Автор благодарит владельцев за предоставленные фотографии. 48 страница
А до этого мы неделю жили в его татарском доме. Мама кормила нас какими-то особыми татарскими пирогами. Картофельными с мясом. В Уфе я до это времени бывал, но конкретно в Затоне, в доме Шевчука — нет. Обычный деревенский дом. Двор. Ворота. Сарай. Дом как дом. Во всяком
случае, мемориальных досок там никаких не было. И мы сидели с Юркой там. Единственное, что меня раздражало как человека городского, так это то, что ночью в туалет приходилось бегать по холоду и снегу. Я — человек урбанистический, такие вещи выношу плохо. А если еще вечером нахле щешься с Шевчуком чаю — его же хлебом не корми — чаю дай! — вот ситуация-то. Под конец я перестал с Шевчуком пить чай. Очень не хотелось ночью вставать.
Тогда мы сделали болванки многих песен: «Непобедимая победа», другие песни из программы «Пластун». Как делалась песня «Непобедимая победа». Я очень люблю Сергея Сергеевича Прокофьева. Это мой самый любимый классический композитор. И когда Юрка мне сказал, что он хочет, я сразу вспомнил о Прокофьеве и понял, что это должно быть в его ключе одно значно. Он мне напевал какие-то мелодийки, я их запускал в «Роланд» и пытался сразу показать, что из этого получилось. Так и работали.
Пока мы работали, никаких встреч с Юркиными знакомыми не проис ходило. Потом мы поехали по некоему акустическому маршруту. Концерты были в Уфе, Стерлитамаке и где-то еще. Вот там и произошла масса встреч. В Башкирии Шевчук вместе с Салаватом Юлаевым — прямо национальный герой. Как в Калуге Доценко и Циолковский. Так и в Башкирии Шевчук и Салават Юлаев. С приемами там все было в порядке, я от них даже немного уставал. В фильме «Тема» это показано достаточно хорошо. Звезда. Такой весь культурный, из центра. И начинают устраиваться интеллигентские приемы. Все заглядывают Шевчуку в рот. Он не говорит — он излагает. А я все слушаю с естественной поправкой на то, что знаю. Но ухмыляться особо нельзя, потому как нельзя ронять авторитет руководителя. Они заглядывают в рот и ждут откровения. Мне это всегда дико не нравилось, потому как это сильно портит человека. Юре столько человек заглядывало в рот, что он думал, что это будет вечно. Это мое личное мнение.
|
|
|
Играли это мы, играли. Потом решили записать «Пластуна» в Москве. Юра мне категорически заявил:
— Звукорежиссером на этой записи ты не будешь!
Ну, не буду, так не буду. После «Оттепели» я не думал, что найду в себе силы оказаться на записи такой программы, как «Пластун». Она должна быть круче на целый порядок. Писали в Москве, писали, но тоже что-то не срослось. На видеофильме студия классная, хорошая, но там нет звуко режиссера. Это я вижу и по «алисовским» альбомам. «Алисе» нравится, а я-то вижу, что звук достаточно плоский, неинтересный. Мало того, там нет еще и инженеров, которые могли бы тебе подсказать технические осо
|
|
|
бенности. Записали мы альбом, свели, я съездил с клавишами. Достаточно тупо и долго сидели там все. Потом начали сходить с ума от безделья, кроме того человека, который работал. Писали долго, сводили тоже. На все ушел практически год. Юра с Женей сводили сами. Я вот что думаю: может, с точки зрения Шевчука я плохой звукорежиссер, но не надо пытаться все делать самому. Иначе получается, как с тем разом в Москве — сведение «Пластуна» получилось вообще никаким. Альбом, который должен был быть энергетически ух, каким крутым, опять получился стерильным. Мы вернулись в Питер. Послушали, Саша, который сводит сейчас «Черный пес Петербурга», отсоветовал выпускать «Пластуна». Он сказал, что звук мутный, тусклый. Уже на этой студии я все дважды пересвел. Игорь Тихомиров залепил классную фразу:
— Ребята, на говне сметану не снимешь.
Мы подумали и решили, что человек прав. «Пластуну» пришел конец. А тут подошла новая программа. Начали репетировать «Черного пса».
|
|
|
«Пластуна» отбросили под крики, что все это надо не пересводить, а переписывать. Может, сказалась энергетика видеофильма. Особая. Все-таки это дача Лаврентия Павловича Берии. На мой взгляд, я оттуда не слышал хорошей энергетической музыки. Просто музыка была, а хорошей нет. Пересводил я «Пластуна» уже в процессе записи «Актрисы Весны». «Актриса Весна», на мой взгляд, слиплась. Она получилась мягкая, спокойная, без супердрайва, присущего «ДДТ». Но там и песни подбирались соответ ствующие. Естественное исключение — песня «Родина». Это первый мой альбом, о котором я могу сказать, что мне за него не стыдно. Я его считаю хорошей, нормальной, достойной работой. Но до определенной степени это и программа. «Пластун» забракованный — это тоже программа. Он был в достаточной степени концептуален. Но «Актрисе» повезло еще и стать альбомом. Там даже мало сопоставимые песни, типа «Фомы» и «Храма», как-то органически вписались. Он сошелся по многим параметрам. И я уже работал, конечно, иначе. Как звукорежиссер.
