает как сенсационные изобретения»[230].
Конечно, и в публике первого абонемента были истинные ценители искусства, люди, думавшие о смысле жизни и судьбе Родины. Абсолютно однозначных явлений не бывает. Но здесь речь не об исключениях, а о массе.
Кроме публики первого абонемента существовала другая, «отличная от той, которая бывает в других театрах», — так характеризовал ее П. Д. Боборыкин. В ней преобладала молодежь, «настроенная совершенно иначе, чем где-либо»[231]. Ее пополняли приезжавшие в Москву провинциалы и петербуржцы. В романе Боборыкина «Однокурсники» (1901) изображено посещение студентом МХТ: «В сенях он очутился точно в шинельных университета: студенческие пальто чернели сплошной массой вперемежку {126} с светло-серыми гимназистов и с кофточками молодых женщин — “интеллигентного вида” — определил он про себя. Точно такая публика бывает на лекциях в Историческом музее. Старых лиц, тучных обывательских физиономий — очень мало». После премьеры какой-нибудь критик выступал с лекцией о спектакле, о его смысле, об исполнении, которая собирала массу слушателей. А вслед за лекцией начинался диспут, и горячие споры молодежи продолжались еще и на улице.
В связи с десятилетием МХТ вспоминал один из его зрителей свою студенческую жизнь 1902 года: «… путешествия за дешевыми билетами в Каретный ряд <…>, ночные дежурства, неподдельная радость в случае удачи и горе тех, кому не доставалось». Храм искусства отвечал настроениям юной души, «жадно искавшей правды-истины, правды-красоты, правды-справедливости». «Одно и то же стремление объединяло и этих зрителей, и этих актеров. Искание правды восстанавливало еще не надломленные души против пошлой и мрачной действительности. <…> Исканием правды была проникнута и сцена»[232].
И в годы реакции искусство МХТ не уводило от жизни. Как вспоминала Гуревич, оно и тогда «поддерживало интерес ко всему, что было в ней живого, что глядело в будущее». В 1914 году рядовой зритель страстно возражал некоторым критикам, в частности С. С. Мамонтову: «Художественный театр нужно не только уважать, перед ним нужно преклоняться. <…> Мы, “г‑жа Публика”, верим в него, верим в светлость его исканий, немеркнущую мощь его достижений»[233]. В труде И. Н. Виноградской «Жизнь и творчество К. С. Станиславского», а также в кандидатской диссертации И. Я. Дорофеевой «Московский Художественный театр и зрители (1895 – 1905)» (1983) цитируется много писем Станиславскому, где говорится о МХТ как о «путеводной звезде», источнике «света сознания», поддержке слабеющих сил.
В 1898 году начало устраивать спектакли Общество народных развлечений. Труппа составилась из молодых актеров с режиссером И. А. Тихомировым во главе. Гулянья со спектаклями организовывались в Сокольниках. Исключительным успехом пользовались «Каширская старина», «Гроза». В 1904 году открыт Сергиевский народный дом, на сцене которого шли оперы, а один раз в неделю драматические спектакли. К концу 1904 года был построен Городской народный дом на Введенской площади, обычно называвшийся Введенским. Он стал значительным театральным предприятием Москвы. В репертуар включались серьезные и подлинно художественные произведения: {127} «На дне», «Мещане», «Дядя Ваня». В руководстве Введенским народным домом принимал участие А. А. Бахрушин, некоторое время здесь работал И. А. Тихомиров. В 1913 году Голоушев воздал «честь и хвалу» руководителям «за их заботливое отношение к большому и серьезному делу», отмечая, что Введенский народный дом «все больше и больше становится на один уровень со всеми другими театрами столицы»[234]. Удачи отмечались и раньше. В Сергиевском народном доме ставился, например, «Вишневый сад», и в печати сообщалось о большом успехе спектакля, хотя и неважно исполненного: «Публика слушала пьесу с жадностью и нервно реагировала на все выдающиеся места»[235]. Постоянно работала драматическая труппа в Сухаревском народном доме, давались драматические представления и в других народных домах.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 51; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!