С.А. и Л.Н. Толстые в Ясной Поляне. 83 страница
Эта встреча с Орленёвым 8 июня 1910 г. разочаровала и Толстого, о чём он записал в дневнике: «Был Орленёв. Он ужасен. Одно тщеславие и самого низкого телесного разбора. Просто ужасен. Чертков верно сравнивает его с Сытиным. Очень может быть, что в обоих есть искра, даже наверно есть, но я не в силах видеть её». Довольно подробно описал Орленёва Булгаков: «Орленёв — лет сорока двух, но моложавый, живой, стройный, остроумный, однако, на мой по крайней мере взгляд, очень жалкий. <...> Живописно драпируется в плащ, в необыкновенной матросской куртке с декольте и в панаме, бледный, изнеженный, курит папиросы е напечатанным на каждой папироске своим именем; изящнейшие, как дамские, ботинки, трость — всё дорогое» (Булгаков. 8 июня). Позже Толстой говорил Булгакову об Орленёве: «Совеем чужой человек. Афёра... И не деньги, а тщеславие: новое дело...» (там же. 9 июня)
Вторая встреча Толстого с Орленёвым произошла через несколько дней, 21 июня 1910 г. в имении Черткова. Здесь состоялся довольно долгий разговор Толстого с актёром. Писатель интересовался, почему на афишах спектаклей не указаны фамилии исполнителей. Он полагал, что такое доброе дело требует гласности — тогда оно может найти продолжателей. Другой вопрос, который задал Толстой: почему Орленёв играет бесплатно? Он считал, что надо установить хотя бы малую цену, чтобы зрители знали: работа артиста такая же, как всякая другая. Ответы Орленёва явно не удовлетворили Толстого.
|
|
|
В тот же день актёр прочёл в присутствии Толстого стихотворение И.С. Никитина «Болесть». Булгаков писал: «После обеда Орленёв прочёл — с пафосом, но без вдохновенного подъёма — стихотворение Никитина. Всем чтение понравилось. Лев Николаевич прослезился. Орленёв тоже был растроган» (Булгаков. 21 июня). В дневнике Толстого этот факт отмечен лаконичной записью: «Орленёв читал Никитина Мне чуждо». Несмотря на свидетельство Булгакова, Толстой не изменил своего мнения об Орленёве.
Эпизод второй встречи с Толстым в автобиографии Орленёва развёрнут в подробный отчёт о том, что ели Толстой и «толстовцы». Он рассказал, что Толстой ест спаржу по-английски «аппетитно», «с действительно аристократическим искусством поливая её прованским маслом и лимонным соком». Чуть раньше Орленёв говорил о неприятном впечатлении, которое произвёл на него особый «этикет» в доме Толстых: мальчик, одетый в форму казачка, справлялся о том, как доложить об Орленёве Софье Андреевне. А сама С.А. Толстая очень интересовалась прекрасным ароматом духов Орленёва.
В книге Орленёва много фактических неточностей, очевидно, что артист не столько описал события собственной жизни, сколько создал миф о себе. В этом случае образ Толстого в воспоминаниях Орленёва имеет «прикладное» значение, т.е. призван оттенить неординарность и независимость самого автора.
|
|
|
И.Ю. Матвеева
ОРЛОВ Владимир Фёдорович (1843 - 1898) — близкий знакомый Толстого, его «единомышленник» (63: 81). Сын священ-
372
ника Владимирской губ., воспитанник владимирской духовной семинарии; позднее в Петербурге сблизился с Нечаевым.
Толстой и Орлов познакомились в Москве в 1881 г. «Орлов — пострадавший, — писал Толстой, — два года сидел по делу Нечаева и болезненный, тоже [как и Н.Ф. Фёдоров] аскет по жизни и кормит девять душ и живёт хорошо. Он учитель в железнодорожной школе» (63: 81).
