Из книги «Тары-бары-растабары» 14 страница
И замирает на губах вопрос.
И ,разорвав промокшую тельняшку,
Пытаешься ты кровь остановить,
А старший лейтенант из старой фляжки
Хоть каплю спирта хочет надоить.
Но только пулемёт грохочет из “зелёнки”,
И падают мальчишки прямо в грязь…
А значит, полетят домашним “похоронки”
И чья-то жизнь опять оборвалась.
А ты опять беснуешься в кровати,
И рвётся крик из раненой души:
“Какой ценой за жизнь друзей отплатят?
Скажи мне, друг, пожалуйста, скажи…”
Анатолий ШТЫРБУЛ
ТРИ ДНЯ БЕЗ ВОЙНЫ
Чем дальше в прошлое уходит это время, тем всё больше Володе кажется, что всё это было не с ним, а с кем-то другим. Или приснилось в тяжёлом, болезненном сне.
Но тогда, знойным афганским летом 1982, а по-местному 1361 года, ему, напротив, казалось, что всегда была только эта жизнь, укладывающаяся в одно короткое слово – Афган. И будет всегда. Вернее, - до тех пор, пока жив. А обыкновенная, мирная жизнь, <<гражданка>> - не более, чем светлый, сказочный сон. Непрерывное нервное напряжение давно сменилось равнодушием и тяжёлой усталостью, и о смерти думалось просто и как-то спокойно: << Вот на этом участке дороги возможна засада. Главное – успеть выскочить из кабины, залечь, сориентироваться и открыть ответный огонь…>>
|
|
|
В то лето было немало бессонных ночей, когда часть поднимали по тревоге, и трассера, стремительно летящие навстречу друг другу, пронзали ночную мглу. Но всё же чаще обходилось без погибших.
В одну из июльских ночей, за два часа до рассвета, их часть была вновь обстреляна. Похватав оружие, они выскочили из палаток и бросились к постам. Там, на окраине части, пылали ярким пламенем два модуль-склада. Перестрелка так же быстро, как и началась, стала смолкать: духи, сделав своё дело, отходили к горам. Преследовать их в темноте было делом столь же безнадёжным и бесполезным, как и тушить пожар: подойти к нему ближе, чем на 20-30 метров было просто невозможно, к тому же начали рваться боеприпасы. Оставалось с безопасного расстояния ошалело смотреть на это…
В результате этого короткого, но плотного обстрела трое часовых были ранены, а один, Виктор Н. – убит. Оказавшись в главном секторе обстрела, он погиб на посту, вероятно, в первые секунды боя. Автоматная очередь прошла по груди.
|
|
|
Утром на построении комбат объявил, что гроб поедут сопровождать трое – и он назвал замполита роты лейтенанта Карева, отчаянного рядового Ивана Корнеева по кличке << Ванька-Война>> и его, Володю. Сопровождать предстояло до самой Витиной деревни, затерянной где-то далеко-далеко в Сибири.
Тем летом в Афганистане все отпуска для солдат были отменены приказом командующего. Их оставили только для офицеров и только в чрезвычайных ситуациях (смерть отца или матери) – для рядовых и сержантов. Поэтому первая мысль, которая пришла Володе в голову, была о том, что вот, наконец-то, он несколько дней пробудет в Союзе и отдохнёт от Афгана.
И вот они летят в <<Чёрном тюльпане>> с другими сопровождающими. В самолёте – восемь цинковых, обитых фанерой гробов из разных концов Афганистана в разные концы Союза.
Ташкентский военный аэродром. Они выгружали тяжёлые гробы, но не чувствовали усталости. Затем сели на траву и стали курить, с тупым любопытством наблюдая, как тот же самолёт берёт на борт <<замену>> - взвод связистов, зелёных пацанов, которым сегодня предстояло в их жизни поистине незабываемое: впервые вступить на землю Афганистана.
|
|
|
Один из молодых, с оттопыренными ушами, курносый и конопатый,
растерянно косясь на гробы,с подкупающей простотой и надеждой обратился к ним:
- Земляки, а как там в Афганистане?
- А скоро узнаешь, - с какой-то весёлой злостью ответил Ванька. –
Главное, - не дрейфь!
