Он смотрел, как доктор Кольб маленьким пластмассовым колесиком регулирует скорость прохождения раствора в его вену.
– Что это, доктор? – спросил Кирилл Петрович.
– Я встретил вашу жену в коридоре. Она скоро вернется, – ответил доктор Кольб. – Фрау Теплов просила сказать вам, что это – витамины…
«В самом деле?» – хотел спросить Кирилл Петрович, но забыл, как это говорится по‑немецки. И просто поднял глаза на доктора:
– Erlich? – что по‑русски значило: «Честно?»
На что доктор Кольб улыбнулся и похлопал его по плечу:
– Герр Теплов! Мы сделаем все, чтобы вы ушли от нас совершенно здоровым. А сейчас, извините… Я должен помочь герру Когану. Если у него возникнут вопросы, пожалуйста, поработайте переводчиком.
Доктор Кольб подошел к кровати Рифката, где сестричка и анестезиолог уже настраивали и подключали свой красивый аппарат.
Рифкат сидел на кровати, свесив старческие жилистые босые ноги. Он был в одних трусах, без рубашки. Сидел, испуганно выставив на всеобщее обозрение всю галерею ужасающе бездарных татуировок своего прошлого тюремно‑лагерного и ссыльно‑поселенческого советского столетия, и, ничего не понимая, затравленно смотрел на Кирилла Петровича…
Помимо следователя по особо важным делам прокуратуры города Ленинграда К. Степанова, дознавателя УООП… или ГУВД? Кто помнит!., майора милиции Н. Зайцева и старшего оперуполномоченного отдела уголовного розыска капитана милиции А. Петракова, в следственном эксперименте участвовали еще несколько человек.
|
|
|
Два ужасно важных типа из Государственной Пробирной палаты, невероятно похожих на портреты членов Политбюро, торжественно и строго реющих над полупьяной первомайской демонстрацией.
Три крайне самодовольных представителя «Росювелирторга» в дорогих дакроновых костюмах и…
…два испуганных ломбардных приемщика золота и драгметаллов с такими откровенно жуликоватыми физиономиями, что Леха Петраков чуть сознание не потерял от бесконтрольного охотничьего всплеска – немедленно их «хватать», «держать» и «не пущать»!
Ну и, естественно, зорко наблюдающий за следствием специальный корреспондент Очень Центральной Газеты Союзного значения – известный журналист К. Теплов.
Он там присутствовал для последующего создания гневного эпохально‑газетного произведения, выражающего мнение Партии и всего Советского Народа. А как известно: «Народ и Партия – едины!»
Пробирная палата предоставила следствию три подлинных «империала» – золотые монеты 1893 года достоинством в 10 царских рублей.
Со специальными сертификатами, для унизительного и смехотворного сравнения с «фальшаком», кустарно изготовленным каким‑то уголовником, ранее торговавшим старыми мотоциклами. Правда, «алимхановских» десятирублевиков они еще не видели…
|
|
|
Модный и, как говорили раньше, «явно хорошо упакованный», дакроновый «Росювелирторг» тоже привез две такие же монеты. Но выпуска уже 1896 года. А заодно и бинокулярную лупу, которая надевается на голову, создает стереоскопический эффект и сильно увеличивает разглядываемый предмет.
Ломбардники, вызванные в Большой дом в качестве «экспертов», так перетрусили, что готовы были добровольно подписать чистосердечное признание во всех своих грехах и в дальнейшем без устали сотрудничать со следствием.
На всякий случай они делали вид, будто вот такие золотые монеты они видят вообще первый раз в своей кристально честной жизни! Что не помешало им захватить несколько бутылочек с проверочными реактивами для определения подлинности драгоценных металлов…
Весь этот эксперимент был похож на маленькое самодеятельное цирковое представление. На Костином столе были выложены три монеты из Государственной Пробирной палаты, отдельно от них – два империала из «Росювелирторга» и семь николаевских десятирублевиков, изготовленных подследственным Алимхановым Рифкатом Шаяхметовичем.
Ни ляпис, от которого поддельное золото становится бурым и начинает пузыриться, ни вонючая кислота, способная прожечь все на свете и снять любое тонкое металлическое покрытие (кроме настоящего золота!), не оставили ни малейшего следа на червонцах Рафика‑мотоциклиста.
|
|
|
Визуальных различий, даже при помощи стереоскопической бинокулярной лупы, обнаружить тоже не удалось.
