Глава III . Логическая структура философского сомнения.
§ 1. Проблема базовых суждений и два вида скептицизма.
Теперь нам необходимо обратиться к другой линии анти-скептической аргументации, представленной такими философами как М. МакГинн, К. Райт, А. Стролл, Р. Фогелин, М. Уильямс, С. Кэвел и др. Это направление в современных дебатах о скептицизме во многом основывается на заметках Витгенштейна, изданных посмертно под заголовком «О достоверности»[84]. Поэтому нам полезно будет обратиться к анализу этих заметок, которые до сих пор вызывают множество споров и часто служат источником для моделирования новых анти-скептических аргументов в современной эпистемологии.
Заметки Витгенштейна объединяет одна общая тема: критика опровержения Муром скептицизма в статьях «Защита здравого смысла» и «Доказательство внешнего мира». Помимо критики Мура Витгенштейн развивает в них и самостоятельную аргументацию против скептицизма, а также параллельно исследует темы, которые уже давно находились в центре его внимания – что такое знание, сомнение, вера и, наконец, практика? Стоит сразу отметить, что витгенштейновская аргументация в этих заметках, как, впрочем, и в других, где есть его замечания на данную тему, вызвала самые разные и в чем-то даже противоположные интерпретации. Мы укажем основные черты распространенного в последнее время подхода к прочтению Витгенштейна, а также его основные недостатки. В качестве альтернативы мы предложим сравнительно новое прочтение «О достоверности», развиваемое М. Уильямсом и представляющее так называемый эпистемологический контекстуализм в современной аналитической философии[85]. Очевидно, что сопоставление двух интерпретаций Витгенштейна имеет, прежде всего, не историко-философское значение. Целью такого сопоставления является демонстрация основных теоретических позиций по отношению к скептицизму, представленных в пост-витгенштейновской линии анти-скептицизма, которые могли бы послужить альтернативой (или хотя бы дополнением) к описанной выше аргументации.
|
|
|
Мы видели, что Мур заявляет о существовании такого особого знания, которое исключает ошибку и сомнение как логически, так и практически – знание суждений здравого смысла. Это значит, что такое знание не допускает в отношении себя ни сомнения, ни опровержения, ни подтверждения. Но будет ли оно тогда знанием, спрашивает Витгенштейн. Ведь здесь бессмысленно будет сказать «я знаю» о тех суждениях, которые в качестве образцов достоверного знания приводит Мур. Можем ли мы сказать, как выглядела бы ошибка в их случае[86]? И наоборот, можем ли мы привести пример повседневной ситуации, в которой суждение «Я знаю, что физические объекты существуют» и т.д. выглядело бы контекстуально уместным? Можем ли мы привести пример того, как можно было бы разрешить практическое сомнение относительно этих суждений? Очевидно, что нет. В таком случае, мы даже не можем осмысленно сомневаться в этих суждениях, ни осмысленно высказывать свое знание о них. В общем виде логику Витгенштейна часто передают именно таким образом: утверждения о знании этих суждений бессмысленны, поскольку бессмысленно сомнение в них. Такое сомнение будет как минимум контекстуально неуместным и странным, но более того – бессмысленным. Нет таких эпистемических контекстов в нашей жизни, в которых эти суждения могли бы фигурировать и в которых относительно этих суждений могли бы возникнуть в принципе разрешимые сомнения. Для них нет никакого практического контекста, причем именно повседневного, а не фантастического, надуманного, искусственного и т.д. Напрашивается вывод, что ответ Витгенштейна как раз и состоит в том, что мы не находимся в эпистемологическом отношении к этим суждениям, т.е. в отношении эпистемологического оценивания, наоборот – любые наши эпистемологические оценки того, что достоверно, а что только вероятно, зависят от этих суждений. Но главное здесь то, что Витгенштейн кажется и не отрицает самого наличия таких суждений и зависимость нашего знания от них, он просто по-другому рассматривает эту зависимость.
|
|
|
|
|
|
Действительно, так называемое «рамочное» прочтение«О достоверности» (А. Стролл, М. МакГинн, К. Райт, П.Ф. Стросон, Х. Патнэм) делает акцент, прежде всего, на так называемых базовых суждениях, которые, сами, не будучи ни истинными, ни ложными, являются фундаментом для любых наших суждений. Иначе говоря, они являются условием возможности любого осмысленного суждения. Являясь как бы масштабной рамкой для всех наших эмпирических суждений, они не только делают их возможными, но делают возможными также их проверку, подтверждение, обоснование и прочие эпистемологические процедуры в отношении этих суждений. Находясь вне критериев истины и лжи, они сами этими критериями и являются. Соответственно, эти базовые суждения по определению недостижимы ни для какого сомнения, т.е. не нуждаются и не предполагают никакой проверки на истинность. В этом проявляется фундаментальный характер их достоверности, не достижимой ни для какого сомнения. Точнее речь идет о множестве достоверностей, поскольку эти базовые суждения, будучи равными по статусу, различаются между собой по содержанию: это математические суждения («12+12=24»), элементарные суждения отождествления («Это - рука») и общие познавательные суждения («Земля существовала задолго до моего рождения»). Именно они составляют онтологический и лингвистический каркас нашей жизни и нашего мышления. Будучи априорными и в то же время гетерогенными, эти суждения, тем не менее, не являются примерами некоего знания (например, «фонового»), поскольку их в принципе нельзя знать, но и в них нельзя просто верить - ими можно только руководствоваться, подобно правилам грамматики. В качестве основополагающих достоверностей они только и делают возможным всякое знание, всякую веру и всякое сомнение. «Знать с достоверностью» не значит знать саму достоверность, сама достоверность знанием не является. Достоверностью можно только руководствоваться в своих действиях и суждениях, исходить из нее как из точки опоры. Знание может быть только основано на достоверности как на своем фундаменте. Поэтому достоверность в качестве некоего множества базовых суждений не является совокупностью истин, которые мы знаем или в которых мы убеждены.
