Определенное разграничение знаний
Мигель Леон-Портилья ::: Философия нагуа. Исследование источников
Нам кажется, что, ознакомившись с положительными, и отрицательными образами ученых нагуа, лучше всего закончить эту главу о доказательстве существования философского знания нагуа приведением еще одного последнего текста, здесь впервые полностью переведенного на испанский язык. Его ценность состоит в том, что наряду со священниками в нем упоминается о существовании ученых и определяются различного рода занятия каждой из этих двух групп. Другими словами, в нем ясно указывается на то, что нагуа понимали, что наряду со знанием исключительно религиозного характера, существовало другое знание — плод наблюдений, расчетов и размышлений сугубо рационального характера, которые, несмотря на возможную связь с религиозной практикой и ритуалами, сами по себе были занятиями другого рода.
Результатом таких размышлений и явились проблемы, открытые учеными нагуа и изложенные в начале данной главы; они выражают их сомнения относительно смысла жизни, потусторонности. То, что это уже не религиозное знание, доказывает сам факт сомнения: священник как таковой верит. Он может систематизировать и исследовать свои верования, но он никогда не признает проблематичным то, что устанавливает его религия. Поэтому можно утверждать, что хотя тламатиниме принадлежали к сословию священников, в качестве исследователей они представляли собой нечто большее, чем священники.
|
|
|
Текст, который вскрывает это разграничение знаний и занятий, содержится в книге «Бесед двенадцати». Поскольку при рассмотрении источников мы уже изучили вопрос о происхождении и историческом значении этой работы, перейдем непосредственно к материалу[131]. Мы встречаем здесь монахов, пытающихся внушить христианскую доктрину группе знатных господ в только что завоеванном Теночтитлане. Наставления перемешаны здесь с осуждением древних индейских верований. Индейцы молчаливо слушают. И лишь тогда, когда монахи заканчивают свои наставления, происходит неожиданное. Поднимается один из знатных индейцев и «со всей вежливостью и учтивостью» высказывает свое огорчение тем, что обычаи и верования, «столь почитаемые их дедушками и бабушками», подвергаются таким нападкам, и, признав, что он не ученый человек, тут же утверждает, что у него были учителя, среди которых он перечисляет различного рода священников, астрономов и ученых, которые, по его мнению, могли бы хорошо ответить на то, что говорили монахи:
«1. — Но, господа наши (говорит),
2. — имеются такие, кто нас ведет,
3. — кто правит нами, кто несет нас на своих плечах,
|
|
|
4. — согласно тому, как должны быть почитаемы наши боги.
5. — слугами которых мы являемся, подобно крылу и хвосту,
6. — кто осуществляет дары, кто сжигает ладан,
7. — и те, которые называются Кекетцалкоа.
8. — Знающие речи,
9. — это их обязанность,
10. — они днем и ночью заняты тем,
11. — что ставят чашу
12. — своего подношения,
13. — de las espinas para sangrarse.
14. — Те, кто видит, те, кто заняты наблюдением
15. — за течением и упорядоченным ходом неба
16. — и как длится ночь.
17. — Те, кто смотрит (читая), те, кто рассказывают (или излагают то, что читают).
18. — Те, кто с шумом переворачивают страницы кодексов.
19. — Те, кому принадлежат черные и красные чернила (знание) и нарисованное,
20. — они нас ведут, руководят нами, указывают нам путь.
21.— Кто указывает, как протекает год,
22. — как следует своим путем порядок судеб и дней и каждого из вейнтенас (месяцев).
23. Этим они занимаются, им полагается говорить о богах»[132].
Комментарии к тексту
2—7. «...имеются такие, кто нас ведет, кто правит нами, кто несет нас на своих плечах, согласно тому, как должны быть почитаемы наши боги, слугами которых мы являемся, подобно крылу и хвосту, кто осуществляет дары, кто сжигает ладан, и те, которые называются Кекетцалкоа».
|
|
|
В «Мадридском кодексе Академии» лист 119 r и далее, после изложения мысли об ученых, упоминаются более 30 разных групп священников. В тексте «Бесед» краткое перечисление священников заканчивается упоминанием Кекетцалкоа (первосвященника). Сам Саагун в ряде случаев ясно показывает, что титулКетцалкоатл давался верховным жрецам, или первосвященникам; так, рассказывая об одном из них, обратившемся с речью к новому королю, он говорит: «Оратор, который произносил эту речь, был одним из священников, очень сведущим и большим оратором, одним из трех верховных жрецов, который, как было сказано в другом месте, назывался Кетцалкоатл»[133].
