К вопросу о результатах российских «реформ»: состоялась ли модернизация? 10 страница

⁴⁹ Ксенофонтов М.Ю. К вопросу о целевых установках, ограничениях и рис­ках структурно-технологической модернизации российской экономики // Проблемы прогнозирования, 2010, №3. С. 17 http://www.ecfor.ru/pdf.php?id=2010/3/01

А.И. Московский

20 лет упадка и извращения смысла науки и образования

Двадцать лет рыночных реформ России, начатых штур­мом советской экономики под лозунгом «либерализация цен» - «фи­нансовая стабилизация» - «приватизация государственной собствен­ности», - выросшего в магическую формулу либеральных преобразо­ваний на все 20 лет, непосредственно не имел направленности на реформирование науки и образования. Но внутренне важное указа­ние для этого содержится в тезисе «финансовой стабилизации», не­обходимо связанной с бюджетом. Либеральная идея «минимизации государства», дополненная «минимизацией бюджета», была развита бывшим министром науки и технической политики Б. Г. Салтыковым, заявившим, что «у нас слишком много науки», и эта фраза надолго стала важным аргументом снижения бюджетных расходов на науку и образование. Несмотря на то, что определение -«слишком много» не имело и не имеет под собой никакого конкрет­ного обоснования, оно хорошо согласуется с «минимизацией госу­дарства» - «минимизацией государственных расходов на науку и об­разование». Сегодня по этим расходам Россия стоит в ряду слабораз­витых стран.

Жалкое финансирование науки подкрепляется аргументами ин­теллектуальной элиты. Известный журналист Леонид Радзиховский внушает слушателям «Эха Москвы»: «Наука - это излишество... Нау­ка - это роскошь... Без науки можно прожить». Даже во фразе Салты­кова «науки слишком много» допускается хотя бы какое-то простран­ство необходимости науки. Радзиховский не оставляет вообще ей места среди необходимых элементов бытия современного россий­ского общества.

Зачинатели рыночных реформ в Советской экономике исходили из представлений об экономике, почерпнутых из ортодоксальной неоклассической теории. В этой теории нет места какой-либо внят­ной теории науки, образования как нет места и теории производства. Все пространство экономики заполнено исключительно «рынком», на котором действует единственный субъект - «индивид» win «толь­ко индивиды».

248

А.И. Московский

20 лет упадка и извращения смысла...

Еще в середине 80-х годов будущие реформаторы на своем се­минаре в пансионате «Змеиная горка»¹ под Ленинградом вполне оп­ределились, что целью преобразований в Советском Союзе должно быть построение капиталистической экономики. Первоначально это не афишировалось. И не все это безоговорочно приняли. Воз­можно, поэтому часть участников ушла из семинара на его началь­ной стадии. Но важно, что никто из оставшихся участников семинара тогда не имел даже малейшего представления, о том, что капитал для своего существования, роста и развития нуждается в некоей коллек­тивности, в некоей коллективной силе, без которой он не может су­ществовать, расти и развиваться. Именно в ней заключается огром­ный ресурс роста, гибкости и пластичности капитала, которой он -на вполне законных основаниях! - распоряжается как своей индиви­дуальной частной собственностью. Такой ресурс, такая сила заклю­чена в специфической форме коллективности - совокупной или со­вместной рабочей силе. Эта форма коллективности - не единственная её форма, но можно сказать базовая, поскольку заключена в произ­водстве условий жизни капиталистического общества и в главном его институте - капитале. Сегодня, когда предпринимаются реши­тельные меры по «модернизации», «реформированию» науки (и об­разования), как никогда важно понимание коллективности как объ­ективного, внутреннего, необходимого свойства еще одного институ­та современного общества - науки.

Реформаторы терпеть не могли Маркса и марксизм и вычеркну­ли все его идеи из своего актуального сознания, включая, естествен­но, понимание Марксом науки в качестве формы «всеобщего труда». Но реформаторы не знали и другого важного теоретического на­правления современности - классического институционализма, в котором коллективность действия занимает одну из главных пози­ций. Институционалисты-классики рассматривают институт как коллективное действие, которое формирует и расширяет индивиду­альное действие (Дж. Коммонс). Институционалисты не отвергают индивидуального действия, но их внимание обращено преимущест­венно на те сферы экономики, где оно связано - множественно и очень по-разному, - но совсем непросто с коллективным действием -предприятие, корпорация, государство, учреждения образования и

¹ Воспоминания о нем опубликованы на сайте polit.ru - в 2006 г. Е. Гайдара и в 2011-ом - других участников.

