Автор благодарит владельцев за предоставленные фотографии. 41 страница
Из ребят, гитарных авторитетов по двору были Санька — Саня Агарков, Шура Поздняков, Вова Матвеев. Для меня они были учителями. Валерка Чижов, царство ему небесное. Всех ребят и не перечислю. В своем возрасте я был одиночкой. Все друганы либо из параллельных классов, либо из тех нического училища. В школьные ансамбли меня не брали, потому играл очень плохо. А играл я песни «Кочевников» — это была первая группа.
...«Налегли тревоги, Налегли печали.
В прошедших днях,
В счастливых днях Найдешь ответ»...
В школьных ансамблях это не пытались делать, не прикалывались. А я это делал. Первый раз разучил песню в 1976 году. Это был Макаровский «Балаган с марионетками». Когда играл, все подпевали, говорили:
— Да, это круто!
— Так давайте сделаем вместе!
Но никто не решался. Первый сейшн, на котором я был, состоял из выступления осколков «Санкт-Петербурга». Говорили, что будет Корзина, Вовка Рекшан. Эти имена были настолько крутыми, что их произносили шепотом. А Ильченко я ходил слушать в кафе «Сонеты». На улицу Толмачева.
За кинотеатром «Родина». Юрка был лысым и с бородой. Я ходил на него смотреть, как на панка, через окно. Такая труба. Для меня он был легендой. Это где-то 1978 год. Вообще-то Юру Ильченко я впервые близко увидел у Гены Зайцева. Где-то в году 1980. Уже играл в «ДДТ». И вдруг приезжает ко мне Ильченко и спрашивает:
— Андрей, нельзя ли мне гитару на запись? Дашь?
|
|
|
Для меня это было просто, как песня. Представь, твой кумир приходит и говорит: «Дай гитару». У меня мания величия продолжалась где-то в течение года. Они с нашим Доцой записали пластинку. И когда я говорю Доце, что это очень круто, он думает, что я закидываю ему каких-то лещей. Он думает, что я подлизываюсь. А я ведь помню все эти Ильченовские тексты и песни. Он эту пластинку сейчас будет выпускать. Или уже выпустил. Я обязательно ее куплю и буду горд только оттого, что там Ильченко играл на моей гитаре, на моем «Стратакастере». Ильченко — удивительный гитарист. Он, когда приехал в «Машину», то поломал там все сразу. Это — МУ-ЗЫ-КАНТ! Я в городе знаю только трех гитаристов, они никакие не столпы, никакие не навороченные. Просто берут гитару, и все становится ясным. Это Ильченко, наш Никиток и Ляпин. Больше ни одних я не слышал. Это настоящие рок-н-ролльные бойцы. Чтобы там о них ни говорили музыкальные мажоры и прочая херня. Когда человек берется за гитару и делает классно, безоценочно — это вот Ильченко, Никиток и Ляпин. Остальное все настолько вторично...
Хорошо, вернемся еще назад. Какова была система оповещения о сейшне? Ты и сам, наверное, помнишь это время. В «Сайгоне» ходили распро странители билетов. К ним надо было подойти через доверенного человека. Платили два рубля, по тем меркам это было круто. Портвейн стоил два ноль две. Банку портвейна отдать за то, чтобы послушать любимую группу. Без разговоров. Вязали меня на сейшнах, вязали меня и без сейшнов. Атмосферка была дай Боже. Было много не то звука, не то шума, но мало света, это точно. По звуку непонятно, о чем люди поют. А потом стремный сигнал, и все убегают. Вот и весь сейшн. Менты вязали меня не столько и не только на сейшнах. Не в силу моего внешнего вида. Понимаешь, у меня раньше была какая-то специфика по жизни: знаешь, как собаки чувствуют адреналин, выделяемый испугавшимся человеком, и кидаются на него, так вот менты во мне тоже что-то чувствовали и винтили безошибочно. По поводу и без повода. Потому комплексом по поводу попадания в ментовку я не болею.
|
|
|
О других питерских музыкантах. Тех, что были после Ильченко. Пони маешь, коль сейчас идет плохая мода вспоминать покойников, мол, были близкими друзьями, не будет ли это пошлятиной, если я сейчас их вспомню?