Старший сын Толстых, С.Л. Толстой, вспоминал: «Помню, что у Орлова были длинные волосы, густая, нечёсаная борода, бесформенный нос — в общем простое русское лицо. Он много и образно говорил, резко выговаривая по-северному на «о» <...>. В молодости он был замешан в деле Нечаева, побывал в тюрьме и ссылке, а затем усвоил себе свободное христианское мировоззрение <...>. Впоследствии я узнал, что он получал пособия от Третьего отделения, “в виду его откровенных показаний”, что объясняется тем, что он был обременён многочисленной семьёй. Признаюсь, он и его христианские туманные речи мне не были симпатичны. Не нравилось мне и то, что от него иной раз пахло вином» (Очерки былого. «С осени 1881 до осени 1898 года. Первая зима в Москве». 1881—1882).
|
|
|
А.С. Пругавин в своих воспоминаниях, относящихся к началу 1880-х гг., называл Орлова «близким другом» Нечаева и рассказывал, что «его беседы, споры и импровизации отличались блеском, остроумием, а нередко и глубиной содержания, обнаруживая в то же время серьёзную начитанность его в области философских и религиозных вопросов. Лев Николаевич охотно встречался и беседовал с Орловым, несмотря даже на несчастную страсть последнего к вину» (Пругавин А.С. Л.Н. Толстой в 80-х годах // Новая жизнь. 1912. V. С. 122—123).
Орлов никогда не был революционером, но искренне сочувствовал этим людям как «истинно страдающим» (85: 148) за обездоленный простой народ. Он работал в издательстве «Посредник». Толстой часто встречался и переписывался с ним, называл его «близким другом» (63: 208) и был «всегда рад», когда Орлов являлся в дом Толстых; однако со временем стали рождаться сомнения: «С Орловым немного неясно. Я дорожу его единомыслием, но не совсем в него верю», — записал Толстой в дневнике 6 апреля 1884 г. (49: 79).
|
|
|
В 1886 г. вышло пятое издание собрания сочинений Толстого, где под заглавием «Мысли о переписи» были напечатаны отрывки из трактата «Так что же нам делать?». К ним Орлов написал предисловие, которое должно было печататься от имени издательницы <С.А. Толстой>. 22 феврали Толстой писал В.Г. Черткову: «Последние дни у меня был Орлов и начал писать для Софьи Андреевны предисловие от издательницы к “Что же нам делать?”. И написал прекрасную статью, в которой указывает различие моих взглядов oт социалистов и революционеров. “Те хотят исправить мир, а этот хочет спасти душу”. Предисловие едва ли выйдет, а статья хорошая» (85: 324). Статья Орлова не была опубликована, видимо, по цензурным условиям; текст её неизвестен.
Характеризуя писательскую сущность Толстого, Орлов говорил, что знал на своём веку «трёх сыщиков — сыщиков по духу, по натуре: его приятель Нечаев, монах с Нового Афона Иерон и Лев Толстой» (Записки И.М. Ивакина // ЛН. Т. 69. Кн. 2 С. 38).
С середины 1880-х гг. имя Орлова всё реже встречалось в письмах и дневниках писателя, но переписка продолжалась. Вот одно из последних писем Толстого, проникнутое искренней привязанностью к другу (датировано условно 1891-1898 гг.): «Очень рад был получить от вас письмо, дорогой Владимир Фёдорович, и сведения о житье вашем и вашей семьи, которую я люблю. Очень бы хотелось повидаться с вами и поговорить о многом. Я всегда с очень хорошим чувством вспоминаю наши беседы в Москве и знаю, что мы как были близки по самым глубоким основам жизни, так и останемся близки, несмотря на могущие встретиться разногласия внешние, да и то такие, которые кажутся разногласиями только до тех пор, пока они не разъяснены. Может быть, и до свиданья. Любящий вас Л. Толстой» (90: 307). И после смерти Орлова его самобытная личность жила в памяти Толстого и нашла своё место в его сочинениях.