Тогда представители Пробирной палаты тут же сделали неглубокий, как они выразились, «соскоб» с фальшивых монет и быстренько произвели анализ на специальном небольшом устройстве, только что вынутом из портфеля.
Результат был шокирующим! Золото оказалось настоящим, и высочайшая девятисотая проба соответствовала пробе того золота, из которого в прошлом веке чеканили «Николаевские» империалы.
Тут на помощь «Пробирникам» пришел «Росювелирторг». Они привезли с собой специальные ювелирные весы и взялись взвешивать – сначала настоящие, а потом Алимхановские червонцы.
Настоящие, как и положено, весили восемь целых и шесть десятых грамма. Но удивление всех приглашенных на манеж этого самодеятельного цирка достигло апогея, когда выяснилось, что каждый «фальшак» весил ровно столько же – восемь и шесть десятых грамма!
– Невероятно!.. – растерянно пробормотали представители Пробирной палаты. – Не может быть…
|
|
|
Теперь их сходство с портретами членов Политбюро померкло. Будто эти портреты попали под отрезвляющий весенний первомайский ливень…
Но скисла и вся следственная бригада. И «примкнувший к ним» Кирилл Теплов, автор идеи спасения Рафика‑мотоциклиста от высшей меры наказания – расстрела. Дело принимало совсем нежелательный оборот.
– Что вы нам голову морочите?! – взъярился один из хозяев Государственной Пробирной палаты. – Вы подсовываете нам настоящие николаевские империалы и просите у нас заключения, что они фальшивые! Это для каких же таких махинаций, хочу я вас спросить?
Костя Степанов подумал о том, что теперь жена может не позволить ему видеть Лизу так часто, как этого ему захочется (такое случается в аналогичных ситуациях), и с нескрываемой неприязнью предупредил:
– Попросил бы выбирать выражения. А то я привлеку вас к уголовной ответственности за оскорбление должностных лиц при исполнении служебных обязанностей. И никакие последующие звонки в обком, или под кем вы там ходите, вам не помогут.
– Ибо весь наш следственный эксперимент пишется на магнитофон, – неожиданно для всех добавил Кирилл Теплов и выдвинул верхний ящик «своего» письменного стола.
Там действительно работал редкий по тем временам японский кассетный магнитофон, которым снабдил Теплова его хитроумный и опытный начальник – заведующий корпунктом газеты.
А Константин Сергеевич Степанов – старший следователь по особо важным делам Ленинградской прокуратуры в эту секунду уже думал о том, что впопыхах и жена, и Лиза забыли взять с собой очень много важных для себя вещей. Сегодня утром, например, когда он заваривал чай, перед тем как уехать на работу, он обнаружил под кухонным столом Лизину любимую куклу Глашу с отбитым носом и многократно вкривь и вкось клеенным паричком. Глашу он сам покупал пять лет тому назад Лизе на ее трехлетие. И Лиза по сей день обожала эту старую, верную, ободранную Глашу…
«Боже мой… Как все омерзительно сентиментально! До паточной приторности. Интересно, он помогал им переезжать?» – подумал Костя.
– Так вот, – сказал он. – Возвращаясь к нашим, так сказать, «золотым» баранам. Данные монеты, изготовленные подследственным Алимхановым, следствие квалифицирует даже не как «фальшивку», а как обыкновенный русский сувенир. Как уже осточертевшие всем матрешки и балалайки. Для иностранных туристов и гостей города трех революций.
Он даже не заметил, что автоматически повторил то, что накануне, в запальчивости и обиде, говорил ему Кирилл Теплов.
– Ну, знаете ли! – возмущенно развел руками «Росювелирторг» в защиту Пробирной палаты…
– Да знаем, знаем! Не хуже вас знаем, – вдруг злобно и почему‑то тонким голосом прокричал Леха Петраков.
Он подскочил к сейфу, достал оттуда мощные слесарные «кусачки» и метнулся к Костиному столу:
– Специалисты хреновы! Глазки‑то свои разуйте! – прокричал Леха.