Из российской гвардии у меня появился тогда хороший знакомый Женя Петренко. Я уже пришел из армии и хотел серьезно заниматься музыкой. В армии я учился заочно и чуть-чуть не закончил культпросветучилище. Экстерном. Из армии пришел весь из себя джаз-роковым. Таким аранжи-ровочным. Когда вновь услышал «Машину времени», то для меня это было просто падением идеалов. В 1980 году сходил на концерт, весь переплевался. И появился в жизни Женя Петренко, который для меня все сделал и направляет по жизни до сих пор. Никогда об этом никому не говорил и не скажу, потому что это человек, действительно, дела. Для меня эти вещи очень святы, понимаешь, это как на уровне первой декларации. Очень серьезно. Женька появился и открыл мне глаза. Именно здесь, на Старо невском, где мы сейчас сидим, я видел Жору Ардановского. Не буду говорить, что он открыл мне какие-то горизонты. Я видел обыкновенного простого светлого человека. Тогда слово «Бог» я говорил в суете. У меня не было духовного мощного начала. Но когда я увидел Жору, он шел с какой-то собакой овчаркой и девушкой, я увидел кусок такого света! Причем сложилось так, что я никогда в жизни не говорил об этом. Его вида мне было настолько достаточно, что внутренне стало стыдно, и я не мог никому об этом рассказывать. Настоящий такой рок-н-ролльный боец. И Женя Петренко
|
|
|
|
|
|
— настоящий рок-н-ролльный боец. Единственный человек, перед которым
я всегда держу и готов держать ответ. Он сейчас катит на меня страшные баллоны: вот, мажором стал, хоть бы раз приехал... Но все это временное. Жека познакомил меня с Женькой Мочуловым. Я ходил на «Россияновский» сейшн, когда всех винтили в ЦПКО. И ничего, честно говоря, в той ситуации не понял, поскольку я был немножечко псевдоэстетом в музыке. Терпеть не мог расстроенных гитар, небрежности в аранжировках и во всех этих штучках. Когда в 1983 году мне поставили запись «Кино» с фестиваля, я только почувствовал, что неплохо человек играет на бас-гитаре. Ничего в этом не понял: батюшки, да разве можно так вообще обращаться с музыкальным материалом! А единственный ансамбль, который мне просто башню свернул, это «Странные игры», в 1982 году. Если др того у меня был мозг, как одуванчик, то после игры братьев Сологубов и Давыдова я уже «поехал». С тех пор для меня джаз-рок просто говно. Ноты — это все полнейшая херня. Абонемент был закинут тут же, и все — до свидания. Сразу же «поставил
себе перья», хоть уже отслужил на сундучной службе, и ко всем этим штучкам у меня было негативное отношение. Я знал цену всем этим прибамбасам. Особенно, когда ты попадаешь в специфическую ситуацию.
Так вот, «Странные игры» и Гребенщиков. В 1980 году, когда я его впервые услышал, я не поверил, что это можно делать в Питере, настолько крутым это было для меня. Я послушал его «Треугольник». И он меня этим взял. Все его электричество, когда играет Санька Ляпин, не задело. А вот акустик: «Хочу я стать совсем слепым. И торговаться ночью с пылью»!.. Именно он, Боб, меня как бы притянул к слову. Я не разбирался, о чем он там поет, просто стал слушать его внимательно. Для меня это было настолько круто! Прямо на уровне таинства. Ты же знаешь, как это раньше было: некое таинство, узкий круг посвященных. У меня комплекс: я никогда не подойду
и не попрошу:
— Борис Борисович, расскажи ты мне вот...
Для меня это всегда люди иного плана. Как Гарик Сукачев сказал:
— Это люди неприкасаемые.
Я знаю, что даже если доведется, никогда к нему не подойду. И к Курехину тоже. Для меня это до сих пор остается на уровне том, восьмидесятых годов. Вещи неприкасаемые, раритетные. Как это удается, тем более, что враща ешься в этой среде? Я стараюсь не расслабляться на этот счет. Потому что знаю, что все это погубит в конечном итоге. Когда собирается большая рок-н-ролльная тусовка, они же все комплексанты, не говорят о высоких вещах. Говорится о чем-то побочном: тряпки, бабы. Треп идет. А вот эти святые
вещи оставил для себя — и храню. Не на уровне ретро. А как в Эрмитаже — висят и все. Данаюшка, которую этот мудак облил кислотой. Для меня эти вещи просто незыблемы и раритетны. Кто? Там, в Эрмитаже остался Гребен щиков, «Странные игры» с Сашей Давыдовым, Ильченко. Это такие мощные точки! Больше я ничего не воспринимал. Все остальное было вторичным. Перестал воспринимать хард-роковые штучки. Таинство. Да это было и остается таинством. Когда ты видишь беременную женщину, не возникает же желание просветить и выяснить, что там у нее внутри.
Групп, с которыми я себя пробовал впервые, было немало. Но весьма своеобразным способом. Я занимался аранжировкой, у меня были хорошие друзья, игравшие на инструментах, с ними и поигрывал. Лет десять занимался аранжировкой, без всяких тусняков. Органически не перевариваю все эту блевотину, которая окружает рок-клуб и прочие рок-н-ролльные органи зации.
