Февраля. Анжеро-Судженск – Кемерово.

Михаил Блинов: Лотерея.

Проиграл в лотерею 100 рублей. Обидно.

 

Лиза: Я запрещаю больше тебе покупать лотерею.

 

Михаил Блинов: Почему?

 

Лиза: Потому что везет только дуракам.

 

Михаил Блинов: Ты права, какое у меня может быть везение, когда уже повезло в любви. Но я всё равно буду покупать лотерейки – это бодрит кровь. На казино у меня денег, естественно, нет.

 

Лиза: Казино – это наркотик, болото. Неужели, ты бы пошел играть в казино?

 

Михаил Блинов: Пошел бы. Достоевский же играл.

 

Лиза: Ничего хорошего из этого не выходило.

 

Михаил Блинов: Вообще лотерея – это показатель, что в моей жизни кризис, что в кармане у меня скудно, что надежда только на везение. И ты ловишь, таким образом, жар-птицу. Фиг поймаешь!

 

Лиза: Бесплатный сыр только в мышеловке.

 

Михаил Блинов: Вечером написал и выправил статью о кандидате в депутаты, которую несколько дней откладывал. Что-то внутри меня сидит и мешает писать панегирики. Тяжело врать, преувеличивать, приписывать.

 

Лег ночью смотреть хоккей с шайбой.

 

          18 февраля. Кемерово.

Михаил Блинов: Самое важное! Хоккей ночью. День безобразный.

Смотрел до 4-х утра хоккей с шайбой. Россия – Америка. Здорово! Как в начале 80-х. Может быть скоро опять начнем выигрывать? Но пока 2 – 2. Тренер Фетисов. Игроки все практически из НХЛ (национальной хоккейной лиги).

 

Везде облом. В газете «Кузбассовец» ничего моего не печатается. Егорыч мягко намекнул, что пишу я всякую херню неинтересную.

 

Александр Егорыч: Как-то всё не так у тебя выходит, Миша. Как-то всё через жопу. Как Миша Блинов ты пишешь. Ты пиши, как все. Как я пиши, как Кучин. Попробуй.

 

Михаил Блинов: Блин, у меня не получится.

 

Александр Егорыч: При желании можно и по воде пешком пойти.

 

Михаил Блинов: Легче по воде пойти, чем угодить нашим редакторам.

 

Сдал Егорычу статью про кандидата, который не пьет зеленый чай. Настроения, конечно, всё меньше и меньше. Егорыч это понимает, но ничего сделать не может – не пишу я стандартами, и ломать себя не собираюсь.

 

Александр Егорыч: Как я пиши…

 

Михаил Блинов: В голове вертится мысль – надо организовать свою газету, где я сам буду разрешать или запрещать печать. Это возможно – всё дело в деньгах. Деньги, деньги, деньги… И тошнота. Пришел домой, решил больше не искушать судьбу сегодня, никуда не ходить – день однозначно неудачный. После обеда лег спать и проспал до 18 часов. Поел геркулесовой каши и сел за статью о налоговой службе.

 

По телевизору показали картину «Три богатыря». Я вспомнил из детства:

Илья Муромец держит под козырек,

Добрыня Никитич вынимает из ножен меч,

Алеша Попович держит под уздцы лошадку, погоняет…

Илья: «Что за х.. по полю скачет?»

Добрыня: «Надо дать ему п…ы!»

Алеша: «Поскакали-поскакали, кабы нам п…ы не дали»

Эта история всплыла из моего детства.

Смеялись всем двором.

 

          19 февраля. Кемерово.

Вовка Козинец: Я вчера пьянствовал и фотографировал обнаженную девушку…

 

Михаил Блинов: Блин, как?

 

Вовка: Всяко разно. Истратил 36 кадров.

 

Михаил Блинов: Классно.

 

Вовка: Фотоаппарат за 8 тысяч рублей.

 

Михаил Блинов: Дорогой аппаратик.

 

Вовка: Не самый крутой. Она пьяная оголилась, надела норковую шубку на голое тело и позировала.

 

Михаил Блинов: Завидую, Вовка. Фотки где?

 

Вовка: Пленку уже проявил. Покажу фотографии по готовности.

 

Михаил Блинов: Зачем ей такая фотосессия?

 

Вовка: Какому-то жениху толи за границу, толи еще куда отправить. Тот хочет на неё посмотреть во всей красе…

 

Михаил Блинов: Блин… И чё?

 

Вовка: Чё-чё! Фотографировал её…

 

Михаил Блинов: И всё?

 

Вовка: Всё.

 

Михаил Блинов: Жалко.

 

Был в газете «Кузбассовец». Егорыч был зол. Я сокращал статью о кандидате в депутаты, который не пьет зеленый чай.

 

Почему?

 

Александр Егорыч: Столько оплатили…

 

Михаил Блинов: Не могут они чуточку больше оплатить?

 

Александр Егорыч:Хозяин-барин.

 

Михаил Блинов: Такой барин не пройдет…

 

Хочу сходить, занять деньги у Цызова, чтобы завтра оплатить пейджер, который (УРА!) появится у меня.

              

Февраля. Кемерово.

Михаил Блинов: Самое важное! У меня появился пейджер 85-11. Присылайте сообщения, друзья и заказчики! Жду!

 

Когда напротив тебя плотные, бесстыдные ляхи, тебе хочется вынуть свои мозги наружу и бросить их на первой остановке. В тебе просыпается зверь, животное, самец. Он по ночам воет на полную луну. Если ты это сознаешь – горе. Сознание вон – вместе со стыдом. Во мне иной раз просыпается самец. В такие моменты я могу охватить желаньем стадо самок, я готов поглотить каждую, кто чуть-чуть или излишне владеет женским обаянием. Я голоден.

 

Тётка: Что вы на меня так смотрите?

 

Михаил Блинов: Не смотрю я на вас…

 

Тётка: Сумасшедший… Что он на меня так смотрит, как будто я голая сижу. Остановите мне на этой остановке, я выйду. Смотрит!

 

Февраля. Кемерово.

Михаил Блинов: Самое важное! Статья. Выставка. Серега.

 

Сдал статью про бабушку-шахтерку в газету «Томка». Редактор удовлетворена.

 

Редактор: Вот так хорошо.

 

Михаил Блинов: Я быстро учусь.

 

Редактор: Ждите теперь, когда поставим.

 

Михаил Блинов: В этом номере?

 

Редактор: Нет. Думаю, на следующей неделе.

 

Михаил Блинов:Подожду.

 

Были с Лизой на выставке медицинских товаров. Взяли кучу визиток. Купили Лизе йодсодержащие препараты на 70 рублей. Думали – дешевле. Зашли в ближайшую аптеку – там лежит тоже самое, на два с половиной рубля дешевле. Вот это выгадали – где подешевле? Дело даже не в том, что два с половиной рубля жалко, а в том, что товары ведь от производителя. Обещали низкую цену.

 

У Сереги завтра в театре премьера – главная роль.

 

Серега: Приходи.

 

Михаил Блинов: Если получится.

 

Он в театре, а я где? Что-то похожее на зависть просыпается во мне. Кто я? Что я? Говно ли я? Почему не видно меня? Я же автор, драматург… Сколько сил требуется, чтобы вынести это забвение? Я сумасшедший? Пусть. Но я могу. Я сделаю этот Мир. Я открою его, как консервную банку. Я впишу свое имя в историю 21 века.

 

          22 февраля. Кемерово – Тайга.

Михаил Блинов: Вечером любимая старая электричка. Прочитал: год выпуска вагона – 1969. Старше меня на 6 лет, а как живая. Только, конечно, веет от электрички крепким застоем.

 

Вагоны полные, как консервы. Людям тесновато, но не обидно. Мы с Лизой сели с краю лавочки, ближе к выходу. Перед нами лавочек двенадцать было занято обер-офицерами и унтер-офицерами, вернее – сержантами-контрактниками, прапорщиками, лейтенантами, капитанами. Офицеры нынче обмельчали, культуры не хватает. А что делать? Но всё бы ничего, но они в предчувствии праздника пили горькую и много курили в тамбуре. Две относительно немолодые девушки – лет 35 – бегали вдоль вагона, искали себе место. Потом решились и уселись к военным. Офицеры были сначала в недоумении. Потом – словом за слово, водка, знакомство, карты. Девочки вели себя вызывающе. Одна из них Надюха. Это я выяснил из их громкого разговора. Надюха – старая блядь в короткой юбке, два ряда золотых зубов. Она рассказала военным, что работает в школе, что есть дочка. Надя явно считала свои ноги красивыми и демонстрировала их. Не знаю – ноги бывают значительно лучше. Всё закончилось тем, что военные стали щупать этих телок. Публично. Надюха отчаянно сопротивлялась. Офицеры громко гоготали. Так девушки – почти тетеньки попытались найти счастье среди военных.

 

А вы говорите – военная реформа.

 

Февраля.

Михаил Блинов: Самое важное! В Тайге Катюша, Лизина сестра. Еду в Анжерку.

 

Так себя вести нельзя – как Катюша. Бедный Дима – муж Катюши. Как мужик мужика я его, конечно, понять не могу. Но как человека – жаль. Катя поливает всех. От нее хочется убежать.

 

Катюша: Не берите колбасу. Это наша колбаса. Димуле завтра в поездку.

 

Лиза: Не будем мы брать твою колбасу. Найдем, что поесть. Мама, а где твой хлеб? Вы и хлеб тут делите. Совсем с ума сошли.

 

Теща: Мой – на холодильнике.

 

Лиза: Мам, моя сестра сходит с ума…

 

Катюша: Не успеваем колбасу покупать. Купим, сразу нету. Куда пропадает? Кто ест? Никто не ест.

 

Лиза: Катя, да не ем я твою колбасу. Ты в кого такая жадная, Катя?

 

Катюша: Я не жадная. Просто я куплю хлеба, его раз – и съели. Кто – говорю – ел? Никто не ел. Куда девался?

 

Лиза: Ладно, ты для нас всё жалеешь. Тебе и для мамы хлеба жалко?

 

Катюша: Да, ничего мне не жалко. Это же моё.

 

Лиза: Пошла ты в жопу!

 

Катюша: Какая ты грубая, Лиза!

 

Михаил Блинов: Лиза, я поеду сегодня в Анжерку. Не могу больше здесь находиться.

 

Лиза: Ты расстроился что ли?

 

Михаил Блинов: Нет.

 

Лиза: Не обращай внимания. 

 

Михаил Блинов: К родителям поеду.

 

Еду.

 

Февраля.

Михаил Блинов: Самое важное! Приехали в Кемерово из Анжерки.

 

Понедельник – выходной за субботу. Путин сделал еще один выходной – День Российской Армии. Дурацкий праздник! Глупо! Весь год сплошные праздники. Ненавижу отдыхать, люблю будни.

 

Вечером пришел Рамзес с Юлией некой.

 

(Рамзес – это, как бы, мой друг. Он занимается Черной магией, сатанизмом, носит в ушах сережки, на пальцах рук перстни с черепами, ему понравилась роль в моем спектакле «Дети Суицида» и он ее играл. Играл хорошо – надо сказать. Роль ему удалась. Бесновался он на славу. О спектакле ходили легенды. Только через неделю после этого спектакля он выпал с 3-ого этажа – повредил ключицу. Я же через полгода упал с 6-ого этажа – и сломал всё, что можно было сломать. После этого я постарался забыть о пьесе «Дети Суицида». Стал сторониться Рамзеса с его дьявольской ухмылкой.)

 

Так вот, Рамзес пришел с Юлией. Тоже дьяволица такая, черноволосая. Я сижу перед ними – свят-свят! – блаженный. Не пью, не курю, пьес сатанинских не пишу, в грязных делах не замечен, волосы аккуратно пострижены, в ушах, носу колец нету. Ангел ангелом!

 

Рамзес: Юля – хороший продюсер.

 

Михаил Блинов: Давай попробуем. Я хочу создать видеостудию. Буду снимать заказные фильмы, рекламные ролики.

 

Рамзес: Тема, Мишка, это тема!

 

Михаил Блинов: С моей стороны профессиональные операторы, режиссеры, авторы, с вашей стороны – заказы.

 

Рамзес: Вообще, тема, Мишка!

 

Михаил Блинов:  Всё дело за инвесторами и рекламодателями. Необходимы стратегия и бизнес-план.

 

Рамзес: Блин, это тема, Мишка!

 

Михаил Блинов: Вы, кто по образованию, Юля?

 

Рамзес: Она экономист…

 

Юля: На 4-ом курсе экономики.

 

Рамзес: Мечтает себя попробовать, как продюсер.

 

Михаил Блинов: У вас есть прекрасная возможность. Цены наши вот. Почитайте.

 

Юля: Что-то маленькие…

 

Михаил Блинов: Вы на практике ни разу не занималась рекламой? Найдете рекламодателя, который даст больше, вам за это будет больше.

 

Девочка бойкая! И у нее, и у Рамзеса глазки дьявольски сверкают.

 

Рамзес: Это тема, Мишка!

 

          26 февраля.

Михаил Блинов: Самое важное! ГАЗЫ!В Кемерове сегодня выпустили страшенные, раздирающие бронхи и горло газы. Смок повсюду. Дышать тяжело. Метеоризм химической отрасли. Часов больших электронных на банке за двести метров уже не видно. Гребаная цивилизация! В такую экологию везти Машку? После обеда и весь вечер раскалывается голова. Отравили, фашисты! Да еще и безветрие в городе. Дай Бог, завтра не будет такого ужаса в атмосфере.  

 

                          3 марта.

Лиза: Миша, я сегодня была у Яны… Она себе шубу купила норковую. Отменную шубу. Когда у тебя будет много денег, не покупай мне норковую шубу. Во-первых, это вычурно, во-вторых, бедные животные.

 

Михаил Блинов: Чё ты к Янке-то ходила?

 

Лиза: Мы же подруги!

 

Михаил Блинов: Слушай, а она с кем живет? Откуда у неё такие деньги? Насколько я себе могу представить – норковая шуба стоит не одну, не десять тысяч…

 

Лиза: Работает.

 

Михаил Блинов: Кем она работает?

 

Лиза: Так. Не хочу говорить.

 

Михаил Блинов: Ну, скажи. Что за секреты?

 

Лиза: Ладно, скажу. Она проститутка.

 

 Михаил Блинов: Какая проститутка?

 

Лиза: Не валютная же. У неё не такая уж эффектная внешность…

 

Михаил Блинов: Чё – правда, что ли?

 

Лиза: Да. Что тут такого? Нормально, зарабатывает себе на жизнь.

 

Михаил Блинов: Офигеть!

 

Лиза: Зря я тебе сказала. Только ни кому не говори. Ладно?

 

Михаил Блинов: Чё ты к ней ходила?

 

Лиза: Она же мне подруга. Работать меня звала.

 

Михаил Блинов: И что?

 

Лиза: Не пошла.

 

Михаил Блинов: Ты вообще понимаешь, что мне сейчас говоришь?

 

Лиза: Честно тебе говорю…

 

Михаил Блинов: Ужас!

 

Лиза: Что ты стоишь? Да, в мыслях у меня было – пойти работать, потому что…

 

Михаил Блинов: Почему?

 

Лиза: Потому что мы с тобой нищие. Ты и я. И Маша наша.

 

Михаил Блинов: Ты бы при живом муже могла работать проституткой?

 

Лиза: Миша, скажи, что нам делать? У тебя уже полгода никакого дохода! Что ты из себя святого-то строишь! Правильно, твой брат говорит, ты – Иван-дурак. Раньше был Иван-дурачек, а теперь Иван-дурак.