Парень съёжился, втянул шею в плечи и поспешил за товарищами к самолёту
Ташкент предстал перед ними сказочным, беззаботным городом, тонущим в ярких красках счастья. В аэропорту, ожидая отправки дальше, они чувствовали себя чужими в бесконечной и мирной суете людей. Карев ушёл по делам, а Володю и Ивана тянуло туда, где безлюдно. Они обогнули крыло аэропорта и оказались там, где было почти пустынно. Ванька очистил папиросу от табака и стал набивать анашой, когда показались двое грузчиков, молодые парни – русский и узбек.
- Эй, мужики! – развязно, ломая голос, - крикнул узбек. – Из Афгана, да? Чеки есть? Если есть – давай! По два рубля за чек! Идёт?
Ванька прищурился.
- Чеки? Конечно, есть! – многообещающе сказал он. Резким ударом в <<солнышко>> он согнул узбека и из-под низу ударил в подбородок. Парень,
проделав небольшуюнебольшую дугу, хряпнулся об асфальт и дико застонал. Другой растерянно попятился, споткнулся, едва не упал и стремительно бросился бежать. Ванька направился было к узбеку, но Володя крепко взял его за плечи, потянул назад.
|
|
|
- Чеки вам, с-суки… Пока мы там… вы тут…
Они вышли на площадь перед аэропортом. Опускались тёплые ласковые сумерки, зажигались огни. В воздухе стоял мирный шум машин и прохожих. И никому не было дела до двух солдат в полевой форме, только некоторые подозрительно косились на неё – ещё непривычную в Союзе.
Им захотелось газводы из <<автомата>>, но они не смогли нигде разменять деньги. Напившись воды из крана,они вернулись в помещение военного патруля и, устроившись на скамьях, задремали, но тут пришёл Карев и приказал грузиться. Они вылетали раньше.
В аэропорту областного центра их уже ждали представители обл- и райвоенкоматов. Ванька с сожалением вздохнул: << Ни одной девахи!.. – и уже в автобусе, удобно пристроившись и прилаживая на грудь медаль<<За боевые заслуги>>, обратился к шофёру:
- Слышь, шеф! Там если по пути попадутся тёлки, ты подсади, добро…
Ехать приходилось километров триста на север. Дорога шла вдоль
широкой реки. Мелькали лесочки, поля, деревушки, привычно копошились на дворах и огородах люди, где-то на завалинках или на лавочках у калиток сидели старики.
Старики… Володе вдруг вспомнилось. Ночью сторожевое охранение остановило скрытно двигавшийся караван с оружием. Завязался бой, погибло двое наших, ещё двое было ранено. Духи потеряли восьмерых. Утром рота выехала на прочёсывание. Но духи (не зря же их так называли) словно испарились: либо успели добраться к утру до гор, либо попрятались в подземных каналах, кяризах.
… Те восемь лежали в ряд – окровавленные и уже пустившие трупный цвет и запах. Погибшие, судя по одежде, были крестьянами: широкие белые шаровары, белые же, до колен, рубахи,а поверх – жилетки и пиджаки. Внимание Володи привлёк старик в белой чалме. Его мёртвое лицо исказила гримаса невыносимого страдания и муки. Всё его лицо и шея были испещрены густой сеткой трещинок-морщин. Как потрескавшаяся земля этой долины.
Володя очнулся от воспоминаний. Иван храпел на всю кабину, Карев тоже придрёмывал, а вот у Володи ломило в висках, голова налилась свинцовой тяжестью, и он не мог уснуть всю дорогу.
В деревне был устроен митинг. Стоял жаркий солнечный день. У гроба выступали представитель военкомата, парторг совхоза, ещё кто-то…
Чаще других звучали слова <<интернациональный долг>>, <<присяга>>, <<приказ>>. Затем вышел Карев. Он говорил о том, каким образцовым солдатом был Виктор, что он был настоящим товарищем, не прятавшимся за спины других. И ещё что-то такое…
И вдруг Витина мать, ещё молодая женщина с опухшим от слёз лицом, оторвала взгляд от гроба, и, посмотрев на Карева в упор, с гневом произнесла сквозь рыдания:<<Лейтенант! Почему ты жив… а мой сын… мой сын…>> - тут рыдания её усилились, она буквально забилась в них.