Николай Иванович, майор Зайцев, лучший специалист Ленинграда и его окрестностей по фальшивомонетчикам, пребывающий в ожидании подлого и трагического увольнения, понял, что сейчас произойдет, и добавил нехорошим голосом:
– Пошире, пошире распахните. Очки наденьте. Может, и вправду увидите какую махинацию.
Старший оперуполномоченный уголовного розыска капитан милиции Леха Петраков схватил один из алимхановских «золотых» червонцев и, с усилием сжав «кусачки» двумя руками, разрубил монету пополам.
Не ту, которую когда‑то в 1893 году отчеканил знаменитый Санкт‑Петербургский «Монетный дворъ», а ту, которую у себя дома, в однокомнатной квартирке на Обводном канале, в начале 1963 года сотворил «гениальный» Рафик‑мотоциклист.
Определение «гениальный» было впервые озвучено майором Н. И. Зайцевым. А уж он‑то знал толк в этом деле…
Словно профессиональный карточный шулер‑исполнитель, игрок в «очко», прикупивший к десятке заведомо известного ему туза, Леха небрежно бросил две половинки монеты на стол и гадко усмехнулся:
– Смотрите, нюхайте. Знатоки, мать вашу…
Внутренность «золотой» монеты, изготовленной подследственным Алимхановым Р. Ш., была из «томпака» – грязно‑черного сплава цинка и меди с незначительным вкраплением каких‑то искрящихся крупинок.
Спустя полчаса представители Государственной Пробирной палаты в своих строгих черных костюмах из адмиральского крепа перестали быть похожими на портреты членов Политбюро и теперь смахивали на рядовых служащих небольшой похоронной конторы и ритуальных услуг.
По их робкой и вежливой просьбе и распоряжению старшего группы – следователя Ленинградской прокуратуры К. С. Степанова, из внутренней тюрьмы конвой привел Р. Ш. Алимханова.
В ожидании Рафика‑мотоциклиста Пробирная палата, ломбардные жучилы и «Росювелирторг» почему‑то невольно сбились в пугливую стайку и обреченно уставились на дверь, словно в комнату сейчас со страшным рыком должен ворваться гигантский саблезубый тигр!
Вошел старший конвоя, закрыл за собой дверь и спросил – можно ли заводить арестованного.
– Заводи, – сказал майор Зайцев.
Старший открыл одну дверь, затем вторую, образующую крохотный звукоизоляционный тамбур, и негромко прокричал:
– Алимханов! Пошел… – И при двух распахнутых дверях стайка приглашенных участвовать в следственном эксперименте увидела в коридоре еще одного конвойного.
В проеме дверей возникла аккуратненькая фигурка молодого и очень ладненького полувосточного человечка невысокого роста, в синем шерстяном тренировочном костюмчике с белой «олимпийской» полоской по воротнику курточки. На ногах у «саблезубого тигра» были мягкие белые баскетбольные кеды.
Старший конвоя вышел, плотно притворив за собой обе двери.
– Здравствуйте, – вежливо сказал «ужасный тигр» подследственный Р. Ш. Алимханов, по кличке Рафик‑мотоциклист, коренной ленинградец, двадцати восьми лет от роду, неженатый, без вредных привычек.
Он с удивлением оглядел неожиданное и странное для этого кабинета количество народа, сообразил, что это не «свидетели», не «терпилы» и «не проходящие по делу», и на всякий случай еще раз повторил:
– Здравия желаю, граждане начальники.
– Здорово, Шаяхметыч! – ответил ему капитан Леха Петраков.
– Привет, Рафик, – улыбнулся Николай Иванович, майор Зайцев.
Стоя спиной ко всем и демонстративно возясь с магнитофоном, Теплов подмигнул Рифкату. Тот еле заметно кивнул.
– Присаживайтесь, Алимханов, – ледяным тоном проговорил Степанов.
– Куда, Константин Сергеевич?
– А вот к моему столу. Рядом со своими сувенирными цацками. Товарищи из Государственной Пробирной палаты и «Росювелирторга», наверное, захотят задать вам пару вопросов, – медленно проговорил Костя и подумал: «Хоть бы этот засранец не ляпнул ничего лишнего!..»