 

Михаил Блинов: Я тебя видеть не хочу.

 

Лиза: А я тебя.

 

Михаил Блинов: Уйду от тебя.

 

Лиза: Чеши.

 

Михаил Блинов: Пойду.

 

Смотрел по телику «Формулу-1», Гран-при Австралии. Досмотрел до половины гонки и уснул. Шумахер, видимо, опять победит. Плохо, когда всё предсказуемо.

 

С Лизой не разговаривали два дня.  

 

          4 марта.

Александр Егорыч: Не нравится мне, что тебя нет в газете. Ты регулярно где-то пропадаешь…

 

Михаил Блинов: Я тут не нужен.

 

Александр Егорыч: Иди к Кучину. Он даст тебе задание.

 

Михаил Блинов: Кучин дал задание, завтра еду в «пятерку» (на зону), а сначала в ГУИН. Что-то будет по поводу амнистии, видимо.

 

Приходил Рамзес (сатанист, как бы друг). Я угостил его коньяком.

 

Он поведал мне историю с Наташкой, с которой они дружили с первого курса. Да чё – дружили? Трахались, как кошки. Он для нее устраивал сатанинские оргии, выжигал у нее на груди черепа и кресты. Бесновались, в общем, детишки. Потом она родила ему ребенка. У ребенка обнаружилась болезнь почек, неизлечимая. Одну почку пришлось удалить. Стало тяжело. Нужно было поднимать ребенка, бесноваться Наташке больше не хотелось. А Рамзес остался таким же, как и был.

 

Рамзес: Я ушел от неё.

 

Михаил Блинов: Мне уже сказали. Чё так?

Устал?

 

Рамзес: Нет, понимаешь, Мишка… Тут такое дело…

 

Михаил Блинов: Он начинает гнуть и ломать свои пальцы, на которых свинцовые перстни с черепами и скелетами.

 

Любовь прошла?..

Рамзес: Да не любил я её.

 

Михаил Блинов: Оба-на! А как это? Вы же с ней три года, если не больше кувыркались?

 

Рамзес: Ну, было дело.

 

Михаил Блинов: Странно.

 

Рамзес: Не любил я её, Мишка. Просто так, не любил.

Михаил Блинов: А она?

 

Рамзес: Она любит меня. Я позволял себя любить до поры до времени…

 

Михаил Блинов: Пока сын с больной почкой не родился…

 

Рамзес: Да, не в этом дело, Миша. Понимаешь, мне нужен продолжатель рода. Мне нужен сильный сын. Мне нужен Рамзес второй. Думал, что стерпится, слюбится. Увы.

 

Михаил Блинов: Жаль… Наташку. Зачем рожала?

 

Рамзес: Самое главное, Мишка, она же знала, что у нее в роду у многих больные почки, но скрывал от меня. Ты с видеокомпанией здорово придумал…

 

Михаил Блинов: Я уже название придумал. «Форте», что значит «громко»… «Форте» о фирме «Лазурит-С»… Или например… Понимаешь меня?

 

Рамзес: Четко, Миха. Это тема!

 

Михаил Блинов: Я о чем-то говорил, а Наташка не выходила у меня из головы. Блин, она доверилась такому чудаку на букву «М».

 

Рамзес: Вот это тема, Миха.

 

Это тема! Прикольное название «Форте». Оно созвучно с ОРТ и «фортуной».

 

Михаил Блинов: Я об этом не думал. Мне просто нравится буква «Ф», «F», и я искал в словаре Ожегова слово на эту букву. Нашел, предложил Лизавете, ей показалось – ничего. Но это всё сказки, игры. Регистрироваться с этим названием нужно будет только в том случае, если заказов будет хотя бы больше пяти. Зарегистрирую, как ЧП.

 

Денег дома совсем не осталось. Вот это Тема! 

 

Марта.

Михаил Блинов: Самое важное! Выйдут завтра две новостные статьи в газете. Вовка снова занял мне денег.

 

Выйдут завтра две новости в газете. Обе заметки по 1700 знаков. Кучин обе заметки порезал, покромсал и отдал корректорам.

 

Кучин: Слабо еще пишешь, Миша.

 

Михаил Блинов: Стараюсь.

 

Давали в газете деньги. Я очень обнадежился, порадовался заранее.

 

А мне?

 

Кучин: Внештатникам деньги не дали.

 

Михаил Блинов: Внештатники же не люди. Зачем им деньги?

 

Кучин:Все мы когда-то были внештатниками.

 

Михаил Блинов: Кто, когда-нибудь был внештатником, тот поймет. После такого поворота событий у меня внутри случился полный упадок душевных сил.

 

Я пошел к Вовке. (Вовка Козинец – это мой самый настоящий друг. Я никогда не думал, что именно он – Вовка окажется настоящим другом. Он мне старался помочь во всем. Когда уже никто в Кемерове в меня не верил, когда уже все считали, что я горький пьяница и неконтактный человек, Вовка от меня не отвернулся, как многие. Когда у меня была сумасшедшая депрессия, он даже приезжал ко мне домой.)

 

Пошел к Вовке. Шел к Вовке и матерился вслух. Он был мне рад. Денег я не просил. А Вовка сам взял и предложил. Я взял, не отказался. Только чуть не прослезился.

 

Вовка: Когда сможешь, отдашь.

 

Михаил Блинов: Спасибо. Как только… Сразу отдам.

 

В итоге я Вовке должен в общей сложности 2 000 рублей. Большая сумма для меня.

 

Я сразу поступил с деньгами более, чем «рационально»: купил лотерейный билет… Блин, все бедные люди покупают лотерейные билеты. Они надеются на чудо. Но чудо не случается. К этой «рациональной» покупке я добавил два килограмма яблок, меда, полтора килограмма апельсинов… Купил копченной скумбрии. Сто грамм миндаля, который оказался ядрами из-под косточек абрикосов. Пока есть на свете дураки, на наших базарах ядра из-под косточек абрикосов будут выдавать за миндаль. Еще я купил замороженной клубники и лимоны. Порадовать Лизу. Хотя я совершил неимоверную глупость. У меня в кармане осталось 80 рублей. Не умею я еще обращаться с деньгами. А может и, слава Богу.

 

Каждый день левой ногой иду, как босиком. А вечером опять заклеиваю, латаю подошву ботинка. Ужас! Стыд и позор! Хорошо, хоть люди не смотрят на мой дырявый ботинок. Стыдно! Утром я успеваю доехать до редакции и… Всё. Вода опять побежала. Левый ботинок опять дал течь прямо на сгибе стопы. Первый раз в жизни я жалею, что зима теплая. У меня в ботинке слякоть ежедневная. Был бы мороз, было бы сухо. Когда я вынимаю левую ногу из ботинка, носок насквозь мокрый. Зиму в этих ботинках я не доходил. Жалко.

 

          7 марта.

Снова электричка. Битком! Все едут на выходные. В основном студенты. И опять… Опять старые знакомые по электричке: Надюха и другая, которые кадрили перед 23 февраля военных. Сейчас они нашли других клиентов, и опять одна, думает, что эротично улыбается двумя рядами золотых зубов, другая варьирует толстым задом. Нимфоманки! Они до того безобразны, что забыть их невозможно. Их клише навсегда впечатано в моей памяти. Кадрили они, кадрили мужиков. А мужики на них не повелись. В итоге бабы остались с носом, а хотели с х..м.

 

          8 марта. Анжеро-Судженск.

Михаил Блинов: Самое важное! Моя любимая Лиза осталась без подарка.

Но у нас с ней договоренность – не дарить всякую херню. С меня большой подарок – сапоги или джинсы. Пока деньги меня сторонятся, хорошо себя чувствуют без меня, не приходят ко мне. Но я их скоро полюблю, непременно полюблю. И они ко мне придут. У нас будет настоящая любовь. Бля-буду! 

 

На улице страшный буран. Видимо, высыпало месячную норму осадков. Зимой такого не было. Не о какой весне и весеннем настроении речи быть не может. Подход к калитке засыпало. Снега – в человеческий рост. Природа больна, природа бунтует. Страшно от мысли, что люди-паразиты, высасывающие из её недр соки и засоряющие всяким разным говном, могут ее убить.

 

          9 марта.

Михаил Блинов: Самое важное! Купили мне обувь, турецкую, на базаре, коричневые ботинки. Лизе тоже нужна обувь.

Мне стыдно, мама, 8 марта – а ты мне покупаешь обувь.

 

Мама: Я не могу видеть, как ты ходишь босой на одну ногу…

 

Михаил Блинов: Смешно, мам, 8 марта! Брат, наверное, прав – я Иван-дурак.

 

1,5 месяца сырых носков (или носок, блин!) закончились. Я обут.

 

На улице буран. Проснулся чуть свет, читал Ремарка.

 

Часов в 10 поехали с мамой на базар. Добрая мама сделала мне подарок. Она видела, что уже 1,5 месяца мой левый ботинок поперек подошвы разваливался пополам.

 

Сегодня понял, что надо прокалывать пирацетам. Стал забывать элементарное. Голове нужен подогрев. Стыну. Видимо, кризис обострился из-за весны. Купили на базаре два кг яблок Семеренко, пирацетам и… БОТИНКИ. Спасибо, мама! Я тебя очень люблю!

 

Мама: Носи на здоровье!

 

Михаил Блинов: Я люблю тебя, мама!

 

Мама: Пускай у тебя всё будет хорошо!

 

Михаил Блинов: Пусть у ТЕБЯ всё будет хорошо!

 

Мама: Если у тебя всё будет хорошо, мне будет хорошо.

 

Михаил Блинов: Хорошо.

 

Что еще нужно для счастья? Ноги в тепле, трезвая голова на плечах, пирацетам в ягодицу… Мама, папа, Лиза, Маша… Семья. Ячейка.

 

Ботинки даже не буду хвалить, боюсь сглазить.

 

Под конец зимы на базаре теплая обувь стала дешевле, спроса нет, а продукцию нужно сдать.

 

Теперь нужно купить обувь Лизе. Но мама уже тут не помощник. Стыдно. Сердце болит за мою маленькую девочку. Лизе нужно обойтись в 1,5 тысячи…

 

Машеньку тоже привезли сегодня из Тайги в Анжерку.

 

Гребу снег во дворе. Машенька детской лопаткой мне помогает.

 

Маша: Папа, а снег почему белый?

 

Михаил Блинов: Потому что с неба, Машенька.

 

Маша: Что?

Михаил Блинов: Сыпет с неба. На небе всё чистое и белое. И Бог в белых одеждах ходит.

 

Маша: У нас в Тайге Бог на стене…

 

Михаил Блинов: Это он «как будто» на стене, а на самом деле – на небе.

 

Маша: А, как будто.

 

Михаил Блинов: Дочка растет. Стала умненькая, смышленая. У неё Лизины глазки… Красивые!

 

После физической работы думается хреновасто. Расчищал снег перед калиткой, делал большой снежный коридор после бурана, который, слава Богу, закончился сегодня к обеду. Снег перестал валить, а ветер продолжает хлестать по щекам, свистеть, завывать.

 

          11 марта. Кемерово.

Лиза: Давай не будем больше ругаться?

 

Михаил Блинов: Я очень стараюсь.

 

Лиза: Ты самый лучший!

 

Михаил Блинов: Это ты самая лучшая!

 

Хожу по улицам в новых ботинках! Комфортно, ноги в тепле! Жить хорошо! Приходите ко мне, деньги, я удачливый человек! Я знаю в деньгах толк.

 

Вечером смотрел фильм «11 сентября 2001 года». О наших, в момент трагедии. Россиян погибло 80 человек. При просмотре возникло двоякое чувство: я их не пожалел, я смотрел в их толстые, холеные лица и видел американские глаза, американские улыбки, американскую, не нашу грусть. Во мне иной раз просыпается человек, который не способен к состраданию. Американцев нужно было поставить на место. Нужно было ударить кулаком в лоб. И такой удар они получили в сентябре. Около 3 тысяч смертей. Ужас. Другой человек во мне говорит – жалко. Но кто пожалел нас, когда в Волгодонске рухнул дом? Кто? Когда беда приходит не к тебе, всегда в душе возникает легкость. Слава богу! В этом страшно признаваться, но когда смерч сносит какой-то городок в Южной Азии или Южной Америке, человек, живущий в Северной Азии или Северной Америке глубоко, облегченно вздыхает. Блин, Бог миловал! Улыбается. А потом уже на место трагедии он шлет письма соболезнования, материальную помощь и тд. В беде нужно помогать – никто не спорит.

 

Под вечер трагедия: сжег шелковую рубашку, подарок брата, утюгом.

 

Лиза, я сжег рубашку.

 

Лиза: Что так не аккуратно? Говорила тебе – вечером поглажу сама.

 

Михаил Блинов: Шелковая – подарок брата.

 

Лиза: Ну и хрен с ней!

 

Михаил Блинов: Жалко.

 

Идет всё на хер! Отрубить эти руки неудачника!

 

Ботинки стояли в углу прихожей и слушали, как я чертыхаюсь. Думаю, они не заценили моего неблагополучия. Думаю, не заценили.

 

          14 марта.

Михаил Блинов: Серега (мой друг, сокурсник и крестный дочки Машеньки) сделал Маше подарок, заочно, большого, розового, плюшевого поросенка, который почему-то (нам с Лизой так показалось) похож на Серегу – такой же розовый и светлый. Я думал, крестный забыл о Маше. Нет. Поздоровались с ним, обнялись.

 

Серега: Ты до сих пор не пьешь?

 

Михаил Блинов:Нет.

 

Серега: Везет тебе…

 

Михаил Блинов: Выпил я свое.

 

Серега: У меня премьера 20-ого. Приходите с Лизой.

 

Михаил Блинов: Постараемся.

 

Серега: Чё, как у тебя дела-то?

 

Михаил Блинов: Рекламой занимаюсь.

 

Серега: И как?

 

Михаил Блинов: На хлеб хватает…

 

Серега: Машутке и Лизе от меня наилучшие пожелания!

 

Михаил Блинов: Передам. Жму руку!

 

Дружба – это время! Дружба – это большое время! Серега всё-таки мне Друг. Зря я на него обижался.

 

Первая книга, которую я прочитал в детстве… первой серьезной книга (после «Колобка», «Медведей» и «Буратино») был роман «Бедные люди». Я, естественно, ничего не понял. Но меня, всё равно, так потрясла эта вещь! Я понял, что эту книгу нужно прочесть еще раз лет через 5. Так же однажды, будучи совершеннолетним (25 лет), я коснулся Библии. Она читалась, как сказка, хотя я забывал через страницу, о чем читал минуту назад. Но я был убежден до глубины души, что это Книга Книг. Вот так и живем – иной раз касаемся, не понимаем, тотчас забываем, но так отчетливо чувствуем, продолжаем чувствовать. И это чувство лучше, сильнее любого знания, любой аксиомы.

 

Марта.

Михаил Блинов:Еду в электричке. Съел яблоко, меня ужасно пучит. Я на протяжение 3-х часов порчу в вагоне воздух. Соседке напротив, добропорядочной тетечке, это, видимо, не очень нравится. Она шмыгает носом и воротит его всякий раз, когда я тихо пускаю шипуна. Такого тихого, но такого убийственно вонючего.

 

Тетечка: Ужасно откуда-то воняет!?..

 

Михаил Блинов: Ну. Я тоже чувствую.

 

Тетечка: Грязная какая электричка!

