Из «Биографического словаря Державы» 8 страница
Она расцеловала его в обе щеки:
– Я тоже. До завтра.
Пока учитель и Кашкари ждали снаружи, Тит прижался губами ко лбу Иоланты.
– Я принесу тебе ужин, – пообещал он.
– Я уже поела, – напомнила она.
– Знаю, – пробормотал он. И еще раз поцеловал ее перед уходом.
* * *
Гостиница была простенькой и безвкусно обставленной, зато теплой и там прилично кормили – Тит уже имел возможность удостовериться в качестве еды, иногда покупая для себя суп и сэндвич.
Время близилось к ночи. Хозяин заявил новым постояльцам, что лучше поторопиться, если они желают поесть. Поклонившись Титу, Хейвуд поспешил в таверну.
– Не могли бы вы собрать мне немного еды в корзинку? Я не голоден сейчас, но, может, проголодаюсь позже, – сказал Тит.
– Это можно, – ответил хозяин с сильным шотландским акцентом. – Принести в номер, сэр, или будете ждать?
– Подожду.
– А вы, юноша, желаете чего-нибудь? – обратился шотландец к Кашкари.
– Благодарю, не нужно, – пробормотал он и посмотрел на Тита: – Можно с тобой переговорить?
От серьезности его тона скрутило живот.
– Да, давай.
Они вышли в густой туман.
Кашкари очертил звуконепроницаемый круг. Тит сунул руки в карманы и постарался унять дрожь – одежда, которой еле хватало, чтобы согреться в Париже, здесь, при почти арктической температуре самой северо-западной точки Шотландии, грела не лучше листа бумаги.
Кашкари одолжил в лаборатории немагическую одежду и сейчас наверняка тоже мерз, но будто не чувствовал уколов ледяного воздуха.
|
|
|
– Перед тем как покинуть Луксор сегодня, ты спросил, не видел ли я вещих снов, о которых тебе стоит знать.
– И ты ответил, что сообщишь мне, если их увидишь.
В тусклом свете висевшего над дверью фонаря лицо Кашкари то расплывалось в тумане, то снова появлялось.
– Сегодня утром я видел сон.
Морозная дымка проникла сквозь все слои одежды, сжимая Тита в своих безжалостных объятиях.
– Я так и думал.
– Сон не был счастливым, и я проснулся в надежде, что забуду его. Иногда у меня случаются кошмары, как и у всех. Обычный сон вскоре забывается, а пророческий становится еще четче и подробнее. – Кашкари поскреб носком ботинка по траве. – И этот не исчез.
Жуткий холод с каждой секундой лишь усиливался.
– Ты предсказал чью-то гибель? – услышал Тит собственный голос.
Кашкари смутился:
– Как ты догадался?
Тит видел уже не туман, а здание Консерватории магических наук и искусств. Студентов на Университетской аллее. Колокольни. Огромную просторную лужайку. Он видел Фэрфакс, сидящую на пледе под деревом седмичника, окутанного пышной россыпью маленьких нежно-розовых цветов. Малейший ветерок кружил крошечные лепестки, роняя их на ее плечи и волосы. Тит никогда не присядет на плед рядом с ней. Они никогда не разделят еду из корзины для пикника от миссис Хиндерстоун. И он никогда не узнает, как Фэрфакс будет выглядеть через десять, двадцать, тридцать лет.
|
|
|
– Эту смерть предсказали уже давно, – ответил он. – И приговоренный знает о ней не первый год.
На лице Кашкари одновременно отразились недоверие и облегчение.
– Ты уверен?
– Да.
– Но… но я только что слышал разговор Фэрфакс с ее опекуном, и мне показалось, что она не имеет ни малейшего понятия…
Слова Кашкари надолго повисли в воздухе. Что за ерунда?
Затем Тит внезапно схватил его за лацканы, почти приподняв над землей:
– Что ты сказал? Как это Фэрфакс не имеет ни малейшего понятия? Как она связана с пророческими снами о смерти?
Кашкари выпучил глаза:
– Мне показалось, ты сказал, что она знает.
Тит нетвердо отступил на шаг. Еще на шаг.
– Ты видел Фэрфакс? Фэрфакс?
– Боюсь, что да. Прости. – Голос Кашкари дрогнул.