Вот теперь о «ДДТ». В 1985 году я окончательно достал родителей богем-ностью своей жизни, всеми этими изысками. Я уже не работал. Очень много говорил о Гребенщикове, «Странных играх». Делал это с таким неистовством, что меня можно было запросто упаковать в Скворцово-Степаново. И родители сказали:
— Знаешь что, уважаемый битлз, сделаем следующим образом, — попро буй-ка ты, поживи один.
Мы разменялись. Меня перевезли на 12-ю линию, дали там комнату. И жил я один. Нигде не работал и два года занимался исключительно собой. Кто я? Откуда я? Зачем я? Традиционные болезни, приходящие иногда с опозданием, болезни подросткового возраста, возраста максимализма. Проводил эксперименты с психикой и со здоровьем. И когда совсем уже была беда, году так в 1986, я, человек не сведущий во многих житейских областях, но с пагубными пристрастиями, тихо влачил свое существование. Вот в этот момент мне позвонил Женька Мочулов, мы были знакомы лет пять:
— Хочешь поиграть «новую волну»?
— Какую там «новую волну» еще?..
— Да нет, все классно. Слышал, у нас группа «ДДТ».
— А что это за «ДДТ»?
— Это «Периферия»...
— Там, где про «хипанов»? Мужик еще поет хриплым голосом? Это? Так при чем тут «новая волна»? Там, по-моему, такая хардятина.
— Ты не врубаешься! Там такой барабанщик, такой басист, просто отрыв башки!
Вот я пришел и увидел Доцу с Вадиком, таких наших двух волновиков. До сих пор удивляюсь, как я там тогда остался и до сих пор существую. Представляешь, зашел я к ним, такой весь из себя тонкий, с перекрашенными волосами, весь стимулированный и спросил:
— А знакомы ли вы с Кастаньетой?
Естественно, от этих, с хаерами, я услышал все достойные ответы и думаю:
— Дай-ка попробую их сейчас приколоть.
И наиграл такую херню. Шевчук, когда увидел и услышал, вообще был озадачен:
— Кто это? Откуда такое выпало?
Мальчики, конечно, прикололись, ну, ладно, инвалид, конечно, но хоть что-то понимает. Первые два года у меня в группе были на уровне прикола.
Как зарабатывать деньги, я уже знал тогда. В 1981 году работал во Дворце молодежи, знаю, что такое аппаратура, знал весь этот тусик и меня не надо было лечить, что вот, мол, соберем деньги и купим себе аппарат. Для меня это все уже было съедено. Для меня нахождение в группе вначале было на уровне лаборатории. Начал прислушиваться, о чем поет Шевчук, и скажу честно, год не понимал, почему он говорит и поет эти вещи, а всем так нравится. Для меня это было загадкой. Естественно, как эгоист, я думал, что все это благодаря мне. Чем занимался? Вот и занимался в первое время больше собой. То есть по Станиславскому: не искусство в себе, а себя в искусстве. Сейчас-то, конечно, все это смешно. В первые два года у меня не было никаких иллюзий на счет своей персоны. Да и сейчас, до сих пор нет каких-то мыслей о звездных часах, о взлетах и падениях. Я просто занимался и занимаюсь этим. Мне это интересно. Именно сплав первородной субстан ции языка. Потому как у Шевчука там ой-ей-ей со словом как все правильно. И с музыкой.
Мне все время нравилось, что меня никто не душил, не говорил, что вот так не надо, а надо эдак. Сейчас вот иногда не проскальзывает, а звучит как бы вполне заслуженно. Потому как уже никого не волнует, что там у тебя дома или еще где, сейчас ты просто должен делать реальные вещи.
Трудно ли создавалась группа в первый период? Не знаю. Мне кажется, все это шло естественным путем. Там ничего не создавалось. Мы просто этим жили. У нас не было просто другого. Не было ни концертов, ни гастролей никаких, просто репетиции. Ну и круто. Такой крутняк! Я вспоминаю то время со слезами. Мне хочется плакать. Не потому, что все раньше было так хорошо, а сейчас все плохо. Просто у нас был самый нас тоящий свет. Никаких сверхзвезд. Просто нам было кайфово вместе. Люди были абсолютно разными. Я познакомился с теми, кого раньше никогда бы и не встретил. Собрались люди, которые по жизни, по своим установкам вообще бы никогда в жизни не встретились. И получилось в условиях такого чудовищного эксперимента, когда каждый говорил свое и слышал себя. Шевчук все саккумулировал, сцементировал. Как ласточка, которая вьет гнездо. Но, естественно, все были полностью уверены, что только благодаря каждому из них лично, конкретно все вышло. Сейчас-то все понимаешь. А тогда... Мне было очень интересно, очень прикольно. Да еще когда появился Никита. Он появился через полгода, этот пассажир. Взял в руки гитару. И я просто обалдел, как так можно играть, откуда этакое, возможно ли?! Просто
ощущение, что видеоряд не совпадает с аудио. Человек тебе говорит одно, потом берет инструмент и делает такие вещи, что просто опускаются руки.