 

Михаил Блинов: С 69 года. Старая.

 

А что делать? Кому сейчас легко? Я не намерен держать газы у себя в кишечнике. А что вы думаете – думаете, Путин – президент наш не пердит? Пердит, не может быть, чтобы не пердел. Скажите, Иисус Христос не пердел?.. Нет, если он был на самом деле… Допустим, Иисус сын Божий, но он же был в человечьем обличии, ел хлеб, пил вино, значит и писил, и какал. И пердел, непременно. Закон природы. Чистился, конечно, 40 дней в пустыне, ничего не ел. Там и пердеть не чем было. А так, в обычные дни – почему не пердеть, непременно пердел. И мама пердит, и папа, и брат, и жена, и соседи, и правительство, и все россияне пердят, весь мир пердит, и Бог-отец, возможно, тоже пердит. Как сиранет с утреца, планиды с орбит сходят, рушатся, сгорают. Все пердят.

 

Я не намерен держать газы у себя в кишечнике.

 

          20 марта.

Михаил Блинов: Человеку всегда чего-то не хватает. Сегодня утром стою перед зеркалом, рождается мысль дурная, что моя кожаная куртка прошлый век. Ненасытен человек. Ботинки новые… Теперь внимание обращено на другое: куртка, шапка… Человек – ненасытное чудовище, выблюдок, пердун, которого Свет терпит.

 

Самое важное! Получил сегодня в газете «Кузбассовец» за февраль 161 рубль 50 копеек. Издевательство! Булка хлеба в магазине стоит 5-6 рублей.

 

Смешно. Работать не хочется. За такие деньги… работать не хочется.

 

Кучин: Такие расценки.

 

Михаил Блинов: У меня же ребенок.

 

Кучин: Повезло.

 

Михаил Блинов: Гм.

 

Кучин: Брали мы с женой ребенка в детдоме. Через полгода её пришлось опять отправить в детдом. Невыносимо. Девочка прятала хлеб-колбасу под подушку, в другие укромные места. Вела себя неадекватно, плевала на кухне в суп. Был случай, к нам в гости приехала племянница. Добрая девочка хотела познакомиться со своей новой родственницей. Конфликты возникали на пустом месте. Когда племянница принимала ванну, Надя зашла туда и стала топить новоявленную родственницу в воде. В доме появилась конкурентка… Из-за Нади к нам перестали ходить друзья в гости. Как потом выяснилось – до того судьба у приемной девочки была ужасной. Девочка была свидетелем, когда отчим убил её мать. Отчим много раз топил Надю в ванной, так развлекался, бил по лицу. Такая судьба! После этого она попала в детдом, потом, спустя год – к нам, в семью. У этого человека уже всё было определено, сознание сформировано.

 

Михаил Блинов: Бытие определяет сознание.

 

Кучин: Всё верно, Миша. Иди, работай.

 

Михаил Блинов: Не хочу, блин.

 

Кучин: А чё так?

 

Михаил Блинов: 161 рубль 50 копеек – моя зарплата. Вы считаете её нормальной?

 

Кучин: Жди. Может редактор возьмет тебя в штат.

 

Михаил Блинов: До свиданья!

 

Звонил насчет оплаты фильма «Ода чаю».

 

Хозяин: Нету денег. Потом.

 

Михаил Блинов: Потом. Это страшное слово «потом». Завтра будет машина, чтобы актера-Серегу, Вовку с камерой увезти на квартиру, где идет ремонт, где мы будем снимать.

 

Написал статью о паводке. Кому-куда?

 

23 марта планируется потепление. Скоро я окончательно стану нищим. 150 рублей гонорара заплатил за пейджер. Осталось от зарплаты 10 рублей. Хватит на две булки хлеба. Купил пол-литра кефира.

 

Завтра едем на последние съемки «Оды чаю». Если будет облом с оплатой, это будет самый большой облом с начала года. Сил всё меньше.

 

Петрович (сосед в общаге, баянист и бобыль) пятый день голодает. Заходил, говорил, что чистит организм таким образом. Старый пердун! 55 лет. Лучше детишек бы завел вовремя… Для кого здоровье бережет?

 

Петрович: Решил маленько поголодать. Знаешь, как хорошо голодать.

 

Михаил Блинов: Знаю.

 

Петрович: Чистка организма происходит.

 

Михаил Блинов: Я, Петрович, и не избалован… Загляни в мой холодильник. У меня тоже чистка…

 

Петрович: Я тебе говорил, что симфонию написал?

 

Михаил Блинов: Говорил.

 

Петрович ушел.

 

Пришла Лиза. Моя Лиза! Моя отрада!

 

Сразу после секса мужчина думает о делах, а женщина о сексе. Такая разница.

 

          21 марта.

Михаил Блинов: Самое важное! Написал пьесу «А дальше».

 

Улучшил к вечеру настроение тем, что написал новую пьесу, маленькую драму. Первое впечатление.

 

Лиза: Мне понравилось.

 

Михаил Блинов: Сыграла бы?

 

Лиза: Конечно.

 

Михаил Блинов: В пьесе два героя. А «Человека в зеленом галстуке» должен играть Серега. Пьесу писал так: первая фраза родилась, потом не знал, что будет дальше… И строчка за строчкой – в потоке сознания – вышел на линию. Главная фраза пьесы:

«-Я тебя люблю.

- А дальше?

- И дальше буду любить…»

 

И всё на что он способен. Любовь беспомощна. В довесок к сильной любви необходима сила. А дальше? Буду любить – и только лишь. А кто поможет решить проблемы? Где правда? Фраза: «Человек в России звучит гордо, но живет он плохо…»

 

Её фраза: «Почему ты не скажешь – не бойся, я с тобой?»

 

Одной любви мало. Пустая любовь фиктивна, хотя она может быть и искренняя. Сколько нужно тепла для счастья? Счастье – это быть нужным кому-нибудь. Но для нужности мало одного чувства.

 

Писал, и из под руки рождалось дитя, так же как и с «Монополией» годы назад. Писал о деньгах и любви…

 

Потом думал, почему же Лиза меня любит? За деньги? Я уже полгода в дом денег не ношу. За что? Нет, Уколов прав – любовь сильнее денег.

 

Мысли о суициде не покидают меня. Это мысль преследует меня всю сознательную жизнь. Это мой червь, сидящий в сердце, который иной раз оживает и вгрызается в сердце до боли. Но… Я не буду получать удовольствие от зеленого галстука, от плохих воспоминаний. Я сделаю этот Мир. Желание и талант сильнее потока. А деньги у меня будут, бля-буду!

 

          22 марта.

Михаил Блинов: Самое важное! Тает. Странно, но я живу. Мне насрать на то, что у меня нет работы. Дай Бог, мне выйти чистым из этой Жопы.

 

Купил газету. Евгений Гришковец не дает мне покоя. Даже в нашей газете о нем несколько слов. Может быть зависть действует благосклонно. Я стал больше писать, я стал больше хотеть и мочь. Я покорю Мир. Важно не выпускать зависть изнутри. Но она меня может сожрать… Она будет мучить меня и всё… На людях я утверждаю, что зависти во мне нет. Вру. Есть, черная, вредная, червю подобная, губительная, российская. Я охвачен старым, как мир, главным российским грехом – завистью. А почему нет? Я не русский что ли? Я тоже завидую… Да, нет. Нужно непременно убить в себе эту зависть. Ненавижу российскую зависть к удаче. Этот порок стал двигателем такого количества бед в России, такого количества преступлений!.. Зависть – черный двигатель.

 

Может быть, когда-нибудь потом я скажу спасибо Евгению Гришковцу.

 

Нашел электронный адрес некоего Григория Заславского. Дал новое название пьесе – «Зеленый галстук», и отправил ему.

 

Странно. Тут же пришел ответ. Это был первый человек, который ответил на мое письмо.

 

Заславский: Пришлите, пожалуйста, пьесу по почте. Я не читаю пьес, присланных электронной почтой.

 

Михаил Блинов: И адрес. У меня была какая-то мелочь в кармане. Я распечатал у Вовки пьесу и понес её на почту. Кто такой Заславский? Не знаю. Зачем я ему отправляю пьесу? Попытка – не пытка.

 

Вовка: Пиши пьесы…

 

Михаил Блинов: А кто мне за них заплатит, Вова?

 

          23 марта.

Михаил Блинов: Самое важное! Анжерка, мое Мокондо гибнет, Виктор (как бы, друг, воевавший в Чечне) пьет. Поститься не выходит. Жру в Анжерке, как сволочь

 

Скидывал с крыши дома снег. Хорошо! Физическая нагрузка – нервам в успокоение. Физическая работа необходима. Без этого можно покрыться плесенью, очерстветь.

 

Витя пьет второй день. Дома его нет. Три часа проболтали с Иркой (его женой).

 

Ирка: Химзавод с августа месяца объявлен банкротом. Зарплату с января не платят. Предприятие практически стоит.

 

Михаил Блинов: Скоро еще на 500 рабочих мест в Анжеро-Судженске станет меньше.

 

Ирка: Предприятие, якобы, будут перестраивать. Директором стал московский представитель.

 

Михаил Блинов: У меня такое чувство, что анжерского Аспирина и Парацетамола скоро не будет вообще. Зачем? Привезем из-за пределов области.

 

Ирка: Витя пьет, ребенок-сын его боится. У Вити появился чеченский синдром.

 

Михаил Блинов: Всё-таки настигла его Чечня. В пьяном бреду говорит:

 

Виктор: Я не хотел убивать… не хотел. Если бы я тогда не стрельнул, убили бы меня. Я не хотел этого…

 

С отцом парились в бане. Я сильно не перегревался, чтобы не болели потом мозги.

 

Папа: Ты, сынок, пьесы-то бросил писать?

 

Михаил Блинов: Бросил, папа.

 

Папа: Чё ты врешь?

 

Михаил Блинов: Чё ты спрашиваешь?

 

Папа: Пиши, Мишка. Хоть один умный человек должен быть в семье. Не всем же в забое работать и квартиры ремонтировать. Пиши, Мишка.

 

Михаил Блинов: Спасибо, папа.

 

Папа: Напиши пьесу про шахтеров Анжерских… Как мы на рельсах сидели. Как Ельцина привели к власти. Как с нами потом обошлись.

 

Михаил Блинов: Надо подумать, папа.

Папа: Подумай, сынок, подумай.

 

Михаил Блинов: Поддать в парилку, пап?

 

Папа: Поддай чуток. Только сейчас я слезу с полка…

 

Михаил Блинов: Аккуратнее.

 

Папа: О, хорошо! А-а! Жжет. Всю дурь сейчас выгоним.

 

Михаил Блинов: Классно!

Паримся.

 

Потом пил сыворотку. Сывороткой ополаскивал волосы. Подпитал их.

 

          24 марта. Воскресенье. Анжерка-Кемерово.

Михаил Блинов: Самое важное! Дорога! Потом усталость. Лизе – 1 400 рублей на обувь. Нужно разрешить эвтаназию (добровольный уход из жизни).

 

Не смотря на вчерашний компресс из сыворотки, с утра сбросил с головы очередную порцию перхоти, блин.

 

На улице сейчас – 15 по Цельсию. Всем предсказаниям грош-цена. Москва опять нам солгала. Всех синоптиков необходимо распустить, разогнать палками.

 

К обеду 5 градусов мороза. Гололед.

 

Еду в Кемерово. Электричка… На бирже труда получил пособие по безработице.

 

Служащая: Не нашли еще работу?

 

Михаил Блинов: Нет.

 

Служащая: Через месяц мы перестанем вам платить…

 

Михаил Блинов: Я знаю. Но что делать? Кому сейчас легко?

 

Мое очередное пособие пойдет Лизе на ботинки или сапоги. Порадую мою девочку!

 

Любовь – это способ проникнуть в доверие к Богу. Смерть – способ проникнуть к Богу.

 

Читаю «Мать» Горького. Горький тоже молодец. 20 век русской литературы по местам я бы определили так: 1-ое место – Бунин, 2-ое место – Булгаков, 3-ое – Горький, 4-ое – Замятин, 5-ое – Виктор Некрасов. А! Чехова забыл. Конечно же в тройке должен быть Чехов, в пятерке Платонов, в десятке Шолохов, в двадцатке – Битов. 20-е место я бы отдал Пелевину. Забыл Шукшина!!! Я бы тоже его поставил в десятку (забыл, забыл, блин!)

 

Приехал домой. Лиза меня ждет. Дома на пейджер сообщения не приходили. Лиза почему-то в плохом настроении, в ужасном настроении. Я в ужасном настроении. Дорога – это вечность, Горький – это говно.

 

Лиза с порога начала рассказывать:

 

Лиза: Ананьев (преподаватель режиссуры) – помнишь такого?

 

Михаил Блинов: Я его плохо знал.

 

Лиза: Влюбился в мою подругу Жанну.

 

Михаил Блинов: Какую?

 

Лиза: Жанну, ну ту, черненькую, этажом выше живет… Очень красивая, все это замечают.

 

Михаил Блинов: А, та – серая мышка! Мне кажется она обычная. Но Ананьев – молодец – пердун старый! Седина в бороду…

 

Лиза: Какой он противный! 

 

Михаил Блинов: Любовь, блин.

 

Лиза: Ленка Битова…

 

Михаил Блинов: Другая твоя подруга…

 

Лиза: Ленка должна 12 000 рублей.

 

Михаил Блинов: Я был должен 5 штук и то сходил с ума. А 12 – это ужас!

 

Я понял, почему Лиза в плохом настроении – она общалась со своими подругами, у которых череда неудач. Когда общаешься с неудачниками – неудача вслед за плохим настроением приходит и к тебе.

 

Общаться нужно с удачливыми людьми, с богатыми людьми, пусть это даже воры, но они удачливы.

 

Лиза: Но где же найти таких удачливых людей?

 

Михаил Блинов: Кто ищет, тот всегда найдет.

 

Лиза: Яна богаче нас.

 

Михаил Блинов: Яна – проститутка! Какая это удача?!

 

Лиза: Зато у Янки хорошая косметика. Дорогие духи. Она вчера отдала мне свою помаду, ей цвет не подходил…

 

Михаил Блинов: Ты взяла?

 

Лиза: Да, взяла. Ты что думал? Посмотри, какая классная!

 

Михаил Блинов: Обычная. 800 рублей за эту фигню?

 

Лиза: Богатые и удачливые для нас недоступны. Хотя, иной раз возле меня тормозят иномарки, предлагают подвести.

 

Михаил Блинов: А ты?

 

Лиза: Я говорю – спасибо, не надо.

 

Михаил Блинов: Умница!

 

Лиза: Ты Иван-дурак! Миша!

 

          25 марта.

Михаил Блинов: Самое важное! День, в целом, удачен. Лизонке купили ботинки.

 

Ботинки обошлись в 1 100 рублей. Ботинки хорошенькие. Лизонькины ножки в них прелестны, не худы.

 

Вечером снова писал статью из исправительной колонии №5, о том, как парень из Прокопьевска попал на зону «на два месяца», о нашем суде «справедливом». История хорошая. В «Кузбассовце» замялись, в «Томке» в корзину бросили, хотя обещали опубликовать. Кому пишу? Зачем?

 

Вечером приходит Жанат. (как бы, друг, чистый казах, который безупречно, лучше некоторых русских говорит и пишет на русском. Однажды, он знакомился с одной девчонкой (не знаю её – в институте ходила такая байка-легенда):

 

Жанат: Как вас зовут, прекрасная незнакомка?