21 апреля 1909 г. Д.П. Маковицкий записал, что гостивший в Ясной Поляне Ф.А. Страхов «рассказывал про В.Ф. Орлова»: «Он был православный. Л.Н. очень любил его и как-то при нём его похвалил. Орлову это, очевидно, было неприятно, т.к. он был очень скромный человек, и он это отрицал. Он несколько раз уже говорил Л.Н., что пьёт. Раз приходит человек доложить Л.Н.. что пришёл Орлов, очень выпивши, и хочет его видеть. Л.Н. к нему сошёл, и Орлов ему говорит: “Я вам говорил, каков я, ну вот, вы теперь сами посмотрите, коли не верите". Л.Н. это всегда вспоминал с умилением. Л.Н. сказал, что если бы он был здоров, он описал бы художественно этот тип». В тот же день писатель начал повесть о революционерах «Нет в мире ви-
373
новатых», где в образе учителя Соловьёва отражены черты Орлова. На следующий день Толстой заметил, что «после рассказа Страхова о Владимире Фёдоровиче Орлове к пьянству стал снисходителен. Пьянство — это, скорее, болезнь, и одержимы ею бывают часто люди хорошие» (ЯПЗ. 3. С. 391). 23 апреля в дневнике появилась запись: «Странное дело, рассказы Страхова вызвали во мне желание художественной работы <…> с целью невидной, недоступной мне: заглянуть в душу людскую. И очень хочется» (57: 52).
В начале ноября 1909 г. Толстой видел Орлова во сне, будто бы в гостях у богатой помещицы, где Орлов негодовал на жестокость и несправедливость помещичьего землевладения. Этот сон Толстой записал, и сочинение под названием «Сон» стало заключением к рассказу «Три дня в деревне», написанному в том же 1909 г. В нём Орлов назван своим именем, он обращается к помещику, жалующемуся на то, что мужики срубили и увезли несколько дубов из его леса, со словами: «Да ведь если бы они взяли не дубы, а унесли всё, что есть здесь, в этом доме, то они взяли бы только своё, только всё то, что они и их братья, но уже никак не вы сделали... Да ведь вы у них веками похищали не дубы, а жизни, жизни их детей, женщин, стариков, чахнущих и не доживающих естественный срок жизни...» (38: 24). Толстой считал, что как бы фантастически ни действовали лица, являющиеся в сновидениях, основа их реальных характеров сохраняется и там. Возможно, и в данном случае негодование героя «Сна» было подсказано автору характером его друга Орлова; не случайно в дневнике отмечено 7 декабря: «Писал Орлова. Немного подвинулось» (57: 182).
Н.И. Бурнашёва
ОРЛОВ Николай Васильевич (1863-1924) — один из любимых художников Толстого. Родился в селе Буйцы Епифанского уезда Тульской губ. в семье крестьянина. В 19 лет поступил в московское Училище живописи, ваяния и зодчества, где его учителями были В.Д. Поленов, К.А. Коровин, И.М. Прянишников. В 1892 г., успешно окончив училище, Орлов получил звание художника и серебряную медаль за картину «Умирающая». Картину купил П.М. Третьяков для своей галереи и выставил её в числе других работ художников-передвижников в 1894 г. Тогда её и увидел Толстой («умилился» картиной Орлова) и здесь же, на выставке, познакомился с художником. Жил и работал Орлов в деревне в Калужской губ., уже обременённый многочисленной семьёй, в постоянной нужде. Тяжёлая крестьянская жизнь подсказывала ему темы картин. 