Володя стоял сбоку от Карева и видел, как сквозь коричневый загар его лица мгновенно проступила бледность, как нервно затрясся, словно у старика, подбородок.
- Прости, мать, прости… - едва слышно произнёс он, отступая и не отводя от неё взгляд.
Володя тоже попятился – ему показалось, что он задыхается. Перед глазами побежали радужные блики, в голове зазвенело…
Очнулся от резкого запаха нашатыря. Поддерживала голову и подавала ему стакан воды девушка, которая в тот момент показалась ему самой красивой.
На поминках Володя и девушка оказались рядом. Он с тоской думал о том, что никогда больше не увидит эту девушку и даже не узнает её имени. Поминки подходили к концу, когда разразилась гроза, и хлынул сильный ливень. Поэтому Карев решил отложить отъезд на утро.
Их троих взял к себе ночевать бригадир, родственник Витиных родителей. А девушка Лена была его дочерью. Вместе с матерью она накрывала на стол. Бригадир рассказывал о своей службе в армии. Карев молча слушал и пил, почти не закусывая – и не пьянел. Ванька, хороший ещё с поминок, добавил, и его развезло. Он пытался разговориться с Леной, но та не сидела на месте, то относила, то приносила что-нибудь. Ванька всё-таки умудрился ущипнуть её за бок, но это было последнее, что он сумел, так как вскоре отвалился без чувств.
Володя вышел на крыльцо. Перед ним тёмной стеной стоял дождь. Володя почему-то ждал, что Лена тоже выйдет. Он очень хотел этого. И она вышла, стала рядом с ним.
- Твой товарищ уже готов, - улыбнувшись, сказала она.
- Виктор был его лучшим другом.
- Вы все такие разные…
Володя промолчал.
- Лейтенанта вашего жалко. Переживает. – Она вздохнула.
И ему вдруг вспомнилось, когда <<Град>> на его глазах крушил маленький кишлак, в котором засели <<духи>>, как глубоко тот затягивался горькой папиросой, словно пытаясь обжечь себя внутрии этим отвлечься от боли душевной.
- Скажи,- после небольшого молчания спросила она, - там действительно идёт настоящая война?
- Да.
- Как в кино? То есть, я хотела сказать, такая, как с фашистами?
- Пожалуй, что нет.
- С кем вы воюете?
- Cдухами… С басмачами, значит… Точнее, местные воюют друг с другом. Как красные и белые. А мы помогаем одним против других. Тут ему снова вспомнилось морщинистое лицо старика.
- Наших много гибнет?
- С Витьком везли ещё семерых. Это – в день. Бывает и больше.
- Почему же в газетах об этом ничего не пишут?
- Не пишут… - рассеянно повторил он. Лена задела за живое. Им всем было обидно: в газетах, приходивших с полевой почтой, они ничего не находили о том, что происходило на их глазах и с их участием. В коротких заметках об Афгане – ни слова о советских войсках.
- Пойдём под навес, в сеновал, - предложила она.
Они быстро пробежали под дождём через двор и оказались в сеновале. Тут было сухо, уютно.
- Я иногда здесь сплю. Знаешь, у нас в медицинском выпускников агитировали в Афганистан. Для работы в госпиталях. Но всё как-то неопределённо. Толком ничего не говорят – как там и что.
- А тебе сколько ещё учиться?
- Год ещё.
- Не вздумай соглашаться…
- Ты думаешь, за год-два это не кончится? Неужели так трудно их победить?
- Не знаю… - он сжал голову руками, снова заломило виски, затылок.
- Что с тобой? – испуганно спросила она.
- Голова что-то раскалывается.
Она нащупала пульс, положила перед собой его светящиеся часы и стала считать.
- Скорее всего повысилось давление, в твоём возрасте рано. Это нервы. Куришь? Надо немедленно бросать.
Он усмехнулся.
Лена стала легонько массировать ему затылок и плечи. Потом – сильнее. Боль постепенно стала отступать.
- Сколько тебе осталось служить?
- Служат в Союзе…
- Ну а всё-таки?..
- Полгода до замены…
Она перестала массировать.
- Тебя могут убить, - отчётливо произнесла она. Это прозвучало не вопросительно, а утвердительно. – Тебя могут убить, - повторила она, обняла его голову и, помолчав, спросила:“ Скажи, у тебя были женщины?” Он помедлил, хотел было соврать, но почему-то раздумал и сказал правду.