 

Незнакомка: Лена.

 

Жанат: Жанат.

 

Михаил Блинов: Девчонка слегка улыбнулась, пожала плечами и сказала с легкой обидой:

 

Лена: Меня не интересует ваше семейное положение…

 

Михаил Блинов: Все вокруг смеются. Жанат улыбается:

 

Жанат: Не, я говорю, Жанат…

 

Лена: Что?

 

Жанат: Имя у меня такое, Жанат.

 

Михаил Блинов: Все смеются. Лена, закрыв лицо руками, смеется больше всех).

 

Жанат: Скоро меня прогонит Танька.

 

Михаил Блинов: Ты у нее живешь?

 

Жанат: Ну…

 

Михаил Блинов:Я бы тебя принял, но в общагу опять же тебя не будут пускать менты позорные.

 

Жанат: Я найду где кости бросить. Хотел лишь, чтобы у тебя вещи постояли.

 

Михаил Блинов: Нет проблем.

 

Будут всё-таки печатать мою статью о бабушке-шахтерке. Ее чуток кастрировали, осталось строк сто. Ну и фиг с ней! Лишь бы, лишь бы! 

 

Вовка Козинец всё отправляет меня в Москву и говорит, что 1 000 долларов мне хватит на первое время. Чувствую, что Кемерово окончательно меня достало. И не потому, что нечего не получается, а потому что тут как-то всё мелко, мерзко, грязно. Потому что я могу больше, я способен. Главный редактор – это не задача. Карьера – херня. Мне нужно воздуха, славы, денег! И они у меня будут – и воздух, и слава, и деньги!

 

                          27 марта.

Серега: Поздравляю тебя с праздником.

 

Михаил Блинов: Каким?

 

Серега: Днем театра.

 

Михаил Блинов: Да, какой я театрал?

 

Серега: В душе ты всё равно театрал…

 

Михаил Блинов: Ну, если только в душе… Тебя, Серега, поздравляю!

 

Вообще-то, я свой среди чужих, чужой среди своих. И не журналист не какой, не театрал.

 

Лиза ездила сегодня в военную прокуратуру. С военным билетом пока ничего не ясно.

 

Лиза: Мой муж сбежал из армии.

 

Капитан: Зря. Его посадят.

 

Лиза: Но он это сделал 7 лет назад.

 

Капитан: До сих пор прячется?

 

Лиза: Не прячется он. Он пять лет на телевидении работал – ведущим.

 

Капитан: Никого не боится. Молодец! Пусть приедет к нам, мы дадим запрос в часть откуда он бежал.

 

Лиза: Амнистии на него действует?

 

Капитан: Пусть приходит, мы решим, что на него действует.

 

Лиза: Вы должны его оставить в покое…

 

Капитан: Я говорю – пусть приходит. Разберемся.

 

Михаил Блинов: Зачем ты туда пошла? Кто тебя просил?

Лиза: Так будет лучше.

 

Михаил Блинов: Блин!

 

Лиза: Миша, с тех пор, как ты дернул из части, две амнистии было. Езжай, завтра же. В Нижегородской области закрыто твое дело. Я носила копию твоего паспорта. Они отрыли документы на тебя. Ты свободен, Миша. Я тебя люблю.

 

          28 марта.

Сегодня весь день ходил голодный. В кармане было 5 рублей 50 копеек. За 2 рубля сделал ксерокопию паспорта. Осталось 3,5 рубля. Я подумал – куплю мороженое. Иду голодный. Желудок чувствую всем телом, всеми извилинами мозга. Подхожу к киоску с мороженым. Стоит бабушка.

 

Бабушка: На пропитание подайте! Сколько можете… Обокрали меня… денег не хватает на хлебушек… Совестно мне…

 

Михаил Блинов: Я бросаю последний взгляд на богатый ассортимент мороженого… И отдаю… отдаю последние 3 рубля 50 копеек бабушке… на хлебушек. Остаюсь без мороженого. Чувствую, мой желудок окончательно запротестовал.

 

Бабушка: Спасибо, сыночек! Бог с Тобой!

 

Михаил Блинов: Я иду домой с пустым желудком, зато с Богом. Повернулся, огляделся. А где Бог? Как сказала бабушка… Где-то, видимо, и, правда, со мной. Бог.

 

Бабушка: Спасибо, сыночек! Бог с Тобой!

 

Михаил Блинов: Дома Лиза приготовила горячий ужин. Лиза улыбается. Вот он мой Бог! Я её целую.

 

Горячий ужин – первый раз в день.

 

Теперь будем монтировать программу. Эдик мне займет 1 000 рублей… 

 

          1 апреля.

Михаил Блинов: Серега, хочу, чтобы ты у меня сыграл?

 

Серега: Че за пьеса?

 

Михаил Блинов: «Зеленый галстук»

 

Серега: Прикольное название. Но я, Мишка, сильно занят в театре. Где ты хочешь ставить?

 

Михаил Блинов: Найдем.

 

Серега: Нет, Мишка, не буду. Так нельзя. У меня автографы берут после спектакля. Ты меня вот так вот запросто просишь…

 

Михаил Блинов: Можно я у тебя автограф возьму?

 

Серега: Возьми.

 

Михаил Блинов: На руке, пожалуйста, распишись, Серега. Спасибо. Я неделю не буду мыться.

Серега: Я делом занимаюсь, а ты, что делаешь?

 

Михаил Блинов: Ерундой страдаю… Обидно. Не по дружески.

 

Серега: Вон, Гришковец на всю Москву гремит, а ты?..

 

Михаил Блинов: Ну, ладно. Погремушки тоже гремят. Но ребенку интересны погремушки до какого возраста?

 

Серега: Чё ты несешь-то, Серега?

 

Михаил Блинов: Общество только-только формируется… Пройдет и это. Вырастет общество из Гришковца…

 

Серега смеется.

 

Я глушу в себе зависть.

 

Надо работать, даже когда от тебя отворачиваются, как бы, друзья. Необходимо сделать этот Мир. Гришковец молодец! Ведь, когда он только-только туда уехал и - победил, я сразу понял – а я то лучший, я то талантливее. Я смогу, я сделаю. У меня получится. Вон, какой стих сегодня написал… Уколов, конечно, больше поэт, чем я. Уколов мощнее и меня и Гришковца. Но всё-таки…

Я листал книгу,

Книга от рук отвыкла.

Листы шелестели напрасно.

Я смотрел, как буква пыталась добиться крика,

Но ничего не вышло, буква была согласной…

Не ну, Уколов конечно мощнее, но я ведь и без претензии стишки пишу. Просто так.

 

Серега сегодня меня обидел… не по-дружески, надо сказать. Друг не должен напоминать о твоих неудачах. Больно! Сегодня одни разочарования. Статью в «Томке» опять не читали. Сволочи! Завтра унесу в другую редакцию. Моё очищение – через страдание.Жаль, блин, меня. Какого хера!.. Счастья еще не видел, не ведал. Одна у меня отрада – Лиза. А Маша? Дочка? И Маша, наверное…

 

Апреля.

Михаил Блинов: Самое важное! На одном из сайтов напечатали мои пьесы (!) Не знаю – плохо или хорошо… Но факт.

 

Вовка Козинец: Могут украсть идею…

 

 Михаил Блинов: Да и фиг с ней…

 

Приходил Жанат. И у меня, и у него нет денег. Меня тоже, как и Лизу, тянет к неудачникам. Жанат принес мне в общагу чемодан со своими вещами, одеждой, конспектами и главным сокровищем – дедушкиным Кораном, старинным, как Мир. Коран написан вручную. У Жаната дедушка был мулла.

 

Жанат: Только не потеряй его, пожалуйста, Миша. Это самая дорогая вещь для меня.

 

Михаил Блинов: Ты чё? Как я могу…

 

Жанат: Память от деда. Его коммунисты расстреляли.

 

Михаил Блинов: Козлы!

 

          5 апреля.

Михаил Блинов: Самое важное! Приходили ребята с чайного магазина, смотреть фильм. Удовлетворены. Дали нам 500 рублей на кассету BT-SP.

 

На следующей неделе ждем полного расчета.

 

Сегодня весь день в мировой сети. Вечером я, Вовка Козинец в чате. С двух компьютеров, с которых можно выйти в сеть. Я взял имя «Мартин» – на одном. Вовка с другого комка назвал себя «Кот». Кадрили девчонок. Девушка по имени «Котенок» дала нам свой телефон в Новосибирске. Чат – это наркотик, тупой, страшный, бессмысленный наркотик в реальном времени.

 

Вовка прилетел из Москвы. Во мне всё бурлит, когда он рассказывает о том, какая жизнь идет там. Я тоже могу, я умный, я талантливый.

 

Михаил Блинов: Приехал домой в 11 вечера. Сказал Лизе, как ужасен Чат, поцеловал её перед сном и сел читать в коридорчике.

 

Спокойной ночи!

Лиза: Спокойной ночи, Солнце!

 

Михаил Блинов: Любовь – это сердце всего.

 

Завтра еду в Анжерку.

 

                          6 апреля.

 

Михаил Блинов: Еду в Анжерку на 10:30. На вокзале толпа босоногих азиатов с детьми. Дети, как родители, бессовестные, наглые, грязные. Я отшел подальше от них. Ирония судьбы! Оказывается, эти азиаты всем табором едут той же электричкой на Анжерку.

 

Еду. Дети азиатов орут.

 

Читаю Фета. Фет лучше Чата.

 

Дома в Анжерке. Порядок. Обои везде переклеили. Красота! Мама молодец! Цветы, новые шторы, тюль. Может быть, если в мамином доме появились живые цветы, будем и мы жить?

 

Ах-ах! На следующей неделе у мамы день рождения. Приедем с Лизой в субботу или в пятницу, сделаем подарок, откушаем гуся. В пост-то? А что делать – такой день рождения. Всегда в мамины именины пост.

 

Планирую маме купить Икону…

          9 апреля.

Михаил Блинов: Самое важное! В газету «Кузбассовец» в штат, оказывается, взяли трех человек. Но меня там нет, блин! Суки!

 

Сколько в них уверенности – в газетчиках. Слава Богу, что я не оказался в этой троице.

 

Таскаю статьи из газеты в газету…

 

Лиза: Ну и пусть! Тебе это надо?

Михаил Блинов: По большому счету нет.

 

Лиза: Пусть газета «Кузбассовец» живет без тебя.

 

Михаил Блинов: Я заработаю деньги, и мы уедем отсюда.

 

Лиза: Куда?

 

Михаил Блинов: В Москву, или в Омск, или в Томск. Еще много прекрасных городов, где мы с тобой пригодимся, Лиза. Опять сегодня дышать тяжело. Какие-то выбросы.

 

Сегодня для Маши дали сухой паек от Хана. О, Хан! Какая огромная любовь в народе к нему, благодаря вот таким подачкам. Адресная помощь. Корысть везде, корысть в любом подаянии. Хан – одним словом.

 

          12 апреля.

Михаил Блинов: Самое важное! Получили сегодня деньги за фильм «Ода чаю». 10 000 рублей лежали в моем кармане.

Я регулярно проверял деньги. Лежат? Лежат.

 

Делаю еще один звонок.

Михаил Блинов: Это будет профессиональный фильм, который можно будет катать даже по 1-ому каналу. Да-да. Оператор, режиссер, журналист – всё, как полагается. Считаю, что у вас прекрасный повод… Непременно нужно сделать фильм… минут на 30. Я позвоню вам завтра… До свиданья!

 

Вовка: Ну, и чё они? Согласны?

 

Михаил Блинов: Пока не знаю. Боюсь сглазить.

 

Вовка: Будем ждать.

 

Михаил Блинов: Вовка, сегодня Гагарин в космос полетел.

Вовка, мы сегодня с тобой заработали первые серьезные деньги. Если бы я бухал, мы бы это отметили.

 

Вовка: Лимонад.

 

Михаил Блинов: Разливай. Хватит-хватит. Вовка, давай, чтобы эти 10 000 рублей не были последними.

 

Вовка: Да, будет так.

 

Михаил Блинов: Господи, прими за лекарство, как говорила моя бабушка, выпивая сто грамм. Хочу портмоне себе купить. Деньги должны лежать на своем месте.

 

Вовка: Верно. Деньги в кармане – это по бичовски.

 

Михаил Блинов: Завтра с Лизой займемся шопингом. Будем учиться тратить деньги. Купим всем подарков. Купим Лизе джинсы, хорошую косметику, Маше мягкую игрушку, осеннюю куртку, ботиночки, мне чего-нибудь купим. Планирую потратить 5 000 рублей.

Блин, что это за религия такая – сплошь из видимостей?! Все так слепо верят. Стоят на коленях перед образами, шепчут что-то себе под нос, крестятся и кланяются... Глаза у них такие, не как у людей. Эпоха Христа скоропостижно закончилась, а мы все играем в этом театре!

 

Я ведь сам, чего греха таить, как только вижу церковь, во мне что-то рабское просыпается, хочется шапку с головы скинуть, креститься-креститься, ставить свечи за 10-20 рублей, потом опять креститься. Блин! Прости меня, Господи!

 

Маме на день рождения купил икону. Спаситель. В ризе. 150 рублей. 30 рублей потратил на то, чтобы завтра батюшка за здравие Марии-дочери , Елизаветы-жены, Валентины-матери пропел чего-то там. За всех родных поставил свечи.

 

Спросил у бабушки за прилавком:

 

Счастье можно купить?

 

Бабушки: Нет.

 

Михаил Блинов: Хороший ответ. А будут у меня деньги, бабушка?

 

Бабушка: Если очень хочешь, то будут.

 

Михаил Блинов: Очень хочу.

 

Бабушка: Бог в помощь!

Конец 2006 год

 

 

IV. ДрамоРимейк как он есть.

 

1. Вадим Леванов. Отель Калифорния.
Максим Курочкин. Кухня.

2. Михаил Угаров. Газета «РУССКИЙ ИНВАЛИДЪ» за 18 июля…

3. Михаил Угаров. Облом Off (Смерть Ильи Ильича).

