Из книги «В лабиринтах памяти моей» 2004г.
***
Над Россией в небе синем
ангел крылья распростёр.
- Белый ангел, - я просила, –
погаси в стране костёр.
Сохрани, спаси, помилуй
мой затурканный народ.
Добрый ангел, - я молила, -
Что ж он медлит… что он ждёт…
- Заслони страну от пришлых,
алчных ворогов, идей.
Святый ангел, ты услышишь
голос мой и стон людей.
Обрати свой взор к несчастным,
изуверившимся «красным»,
«белым», «чёрным» и «зелёным»
и ко мне, тоской пронзённой.
Защити нас от разора,
огради и от позора
за шестёрок всех мастей,
от предателей, властей.
Ангел-свет, посланник божий,
ты один помочь нам можешь…
***
Над землёй вздувались, как нарывы,
лопались, разбрызгивая гибель,
вспарывая ночь, гремели взрывы,
Превращая всё в огонь и пепел.
Что осколки, щепки древесины,
белые на месте перелома
в жутком освещенье бледно-синем
все светились, тлели воспалённо.
Корочки зелёного корана
там и тут валялись обречённо.
И земля дымилась свежей раной
средь травы и влажной, и зелёной.
***
Снова осень в камуфляже.
На защитном – цвет обманный.
Город в южные вояжи
отправляет караваны.
Провожаем самолёты –
в предрассветной тают дымке.
Всё печальней отчего-то
осень выглядит на снимке.
Вроде всё, как было раньше.
Только вижу то, что вижу:
вспышки яркого оранжа,
как фугасный взрыв над крышей.
Из книги «Мгновений свет» 2010г.
ПАМЯТИ ДЕДА
Весь пожелтевший, в трещинах, картон.
|
|
|
Я старые рассматриваю снимки.
Мой дед в военной форме… Граммофон
И ангел рядом. Крылья-невидимки
За плечиками барышни. И дед.
Он, молодой красавец с шашкой, бравый.
Вот здесь верхом на лошади. Портрет
В готической виньетке. Год… Варшава….
А это Зальцбург первой мировой,
Австрийский плен. Вот госпиталь военный.
Совсем мальчишка. Бледный. С головой
В повязке марлевой, - военнопленный.
Он перенёс все тяготы войны, -
Окопный быт, ранения и голод.
Оставшись сыном собственной страны,
Вернулся. Выжил, потому что молод…
А в отчем доме полная разруха.
Ни хлеба, ни картошки. Пуст пригон.
Больной отец. Мать в сорок пять – старуха.
В разбитых окнах только ветра звон.
Оправившись от шока, думал сутки.
…Земля спасёт. Алтай – богатый край.
В тайге есть всё. Да приложить бы руки,
Встряхнуть народ, не обещая рай.
Создал артель. Из горькой нищеты
Он вырвал обездоленных. Он верил
В себя, в людей, в высокие мечты
О жизни лучшей. Он познал потери,
Предательства и ужасы войны.
Гражданской. Шли в России брат на брата.
И это пережил. Лишь седины
Прибавилось у вечного солдата.
А в Чехии остались сын, жена.
Пожизненно, без права переписки…
В сороковые – новая война.
|
|
|
И нет конца кладбищам, обелискам…
…Он не ходил на митинги, приёмы,
И в дни торжеств не посещал парад.
Хранил награды за божницей дома.
Был мир ему дороже всех наград.
А ПРОСТО ВОЙНА
1
Уж столько лет прошло. Тот жаркий месяц
В ночи мою тревожит злую память.
И не забыться, и не сбросить камень
С души израненной, что жаждет мести.
…Где расцветали маки по весне,
В том августе рвались на поле мины
Или горел в неправедном огне
И гибнул хлеб в расстрелянных долинах.
Не маки вижу нынче я во сне
То – кровь алеет на сожжённом поле.
Мне снятся кипарисы при луне,
Застывшие от ужаса и боли.
Страдания Земля перенесла,
Рвы заросли травою и цветами.
Лишь МИГа два заржавленных крыла
Среди цветов.
… И вечная им память,
Тем лётчикам, погибшим на войне.
Что навсегда остались молодыми.
Мне снятся кипарисы при луне,
Окутанные сизым горьким дымом.
2
Взрыв – сотрясаются стены,
И сыплется штукатурка.
Но руки не дрогнут. Вены
Набухнут вдруг у хирурга.
Он снимет перчатки, маску,
Он выкурит сигарету
С коллегами на терраске
И снова – к столу. Что это?
А просто – война. Россия
Мятежных лет девяностых…
Хирург Алексей Васильич,
Товарищ майор просто.
|
|
|
3
Да, главное для него – служба.
Свободное время – делу.
Но о том, что семье он нужен
Не менее, чем комдиву,
Вот это не обсуждается.
Жена и дети – личное.
Жаль, не успеет раскаяться.
Для родины он – типичная
Лишь единица штатная,
Взаимозаменяемая
На вполне адекватное.
… Лишь охнет жена: «Мама моя!..»
Она, почернев от горя,
Над могилой его склонится.
Для родины, истории
Судьба его не сгодится.
Не бросился на амбразуру.
Комдива не спас от смерти.
Не успел… Просто пуля – дура.
Погиб в боевой круговерти.
4
Было лёгким пробужденье.
За окном, вкруг тёмной ели,
Пьяно никли, тяжелели
Гроздья влажные сирени.
Задувал в окошко ветер,
И гардина, словно парус,
К потолку взлетев, вздувалась
И алела на рассвете.
Мать укрыла осторожно
Сына бледное колено.
И подумала: «Возможно,
Бог помог спасти из плена».
Сын, открыв глаза, увидел
Руки матери в веснушках.
- Я тебя вчера обидел…
- Выпей молочка, Павлушка.
АЛЬБИНА СОЛЯНИК
(Омск)
КОМАНДИРОВКА В НИКУДА
Бортпроводница объявила о посадке. Самолёт, резко накреняясь, пошёл на снижение. Лиза откинулась в кресле и глянула в иллюминатор. На миг сжалась от испуга: почти над головой было море, выпуклая поверхность которого отливала перламутром на солнце. Справа вздыбилась зелёная береговая полоса с выступающими на ней строениями. Двухэтажный пляжный комплекс с вышками и солярием, по форме напоминающий НЛО, вдруг будто воспарил диагонально над морем. Полуголые купальщики в тёмных очках, забавных головных уборах странными кукольными позами дополняли впечатление нереальности происходящего. У Лизы похолодело под ложечкой; на лбу и над верхней губой выступил пот. Она сглотнула слюну и закрыла глаза.
|
|
|
Наконец самолёт выровняло, но салон затрясло, как в лихорадке: АН-24 особым комфортом не отличался. Приземлились. С багажной полки посыпались и раскатились по салону жёлтые и краснобокие яблоки и другие фрукты, брызгали мякотью разбившиеся помидоры. Народ зароптал.
- Ну, кому-то достанется за незакреплённый багаж, - подумала Лиза.
Аэровокзал приморского городка был миниатюрным и уютным. Солнце било в окна, пронизывая ослепительным светом зал ожидания. Отражаясь от зеркал, солнечные зайчики слепили глаза, мешая прочесть надписи на табло.