- Нет.
- Нет? А если тебя убьют?
- Послушай, хватит об этом, - мрачно попросил он.
- Глупый, - Лена перешла на шёпот, - и Володя почувствовал в её голосе волнение, - глупенький… Хочешь, я стану твоей первой женщиной?
От неожиданности его сердце гулко забилось. Он растерялся, но попытался как можно нежнее обнять её, а обнял как- то неумело. Они прижались друг к другу.
И вдруг… Внезапно странная и страшная мысль пронзила его сознание:<<Если сейчас, вот сейчас это случится впервые, сейчас, когда ещё рыдает от горя Витина мать, а земля ещё не слежалась на его могиле… Если это случится сейчас, - я точно не вернусь из Афгана>>. Мысль эта, казалось, превратилась в маленькую тяжёлую точку и давила, давила в мозгу – единственная, отчётливая острая.
Он нежно отстранил Лену. Она вопросительно молчала.
- Понимаешь, Лена…- и он, как мог, постарался объяснить ей своё состояние.
- Ничего, - произнесла она задумчиво. – Может, это действительно лучше.
Они вышли на улицу. Дождь кончился. Порывистый ветер разогнал тучи, и в небе обозначились звёзды. Над головой, почти в зените отчётливо был виден ковш Большой Медведицы. От неожиданности Володя замер: ещё позавчера это созвездие было у самого края ночного неба. И послезавтра должно быть там же…
***
Замполит Карев погиб через месяц. Это случилось в районе проклятой<<Аминовки>>, километрах в двадцати-тридцати от Кабула –
там, где цветущие виноградники мёртвых, развороченных кишлаков спускаются по склонам вниз, вплотную подступая к дороге. Колонна была обстреляна из засады. В этом же бою был тяжело ранен в голову Иван. Володи в этот раз не было с ними. Незадолго перед этим тропический вирусный гепатит свалил егос ног, и он в полузабытьи лежал в Баграмском госпитале.
***
Володя вернулся домой, но ему ещё долго не верилось, что всё позади. И ещё долго потом он чувствовал себя чужим в море равнодушия, непонимания, подлости и обмана. Но всё проходит,и он постепенно привыкает. И всё чаще и чаще ненавидит себя.
Время от времени ему снится один и тот же сон. Он видит в чёрной траурной косынке Витину мать. И отчётливо слышит её слова, обращённые теперь к нему: << Почему ты жив?.. А мой сын… мой сын…>>
Авторское переложение стихотворения В.С.ВЫСОЦКОГО
<<Из дорожного дневника>>
Ожидание длилось –
А вот проводы были недолги.
Пожелали друзья:
<<В добрый путь, чтобы всё без помех!>>
И чужая страна
Предо мной распахнула дороги,
И чужая граница
Шлагбаумы подняла вверх.
И суровые мысли,
Лениво стучавшие в темя.
Всколыхнулись во мне:
Ну, попробуй-ка останови!
И в кабину ко мне
Постучалось афганское время.
Я впустил это время,
Замешанное на крови.
И сейчас же в кабину
Глаза из бинтов заглянули
И спросили:<<В Афган?
Так вертайся, пока ещё цел!>>
Я ответить не мог:
По обшивке царапнули пули.
Я услышал:<<Ложись!
Берегись! Нарвались на обстрел…>>
Дни и вёрсты войны
Трассерами сквозь время летели.
Ну, а время тянулось –
По-восточному тихо текло.
Я на горы глядел -
И они равнодушно глядели…
Разделяли нас даль
И пробитое пулей стекло.
Этот год не забыть.
Я во сне обречён его видеть
До скончания дней,
А точнее, тяжёлых ночей.
Где б ещё я сумел
Столько много понять и постигнуть?
Где б ещё повстречал
Я таких настоящих людей?
Я вернулся домой,
Долг свой выполнив честно, как надо.
Снова мирное время
В кабину прошло сквозь броню.
Это совесть глядела
Единственной женщиной рядом
И она мне сказала:
<<Устал? Отдохни, я сменю>>.
Анатолий ДУБКОВ
(Омск)
Дата добавления: 2019-08-30; просмотров: 176; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!