|
|
|
Чаще всего в подтверждение такой интерпретации исследователи ссылаются на используемые самим Витгенштейном метафоры речного русла и дверных петель для характеристики этих суждений. Они служат неизменным фундаментом для основной массы наших высказываний. Здесь может подойти сравнение и с аксиомами, т.е. с отправными положениями какой-либо теории, на которых основывается доказательство теорем этой теории, притом, что сами эти исходные положения в доказательстве не нуждаются – но с той лишь разницей, что зачастую базовые суждения являются нерефлексивными, т.е. нам не обязательно ясно их осознавать, когда мы ими руководствуемся и исходим из них. Также часто добавляют пункт об исторической преемственности этих априорных суждений в рамках тех или иных исторических эпох или «эпистем».
Суть «рамочного прочтения» в том и заключается, что оно указывает на суждения, которые приводит в своей статье Мур, практически как на саму достоверность, тогда как они могут оказаться всего лишь логическим описанием этой достоверности. Иными словами, достоверность это всегда достоверность некоего знания, и, в силу этого, всегда имеет пропозициональный характер. Наш тезис, в противоположность «рамочному прочтению» заключается в том, что достоверность принадлежит уровню практики, а не уровню суждений, а некоторые «достоверные» суждения Мура являются только описанием практической достоверности. Некоторые, но не все, поскольку есть и такие, осмысленность которых при любом употреблении весьма спорна, о чем еще будет сказано более подробно. «Рамочное прочтение», в свою очередь, полагает, что Мур прав, указывая на эти суждения, как на достоверные, т.е. как на саму достоверность вообще. Это, значит, что такое прочтение согласно с ним и в том, что достоверность обладает пропозициональным статусом. Не случайно такую позицию называют нео-муровским прочтением самого Витгенштейна[87]. Но мы, при этом, все-таки не можем находиться в познавательном отношении к этим суждениям, т.е. не можем сказать, как это делает Мур, что мы их знаем и что они, соответственно, истинные. Наоборот, они являются как бы изнанкой наших познавательных способностей, будучи поэтому недоступными ни для утверждения о нашем знании этих суждений, ни для скептического сомнения в этом знании. Они составляют ту рамку, в пределах которой эти познавательные процедуры только и возможны, т.е. являются осмысленными. Их можно только констатировать как некие тавтологии. Можно сказать, что они являются рамками смысла, или, если угодно, правилами смысла и любой осмысленности вообще.
Проблема, тем не менее, гораздо более сложна и запутана, чем может показаться на первый взгляд. Как справедливо замечает М. Уильямс, самое большее, чего мы с помощью «рамочного» прочтения добьемся, так это только указания на то, что эти суждения, как правило, не используются и не произносятся в нашей повседневной практике, что они наделены особым статусом и что сомнение в них выглядит странным, контекстуально неуместным и потому бессмысленным[88]. Но, как пишет Витгенштейн, такого указания явно не достаточно, чтобы дезавуировать сомнение скептика и упорство реалиста: «37. …то, что это осечка можно показать; но этим дело еще не улаживается. Нужно принять во внимание: то, что сразу напрашивается в качестве выражения или разрешения некоей трудности, пока еще может быть и совершенно искаженным выражением. Так и человек, справедливо порицающий картину, поначалу нередко нацеливает свою критику не на то, что заслуживает порицания. Выявление же подлинно уязвимого места требует исследования»[89]. Поэтому такой ответ оказывается слишком поспешным и прямолинейным, необходимо предпринять отдельное исследование и выявить источник бессмыслицы в споре реалиста и скептика. Наш тезис (и в этом мы согласны с Уильямсом) заключается в том, что некоторые муровские суждения вообще лишены смысла, мы не только не можем сказать в духе Мура, что достоверно знаем об истинности этих суждений, но и вообще не можем непротиворечиво высказывать их.