Лиза поставила вещи в кресло и отошла к табло. Уточнив расписание местных авиалиний, соображая, каким рейсом быстрее добраться до места назначения, вернулась к креслу. Кресло было пусто: ни сумки, ни пакета с провизией. Девушка в недоумении огляделась – народу в зале было немного, и те, как на ладони.
- Что за дела, - подумала она, - может, ошиблась креслом?
От предчувствия неясной беды засосало под ложечкой. Она обошла зал, заглядывая под сиденья, за тумбы с цветущими глициниями, в о все углы. Сомнения улетучились: её обокрали.
- Вот ворона… Размечталась: южная командировка…море…солнце… Чтоб ты провалилась, - кляла себя Лиза, - что же делать-то, господи? Расстроенная до предела, подошла к окошечку кассы:
- Девушка, где у вас тут дежурный милиционер? У меня беда – вещи украли. А там документы, и личные… важные.
Восточного типа девушка, разукрашенная косметикой, как индийская танцовщица (даже родинка на лбу имелась) вяло ответила:
- А он за сигаретами пошёл, в бар, и показала пальцем куда-то в окно, - подождите, скоро придёт.
Лиза занервничала. Раздражение волной прокатилось по телу, она готова была расплакаться. Вышла из аэровокзала, остановилась.
Ни цветущие розаны, ни стройные свечеобразные кипарисы, ни блестящее на горизонте море уже не вызывали радости. Мир вокруг стал казаться чужим, искусственно-холодным.
- У меня же в кармане деньги должны остаться, - вдруг вспомнила она.
Торопливо дёрнула за молнию на куртке. В кармашке блузки лежали в сохранности деньги на обратный билет и на попутные расходы. До вечернего рейса она хотела полюбоваться экзотической природой, искупаться в море. Сейчас она и не вспоминала о курортных удовольствиях. Держа на ладони деньги, она ужаснулась: все деловые бумаги остались в сумке. Там же остались данные по «Филиалу НИИ океанологии» и записная книжка с адресами, телефонными номерами, а главное – финансовые документы из головного Института для Приморского филиала НИИ в Дивноморске, где уже три месяца люди не получали зарплату…
Поначалу командировки на юг вызывали у сотрудников ликование, ещё бы: цветы, фрукты, море, неописуемые закаты, кавказская кухня, настоящее вино… Действительность оказалась неприглядной по любым меркам: невыносимые условия в общежитии, отсутствие пресной воды, длительные задержки зарплаты. Лиза ехала в роли ангела-курьера с доставкой документов на зарплату.
И вот, она одна в чужом городе, без денег и документов судорожно соображала, что делать, куда идти, где искать помощи.
Невдалеке от неё стоял, отливая сине-фиолетовыми боками, респектабельный «форд». В салоне автомобиля сидели двое «лиц кавказской национальности», похожие, как братья-близнецы – во всём светлом, с иголочки, в тёмных дорогих очках. Тот, что сидел рядом с водителем, внимательно следил за Лизой. Время от времени он поглядывал на часы, открывая крышку, а затем, захлопнув её, повертел за цепочку на пальце. На крышке «Командирских» (потом рассмотрела Лиза) была выгравирована надпись по-русски: «Участнику спасательных работ на Чернобыльской АЭС». Не глядя на водителя, протянул ему 100-доллларовую банкноту. Тихо что-то проговорил. Водитель, молча кивнув, вышел, мягко закрыв за собою дверцу.
Оставшийся в салоне пассажир – или хозяин – посмотрел на себя в боковое зеркальце, поправил непослушные курчавые волосы и открыл дверцу машины. Но не вышел, а только вынес правую ногу, удерживая носком дверцу. Стал ждать, глядя на водителя, который подойдя, разговаривал с Лизой у входа. Та, обречённо опустив руки, смотрела на собеседника, изредка поглядывая по сторонам: не идёт ли милиционер. Немного погодя они спустились по дорожке к стоянке, где находился «форд».
Водитель обратился к «пассажиру»:
- Вот, девушке надо помочь. У неё вещи украли.
- Лиза. Меня зовут Лиза Касьянова, я здесь в командировке, только что прилетела. Мне надо в Дивноморск, меня там ждут. И вот, не успела отойти на пять минут, как украли вещи, ну как можно, я не понимаю… Она заплакала.
Мужчина вышел из машины, достал из кармана брюк благоухающий французским парфюмом платок. Протянул Лизе.
Всхлипывая, она утирала со щёк слёзы, промокала уголки глаз, боясь размазать тушь. Ей показалось, что вот теперь всё будет в порядке. Добрые люди вызвались ей помочь. Судя по их виду, доброжелательные и заинтересованные её судьбой.
- Успокойтесь, Лиза, сейчас уладим. Садитесь в машину и ещё раз объясните мне по порядку.
Он открыл перед нею дверцу, поддерживая за локоть, когда она садилась на заднее сиденье. Сел рядом. Водитель машины сел за руль.
Приведя себя в порядок, она повторила уже сказанное, добавив толь ко, что в Дивноморске ей нужно быть обязательно, а там как-то решить проблемы с документами.
Не снимая тёмных очков, её предполагаемый спаситель наконец представился:
- А меня зовут Гамзат. Я увидел вас в таком волнении и сразу понял, что-то у Вас случилось. Мы, кавказцы, народ гостеприимный и добрый, всегда готовы прийти человеку на помощь. Я встречал своего знакомого этим рейсом, но он не прилетел, вот жду следующего. Но, думаю, разумнее будет помочь Вам, а приятель не обидится. Сейчас мы поедем ко мне домой. Вы отдохнёте. А я попробую отыскать Ваши вещи. А потом отправлю вас в Дивноморск. Так что успокойтесь, не плачьте.
Через несколько минут «форд» плавно выехал со стоянки на шоссе; бесшумно, едва касаясь асфальтового покрытия, полетел в сторону города. За окном мелькали деревья, машина шла легко, плавно покачиваясь на выбоинах. Лиза сидела за спиной водителя, но поглядывала на профиль человека, представившегося Гамзатом. Кофейного цвета модная рубашка и светлые в тон дорогие брюки говорили о том, что человек он был не из простых. Аккуратная стрижка, гладко выбрит. Величавые манеры. Говорил Гамзат почти без акцента. Это подкупало и располагало к доверию.
Лиза успокоилась и с интересом стала поглядывать вокруг. По обе стороны дороги рос густой высокий кустарник. Соцветия в виде страусовых перьев розового цвета делали его похожим на диковинных птиц с веерообразным хвостовым оперением.
Вдалеке, внизу, жемчужно переливалась морская гладь. В бухте на рейде стояли корабли. Город остался позади. Когда исчезли из поля зрения и море, и городские строения, Гамзат что-то сказал водителю, тот кивнул и остановил машину у обочины. Мужчины вышли из машины. Лиза видела, что Гамзат что-то говорил быстро и на повышенных тонах. Он достал из бумажника солидную пачку денег, отдал водителю и похлопал его по плечу. Затем вернулся, сел за руль и включил зажигание. Мотор заурчал,машина рванулась с места. Водитель остался на обочине. Странная рокировка показалась Лизе подозрительной.
Гамзат молчал. Собравшись с духом, Лиза обратилась к нему:
- Простите, мы едем в Дивногорск? Я здесь впервые, и дороги мне не знакомы. И почему тот человек остался на дороге?
Гамзат, не оборачиваясь, ответил:
- Давай договоримся, никаких вопросов, я сказал тебе, что помогу. Надо подождать. Найдём твои вещи. Всё будет хорошо.