8. «Знающие речи».
Тлатолматиниме, его дословное значение — «ученые слова». Здесь, без сомнения, речь идет также о священниках, так как дальше указывается на некоторые основные занятия этих знатоков речей.
14—15. «Те, кто видит, те, кто заняты наблюдением за течением и упорядоченным ходом неба...»
Ин иотлатокилиц ин инематакачолиц ин илгуикатл (течение и упорядоченный ход неба). Эти слова имеют богатое идеологическое содержание, поэтому мы дадим им краткий анализ. Слово и-о-тлатокилиц состоит из приставки и- (его...), относящейся к илгуикатл (небо), корня о- от слова отли (дорога) и, наконец, тлатоки-лицтли (бег), существительного от глагола тлатокилиа (бегать). Соединив эти элементы, можно получить более точный перевод и-о-тлатокилиц (бегание по дороге неба), то есть путь светил, которые идут своей дорогой. Другое слово инематакачолиц образовано из той же приставки и- (его...), также относящейся к небу, из не-,другой неопределенно-личной приставки (некоторые); из ма-, корень маитл (рука), така (класть, вставлять) ичолиц(тли), существительного от глагола чолоа (убегать). Соединив эти элементы, слово и-не-ма-така-чолицможно перевести так: «класть руку на бегство неба», то есть он измеряет своей рукой убегание или путь светил. Идея о том, что астрономы нагуа не только наблюдали, но также и измеряли, находит двойное доказательство в календаре, который предполагает строгие математические расчеты, а также в более ясном факте, что маитл(рука) была у них одной из мер.
|
|
|
17—19. «Те, кто смотрят (читая), те, кто рассказывают (или излагают то, что читают). Те, кто с шумом переворачивают страницы кодексов. Те, кому принадлежат черные и красные чернила (знания) и нарисованное...»
Здесь упоминается другое основное занятие тламатиниме (ученых нагуа): читают и комментируют содержащееся в кодексах учение. С изумительной живостью и реализмом они показаны «шумно переворачивающими страницы кодексов», что было неизбежно, так как изображенные на длинных листах бумаги, сделанных из сухой и твердой коры амате (ficus petiolaris), кодексы, развертываясь, производили характерный звук.
21—22. «Кто указывает, как протекает год, как следует своим путем порядок судеб и дней и каждого извейнтенас (месяцев)».
Это знатоки календарей: Тоналпогуалли, или порядок судеб, гадательный календарь, посредством которого читались с рождения и до смерти судьбы, влиявшие на жизнь людей и на развитие мира, и Хиупогуалли, или порядок годов, составленных из 18 вейнтенас, к которым они добавляли еще 5 дней — роковые немонтеми, — чтобы составить солнечный год из 365 дней. Так как эти календари требовали сложных математических расчетов, строгой точности и универсальности, то можно с полным основанием утверждать, что употребление их представляло собой нечто подобное науке.
Приведенное здесь описание тламатиниме (ученых нагуа) обладает заметным сходством с описанием, данным индейскими информаторами Саагуна: в том и другом случае говорится, что они владеют кодексами и интерпретируют их, хранят черные и красные чернила, ин тлилли ин тлапалли, — нагуатлское идиоматическое выражение, которое, как мы уже видели, означает письменность и знание. Здесь ученый также выступает как проводник, как человек, который показывает дорогу остальным: почти идентичные выражения мы находим в ранее приведенном тексте. Столь интересное совпадение не является ни предвзятым, ни искусственным, а лишний раз свидетельствует о существовании у нагуа подлинных ученых (тламатиниме).
Более того, ясно проводимое различие между священниками (строки 2—13) и учеными-астрономами, обладателями кодексов и знаний, знатоками календаря и хронологии (строки 14—23), подтверждает ранее высказанную мысль: как индейцы — информаторы Саагуна, так и те, кто отвечал двенадцати монахам, сознавали, что, кроме простого знания об их богах и ритуалах, существовало нечто другое.