– Где? Где она была?! – Тит кричал, но только так он мог расслышать себя сквозь стоящий в голове рев.
– Она лежала на мраморном полу с узором из стилизованных атлантических вихрей.
– Откуда ты узнал, что она мертва? Она могла просто потерять сознание.
|
|
|
– Тебя я тоже видел. Ты тряс головой, в глазах стояли слезы.
Тит не мог дышать. В мыслях опять промелькнула Консерватория. Студенты, колокольни, широкая лужайка, чудесный цветущий седмичник. Но теперь на пледе под ним никого не было.
Кашкари продолжал рассказывать, или, по крайней мере, его губы двигались. Но Тит ничего не слышал.
Он лишь хотел, чтобы Фэрфакс осталась невредимой, прожила безмятежную жизнь, полную любви и счастья. Хотел иметь единственную надежду, что озаряла бы его жизненный путь, когда амбиции и храбрость превратятся в пыль.
Он поднял руку. Губы Кашкари перестали шевелиться. Он смотрел на Тита полными сожаления глазами. Но если Кашкари потерял только друга, то Тит... Тит потерял все.
Массивная дверь отворилась. Хозяин постоялого двора выглянул наружу с корзиной в руке:
– Я уже ложусь спать. Желаете еще чего, джентльмены?
Тит взял корзину и покачал головой. Мужчина тут же скрылся в теплом помещении, вернувшись к своей мирной, размеренной жизни.
– Могу я чем-то помочь? – едва слышно спросил Кашкари.
Что можно сделать под пятой злого рока, кроме как съежиться в углу?
Тит без единого слова совершил скачок.
Снова материализовавшись на мысе Рат, он остался стоять там, дрожа в окутавшем все вокруг густом тумане.
|
|
|
Резкий запах моря с каждым вздохом обжигал легкие. Накатывающие одна за одной невидимые волны Атлантического океана разбивались о скалистый мыс. Высоко над головой густую мглу прорезал призрачный свет сигнальных огней маяка, предупреждая суда держаться подальше от предательских скал.
Всю жизнь Тита несло именно на эти коварные скалы. Но ему как-то удавалось обманывать себя, надеясь, что Фэрфакс избежит роковой участи, вовремя распахнет спасительные крылья и воспарит ввысь.
Хотел бы он обладать бессмертием, чтобы подарить его ей. Но Фэрфакс всего лишь человек из плоти и крови. Она очень легко может оступиться и упасть. И остаться лежать с пустыми глазами и неподвижными конечностями.
И с ней это случится.
Тит отчаянно желал сжать ее в объятиях, почувствовать биение ее сердца, тепло тела. Но не мог сдвинуться с места, хотя промерз до костей и почти не ощущал пальцев, сжимающих ручку корзины.
Он все еще пребывал в оцепенении и не мог вернуть себе дар речи от потрясения и неверия. А увидев Фэрфакс, просто разлетелся на куски.
В прямоугольном фундаменте маяка, где находилась гостевая, отворилась дверь. Свет из комнаты окутал силуэт в дверном проеме. Должно быть, обеспокоенная долгим отсутствием Тита, Фэрфакс выглянула проверить, не вернулся ли он.
Он не мог посмотреть ей в глаза. Не мог справиться с пульсирующими в жилах гневом и скорбью. Не мог предстать перед будущим, в котором нет ничего кроме долга, когда наконец познал, каково жить с надеждой в мыслях и каждом вздохе.
Тит поднес палочку к виску. Трусливое решение. Но он хотел позволить себе несколько часов без осознания неминуемой гибели Фэрфакс.
Несколько часов наедине с ней и будущим, где они проведут солнечные дни под цветущим седмичным деревом с друзьями, которые могут заявиться в любой момент.
Глава 8
Иоланта размышляла, не рассеять ли туман для лучшего обзора, когда из серых завихрений появился Тит.
Она подбежала к нему:
– Почему так долго? Фортуна, защити, у тебя руки ледяные. Где ты был?
Он прижался к ее щеке столь же ледяными губами.
– Прости, просто стоял на улице.
Иоланта втащила его в комнату и захлопнула дверь. Тит стучал зубами.
– Зачем? Что тебе рассказал Кашкари?