Вадим Леванов

ОТЕЛЬ КАЛИФОРНИЯ
пьеса в двух действиях

 

…Чем больше наступает будущее, тем сильнее изменяется прошлое, оно становится опаснее, оно непредсказуемо, как завтрашний день, в нем на каждом шагу закрытые двери, из которых все чаще выходят живые звери. И у каждого из них свое имя…М. Павич «Хазарский словарь» ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: СМИРНОВКАТЯЯРИКМИЛАВИКТОРБОРИСЮК? …все они были люди с прекрасным прошлым и очень нехорошим настоящим… ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ Смирнов сидит один в уголку на табуреточке, сложив на коленях руки: одна рука покрывает одно колено, другая – другое. Он сидит с закрытыми глазами, чуть-чуть приподняв лицо вверх, словно подставив его под струйки ветра, втекающие в распахнутое окно.А там, за окном еще, кажется, по-летнему зелено, но зелень уже блеклая, выгоревшая. За окном веранды большого загородного дома уже осень, пока еще незрелая, – только кое-где листья тополей предательски тронуты желтизной. Если б Смирнов открыл глаза, он увидел бы в окно небо – чистое, обманчиво синее. А еще он увидел бы клочковатое белое облако, медленно и сонно перемещающееся по небу, – слабенькому ветерку не по силам, или просто лень, влачить его.Но Смирнов не видит неба и облака, он продолжает сидеть с закрытыми глазами.Тихая музыка долетает сюда, на просторную веранду, из комнат. Смирнов ее не слышит, или не хочет слышать. Музыка не мешает ему говорить. Он говорит негромко, ни к кому не обращаясь, словно во сне. СМИРНОВ. …я помню, помню, помню, помню, помню, … мы шли, и шли сквозь ледяную ночь, колючую метель, было так ужасно, холодно, мы дрожали, и вдруг останавливались одновременно, и замирали перед поцелуем, она закрывала глаза, а на ее ресницах был иней, я дотрагивался до ресниц холодными губами… я помню… В дверях, ведущих в комнаты, на мгновение появляется Катя, и тут же вновь исчезает. СМИРНОВ (открыл глаза, глядя в окно). …зима была лютая, громадные сугробы и темнота, она снимала комнату в каких-то курмышах, там стояли только покосившиеся деревянные домишки в один-два этажа… Из комнат входит Катя, садится в кресло-качалку, раскачивается. Кресло-качалка жалобно поскрипывает. СМИРНОВ. …ставни на окнах, наличники с резьбой, теперь их уже снесли… «Джонни, о еа…» – доносится из комнат. КАТЯ (обращаясь к кому-то в комнатах). Сделай, пожалуйста, чуть-чуть погромче! Чуть-чуть! Музыка становится чуть громче. Кресло-качалка жалобно поскрипывает. В дверях веранды появляется Ярик. ЯРИК. Господа! Доброе утро! (Уходит в комнаты.)СМИРНОВ. ...я целовал ее замерзшие губы, тщетно стараясь согреть их поцелуями, мы были как две большие, насквозь промерзшие сосульки, но озноб клокотавший внутри был жаркий… (Засыпает.)КАТЯ. Как я люблю лето! Возвращается Ярик. Наполовину высовывается в распахнутое окно. ЯРИК (кричит кому-то). Доброе утро!СМИРНОВ (проснулся). …зима была лютая… я помню…ЯРИК (Смирнову). Теперь таких уже не делают, да?СМИРНОВ. …я помню… ее звали… Надежда…ЯРИК. Ты уверен? Из комнат появляется Мила. МИЛА (говорит стоя в дверях, обращаясь к кому-то в комнатах). …А раньше еще я упала. Из окна второго этажа общежития на улице Куйбышева. И у меня всю-всю селезенку – чик! – и вырезали! Начисто, к черту! Чуть тогда не сдохла совсем. И мне переливали кровь, представляете? Литрами. (Смеется, проходит через веранду с закрытыми глазами.) «Ом травема сакшат шри макат…» (Выходит на улицу.)СМИРНОВ. …так давно… но я помню…КАТЯ. Люблю вспоминать. (Сильно раскачивается на кресле-качалке.)СМИРНОВ. …у нее была собака…ЯРИК (Смирнову). Ты уверен? Не кошка? Не рыбки? Не волнистые попугайчики?СМИРНОВ. …собака…ЯРИК. А может, у нее был варан, а? Или игуана? Из комнат выходит Виктор. ВИКТОР. С зеленой этикеткой. Четыре семьдесят! «Андроповка». Говорили, что ее из нефти, что ли, перегоняли. Или – из опилок. (Потягивается.) Четыре семьдесят она стоила. (Закуривает и выходит в дверь на улицу.)КАТЯ. Как я люблю лето!СМИРНОВ. …отлично помню… поджарая такая сука… помню ее оскал – алые-алые, как спелый арбуз, десны и желтоватые, страшные клыки… она скалилась и рычала, когда злилась… так утробно, угрюмо… и звали ее… Короткая пауза. Поскрипывает кресло-качалка. КАТЯ. Бабье лето. Какое-то дурацкое название.СМИРНОВ. …из двух слогов… На пороге веранды вновь появляется Мила. МИЛА (обращаясь, видимо, к Виктору). Он, главное, бледный такой, худой весь, бороденка рыжая торчком. А она ему ставит условия: или ты до такого-то числа зарабатываешь столько-то денег, или – развод. (Всем.) Представляете? (Закрывает глаза.) «Я хочу почувствовать свой дух – и – стать им!» (Уходит в комнаты.)СМИРНОВ. …Дина... или Дайна?..ВИКТОР (возвращается, докуривая). Хочется жрать. А где Борисюк? И пива тоже хочется.СМИРНОВ. …Дай-на или Ди-на – из двух слогов… я шутил: «девушка с сукой»… как «дама с собачкой»… из двух слогов, точно… (Клюет носом.)ЯРИК. Может – Му-му? Смирнов уже уснул. МИЛА (выглядывает из комнат, Виктору). А он трудится, бедный, бегает, бегает, бороденка рыжая торчком. (С закрытыми глазами.) «Энергия Кундалини пробуждается и мы чувствуем свой дух в своем внимании…» (Открывает глаза.) Печатает все эти свои фотографии, печатает. Ночами, говорит, не сплю. Глазищи – красные, как у рака вареного. (Исчезает в комнатах.)КАТЯ. Не люблю раков. Они пахнут тиной!ВИКТОР (Кате). Глупости! Раки это дивная вещь! С пивом – особенно! (Зовет.) Борисю-у-ук!МИЛА (выглядывает). Он тебя не слышит. (Манит Виктора и исчезает в комнатах.)ВИКТОР. Борисю-у-ук!СМИРНОВ (просыпается). …еще бы я не помнил эту ее суку, когда она чуть не откусила мне (хихикает тонким фальцетом) гениталии, когда я целовал ее хозяйку в подъезде, под лестницей, разомлев в жалком тепле парадного… ее губы были мягки, податливы, нежны… он словно возникает на губах – вкус ее губ… карамельный вкус… (Засыпает.)КАТЯ. Я люблю карамельки!ЯРИК (Смирнову). А ты помнишь, какая начинка была у поцелуя? Пауза. Поскрипывает кресло-качалка. МИЛА (появившись, вновь манит Виктора). А она ему еще воспрещает, видишь ли!ВИКТОР (не замечает или не хочет замечать знаков Милы). Борисю-у-ук!МИЛА. Он не слышит. Я, говорит, ему воспрещаю на похоронах фотографировать. Представляете? (С закрытыми глазами.) «И мы чувствуем свой дух как всепроникающую истину…» (Уходит в комнаты.)СМИРНОВ (словно очнулся, словно вынырнул из своих воспоминаний). Самая распространенная фамилия в России – моя. Смирнов. Не иванов-петров-сидоров. Отнюдь! ЯРИК. Через «эф»? Смирноф-ф-ф!СМИРНОВ. Происходит от «смирный», «смиренный», с миром в душе и с миром в ладу. А еще от – «смирeн», то есть, покоен, примирен, все приемлет и не ропщет. Русский человек сам по себе смирный. И смиренный.ЯРИК (неожиданно и громко). Смир-на! Мон женераль! Основной контингент для проведения торжественного парада, посвященного первой уснувшей мухе, построен! (Демонстрирует всем спящую муху.)ВИКТОР. Правда что ли? Рано они... А выпить чего-нибудь все равно не помешало бы. Однозначно. (Зовет.) Борисю-ук! Хватит дрыхнуть, в самом деле!КАТЯ. Почему лето все-таки кончилось? Я так люблю лето! А оно кончилось, кажется, окончательно. Почему всегда все кончается? Зачем? Теперь опять начнется эта бесконечная зима. Почему в нашей стране восемь месяцев зима? Зимой я зябну, мерзну, коченею, мне одиноко и страшно. У меня солярное голодание. Я люблю солнце, тепло, не могу без солнца, я без него становлюсь такая… никакая. Размазываюсь, как каша по стенке. Я так люблю лето!ЯРИК (кричит, высунувшись в окно). Я люблю Фредди Меркури-и-и-и! Пауза. СМИРНОВ (вновь впал в прежнее состояние). …холодно было… когда вспоминаю, начинаю дрожать… как ее сука Динга… (Засыпает.)ЯРИК (тоном доктора). Рассеянный склероз выражается в том, что больной, засыпает в неурочное время, например за обедом, и рискует плюхнуться лицом в тарелку с борщом и захлебнуться, что может привести к летальному исходу. Также, страдающие этой страшной болезнью могут уснуть, переходя улицу…КАТЯ (перебивает). Не смешно. Небольшая пауза. Выглядывает Мила. МИЛА (кому-то в комнатах). Когда она приехала, я тогда поняла, что вот только она! Она одна может меня спасти! Я же стояла в могиле одной ногой. Только она меня может вытащить и спасти! И я стала сахаджа-ойгой. Стала медитировать. В окне веранды появляется голова Ярика. МИЛА. А у ней, у Шри Матаджи Нирмала Деви вокруг головы такая аура – светится просто. А из пальцев у ней такие лучи-лучи-лучи! Представляете? (Закрывает глаза.) «Ом твамева сакшат шри махат ахамкара сакшат шри адишакти матаджи шри нирмала деви намо намах!» Ярик хихикает и передразнивает мимику Милы. МИЛА (Ярику). Чего ты ржешь? Вы вот можете не верить, а у меня, после этих ее сеансов, да после медитаций все-все чакры очистились напрочь. (Виктору.) Мне тебе чего-то сказать надо.ВИКТОР. Нет, я его пойду разбужу. Борисюк! Подымай якорь, а то заилится! (Решительно направляется в комнаты.)МИЛА (убивает комара у себя на щеке). Твари! Кровопийцы! (Уходит в комнаты.) Пауза. СМИРНОВ (просыпается). …я целовал ее в липкой темноте парадного, под лестницей, где густо пахло мочой и затхлой сыростью подвала…ЯРИК (что-то жует). Какие вы ужасы говорите, право слово!СМИРНОВ. …целовал ее, сомлев в нищенском, жалком тепле, исходящем от подъездной батареи, мои замерзшие руки, с одеревеневшими от холода пальцами, неловко, судорожно возились с пуговицей на ее пальто: пуговица не пролезала в слишком узкую, тугую петлю…ЯРИК. Вот с этого места, пожалуйста, поподробнее! (Влез в окно, продолжает жевать.)СМИРНОВ. …потом мои дрожащие не от холода уже пальцы… робко, медленно ползли по шерстяному, грубой вязки свитеру, повторявшему форму ее груди, шарили по спине, пытаясь проникнуть под заправленный в юбку свитер… желая ощутить упругую твердость и тепло кожи… «Погрей руки на батарее, – сказала она, – пальцы холодные».ЯРИК (хохотнул, подавился смехом и чем-то, что жевал, закашлялся. Катя несколько раз ударила его по спине. Ярик, наконец, прокашлялся, задышал отдуваясь). Кошмар какой-то! Чуть не околел… от этих ваших рассказов!СМИРНОВ. «Погрей руки на батарее. Пальцы холодные», – так она и сказала… (Улыбается.) Небольшая пауза. ЯРИК. А могла ужасная получиться гибель. Во цвете юных моих дней. Жуткое дело!.. Из-за каких-то сомнительных историй! Вот такая ерунда происходит в мире! Что вообще творится с этим миром?! Что-о-о?! (Выскакивает в окно.)СМИРНОВ. …у нее была красивая грудь… у нее была собака по кличке Диана… у нее было украинское имя… Оксана… она работала гардеробщицей в театре кукол…КАТЯ. Как-как ее звали?СМИРНОВ (наверное не услышал или не захотел отвечать). …я целовал ее под фонарем, качаемым метелью, и наши лица по очереди исчезали, попадая в полосу темноты… (Засыпает.) Пауза. Катя тихонько покачивается в кресле качалке, которое все поскрипывает. КАТЯ (смотрит в окно, на облако). Я люблю лето… Только комары замучили, замучили просто!.. (Уходит в комнаты.) Входят Виктор и Борисюк. ВИКТОР. Вот, Борисюк, скажи мне одну вещь, ты помнишь в одна тысяча девятьсот восемьдесят пятом году… Летом в начале. Нет – в мае! Однозначно! Мы с мужиками уселись на «Дне», на бережку, на бревнышке… Волгу видать, водичка плещется, теплынь, благодать, одним словом говоря! Бутылочка у нас, по-моему, «Столичная» была, и три банки трехлитровые с пивом. (Зажмурился от удовольствия воспоминания.) Дебаркадер на волжских волнах покачивается, «омики» к нему причаливают с отдыхающими. А мы водочку кушаем, пивко, опять же, свежайшее. Чехонькой вяленой, прозрачной, с жирком, сырками «Дружба», мы это дело закусываем, колбаска по два восемьдесят ломтиками на газетке... На той самой газетке, между прочим, – очень я это дело хорошо запомнил, – где постановление партии и правительства «О мерах по борьбе с пьянством и алкоголизмом»! Вот на той самой газетке, где постановление, – это я отлично запомнил. Это было что-то нечто! Из комнат появляется Мила. МИЛА (Виктору). Думаешь, он тебя слышит?ВИКТОР. Борисюк-ук! Алло! Ты все спишь, что ли на ходу?БОРИСЮК. А?ВИКТОР. Ворона-кума!БОРИСЮК. Что? (Зевает.)ВИКТОР. Выпить, говорю, не помешало бы. Однозначно. Пива! Или покрепче чего-нибудь.БОРИСЮК (апатично). Можно.ВИКТОР. Или того и другого. И можно без хлеба. (Смеется.) Оба уходят на улицу. СМИРНОВ (проснулся). …было холодно, очень, очень холодно… я носил отцово осеннее пальто на рыбьем меху… я сидел подле нее на стылом сиденье последнего трамвая и мучительно, до боли в паху хотел… согреться теплом ее тела… В окне вновь появился Ярик. ЯРИК (Смирнову). Ты боишься смерти? Memento mori, говорю. Страшно? (Помолчав.) Когда я был маленький, я хотел умереть, чтобы узнать что это такое… Интерес не пропал с годами. Что?КАТЯ (входит из комнат, Ярику). Что ты спросил?ЯРИК. Ничего. Не мешай нам беседовать о смысле небытия. Ты читала Кьеркегора?СМИРНОВ. …никогда не любил собак, никогда… (Заснул.)КАТЯ. Я не люблю «собачьи глаза». (Ярику.) Скажи, что ты собираешься дальше делать? ЯРИК (опять появился в окне). Ни за что не поверю, что тебя интересует, как я собираюсь растратить свою жизнь.