Были люди, способные находить проблемы в том «лишь на время», что представляло собой все существующее «на земле»; в мимолетности жизни, которая уподобляется сну, в сущности самого человека, о действительном существовании которого — о его «стоять или не стоять на ногах» — очень мало известно и, наконец, в таинстве потусторонности, о которой не известно, имеется в ней или нет новое существование среди песен и цветов. С другой стороны, эти люди, способные услышать в себе голос проблемы, являются теми же самыми, кто составляет песни, в которых дается на них ответ; им принадлежат черные и красные чернила: письменность и знание. Они пишут и читают свои кодексы, они учат истине, стараются, чтобы другие приобретали лицо; пытаются поставить перед ними зеркало, чтобы они были разумными и аккуратными. Но прежде всего они исследуют с неутомимой любознательностью. Они изливают свой свет на мир и на то, что существует втлалтикпак, дерзко пытаются узнать также и про то, «что стоит над нами, область мертвых».
Более того, размышляя о самих себе как об ученых и обнаружив в себе непреодолимое желание исследовать и познать потусторонность — то, что стоит над человеком,— они, без сомнения, сформулировали в символической форме то, что можно было назвать нагуаской версией «рождаться обреченным философствовать», о которой говорил д-р Хосе Гаос:
1. «Говорят, что для того, чтобы родиться (тлама-тини), он четыре раза исчезал из материнской утробы, как будто мать уже не была беременной, и лишь затем появлялся.
2. После того как он уже стал подростком, выявились и его способности и поведение.
3. Считалось, что он знает царство мертвых (Миктлан-матини) и знает небо (Илгуикак-матини)»[134].
Именно этих «предназначенных знать» — тламатиниме, что на языке нагуатл значит знающие что-то: небо и область мертвых, — Саагун назвал философами, сравнив их с греческими учеными. Со своей стороны мы полагаем, что он сделал это на основе исторической достоверности. Представленные нагуатлские тексты — единственные, которые можно было привести, — являются нашим доказательством. Читателю предстоит оценить их с учетом сказанного в главе об источниках, чтобы создать свой критерий в этом вопросе.
Познакомившись с историческим образом тламатини (философа нагуа), в последующих главах мы перейдем, всегда опираясь на тексты, к прямому изучению их идей и доктрин. Мы не хотим скрывать того факта, что за исключением Нецагуалкойотла, Текайегуатцина, Тлакаэлеля и какого-нибудь другого ученого правителя или поэта, мы почти ничего не можем сказать относительно имени и биографии тех мыслителей, идеи которых будут подвергнуты исследованию.
Этому факту можно дать двоякое объяснение. С одной стороны, в основном распространителями философских учений нагуа были не сами ученые, а лишь прошедшие различные школы Калмекак, которые, получив богатое духовное наследство, как правило, забывали упомянуть имена своих учителей. С другой стороны, заслугу в создании философии нагуа следует приписать не отдельным мыслителям, как мы это можем сделать в отношении индийской философии, содержащейся в упа-нишадах, а скорее всего древним философским школам мудрецов. Нельзя к объединениям ученых других времен и стран, обладающих большим общественным характером, подходить легкомысленно с меркой индивидуалистского критерия современной западной культуры. Итак, следует считать, что происхождение философии в мире нагуа начиная со времен толтеков обязано нескольким поколениям ученых, которые в самом древнем предании известны как те, кто
с собой несут черные и красные чернила, кодексы и рисунки, мудрость (тламатилицтли). Все они с собой несут книги песен и музыку флейт[135].
По всей вероятности, эти ученые были теми, кто в незапамятные времена создал чудесный символ нагуаской мудрости, олицетворенный в фигуре легендарного Кетцалкоатла.