Он прислонился спиной к двери и полуприкрыл глаза.
– Свой утренний пророческий сон.
Сердце замерло.
– Что же именно?
Тит медленно и осторожно выдохнул.
– Я пока подавил это воспоминание. Завтра оно вернется, но сейчас я понятия не имею, что сообщил Кашкари.
Другое подавленное воспоминание касалось подробностей его смерти. Голова закружилась, будто Иоланта стояла на краю пропасти, влекомая вперед ее бездонными глубинами.
Она сжала такую холодную руку Тита и, не обращая внимания на пульсирующий в висках страх, потащила его по коридору.
– Там есть сидячая ванна с горячей водой. Погрейся.
– Ты, наверное, ее для себя приготовила, не хочу лишать тебя удовольствия.
Иола указала на свою пижаму. Решив, что могут покинуть школу в любой момент, они стали собирать в лаборатории припасы: еду, белье и запасную одежду.
– Я уже помылась – иди, оттаивай.
Пар в ванной комнате напоминал погодные условия снаружи, вот только тут было тепло и пахло засушенным серебристым мхом, который Иоланта нашла в лаборатории и бросила в воду.
– Прости, – извинился Тит, пока они стояли на пороге. – Прости, что принес ужасные новости, но не набрался смелости сохранить для тебя подробности.
Пустыня его потрепала. От вида его запавших глаз и щек у Иолы сердце разрывалось.
– Не думай об этом.
– Как? Как не думать о грядущей катастрофе?
В самом деле, как? Она опустила руку на лацкан его шерстяного пиджака, все еще влажного от тумана.
– Ты помнишь, почему я вызвала первую молнию в Малых Заботах-на-Тяготе?
– Ты пыталась исправить испорченный эликсир света.
– Я вызвалась приготовить его на свадьбу отнюдь не по доброте душевной. Жители деревни жаловались на учителя Хейвуда, потому что он плохо учил их детей. И я надеялась, что если сделаю все возможное для свадьбы Рози Оукблаф, то ее мать, в чьей власти уволить Хейвуда, позволит ему остаться на посту до отборочных экзаменов в высшие академии. С самого переезда в Малые Заботы я не получала нормального образования. При должном везении я бы прошла экзамены, но шансы на стипендию были почти нулевые. А еще мы поиздержались, без крупного пособия учеба в академии была бы мне не по средствам.
И ни один университет и не посмотрел бы на кандидатку, не прошедшую строгую подготовительную программу.
– Но ежедневно я проводила уроки для учеников Хейвуда, проверяла домашнее задание, оценивала контрольные и готовилась к практическому занятию на следующий день, а потом садилась за стол и смотрела на календарь с изображением Консерватории. И училась все то время, что оставалось до сна. Я оказывала всевозможные услуги миссис Оукблаф и даже призвала молнию, чтобы возродить эликсир серебряного света для свадьбы ее дочери. И все ради изначально безнадежной мечты. – Иоланта улыбнулась. – Ничего не напоминает?
Тит посмотрел на нее серьезными и красивыми глазами:
– Кое-что.
– Так и тут. Пророчества, скорее всего, воплотятся, но пока я ни от чего не отказываюсь. Я не стану отчаиваться сейчас только потому, что завтра упадет тень. – Она коснулась его влажных от тумана волос. – Или, возможно, я уже впала в отчаяние и решила, что иногда можно поддаваться унынию, но не по три же раза на дню.
Тит прижал ее пальцы к своим губам.
– Неужели все так просто?
– Что? Здоровая доля упрямства и легкое безумие? Конечно. Если тебе нужно больше того и другого, уверена, в лаборатории все найдется. – Иола поцеловала его в щеку. – Теперь забирайся в ванну, пока вода не остыла.
Она отнесла корзинку с едой в лабораторию. Тут были и сэндвичи, и фляга с супом, и пудинг. Все такое английское – и холодное, не считая супа. Иоланта, как могла, разогрела сэндвичи и пудинг, следя за огнем, чтобы ничего не сжечь.
А в следующее мгновение вдруг опустила голову на стол и заплакала, не в силах справиться с горем. Оно походило на бушующий шторм, и волны с каждым ударом становились все безжалостней.