1896 год был одним из самых удачных в жизни художника: его избрали членом Товарищества передвижных художественных выставок, он написал новое полотно «Проводы переселенцев», на которое обратил внимание Толстой (картина «тронула» писателя). Над следующей картиной «Освятили» работа продолжалась несколько лет и была завершена в 1904 г. К этому времени художник оказался в полной нищете, пожар уничтожил всё его имущество, и он остался с семьёй из 11 человек без средств и без крыши над головой. Он писал Толстому: «Моё положение отчаянное, работы нет, искал и пока не нашёл; ни денег, ни хлеба, в доме как смерть ходит, хоть беги!» (Толстой и художники. С. 145). В такой безысходной ситуации Орлов осенью 1904 г. уехал в Ясную Поляну и, поселившись в деревенской избе, работал в сарае рядом с избой над картиной «Порка». Художник мёрз, голодал: «Питаюсь одним чёрным хлебом и чаем. Иногда хожу обедать к Толстым, а всегда-то совестно есть их роскошный обед, когда все близкие — семья — голодают» (там же. С. 146). Толстой часто посещал художника, давал советы (всегда очень деликатно), помогал подобрать натурщиков для картины из числа яснополянских крестьян. Ещё раньше, когда Орлов посвятил Толстого в замысел работы над картиной «Порка», писатель 22 апреля 1904 г. ответил ему письмом: «Я ни одного художника русского взятого в целом не знаю равного вам. Не унывайте, всё минется, правда останется. А ваши произведения — правда, и трогательная правда. <...> Любящий вас Л. Толстой». В яснополянском кабинете Толстого и сейчас висят фотографии с картин Орлова: «С работы», «Христа ради», «Переселенцы», «Со службы», «Умирающая», «Шинкарка», «Монополия» («Освятили»), на последней есть дарственная надпись Орлова. Часто Толстой водил гостей в кабинет и, показывая им висящие на стене снимки картин Орлова, со слезами на глазах рассказывал содержание каждой из картин, говоря: «Это, по-моему, величайший русский художник» (Гусев Н.Н. Два года с Л.Н. Толстым. М., 1973. С. 235). В 1908 г., когда живущая в доме Толстых Ю. Игумнова привезла го Москвы множество открыток с картин разных художников, Толстой выбрал «Монополию» Орлова, сказав: «Даровитый, даровитый человек! И человек, который думает сердцем. Он знает народ и любит его. и ему тяжело такое поругание» (Толстой и художники. С. 164). В 1909 г. лучшее художественное
374
издательство того времени Товарищество Р. Голике и А. Вильборг в Петербурге издало альбом Орлова «Русские мужики», предисловие к нему написал Толстой: «Орлов мой любимый художник, а любимый он мой художник потому, что предмет его картин — мой любимый предмет. Предмет этот — это русский народ — настоящий русский мужицкий народ...» (37: 273).
Художник был дружен со старшим сыном Толстого Сергеем Львовичем, в имении которого Никольском-Вяземском в Чернском уезде Тульской губ. он жил и работал над своими картинами. В одной из них, незавершённой, «На сенокосе», он хотел изобразить Толстого, пришедшего на сенокос и беседующего с крестьянами.
Очень многие картины Орлова не сохранились, жизнь его закончилась трагически, были зверски убиты бандитами трое его детей: сын и две дочери. Сам Орлов после тяжёлой болезни умер в 1924 г. Возможно, и имя и творчество художника оставались бы полузабытыми, если бы не пристальное внимание и восхищение Толстого его картинами. Благодаря этой оценке, имя Орлова осталось в истории русской живописи.
Лит.: Софронов С.И. Художник-передвижник Н.В. Орлов. — М., 1965.
Л. С. Дробат
ОРФАНО Александр Герасимович (1834-1902) — отставной поручик, в 1862 г. был привлечён к суду по делу «о лицах, обвиняемых в сношениях с лондонскими пропагандистами» А.И. Герценом и Н.П. Огарёвым. Орфано оправдали, но в 1886 г. над ним был учреждён негласный надзор полиции за открытие в его имении Вазнино Можайского уезда Московской губ. фабрики на артельных началах. Отдал всю свою землю крестьянам; с 1890 г. — железнодорожный служащий в Москве.