Однако, хотя биографических данных о большинстве тламатиниме и нет, все же нельзя сделать вывод, что они не знали как понятия, так и ценности человеческой личности. Их мнения по этому вопросу, которые мы изложим при рассмотрении идей о человеке, решительно доказывают обратное. Даже уже цитированный текст, в котором описывается образ ученого, или «philosopho» нагуа, миссия которого — учить людей для того, чтобы «у них появлялось и развивалось лицо», а также — «ставить перед людьми зеркало» для того, чтобы, узнав себя, они становились разумными и аккуратными[136], показывает, что тламатиниме были в значительной степени заинтересованы в ликвидации человеческого обезличивания, столь пластически выраженного ими как «отсутствие лица» у человека.
И если лицо, как уже было показано, а в дальнейшем еще будет и исследовано, представляет собой нагуаский символ личности, то ученые нагуа, исходя из динамической точки зрения, дополняют это понятие выразительным упоминанием о сердце — источнике желаний, которое в соответствии с идеями, выраженными в том же тексте, «должно быть гуманизировано» тламатини, который придает, таким образом, истинно человеческий характер своей миссии формирования людей в Калмекак и Телпочкалли.
Космологические идеи нагуа
Мигель Леон-Портилья ::: Философия нагуа. Исследование источников
Глава II
В предыдущей главе мы установили историческое существование тламатиниме (философов нагуа). Если бы даже не было никакой возможности изучить их воззрения, все равно приведенные тексты убеждают нас в том, что среди древних мексиканцев были люди, посвятившие себя интеллектуальному труду и справедливо заслужившие — по аналогии с греческими мудрецами — звания философов. Однако, к нашему счастью, те, от кого мы получили сведения о существовании философов, в особенности Саагун и его осведомители, рассказывают нам, причем с некоторыми подробностями, об их идеях и учениях, благодаря чему на основе уже рассмотренных источников мы и можем теперь непосредственно изучить мысль тламатиниме.
Их усилия, как об этом свидетельствуют тексты, были направлены на изучение происхождения и сущности мира, человека, потусторонности и божественного. А. поскольку именно эти идеи представляют собой основные вопросы, изучаемые человеческой мыслью, мы считаем необходимым рассмотреть их в отдельности, следуя традиционному делению философии на различные отрасли. В этой главе исследуются идеи нагуа о происхождении мира, его бытии и предназначении.
Уместно с самого начала отметить, что космологические идеи нагуа — как и у других культурных народов, включая и греков, — первоначально выражались с помощью метафор и выступали в форме мифов. Однако наличие мифов не должно нас смущать. Мы уже ссылались на Вернера Егера, утверждавшего, что настоящая мифогония содержится и в философии Платона и Аристотеля. Дело в том, что на первых стадиях развития рациональная мысль начинает формулировать свои идеи на основе символов, привлекающих ее внимание. Рациональная разработка — это своего рода строительное леса; мифы дают то символическое содержание, которое делает возможным понимание идей. Фактически и сегодня, анализируя даже самые утвердившиеся научные истины, мы удивились бы, открыв весь символизм, метафоры и даже настоящие мифы, содержащиеся в них.
В космологической мысли нагуа мифы встречаются в еще большей степени, чем в изложении воззрений о человеке. Однако в этих мифах содержатся глубокие мысли универсальной ценности. Как Гераклит своими мифами о неугасимом огне и о войне, «отце всех вещей», или Аристотель своим признанием неподвижного двигателя, который все притягивает, возбуждая любовь во всем существующем, так и тламатиниме, пытаясь осмыслить происхождение земли во времени и ее местоположение в пространстве, создали целый ряд понятий, насыщенных богатым символизмом, который со временем все более и более очищался и рационализировался.
Несомненно, что космологическая мысль нагуа, как мы сейчас документально докажем, уже тогда четко отличала истинное объяснение, базирующееся на твердой основе от толкований, которые не выходили еще из рамок магически-религиозных верований. Если и в данном случае применить более позднюю терминологию западного мира, наиболее подходящую для обозначения проводимого учеными нагуа различия, то можно сказать, что они были способны отличить истинное — научное — от того, что таковым не являлось.
И это не гипотеза, что доказывается текстами нагуа. Рассмотрим, например, нижеследующий текст, в котором говорится о врачах или лекарях нагуа и при этом приводится четкое разграничение между подлинными врачами — теми, которые экспериментально устанавливают средства и следуют соответствующим методам, — и мнимыми, прибегающими к колдовству и заклинаниям.