Какой же дурой она была, если решила, будто сможет что-то изменить, спасти Тита от гибели. И всякий раз, стоило им избежать смерти, выйти без потерь из безвыходной ситуации, вера Иоланты крепла. Зачем же еще ей дана власть над божественной искрой, если не для того, чтобы менять безрадостные судьбы?
Что предвидела принцесса Ариадна? Что привнес в это непреодолимое будущее жуткий сон Кашкари? Образ Иоланты, стоящей на коленях у безжизненного тела Тита и вопящей от ярости и беспомощности? А учли ли предсказатели, что после она уничтожит все на своем пути, оставив лишь пожары и разрушения?
На плечо опустилась рука Тита:
– У меня тут на полке завалялось упрямство заодно с безумием. Что из них ты не смогла найти?
Услышав его голос, Иола зарыдала еще горше.
– А баночки самообмана там нет? Мои запасы истощились.
Тит оторвал ее от стола:
– Нет, у меня закончился, но осталось немного здравого смысла. Если хочешь.
– Что это такое?
Он вытер ее заплаканное лицо мягким платком.
– Не надо отчаиваться сейчас только потому, что завтра упадет тень.
Из глаз Иолы опять полились слезы.
– Фортуна, защити. Где-то я уже слышала эту старую басню.
– Ее поведала мне некая спятившая чародейка, прежде чем я ушел принимать ванну. Ты, вероятно, ее встречала: красивая девчонка, хоть и грозная, в случае чего может и током ударить.
Помимо воли она улыбнулась:
– И что ты делаешь, чтобы избежать удара?
– Отвлекаю ее множеством розовых лепестков. Ей нравится такая сентиментальная чепуха.
Иоланта фыркнула. Розовые лепестки были их дежурной шуткой с начала осеннего семестра, вот только именно она насмехалась над Титом за его отношение к романтике.
– Хочешь посмотреть, что еще я приготовил, дабы она меня не стукнула?
– Попробую угадать: луну и звезды?
– Вроде того.
Он подошел к запертому шкафчику и вытащил снежный шар, который Купер хранил в своей комнате в доме миссис Долиш. Приглушив свет, Тит произнес:
– Astra castra.
Сфера распахнулась. Бесчисленные звездочки поплыли по воздуху, словно волшебная пыль. Постепенно они собрались в знакомый ослепительный Млечный путь.
Иоланта задержала дыхание: миниатюрная галактика была завораживающе прекрасной.
Но вскоре звездочки пропали.
Затем Тит подарил ей маленький, но очень красивый фейерверк. А после – крошечное зернышко, которое дало росток, побег и в итоге вымахало в чудесное дерево, мелодично шелестевшее нежными зелеными листьями, пока с веток лился настоящий дождь из серебряных лепестков.
– Я всегда представлял тебя сидящей под деревом в теплый день на просторной лужайке перед Консерваторией, с коробкой дынанасового мороженого миссис Хиндерстоун.
Иола покачала головой:
– На лужайке нет деревьев.
– Да что ты. Ну тогда я прикажу посадить одно специально для тебя, когда ты поступишь в Консерваторию.
– А оно будет похоже на это? – Иоланта в последний раз посмотрела на зеленый полог, который уже исчезал.
– Да, конечно.
Она перевела взгляд на Тита и только теперь заметила, что на нем пижама. Иола видела его полуодетым несколько раз, но в столь небрежном наряде – никогда. Неважно, как рано она заходила к принцу в комнату для утренних тренировок в Горниле, он всегда уже щеголял в школьной форме.
Теперь же Тит вернул лаборатории нормальное освещение, и Иоланта поняла, что на нем пижама из мягкой темно-синей фланели, а верхняя пуговица на рубашки расстегнута. Сердце застучало быстрее. Она не могла оторвать глаз от его кожи.
Да и не хотела.
– Поцелуй меня.
Тит взял из шкафчика красивую стеклянную баночку со сладостями и, открыв ее, протянул Иоланте.
– Попробуй.
Она сунула в рот конфету в зеленую полоску. И когда Тит поцеловал ее, лакомство растаяло, принеся с собой взрыв свежести: мята, базилик и примесь серебряного мха. Но именно от Тита пульс Иолы зачастил, от того, как он зарылся пальцами в ее волосы. Она вцепилась в его руки, ощущая каждое сухожилие; ноздри затопил аромат грушевого мыла от его волос и кожи.
