Глава II — Церковное дело в Галиции в 1916-1917 гг.                    31 12 страница

— Зачем духовенству большое казенное содержа­ние? Мой отец от казны не получал ни гроша и был отличным священником, — ответил митрополит депу­тации.

— Как зачем? Да затем, чтобы священник не про­тягивал руки за каким-либо пятаком или гривенником, чтобы избавить наших священников от необходимости принимать эти унизительные подачки, — воскликнул один из священников.

— А что же тут унизительного? Извозчик, когда вы ему платите, протягивает же руку, — не нашел ни­чего лучшего, что бы сказать в ответ митрополит.

Свя­щенники уехали от него с возмущением.

Таков был митрополит Владимир. В душе он был несравненно лучшим, чем он казался по внешнему виду. Надо было очень близко стать к нему, чтобы разгля­деть его добрую и отзывчивую душу. Без этого же он скорее разочаровывал, чем очаровывал. В общем же, как исполнитель, он еще мог сойти, но в творцы он не годился.

Московский митрополит Макарий в 1915 году на­чинал девятый десяток лет (родился 1 окт. 1835г.).Маленький, худой, благообразный старичок — он внеш­ним видом очень напоминал знаменитого Филарета, хотя в других отношениях был диаметрально противополо­жен ему. Образования он был небольшого — семинар­ского. Славу себе стяжал на миссионерском поприще в Алтае и, благодаря этой славе, подкрепленной, как со­общали знающие люди, протекцией Распутина, вырос в Московского митрополита. Насколько алтайская слава митрополита Макария отвечала действительным его за­слугам, не решаюсь судить. В Сибири мне не раз рас­сказывали, что там мало-мальски достойные, не {146} попавшие ни разу под церковный суд священники награжда­лись чуть ли не каждый год, так как, за множеством подсудных, некого было награждать.

Может быть, это явление было присуще и миссионерской среде. Но чем бы ни был раньше митрополит Макарий, в настоящее время он заседать еще был способен, но судить уже ни о чем не мог. Его деятельность в Москве выражалась лишь в том, что он очень благолепно совершал богослу­жения и вел беседы, пригодные для малых детей или старушек его возраста. Епархией же правили другие. Митрополит во время деловых докладов своих подчи­ненных иногда засыпал и докладчики, не смея нарушить мирный сон владыки, уходили от него ни с чем. Люби­мым его развлечением, которым он пользовался чуть ли не каждый день, было слушать пение мальчиками его хора религиозных стихов об Алтае.

В Синоде митрополит Макарий всегда молчал и без­ропотно принимал все решения. Обидно и больно бывало смотреть на него, когда в его присутствии Синод про­валивал одно за другим его представления, а он не находил ни одного слова, чтобы защитить самого себя.

Царское Село смотрело на митрополита Макария, как на святого. А злые языки упорно твердили, что московский святитель в крепкой дружбе с знаменитым «старцем».

После всего сказанного в предыдущих главах о митрополите Питириме остается лишь добавить несколь­ко слов об его председательствовании летом 1916 года в Синоде.

С занятием митрополитом Питиримом председа­тельского кресла в Синоде водворился особый порядок. Каждое заседание начиналось докладом председателя по делам, касающимся его епархии, или иным, в которых он был заинтересован. При докладе этом председатель проявлял большую говорливость, энергию и {147} настойчивость. Потом уже докладывались прочие дела, выслуши­вавшиеся председателем молчаливо, апатично, небреж­но. Хитрость, двоедушие, своекорыстие и честолюбие были отличительными качествами этого митрополита. С такими митрополитами не мог Синод далеко уйти. О каких тут церковных реформах можно было думать, когда заседания по самым пустым вопросам получали иногда комический характер. Докладывают однажды дело о награждении иеромонаха Антония Булатовича (Антоний Булатович, — бывший Царскосельский гусар, по­том Афонский иеромонах, известный вождь имябожников) ор­деном Св. Владимира 3 ст. с мечами. Дело это было прислано мне командующим одной из наших армий, а я представил его на усмотрение Св. Синода.