Вообще, не всегда вначале делается программа, накатывается на концертах, а потом пишется. У «ДДТ», как правило, так и получалось, в отличие от других групп. Получалось также, что запись программы шла с большим опозданием относительно ее готовности. Вот пример с «Оттепелью». Записали материал, когда он был уже никому не нужен. Поэтому Стас Намин до сих пор и не может продать сто тысяч. Ее люди покупают как коллекшн. «Актриса Весна» — альбом, который постоянно продается. Собственно, на деньги с «Актрисы» и живет сейчас «ДДТ». Есть и компакты, и пластинки, и кассеты.
|
|
|
В период записи «Пластуна», в самом начале была съемка фильма. Для меня, например, тогда прозвучал звоночек номер один. Андрюша Васильев сказал:
— Киношники, они все синяки. Они собираются побухать, а чтоб оправдать свое отсутствие дома, они лепят какое-то кино.
Кино, кстати, получилось совсем неплохое. Команда между собой говорила
о том, как меняется Шевчук. Что он становится все менее терпимым. Это в фильме Сережи Сельянова «Духов день». Отличный фильм о том, как меня ется Шевчук. Как он становится все менее терпимым к своим и все более доверчивым к посторонним. Ко всякому, кто не то чтобы лижет ему жопу, а говорит, поет в уши:
— Юрочка, ты такой гениальный, ты такой талантливый, ты можешь их в любой момент поменять, и все равно останешься Юрой Шевчуком.
Да, он все равно Юра Шевчук, но это уже не «ДДТ». На самом деле «ДДТ» уфимского и питерского периодов принципиально разные вещи. В Уфе практически не было концертирующего состава. Тем не менее, с плюсами или минусами, но это был «ДДТ». Каждый был со своими приколами, но при этом понтов никто друг другу не кидал. Бывало, конечно, что давали «звездного» в отношении к посторонним, типа, мы такие крутые! Но это обычно, всех периодически заносит. В питерском периоде была однажды тяжелая летняя поездка. Все были долго вместе. А когда долго вместе, то обязательно напрягутся друг на друга. Начинают раздражать очень многие вещи. Да еще все сопровождалось бухалом. Когда та поездка в Керчь закончилась, думаю, не только я вздохнул с облегчением.
И вот началась съемка фильма. Юра прибегал дико загоревшимся. Ему нравилось. Был, вероятно, какой-то творческий застой. Точнее остановка. Мы все это понимали. Но при этом он все же конкретно менялся. В худшую сторону. Как бы кульминацией этого худшего был инцидент на снятии пяти сотого кадра. Половина фильма. Отметина. Киношникам же лишь бы праздник, лишь бы побухать. Они устанавливают определенный день и делают грандиозную пьянку. Там Шевчук очень сильно поссорился с Вадиком и жестоко его обидел. При этом он был абсолютно не прав. Вадик начал
ныть, что опять опоздает на электричку. И был абсолютно прав, поскольку на машине его бы в город никто не увез. Вадик не хотел там оставаться. А Шевчук зарубился: типа, давайте еще поиграем. А там в тот момент шла обычная пьянка, и «ДДТ» шел, как обычный кабацкий ансамбль — сыграй, а мы потанцуем. Я по этому поводу напрягался в меньшей степени, потому что в юности все это уже схавал. Я понимал: хорошие ребята, пусть оттянутся,
от меня при этом не убудет. Да и домой особо не собирался. А Вадик напрягся, и Шевчук его достаточно сильно оскорбил. Как, говорить не буду. Но мы потом с Доцей две недели носились за Вадиком по городу, убеждая его, что нельзя уходить из команды. Тогда возник слух о том, что Вадик уходит. Вадик был не просто решительно настроен, а считай, что его на самом деле не было в группе. И только мои и Доцины усилия вернули его. Причем, Шевчук так и не извинился перед Вадимом, хоть был виноват. Понятно, что все это бухало не оправдание, наоборот, отягчающее обстоятельство для меня, как и для уголовного кодекса. Но вот это был такой первый звоночек. Конечно, это было неприятно. Юрка тоже во хмелю человек чрезвычайно тяжелый. Была и премьера фильма, где он просто выходил на сцену, на творческую сцену, и вообще ничего сказать не мог. Мне было на это очень стыдно смотреть. Я за любое дело болею так же, как за самого себя, и поэтому мне было очень больно и неприятно. И такой очень суровой куль минации было достаточно, чтобы в