249

Часть 2 Реформы: отторжение инноваций

здравоохранения, профсоюзы, партии, профессиональные ассоциа­ции и т. д. Во всех этих формах индивид представлен, но не как ис­ключительно потребитель, а как участник деятельности, как ра­ботник как производитель, как созидатель. И марксизм, и институ-ционализм не сводят экономику к рынку, а акцентируют внимание на деятельности людей, на всем многообразии форм этой деятель­ности, которая только и создает возможность самого рынка. Импера­тивы спроса и предложения, заключающими в себе только два вида действий - куплю и продажу, рынка, конкуренции, распространяе­мые реформаторами на них, не могут не быть разрушительными по отношению к объективно обусловленным и необходимым многооб­разным формам коллективного действия - таким, как наука, образо­вание, здравоохранение, многие сферы культуры, наконец, само го­сударство.

Для либерально-рыночного реформирования этих сфер магиче­ская мантра «либерализация - стабилизация - приватизация» была развита в другую священную формулу - «бизнес - рынок - конкурен­ция - потребитель». Наука - это бизнес и рынок «научных» идей (?). Образование - это бизнес и рынок «образовательных услуг»(?), а главный смысл и цель образовании - «взрастить потребителя» (А. Фурсенко). Здравоохранение - «это же просто бизнес и рынок медицинских услуг» (?). Ну а чтобы оно прочнее укрепилось в этом своем качестве, надо поставить его на фундамент «страхового бизне­са» - «бизнеса медицинского страхования». И так до государства - до рынка «услуг государства потребителю».

В теоретических представлениях реформаторов - в «неокласси­ческом мэйнстриме», в «новом институционализме», в так называе­мой «новой политической экономии» - любое проявление коллек­тивности и сам термин «коллективность» табуированы, вызывая специфический интеллектуальный дальтонизм, выражающийся в том, что во всех социальных явлениях они видят проявления только индивидуального, не замечая ничего, выходящего за его пределы. Та­кая позиция или «принцип методологического индивидуализма» за­являет о себе иногда весьма решительно: «... «пафос» этого принципа .. .в стремлении исключить из научного рассуждения такие надынди­видуальные феномены как «коллектив», «класс», «организация», «общество»...»² Это будит тревожные воспоминания - «исключить из

Тамбовцев В.Л. Перспективы «экономического империализма»

250

А.И. Московский

20 лет упадка и извращения смысла.

комсомола», «исключить из партии», исключить из науки, как в 1948 году «школа Лысенко» исключила из науки генетику и генетиков.

О разрушительности рыночных реформ для российской науки неоднократно заявлял - выразительно и аргументировано - извест­ный биолог, профессор Московского университета Симон Эльевич Шноль.³

Начала науки относят обычно к очень давним временам, но фактом общепризнанным является то, что беспрецедентно мощное её развитие, кажущееся даже экспоненциальным, происходит по­следние двести лет. Это развитие совпадает с двумя крупными соци­ально-экономическими сдвигами этого периода: во-первых, станов­лением и развитием капиталистических общественных отношений и, во-вторых, возникновением и распространением индустриального способа производства. К. Маркс аргументировано доказал законо­мерный характер этой связи в «Капитале». Это было многократно интерпретировано другими авторами в разной степени близости к логике аргументации Маркса.

Из этой истории нельзя исключить и опыт семидесяти лет раз­вития науки, технологии, образования в Советском Союзе, который представляет уникальный пример реальной возможности сжатия во времени того двухсотлетнего развития, который прошел западный мир. Российские политики, экономисты, обществоведы сегодня склонны отвергать начисто этот опыт, какую-либо его ценность для настоящего и будущего, рассматривая его исключительно как исто­рию «проклятого тоталитарного прошлого» России. Однако этот опыт слишком упрямый, многократно и детально описанный и дос­таточно глубоко осмысленный факт. Более того, кое-что из этого опыта перенимали другие страны - отнюдь не только бывшие социа­листические. Никакие эмоции идеологического характера не могут его опровергнуть. Но сегодня другие эмоции, выражающие интересы и идеологию современной элиты, её собственности и власти стремят­ся до отказа заполнить все пространство общественного сознания, являя собой одну из форм и способов становления «специфического тоталитаризма» постсоветской России.

У этого тоталитаризма отнюдь не советские корни, в которых непросто, но следует хорошенько разобраться. Например, известный

//Общественные науки и современность 2008, № 5, с. 133.

³ Шноль С.Э. История российской науки: на пороге краха. Полит.Ру. 2 ноября

2006 года.

