Автор благодарит владельцев за предоставленные фотографии. 36 страница
Вот. А у меня опять очередная комиссия по делам несовершеннолетних. Идем мы с мамой. Присуждают 30 рублей. Мать в слезах. Я говорю: «Мне надо в филармонию, барабаны забрать. Все, оттуда тоже выгоняют». Приез жаю. А в филармонии работал тогда довольно известный гитарист Алик Джамабаев. Алик параллельно играл еще и со своим братом Толиком Маков ским на басу. Юра Синюков — клавишник. Прихожу за барабанами. Там Синюков и Маковский. Вышел Алик. Познакомил нас. И говорит:
— Иди к ним барабанщиком. Вроде как свободен.
Я поставил условие: мне нужен тридцатник. В комиссию по делам несовершеннолетних отдать. Они между собой переглянулись: сколько вчера на халтуре играя заработали — полтинник? Дадим тридцатник? Дадим. Поехали, и как сейчас помню, я эти тридцать рублей рублями положил в карман. Барабаны оставил на базе — в Доме культуры строителей. Приезжаю домой. Мать в слезах. Я с видом крутого достаю и кладу 30 рублей на стол. Она: «Кого ограбил!» — подумала, что опять криминал.
— Мама, все нормально!
Объяснил, откуда деньги. Ну и пошла эта фенечка: вечера, халтура, игра. Потом по телеграмме пригласили работать. А потом было так. Моя двоюродная сестра отдыхала в Ялте и познакомилась с какими-то артистами. Они танцоры. Они могут пригласить на работу. И приходит телеграмма: «Подтвердите согласие работать в ансамбле «В ритме танца» Орловской филармонии». Это мне уже было 18 лет. Еду я в Орел. И начались румбы, самбы, ча-ча-ча. Танцы народов мира. В этом составе я попал в город Архангельск. Он мне запомнился дощатыми настилами. 71-й год. Ездили мы от двух месяцев до полугода. Это были хорошие музыканты — поколение молодых джазменов. Я для них был битюком. Они меня битюком звали. Что такое битюк? А ты «биты» говоришь: та-ду-да, ду-да-ду-та. Они — джазмены, я — битюк. Пень собакам ссать! Тем не менее ребята хорошие были, относились с пониманием и уважением. И когда расставались, то чуть ли не клятвенно заверяли, что если понадобится моя услуга — будут звонить, писать, будут рады со мной работать.
|
|
|
Девятого марта у моей мамы был день рождения. Мы с приятелем-басистом приехали из Калининграда в Калугу. Он был на год младше меня. Десятого марта поехали в Орел. Получать зарплату. На автобусе до Тулы. От Тулы вообще не хватило денег. На пятерку наелись и еще ровно пятерка осталась. Ехали на товарняке и приехали, как сосульки. Поздно. На пятерку решили пожрать. Переночевали на вокзале. Всю ночь ходили цыгане — конокрады, били в бубен и орали песни. Спать не давали. Утром приехали в филармонию. Зашли в кабинет директора. И он сообщил, что коллектива больше не существует, расформирован. Получили мы деньги и вернулись в Калугу. В Калуге у нас был вокально-инструментальный ансамбль «Барды». Он уже гремел в Калуге. Хороший ансамбль. С самодельным аппаратом типа «Бига». Это было круто. Они хорошо звучали. Пели песню «Добры молодцы и красны девицы». Для меня началась вокально-инструментальная эпопея. Этим составом мы рванули в Курскую филармонию. Отрабатываем там. Коллектив опять развалился. Поехали в Улан-Удэ. Тут застали 50-летие Советского Союза. Все лето отработали в Бурятии. В это время уже пели «Веселые ребята», «Поющие гитары», «Песняры» и даже «Самоцветы». Я был в Калуге на их концерте. Эти группы были для меня в таком аспекте: прийти и посмотреть живьем на тех, кого показывают по телевизору. Их музыку я не слушал. Что слушал? Были взлеты и падения, радости и разоча рования. «Битлз» была первой группой. «Роллинг Стоунз» я тогда не при
|
|
|