Он открыл бардачок, достал оттуда пачку дамских сигарет и протянул ей через плечо:
- Закури, успокойся и отдыхай.
- Спасибо, я не курю. Но пить хочется.
- Потерпи, сейчас приедем. Там тебя и напоят, и накормят, и спать уложат. Мы народ гостеприимный. А красивых женщин уважаем и ценим, заметь, ценим за их красоту и нежность. Русские женщины умеют любить глубоко, беззаветно, жертвенно. А кавказские мужчины умеют ценить такое чувство и не жалеют денег для этого. Не то, что ваши мужики, грубые и жадные, не знающие толк ни в любви, ни в женщинах.
Лиза тревожно насторожилась: «Может, эти события – звенья одной непонятной, но чем-то опасной цепи? Ей вспомнилось, как в Санкт-Петербурге невозможно было купить билет в день вылета, как подошёл к ней молодой человек и предложил, совершенно бескорыстно, помочь и достал-таки билет. Странность поступка незнакомца в полёте забылась, а вот сейчас… «О, боже, только не это. Почему со мной? С какой целью? Надо выбираться…»
- Послушайте, мне плохо. Остановите машину, я прошу вас.
Гамзат притормозил. Вышел сам, открыл дверцу и помог выйти Лизе.
Поправляя у неё ворот блузки, коснулся пальцами шеи. И вдруг, резко развернув её к себе за плечи, крепко прижал и грубо поцеловал в губы. Лиза задохнулась от негодования и, сколько было сил, оттолкнула от себя Гамзата, совершенно чужого ей, непонятно откуда взявшегося человека. Выбежав на середину дороги, она кинулась в сторону оставленного ими города. Пробежав метров сто, запыхавшись, приостановилась и пошла шагом.
Мягкий шорох движущейся машины заставил её оглянуться и сойти на обочину. «Форд» проехал чуть вперёд и остановился. Дверца отворилась:
- Извини, Лиза, не сдержался. Садись. Скоро приедем.
Положение было безвыходным. Она села на заднее сиденье. Гамзат закрыл дверцу и нажал на кнопку.
- Куда мы едем? Вы не убьёте меня?
Гамзат рассмеялся:
- Я, что, похож на убийцу? Мы, кавказцы…
- Ой, не надо… - Лиза придвинулась вплотную к дверце и лбом прижалась к стеклу. Ехали долго, прежде чем встретилась шашлычная. Прижавшаяся к скале низкая постройка с крышей из ветвей, перевитых и скреплённых в виде узоров, внутри оказалась просторной и уютной.
Войдя в прохладный сумрак шашлычной, Лиза почувствовала, как сильно устала. Хотелось есть. Голова кружилась. Гамзат провёл её вглубь зала, усадил на деревянную резную скамейку за такой же резной, покрытый тёмным лаком стол. Сам подошёл к смуглому юноше в белом переднике, сказал ему что-то и направился к бару. Принёс бутылки с напитками, налил Лизе воды, себе в кружку – пива. Лиза с удовольствием отпила несколько глотков. Вода была холодной, а газ приятно покалывал кончик языка. Через несколько минут им принесли шашлык. Юноша полотенцем смахнул со стола невидимые пылинки, поставил тарелку с хлебом и на большое блюдо уложил шашлыки, принёс бутылочку соуса. Гамзат достал деньг и, протянул их официанту. Тот слегка поклонился, поблагодарил, исчез незаметно, будто испарился.
Гамзат разлил по фужерам шампанское. Снял мясо с шампуров в тарелочку Лизе, потом – себе, полил соусом.
- Ну, что, Лиза, за удачу, за знакомство! Не волнуйся. Всё будет хорошо. Пей «Абрау-Дюрсо», лучшее шампанское в мире. Английской королеве подают к столу только наше шампанское. Самый большой экспорт с завода к английскому двору. Пей, сразу на душе легко станет. Лиза выпила шампанское. В голову будто брызнул фонтанчик, освежил и снял усталость. После второго фужера её потянуло в сон. Последнее, что она смутно вспомнила потом – запах шашлыка и ловкие пальцы Гамзата, которые держали вилку с мясом у её рта.
Проснулась девушка в чистой маленькой комнате с фотографиями в рамках на стенах.
На фотографиях были изображены джигиты в бурках, с усами, с оружием на поясе и женщины в чёрном, похожие на французских монахинь. Кроме кровати, столика у окна и табуретки, на которой лежали блузка и юбка Лизы, в комнате ничего не было.
За окном слышались голоса. Говорила женщина, второй голос принадлежал ребёнку. Лиза поднялась, подошла к окну. Попыталась открыть форточку, но она крепилась снаружи. В комнате было душно. Одевшись и причесав волосы, Лиза направилась к двери. Толкнула, нажав на ручку; дверь не поддалась. Нажала плечом, - бесполезно.
- Эй, кто-нибудь, откройте… - Она застучала в дверь кулаком. Залаяла собака, послышались шаги, звякнула снаружи щеколда, и в проёме двери появилась женская фигура.
- Проснулась, девочка? Красивый девочка. Сейчас кушать будет. Сыр, барашка кушать будет. Спать будет. Отдыхать будет. Брат вечером приезжает.
Лиза вышла во двор. Большой красивый особняк с башенками, балкончиками на втором этаже был окружён изгородью из лавровых кустов. – Настоящий замок, - подумала Лиза. Рядом находился флигелёк с плоской крышей и маленьким окном. В нём и ночевала Лиза. На значительном расстоянии от усадьбы виднелись ещё два подобных замка.
Женщина провела Лизу к стойке, на которой висели кувшины; рядом стояли тазы и ванна, наполненная водой. Набрав в кувшин воды из ванны, женщина обратилась к Лизе:
- Бери мыло, тазик, мой лицо, руки. Кушать дам.
После утреннего туалета Лиза вернулась в домик. Села за стол.
- Где я нахожусь? Кто эти люди? И зачем меня сюда привезли?..
Женщина принесла банку с молоком, домашнюю лепёшку и в миске жирные кусочки мяса с кукурузной кашей.
К мясу Лиза не притронулась. После каши, которая была несолёной, безвкусной, выпила молока, съела лепёшку.
Когда размешивала в мисочке кашу и сок от мяса, то на дне заметила треугольник с аббревиатурой «М.О.».
- Армейская посуда-то. Откуда? Живут богато. Такой замок отгрохали. А миски солдатские.
Когда хозяйка пришла забирать посуду, Лиза спросила:
- Как Вас зовут? И скажите, пожалуйста, где я нахожусь? Чей это дом? И что за местность?.. Кто вы такие?
Женщина, стоя у порога, молча выслушала взволнованные вопросы Лизы, поцокала языком, сочувственно покачала головой:
- Хороший дом, девочка, хороший люди, не обидят, кушай, спи. Вечером брат будет говорить.
И она вышла. Звякнула щеколда. Во дворе лаяли собаки, слышались голоса.
Вечером она проснулась оттого, что кто-то её осторожно теребил за плечо. Открыв глаза, она увидела над собой обросшее щетиной лицо, чёрные круглые глаза и лохматую шапку на голове незнакомого человека. От неожиданности испугалась и натянула на себя одеяло, руками держа его у подбородка.
- Вставай, девочка, одевайся, кушать будем, ехать будем, человек ждёт.