— Как Антония Булатовича? Это вы приняли его в армию? — вспылив, обратился ко мне митрополит Владимир.

— Я Булатовича не принимал. Он прибыл на фронт с одной из земских организаций, назначенный каким-то епархиальным начальством, — ответил я.

— Кто же мог его назначить? — спросил митропо­лит Владимир.

— Он назначен Московским митрополитом, — за­явил обер-прокурор Волжин, подошедши к синодальному столу.

— Московским митрополитом?.. Нет, я не назна­чал... Я не назначал, — залепетал митрополит Макарий.

       Волжин приказал управляющему синодальной кан­целярией принести дело о Булатовиче. Когда дело было принесено, обер-прокурор, развернув, поднес его митро­политу Макарию: «Видите, владыка, ваша резолюция о назначении иеромонаха Антония в земский отряд, отправляющийся на театр военных действий».

{148}   — Да, это как будто мой почерк, мой почерк... Не помню, однако, — лепетал митрополит.

— Видите ли, дело было так, — продолжал обер-прокурор. — Митрополит Макарий не хотел назначить иеромонаха Антония, тогда организация обратилась к обер-прокурору Саблеру, и тот известил митрополита Макария вот этим письмом (Волжин указал на приши­тое к делу письмо Саблера), что первенствующий член Синода митрополит Владимир ничего не имеет против назначения Булатовича в армию...       Теперь уже митропо­литу Владимиру пришлось удивляться...

Дело с нашими митрополитами становилось еще бо­лее безнадежным вследствие отсутствия какой бы то ни было солидарности между ними. Митрополит Владимир питал и при всяком случае открыто выражал свою ан­типатию к митрополиту Питириму. Митрополит Питирим, видимо для всех, подкапывался под митрополита Владимира. При решении дел в Синоде несогласие меж­ду этими двумя митрополитами было хроническим. По всем вопросам они неизменно расходились: митрополит Владимир всегда возражал митрополиту Питириму и на­оборот. Митрополит Макарий занимал как будто нейтральное положение, но его игнорировали оба другие митрополита, учитывая его безнадежную беспомощ­ность.

За полтора года моего присутствования в Синоде, в течение трех сессий в нем перебывало много членов-архиепископов и епископов. Среди них были весьма до­стойные, как твердый, неподкупный, прямой и умный Новгородский епископ Арсений, лучший наш богослов архиепископ Финляндский Сергий, осторожный и чистый архиепископ Литовский Тихон, безгранично прямой и открытый епископ Рязанский Димитрий. К ним же я должен отнести и прямого, иногда до резкости, честного придворного протопр. А. А. Дернова.

Были сознававшие {149} необходимость реформ и рвавшиеся к ним, как архи­епископ Тверской Серафим. Были и недостойные, как хитрый, беспринципный прожектер архиеп. Василий (Черниговский). Архиепископ Василий, магистр богосло­вия, мог производить большое впечатление на мало знав­ших его. Высокого роста, красивый, умный и красноре­чивый, ловкий и вкрадчивый, он останавливал на себе внимание. К сожалению, он страдал многими недостат­ками: большим честолюбием, неразборчивостью в сред­ствах; склад его ума был более коммерческий, чем духовный.

