История первой медвежьей шкуры 2 страница
– Да, старуха, – сказала Белла, продолжая читать, – верно, ты знаешь, что говоришь, а мне все равно.
– Скажи ты мне только, откуда у тебя эта проклятая книга, – пристала опять к ней старуха; – я не шутки с тобой шучу, а тебе ни до чего невдомек, кроме своей книги.
– Я принесла ее из отцовской каморки, – отвечала Белла, – там еще много осталось, можешь взять и себе какую‑нибудь.
– Раз ты позволяешь, – сказала старуха, – я охотно загляну туда; я всегда боялась тебя попросить об этом, я не знала, не запретил ли этого твой отец.
– Ну, что же, войди, – сказала Белла; – впрочем, ты мало что там найдешь.
Старуха с робким любопытством направилась в каморку; у двери она попросила Беллу отозвать черного пса, который все время лежал на пороге, не пуская никого входить кроме Беллы, как ему было приказано. Белла подозвала его к себе, и старуха беспрепятственно проникла в каморку. Как только она вошла в нее, Белла засмеялась, подманила опять собаку к двери, а сама спряталась, чтобы поглядеть на испуг старухи; то была забава принцессы, но Белла была и любезна, как принцесса, и все чтили ее, как принцессу. Немного спустя старуха, прихватив большой пук трав и мешок, приотворила дверь, собираясь выйти, но черный пес сверкнул на нее огненными глазами и оскалил зубы; в страхе она отступила назад и вне себя от ужаса позвала Беллу. В то же время перед наружной дверью послышался необычный топот лошадей, шаги людей, идущих по двору, и испуганная Белла, схватив свечу и еду, бросилась вместе с собакой к старухе в каморку, где они заперлись, выжидая, не явился ли то принц, чтобы сражаться с привидениями.
|
|
|
Они не ошиблись: то был Карл, будущий властелин мира, где никогда не заходит солнце, который, сияя цветущей своей молодостью, вошел в покинутую комнату. Белла могла его хорошо разглядеть сквозь потайную замочную скважину – такого красавца она никогда еще не встречала; до сих пор ей приходилось видеть лишь смуглых цыган, веселых и грубых; этот же вошел так величаво, так мягко ступая в сознании своей силы, и она поняла, что это и есть будущий повелитель, прежде даже чем его спутники приветствовали его как принца. Ее восхитило его высокомерие, с которым он отстранил Ценрио, настаивавшего на том, что больше нечего биться об заклад, так как принц уже своим присутствием здесь доказал, что он действительно готов выполнить то, на что решился. Но принц быстро сбросил на стол свой черный бархатный берет, разостлал дождевой плащ на кровати и приказал Ценрио сторожить около дома, а ему оставить в комнате только две горящих свечи – он устал. Ценрио напомнил ему о пистолетном сигнале, ежели ему кто‑нибудь понадобится, в случае же, ежели произойдет осечка – при этом он осмотрел замок, – достаточно будет ему кликнуть, ибо он поставит одного солдата под окном, сам же будет сторожить вблизи. Принц заявил, что хотел бы обойтись без стражи и охраны, так как раз на нем панцырь и при нем добрый меч, ему никто не опасен, а детские сказки о духах больше его не пугают. Ценрио покинул комнату. Принц облокотился на стол и начал напевать песню, чтобы отогнать сон; потом он растянулся на кровати и опять запел, засыпая. Так как кровать стояла против каморки, Белла могла его ясно видеть и слышать слова:
|
|
|
Приди, моя черная ночь,
Чтоб звезда за звездой воссияли,
Запечатлев твою мощь,
Как знаки мне суженой дали,
В моей отважной груди,
И искрами их пробуди
Влеченье к грядущим коронам
В сердце моем истомленном.
На темном сидит она троне,
Покоится на облаках
В своей светозарной короне, –
О, как я лечу к ней в мечтах!
Я с ней в поцелуе едином
Стать мог бы в ту ночь властелином.
Тогда б овладел я вселенной,
Венчанный короной нетленной.
– Нетерпится ему воцариться, – шепнула старуха Белле.