- Куда ехать, зачем? И вообще, объясните мне, что происходит? Меня, что, в заложницы взяли? Если так, то вы заблуждаетесь по поводу моего положения. За меня никто не сможет заплатить.
- Э-э, я ничего не знаю, хозяин знает.
Выйдя во двор, Лиза поёжилась: с гор тянуло прохладой. В небе нависли тучи. Где-то внизу, в ущелье, шумно перекатывая камешки, гудела река. Сразу за калиткой проходила неширокая дорога, а за дорогой – обрыв. С обеих сторон дороги горы…, горы, поросшие густым лесом.
- Горное ущелье, «люди кавказской национальности», чеченцы… Прощай, море, прощай, отпуск и желанная командировка. Сидела бы в своём городе, в отделе. Писала бы потихоньку диссертацию. Ну, зимы надоели, зарплата маленькая, жизнь серая, без душевных радостей и потрясений. Так все живут, сдалась она мне, командировка на море… Получила… и море, и потрясение, и полную неизвестность.
Так думала она, стоя у машины, на которой её опять куда-то повезут. Лёгкая блузка и тонкая юбка из индийского шёлка трепетали на ней от порывов ветра с гор. Она мёрзла.
- Вчера была такая жара… Вот что значит – в горах.
«Чеченец» в лохматой шапке вышел с корзинкой, покрытой полотенцем.
- Садись впереди. Ехать будем. Там поешь.
Он открыл переднюю дверцу «жигулёнка»; Лиза села, закрепила ремень.
Ехали недолго. Опять горное селение, люди, с любопытством разглядывающие её. Какой-то старый дом, каменные стены, плоская крыша, на которой росли кривое деревце и трава.
Лизу провели в большую комнату, где за столом, уставленным снедью, сидели мужчины. Их было человек шесть. Гамзата среди них не было. Трое были в военной форме, напоминающей полевую, но без каких-либо знаков различия. Один среди них – русский. Молодой парень лет девятнадцати. Остальные – модно одетые молодые люди, здоровые, красивые.
Смотрели на неё с любопытством. Сесть не предлагали. Говорили между собой на своём языке. Ей стало не по себе. Наконец один из тех, кто были в штатском, самый заметный из всех, поднялся из-за стола, подошёл к Лизе, подал ей руку, поздоровался и провёл к столу, подвинул стул. Когда Лиза села, он вернулся на своё место. На хорошем русском языке заговорил:
- Меня зовут Важа. Я слышал, вы из Санкт-Петербурга, я тоже москвич.
- Я не из Петербурга, наш институт недалеко от северной столицы. И я не москвичка.
- Ну, это не так важно. Ваши вещи мы нашли. Они ожидают вас недалеко отсюда. Сейчас Вы пообедаете с нами, выпьете настоящего осетинского вина, и вот эти хорошие ребята, - он показал рукой на военных, отвезут Вас к человеку, который вернёт Ваши вещи.
Через несколько часов отдыха в «гостеприимном доме» Лизу посадили на заднее сиденье «джипа», по бокам от неё сели двое военных с автоматами в руках. Третий, русский парень, сел рядом с водителем, положив автомат на колени.
Машина медленно вырулила через узкие ворота на дорогу, и Лиза заметила, что следом на «жигулёнке» ехал «чеченец».
Спустя час они выехали на широкую асфальтированную магистраль. На мелькнувшем за хоть какая-то ясность… Вечерело. Странное беспокойство овладело Лизой. Её «охранники» как-то вдруг напряглись, внутренне собрались, напоминая сеттера в охоте за утками: они лежат на передних лапах, не дрогнут, но, стоит услышать выстрел, как собаки пружиной взлетают в прыжке и никакая сила не в состоянии удержать их.
Мужчина, тот, что сидел справа от Лизы, резко выпрямил спину, одну ногу отвёл назад и, сделав упор на носок, подал другую вперёд, к дверце. Поднял автомат дулом вверх, поставил на колено. Стал внимательно всматриваться в приближающиеся огни, которые из расплывающихся дрожащих жёлтых пятен превращались в чётко оформленные прожекторы на столбах у дороги.
- Выключи ближний свет, - сказал он водителю, – прижмись к обочине, вплотную к кустам.
Машина сбавила ход. Русский, тот, что сидел впереди, рядом с водителем, подтянул ремень автомата выше, уложив оружие на груди, дулом в окно, обе руки опустил на ствол, свесив кисти. Оглянулся на тех, кто сидели сзади, замершие, словно статуи.
Машину резко бросило в сторону, от обочины за стеклом засверкали трассирующие пули. Тот, что сидел слева от Лизы, приоткрыл дверцу, поставил ногу в щель и, развернувшись корпусом, другой ногой резко пнул дверцу машины. Лизу больно стукнуло прикладом в плечо. Она ойкнула и повалилась на спинку сиденья. Раздалась автоматная очередь. Почти вжавшись спиной в спинку кресла водителя, «охранник», придавив коленями ноги Лизы, дал ещё одну очередь в темноту и рывком прыгнул из машины на землю. Слышны были крики, мат, выстрелы. По крыше автомобиля будто раскатился горох.
- Пригнись или присядь на пол! – прокричал прямо над ухом второй. Он автоматом толкнул дверцу и, обстреляв кусты, выскочил наружу. Тут же в ответ послышалась стрельба.
Будто взвизгнув, лопнуло лобовое стекло, образовав густую сетку трещин вокруг круглого отверстия, оставленного пулей. Сидя на корточках, Лиза видела, как водителя с силой отбросило назад¸ на спинку кресла, как он неуклюже повалился на плечо русскому, заливая кровью его полевую куртку.Она закрыла глаза от ужаса и закричала.
- Да заткнись ты, стерва… - русский вскочил, сбросив с плеча грузное тело убитого, обернулся назад и ткнул Лизу дулом автомата в плечо. Пригнувшись, ногой оттолкнул дверцу машины и, выпав из салона, кубарем покатился к обочине. Вне себя от страха, Лиза с трудом поднялась на сиденье и попыталась подтянуться к дверце.
Тут втиснулся и плюхнулся рядом с ней «первый» из её «охранников»:
- Сидеть! – он оттолкнул девушку с силой к противоположной стороне так, что она ударилась головой о стекло. Другой, выкинув тело водителя, занял его место. Лиза забралась на сиденье с ногами и сидела, стуча зубами от озноба. Кружилась голова, ныли спина и ноги, болел от удара затылок. Она сложила руки на груди крест-накрест. Её длинные рыжие волосы разметались по спине и плечам; заколки выпали из причёски, и только две нелепо торчали из спутавшихся прядей.
Внезапно какая-то сила вдавила Лизу в спинку сиденья. Кроме толчка в грудь и сильной слабости она ничего не почувствовала. Спустя несколько минут её стало знобить, затошнило. В груди жгло, словно от огня. Сжала сердце неимоверная тоска.
- Мамочка, мамочка моя, мне холодно, - словно в бреду шевелила губами Лиза, чувствуя во рту солёный вкус крови. Она отняла ладонь от груди, - рука была в крови; кровь пропитала тонкую ткань блузки и стекала на юбку. Свет медленно угас, и наступила тишина. Мёртвая тишина…
Утром на блокпост прибыло начальство из погранчасти и местная милиция. Военные, осмотрев «место происшествия», собрали разбросанное оружие. Расстелив брезент в кузове грузовика, уложили тела погибших в перестрелке пограничников. Со стороны боевиков убитых было тоже двое, один из них – русский, в солдатской полевой форме. Документов при них не было.