Увидев, что митрополит Питирим persona grata в Царском Селе, он сразу примкнул к нему. Уверяли, что он знался с Гришкой. Чтобы прославить свое имя, он купил знаменитый Ляличский дворец, ранее бывший резиденцией Екатерининского вельможи графа Завадовского, а теперь пустовавший, чтобы устроить в нем жен­ское духовное училище своего имени. На покупку и при­ведение в порядок дворца потребовались огромные сред­ства. Откуда было взять их? Черниговская епархия очень бедная. «Мудрый» епископ нашел источник. Он все назначения и все награды в епархии обложил данью: за набедренник взималось 10-15 руб., за скуфью боль­ше, за камилавку еще больше и так далее. За сан протоиерея приходилось уплачивать что-то около 500 р. То же было с назначениями на места и с переводами из одного прихода в другой. В 1914 г. на этой почве епис­коп однажды жестоко промахнулся. Из Курской епархии в этом году прибыл в Чернигов какой-то диакон и об­ратился к епископу Василию с просьбой посвятить его в сан священника. Епископ Василий запросил 800 р. По­торговавшись, сошлись на 600 р. Епископ Василий по­слал запрос Курскому архиепископу, без согласия кото­рого он не мог ни принять этого диакона в свою епар­хию, ни посвятить его в священники. А сам, не дождав­шись ответа, возвел этого диакона в иерейский сан. По­священие состоялось в церкви монастыря. И вдруг после {150} посвящения он получает от грозного Курского архи­епископа ответ, что упомянутый дьякон скорее подле­жит извержению из сана, чем возведению в священники. Что было делать? Епископ Василий и тут нашел выход: призвав новопосвященного, он повелел ему: «Забудь, что ты посвящен в иереи, продолжай служить дьяконом!»

Об этом казусе докладывалось Синоду. Синод не дал хода криминальному делу.

Был в Синоде наивный, всегда заискивающий пе­ред митрополитами, соглашавшийся с каждым из них даже тогда, когда они высказывали диаметрально противоположные взгляды, епископ Нафанаил (Архангель­ский). Епископ Нафанаил, кроме благообразия, ничем иным не отличался. Ума он был совсем небольшого, а покладистости совсем недостойной. Почти всегда при­ходилось наблюдать неприятную картину: говорит ми­трополит Владимир, — епископ Нафанаил подает реп­лику: «Я с вами совершенно согласен!». После митропо­лита Владимира, как всегда, выступает митрополит Питирим, отстаивая совершенно противоположную точку зрения. Епископ Нафанаил и этому твердит: «Я с вами совершенно согласен!» Я однажды не выдержал и обра­тился к нему: «Но, в конце концов, с которым же из двух митрополитов вы согласны?» Епископ только сердито взглянул на меня.

При инертности, неподвижности, близорукости и розни старших митрополитов прочие члены были беспо­мощны, чтобы достичь в синодальной работе чего-либо путного. Кроме того, рознь между митрополитами про­стерлась и на прочих членов. Архиепископ Арсений, живший в Лавре в комнате, стеной лишь отделенной от кабинета митрополита Питирима, за полтора года ни разу, как я уже говорил, не побывал у последнего, ибо питал к нему полное отвращение, как к распутинцу и вообще непорядочному человеку. Протопресвитер {151} Дернов и я держались такой же тактики в отношении ми­трополита Питирима. Архиепископы Тихон и Сергий более осторожно сторонились его. Другие члены, напротив, зная об его престиже в Царском Селе, заискивали пе­ред ним. Члены Синода раскололись на распутинцев антираспутинцев и нейтральных. Атмосфера недоверия царила в Синоде. Члены Синода подозревали и боялись друг друга. И походил наш Синод на тот воз, который везли лебедь, рак и щука.

Скажу теперь о деловой работе Св. Синода.

Заседания происходили по понедельникам, средам и пятницам от 11 до 1 ч. дня. В экстренных случаях на­значались заседания и в другие дни, иногда в вечерние часы. Домой члены Синода обычно никаких дел с собой не брали и ими дома не занимались. Поступавшие в Си­нод дела предварительно переваривались в синодальной канцелярии и уже в переваренном виде докладывались секретарями и обер-секретарями этой канцелярииназаседаниях Синоду.

На заседания члены Синода прибывали без лент, но обязательно со звездами на груди и занимали по стар­шинству места по обеим сторонам длинного стола, сто­явшего против портрета Государя, перпендикулярно к внутренней стене, посреди огромного продолговатого за­ла.

Центральное, высокое с короной кресло под царским портретом, как предназначенное для Государя, всегда оставалось незанятым. Обер-прокурор со своим това­рищем садились за столом, стоявшим около задней сте­ны; управляющий синодальной канцелярией и его по­мощник — за другим столом, недалеко от входа в зал. Докладчик становился на кафедру у самого синодаль­ного стола против портрета Государя. Как обер-прокурор, так и прочие чины являлись на заседание обяза­тельно в мундирах со старшими орденами и при звез­дах, у кого они были. Словом, внешняя сторона {152} синодальных заседаний в отношении благолепия и торжест­венности не оставляла желать ничего лучшего. Дело, вероятно, не пострадало бы, если б этой торжественно­сти было немного и меньше.