Его веки отяжелели, голова поникла. Он заснул, а Белла все не сводила с него глаз и не могла наглядеться; но старуха уже решила, что делать. Оружие – меч и пистолет – лежали у постели принца, их Белла должна была прежде всего потихоньку убрать, а затем разыграть из себя духа и улечься подле него; но ей нелегко было уговорить девушку снять башмаки и чулки, чтобы не наделать шума, ступая, и снять платье, чтобы ни за что не задеть, и она почти что вытолкнула ее за дверь, которую предусмотрительно только притворила, чтобы обеспечить ей отступление. Недоброе намерение таила старуха при этом плане: сводничество давно уже было главным ее занятием, и в этот раз она рассчитывала сорвать для себя немало. Белла ни о чем таком и не подозревала: ей было приятно поглядеть на принца вблизи, поэтому она недолго раздумывала о том, разумен ли на самом деле замысел старухи. Итак, с величайшей осторожностью подошла она к постели принца, который так крепко спал, что она могла спокойно убрать прочь его оружие; старуха с радостью смотрела на обоих. Закутанная по цыганскому обычаю вместо рубашки в синюю холстину, подпоясанную золотым поясом, Белла робко протянула к принцу свои круглые ослепительно белые руки, тихо, изящно ступая к нему своими сверкающими из‑под покрывала ножками, в тысяче сладостных взглядов из‑под бесчисленных локонов суля ему бесконечное счастье, пока ее уста уже не могли больше сдерживаться и прильнули к устам принца.
|
|
|
До сих пор все шло для нее удачно, но пробужденный поцелуем, с глазами полными страха сонных видений, словно под градом пылающих ядер, принц стремительно вскочил и, задыхаясь и крича, бросился в соседнюю комнату; пистолет, меч, он все забыл: – так велик ужас, таящийся в глубине сердца даже у храбрейших людей, перед неведомым миром, который не поддается нашим опытам и испытаниям, но сам испытывает нас и забавляется нами. Белла была так испугана паническим бегством принца, что, немая и безвольная, опустилась на руки старухи, которая быстро унесла ее через потайную дверь в каморку. Вскоре затем вернулся принц в сопровождении Ценрио и нескольких солдат, которые, по правде сказать, предпочли бы оставаться снаружи, чем входить в дом. Кто не испытал ничего подобного, вряд ли тому поверит, что привидение может обратить в бегство целую армию, ибо то, что повергает в непреодолимый ужас одного храбреца, повергает всех и каждого. Сам принц оказался тут даже храбрее других; он громко воскликнул:
|
|
|
– Как ни страшны были черные змеи, свисавшие с ее головы, прекраснее лица я в жизни не видал; при всем своем чудовищном росте, она была необычайно стройна, а на груди у нее сияла блестящая застежка, но, клянусь богоматерью, теперь я никого здесь не вижу, посветите только под постель; если никто не решается, я сам загляну туда. Здесь тоже никого; так, значит, это был призрак, Ценрио, и я проиграл вам свою турецкую саблю, Ценрио. Если бы только мне узнать, чего добивалось от меня милое привидение! Клянусь богом, я остаюсь здесь; стойте, я теперь все припоминаю. Смотрите, мои губы не сожжены, но клянусь вам, оно меня поцеловало так, что сердце у меня запрыгало от блаженства. Ценрио, я остаюсь здесь, я спрошу его, чего оно от меня хочет.
Но Ценрио поклялся, что не допустит, чтобы принц после пережитого ужаса рисковал еще раз своим здоровьем, да и сам принц не заставил себя долго упрашивать отказаться от нового испытания своей храбрости. Ему нечего было стыдиться, так как все озирались вокруг, бледные и напуганные, и вздрагивали при малейшем шорохе, и он успел вернуться домой так, что Адриан, погруженный в свои книги, ничего даже и не заметил.
Старуха не очень была довольна этим решением; все же она сумела полностью использовать такой оборот дела, для того чтобы удержать за собой и за своими обладание домом, и не успела затвориться наружная дверь за обратившимися в бегство гостями, как она, словно бешеная, к ужасу Беллы, выскочила из каморки, стала хлопать дверьми, опрокидывать столы, так что беглецы робея сели на коней и без оглядки поскакали к городу, где своими преувеличенными росказнями навеки вечные закрепили за покинутым домом его недобрую славу.