Женщина на заднем сиденье была мертва. Когда её вынимали из машины, пушистые длинные рыжие волосы цеплялись за ручку дверцы, мешали солдатам шагать к машине, где лежали тела её похитителей. Солдаты наступали на волосы, останавливались, забрасывали их на грудь, но волосы снова спадали, волочились по дороге. Когда тело женщины было уложено на брезент, один из местных милиционеров, заглянув через борт в кузов, спросил:
- Нездешняя; может, любовница Рамазана? Чего он с собой её повёз?
Грузовик отправили в Назрань, в госпиталь.
Так как при женщине не было обнаружено документов, для выяснения её личности тело было отправлено в ближайшую больницу, где ему ещё долго предстояло находиться в морге.
На следующий день в утренних новостях было краткое сообщение о том, что «в районе села такого-то было совершено нападение на блокпост. В вооружённом столкновении погибли двое военнослужащих Федеральной пограничной службы рядовой А.Дёмин и рядовой С.Аксюта».
НОЧНОЕ ДЕЖУРСТВО
Гарнизонный госпиталь в Камень-Рыболове располагался на берегу озера Ханка. Место красивое: крутой высокий берег, сиреневые дали и голубое, безоблачное весной небо. В ясную погоду был виден противоположный китайский берег. Там китайцыв шляпах, напоминающих грибы-поганки, обихаживали свои плантации как муравьи-трудяги, от рассвета до заката. Было также видно, как рыбаки в лодках поднимают сети. А иногда можно было увидеть на озере плотики с чучелом Брежнева и антисоветскими лозунгами. В бинокль можно было разобрать и русский мат с китайским акцентом, обращённый к нашему брату. Отношения с Китаем в ту пору были более чем напряжёнными. Провокации на границе стали почти обычным явлением. Военных эта постоянная «боевая готовность» утомляла и морально, и физически.
Госпиталь обслуживал гарнизон, а заодно всех нуждающихся в хирургической помощи, доставленных «по скорой». Поэтому отделения зачастую были перегружены. Особенно хватало работ инфекционистам из-за эпидемии гепатита в армии.
Но в тот тёплый майский вечер в госпитале было необычно тихо и спокойно. Тяжёлых больных не было. Реанимация пустовала почти месяц. Дежурный персонал, свободный от срочных дел, высыпал на улицу, где под окнами ползали на коленках солдаты из команды выздоравливающих, срывая одуванчики и чертыхаясь. Каждый год в эту пору командир части отдавал приказ очистить поляну перед окнами корпуса от сплошь цветущих одуванчиков. Дело в том, что, отцветая, одуванчики, вернее, их семянки, летали по воздуху, попадали в форточки и раскрытые окна в палаты, вызывая аллергию и приступы астмы у больных.
Не зря говорят, что затишье обманчиво – жди грозы. Последний вечер мая, тихий, тёплый и уютный не перешёл в такую же тихую ночь. То, что случилось дальше, было кошмаром для всех: медиков, больных, военнослужащих в гарнизоне. После отбоя, когда угомонились даже самые неугомонные, а госпиталь погрузился в темноту, на посту оставались только дневальный и дежурные сёстры в хирургии. В других отделениях ввиду отсутствия тяжелобольных дежурный персонал устроился на кушетках.
Их привезли в полночь, троих раненых и одного – с диагнозом «клиническая смерть». Все с огнестрельными ранениями, осложнёнными кровотечениями.
Весь ужас происшедшего состоял в том, что это были хорошо знакомые ребята, коллеги-врачи из вблизи расположенного медсанбата. Он находился в нескольких километрах от госпиталя, в Пограничном, на границе с Китаем. Ещё день назад один из них крутился здесь, получая документы. Шутил с девчонками-фармацевтами, приглашал в гости на рыбалку приятеля, с которым служили вместе на Кавказе. И вот неузнаваемо чужой, уже несуществующий, а только обозначенный материальной своей сутью, он лежит на каталке. Для него всё позади. Смерть – биологическая и духовная, и ничего после, ни-че-го…
- Татьяна, кровь на общий и совместимость… быстро. И заправь систему. Скажи дневальному, пусть вызывает бригаду в хирургию.
Дежурный хирург, на ходу отдавая распоряжения персоналу, поднимался в операционную. Ко мне в процедурную влетела санитарка из оперблока.
- Таня, Чебанюк велел собрать солдат из «КВ» со второй группой крови, сейчас привезут бригаду, тебе Люська поможет. Тань, давай быстрее. Переливание будет прямое, бери первого, делай анализы и давай его в операционную.
Она побежала по коридору, и поднимая ребят со второй группой крови. Через несколько минут почти весь личный состав был на ногах.
По направлению к оперблоку бесшумно, быстро проскользнула каталка с пострадавшим. Санитары остановили её в предоперационной.
Паренёк был ещё в сознании. Я поставила рядом с его плечом при бор для взятия крови. Раненый смотрел на меня взглядом умоляюще-уходящим. На ресницах его как будто застыл иней. Они высветлились, поседели, а глаза провалами темнели в синих обводах глазниц. К холодному липкому лбу льнули русые пряди. Говорить он уже не мог, не было сил. Сухие белые губы, потрескавшиеся от обезвоживания, лишь болезненно подёргивались. Рука была бледной, вялой, холодной. Я уколола ему палец; он не почувствовал. Реакции никакой. Разве что веки опустил, скорее непроизвольно, от слабости.
Когда я закончила процедуру и, смочив тампон спиртом, прижала его к ранке на пальце, он вдруг слабо сжал моё запястье, глядя на меня неотрывно. Слеза медленно, с остановками катилась по его впалой щеке и, заледенев будто, округлилась и застыла в ямочке у подбородка. Простыня на груди, где была рана, взмокла от крови. Пятно ширилось, а капли, стекая на край простыни на пол, уже образовали лужицу. Сердце моё сжалось от тоски и жалости; от привычного чувства любви, неотделимого от первичного, инстинктивного ко всему, что прекрасно или взывает к сочувствию.
В этот момент я готова была отдать не только кровь, но и жизнь свою, чтобы он, почти незнакомый мне лейтенантик, остался жив. Только бы не видеть его тоскливого взгляда, застывшей слезинки на подбородке и вишнёвой лужицы на полу. Вероятно, и не увижу его больше никогда, даже если он останется жить. На его месте, возможно, завтра будет другой, а я опять стану умирать от бесконечной любви и жалости… Господи, да за что жизнь такая, что за работа, что за характер первобытный!
Я сидела в лаборатории, считала эритроциты, ничего не видела сквозь слёзы, сбивалась и начинала снова. Квадраты в сетке сливались, точки в них прыгали из одного в другой. Закончив, отнесла результаты хирургу; раненый уже лежал на операционном столе. Суетились ассистенты, сестра готовила систему для переливания крови, хирурги «мылись». В приоткрытую дверь было видно освещённое бестеневой лампой лицо лежащего на столе: заострившийся нос, опущенные веки. Никто не разговаривал. Слышно было только звяканье стальных инструментов да шум работающего аппарата искусственного дыхания.
В чистой перевязочной лежал другой. Пуля попала ему в бедро и задела артерию. Благо, что рядом были медики и в первые секунды после ранения, несмотря на чудовищность ситуации, остановили кровотечение. И теперь была возможность сохранить этому несчастному жизнь.