251

Часть 2 Реформы: отторжение инноваций

французский экономист, Морис Алле, отмечая угрозу «нового схола­стического тоталитаризма», связывает его с феноменами «матема­тического шарлатанства» и «дикой эконометрики»⁴. Декан факульте­та высшей школы телевидения МГУ Виталий Третьяков обращает внимание на крайне агрессивный и опасный «тоталитаризм массо­вой культуры», паразитирующий на действительном искусстве и науке, являясь угрозой их уничтожения⁵. То есть, он имеет свои осо­бые истоки, свои специфические причины, а также поддерживающие структуры и социально-кадровый и даже научный потенциал. Одна из целей этого тоталитаризма - вычеркнуть из сознания общества историю советского прошлого, а главное - забыть реальный опыт создания промышленности, науки, системы образования, здраво­охранения, огромной экономики, превысившей экономику дорево­люционной России в 70-80 раз. Этой задаче противостояли и проти­востоят совсем другие идеи. На конференции 1990 года в Будапеште, посвященной проблемам развития бывших социалистических стран Восточной Европы известный и авторитетный американский эконо­мист Мансур Олсон заявил⁶, что мы ничего не поймем в этой про­блематике, пока не ответим на вопрос, как в течение 50-ти лет со­циалистическая экономика могла производить все то, что она произ­водила. Этот вопрос имеет естественное продолжение - как могло произойти за эти 50 лет, - в которое входят огромные военные поте­ри и восстановление разрушенного войной хозяйства, - семидесяти­кратное умножение экономики России? Собственное объяснение этого факта Олсоном, которое он связывает исключительно с «наси­лием» и «репрессиями» тоталитарной системы представляется неубе­дительным. Насилие и репрессии всегда есть преимущественно нега­тивный, отрицательный фактор и не может быть достаточным объ­яснением столь длительного и столь мощного развития науки, тех­ники, экономики.

Но попытки такого рода были. Например, апеллируя к печально знаменитым «шарашкам», один журналист строит такое рассужде­ние: творческий образованный человек, ученый, попадая в заключе­ние, не имел другой возможности «сохранить свою свободу, сохра-

⁴ Алле М. Экономическая наука и факты. //THESIS 1994. Т.П, вып.4, с. 11

⁵ Третьяков В. Университеты: от обороны - к наступлению. «Известия», 14 мая 2010 года.

⁶ Осуществление рыночных реформ в странах Восточной Европы. М. 1994, с. 91.

252

А.И. Московский

20 лет упадка и извращения смысла...

нить себя как человека» иначе, как «погружаясь в интенсивное науч­ное творчество». Этой точке зрения не откажешь и в некоторой про­ницательности, но и в немалой дозе иезуитства. Ни А. Ф. Лосев, ни С. П. Королев, ни, к сожалению, многие другие, попавшие в мясоруб­ку репрессий люди, стали мыслителями или учеными не в лагере или «шарашке» - они стали таковыми до заключения, которое скорее со­кратило результат их творческой деятельности, чем было фактором их научной продуктивности. Поэтому в такой точке зрения нет ни тени научности, а больше изощренного вымысла, литературно-идеологической тенденциозности, питаемой ненавистью к советско­му прошлому, чем объяснения действительных истоков прогресса науки в Советском Союзе.

Этой позиции правомерно противопоставить тоже, может быть, не столько «научную», сколько «литературную», но взвешенную и достаточно твердую оценку советского опыта. Она принадлежит из­вестному писателю, поэту, являющемуся к тому же еще и учителем литературы в школе - педагогом, что, несомненно, придает особую проницательность его мысли и вызывает дополнительное доверие к нему. Это Дмитрий Быков, хорошо известный в обществе по циклу Гражданин Поэт. В одной из передач на «Эхе Москвы» ведущий её Лев Гулько заметил, что в словах Быкова промелькнуло что-то похо­жее на ностальгию по «советскому прошлому» и попросил объяснить это. Вот что ответил Д. Быков: «Советский Союз представляется мне во многих отношениях, конечно, чудовищной системой, но во мно­гих отношениях прорывной. Она в любом случае была сложнее и ин­тереснее, чем нынешняя Россия. Она была побеждена не чем-то луч­шим, а много худшими силами. Силами потребления, лени, откатом в пещеру, пещерной архаикой, эгоизмом, ленью. И мне представля­ется, что Советский Союз у нас еще впереди. Если мы хотим идти дальше вперед, нам придется миновать эту стадию заново, потому что мы от нее откатились назад...»⁷.

Здесь совершенно отчетливо выражено ощущение того, что со­временная Россия потеряла из прошлого что-то весьма существен­ное, ценное, крайне необходимое ей сегодня, без чего невозможно «идти дальше вперед». Это ощущение широко распространено среди представителей деятелей культуры, отличающихся от остальных смертных целостным восприятием жизни, обостренной способно-

253

⁷ Книжное Казино - передача на «Эхе Москвы» 14.08.2011

Часть 2 Реформы: отторжение инноваций

сгью воспринимать подлинное, настоящее. Они говорят об этом -совсем не мечтая о возврате советского социализма. Но что это -важное, ценное в советском опыте России? Может оно заключено в словах Евгения Велихова - «Необходимо вернуть культ (?-!) знания»? Или в неоднократных призывах С. П. Капицы - «необходимо восста­новить уважение к науке»? Или в рассуждениях Виталия Третьякова в статье «Университеты: от обороны к наступлению»? Во всех этих случаях сердцевина утраченных ценностей, так или иначе, оказыва­ется связанной с наукой и образованием. Но что такое наука? Что та­кое образование? Сегодня вопрос «что есть наука» несет печать не меньшей сакраментальности, чем вопрос Понтия Пилата «что есть истина».⁸ К сожалению, нынешние рыночные реформаторы науки, включая самых продвинутых в этом вопросе людей, например, Игоря Федюкина⁹, демонстрируют такой гигантский масштаб непонимания природы и действительной ценности науки для общества, что буду­щее и науки, и образования, и экономики России в целом не может вызывать оптимизма.