За свою дерзость принц в ту же ночь поплатился жестокой горячкой. Милая головка Беллы не переставала грезиться ему, бред выдал его, затуманив ему голову мнимою истиной, и, удрученный, он покаялся на следующее утро Адриану, что влюбился в призрак. Для наставника, которому император Максимилиан поручил особенно заботиться об обучении латыни своего внука, лучшего случая не могло представиться, и он задал ему в виде покаяния множество вокабул, за которыми и сам принц постарался отвлечься от своих ночных впечатлений.
Бедная Белла в своем одиночестве тяжелее поплатилась за свою первую любовь. Несколько дней она не могла заснуть и все думала о нем, а по ночам смотрела во все стороны, не посетит ли он снова дом с привидениями; Брака строго выговаривала ей, что ее юность увянет от этих постоянных глупых помыслов, но она повторяла себе ее советы и снова их забывала, увлекаемая вдаль своими неотвязными мечтами. Наконец однажды она спросила Браку, нет ли какого‑нибудь средства стать невидимой, чтобы пойти бродить по городу. Брака засмеялась и сказала:
– Я не знаю другого средства, кроме денег; с деньгами тебе все пути открыты, деньги – ключ ко всему, волшебный корень, отворяющий все двери. Отец твой, может быть, знал и другие средства, но если о них ничего не сказало в его книгах, то они навек потеряны.
Белла затаила про себя это сообщение, оно глубоко запало ей в душу и, казалось ей, не забудется никогда; как только старуха ушла на свои промыслы, она снова вытащила отцовские книги, которые со времени посещения принца отдыхали в углу; при этом она обнаружила, что старуха унесла с собой весь запас редких целебных трав и корней, и, видя такое вероломство, она решила впредь ничего ей не говорить о том, зачем она собралась прибегнуть к помощи тайных сил. Но какая новая досада ждала ее в этих книгах! тайные правила, чертежи, – в которых она ничего не понимала, – указывавшие, как найти философский камень, как вызывать духов, заговаривать болезни, околдовывать скот, наконец также способ делать золото, но способ такой пространный, что легче было бы в упряжке из двух месяцев поехать на солнце. Так проходила неделя за неделей, когда однажды ночью, совсем уже усталая, она напала на подробные сведения о том, как добывать альрауны и как они хитрым, тайным и верным способом делают подвластным золото и все, чего только ни пожелает сердце человеческое. Но каких трудов стоит их получить, а вместе с тем это еще самая легкая магическая операция. Для магии требуется пройти суровую подготовку; кто ее выдержит, тот даже в самых повседневных делах мог бы, кажется, колдовать без всякой тайны. Кому не известны теперь условия, при которых добывается альрауна, но кто может их соблюсти, кто способен их выполнить? Тут требуется девушка, которая любит всей душой, без всякого плотского вожделения, и вполне удовлетворяется одной только близостью возлюбленного; это – первое необходимое условие, которое в Белле впервые, быть может, осуществилось, потому что все цыгане, встречавшиеся ей до сих пор, относились к ней, как к существу высшего порядка и признавали ее таковой; появление же принца возбудило в ней такое святое, чистое чувство, как святые дары, проносимые за обедней, и оно было слишком мимолетно, чтобы пробудить в ней какие‑либо помыслы. Девушка эта, фантазия которой несется на всех парусах, должна в то же время обладать смелостью, превосходящей смелость мужчины, чтобы в одиннадцатом часу ночи пойти с черной собакой под виселицу, где невинно повешенный пролил свои слезы на траву; там она должна хорошенько заткнуть себе уши паклей и шарить руками по земле, пока не наткнется на корень мандрагоры, и, не обращая внимания ни на какие крики этого корня, который представляет собой вовсе не естественное растение, но дитя, порожденное невинными слезами повешенного, обнажить себе голову, обвязать его шнурком из своих собственных волос, привязать его другим концом к черной собаке и затем побежать прочь, так что собака, бросившись вслед за ней, выдернет корень из земли, причем сама неминуемо будет тут же убита молниеносным толчком землетрясения. Кто в это решительное мгновение не достаточно