Третий лежал под капельницей, он был в шоке. Тяжёлые осложнения, вызванные ранением, угрожали его жизни. Вокруг него стояли врачи, суетились сёстры, шла обычная работа по реанимации. Шансов оставалось мало. Санитарка едва успевала выносить пакеты и тазики с пустыми склянками, ампулами и прочей упаковкой. Врачи, сменяя друг друга, проводили манипуляции с пострадавшими.
- Ты знаешь, кто их так подставил… Надо было ожидать…Разгонять не медсанбат надо, Министерство обороны.
Слышно было, как в коридоре переговаривались на ходу врачи.
А за окном расступилась тьма, над Ханкой ширилась светлая полоска неба. Постепенно розовел горизонт, блестящие отсветы ложились на воду. В открытые окна тянуло горьковатым ароматом цветущих черёмух. В воздухе летали лёгкие пушинки. Где-то неподалёку звучала музыка. Хриплый баритон нарочито простецки выпевал ритм – «… три-четыре… ноги шире…, выполняйте правильно движе-ни-я…».
Только одному из троих раненых было написано на роду: выжить, чтобы видеть и слышать красоту нашего жестокого мира. Родным двух других было направлено официальное сообщение: «Погиб, выполняя воинский долг».
КРЕЩЕНИЕ
Анна хорошо запомнила тот день, когда, спустя десять лет жизни в Венгрии, вернулась в родной город. Была среда, девятнадцатое января, Крещение. Выйдя из вагона, она услышала далёкий колокольный звон: сначала одинокие гулкие удары, к их раскатам присоединялись другие, звонкие, весёлые, и вот уже со всех сторон к вокзалу полетели перезвоны, которые в России называют малиновыми.
Анна остановилась, поставила чемоданы. От волнения сильно застучало сердце, а горло перехватило то ли радостью, то ли тоской. Её никто не встречал. Родители умерли год назад, у неё не было, а друзья и знакомые за долгие годы и смутные времена перестройки просто рассеялись кто куда.
В Венгрию, в военный госпиталь Ю.Г.В. (Южная группа войск), Анна попала по оргнабору. Её, врача высшей категории, оставили по контракту ещё на один срок. Будучи женщиной привлекательной, Анна являла собой тип восточной славянки – голубоглазая, светловолосая, с чистой нежной кожей. В череде лёгких флиртов она однажды всерьёз покорила сердце высокого чернявого «дворянина» (с венгерского «Hungaria» - хунгары, венгры – дворяне. А мадьяры – крестьяне). Шандор был влюблён, приручен нежностью и лаской Анны, словно молочный бычок, и готов был оставить семью, Венгрию ради Анны.
В какой-то момент Анна поняла, что мимолётную страсть приняла за высокое чувство. Она без сожаления порвала с любовником и ещё сильнее затосковала по берёзкам, по открытым и весёлым лицам друзей и подруг. И, собравшись в одночасье, покинула благодатный край, чтобы оказаться в заснеженном и неприветливом городе.
Квартира досталась ей в наследство от родителей. Отец перед смертью успел-таки приватизировать жильё и написать завещание. Генерал-майор Стасов Сергей Николаевич стал жертвой перестроечных времён. При выводе наших войск из стран бывшего социалистического лагеря не были продуманы вопросы социальной защиты военных. Кто-то из верхов половил рыбку в мутной воде, а честные служаки, каким был отец Анны, безвинно пострадали. Генерал Стасов вернулся в жестокую реальность новой России, не имея счетов ни в иностранных, ни в российских банках; без перспектив в трудоустройстве и жилья. И только по пословице «не было бы счастья, да несчастье помогло» - они с женой Ольгой Николаевной, у которой умерла сестра и завещала ей квартиру, обрели своё жильё.
Последующие два года супругам не выпало ни счастья, ни покоя: унижение допросами и служебными расследованиями довели отца до инфаркта, и он умер, так и не дождавшись запоздалой реабилитации. Вдове оправданного после смерти генерала власти даже не сочли нужным принести извинения. Вскоре от душевной боли и разочарованийвслед за мужем ушла в мир иной и Ольга Николаевна.
Анна, войдя в квартиру, теперь принадлежавшую ей, не ощутила ни радости, ни облегчения. Она ходила по комнатам, брала в руки фотографии родителей в рамочках, милые, знакомые с детства безделушки, и слёзы заливали её лицо. Так, одетая, с зажатой в руке ракушкой, она и проснулась утром.
Выйдя из дома и перебежав дорогу, она по тропке, через заснеженный сквер, направилась к Никольскому собору, белым голубем воспарившему над заснеженным городом. Строгий классический силуэт собора напоминал простыми, но изящными формами античный храм. Чистый, ещё не тронутый следами утренний снег вокруг, колокольный звон и высокое ясное небо над головой возвращали Анне давно забытое чувство детской восторженности красотой окружающего мира. Она дома.
Войдя в помещение собора, она подошла к иконостасу, зажгла купленные свечки и установила их перед образом Богоматери, перекрестилась. Постояла молча, глядя в огромные, прекрасные своей голубизной и светом глаза Богородицы. В сумраке помещения слабо потрескивали свечи, мистически живо мерцали с икон глаза святых, пахло тающим воском и ладаном, древесным духом, присущим церковным строениям. Всё это гипнотически воздействовало на сознание, слёзы пришли освобождением от тяжких мыслей и душевной тревоги. Анна, не утирая слёз, плакала тихо, как ей казалось – долго. Плакала от одиночества, от потери родителей, от разочарования, от неприятия окружающего. Что накопилось в последнее время в душе, будто обрело материальность и со слезами изливалось наружу. Анна ещё немного постояла перед иконой, поправила на тарелочке свечку, вздохнула с облегчением. И тут почувствовала: то, что повергло её в полное уныние и тоску накануне, отступило, а ясное морозное утро окончательно развеяло мрачные впечатления. То, что жизнь в стране изменилась и далеко не в лучшую сторону, она ожидала увидеть, так как наслышана была о переменах в обществе; слова «гласность», «перестройка», «Горбачёв» звучали на всех языках, по всем каналам телевидения, в газетах. Сообщалось о высоком подъёме демократического движения в России и о скором «прекрасном будущем». Но, увиденное Анной в России, никак не вязалось с бодрыми сообщениями. Грязные запущенные здания вокзалов, пустые прилавки магазинов, бутерброды со съёжившимися ломтиками сыра, похожие на высохшие мумии импортные рулеты и кексы. И множество нищих, калек в колясках и просто на земле в подземных переходах, на рынках. Грязные беспризорные дети с сигаретами в зубах. Необычно по сравнению с той родиной, которую она покинула десять лет назад. Картины действительности были ужасны, шокировали.
Но более всего поражали люди. Появился класс молодых мужчин, внешне напоминающих геометрические фигуры Казимира Малевича. Этакие «чёрные квадраты», лишённые содержания, с бритыми черепами, переходящими в четырёхугольные тела-тумбы на ногах – цилиндрах, вокруг которых мотались широкие штанины. Конструкция дополнялась ярко-вишнёвыми пиджаками и толстыми золотыми цепями на шее с огромными крестами на животах. Новоявленный класс назвали «новыми русскими». Они стали хозяевами жизни. Куда ни глянь - везде «чёрные квадраты» с пустыми взглядами и волчьими зрачками. Возле ресторанов и ночных клубов, возле банков и рынков, - там, где крутились большие деньги. Всё смешалось в «доме Горбачёва». Полное обнищание, безысходность одних, и сиюминутное обогащение да безумный кич других. Причём первых – большинство, а последних процентов пять, не больше. По числу миллионеров и миллиардеров Россия поднялась на ведущее место.