Для меня «ДДТ» без лишнего ложного пафоса... Просто они меня выта щили из такой помойки, из такого дерьма, из которого сам бы я не выполз никогда. Мне просто попались по жизни классные мужики.
Но, безусловно, все это держится не на одном чувстве благодарности. На первом-то месте как раз то, что мы делаем. Можно все объяснить намного проще. Я из простой, обыкновенной рабоче-крестьянской семьи, как и большинство из нас, и помню, опять же на уровне ретро, ощущение маль чишки, который приходит на концерт, на сейшн, и что он хочет получить. Всегда стоит ответственность за то, что, когда пацан отдает последние деньги за билет (я ни капельки не ерничаю), достаточно чуть-чуть ему соврать, чуть-чуть припудрить волосы — все, это будет лажа! Тебе никто не будет верить. Не надо быть открытым трибуном. Не надо просто никогда врать. Чуть соврал, вот только если ты это сделал — все, ни хера, ты — ноль полнейший. Вот чем мы занимаемся по жизни. А вовсе не выстраиванием мощных концертов, чтобы кого-то там приколоть, удивить по жизни. Это ерунда. Просто не врать, это самое трудное. Как видишь, так и должен говорить.
В той мере, в которой посчитали нужным, я естественно, участвовал в процессе «ДДТ». Сколько бы мы ни были вместе, я счастлив тем, что каждый день в своих любимых битлах открываю что-нибудь новенькое. Это же и есть искусство. Не выискивать искусственные стимуляторы, чем-то стимулировать себя, а просто хорошо понимать, что я представляю из себя а данный момент. Андрюша Королев, клавишник из «Алисы» сказал мне обалденную фразу:
— Один священник сказал, что наши разговоры о всех наших поступках,
о том, что мы делаем, как себя ведем, это на самом деле самое крутое зеркало, перед которым мы постоянно гримасничаем.
Понимаешь?! Если человек просто очень убеждает, что будет так и так-то, знаю, что все равно на чем-нибудь споткнется. Это и есть жизнь. Много хуже жить по уставу. А когда такие вещи, то это движение.
О моей прежней жизни... Это не те вещи, которыми можно хвастаться. Эту стимуляторную блевотину, эту помойку, я пришел к выводу, что уже достаточно изучил. Нельзя людям, да и мне в том числе, по большому счету верить. Человек, который один раз способен на компромисс, чтобы он ни говорил, как бы ни крутился, ни постился, раз один раз поддался... Бывших
наркоманов и алкоголиков не бывает. Просто не бывает. Если употребление прекращается, то всплывают другие проявления. Единственное, что я вынес из той жизни, так это не необходимость следить за собой постоянно, а необходимость постоянно каяться. Каяться и молиться. Других альтернатив не существует. Все, что было со мной до этого, все стимуляции, разговоры, я хочу их просто уничтожить. Это не тот пример, который можно и нужно засвечивать. Легенду о Худых хочется забыть. Я не говорю, что через эти тернии пришел к Богу. Для меня сейчас эти вещи сами собой разумеющиеся. Все приходы и уходы — это тоже бред. Все нужно делать на уровне дела, а не на уровне слов. Каяться необходимо. Чувство вины присуще естественному человеку. Я виноват, что не стало Чумичкина. Не в том плане, что помог ему выйти из окна, но, понимаешь, когда смотрит на тебя младший человек по возрасту, совсем мальчишка, как бы спрашивая: почему у него так все получается, в чем тут секрет? Это страшно. Можно ходить, стучать себя пяткой в грудь, какой я подонок. И в то же время в голове у тебя все равно эгоцентрические штучки. И то, что сейчас я делаю, это не какая-то новая программа с новым звуком. Я просто хочу покаяться. Не собираюсь умирать или куда-то там уходить и оставлять лебединую песню. Все это херня. Надо просто молиться и каяться.
Откуда это? Мы постоянно нарушаем заповеди: судим людей. Непра вильно все это.
Петербург... Если я буду клясться, что люблю этот город, то все это будет не совсем истина, потому что во мне сидит Миклухо-Маклай. Я люблю путешествовать. Но знаю, что это единственный город, как насмешка над всей этой Европой, но только сделан с таким русским размахом! Франция
Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 178; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!