Но тут в помощь старшему следователю по особо важным делам К. С. Степанову пришла сама Государственная Пробирная палата. У ее главного в креповом костюме снова окреп голос – уж больно нестрашным показался ему арестованный.
– Простите, Константин Сергеевич, но раз вы считаете, что изделия этого… гражданина – не более чем сувенирные, как вы сказали, «цацки», то в чем же вы его обвиняете? Или он, с вашей точки зрения, невинен, как агнец божий? Что же вы тогда ему инкриминируете? В данном случае я спрашиваю вас как представитель государственного органа власти.
«Начистить бы тебе хлебало, сволочь государственная!» – подумал Костя и очень правдоподобно сыграл не менее государственное возмущение:
– Он – «невинен»? Он – «агнец божий»? Да он у нас вовек не отмоется. Как миленький пойдет по статье сто пятьдесят третьей, части первой, за противозаконную частнопредпринимательскую деятельность! А это пять лет заключения – не греши, отдай. С конфискацией всего имущества. Понял, Алимханов?
– Так точно, Константин Сергеевич.
– Я вам не Константин Сергеевич, а гражданин следователь.
– Так точно, гражданин следователь. Я все‑все понял, – благодарно произнес Рафик, не отрывая глаз от своей разрубленной монеты.
Следственная группа (и примкнувший к ней Теплов) вздохнула с нескрываемым облегчением.
– Константин Сергеевич, – ученически поднял руку представитель «Росювелирторга». – Мог бы я задать пару вопросов това… гражданину Алиманову?
– Алимханову, – поправил его Степанов. – Пожалуйста.
– Скажите, по каким признакам вы сами отличаете свое, скажем, «изделие» от настоящей золотой монеты конца девятнадцатого века?
– Трудно, – полыценно и мягко улыбнулся Рафик. – Но можно. По звуку. Берете мою СУВЕНИРНУЮ денежку… – Тут он с признательностью оглядел всю следственную группу. – И с одного метра высоты роняете ее ребром на мраморную доску. И, к сожалению, звук падения – на четверть тона ниже, чем если бы вы проделали то же самое с настоящим золотым николаевским десятирублевиком. Уж я бился, бился… Может, если бы меня не взяли, то…
– Не могли бы вы рассказать, каков процесс изготовления этих «сувениров»? Поэтапно. Так сказать, по техническим фазам. От «А» до «Я», – полюбопытствовала Пробирная палата.
Рафик взглянул на Степанова и на Зайцева. Убедившись в том, что те не собираются ничего говорить по этому поводу, удивленно пожал плечами:
– Чего же тут рассказывать? Может, лучше вам самим посмотреть? Вот гражданин майор Николай Иванович и гражданин следователь Константин Сергеевич еще полтора месяца тому назад, в начале следствия, весь этот процесс, при помощи специалистов из криминалистической лаборатории, сфотографировали. Как вы и сказали – поэтапно. По всем техническим фазам. Целый альбом. На память. Как говорится – «Люби меня, как я тебя, и будем вечные друзья!».
Все приглашенные на «следственный эксперимент» очень оживились.
– Нам хотелось бы взглянуть на этот альбом, – снова достаточно высокомерно сказал кто‑то из Пробирной палаты.
Все, включая Николая Ивановича, Леху Петракова и Кирилла Теплова, уставились на молчащего Костю Степанова. В конце концов, ему решать.
Костя же в эту секунду даже не слышал вопроса.
Он думал: «…может быть, все‑таки необходим какой‑то решительный разговор с ним и с женой?.. Или действительно их нужно оставить в покое… Как они того просят. Ну, хорошо… Пожалуйста! А Лиза? Как же быть с Лизой, которую он когда‑то пеленал, купал… всякие там присыпки… Потом забирал из детского сада… Недавно каждое утро отводил в школу…
Он же без Лизы вообще не представляет себе…»
Костя почувствовал, как предательский комок подступает к горлу.
– Константин Сергеевич! Мы могли бы осмотреть этот альбом?
– Нет, нельзя, – жестко ответил он. – Пока не закончено следствие и дело не передано в суд, на всех наших документах стоит гриф секретности. Жду ваших экспертных заключений. Давайте, я подпишу вам пропуска.