Деловая же сторона синодальных заседаний была куда слабее. Невольно вспоминаю заседания нашего ма­ленького учреждения — Временного Высшего Церковно­го Управления на юго-востоке России, сформированно­го на Ставропольском Поместном Соборе в мае 1919 г. (В. Ц. У. составляли: председатель — Донской архиепископ Митрофан, члены: Таврический архиепископ Димитрий и Ростов­ский епископ Арсений, протоиерей Г. Шавельский, проф. про­топресвитер А. П. Рождественский, проф. Ростовского универси­тета П. В. Верховский и граф В. В. Мусин-Пушкин.).

Мы собирались ежемесячно на три-четыре дня. Но не проходило ни одной из этих маленьких сессий, чтобы кто-либо из членов не выступил с серьезным докладом по какому-либо принципиальному вопросу. За 8 меся­цев своего существования это В. Ц. У. приняло целый ряд серьезных, принципиальных решений по разным во­просам церковной жизни, касавшимся богослужения, проповеди, приходской жизни, переустройства учебного и воспитательного дела в наших семинариях и пр. К сожалению, вследствие занятия большевиками юга Рос­сии, мероприятия эти остались не проведенными в жизнь. Может быть, некоторые из этих мероприятий нуждались в исправлениях и дополнениях, но они сви­детельствовали, что В. Ц. У. интересовалось жизнью, хотело идти навстречу ей, хотело обновлять обветшав­шее и оживлять омертвевшее. Ничего подобного нельзя было заметить в деятельности Св. Синода. «Спят довольни», — вот какой фразой можно охарактеризовать тогдашнее настроение синодальной коллегии. Ослеплен­ные блеском сиявших на груди звезд, убаюканные сы­тостью и великолепием своих кафедр, усыпленные {153} окружавшими их лестью и низкопоклонством, одни из си­нодальных членов страшились заглянуть на изнанку жизни с ее плесенью, затхлостью и гнилью, а другие просто ленились пошевелить мозгами.

Жизнь кипела и бурлила, события зрели и развивались, церковное дело ждало оживления, с одной стороны, врачевания с дру­гой, а синодальная коллегия держала себя, как уверен­ная в бесконечности своего благополучия. Только обес­покоенный этим Тверской архиепископ Серафим от времени до времени напоминал о необходимости ско­рейшего разрешения шумевшего тогда и в обществе, и в Государственной Думе приходского вопроса. Ни от кого из других синодальных членов за эти полтора года мне не пришлось услышать ни одного заявления о дру­гих назревших серьезных церковных вопросах.

Только какой-либо разразившийся скандал, вроде Тобольского, нарушал синодальную тишину, а то засе­дания Синода проходили чинно и спокойно, хотя на­столько же скучно и однообразно. На каждом заседании перед взорами синодальных членов проносился поток текущих дел, о которых члены Синода узнавали впер­вые со слов и в освещении докладчиков. Тут были дела об увольнениях и назначениях, о пособиях и пожертво­ваниях, о наказаниях и наградах, о покупках и прода­жах... а главное — о разводах. Ох, уж эти бракораз­водные дела! Теперь страшно вспомнить, что обсужде­ние и решение прелюбодейных дел отнимало столько времени у высшего органа управления Церковью. Да, бракоразводные дела фактически занимали у Синода большую часть его заседаний!

В дореволюционное время существовал, на мой взгляд, странный, ненужный и бесцельный порядок, по которому решительно все консисторские бракоразводные дела поступали на утверждение Св. Синода. В 1916 году на одном из синодальных заседаний я как-то заметил: Брак совершается одним священником, ужель не могут {154} расторгнуть его архиерей с консисторией? Зачем Сино­ду заниматься этими грязными делами? Мне отвечали:

— Иначе нельзя...