КАТЯ. Тебя опять выперли из института… Сколько ты уже там учишься?ЯРИК. Я, Петя Трофимов, говорю: «Бандерлоги! Десять лет я водил вас на охоту!» КАТЯ. Ты загремишь в армию. Ты это понимаешь? (Убивает комара на лице Ярика.)ЯРИК. Ой! Больно же! До рукоприкладства докатилась, да?! Так ты, да?!КАТЯ. Тебя там убить могут, идиот. Ты это понимаешь?ЯРИК. У-гу. Ты читала Хайдеггера? Входит Мила. МИЛА. Я хочу пойти искупаться. Кто-нибудь со мной?ЯРИК. Вот! Кому суждено повеситься, тот не утонет.КАТЯ (Миле). После Ильина дня купаться нельзя. МИЛА. Наплевать сто раз. (Идет на улицу.)КАТЯ. И вода холодная и грязная. Б-р-р!СМИРНОВ (проснулся). …я целовал ее на скамейке в сквере… хлопьями шел снег, и лица были мокрыми от снега… или от слез… ее собака ошалело скакала и ловила зубами снежинки… все-таки она была глупая, эта полуторагодовалая сука… Небольшая пауза. Возвращаются Виктор и Борисюк. В руках у них пивные бутылки, сушеная рыба. Виктор достает из кармана четвертинку водки, ставит на стол. Они усаживаются за столом, открывают пиво, пьют, чистят рыбу, едят. ВИКТОР (выпив залпом бутылку пива). Уф! Наконец-то! Боже ж мой! Фух! Не пьянство, а лекарство! Борисюк меланхолично колупает рыбий хвост. СМИРНОВ. …у нее была смешная вязаная шапочка с козырьком… странная штука – воспоминание, возникающее из темноты комнаты, сгустившейся по углам в жирную тьму, которую, кажется, можно потрогать, но можно испачкать руки… БОРИСЮК (грустно). Я в юности знал одну женщину, которую звали Оюшминальда. ЯРИК. Скандинавка?БОРИСЮК. Отто Юрьевич Шмидт на льдине. ОЮШмиНаЛьда. Виктор смеется. Входит Мила, обмахиваясь огромным листом лопуха. МИЛА. Он теперь пойдет в тюрьму. Потому что дважды свою квартиру заложил. Она уже у него раз заложенная была, а он еще документы там подделал и по второму разу. Придется сидеть теперь, как миленькому.КАТЯ. Уже искупалась?МИЛА. Вода грязная. Холодная. После Ильина дня купаться нельзя. Пауза. СМИРНОВ. …не могу вспомнить ее имени, но помню ее глаза… они были карие…МИЛА (Виктору). Надо уже что-то делать со всем этим уже! Сколько можно уже! Надо же что-то уже… Я не в состоянии видеть его в этом состоянии! Краткая пауза. Мила выходит. Виктор идет следом за ней. СМИРНОВ. …как ее звали?ЯРИК. Оюшминальда. Пауза. СМИРНОВ. …она в театре кукол была кукольной актрисой… (Помолчав, и словно очнувшись.) А знаете, имя Катерина очень знаменательно для классической русской литературы…КАТЯ. Да уж… Все проститутки какие-то… Смирнов засыпает. Борисюк уходит. ЯРИК (уселся у ног Кати). Ты не права! Катерина Львовна вовсе не есть то, что ты называешь шлюхой. Да и Катюша Маслова не просто так себе потаскуха… а со смыслом. Не говоря уж про то, что Катерина из «Грозы» вовсе не блядь…КАТЯ. Не ругайся. (Встает, выходит на веранду.)ЯРИК (занимает место в кресле качалке). Я вовсе не. Я просто сказал: «блядь». Это совсем другое дело. (Пауза. Раскачивается.) Я не умею воспринимать все сиюминутно, могу разобраться только со своими воспоминаниями. Могу их классифицировать, выстраивать их по разделам, могу перетасовывать их, как мне вздумается, ретушировать, исправлять. Возвращается Катя, она едва слышно напевает. ЯРИК. Или память управляет мной, изменяет меня?.. Что?.. Воспоминания могут быть фальшивыми, как деньги. КАТЯ (Ярику). Ну-ка, брысь с моего места!ЯРИК (не реагирует). Почему-то у меня не получается быть счастливым сейчас и теперь… Только потом, воскрешая утраченные мгновения, я буду говорить: тогда я был счастлив. Тоска по невозвратному времени имеет горький, полынный вкус. КАТЯ. «Что пройдет, то будет мило». Брысь, кому говорят!ЯРИК. Эти облака, закат, этот необыкновенный свет я тоже буду вспоминать потом. Внесу эти мгновения в свой каталог воспоминаний, поставлю порядковый номер… КАТЯ. Если б у нас не было воспоминаний, мы были бы совсем-совсем несчастны.ЯРИК. Сейчас я пытаюсь запомнить цвет и запах дня, вкус ветра, то, как ложится свет на твое лицо… И уже сейчас меня охватывает грусть, взятая взаймы у будущего, грусть воспоминания об этих минутах.КАТЯ. Брысь! Ярик уступает ей место в кресле-качалке. ЯРИК. Мои воспоминания спорят друг с другом о своей значимости… Что?КАТЯ (едва слышно напевает). «Вэлкам ту зэ хотэл ин Калифорния…»ЯРИК. Там, в Калифорнии на берегу атлантического океана, о бхишку?, действительно есть великолепное здание из черного мрамора и слоновой кости, огромная башня из полированных бивней мамонтов и убиенных слонов. КАТЯ (напевает). «Сач э лонли плэйс, сач э лавли фэйс…»ЯРИК. И это не просто, ночлежка, дом колхозника, гостиница с рублевыми нумерами, с клопами и тараканами или пятизвездочный отель со швейцарами, боями в лифтах и горничными, похожими на Мерилин. Это такое место, о бхишку, куда все стремятся, но почти никто не может попасть, потому что это – Рай.КАТЯ. Я любила одного человека… Когда-то давно… И все время везде была эта песня! ЯРИК. Может быть, о бхишку, когда-нибудь мы тоже будем жить в номерах этого отеля и смотреть с высоты тридцатого этажа сквозь прозрачные хрустальные стены на изменчивый Пасифик оушен. Пауза. ЯРИК. Что ты тут делаешь? С остальными понятно: один бомж, другие беженцы. Со мной тоже. Я – от армии ховаюсь, да и вообще, мне здесь нравится… КАТЯ. Я подпольщица, я прячусь тут, скрываюсь… ЯРИК. От кого? От мафии? От ФСБ?КАТЯ. От царской охранки. От мужа. Он теперь меня ищет… Я стояла в комнате, а радио на кухне… и возникла эта музыка – «Отель в Калифорнии». Меня будто ошпарили кипятком, или кислотой, я смотрела, как слезает кожа… Так неожиданно, так странно. И я ушла. Когда он найдет меня, я не смогу вернуться.ЯРИК. Почему?КАТЯ. Не знаю. Все было… хорошо и славно, я даже научилась немножко, чуть-чуть любить его. Я сама не знаю, что со мной… Не знаю, что ему сказать, если он завтра найдет меня, появится… Не знаю, что ему скажу. А он обязательно найдет… Прячусь тут сама от себя.ЯРИК. Чтобы достичь счастья, о бхишку, нужно избавиться от желаний. Пауза. ЯРИК. Я подумал: я скончаюсь в сороковых годах двадцать первого века. Может, в пятидесятых, или в тридцатых. Забавно? И все мои знакомые, друзья, близкие, все-все кого я знал… даже ты… все умрут в этом промежутке. Забавно! Почему я подумал об этом?.. И почему эта мысль вызвала какое-то лихорадочное ощущение, почти радость?.. Я заживо погребен под своим будущим. Что?КАТЯ. Я ничего не сказала.ЯРИК. Все – помрем! И это радует! Короткая пауза. КАТЯ. Бедный, бедный мой мальчик. (Гладит его по волосам.)ЯРИК. Я тебя люблю.КАТЯ. Конечно…ЯРИК. Я действительно тебя люблю.КАТЯ. Я тоже тебя люблю, мой бедный, бедный, милый мальчик… (Целует Ярика.) Короткая пауза. ЯРИК. Иногда я хочу его убить.КАТЯ Т-сс! Молчи. Не надо ничего говорить. Входят Мила Виктор, потом Борисюк. ВИКТОР. Я тут припомнил одну чудненькую историю…МИЛА (жадно курит). Все продадим! И уедем! К черту! На север, там тоже Россия, нет этих магометан и дешевые ужасно квартиры. «Ом травема сакшат шри макат…»ВИКТОР. Так вот… Ну, так, когда легковерен и молод я был… То есть, значит, когда ходил по Волге…ЯРИК. Как Христос по водам? КАТЯ. Бурлаком?ВИКТОР. Борисюк, мне дадут сказать слово?МИЛА. Все-все-все это продадим! И я поеду в Индию! К Шри Матаджи! Она мне поможет! Я верю! (Закрывает глаза.) «Ахамкара сакшат шри адишакти матаджи…» (Выходит на веранду.)ВИКТОР. Так вот, мы со старпомом нашим в Самаре-городке поехали к девчонкам знакомым в общагу…ЯРИК. Нет повести печальнее на свете!..ВИКТОР (не обращает внимания). Ну понятно и естественно, что употребляли мы там всяческие разнообразные крепкие напитки, и тэ дэ и тэ пэ. Но не в том суть дела!.. Вот Борисюк, ты скажи, ты вот знаешь, что обыкновенная простая стоваттная лампочка Ильича, обладает удивительными свойствами? Знаешь ты?БОРИСЮК. Ну…ВИКТОР. Нет, ты знаешь, скажи?! Скажи!ЯРИК. Я знаю! Я! Лампочка начинает гореть, если ее вкрутить в патрон!ВИКТОР. Нет, брат! А дело – в следующем: если эту обыкновенную лампочку Ильича засунуть в полость рта широкой ее стороной, то вытащить ее оттуда не представляется физической возможности! Это научный факт и закон физики. Перемыкает там чего-то в челюстях... Одним словом говоря, – вышел у нас спор на эту тематику, видно, не очень, чтоб мало мы алкоголистической жидкости употребить успели, и старпом – возьми да и проверь! Взял и засунул лампочку Ильича себе в пасть! Однозначно! А вынуть-то – нельзя! Законы физики – незыблемы!.. как выяснилось… ЯРИК. Бородатая история.ВИКТОР. Представляете ситуацию? Что, спрашивается, делать?.. Поехали в травмпункт. На трамвае. Ага. Народ на нас пальцем показывает: два здоровых лба, а у одного – лампочка в зубах! Значит, приперлись мы в травмпункт, а там врач дежурный токо-токо после института, видно. Он с лица посерел, и сделать, главное, ничё не может. Катя выходит. ВИКТОР. У старпома уже всю челюсть перекосоё… свело, иным словом, рожа, как у рака, красная, слюна капает. Ну, доктор наш давай по телефону профессору какому-то названивать, тот ему по телефону же объясняет, мол, где-то под челюстью (ощупывает свою челюсть) есть такая точка, на которую если нажать, то челюсть сама, значит, отвалится. Автоматически. Наш доктор своими ручонками трясущимися челюсть старпому ощупывает, потом обливается. Но нашел-таки, и как нажмет, челюсть у старпома как отвалится! (Показывает.) Это было что-то нечто!ГОЛОС МИЛЫ (с веранды). Все ты врешь!ВИКТОР. Лампочку вытащили, освободили человека. Только хайло у старпома не закрывается. Однозначно! Но выпить можно, а это главное. Поехали, значит, назад, поймали тачку, едем. А командир за рулем все в зеркальце на нас косит. Потому как я угораю, а старпом сидит – рот не закрывается и лампочка в руках. Ну, слово за слово, мы ему эту историю и расскажи. В лицах. А водила смех смехом, слушает – не верит. Вот, говорит, ерунда какая происходит, вы меня, мол, ребята, подкалываете. Чтобы стоваттку из хлебальника не вытащить! Я ему: а ты попробуй! Он без лишних, значит, разговоров – хвать у старпома лампочку – хрясь! – и себе в ротовую полость! Однозначно! А законы физики! Нельзя вытащить!БОРИСЮК (задумчиво). Неужели нельзя?.. ВИКТОР. Законы физики, говорю!ЯРИК. Может, попробовать?ВИКТОР. Таксист за рулем с лампочкой в зубах – представляете кадр? Это было что-то нечто! Так и пришлось нам взад обратно в больничку возвращаться… (Выпивает, закусывает.) Небольшая пауза. ЯРИК. А в чем мораль?ВИКТОР. Просто – случай из жизни, и все.ЯРИК. Не суй в рот, что ни попадя? Так, по-моему, следует понимать суть этой удивительной и жутко поучительной истории? Правильно? БОРИСЮК. Неужели, впрямь, нельзя вынуть?ГОЛОС МИЛЫ (с веранды). Он все врет!ЯРИК. Да, переживательная история.ВИКТОР. Жизненная. Проверять не советую. Законы физики! Пауза. ЯРИК. Мне иногда кажется этот дом очень страшным. Словно в нем живут привидения. Ты – например. Или он. (Кивает на спящего Смирнова.) Все – привидения. И только я один затесался к вам по нечаянности. Что?КАТЯ. Я ничего не сказала.ЯРИК. Я чувствую себя героем эпоса, случайно попавшим в мыльную оперу, в сериал… КАТЯ. Я, по-твоему, персонаж сериала?.. Впрочем, ты прав.ВИКТОР (глядя на Смирнова). Может, его в комнату… положить… там, я не знаю, на кровать что ли?..ЯРИК. А еще мне кажется, что кроме нас в этом доме живет кто-то еще. Мне кажется, что порой я слышу их голоса… У тебя не бывает?..КАТЯ. Не пугай меня, пожалуйста. Пауза. МИЛА (входит из комнат). Зачем я поперлась тогда на Кавказ этот? Жили бы себе сейчас спокойно… А теперь ни кола ни двора, живем приживалами… Сколько еще это может продолжаться?! (Всхлипывает.) Входит Борисюк. МИЛА. Почему я от тебя ушла, Борисюк?БОРИСЮК. Не помню. Катя уходит в комнаты. ВИКТОР. А кому легко? Правильно я говорю, Борисюк? Ты, наверно, нарадоваться не мог, когда она от тебя сбежала? (Ухмыляется.) Нет, ты скажи, ты признайся!БОРИСЮК. Не помню. (Пауза.) Я как изношенные рваные джинсы… Симметрия – эстетика дураков. Живая клетка – ассимитречна. Все неживое – строго симметрично, то есть, гармонично. Меня выперли из моей квартиры. Угрожали, а я испугался. Я не хотел опять попасть в больницу на Нагорную. Облапошили, дали гроши за мою хрущевку, когда я подписал все бумаги. Сказали, скажи спасибо, а если что – вообще прикокнем, а труп, если случайно найдут, невозможно будет опознать… Жизнь – стремление хаоса стать гармонией, симметрией, недвижимым, статичным порядком. Мне некуда идти. Но я еще не могу умереть… еще нужно прожить какое-то количество времени, перекантоваться в зале ожидания… Дождаться поезд, который увезет туда, откуда не возвращаются, где хорошо, спокойно и есть надежда. Жизнь – пограничное состояние между хаосом и порядком. МИЛА (Борисюку). Ты опять попадешь на Нагорную. Отвезут тебя туда, добьешься своего, дождешься своего трамвая. Из комнат раздается музыка – «Отель в Калифорнии». Ярик уходит с веранды. Мила садится в кресло-качалку. Качалка жалобно скрипит. СМИРНОВ (проснулся). …спектакли заканчивались рано… но уже было совсем темно, уже выпал сырой снег и тут же превратился в грязное месиво, которое чавкало под ногами… было холодно… я помню… она жила на окраине и нужно было ехать в холодном, надсадно гудевшем троллейбусе долго-долго… помню, как она прикладывала свою теплую ладонь к стеклу, сплошь покрытому бархатным слоем инея, а потом почти прижималась щекой к этому отпечатку, вглядываясь в черноту ночи, сквозь которую мчал троллейбус… Пауза. ВИКТОР (чистит рыбу). Эх, хвост-чешуя!