«1. — Истинный врач — это ученый (тламатини), он дает жизнь.
2. — По опыту знающий вещи: кто из своего опыта знает травы, камни, деревья и коренья.
3. — Его средства испытаны, он исследует, экспериментирует, облегчает болезни.
4. — Делает массажи, правит кости.
5. — Дает людям лекарство, улучшает самочувствие, дает питье, спускает кровь, режет, сшивает, возвращает сознание, покрывает пеплом (раны).
6. — Мнимый врач: обманывает людей, совершает свой обман, убивает людей своими лекарствами, вызывает несварение, усиливает болезни, ухудшает состояние людей.
7. — У него свои секреты, он скрывает их, он колдун (нагуали), он владеет семенами и знает вредные травы, колдун, гадает на бечевках.
8. — Своими средствами он убивает, ухудшает состояние своими семенами и травами»[137].
Краткий анализ первой части текста, относящийся к истинному врачу, дает ясное представление об ученом —тламатини «по опыту знающий вещи» — тлаихи-матини, сложное слово, обозначающее: тот, кто непосредственно знает (-иматини) лицо или природу (их) вещей (тла). Так, он знает свои средства: травы, камни, коренья и т. д. Он следует определенному методу: проверяет ценность своих лекарств, прежде чем применить их, он исследует, экспериментирует. Упоминаются и различные способы, применяемые им для восстановления здоровья: массажи, правка костей, очищение желудка, спускание крови, резание, сшивание, возвращение сознания больным. Такой тщательный образ действий действительно заслуживает названия, сходного с современной наукой. Кто пожелает более глубоко изучить медицину нагуа, может обратиться к десятой книге «Истории...» Саагуна, к нагуатлским текстам его осведомителей, очень интересным работам индейского врача Мартина де ла Круса, который в 1552 году закончил свой трактат по лечебной ботанике, а также к данным, собранным позднее д-ром Эрнандесом и охватывающим период вплоть до 1577 года[138].
С другой стороны, образ мнимого врача, колдуна (нагуали), обманщика людей, знающего ядовитые травы, знахаря, который гадает на веревках[139], ясно доказывает то, о чем мы уже говорили: знание, основанное на исследовании и на методе, — это одно, а магия, колдовство — это другое. Поэтому говорить о всех лекарях нагуа, как о колдунах, значит проявлять полное историческое невежество.
Следовательно, такое четкое разграничение, обнаруженное нами в приведенном тексте индейских информаторов, которые, без сомнения, запомнили его, обучаясь в Калмекак, показывает, что собой представляла та форма знаний — результат непосредственного наблюдения,— которую искали ученые нагуа. Это не должно нас удивлять, если учесть тот глубокий рационализирующий след, который должны были оставить у них астрономические наблюдения и математические расчеты, связанные с двумя их календарями.
Ибо, как мы уже слышали из уст самих индейцев, говоривших с монахами, их тламатиниме посвятили себя исследованию и измерению пути движения светил. Астрономы нагуа — как можно прочесть в «Беседах» — рукой, заменявшей им секстант, определяли пути светил по небесным дорогам[140]. Они определяли начало годоисчисления (хиупогуалли), порядок вычисления судеб (тоналпогуалли) и каждого из вейнтенас; умели уточнять разделение дня и ночи, одним словом, располагали обширными математическими знаниями, достаточными для понимания, применения и даже усовершенствования календаря, унаследованного от толтеков. Поскольку об этом, а также и о хронологии нагуа вообще имеются хорошо документированные исследования, мы не будем отвлекаться дальнейшими рассуждениями по этому вопросу[141]. Укажем лишь на одно доказательство, в котором нет ничего удивительного, что у людей, привыкших к математическим расчетам, требуемым астрономией и хронологией, можно встретить настоящие космологические идеи. Анализ некоторых текстов, содержащих символико-мифологическое выражение идей нагуа относительно происхождения Вселенной, ее развития во времени и ее пространственной ориентации, покажет, какими были основные темы их космологической концепции.
Рис. 2. Тламатини, наблюдающий звезды („Мендосский кодекс").
Дата добавления: 2018-06-27; просмотров: 214; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!