Орфано был хорошим знакомым друга Толстого В.И. Алексеева. В начале 1880-х гг. ненадолго сблизился с Толстым, но вскоре обратился к церковному православию. В печати отстаивал церковные позиции, обличая Толстого. Свои взгляды изложил в книге «В чём должна заключаться истинная вера каждого человека? Критический разбор книги гр. Л.Н. Толстого “В чём моя вера?”» // Чтения в обществе любителей духовного просвещения. 1887. I» (второе издание вышло в Москве в 1890 г.).
Бывал в доме Толстых, Толстой с ним «горячо спорил» (ЯПЗ. 1. С. 451), заявляя: «Вы не знаете моего Бога, а я знаю вашего...» (49: 69).
Н.И. Бурнашёва
ОСТАШКОВ Архип (отчество и даты жизни не установлены) — охотник-медвежатник из имения поэта А.А. Фета под Вышним Волочком. В декабре 1858 г. во время охоты спас Толстого от медведицы, Под именем Демьяна выведен в рассказе из «Азбуки» «Охота пуще неволи». Толстой так поведал о самом остром моменте этой ситуации: «Слышу: зацепил он зубами верхней челюстью в лоб под волосами, нижней челюстью в маслак под глазами, стиснул зубы, начал давить. Как ножами режут мне голову; бьюсь я, выдёргиваюсь, а он торопится и, как собака, грызёт — жамкнет, жамкнет. Я вывернусь, он опять забирает. “Ну, — думаю, — конец мой пришёл”. Слышу, вдруг полегчало на мне. Смотрю, нет его: соскочил он с меня и убежал.
Когда товарищ и Демьян увидали, что медведь сбил меня в снег и грызёт, они бросились ко мне. <...> Демьян, как был, без ружья, с одной хворостиной, пустился по дорожке, сам кричит: “Барина заел! Барина заел!” Сам бежит и кричит на медведя: “Ах ты, баламутный! Что делает! Брось! Брось!”
Послушался медведь, бросил меня и побежал». Шкура медведицы и по сей день находится в московском доме Толстого в Хамовниках. Случай описан подробно и А.А. Фетом в воспоминаниях.
Портрет Архипа Осташкова сделан С.А. Толстой в 1907 г. по фотографии (бумага, акварель; хранится в ГМТ).
Н.И. Шинкарюк
ОСТЕН-САКЕН Александра Ильинична («Алина»; рожд. Толстая; 1795—1841) — родная тётка Толстого, опекунша (1838—1841) малолетних Толстых.
А.И. Остен-Сакен была очень образованна, знала несколько иностранных языков, в т.ч. французский, который впоследствии преподавала своим племянникам Толстым. Музыкальная, как все Толстые, она превосходно играла на арфе и фортепиано. Судьба её удивительна и необычна. Как вспоминал Толстой, «очень привлекательная, с своими большими голубыми глазами и кротким выражением белого лица», юная, грациозная и одухотворённая, она имела большой успех на балах в Петербурге. При жизни родителей очень рано была выдана замуж в Петербурге за богатого и знатного остзейского подполковника графа К.И. Остен-Сакена. Он женился на Алине, когда ей было девятнадцать лет. «Партия, казалось, очень блестящая» закончилась очень печально «в смысле супружества». Оно обернулось несчастьем. После свадьбы у мужа обнаружились признаки психического расстройства.
375
которые проявлялись как приступы беспричинной ревности и мании преследования. Он был помещён в лечебницу для душевнобольных, где провёл долгие годы. Надежды на выздоровление не было. В первый год после свадьбы в приступе полного сумасшествия он дважды покушался на жизнь беременной жены. Сначала стрелял в неё и оставил раненую на дороге. Затем во время выздоровления вновь пытался ранить её. Едва оправившись от раны, Алина вернулась к родителям в Петербург. У неё родился мёртвый ребёнок. Младенца заменили новорождённой дочерью придворного повара. Даже узнав правду, она воспитывала эту девочку как родную дочь, живя у своих родителей.