СМИРНОВ …я не помню ее имени… я не могу уснуть, мучаюсь, пытаясь вспомнить, как ее звали… и – не могу…ВИКТОР (Смирнову). Шел бы ты это…отдохнул… в самом деле, а?..СМИРНОВ. …может быть, ее звали Катя?.. Небольшая пауза. ВИКТОР (уплетает рыбу, запивает пивом). Я вот сейчас воскресил в памяти одну дивную историю из тех, значит, времен, когда я на почте служил ямщиком! (Смеется.) В окне появляется голова Ярика. ЯРИК. Когда водка стоила три шестьдесят две, а в магазинах стояла черная и красная икра – бочками!ВИКТОР. Да, ну и стояли бочки с икрой! ЯРИК. «И благодарного народаЯ слышу голос: «Мы пришлиСказать, где Сталин – там свобода,М-м-м… и величие земли!» Голова Ярика исчезает за окном с грохотом. ВИКТОР. Были бочки! Были! Скажи, Борисюк! Я вот таким вот салажонком был, а помню все отличным образом, потому что голодный был, а в магазинчике запах стоял такой… сытный… Были бочки! И водка – три шестьдесят две! И метро – гривенник! И медицина бесплатная! И на курорт поехать на южный всякий берег Крыма!.. Было! Появляется Катя. ВИКТОР. Но не в том суть дела!СМИРНОВ (проснулся). Мне сегодня приснилось, что умерла Розалия Зиновьевна.КАТЯ. Какая Розалия Зиновьевна?СМИРНОВ. Розалия Зиновьевна, наша соседка с первого этажа. Мне приснилось. Что она умерла. КАТЯ. А! Ей было сто три года. Она умерла еще в прошлом году. МИЛА. Это у которой дочь что ли идиотка?СМИРНОВ. И дочь ее тоже умерла в моем сне… Они обе умерли, и обе лежат в гробах. Два гроба стоят на табуретках. И какие-то цветы и женщины в черном… КАТЯ. Сто три года! Ужас!СМИРНОВ. Я проснулся…ЯРИК. Надо умирать молодым!СМИРНОВ. …и мне было страшно.КАТЯ. А ее слабоумная дочь умерла еще раньше. Не помню когда.МИЛА (раскачивается в кресле). Эту я хорошо помню. Такая рыхлая. Лицо как опухшее, отечное. Всегда сидела на скамейке у подъезда в платочке в горошек. В чулках всегда, жара не жара… Ненормальная идиотка.КАТЯ. Я помню, я ее боялась. Старалась поскорей прошмыгнуть мимо ее скамейки… СМИРНОВ. Почему вдруг этот сон? Наверное, я умру скоро.МИЛА. И Розалию я помню. Сухонькая старушонка с горбом. Мы же у вас тогда на той квартире года два, наверно, жили?.. Ты помнишь, Борисюк? КАТЯ. Я помню, у нас на двери был звонок механический, который нужно было поворачивать, как заводную игрушку, за такую штучку, крутишь ее, и раздается треньканье. Мне ужасно нравился этот железный звук!ГОЛОС ЯРИКА (поет). «Боже, как давно это было, помнит только мутной реки вода, время, когда радость меня любила… м-м-м… ла-ла-ла-ла…»КАТЯ. А еще там были огромные потолки в той квартире… И лепнина…СМИРНОВ. …она выгуливала свою овчарку, и мы старательно обходили лужи с плывущими в них отражениями фонарей… КАТЯ (проводит рукой по щеке Смирнова). Тебе нужно побриться. Напомни мне, хорошо?СМИРНОВ. Напомни… (То ли усмехается, то ли всхлипывает.) Ты просишь о невозможном.БОРИСЮК. Двадцатого июня тысяча девятьсот шестьдесят девятого года Армстронг и Коллинз высадились на Луне.СМИРНОВ (тихо). Я скоро умру… Я не хочу умирать… не хочу быть обузой, я представляю как отвратительно… то, что я сейчас из себя представляю… (встает, громко) моя старость, беспомощность отвратительны, как и боль… (почти кричит) и мне отвратительна ваша жалкая жалость!.. Смирнов едва не падает. Виктор успевает подхватить его, поддержать. Вместе с Катей усаживают его в кресло-качалку. СМИРНОВ. …я разлагаюсь, как моя память… как ребенок пускаю слюни на воротник… мне отказано даже в том, чтобы помнить тех, кого любил… (Плачет.) Простите меня… Потерпите. Я скоро умру… Совсем скоро. (Засыпает.) Пауза. Все говорят тихо. ВИКТОР. Эх, хвост чешуя, не поймал я ничего!МИЛА. Сколько еще это может продолжаться? А?!..КАТЯ. Мы все только и ждем, когда он умрет. О чем-то говорим все время, говорим, и – ждем… Пауза. МИЛА. Я консультировалась с юрисконсультом в юридической консультации, по этому вот вопросу. Он мне объяснил все досконально что, где и почем.КАТЯ. Я не хочу об этом слышать! Ты слышишь?МИЛА. А я? Думаешь, мне нравится?.. Сидим тут, как проклятые все! Как зеки, как зверинец, прям, какой-то! Входит Ярик. Он и Мила говорят одновременно. ЯРИК. «Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог, он уважать себя заставил…»МИЛА. Наследниками первой очереди являются только прямые родственники…КАТЯ (резко). Перестаньте! Пауза. МИЛА. А мне?.. Что ты думаешь?.. Мне – легко?! Конечно! Мне – лучше всех!КАТЯ. Я завтра уеду. МИЛА. Конечно! А его на нас тут бросишь, чтоб мы тут одни с ним, значит, нянчились, а когда он помрет, наконец, чтоб на все готовенькое потом явиться-не-запылиться? Пауза. КАТЯ. Ты… боишься, что я буду претендовать на наследство?.. Да?! МИЛА. Наследниками первой очереди являются только прямые родственники. А мы все – седьмая вода на киселе!КАТЯ. Ты, правда, думаешь, что я… Мне не нужно… Ничего!МИЛА. Как же! Не нужно!КАТЯ. Этот дом, что ли, мне нужен, по-твоему? Да?! Или – что?МИЛА. Я все у этого лысого хрыча-юриста выяснила. А прямых родственников у него нету никого. Только мы. Но все равно лучше, чтоб завещание…КАТЯ. Завтра же! К черту! Надоело!.. (Уходит.)МИЛА (Виктору). И ты! Ты – тоже! Думаешь, мне тут сладко приживалкой жить?!.. (Плачет.)ВИКТОР (с досадой). Я говорил: не надо уезжать…МИЛА (сквозь слезы). Да, надо было там остаться, чтоб всем нам глотки перерезали, кишки выпустили, чтоб за яйца тебя подвесили… Они же ненормальные там все, магометане, фанатики, джигиты хреновы!.. (Уходит.) Виктор идет за ней. СМИРНОВ (проснулся). …в моей памяти все больше пустоты, она становится как чистый лист… Все крошится, рассыпается, как ветошь… Из снов исчезают звуки и краски. Забываю запахи, лица. Память худая, как решето… Сначала я забуду эту девушку, которая уже стала безымянной, потом и ее собаку. А потом забуду все, впаду в забытье… и тогда… (Клюет носом.) Ярик подходит к Смирнову сзади. Пауза. Ярик с силой раскачивает кресло-качалку, так что та едва не опрокидывается. Смирнов вскрикивает и просыпается. Ярик резко останавливает движение кресла-качалки, быстро выходит. Конец первого действия. …о своем прошлом все они, без исключения, говорили с восторгом, о настоящем же – почти с презрением… ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ Вечер. Большая комната внутри дома. Камин. Винтовая лестница на второй этаж. Дубовая отделка. Комнатный рояль. Искусственный цветок в углу очень похож на живой. Перенесенное с веранды кресло-качалка. Марлевые занавески, такие, что и на дверях на веранде, тщетно развешаны от комаров.Откуда-то снаружи доносится, становится то громче, то тише песня «Queen» – «Rain must fall». КАТЯ. …Помните – пионерские галстуки! «Пионер запомни!… – э-э-э, он чего-то там, – …был!» М-м-м… «Ведь его носила Зоя, Кошевой его носил!»ЯРИК (подхватывает). «Гоп-стоп Зоя, кому давала стоя!» (Отдает пионерский салют.) «Коль не бьешь ты кобеля по мохнатой мордочке, значит, будешь звеньевым в октябрятской звездочке!»МИЛА. Сперва я уехала в Казахстан. Шофером работала на микроавтобусе, возила вахтовиков на точку. Потом вернулась, и в сборной заводской была, в автогонках участвовала. Штурманом. Вот тогда – да! Это было здорово! А уже потом уехала на этот Кавказ чертов. А в Казахстане там пустыня кругом и одни мужики. И такое небо ночью – черное-пречерное и звезды там наверху… и если смотреть все время наверх, то можно все-все понять… про жизнь эту дурацкую… И стать как Шри Матажджи. Небольшая пауза. ВИКТОР. Борисюк, а ты помнишь Лариску?БОРИСЮК. Нет.ВИКТОР. Ну, Лариску! Боже мой! Ларку! Ну?БОРИСЮК. Нет.ВИКТОР. Да, нет, ты помнишь, просто забыл! Лариса! Маленькая такая, шустренькая. Глаза голубые. Нет, вру, серые у ней были глаза. Ножки – ухватиком, морда – сиськой. Ты не можешь ее не помнить! Однозначно.БОРИСЮК. Не помню.ВИКТОР. Да помнишь! Ты с ней спал. Волосы короткие, под мальчика стрижка была. А когда улыбалась, у ней верхняя губка так вздергивалась. (Показывает.)БОРИСЮК. Не помню.ВИКТОР. Ты спал с ней, говорю. Ножки – ухватиком. Вспомни!БОРИСЮК. Не помню.ВИКТОР. Правда, не ты один с ней спал. Но не в том суть дела. (Ухмыляется.) Заводная такая! Это было что-то нечто! Как же ты ее не помнишь?БОРИСЮК. Не помню…ВИКТОР. Да как так не помню?! Как так – не помню?БОРИСЮК. Нет! Не помню… ничего не помню. Сосем ничего. Совсем-совсем. Не помню…КАТЯ. Мне бы такую память!БОРИСЮК. Не знаю, может быть, так лучше. Ничего не помнить?.. Я боюсь прошлого почти так же, как будущего. Будущее известно, а прошлое неотвратимо. С прошлым трудно примириться, его трудно принять таким, какое оно есть. Там более, что оно все время меняется, как Протей…МИЛА. Борисю-ук! БОРИСЮК. Оно меняется, вместе со мной, ибо я тоже все время меняюсь. С меня все время осыпаются ороговевшие, мертвые чешуйки кожи, как песок сыпется в песочных часах…МИЛА. Улица Нагорная! Небольшая пауза. ВИКТОР. Борисюк, а ты помнишь «Каберне» по рублю восемьдесят, кажется… Как мы пили его из горла в подъездах!..КАТЯ. Я любила леденцы-монпансье в круглых железных коробках, которые отец привозил из Москвы. И лимонные дольки! И эскимо!МИЛА .А мне нравился пломбир по сорок четыре копейки. Половинка – двадцать две.ВИКТОР. А «Далляр»! А болгарские эти «Меча кровь»?!БОРИСЮК. Одри Хебберн умерла в январе тысяча девятьсот девяносто третьего года.ВИКТОР. А венгерский портвейн «Новая заря», а «Изабелла»! Ты помнишь, какая, блин, была «Изабелла»?! Не нынешнего зубчаниновского разлива, оно играло на солнце, оно имело букет!.. Однозначно!МИЛА. А что стало со сгущенным молоком? Раньше оно было густым-густым!ЯРИК. Раньше? До Рождества Христова?БОРИСЮК. Будущее пожирает прошлое.ВИКТОР. А сказать за коньяк! Этот говенный «Слычнев бряг», который теперь в рот не возьмешь, хуже первача, тогда вполне приличный был бренди!КАТЯ. Я любила «Токайское»! И «Варну»!ВИКТОР. А уж про армянские, азербайджанские коньяки – молчу!МИЛА. А я любила всегда все сухое! – «Рислинги». «Советское шампанское» – брют.ВИКТОР. Борисюк, а «Листопад» по рубль двадцать, помнишь, а? Яблуха-гнилуха! «Осенний сад»! «Огнетушители» в бутылках шампанских!.. (Смеется.)ЯРИК. Да! Есть о чем вспомнить на свалке!МИЛА. «Наполеон» тогда стоил сорок рублей.ВИКТОР. Однозначно! И, я вам скажу, не польского разлива.МИЛА. Сорок рублей, как французские духи. Безумные деньги! Маленькая пауза. КАТЯ. Я помню ушами. Голоса, звуки, музыку. Услышу какую-нибудь песенку, и накроет, как волной-цунами… и тонешь в воспоминаниях…ЯРИК. Слуховая память. У меня тоже бывает…КАТЯ. Помните – «Бони М»!ЯРИК. «Куин»! Фредди Меркури!МИЛА. А итальяшки!.. ВИКТОР. Барды! Однозначно!ЯРИК. Пра-ильно! Тех, кто слушает Пинк Флойд – гнать поганою метлой!МИЛА. Как я любила «Аббу»!КАТЯ. А я как! Поют вместе: «Мани-мани-мани!!!» ВИКТОР (поет с хрипом, подвыванием, подражая). «И не церковь и не кабак, и ничего не свято!» КАТЯ и МИЛА (вместе). «Мани-мани-мани! Маст би фанни! Ин зе рич менс ворлд!»ВИКТОР. «Нет, ребята, все не так, все не так, ребята!»ЯРИК (поет) «Что тебе снится, крейсер Аврора-а-а…» Маленькая пауза. КАТЯ. У меня была немецкая фарфоровая кукла. Я называла ее Милой (Миле), в твою честь, между прочим.ВИКТОР. Я до армии с катка не вылезал! (Трогает свой нос.)ЯРИК (Кате). А помнишь моих солдатиков?!КАТЯ. Ты расстреливал их из какой-то пушки, заряжал ее карандашами!ВИКТОР. Мне там нос сломали! На катке. Однозначно! (Смеется.) Коньками. Тогда были такие локальные войны двор – на двор, район – на район…ЯРИК. Это были настоящие коллекционные оловянные солдатики в форме английской армии времен Войны за независимость!ВИКТОР. И меня, значит, подкарауливает после катка компания, спрашивают: «Пацан ты откуда, кого знаешь?», а потом начинают меня лупить со всей дури, коньками – в нос. С тех пор у меня боксерский нос… (Смеется.) Вот – была жизнь!..МИЛА (Виктору). У тебя был велик? У меня был с такими шинами широкими, звонок на руле. Я каталась по двору, мы тогда возле Троицкого рынка жили, и ко мне подходит цыганка, ее все-все знали, она постоянно мимо ходила на базар, и боялись, потому что она ведьма была. Она ко мне подходит… а она была страшная, и просит воды ей, и я пошла, принесла, но пить не стала она, а чего-то такое… пошептала… что-то в кружку бросила и говорит: смотри. Я гляжу, и все так мутно, а потом такая картинка… вроде женщина сидит… в сиреневом платье. У нее каштановые волосы короткие, глаза серые, большие и она красивая очень, а кругом полно мужиков, ну очень просто много. Только лица так нечетко… А цыганка говорит: вот это ты, а эти все – те, которые у тебя будут… А еще потом говорит, тебе дурную кровь вольют и вселится в тебя нечистый дух… Потом я не помню что… и вдруг вижу вода загорается в кружке, вспыхивает… и горит – вода! Представляете?! Откуда-то долетает проигрыш из «Отеля в Калифорнии». КАТЯ. Когда слышу этот ветхозаветный мотив… словно погружаюсь в прошлое, как в прорубь камнем… Неправда, что нельзя дважды войти в одну и ту же воду. Можно входить трижды, много раз, пока не останешься совсем без кожи, потому что это даже не вода, а серная кислота… или пока не захлебнешься…ЯРИК. Я помню, как я стоял в подъезде перед почтовым ящиком, и у меня дрожали руки.