нимал. Потому что для меня был важнее профессионализм — чистота пения, чистота игры. А у «Роллинг Стоунз» была какая-то грязь, которая, может быть, мне сейчас как раз только и нравится. Небрежность-то было нарочитой. А «Битлз» — они были очень чистые, просто фантастически. Для меня это была фантастика. «Let It Bе», вышел последний альбом, уже поговаривали о развале «Битлз». До нас информация всегда доходила поздно. Тем более я провинциальный человек — из Калуги. У нас на человека, который имел 2-3 пластинки «Битлз», смотрели как на национального героя. Такие были времена. Абсолютный информационный голод. Потом «Битлз» развалились. Для меня это было жуткой трагедией. Я каждую пластинку ждал, что вот она выйдет. И нет. Все эти «Манки», «Энималс» были просто рядом с «Битлз». Появилась «Криденс». Она не очень меня зацепила. Не так, чтоб дала по башке. Когда я работал «В ритме танца» джазмены возили магнитофон. Я впервые услышал «Кровь, пот и слезы». На них я жутко подсел. И ранний «Чикаго». Поздний «Чикаго» мне не нравится. Но шлягером номер один была «Шизгара», хотя играть пришлось нечасто. Разве что на гитаре в компании. Уличных песен вообще было много: «А ты опять сегодня не пришла, а я так ждал, надеялся и верил...», «Летит такси в бензиновом угаре», «Сиреневый туман», «Холодно, холодно, холодно на морозе песни петь», «Красноярское небо опустилось над нами». Последнее, правда, уже от брата. Брату в жизни не повезло. Была детская колония, трудовая колония для несовершеннолетних. Он оттуда вышел, начал играть на гитаре. Откуда я-то начал играть на гитаре? Он и научил меня на семиструнке, показав аккорды. Я долго пытался понять взаимосвязь между аккордами, и в какой момент их нажимать. Это долго продолжалось. Я долго запоминал последовательность аккордов. Гармонию-то слышал, ощущал. А когда на какой аккорд менять — не понимал. Это пришло внезапно, как осенило или укололо. Бум — и понял. Попробовал другую песню — получилось. Третью. И поперло. В одно мгновение пришло само по себе. Тогда я много внимания уделял гитаре. Судьба брата. Он у меня, как Ленин. Так вот и...
|
|
|
|
|
|
Но сейчас на свободе. Уже два года. Живет в Калуге. У него прекрасная женщина. Есть дочка. У меня уже внучатая племянница. Я уже лет пять как дед.
Как мне сейчас думается, мать по большей степени была моей союзницей. Отец. Он меня подъебывал постоянно. А, заяц! Разве это серьезно!? Он меня летчиком видел. Приспичило ему, и все: хотел, чтоб я был офицером, летчиком. Хотя особо ничего для этого не делалось, но он думал, что я буду
намного умнее. Для меня-то ударные инструменты — дело очень серьезное, а он это не то что не признавал, просто относился с недоверием. Всерьез он меня воспринял, когда увидел по телевизору. Даже когда я работал в «Синей птице», он все меня звал «барабанными палочками». «Во — заяц! Во — «барабанные палочки» пришли!»
С «Бардами» отъездили тур. Вернулись в Калугу. Там появился совершенно великолепный музыкант Володя Шурыгин. Он умер в 24 года. Великолепен всем. Был музыкантом от Бога. Брал инструмент, начинал играть — и начиналась фантастика. Человек, сплотивший в Калуге всех музыкантов, заставил тянуться за ним. При этом был чуть ли не самый молодой. Умер в 1979 году. Был очень талантлив и трудолюбив. Когда талант и трудолюбие, то это должно перерасти во что-то гениальное. Вот Володя был негениален. Но время тогда лихое, да еще провинция... Познакомились мы с Володей так. В Калуге организовали какой-то смотр. В парке, в летнем театре. Подобрался состав: Саша Мостовой — гитарист-пулеметчик. То есть для него сыграть «Полет шмеля» в пять-шесть раз быстрее — нет проблем. Как горох. Он и по сей день здравствует. Для него не существовало предела техники, таким был гитаристом. Володя Шурыгин играл с ним на басу. Алик Джамабаев — на ритме и я — на барабанах. У меня даже фотография этого состава есть. Я сам ее разукрашивал. Когда узнали, что этот состав будет играть, все участники смотра включили заднюю скорость и отказались. Мы были самыми крутыми, но мы не знали об этом. Это был мой первый фестиваль. После него сели работать в кабак. В ту же «Березку», которую переименовали в «Колос». Мы там уже играли «Гренфанк», «Дип Пепл» — «Дым над водой». Играли-играли, потом поругались с Аликом Джамабаевым. Я ушел. Шурыга тоже сложил бас и ушел вместе со мной. Шурыга мне звонит и говорит:
— Доца, я звонил Верховскому Семену Михайловичу, у него есть работа для барабанщика и басиста. Поедешь?