       В некоторых епархиях в то время число бракораз­водных дел достигало до тысячи в год. С каждым годом число их прогрессировало. Можно теперь представить: в какой массе они из шестидесяти семи российских епар­хий доходили до Св. Синода. Правда, большинство бракоразводных дел решались канцелярией Синода, что так­же нельзя было не признать возмутительным и проти­воестественным. Архиерей с консисторией не могут аннулировать таинства, а синодальные чиновники аннули­руют его! Члены Синода лишь утверждали такие реше­ния своими подписями. Но бесконечное множество их приходилось выслушивать и самому Синоду.

Обыкновенно бракоразводным делам посвящалась вторая, иногда большая часть синодального заседания. Вообще все бракоразводные доклады были омерзитель­ны и недостойны священных стен Синода, но они стано­вились сугубо омерзительными, когда в роли докладчи­ка выступал один из младших секретарей канцелярии Св. Синода, совсем молодой кандидат СПБ Духовной Академии Екшурский. Крохотного роста, с облезлым, свидетельствовавшим о беспутной жизни черепом, с по­хотливым блеском глаз, он пискливым, бабьим голосом, смакуя и любуясь, подчеркивая самые пошлые моменты описываемых обстоятельств дела, начинал выкладывать все нужные и ненужные его подробности.

— Дело по обвинению такою-то своего мужа в супружеской неверности, — обращался он с самодоволь­ным видом к членам Синода, как бы говоря: «Хорошую штучку я вам сейчас расскажу!»

И затем, погружаясь сам и погружая Синод во все мерзостные подробности дела, докладчик окидывал в {155} конце самодовольным взором членов Синода, как бы во­прошая: хорошо, мол, доложил.

Одни из членов Синода сидели потупив глаза; дру­гие смущенно или лукаво улыбались, иные иногда поз­воляли себе даже остроты и шутки...

Все знали, что большинство свидетелей подкуплено, что ложью, клятвопреступничеством и обманом окутаны эти дела. И всё же, Синод тратил на них большую часть своего времени, выслушивал всю эту грязь, которая должна была бы проходить подальше от его взора и мимо его ушей; судил, рядил и даже иногда думал, что он делает тут свое настоящее дело. Так и плыл Св. Си­нод, больше купаясь в бракоразводной грязи, чем уст­раивая церковное дело.

Думаю, что в прежнее время Св. Синод, когда его возглавляли митрополиты Иоанникий Киевский, Антоний Петербургский, был значительно иным. Я изобразил его таким, каким он был в последнее, наиболее опасное и ответственное время. Но в общем, в течение последнего полстолетия перед революцией, Св. Синод не оправдал своего назначения быть мудрым кормчим русской ду­ховной жизни.

Я взял именно этот период потому, что, после освобождения крестьян от крепостной зависимо­сти, началась новая эра духовной жизни многомиллион­ного русского народа, а не одной только сотой его части — интеллигенции, потребовавшая мудрой попечительности, проникновенной прозорливости и просве­щенного руководства со стороны «стражей дома Израилева».

Рост народного сознания, а одновременно с этим и духовных запросов подымался не по годам, а по дням. Быстро росли промышленность, торговля, росло и ши­рилось народное образование, подымалось и материаль­ное благосостояние народа. Одновременно с этим, со всех сторон протягивались руки, чтобы захватить про­снувшиеся русские умы, неудовлетворенные в своих {156} духовных запросах русские души. Достаточно вспомнить массу развившихся на Руси за это время всевозмож­ных сект, чтобы представить, сколько таких чужих рук протягивалось к православной русской душе. Чтобы парализовать такие посягательства, с одной стороны, чтобы ответить на проснувшиеся духовные запросы, с другой, чтобы, словом, не оказаться позади времени и вне действительности, Церковь должна была в эту пору не­бывалого духовного роста страны мобилизовать все свои силы и использовать все находившиеся в ее распоряже­нии средства. Направляющий же ее орган, Св. Синод, должен был проявить в это время большое творчество мысли и широту размаха в работе.

---

Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 143; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!