Сегодня предстояли еще три допроса, очные ставки, свидетельские показания, доносы тайных информаторов на конспиративной квартире – тут, на Каляева, за углом, и явных – здесь, в кабинете на третьем этаже.
Хорошо, если опять часам к трем ночи кончится вся эта кошачка.
К трем часам ночи ни черта не кончилось.
Оказалось, что еще днем из Молдавии в Ленинград самолетом этапировали двух «специалистов по жидкому золоту». Их показания на очных ставках с арестованными – бывшими «Ломоносовыми», должны были прояснить одну из очень важных линий ленинградского следствия.
Но этих молдаван нужно было срочно вместе с их конвоем отправлять обратно в Кишинев. Там они были «гвоздем программы». Оттуда молдавские милицейские шишки звонили «наверх» – ленинградскому генералитету: «Давайте быстрее! Наше ЦК – рвет и мечет!..».
То, что прибыли молдаване, выяснилось позже. После того как возмущенная нелюбезностью следственной группы Пробирная палата, удивленный «Росювелирторг» и счастливые ломбардники, всегда панически боявшиеся этого Большого дома, наконец покинули его стены.
Устроить себе обеденный перерыв и перекусить в какой‑нибудь близлежащей столовке не удалось. Пришлось выдергивать из внутренней тюрьмы «своих», сводить их нос к носу с молдаванами, допрашивать, ловить на откровенном вранье, разбираться в чудовищном почерке кишиневских следователей, приславших копии сопроводительных протоколов предварительных допросов…
Всю заранее четко запланированную работу пришлось перекраивать.
…К половине третьего ночи, когда увели очередного сидельца, подписавшего все листы учиненного ему допроса, измученный Николай Иванович Зайцев откинулся на спинку стула и, слабо усмехнувшись, сказал Jlexe Петракову:
– Как ты там обычно говоришь, Леша? «Партия сказала – надо, комсомол ответил…»
– Комсомол ответил – жрать хочу, как семеро волков! Вот что ответил комсомол! Бляха‑муха… – злобно ответил Леха.
Обычно в таких случаях, когда следственная группа Степанова засиживалась за работой далеко за полночь, то уже к десяти‑одиннадцати часам вечера есть хотелось всем без исключения.
Но если днем еще можно было перекусить в окрестных «забегаловках» на Литейном или на Каляева, а то и совсем рядом – в трех шагах от Большого дома, в очень недорогом ресторанчике Союза писателей на улице Войнова, то голод в ночи был утолим только лишь на четвертом этаже Большого дома, в круглосуточном буфете КГБ. Куда без специальных пропусков не мог проникнуть даже старший офицерско‑милицейский состав!
С учетом специфики круглосуточной работы и важности дела, стоящего на неусыпном контроле у высших партийных органов, особым и длительным согласованием разных начальств на следственную группу, за которой был закреплен Кирилл Теплов, в буфет был выдан всего лишь один пропуск. На имя старшего следователя по особо важным делам прокуратуры города Ленинграда К. С. Степанова. Специальной отметкой пропуск строго ограничивал посещение ужасно секретного «Четвертого этажа» только лишь вышеназванным ночным буфетом.
Вот в таких ночных приступах, когда от голода все начинало идти вкривь и вкось, в бригаде Степанова объявлялся перерыв. Подследственные могли спокойно (или – неспокойно) дрыхнуть в своих камерах, ночной конвой внутреннего изолятора – сонно играть в нарды или дремать в караульном помещении, а наверху, на третьем этаже, в комнате бригады Степанова начинался традиционный, как говорил Николай Иванович Зайцев, «сбор денежных средств в помощь голодающим правоведам».
Выворачивались все карманы, и каждый вносил свою посильную лепту.
Главное было – собрать на уже привычное еженощное меню! Естественно, с учетом индивидуальных вкусов и пагубных пристрастий в виде курения. Из четверых курили двое – Леха и Кирилл.
Итак! Для капитана Лехи Петракова пачка сигарет «Памир» (или, в просторечии, – «Нищий в горах») – четырнадцать копеек. И пачка болгарских «Ту‑134» для члена Союза журналистов К. Теплова – за тридцать копеек. Вот уже сорок четыре копейки из общего котла долой!