У меня тогда была куча пленок без магнитофона. Я его спросил:
— Маг возьмешь?
— Возьму.
— Поеду.
Актюбинск. Две недели репетировали. Двое ребят с Украины. Хохлы. Хорошо играли и пели. Само собой ясно — хохлы ведь. Деньги наши в конце концов иссякли. Я помню, как мы приходили в столовую. И на рубль в день жили вчетвером. Как? В столовой можно, купив 10 кусков хлеба,
взять все 35 — внимания никто не обращал. И по два-три стакана чая. Такова была вся еда. Название ВИА получить не успел. Мы нашли барышен
и с Шурыгой отдувались, а они нас кормили четверых. Потом получили деньги за билеты, скинули в общий котел и продержались. Жили в гостинице квартирного типа — можно было готовить. Барышни что-то таскали из дома
и готовили. Поехали на два выездных концерта. Долго. По степи. Холодно. Ноябрь, Заблудились. Аул. Казахстан. Поем крутые песни, а они ноль внимания. В перерыве выходит какой-то акын, как дал — там публика на ушах стояла. Сейчас на «ДДТ» такого нет, какое было тогда. Он один акын вышел и дал по двум струнам. Ну, что тут скажешь, домра — национальный инструмент. Потом мы во втором отделении вышли. По три хлопка — и ушли. Потом мне телеграмма опять через Верховского. Приглашают работать в Калужскую филармонию. Звоню руководителю, такому Льву Полеводе. Та же «Калужанка», но солиднее. Три дудки. Хорошие аранжировки. Шурыга в трансе — один остается. Но я ему обещаю: приеду, заберу, басист там слабенький. Тот оказался потом по воле случая моим родственником — Петя Порыгин, женившийся на моей двоюродной сестре. А Шурыгу я все-таки выцепил из этого Актюбинска. Мы вместе работали весь 1974 год. Но Шурыга после двух поездок ушел. И тут меня забрали в армию. Два года под землей. Я служил там, где тепло и яблоки, как нам сказали — в Севастополе. Все было: миндаль, грецкие орехи. Наш приемный радиоцентр располагался рядом с совхозным садом: абрикосы, персики, вишня. В середине мая созрела черешня. Вытаскиваешь противогаз и противогазную сумку набиваешь на смену фруктами. Однажды был случай: чтоб не ходить по несколько раз, парень персиков насыпал за пазуху. А это как стекловата. Он потом долго чесался! Кипятил белье, что только с ним не делал. Дедов щина в армии тогда была, как без этого. Прошел. Мне было тяжелее, был 21 год, повзрослее. А потом, по сравнению с этими парнями, я уже видел, дай Бог, сколько, объездил полтора раза весь Советский Союз вдоль и поперек.
И кайфов я покушал на гражданке до этого! Успел поведать совок, пообщаться и с хорошими, и с плохими людьми. Но повезло, что был в связи. Эти войска как бы интеллигентные. Я принимал точки-тире, отсылал их в эфир. Поэтому самое страшное выражение дедовщины — это плавать. Там морские термины. Севастополь же. Стул — банка, полы мыть — плавать. Но на точке и так тяжело. Спали по три часа в сутки. Больше не получалось. Боевое дежурство: шесть часов через шесть. Шесть часов в казарме, шесть
— под землей. И никак на круг больше трех часов сна не выходило.
Естественно, за управлением засыпаешь, и тут тебя ждет тряпочка, щеточка
и т. д. Вот это и было у нас самым страшным проявлением дедовщины. А мордобоев не было. Все-таки не стройбат — войсковая интеллигенция.
