Против человека: «отклонения от нормы»



 

Завороженные медицинским жаргоном, дающим иллюзию знаний, мы охотно теряем из виду простую болезнь. В нашем дезорганизованном обществе молва диагностирует, например, аллергию на всё и вся, стресс, служащий оправданием любого беспорядка, и мутирующие вирусы, когда специалисты опускают руки. Но в повседневной жизни общий наш удел – насморк, колики, зуд, «прострелы» или головная боль. Мы не рассказываем о них; как же это могли делать люди прошлого, жившие в обществе, еще в большей степени, чем наше, зависимом от превратностей судьбы? «Понос», «кашель», «слабость», «зараза», «горячка» не имеют точного медицинского определения. Врожденные или приобретенные, хронические заболевания не лечили и не обсуждали: инвалиду – посох, глухому – рожок, немому, объясняющемуся жестами, – насмешки. Говоря о слепых, можно с уверенностью сказать, что неяркий свет очага и мерцающий огонь свечи умножали их ряды; но их неловкость вызывала смех, а со времен аметиста Нерона вплоть до лупы Бэкона в XIII веке не появилось ни одного приспособления, которое могло бы облегчить жизнь близоруких.

Отклонения от норм поведения поражают еще больше: их отмечают у сильных мира сего, но с ними не борются. Уж сколько толстяков клеймили хронисты, насмехаясь, правда, не над их чревоугодием, а над их неспособностью взобраться на коня! И с удовольствием отмечалось их весьма гордое представление о себе: они так же толсты, как Людовик VI или его враг Вильгельм Завоеватель, взаимно высмеивавшие друг друга из‑за этого.[3] Пьянство – порок, осмелюсь выразиться, «из той же бочки»: и бедняк, и богач спивались и теряли рассудок. Впрочем, известные данные о количестве вина или другого алкоголя, поглощаемого взрослыми мужчинами и женщинами независимо от социального статуса и возраста, объясняют причины этого – от литра до полутора ежедневно; впрочем, о крепости этих напитков точных сведений нет. Правда, в землях, где разводили виноград, к пьянству относились снисходительно, если оно не нарушало границ приличия: хорошо известно, что Иоанн Безземельный, как и его противник Филипп Август, были завзятыми выпивохой и что из привычек этих монархов с неизбежностью следует диагноз «цирроз печени»; позже Карл Смелый, напивавшийся чуть ли не каждый божий день, из‑за этого погиб нелепой смертью. Что касается Людовика Святого, человека сурового благочестия, повелевшего закрыть таверны в Париже и разогнать их посетителей, то послушались ли его?

От чревоугодия и пьянства – один шаг до распутства, которое относят к человеческим слабостям, сожалея о них с улыбкой. Сексуальное поведение и привычки, рассказ о которых впереди, также приводят к расстройствам, вызываемым неумеренным употреблением афродизиаков. Но, как и обжорство, последствия таких злоупотреблений не считаются болезнями. Зато две других привычки, появившиеся с тех времен и существующие в наше время под прикрытием психосоматических объяснений, подрывают гиппократовскую гармонию. На самом деле одна из них возведена сегодня в ранг социального бедствия – речь о наркотиках и их воздействии на нервы, психику и организм в целом. К несчастью, потеря контроля над собой, вызванная приемом наркотика, в те далекие времена считалась бесноватостью; ее скорее воспринимали как грех и порок, о котором принято молчать, нежели как физиологическую зависимость, с которой необходимо бороться; ее не клеймили и поэтому не описывали, и она слабо исследована. И все же ее присутствие очевидно. В государствах франков, расположенных на Востоке, или в землях, близких к исламским, жевание или курение индийской конопли практиковалось и за пределами мусульманских сект Ливана или Атласа. В самой Европе порошок из мака, собранного в Азии, еще до 1200 или 1250 года появился в Италии, перекочевав из тюков со «специями» в лекарственные склянки. Странные картины, психоделические образы, умственные отклонения, вызванные его применением, не поддаются описанию, какое мог бы сделать человек, пощаженный этим недугом; однако если бы в его руке оказалась кисть, то, возможно, из‑под нее вышли бы фантастические видения Иеронима Босха. Этот наркотик могли принимать, вовсе не желая достичь внутреннего «смутного озарения». Сегодня бытует мнение, что его применение следует отождествить с неумышленным отравлением спорыньей, и на сей раз нашим источникам есть что сказать – ведь если о происхождении этой болезни и средствах ее лечения в те времена абсолютно ничего не знали, то об эпидемическом характере этого заболевания, «антонова огня», было хорошо известно и массам, которые он поражал, и хронистам, взволнованным этим бедствием. Отмеченная в 872 году в Северной Европе, в X веке – в Центральной Франции, в конце XI века широко охватившая Южную Францию, болезнь эта вызывалась, без всякого сомнения, галлюциногенным воздействием спорыньи, микроскопического, невидимого простым глазом гриба наподобие сморчка, который селится в колосьях злаковых культур, особенно ржи, и может поразить целые поля; каждый, употребивший спорынью в пищу, заболевал, а окружающие видели в этом результат колдовства – головокружение, помрачение сознания, бред, а затем изжога и сильный жар ассоциируются с наркотиками и эпидемией. Эрготизм, не всегда приводящий к смертельному исходу, во все времена и повсюду был спутником ржи вплоть до конца средних веков, когда окончательно сдал позиции с появлением азотных удобрений.

Если эрготизм считали эпидемией, а курение гашиша – преступлением, так же заблуждались и насчет происхождения церебральной астении, этого сочетания тревоги, апатии, фрустрации и усталости, на которые жалуются почти все наши современники как на «нервное напряжение» (стресс). Термины, используемые в средневековье, показывают, что в те времена больше обращали внимание на подавленность больного, чем на его чрезмерное возбуждение: тогда говорили langor (уныние), stupor (оцепенение), indolentia (бесчувствие). Конечно, шума, суеты и чрезмерных нагрузок, на наш взгляд, достаточно для снижения устойчивости нервной системы; но в средние века, когда ее чувствительность была, очевидно, гораздо меньшей, вопросы вызывала, скорее, особая причина подавленности. Бездеятельный человек неизбежно считался бесполезным; ни отпуска, ни досуга, ни домов отдыха ему не полагалось. Отверженный и даже презираемый, он был не больным, которого надо лечить, а слабым, которого приходится поддерживать. Праздность представляла собой удовольствие для сильных мира сего или призвание свыше для монахов.

 


Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 210; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!