гостинице «Белград» день рождения превратился в двухнедельную пьянку. Еще какие-то пьяные тусовки были, уже сейчас не помню. Я понимаю, что Юра рвался, то есть ему надо было сменить обстановку, сделать что-то совсем другое, попасть в иное окружение. Может, и вся пьянка-то была от ощущения тупика. Временного творческого тупика. Но близким людям вокруг от этого было ничуть не легче. Ну, например, бросание вилок и ножей в меня в ресторане нисколько не улучшало творческого состояния Шевчука, моего настроения, да и положения группы в целом. Со мой был беспредел и в Париже. Там со мной Доца две ночи ходил по Парижу и уговаривал, чтобы я остался. Так это все достало уже, понимаешь. Потом это все не то чтобы улеглось, а спустилось на тормозах времени. У Юры в тот момент были тяжелые отношения с семьей. Эльмира уезжала в Уфу. Как все это было нехорошо... Трудный, какой-то затяжной период мы тогда переживали. В Сиверской буквально на второй день празднования этого самого «500-го кадра», когда мы уже все уехали, а Шевчук остался, ему в драке свернули челюсть. Мне позвонили, сообщили, что Юру избили и ему плохо. На автовокзале я схватил первого частника и за большие по тем временам деньги — 50 рублей, доехал до Сиверской. Частника оставил ждать, Шевчук с Сильяновым утром отправились опо хмеляться в какой-то местный барчик. А там гопотень. Гопотень рок-звезде в рот не заглядывает. Наваляли им там обоим, а Шевчуку попало круче. Сильянов отделался синяками, а Шевчуку сломали челюсть. Прошлись по нему конкретно. Я его приволок в город и на следующий день доставил к своему дядьке. А дядька у меня занимает очень смешную должность, он
заведует моргом. И вот я приволок Шевчука к дядьке. У дядьки в связи с моргом много знакомых докторских связей. В свое время преподавал в Первом медицинском институте. Выходим с Синопской, останавливаем тачку:
— К больнице имени Ленина.
— Куда конкретнее.
— В морг, пожалуйста.
И водитель начинает испуганно озираться на Шевчука. А у того вовсе не привлекательный вид: глаза заплывшие, сплошные синяки, разбухшая челюсть. Такой конкретный труп.
— Спокойно, он еще не помер.
Приехали, в клинике ему сделали снимок. Мой дядька Женька отправил:
— Езжайте в Первый медицинский, там хорошие хирурги, все сделают, как надо.
Зашили Юрке челюсть скобочками. Зашили рот, чтоб челюсти вообще не двигались. Кормили бульоном. Он дико злился и кричал:
— Я даже плюнуть не могу!
Там много чего было в той драке: сотрясение мозга, и нос ему разбили изрядно со смещением хрящей. От пазух носа очень многое зависит, и мы сильно дергались по поводу того, не изменится ли тембр голоса. Потихоньку он вылечился и даже некоторое время не бухал. Это породило в коллек-тивчике некую хохму:
— Шевчуку раз в полгода надо давать пизды, тогда он будет нормальным человеком.
Имелось в виду общение. Пока он сидел с зашитым ртом, да еще и не бухал, у него и песни новые появились. Но все кончилось, челюсть срослась, нос перестал болеть, от сотрясения мозга оправился, начал пить. Бухало продолжалось достаточно долго. Но потом пить стал меньше. Элька приехала из Уфы. И случилась эта тяжелая история. Я помню, приехали к Юре, у Эли очень сильно болела голова. Ее увезли на «скорой» в больницу. Потом мы ее забрали из этой больницы, так как прошло несколько дней, а на нее не обращали внимания. Началась ужасная больничная кутерьма. Сейчас я буду произносить какие-то, наверное, высокопарные слова. Она конкретно была абсолютно чистым, открытым, беззащитным человеком. Вот так каз алось снаружи. То, что принято называть ангелом. Может быть, это был Юркин ангел-хранитель. Не знаю... Классная девчонка, очень оттяжная и очень своя. Все ее любили. Мне на самом деле тяжело говорить об этом. Не буду. Дикие докторские заморочки. Каких-то докторов приволакивал я.
Каких-то Витя Лушин из «Препинаков», он доктор. Вместе с Юркой показывали кому-то снимки. Все эти попытки были безуспешными. Эльмира умерла... Сам не слышал, не знаю, но другие говорят, что Юрка пообещал Эльмире бросить пить. Два года он железно держал этот зарок. А сейчас, не знаю, но другие говорят, что придерживается.