В помещении собора становилось душно. Народу прибывало. По залу торопливо сновали с приготовлениями к службе церковные старушки-послушницы. Анна поправила на голове шарф, перекрестилась и прошептала:
- Спаси, сохрани и помилуй, помоги, Господи, понять и выжить…
Вздохнув, Анна отошла к колонне и, подняв глаза, вдруг встретилась взглядом с человеком, стоящим напротив иконы Николая Чудотворца.
Он держал в руке свечку, пытаясь установить её в ячейку перед иконой; свечка падала и падала. Мужчина волновался, ему было неловко за свою неуклюжесть. Анна, улыбаясь, подошла к нему, взяла из его рук свечку и, откапав в ячейку воска, прижала свечку к донышку.
Молодой человек был в военной форме, судя по знакам различия, пограничник. Он смущённо извинился перед Анной, поблагодарил. А когда она, выйдя из собора, неспешно шагала по тропинке через сквер, он догнал её.
- Извините, Вы не против, если я провожу Вас? А, может, прогуляемся. Такое утро замечательное. Меня зовут Игорь. Здесь – в командировке. Привёз к родителям друга, похоронить. Вместе служили в Таджикистане, только неделю назад отметили его день рождения. А вчера простились навсегда… Так и живём, надеясь на удачу.
Он достал сигареты, предложил Анне.
- Не курю, спасибо.
- Уважаю. Не люблю курящих женщин, есть в них что-то мужское, грубое, вызывающее. А Вас зовут Таней, я угадал?
- Нет, моё имя – Анна. Мне кажется, что это имя – абсолютное – я. на днях вернулась из Венгрии. Работала там по оргнабору, в госпитале Южной Группы Войск, хирург. А теперь пытаюсь устроить свою жизнь здесь, дома.
- Ну, и как наша действительность, не вдохновляет?
- Да что-то грустно становится от увиденного. Пока не могу сориентироваться в обстановке.
Ступив на обледеневший бугорок, она заскользила и чуть не упала. Игорь поддержал её за локоть, прижав к себе.
- Может, в кафе зайдём, тоску развеем. Кофейку выпьем.
- С удовольствием, погреться бы заодно. Вы когда улетаете?
- Ночным рейсом на Баку, завтра.
- А где остановились, в гостинице?
- Нет. У родителей друга. Помог с похоронами. Очень хороши е люди. Так их жаль.
Игорь достал из внутреннего кармана мундира бумажник и вынул из него фотографию, на которой были изображены двое молодых парней-пограничников с собакой.
Анна взяла фотографию, внимательно рассмотрела. Вернув карточку Игорю, она прихватила пригоршню снега, глотнула колючий ледяной комок. Внутри сжалось и заныло, будто огнём опалило.
- Ты что, горло простудишь, брось. Пойдём в кафе. – Игорь стряхнул с шубки Анны снег.
Они зашли в погребок напротив сквера. Выбрав столик у камина, заказали кофе с фисташками. Для себя Анна попросила сделать кофе-гляссе. Она с детства любила молочные коктейли и гляссе. В кафе было тихо, уютно, безлюдно. О чём они говорили, Анна уже и не помнила. Но ощущение единения, защищённости и приятной тяги к человеку напротив она запомнила надолго. Возможно, это и называется любовью с первого взгляда. Её в тот момент казалось, что теперь всё изменится к лучшему, и её жизнь обретёт конкретный смысл. Семья, дети, уютный дом, её любимая работа. И представить себе не могла иного будущего. А Игорь, глядя на её светящиеся счастьем глаза, пытался отогнать гнетущие мысли вдалеке от этой, внезапно ставшей родной и милой женщины, об ушедшем до срока друге… Но, чем больше он смотрел на Анну, тем больше успокаивался. Совершенно неосознанно, но вполне реально, он отодвинул своё прошлое и приблизил будущее. Речь не шла о выборе. Для себя он уже решил.
Ночь была для двоих бессонной, краткой и символической. В окно светила луна; под её лучами блестел и переливался светотенями снег. Игорь наслаждался домашним уютом: чистые шуршащие простыни, красиво сервированный прикроватный столик на колёсиках. Ароматный кофе и сигарета утром. Для Игоря, закалённого суровыми офицерскими буднями, - необыкновенно, почти фантастика.
Он всегда мечтал о такой вот женщине, о таком налаженном быте, о спокойной и тихой семейной жизни.
На следующий день анна проводила Игоря в аэропорт. Дома, вернувшись, не находила себе места. На каждый телефонный звонок срывалась с места, сердце от волнения просто выскакивало из груди.
Когда в трубке, наконец, прозвучал его голос, она неожиданно вдруг расплакалась.
- Аннушка, ну что ты, милая, всё хорошо. Через месяц я приеду за тобой.
Закругляйся со своей работой. Здесь есть должность хирурга в «травме», я уже договорился. Будешь работать. Целую тебя. Люблю, очень скучаю, не то слово. Звонить буду по вечерам. Жди.
Анна долго сидела у телефона и думала: «Не зря я вернулась сюда именно в Крещенье, не зря пошла в церковь, будто судьба подсказала: - это твой день, твой год, твоё счастье на твоей Родине».
Лариса БЕРЕЗИНА
(Омск)
«ВЫ ЖИВИТЕ! Я СДЕЛАЛ, ЧТО СМОГ...»
* * *
Памяти Олега Охрименко *
Не получит мама похоронку,
Не придёт письмо издалека.
Лишь Апрель невыносимо звонко
Взрывом отзовётся на века.
Взрывом отзовётся, и не важно,
Как деревья будут зеленеть
Вслед ему, шагнувшему отважно
На гранату, побеждая смерть.
Сохранив чужие чьи-то жизни,
В мирный день пожертвовав собой,
Словно на войне, служа отчизне,
Принимает он последний бой.
Принимает бой, мы помним это –
Взрыв, апрель, людские голоса.
И его душа – полоска света –
Радугой уходит в небеса.
* * *
Подвигу десантников из Пскова **
Погибаю в неравном бою.
Вы простите, что так получилось!
За Россию я жизнь отдаю,
Чтоб навеки она сохранилась!
Я не выращу сына и дочь,
Внук не сядет ко мне на колени,
Ухожу в непроглядную ночь,
Становлюсь ветерка дуновеньем.
Полечу на родимый порог.
Поцелую невесту и маму.
Вы живите, я сделал, что смог,
Не придёт от меня телеграммы.
Только капли росы на цветах,
Только золото листьев осенних,
Да ещё иногда на губах
Поцелуй – ветерка дуновенье!
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
*Олег Иванович Охрименко с 1995 года работал в органах МВД, Управление по борьбе с организованной преступностью, позже перевёлся работать в СОБР. Должность — старший оперуполномоченный. Четыре раза выезжал в командировки в Чеченскую республику. В 2000 году был участником штурма села Комсомольское.