плотно заткнет себе уши, может помешаться на месте от ужасного крика. Белла опять‑таки была единственной девушкой за многие столетия, которая удовлетворяла всем этим требованиям: кто был невиннее дорогого ее отца Михаила, который в неустанном труде на благо своего народа, терпя постоянную нужду и лишения ради своих соотечественников, был слишком благороден и горд, чтобы польститься на самый последний кусок со стола богача? У какой девушки хватило бы смелости в полночь предумышленно проделать такой путь, как не у Беллы, которая вот уже четыре года, с тех пор как умерла ее мать, вела укромную ночную жизнь и слишком освоилась с движением месяца и звезд, чтобы испытывать ночью особое тоскливое одиночество? У какой другой девушки была такая, как у нее, черная собака, глаза которой говорили больше, чем пасть ее могла пролаять, и опять‑таки какой девушке этот ее единственный товарищ был так ненавистен, как ей, которая, с тех пор как этот пес ее в детстве укусил, не могла выносить его, а сейчас еще больше его презирала, когда он противно подслуживался к ней и все же подсматривал за ней всюду, а когда она нежно разговаривала с тряпичной куклой, будто со своим принцем, насмешливо скалил на нее зубы? Да и отец всегда утверждал, что в собаке сидит злой дух. У какой девушки, наконец, были такие длинные волосы, как у Беллы, чтобы из них можно было плести шнурки, и какая другая спокойно пожертвовала бы ими? Сама же она ничего не подозревала о своей красоте; ей было даже приятно подумать, что потом ей не придется так долго расчесывать свои волосы; и вот ее волосы, в гладких локонах которых часто отражались звезды, как в волосах Вероники, быстро обрезанные ножницами, как черное покрывало, спали вокруг нее наземь, дабы из них была сплетена цепь для ее Самсона, которая принесет ему смерть.
Она скоро заметила, что собака все поняла из того, что она говорила, ибо, вместо того чтобы впредь зарывать в саду маленькие запасы хлеба и костей, она теперь стала постепенно откапывать все эти зарытые сокровища и ненасытно поедала их. Если первое могло как‑то трогать Беллу, то последнее еще более восстановило ее против собаки; впрочем, собака, казалось, вовсе не тосковала, но смотрела на нее насмешливо, и когда наступила пятница, – ибо требовалось, чтобы все было совершено в пятницу, – она еще раз обшарила весь дом, обнюхала все углы и противу обычая неопрятно повела себя на своей подстилке, что, однако, Белла на этот раз ей легче простила, чем своей старухе ту скуку, которую та возбудила в ней бесконечными росказнями о своей проклятой первой любви, со всеми этими «он сказал», «я сказала» и пр.; из‑за этого Белла легко могла бы нарушить одно из главных условий для отыскания корня альрауны, если бы, нетерпеливо ожидая ухода старухи, не стала отсчитывать минуты и часы, пока не пробило двенадцать; тогда, наконец, Белла нетерпеливо вскочила и с досады, что придется все предприятие отложить на неделю, принялась отплясывать со старухой цыганский журавлиный танец, так что та, наконец, еле дыша, упала на стул и, кашляя, стала клясться, что так весело она не танцовала даже на собственной свадьбе; при этом она сунула в рот кусочек лакрицы, чтобы унять кашель, и, наконец, затрусила домой с большим сожалением, что приходится уже уходить.
Белле было все же немного жутко; целая неделя была теперь потеряна, но это казалось ей даже к лучшему, так как она может еще подготовиться, а черный пес, повидимому, не меньше желал этой отсрочки, чтобы успеть как следует поесть; она баловала его самыми лакомыми кусочками, зная, что он для нее должен сделать; и даже иногда, несмотря на все ее отвращение к этому животному, при взгляде на него у нее выступали слезы на глазах, хотя ее утешало примечание в колдовской книге, что верные собачьи души, которые погибнут в таком деле, соединяются с душами своих хозяев, и она была уверена, что черному псу будет лучше у ее отца Михаила, чем у нее.
Наконец наступила следующая пятница; начались уже холода, стоячие воды покрылись тонким льдом; старуха извинилась перед ней, что в ближайшие дни не может бывать у нее: ее кашель так усилился, что она должна посидеть дома.