В течение двадцатого и уже двадцать первого века в мире и в России накопился такой большой массив многообразнейших изме­нений и в формах капитала, и в технологиях, и в науке, которые вен­чаются сегодня столь многообразными проявлениями так называе­мой «информационной революции», что необходимая и закономер­ная связь между «капиталом», «промышленностью», «технологией», «наукой», «знанием», «образованием» и «информацией» сегодня рас­таяла, растворилась. Она исчезла не только для понимания «lay public» (грамотной, но непрофессиональной публики, излюбленной

"Сулакшин С.С. Наука и государственное управление: российский случай //Экономическая наука современной России 2008, №1. Автор аргументиро­вано показывает, что управление (тем более реформирование) наукой не­возможно без понимания того, что есть наука. Сегодня администраторы от науки (МинОбр), хорошо сознавая или «позиционируя себя как обслужи­вающее подразделение» (слова И.Федюкина в Якутске 27 августа 2012 года) принимают «импакт-фактор и индекс цитирования» за ответ на вопрос «что

есть наука».

⁹ Федюкин И. Российская наука: от кризиса качества к поискам точек роста. //Экономическая политика 2009, №10. В июне 2012 года президент Медве­дев назначает новому министру образования Ливанову Д.В. заместителем И. Федюкина, а также еще заместителями - А. Климова и И. Реморенко. Из всех четверых только Игорь Реморенко имеет педагогическое образование и некоторый опыт работы учителем в школе.

254

А.И. Московский

20 лет упадка и извращения смысла.

аудитории многих ток-шоу, а так же некоторых «мозговых центров», таких как, «институт Катона»), но, что особенно удивительно, и для представлений значительной части профессиональных ученых, ис­следователей всех этих изменений.

Каждая из проблем - науки, технологии, индустриальности, ин­формации, капитала - стала отдельной самодовлеющей проблемой, которая не имеет внешне видимых, значимых и конкретных связей с остальными. Для науки такой разрыв означает угрозу непонимания природы, существа, перспектив развития науки и связанного с ней образования. Для общества он проявляется в масштабном заполне­нии «лакун непонимания» мистификациями различного происхож­дения, претендующими, тем не менее, на научную значимость. В значительной мере это обстоятельство побудило академика, россий­ского математика Владимира Арнольда заявить: «...торжество мра­кобесия — удивительная черта нового тысячелетия, а для России — самоубийственная тенденция, которая приведёт к падению сначала интеллектуального и индустриального, а впоследствии — и довольно быстро — также и оборонного, и военного уровня страны»¹⁰. И вряд ли В. Арнольд сгущает краски. Парадокс нашего времени проявляет­ся, в частности, в том, что «торжество мракобесия» совпадает по вре­мени с бесчисленными упованиями на прогресс науки, на переход к «обществу знания», на эпоху «пожизненного образования» как сим­волы современного развития.

Угроза невежества и мракобесия существует для всей мировой науки. Но для Российской науки она особенно тревожна. Эта тревога и даже ощущение трагизма была выражена одним из участников дискуссии по проблеме «экономики знаний» в Никитском клубе в 2003 году. Её выразил А. Р. Марков следующим образом: «... в стране сложилась трагичная ситуация. Советская система ценой гигантских издержек и отказа от нормального распределения ресурсов сформи­ровала феноменальный фундаментальный потенциал науки. И про­шедшие 15 лет показывают, что новая экономическая система пока не выработала механизм и инструментарий для того, чтобы этот со­вершенно уникальный фундаментальный потенциал запустить в ра­боту в новых условиях. Видно, что, с одной стороны, у бизнеса нет возможности сформировать такую потребность, потому что бизнес существует в неконкурентных условиях.

¹⁰ Арнольд В. Аналитическая записка относительно реформы образования //Ж. Skepsis, Декабрь 2001

255

Часть 2 Реформы: отторжение инноваций

А с другой стороны, публичная политика управления не вырабо­тала четкой парадигмы, как этот феноменальный потенциал двигать, развивать и запускать на службу экономике».¹¹

---

Дата добавления: 2019-08-31; просмотров: 121; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!