Главный подвиг в своей жизни Олег Охрименко совершил в Омске, 21 апреля 2002 года. Он принимал участие в задержании особо опасного преступника, находящегося в федеральном розыске. Вооруженный гранатой и пистолетом, преступник взял в заложники свою сожительницу и попытался прорваться из окружённой милиционерами квартиры. Удерживая гранату у головы женщины, он вышел на остановку общественного транспорта на улице Бархатовой. В какой-то момент у преступника сдали нервы и он открыл по сотрудникам милиции и столпившимся людям огонь из пистолета. Ответным огнём преступник был уничтожен на месте. Бывшая у него граната выпала на землю (по другим сведениям, преступник успел её бросить). Олег Охрименко оттолкнул в сторону заложницу и накрыл гранату своим телом. При взрыве получил смертельные ранения и через несколько часов скончался в больнице. Своим героическим поступком спас десятки граждан и троих сослуживцев. ( ВикипедиЯ)
**Бой у высоты 776 — эпизод Второй чеченской войны, в ходе которого 29 февраля — 1 марта 2000 года 6-я рота 2-го батальона 104-го гвардейского парашютно-десантного полка 76-й гвардейской воздушно-десантной дивизии (Псковской) под командованием подполковника М.Н. Евтюхина вступила в бой со значительно превосходящим по численности отрядом чеченских боевиков, руководимых Хаттабом, под Аргуном в Чечне, на рубеже Улус-Керт — Сельментаузен, на высоте 776. ( ВикипедиЯ)
Из 90 десантников роты погибли 84. Позже 22 присвоено звание Героев России (21 – посмертно), а 68 – награждены орденом Мужества (63 – посмертно).
Татьяна МИНАЕВА
(Омск)
А В ТОЛПЕ ДУМАЛИ, ЧТО СНИМАЕТСЯ КИНО…
В прошедшее воскресенье в Успенский кафедральный собор пришли на службу приложиться к кресту молодые сотрудники омской полиции. И не случайно. Ровно 300 лет назад 5 июня 1718 года (25 мая по старому стилю) Петр первый издал документ, в котором была сформулирована программа деятельности полиции и ее роль в российском государстве.
Служба в органах полиции связана с риском, с опасностью для жизни, с каждодневными трудностями. И поклонение Всевышнему – это благодарность Богу пришедших в храм сотрудников полиции за защиту и помощь в службе.
Есть в органах УВД такое подразделение – СОБР. Это специальный отряд быстрого реагирования, созданный для борьбы с организованной преступностью. В этом подразделении прекрасно осознают, зачем они пришли в СОБР, и что может случиться.
В нем и служил герой Российской Федерации капитан милиции омич Олег Охрименко.
На службе в органах УВД Олег Охрименко значился с июля 1995 года. В составе сводных отрядов СОБРа он четыре раза выезжал в зону боевых действий I и II чеченских войн. Участвовал в штурме села Комсомольское. Награжден тремя Государственными наградами.
Но свой главный в жизни подвиг он совершил в Омске.
Многим кажется при упоминании имени Героя России Олега Охрименко, что имя его связано с войной. И когда пассажиры проезжают остановку в городке Нефтяников, названную его именем, не все знают, что здесь случилось в апреле 2002 года.
А той весной на базе СОБРА раздался тревожный сигнал и группа срочно выехала на задание. Приказ – задержать особо опасного преступника. Больше суток пятеро оперативников ждали команды на штурм.
21 апреля, вооруженный гранатой и пистолетом, преступник взял в заложники сожительницу и стал прорываться из окруженной милиционерами квартиры, удерживая над головой женщины гранату. Он вышел на остановку транспорта на улице Бархатовой. Видимо рассчитывал, что стрелять в него не будут – на остановке многолюдно, а разлет осколков у гранаты-лимонки – 200 метров.
А толпе думали, что снимается кино. И с интересом наблюдали за происходящим.
В какой-то момент у преступника не выдержали нервы, и он открыл огонь из пистолета по сотрудникам милиции. Ответным огнем преступник был убит.
Граната выпала из его рук, по другим сведениям он сам успел ее бросить. Олег Охрименко в считанные секунды оттолкнул заложницу, и накрыл гранату своим телом. Он спас десятки людей и сослуживцев.
При взрыве Олег получил смертельные ранения, и через несколько часов скончался в больнице.
Это случилось 21 апреля 2002 года. Олегу Охрименко тогда было 28 лет.
Каким он парнем был!
Говорят, время уносит все беды. Только не эти. … И даже через десятилетия невозможно свыкнуться с мыслью, что сын уже никогда не окликнет мать, не улыбнется ей, и никогда не переступит порог ее дома…
- Первый год после смерти Олега я вообще не могла спать, - вспоминает Валентина Тимофеевна Охрименко. – Все думаю по ночам. То одно мне вспомнится, то другое… Да видно судьбу не обойдешь, не объедешь.
- А в детстве? Каким он был? Говорят же, что все начинается с детства?
- Олежка был обыкновенным мальчишкой. Кто бы мог подумать, что ему уготована судьба Героя? Очень подвижный. В первом классе ему трудно было усидеть за партой. То линейку уронит и лезет под парту поднимать ее, то в окно что-то увидит. С раннего детства он занимался спортом. Очень радовался, когда его приняли в пионеры.
-У вас еще дочь есть?
- Да, Юля, она врачом работает, старше Олега на 6 лет. В детстве все хотела его подчинить себе, а Олег вредничал. Он никогда не давал друзей в обиду, не жаловался. Любил правду.
За этими простыми словами – горе матери, которое никогда не выплакать и не выстрадать. Слова идут-идут вперед, возвращая в памяти то время, когда сын был еще совсем маленьким, когда играл в войнушку, как пошел в первый класс, как любил гонять во дворе шайбу…
- Учился Олег в 123 школе, - продолжает рассказ о сыне Валентина Тимофеевна.- Эта школа сейчас названа его именем. Олег и в детстве, и во взрослой жизни был очень приветливым, улыбчивым. Маленький по сто раз поздоровается с соседями.
После школы сын поступил в Омский авиационный техникум имени Жуковского. Потом служба в армия. Служил он в пограничных войсках на Камчатке. После армии друг его уговорил в СОБР пойти. У моего Олега всегда было много друзей. И сейчас каждый год 1 июля в день рождения Олега и 21 апреля в день гибели мы вместе с ребятами из отряда идем на могилу сына. Его друзья и на праздники приходят, поздравляют меня….Отец Олега Иван Иванович Охрименко умер, когда сыну было 16 лет.
Мы смотрим семейный альбом. Листок за листком – и вот уже Олег совсем взрослый. Кстати, перед смертью он сам строил дом. Большой, двухэтажный, бревенчатый. В альбоме много снимков, как растет дом. Да только так он и остался недостроенный…
P. S. !9 января 2003 Охременко Олегу Ивановичу за совершенный подвиг присвоено звание Героя Российской Федерации (посмертно)..
Средней школе города Омска, в которой он учился, присвоено его имя, на ней установлена мемориальная доска.
В октябре 2010 года на месте гибели Героя установлен памятный знак.
Именем Олега Ивановича Охрименко названа детско-юношеская спортивная школа и Центр спортивных боевых единоборств в Омске.
Ежегодно в Омске проходит турнир по мини-футболу среди силовых структур Омской области, посвященный памяти Героя России Олега Охрименко.
Сергей Телевной
Дата добавления: 2019-08-30; просмотров: 184; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!