Одного белого батона хватало на всех. Обычный тринадцатикопеечный батон на субсекретном «Четвертом этаже» с буфетной наценкой стоил восемнадцать копеек. Плюс сигареты. Уже шестьдесят две копейки…
Четыре плавленых сырка «Дружба» по девять копеек и три бутылки кефира с «зеленой шапочкой», то есть – не обезжиренный, для Кости, Кирилла и Николая Ивановича – девяносто копеек с посудой. Леха Петраков предпочитал лимонад «Буратино». Тоже за три гривенника.
Что же касается кефирной «посуды», то если сдашь три бутылки обратно в буфет – получишь сорок восемь копеек назад. При условии, что бутылки будут чисто вымыты! И никакие мольбы отпустить кефир без залоговой стоимости, никакие обещания, что через полчаса чистенькие бутылки вернутся на «Четвертый этаж», не поколеблют комитетскую буфетчицу. Она твердо знала, что работает на безопасность страны!
Ну, и уж если повезет совсем по‑царски, если «Четвертый этаж» не сожрет их еще днем, самое главное блюдо – четыре пары еле тепленьких, тощеньких и коротеньких говяжьих сосисок по двенадцать копеек пара! А это почти полтинник!..
Короче говоря, на такой ночной перекус четырех взрослых и голодных мужиков требовались минимум три рубля. Или – «трюндель». Или – «треха». Или «трояк»… Как кому больше нравится.
Объявлялся перерыв на поздний ужин, и выворачивались все карманы. Устраивалась складчина. На это самое счастливое в ночи время сами собой исчезали протоколы допросов, предъявление вещественных доказательств, обостренное внимание к тому, что говорит, как говорит, каким тоном говорит выдернутый из камеры сонный и настороженно‑напуганный подследственный…
Если сбор денег «в помощь голодающим правоведам» производился дней за пять до их зарплаты, то трех рублей на ночные пиршества можно было и не собрать. Хорошо, если наскребется два, два с полтиной…
Отсутствие денег у всех четверых было таким же хроническим, как некий врожденный недуг, от которого – и лапти не откинешь, но и жить нормально не сможешь.
Обычно это действо сопровождалось некой взвинченностью и подъемом настроения. Происходил естественный психологический переход из напряженного рабочего состояния в мир свободной личной безответственности сроком на один прекрасный вольный час. Торжественные проводы К. С. Степанова с большим пустым портфелем на «Четвертый этаж» за добычей всегда сопровождались трепотней и не бог весть какими пристойными шуточками.
Сегодня все шло шиворот‑навыворот.
Нервная взвинченность ничего общего не имела с обычным подъемом настроения в предвкушении предстоящей ночной перекуски. Начало этому опасному состоянию всех четверых, наверное, было заложено еще днем, во время проведения следственного эксперимента.
Тогда большая комната, временно отведенная для работы бригаде К. С. Степанова, каким‑то недобрым образом буквально сжалась в размерах и стала невыразимо душной от трусливого высокомерия приглашенных «экспертов». Казалось, что высокий «сталинский» потолок незримо опустился, избирательно придавив только лишь четверых – следственную бригаду и журналиста центральной газеты…
Но игра стоила свеч. На кону стояла ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ. Жизнь фантастически талантливого человека! Да, не вписывающегося в законы Государства, границами которого он был навсегда и намертво опоясан – от Львова до Владивостока и от Мурманска до Кушки.
Он знал кодекс и все его чудовищные последние дополнения. Он понял, что четверо, работающие в этой комнате, пытаются его спасти.
Но он даже представить себе не мог, что в этой комнате произошло потом – ночью.
Состояние придавленности и раздражения никого из следственной бригады не покинуло даже тогда, когда «эксперты» покинули Большой дом. Весь последующий день и вечер – этапированные молдаване, звонки «сверху», допросы свидетелей, информаторы, выезд Лехи с группой захвата на задержание со стрельбой, нервный интерес прокурора города к срокам завершения дела: «Москва торопит!» – категорически не способствовал улучшению настроения, и почти еженощный «сбор денежных средств…» вдруг вылился в безобразный срыв…
До складчины, полностью обеспечивающей закупку привычного ассортимента ночной жратвы – три бутылки кефира, один батон, четыре пары детских (по величине) сосисок, четыре плавленых сырка «Дружба», одной бутылки лимонада «Буратино» и двух пачек сигарет – «Памир» и «Ту‑134» – не хватало тридцать семь копеек.