– Что думаешь? – прошептал Тит, глядя на нее черными глазами.
Иоланта завозилась со второй пуговицей на рубашке его пижамы.
– Ты их сам делаешь?
– Я все это украл у леди Каллисты прошлым летом. Хочешь еще?
Она положила на язык радужный почти прозрачный леденец, и на вкус оказавшийся мраморно-прохладным. Иоланта наконец расстегнула пуговицу и подушечкой пальца погладила кожу Тита.
Он с шумом втянул воздух и поцеловал ее так страстно, что голова закружилась, а в ушах зазвучали колокольные переливы.
– Открой глаза, – прошептал Тит.
Иоланта неохотно повиновалась и увидела, что они стоят под радугой. В воздухе все еще звенели колокольчики, все тише и тише, пока звук не исчез вместе с разноцветным мостом.
Тит и Иоланта прижимались друг к другу от плеч до колен. Он коснулся губами ее уха, отчего тело прошил электрический ток.
– Все еще считаешь, что розовые лепестки – дурацкая затея?
Иола взяла Тита за запястье и почувствовала, что его пульс частит, как и ее собственный.
– Вы, ваше высочество, просто собрание банальностей.
– Хм, я так понимаю, ты не хочешь, чтобы я устроил дождь из сердечек и кроликов?
– Разумеется, я не прочь полюбоваться на нечто столь нелепое!
Тит зарылся в шкаф и вытащил еще один шар.
– Delectatio amoris similis primo diei verno.
Радость любви подобна первому дню весны.
Шар раскрылся, и оттуда вырвались не сердечки с кроликами, а сотни сверкающих бабочек, которые теперь летали по лаборатории, садились на мензурки и на ручки ящиков стола, а потом поднимались, оставляя после себя светлое мерцание и едва различимый аромат луговых цветов, напоенных ярким солнцем.
Иоланта усмехнулась, понимая всю абсурдность столь сентиментальной картины и неприкрытую, невозмутимую искренность подарка. А потом рассмеялась, чувствуя, как на глаза опять наворачиваются слезы, и взяла лицо Тита в ладони:
– У тебя не вышел дождь из сердечек и кроликов.
– В следующий раз, – прошептал он. – Можно я останусь сегодня с тобой?
Сердце перевернулось.
– Мне казалось, ты никогда не попросишь.
* * *
– Кстати, ваше высочество, вы солгали, – сказала Иоланта много позже, положив голову ему на плечо.
Тит взял ее за руку:
– Хм, какой ужас. И о чем же я солгал на сей раз?
– О том, что в одной из комнат маяка есть жильцы. Тут никого, кроме нас.
– Лучше и не придумаешь. – Он поцеловал тыльную сторону ее ладони. – Ты уверена, что на лужайке перед Консерваторией нет деревьев?
– Их не было, когда я там жила.
– Придется представить, что их посадили после твоего отъезда.
Иола повернулась к Титу и провела пальцами по его руке:
– А ты когда-нибудь бывал в Консерватории?
– Нет, лишь видел на картинках. Я вообще редко посещал Деламер. Большую часть детства провел в горах.
– И каково жить в горах?
– Там был мой дом. И долгое время я не сознавал, что не все живут в замках… и что не каждый замок стоит посреди горной гряды, способной перемещаться. Ты видела верхнюю террасу моего замка?
Впервые она попала туда в образе канарейки. Обычно после заклинания переоблачения у магов не остается воспоминаний о существовании в животной форме. Но Иоланта ничего не забыла, потому что они с Титом были связаны клятвой на крови.
– Да, я видела ее, когда ты шел по коридору с открытыми арками, что как раз вели на террасу. Там красивый сад.
– Несколько десятков саженей над уровнем замкового двора. Мы с матерью любили стоять у балюстрады и притворяться, будто сад парит в небесах, потому как горы за ним двигались. Маме нравился этот сад, и я часто находил ее сидящей в увитой виноградом беседке. На лозе распускались золотистые цветки, а мы плели из них венки и носили словно короны.
Дата добавления: 2019-02-26; просмотров: 148; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!