Конечно, все это для Шевчука — шок. Но как для поэта для Юрки все, чтобы ни происходило с ним, это творческий толчок. Ему надо себя выражать.
Да, похороны были ужасно тяжелыми, мы все носились, кто как мог. Мы со Светой Данилишиной — Шиной, бывшим менеджером «Телевизора», у нее уже был опыт, они хоронили Майка на Волковском кладбище, пошли к начальнику. Он оказался приличным человеком. Мы ему все объяснили, и все обошлось без взяток. Даже предложили два участка — один оказался сырым, тогда выбрали посуше. Я дико ненавижу поминки как факт. Половина людей на них абсолютно левые, которые пришли не потому, что знали и любили Эльмиру, а просто фаны «ДДТ». Половина народу, как правило, забывают, зачем пришли и просто поднажираются изрядно. Меня потряс Вадик. Он убежал, забился куда-то в угол, плакал. Я с трудом его утешил. В общем, все это было очень тяжело. Такой жуткий трудный период. Юрка сам все про себя знает. И знает, в чем он виноват. И сам себя казнит. Не нам его за это упрекать. Но для него это все равно творческий импульс. Не дай Бог нам таких толчков. Но песни были написаны... может, не в связи с этим, даже про другое, но сильно. Только одна песня напрямую связана с этим несчастьем. Когда Юрка нам ее показал, мы с Доцей сказали:
— Юра, давай не будем эту песню петь.
Она написана от имени Эльмиры...
«На небе вороны,
Под небом монахи.
И я между ними
В холщовой рубахе.
Лежу на просторе —
Вольно и пригоже,
И солнце взрослее,
И ветер моложе...»
Тогда ее просто нельзя было петь. Теперь, когда что-то не улеглось, а лишь как бы сгладилось, острота ушла, это можно послать и в уши других людей. Если б Бог дал мне такой талант, я бы написал эту песню и не стал бы ее петь. Хотя не знаю, как бы было на самом деле. Толчок был. Полгода он был не в трансе, а в состоянии некоего переосмысления, переоценки что
ли... И начал появляться «Черный пес». Программа на самом деле макси мально мрачная. Я не могу назвать ее оптимистичной. В основном в про грамме песни мрачные и чернушные. Конкретно? Старая песня «Блокадники» делалась много лет. И только тут срослась. «Река мертвых». «Актрису Весну» тоже делали года три, и даже на записи она была другой. И как-то утром пришли Вадик с Юркой и сказали:
— Мы посидели ночку, это будет звучать так...
И с тех пор «Храм» и «Актриса Весна» — мои любимые вещи. На этом альбоме. Кто этот «Пес» — Петербург или автор?... Я не думаю, что это автор. Очень классная поэтическая метафора, подозреваю, что есть некие реминисценции с Осипом Эмильевичем Мандельштамом: «Мой зверь», «Мой век» — Петербург... Мандельштам сугубо петербургский поэт. Юра читает много. Литературный пласт его достаточно глубок. В его текстах прослежи вается масса различных ассоциаций. Нет, я уверен, здесь сплав и личных, и социальных, и неких общественных позиций, в «Черном псе». Не хочется об этом говорить, потому как очень далеко от искусства, но рискну. Эйфория по перестройке у рок-музыкантов прошла чуть ли не у первых. Просто поняли, что это очередная кость. И поняли достаточно быстро. А кое-кто знал сразу. Я достаточно оптимистичен по натуре, порой до неприличия всегда все поддерживаю. Я считаю, что лучше жить так, как сейчас, а не так, как это было прежде. Если даже одна десятая в нашей стране будет жить и работать, как работает группа «ДДТ», то жить нам станет полегче. Залез я что-то в политику, пора обратно. «Черный пес» — сумрачный вариант, потому как и жизнь наша такая, да и Питер погрязнел изрядно. С другой стороны, черный — это не темный. Черный — это не мрачность, по крайней мере, это неплохой цвет. Я подчеркиваю, эта программа была мрачной по настроению, чернушная, но не темная. Все это было особенно вначале. В процессе работы программа все время пере-делывалась, варьировалась. Шли более светлые вещи.
Я — питерский человек в четвертом поколении. Это Питерская программа,
я это чувствую. Вернусь к самому началу. Чем меня купил тогда Шевчук, так не своим кротким характером, или кротким нравом, или красивыми речами, а песней «Ленинград». Человек, приехавший черт знает откуда, Уфа для меня вообще не название. Сейчас буду говорить принципиальные вещи. Был «Ленинград» Мандельштамовский. «Ленинград» Шевчуковский — вещь принципиально иная, но на том же уровне. На уровне усекновения реаль ности. Вот этим он меня выкупил. Я же дикий шовинист своего города. Питер настолько мой город, что когда я уезжаю отсюда на неделю, особенно
Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 197; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!