«Рамочное прочтение» очевидно упрощает логику витгенштейновской аргументации против скептицизма в «О достоверности», заставляя воспринимать ее по определенному шаблону. Прежде всего, отмечает Уильямс, упускается из виду различие между двумя видами скептицизма, с одним из которых Мур спорит в «Защите здравого смысла», а с другим в «Доказательстве внешнего мира». Формулировку первого вида скептицизма Уильямс приписывает древнегреческому философу-скептику Агриппе, второй он приписывает Декарту. Условно их можно было бы назвать дискурсивным скептицизмом и феноменологическим скептицизмом. Уильямс справедливо указывает на то, что в первых 65-ти параграфах «О достоверности» Витгенштейн сосредоточен на статье Мура «Доказательство внешнего мира», тогда как в остальных в основном на «Защите здравого смысла». Соответственно, содержание размышлений и линия аргументации в обеих частях «О достоверности», хотя и связаны друг с другом, все-таки существенно различаются. Именно из этого различия исходит Уильямс, когда выдвигает свое возражение односторонней, на его взгляд, интерпретации «О достоверности» в современных исследованиях. «Рамочное прочтение», сосредоточенное в основном на линии аргументации, связанной с «Защитой здравого смысла», оказывается недостаточным и неполным, а в чем-то даже ошибочным. Помимо всего прочего, введение такого различия в текст Витгенштейна заставляет воспринимать статью Мура «Доказательство внешнего мира» уже в новом свете, т.е. не просто как иллюстрацию и демонстрацию стратегии сформулированной в «Защите здравого смысла».
Гипотеза первого вида скептицизма связана с нашим знанием о существовании внешнего мира физических объектов. Это знание может быть недостоверным по многим причинам, главная из которых заключается в том, что у нас нет надежного и объективного критерия для определения возможных искажений в нашем восприятии мира и, более того, существует ли он вообще. Но даже если мы такой критерий найдем, то как обосновать его объективность? Здесь мы переходим к проблеме, связанной с гипотезой второго скептицизма. Гипотеза второго вида скептицизма связана с регрессом в обосновании нашего знания, когда для каждого обоснования мы можем потребовать его собственное обоснование, что неизбежно уведет нас в дурную бесконечность, поскольку статус всех обоснований одинаков: они достаточны для чего-то одного конкретно, но не для всего нашего знания, которое мыслится выводимым из определенных посылок (т.е. из другого знания, а оно, в свою очередь, из третьего и т.д.).
«Рамочное прочтение» предполагает, что аргумент Витгенштейна против скептицизма направлен в первую очередь против второго вида скептицизма. Избежать регресса удается за счет того, что базовые суждения не являются объектами знания или убеждения и поэтому, как говорилось выше, не являются ни истинными, ни ложными. Скорее, они сами выступают в качестве критериев истинности. А поскольку это суждения самого разного характера и среди них есть суждения, постулирующие существование внешнего мира и физических объектов, то с помощью этого же аргумента решается и первая (декартовская) скептическая проблема, которая также во многом зависела от регресса обоснования. Проблема скептических суждений вроде «возможно, физические объекты не существуют» решается по той же модели, что и скептическая проблема суждений вроде «возможно, Земля не существовала задолго до моего рождения». Мы же считаем, что следует, наоборот, с позиций опровержения феноменологического скептицизма решать проблему дискурсивно-логического скептицизма, связанного с опровержением здравого смысла. Речь здесь, конечно же, идет не только и не столько об анализе феноменов восприятия. Феноменологический анализ скептической проблемы подразумевает, прежде всего, выявление структуры самых разнообразных практических контекстов нашей повседневной жизни. Семантический аспект скептицизма, связанный с дискурсивным обоснованием нашего знания, является только частью более общего поля практических исследований. Поскольку одно дело противоречить здравому смыслу и совсем другое дело противоречить повседневной практике. Это два разных вида бессмыслицы. Анти-скептическое возражение в случае регресса обоснования допускает вынесение осмысленных высказываний в качестве поиска достаточных обоснований или хотя бы попытки остановить этот регресс. Тогда как феноменологическое анти-скептическое возражение картезианскому сомнению сразу же объявляет суждение «физические объекты существуют» бессмысленным, не провоцируя скептический вопрос «А как вы это докажете?». В одном случае речь идет об ограниченности и конечности нашего доказательства, в другом – о доказательстве вообще не может быть и речи , поскольку доказывать нечего. А ведь скептик на этом и настаивал: раз суждение о существовании внешнего мира возможно и осмысленно, то тогда законно требовать и оснований (доказательств) для этой осмысленности. И когда реалист (в нашем случае это Мур) соглашается с этим условием, то оба они – и скептик, и реалист – противоречат повседневной практике и нормативному употреблению наших понятий. Наша задача заключается в том, чтобы продемонстрировать, как это происходит.
Сразу следует отметить, что «рамочное прочтение» пытается выйти из ситуации, оговорив условия осмысленности базовых суждений, приписывая им особый аксиоматический статус, исключающий какие бы то ни было доказательства. Однако достичь этого удается только за счет почти полного пренебрежения понятием практики в тексте Витгенштейна. Подчинение любых наших практик базовым суждениям, в рамках которых они только и могут осуществляться, как раз и является основной характерной чертой «рамочного прочтения».
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 319; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!