– Может, одной пачкой сигарет обойдетесь? – раздраженно спросил Степанов у Лехи Петракова и Кирилла. – Комнату всю провоняли!..
– Я и так без всего обхожусь, ебена мать!.. Ребенку шубку купить не на что, пятый день температурит!.. – закричал Леха Петраков и стал зачем‑то сдергивать с себя наплечную кобуру с пистолетом, не снимая своей сиротской курточки.
– Ты что, сдурел?! Не тронь пушку, сукин кот! – испуганно бросился к нему Николай Иванович.
Он рванул у Лехи из‑под куртки кобуру, выдернул пистолет вместе с лопнувшими наплечными ремешками, зашвырнул всю Лехину сбруйку с оружием в угол комнаты, метнулся к двери, запер ее на ключ, чтобы никто не вошел ненароком.
– Прекрати сейчас же! – заорал на Леху Костя Степанов. – Немедленно возьми себя в руки! Нам еще работать полночи, а ты…
– Хер тебе, а не работать полночи! Жена в холод, в снег, в слякоть – без сапог!.. Все развалилось… Сколько можно чинить?! Сидит, из своей старой кацавейки детенышу пальтишко стряпает! А я, мужик, ей помочь не могу! От зарплаты до зарплаты… Все на дядю партийного молотим! Получи, дядя ебаный, бриллиантиков на полтора миллиона! Это при том, что мне сто тридцать пять рэ в месяц отстегивают! Золотишко мы вам спасли, мать вашу душу ети, на триста восемьдесят тысяч! Платину вам вернули, суки рваные… Ей вообще цены нет! А вы мне раз в полгода семнадцать рубликов к зарплате премийку выпишете, да? Ребенку шоколадку не на что принести… Каждую ночь копейками скидываемся, как нищие на паперти… – рыдающим голосом прокричал Леха и в голос заплакал.
– Тебе шоколадку ребенку не на что принести, а у меня ребенка вообще забрали!!! – закричал Костя Степанов. – Увели, понял?!! И жену, и ребенка! Это не ребенка, это жизнь у меня отняли… За что?!! За то, что до сих пор в коммуналке живем? За то, что я тут сутками со всякой швалью валандаюсь? Все до правды докопаться пытаюсь! А кому она нужна, эта правда?! Нашим прокурорам да вашим генералам, чтоб они под козырек… и в Смольный рапортовали! Все в порядке! Все «на контроле»! Они, в душу, в бога мать, все в белом, а мы, как всегда, в говне. И в кармане – вошь на аркане!
Костя отбросил стул и яростно смахнул со стола все свои бесценные секретные, полусекретные и не очень секретные бумаги на пол. Белые страницы доносов, допросов, расписок, заключений, экспертиз, мягко планируя, покрыли темно‑коричневый паркет почти всей комнаты…
Ошеломленный Кирилл, не говоря ему ни слова, показал пальцем на потолок, точно так же, как Костя сам это однажды сделал, предупреждая всех, что в комнате может стоять «прослушка».
– Да насрал я на них на всех, пусть пишут, – глухо проговорил Костя и прижался лицом к холодному стеклу большого окна. – Выгонят, уйду в адвокатуру… Или еще куда‑нибудь. У нас, слава богу, хоть Николай Иванович в порядке. Кончится дело – его коленом под зад и на пенсию. Шесть соток где‑нибудь у Муньки в жопе… Цветочки…
– Ну, да… – сказал Николай Иванович, майор Зайцев. – Ты ж, Костя, у нас прокурорский. Тебе все цветочки чудятся. Тебе ж неведомо, что такое «милиционер на пенсии». Был бы я кагэбэшником, на фабричку какую‑нибудь устроился в отдел кадров. Или в парк таксомоторный. Комитетские всегда в кадры уходят. А милиция – она числится вторым сортом. В дворники – метлой махать или в сторожа ночные – с берданкой. А то и с одним свистком.