Пришел из армии. В тот же состав — «Калужанку» — и уехал на гастроли. Был там такой Дима Галицкий — Песок. Мой и поныне дорогой друг. Проработали мы с ним в филармонии полгода. И уехали. Вместе. Сели в Калуге в кабак. Володя Шурыгин тоже был в армии. Потом попал в Бологое в дисбат. Не помню уже, за что сидел в дисбате. И подвигнул одного из известных когда-то андеграундных музыкантов Толика Першина (группа «Мат») начать играть на хороших инструментах. Такой был Володя. Все за ним тянулись. Но сам не выдержал. Отравился. Когда Шурыгин был в Калуге, году в 75-м, приехала «Синяя птица». Я служил в армии. В 1974-75-м «Синяя птица» приезжала с хитом «Там, где клен шумит». Я его слышал еще в армии. Вовик им поиграл, и его тут же забрали с собой. Туда он потом сосватал Мостового. Потом появился слух: в «Надежде» ищут музыкантов, набирают состав. И вот я, Мостовой и Женя Терехов поехали в Москву, еще Юра Осипов и Песок. После прослушивания взяли Осипова, Терехова, Песка. А мне сказали: «Извини, не можем взять на работу — у тебя наколки. Группу будут показывать по телевизору, а у тебя наколки. Как тебя снимать в комсомольских песнях?» Осипов уехал в «Надежду». Песок в «Синюю птицу». А я плюнул на все, сел в фотографию, научили меня делать цвет. Сидел лаборантом, денег зарабатывал много, просто кучу. По тем временам, штуку-полторы. Купил один мотоцикл. Украли. Спокойно, без проблем купил другой. Без вопросов. Параллельно играл в ресторане. И где-то там, в 1979-80-м играл на танцплощадке.
В Калуге тогда был уже очень известным человеком. Но, понимаешь, я как-то делом занимался и на это не обращал внимания. Как тебе сказать...
Вот сейчас я как бы тоже крутой. Ну и что? И тогда серьезно к этому не относился. Ты же прикинь, когда делом занят — у тебя круг людей, с кото рыми общаешься. И особого внимания на остальных не обращаешь.
Вернулся из армии в 1976 году. Уже был андеграунд. Андеграунд долетал
и до меня. Градского слышал, но не прикалывался. «Машина времени» мне нравилась. Я даже записал две песни из фильма «Афоня». Слышал «Руби новую атаку», «Високосное лето». «Аквариум» услышал, когда работал уже в «Птице». «Сползает по крыше старик Козлодоев». А из «ДДТ» слышал «Хипаны». Ну, слышал и слышал. Из этой культуры, этого целого космоса я ничего и не знаю. Мне нравилось, что есть «Машина времени», группа со
своими «телегами». Это было интересно. Но я в это время относился к той категории людей, как писал Юра Шевчук, которые считали, что рок-н-ролл надо петь на английском языке. Вот такое я был говно.
Играли мы в парке на танцах. Интересный случай: я, Хвостов Виктор (такой человек, который то директор пляжа, то еще чего-нибудь такого под открытым небом; в простонародии Хвост, известный тем, что какие бы музыканты с ним ни играли, играли круто, даже плохие играли хорошо) и Юра Байрон присутствовал, когда на какой-то пьянке администраторша наехала на музыкантов. Я в то время уже был достаточно воспитанным человеком. Достаточно. Но не до конца. До определенной степени. А Юра Байрон был молодым, горячим. Он взял поднос, и поднос этот расколотил о голову администраторши. В результате из кабака выгнали меня! Якобы за то, что я громко играю на барабанах! Тут меня подобрала другая команда: был такой Миша Борода, Женя Хмаров и Игорь Терехов. У них не было барабанщика. Пригласили меня. А там уже все, пошел Джимми Хендрикс. Играли исключительно фирму и редко песни, которые надо для программы, для комиссии и для прочего говна. Все это кружилось вокруг Дворца культуры строителей. Я там был в пяти командах с разными составами. Уходил и приходит раз десять. Как-то подошла очередь выдать Дворцу строителей свой ансамбль, сыграть в парке, в «раковйне». Играем мы в этой «ракушке», а была у нас наша гордость — пьеса «Лейзи» «Дипп Пепл», которую мы играли просто от зубов. У «Дипп Пепл» это вообще