Все, казалось, складывалось, как нельзя лучше, соседи все перебрались в город, ночь была темная, и ветер гнал по засохшей земле первые хлопья снега. Белла еще раз пробежала колдовскую книгу, сердце ее сильно стучало, когда медленно пробило одиннадцать, черный пес приволок ее куклу, которую она воображала и почитала своим принцем, и стал рвать и кусать ее; это ускорило ее решение: оскорбление, нанесенное ее любимому, должно быть наказано; быстро она схватила шнурок, который сплела из своих волос, и все это время носила вокруг головы, чтобы не возбудить подозрений старухи, и ударила им пса. Он бросился к двери, она ее отворила, и оба они очутились в волшебном зимнем мире и пошли по‑ветру, толком не зная дороги и держась только направления к горе, на которой совершались повешения. Дорога была безлюдна, зато то и дело из‑под садовых калиток выскакивали с шумом собаки, бежали за черным Самсоном, но чуть только эти филистимляне приближались к нему, он оборачивался на них, скалил зубы, и большие и малые – все в ужасе, поджав хвосты, бросались назад в свои сады и, прищемленные калитками, жалобно визжали. Такой же ужас навел Самсон на пару дикобразов, пересекших им путь, с натыканными на их иглах яблоками и грушами из соседних садов, которые они собрали, катаясь по земле; при виде черного пса они свернулись в шары, и он безо всякого стеснения пообчистил их иглы и пожрал свою добычу.
Белла тем временем присела отдохнуть, но, когда она снова поднялась и стала приближаться к горе, странным ей показалось, будто кто‑то другой шел следом за ней и притом, все время стараясь носком своей ступни касаться ее пятки; она не смела обернуться и только все ускоряла шаги, как вдруг удар по голове свалил ее с ног. Удар, правда, не сильно оглушил ее, и она быстро пришла в себя, тем более, что кругом все было тихо. Она повела рукой около себя, – никого не было, – и тут увидала, что наткнулась на опущенный шлагбаум; а то, что так неотступно преследовало ее по пятам, оказалось терновником, прицепившимся к ее платью. Она посмеялась своему страху, решила впредь быть внимательнее и спокойнее и все же скоро забыла об этом, когда несколько стреноженных лошадей сорвались с места при ее приближении и поскакали прочь через кусты и изгороди.
Наконец она была наверху, и перед ее взором раскинулся богатый город, где еще кое‑где горели огни, а один дом был ярко освещен, и там, подумалось ей, живет ее принц: таким описывала ей старуха его дом, и она знала, что сегодня празднуют день его рождения. Она так загляделась, что забыла обо всем, даже о высохших трупах повешенных над своей головой, которые качаясь толкались, словно обращаясь с вопросом друг к другу; но тут черный пес стал по собственному почину разрывать землю под виселицей. Она схватила то, что он нашел и почувствовала, что держит в руках человеческую фигурку, которая, однако, обеими ножками вросла в землю; то была она, то была она, таинственная мандрагора, висельный человек; без всякого труда ей удалось найти его, и в мгновение ока он был обвязан волосяным шнурком, другой конец которого был затянут вокруг шеи черного пса; тогда кинулась она прочь в ужасе от раздавшегося крика корня. Она забыла заткнуть себе уши, побежала как могла быстрее, пес бросился за ней, вырвал корень из земли, и тут страшный удар грома свалил с ног и его и Беллу; но, благодаря быстроте своих ног, она была уже далеко.
Это спасло Белле жизнь; однако она долго лежала без памяти и очнулась только в тот час, когда утомленные и счастливые любовники возвращаются домой; один из них пел восторженную песню о своей милой и о злых языках, которые сплетничают о тайной любви; глаза его слипались от дремоты, и он прошел мимо, не заметив Беллы. Когда она очнулась, то не могла припомнить, как попала на это место, и не узнавала его; с трудом она поднялась и в свете утренней зари увидела своего мертвого Самсона. Она узнала его, постепенно вспомнила, зачем пришла сюда, и, сняв волосяной шнурок с собаки, нашла на другом его конце человекоподобное существо, подвижные очертания которого, не одушевленные еще благородными чувствами, уподобляли его куколке бабочки: таков был альраун, и странным образом Белла, с одной стороны, уж не могла больше думать о принце и совершенно забыла о той единственной причине, по которой она разыскивала альрауна, с другой же стороны – она теперь любила альрауна с той нежностью, которая впервые проявилась в ней, нежно овладев ее душой в ту ночь, когда увидела она принца.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 140; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!