После женитьбы брата, Н.И. Толстого, на княжне М.Н. Волконской она вместе с приёмной дочерью, «бледной, молчаливой и кроткой» девушкой (Толстая С.А. Материалы к биографии Л.Н. Толстого... // ТВС. 1. С. 32) Пашенькой, матерью П.Н. Толстой и Т.А. Ёргольской обосновалась в его семье в Ясной Поляне. Испытания в личной жизни превратили Алину, весёлую и кокетливую, в «скучную богомолку» (Толстой С.Л. Мать и дед Л.Н. Толстого. М., 1928. С. 142), как она себя называла. Она искала утешения в вере, много молилась, ходила по церквям, беседовала с духовными лицами, и этим была заполнена вся её жизнь. Последствия несчастливого брака «были благотворны для её души». Она стала истинно религиозной женщиной, отшельницей, предпочитала светской суете уединение и посещение монастырей. Её любимое чтение — «Жития святых», избранное общество — «божьи люди»: странники, нищие, юродивые. Её набожность не была показной. Весь её образ жизни носил отпечаток глубокой религиозности. Она отказалась от роскоши, старалась не утруждать прислугу, одевалась просто, почти бедно; экономя деньги, ходила по Москве пешком. Вставала раньше всех и отправлялась в ближайшую церковь к заутрене. «Она была одинаково ласкова и добра» и с «важными мужчинами и дамами, и с монахинями, странниками и странницами».
В 1837 г. в 43 года умер Н.И. Толстой. Алина приезжала из Москвы хоронить брата на кладбище сельца Кочаки. После смерти матери, старой графини П.Н. Толстой в 1838 г., она взяла опекунство над осиротевшими племянниками Толстыми: вела их имущественные дела, сложные и запутанные, часто обращалась в Опекунский совет или в Сенат. Ведение дел причиняло ей много хлопот: «нужно действовать, просить, умолять», делать визиты сенаторам, платить долги, а также надо было учить детей. Особенно много беспокойства доставляли ей процессы по спорным имущественным делам. Жить по-барски, на широкую ногу, как при Н.И. Толстом, она не могла, и было решено сократить расходы: оставить в Москве, с ней и гувернёром Сен-Тома, Пашеньку и старших детей; младших, с Т.А. Ёргольской и Ф.И. Рёсселем, отправить в Ясную Поляну, а также отказаться от большого дома и переехать в более дешёвую квартиру. Она спешила оставить большой дом, «который видел уже так много слёз». В 1838-1841 гг. она жила в Москве со старшими племянниками Николаем и Сергеем. Рождественские каникулы и день именин Т.А. Ёргольской в 1840 г. вся семья провела вместе в Ясной Поляне. Она заботилась о своих племянниках, «но всё, что она делала, не поглощало её души, всё было подчинено служению Богу». Лето 1841 г. она провела в Ясной Поляне, а затем уехала в Оптину пустынь. Строгое соблюдение поста, долгое выстаивание церковных служб сломили её здоровье. Она слегла и, когда поняла, что болезнь принимает плохой оборот, позвала к себе Т.А. Ёргольскую. 29 августа 1841 г. та приехала с племянниками Николаем и Машей. Увидев приехавших, умирающая заплакала от радости. Через день она скончалась без страданий, в полном сознании в возрасте 46 лет. Погребена на кладбище монастыря Оптина пустынь. Эпитафия на её памятнике, вероятно, написана 13-летним Л.Н. Толстым. В 1929 г. памятник был перенесён на Никольско-Кочаковское кладбище близ Ясной Поляны, но прах А.И. Остен-Сакен остался в Оптиной пустыни. В 2006 г. туда возвращён и памятник.
Дата добавления: 2020-01-07; просмотров: 148; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!