Кирилл подошел к трясущемуся Лехе, прикурил его вонючий «Памир», сунул уже дымящуюся сигарету Лехе в зубы, обнял его за плечи, прижал к себе, и негромко сказал Степанову:
– Костя, сегодня уже не работа. Позвони дежурному по городу, пусть на час даст оперативный «рафик». Сочини какую‑нибудь понтяру. На перехват или на обыск… Я тут кое‑что придумал… Все поедем ко мне.
На Петроградской стороне, на углу Малой Посадской и Кировского, под тусклыми фонарями, облепленными мокрым снегом, отстаивалась вереница никому не нужных сейчас такси. Зеленые огоньки за грязным лобовым стеклом настороженно вглядывались в снежно‑слякотную ночную порошу.
– Останови, пожалуйста, – сказал Кирилл водителю милицейского автобуса и попросил Степанова: – Дай портфель.
Выпрыгнул из машины в мокрый снег и, хлюпая вмиг промокшими полуботинками, подошел к последней машине этой полуспящей ночной зеленоглазой очереди. Водитель опустил боковое стекло, сказал сонно:
– Хочешь, чтобы мне голову оторвали? Иди к первой машине.
– Мне не ехать…
– Тогда какого хрена?
– Водка есть?
– Пузырь – пятера.
Кирилл Теплов снял с руки свои эффектные черные французские часы, показал таксисту:
– На сколько потянет?
Таксист оживился. Сна – ни в одном глазу! Послушал часы, поразглядывал их своим хитрым глазом, подумал и небрежно сказал:
– Три пузыря.
– Побойся бога!
– А я что делаю? Аж трясусь! Пусть твой бог мне соли на хвост насыплет. Могу добавить только зажор. Закусь, так сказать.
– Тогда салат «Оливье» и четыре котлеты по‑киевски.
– Это ты завтра в «Метрополе» закажешь. А пока – палка краковской и кирпичик черняшки. Черняшка – свежак!
– Давай! – И Кирилл раскрыл портфель.
…Когда все полтора литра водки были выпиты, а черный хлеб, оказавшийся действительно очень свежим, был уничтожен вместе с краковской колбасой, в окна крохотной квартирки Кирилла Теплова на Кронверкской стал просачиваться серенький тоскливый рассвет.
Успокоившийся было Леха Петраков сильно захмелел и снова горько расплакался. Потом вдруг что‑то вспомнил и почти трезво спросил:
– А где моя пушка?
– Спи, – сказал Николай Иванович. – Я ее еще в «управе» в сейф запер.
Кирилл и Костя уложили Леху в «большой» тринадцатиметровой комнате, половину которой занимала гигантская продавленная тахта. Под кодовым названием – «лежбище котиков».
Леха сразу же захрапел, а Костя устало прилег рядом.
Количество юных стюардесс, зрелых манекенщиц из Дома моделей и продавщиц универсальных магазинов, а также медицинских сестер и студенток Библиотечного института старших курсов, с наслаждением прошедших через эту тахту, было неисчислимо!
Но впервые в истории легендарного «лежбиша котиков» на нем спали старший оперативный уполномоченный Управления уголовного розыска капитан милиции и старший следователь по особо важным делам прокуратуры города Ленинграда, советник юстиции какого‑то там класса!
На узенькой кухоньке, соединенной со второй – девятиметровой комнаткой, где стояли книжные стеллажи, письменный стол с пишущей машинкой и повсюду валялись папки с вырезками и записями, которые когда‑нибудь могут пригодиться, – Кирилл и Николай Иванович пили чай.
– Жалко, – сказал Николай Иванович, допивая чай из большой кружки.
– Кого жалко? – спросил Кирилл.
– А всех жалко. Спасибо, Кира. Пойду. А то моя с ума сойдет. Ей волноваться нельзя. Сердечко…
– А вы позвоните ей, Николай Иванович.
– Нельзя. Еще хуже будет. Испугается. Ты что думаешь, меня по возрасту сокращают? Не‑ет… Меня на пенсион выпихивают за то, что у меня уже двадцать четыре года жена – Ася Самуиловна…
…Потом, стоя на лестничной площадке, Николай Иванович, крепко сжимая руку Кирилла, тихо спросил:
– Господи, Кирка… Когда же все это блядство кончится? Когда же мы начнем жить по‑человечески? Неужели так ничего и не изменится?
2009 год. «Телевизионный канал «Россия».
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 126; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!