моя самая любимая пьеса. И вот эту «Лейзи», мы ее просто лелеяли. Как было ее не сыграть. Объявили ее так: «Это песня о трудной судьбе американских папуасов, негров. Называется она «Лейзи» — «Ленивый». И мы ее сыграли. Это как отступление. В парке собрали хороший аппарат, круто, уже киловатта на три. Играли «Назарет», «Дипп Пепл», «Гренфанк», очень сложные пьесы. А сами-то мы все самоделки. Я уже как бы профессионал — и ноты знаю, и то, и се. А ребята все самоделыцики. Просто откровенные самоделки. Но все снималось чисто, ну, там где-то заковыривались, но вокалисты всегда пели клево — пел басист, Ферауз у нас такой был, Манакин. И Капустин Генка. Играли мы круто. Весь запад. Причем, так, что от зубов отскакивало. И круто. И громко. И чуть-чуточку не стройно. Лето прошло. Все это кончилось. Мы съездили на какой-то фестиваль в Самару. Я снова устроился работать в фотографию. Параллельно играл в кабаке. Опять с Хвостом. Дальше ситуация такая. Я уже проработал в фотографии три года. Правда, меня выгоняли. Делали это так. Не хотел ехать в колхоз. Меня пытались туда запихнуть года
два. Я директору фотографии нанес вот такую кучу справок. Зуб болит, ноготь отклеился, геморрой. Предъявлял я это все через свою заведующую. В один прекрасный день директор вызвал меня лично и говорит: «Принципи ально тебя пригласил. В колхоз поедешь». Я пытался ему объяснить: ну, какой я колхозник! Потом, у меня вторая работа в ресторане. А он говорит: «Возьми там отпуск». Я туда-сюда, как же можно ввести барабанщика в программу! Пытался ему все объяснить. Он мне сказал так: «Либо ты пишешь заявление об увольнении, либо ты завтра уезжаешь». Меня собирали, как на войну! Всей семьей. Мне собрали такие баулы! Че-мо-дан! Целый чемодан! Как на войну. На две недели. В самый отдаленный угол Калужской области — Мосальск, за Мосальск вообще. И я пришел, как настоящий отъезжающий в колхоз. И знаешь, повезло, что опоздал автобус. Я пришел к восьми. Автобус же подошел в девять часов. А я рассекал на мотике. Поставил мотоцикл на стоянку. Жду. Единственное, что грело: фотографии и парикмахерские — это одно объединение. Я посмотрел на этих парикмахеров, послушал, о чем все они разговаривают, вспоминая прежние выезды. Короче, зашел к директору, это рядом. Он говорит: «О, все-таки пришел!» Я — ему: «Нет, дайте мне листочек бумажки и ручку». Он мне дал. Я написал заявление. Уволился из фотографии и устроился с восьмью классами старшим инже нером БМТИ. Им просто нужен был цвет или человек, который делает цветные фотографии. Я оборудовал лабораторию. Она у меня своя собствен ная и сейчас лежит в разобранном состоянии. Через полгода власть в фото графии сменилась, и я вернулся туда опять. И опять пошли хорошие денежки. Захожу как-то в ресторан «Зуль» — у Калуги был город-побратим в Германии — Зуль. В ресторане «Зуль» встретил Песка. Жена Светка, мне до этого говорила: «Песок приехал!» А Песок-то в «Синей птице» работал. Он как приезжал, первым делом звонил мне: «Доца, приходи, я тебя покормлю». Он классно готовит. Фантастический кулинар. Мне всегда было приятно к нему приходить. Я в то время на мотоцикле ездил, можно было и выпить, и все — не ловили особо. К нему как приходишь, всегда изысканные напитки: виски, содовая... Он же с «Синей птицей» постоянно ездил то в Венгрию, то в Чехословакию. Ну, артист он, артист. Не только на сцене, но и в жизни. Это не мешает ему быть хорошим парнем. Так вот, он звонил сразу же, а тут — молчок. А я уже уволился из кабака, занимался фотографией и «печатал деньги» — детские садики и прочие. Прихожу в «Зуль», к друзьям, выпить, попиздеть. Ребята говорят: «Тут Песок в Греческом зале, где иностранцы, сидит. Хочешь, загляни». Захожу туда и вижу картину: длинный стол, во
Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 187; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!