КАТЯ. Эта музыка была вокруг и внутри… везде!… когда любила одного человека. Как давно-давно-давно это было! Боже мой!ЯРИК. Дрожали руки, и я никак не мог прочитать ее отвратительно аккуратный, ужасно ровный, красивый, каллиграфический почерк на конверте, который не хотел рваться, и бисерные буковки трепетали в моих трясущихся пальцах, перекатывались, по листу, вырванному из ученической тетрадки для прописей, как серебряные шарики ртути и не складывались. А когда они все-таки соединились в слова, и я смог прочитать, я долго-долго не мог уяснить их смысл.КАТЯ. Я очень четко помню: на другой день после Пасхи было ужасно тепло в том году, помню, что его губы были горячие-горячие, и от его щетины на коже оставались розовые полосы, он отращивал бороду, было щекотно и колко.ЯРИК. А когда, наконец, и смысл слов был открыт, мне ужасно захотелось подняться на лифте на последний этаж. И выпрыгнуть из окна. Я надавил кнопку вызова, и она загорелась, как красный воспаленный глаз, лифт утробно завыл, просыпаясь, задрожал и поехал, дверки его разверзлись с чавканьем, как беззубая пасть, готовая поглотить меня… Но тут приоткрылась дверь, и какая-то бабка, выглядывая в щель, обложила меня отборными матюгами, за то, что я, якобы, помочился в лифте. Что? (Выскакивает в окно.)КАТЯ. Когда я слышу эту дурацкую песню, мне кажется… что любовь жива, выжила после всего-всего, чем я пыталась отравить, задушить, заглушить ее. И я будто все заново переживаю. Это больно. Пауза. КАТЯ. Мы как нищие, которые делятся, словно объедками, своими воспоминаниями. (Выходит.) Пауза. МИЛА. Нужно делать что-то же! Нужно что-то делать! Что-то делать!ВИКТОР. Лыко да мочало, начинай сначала!МИЛА. Я не могу… видеть его в таком состоянии. ВИКТОР. Что – делать?МИЛА. Он же мучается – смотреть тошно. Пауза. МИЛА. Шри Матаджи Нирмала Деви, помоги нам! Надо как-то помочь…ВИКТОР. Как? Мила не отвечает. ВИКТОР. А чего тогда… говорить?МИЛА Шри Матджи Нирмала Деви учит: смерти нету, а только превращение в круговороте этой… сансары, а высшее блаженство – нирвана – выход из круга вечного перевоплощения, нужно выйти из круга, нужно порвать цепь… Но вперед нужно дойти весь круг до конца, очиститься чтобы… ВИКТОР. Что городишь?МИЛА. Надо завещание… Мне надо лечить кровь. Надо ехать к Шри Матаджи. Только она меня может спасти и избавить.ВИКТОР. Голову тебе надо подлечить. Ты вон все Борисюку говоришь, что он на Нагорную попадет. Так вы там оба скоро очутитесь! Однозначно! Вы тогда в одну палату проситесь.МИЛА. Надо, чтоб он от этого своего воплощения освободился…ВИКТОР. Чего?МИЛА. Надо дать ему это… хаому… блаженный напиток небытия.ВИКТОР. У тебя совсем котелок не функционирует, а? МИЛА. Мы все продадим тут. Возьмем хорошие деньги. И уедем в центральную Россию, в деревню, к черту, в глушь. Там только одни русские. И дешевые дома. И отрицательная, зараженная энергия не происходит. Мне голос говорит, что нужно сделать. ВИКТОР. Не понял?..МИЛА. Он уснет. Тихо. Как дитё. И все. Ему хорошо будет. Небольшая пауза. ВИКТОР. Ты его отравить что ли хочешь?МИЛА. Мне надо кровь лечить.ВИКТОР. Ты – дура совсем?! А? Однозначно – дура! Ты!.. Это что-то нечто!.. С веранды входит Борисюк. Пауза. МИЛА. Он уснет просто. Все равно он все время спит и так. Для него же лучше! Шри Матаджи, помоги нам!ВИКТОР. Борисюк, ты знаешь, чего она учудить удумала?!БОРИСЮК. Я слышал. Короткая пауза. ВИКТОР. Ее на Нагорную надо срочным порядком! Однозначно!МИЛА (с закрытыми глазами). Шри махат ахамкара сакшат!ВИКТОР. Вот! Видишь?! Во-от!БОРИСЮК. Эвтаназия.ВИКТОР. А?БОРИСЮК. Прерывание жизни. Неизлечимо больных, страдающих от мучительных болей, усыпляют, как больных животных. Называется – эвтаназия. Короткая пауза. ВИКТОР. Как собак?БОРИСЮК. Не знаю, может быть, это на самом деле гуманно.МИЛА. Он теперь все время мне шепчет в ухо. Все время. Я больше не могу.ВИКТОР (Борисюку). И… что?.. ты предлагаешь… его, как собаку – усыпить, а?.. Ты – тоже?..БОРИСЮК. Я тоже думал... А потом – себя. Зачем нам жить еще? Все равно уже ничего не будет. Ничего.ВИКТОР. Вас с ней обоих надо… усыпить тоже! Эвтаназия! Тронутые оба! В одну палату! Это что-то нечто! Небольшая пауза. БОРИСЮК. Элвис Пресли умер в…ЯРИК (входит). Что там говорить за Элвиса Пресли, когда Бог!.. – умер! Небольшая пауза. ЯРИК (декламирует). Ленин умер – Сталин плачет,И рыдает Берия.Как Буденный лихо скачетСмерти кавалерия!БОРИСЮК. Я как изношенные, старые, рваные джинсы, которые жалко выбросить.ЯРИК. Я – герой эпоса Нового Времени. «Всем попробовать пора бы, как вкусны и нежны крабы!» Небольшая пауза. КАТЯ (входит). А где Смирнов? Наверху?ЯРИК. Он умер. Очень короткая пауза. КАТЯ. Что?!!МИЛА. Когда?! Долгая пауза. Катя встает, но снова садится. ЯРИК. У него дверь была открыта, я заглянул. Он лежит, отвернувшись к стене, и не дышит. Я дотронулся – он холодный. Маленькая пауза. ВИКТОР. Отмучился.КАТЯ. Что теперь… делать?..ВИКТОР. Надо выпить. А, Борисюк?ЯРИК. Он умер во сне.МИЛА. Продадим дом, деньги разделим…КАТЯ (кричит). Мне не нужны деньги! Не нужны деньги!! ЯРИК (Кате). Успокойся.КАТЯ. Надо что-то делать…МИЛА. Я все узнала в юридической консультации. В права наследования вступают через шесть месяцев.КАТЯ. Нужно кого-то вызывать? Врача? Скорую?МИЛА. Уедем отсюда! Все-все продадим! Я узнавала. Можно продать хорошо!ВИКТОР (Миле). Это не ты, часом?..КАТЯ. Милицию?ВИКТОР. Надо выпить.МИЛА. Уедем к чертям! На Дальний Восток. Там дешевые квартиры. Очень. Там тоже Россия. Живут русские. ЯРИК (Миле). Там – китайцы…МИЛА. Пусть лучше китайцы! Они тоже йоги-сахаджи.КАТЯ. О чем вы говорите?!МИЛА. Поеду к Шри Мададжи. Мне надо лечить кровь.ЯРИК. Лучше – в Калифорнию. Поселиться в отеле на берегу Тихого океана…КАТЯ. Он же умер! Умер!..БОРИСЮК. Норма Джин Бейкер умерла в 1964 году.КАТЯ. О чем вы все говорите?!! (Плачет.) Пауза. Сверху спускается Смирнов. Он тяжело ступает, с усилием передвигает ноги, опирается руками о стену и перила. СМИРНОВ (виновато). Я забыл палку. Продолжительная пауза. МИЛА. Живой…КАТЯ (плачет, Ярику) Ты… Ты!..ВИКТОР. Теперь точно – надо выпить!СМИРНОВ. Мне приснилось что-то, чего я не помню… Но я помню, что снилось что-то хорошее. Я был счастлив во сне…БОРИСЮК. Время – есть последовательность движения вещества – энергии в энтропии.СМИРНОВ (виновато). Помогите мне… я хочу выйти на веранду… Не кремируйте меня. Я не хочу, чтобы меня сожгли, я боюсь огня… даже мертвый, я буду бояться сгореть... Я хочу лежать в земле, в глубокой сухой могиле, в гробу, по христиански… Пусть будут червячки, букашки, козявки, пусть они помогут моей плоти стать землей… Я хочу стать землей… Помогите мне… Пауза. СМИРНОВ. Пожалуйста, не кремируйте меня! Виктор выводит Смирнова на веранду. КАТЯ (Ярику). Зачем ты?.. Зачем?ЯРИК. Мне показалось! Он не дышал. Мне показалось!.. (Уходит.) Небольшая пауза. МИЛА (с закрытыми глазами). Шри Матаджи Нирмала Деви учит: сахаджа-йоги должны быть прекрасны во всем: и в своих манерах и в своем характере и в отношениях с другими людьми… (Уходит наверх.) Небольшая пауза. ГОЛОС СМИРНОВА (с веранды). …было лето… жарко… почему так жарко?.. у нее была идиотская соломенная шляпа-сомбреро, тогда носили такие с огромными полями… и солнцезащитные очки… мы лежали на берегу, в тени дерева и смотрели за Волгу… травинкой, каким-то стебельком, она писала на моей голой спине буквы, а я силился угадать слова… он был такой пушистый стебелек, было нестерпимо щекотно… Мне показалось, она написала: «Я люблю тебя»… у нее была собака…КАТЯ (Смирнову). Тебе плохо? Врача?ГОЛОС СМИРНОВА. …сколько мусора в этом черепном ящике… какие-то глупости, нелепости, как случай с ее сукой, что укусила меня… хлам, который тщательно собирается… может, совсем ничего не забывается... и пылится, как в темном чулане, всю жизнь, чтобы потом сгинуть… или нет?.. что будет с моими воспоминаниями, когда я умру?.. Кресло-качалка поскуливает, как щенок. ГОЛОС СМИРНОВА. …весь город пропах черемухой… влажная майская ночь… ее звали Марина… я помню…ГОЛОС ВИКТОРА (с веранды). «Водка прелестна, водка прекрасна.Тот, кто не пьет, поступает ужасно.Душу она согревает твою.Если же водка мешает работе…Брось ее на хрен!.. Работу свою!»ГОЛОС СМИРНОВА. …наверное, она уже умерла… ее собака… сдохла… животные попадают в рай… впрочем, они и так пребывают в раю, ведь их оттуда не изгоняли… мое прошлое отравлено настоящим, как сточные воды отравляют чистый источник… я помню, как ее сука щерилась своей страшной пастью, с желтоватыми клыками и ярко-алыми деснами а потом бросилась, на меня, и ее челюсти сомкнулись на моем горле… Ярик быстро проходит через комнату, выходит на веранду. Входит Виктор. Он нетвердо стоит на ногах, широко и глупо улыбается в руках у него четвертинка водки, к которой он периодически прикладывается. ВИКТОР (смеется; громко). Что вы делаете? А?! Уже сговорились, как сделать – кык?!.. Я вот тут припомнил одну ужасно чудненькую, восхитительную историю!КАТЯ. Я прошу: не кричи! ВИКТОР (шепотом). Был у нас во дворе один такой смешной пацан по кличке «Сережа-Бубон». Немножечко идиот, в медицинском смысле. Мы над ним, конечно, изгалялись, как умели. И помнится, как-то развлекались мы тем, что кидали в бутылку, где на донышке чуть-чуть воды, кусочки карбида. Карбид шипел, образовывались такие пузырьки, в общем, нам это нравилось прочему-то. И подговорили дурачка. Бубон-Сережа берет, значит, бутылку с карбидом и засовывает ей в горлышко, свой кочедык…ГОЛОС ЯРИКА (с веранды). Что он засовывает? ВИКТОР. Елду, по-русски говоря, извиняюсь за выражение. Во-от. Засунул, значит, и трясет этим хозяйством с бутылкой вместе. А законы физики, опять же, происходят неумолимо. В смысле, что карбид в воде газ выделяет, а поскольку доступ кислорода через горлышко перекрыт бубоновым причинным местом, кислород выгорает, образуется вакуум. И от этого дела Бубонов орган расперло, он в бутылочном горлышке застрял, вытащить его нельзя, бутылка у него между ногами болтается, он испугался, давай орать, как резаный, побежал… Представляете кадр: он бежит, а между ног бутылка! (Смеется.) Это было что-то нечто!ГОЛОС ЯРИКА. Почему, о бхишку, твои истории… всегда связаны с ситуацией ущемления, самопленения, глобально – не-свободы?.. А конкретно локализуются в орально-генитальных областях?.. Это симптоматично! Что по этому поводу говорит твой психоаналитик?.. Вы читали Эрика Фромма? Небольшая пауза. ЯРИК (входит; громко). Надоела мне эта жизнь дурацкая! Хочу другую-у-у! Сверху спускается Мила. МИЛА (зевает). Спать не могу. Что тут у вас происходит опять? (Зевает.)КАТЯ. Что мне делать? СМИРНОВ (появился в дверном проеме, держится за косяки слабо улыбается). Боюсь, я не смогу умереть, пока не вспомню, как ее звали.ЯРИК. Слезятся маленькие глазки у крокодильчика без ласки… Катя усаживает Смирнова в кресло-качалку, подтыкает плед. Смирнов засыпает. МИЛА. Обратно светопредставление?ВИКТОР. А вот кто мне скажет: почему я пью водку? А я отвечу почему! Потому, что мне нравится! (Смеется.)КАТЯ. Тише! Он уснул… Короткая пауза. Катя выходит на улицу. МИЛА (Виктору). Иди спать тоже, пропойца!ВИКТОР. Борисюк, ты спишь? Ты где?! Борисю-ук! (Уходит на улицу.) МИЛА. Вот дураки – Богу печаль. Пауза. С улицы входит Борисюк. В руках у него желтые осенние листья, сухие стебельки бывших цветов. МИЛА. Еще один тронутый. Полюбуйтесь!БОРИСЮК (протягивает букет Миле). «Не думаю, что любовь может быть разделенной, если она будет разделена, должно быть изменено ее имя». (Улыбается.)МИЛА. Борисюк, ты опять попадешь в дурдом! БОРИСЮК. Антуан де Марейль.МИЛА. Помяни мое слово. Точно тебе говорю – на Бахилову поляну или в Тамашево. Где вот ты сейчас шлялся, а?БОРИСЮК. Не помню.МИЛА. Смотрю на тебя… Неужели я вправду замуж за тебя выходила, свадьба у нас была, машины с кольцами, загс, к вечному огню ездили фотографировались, гуляли в кафе «Солнышко»?.. Жили потом… Три года! Неужели это было все?!БОРИСЮК. Не помню. (Улыбается.)МИЛА. Не верится. Я фотографии свадебные как-то нашла случайно… Ты хоть любил меня?БОРИСЮК. Не помню. Пауза. Мила выходит на улицу. СМИРНОВ (просыпается). Уже ночь? Почему?..БОРИСЮК (садится возле Смирнова). Больше всего я любил шрам возле запястья. Она говорила, что когда-то давно-давно ее фотографировали где-то под Гаграми, на фоне водопада, рядом с маленьким живым медвежонком. И медвежонок оцарапал ей руку. Ей было ужасно больно, говорила она, у нее текла кровь, но рыдала она больше от обиды, на этого мохнатого, симпатичного медвежонка. Появился Ярик, стоит в дверях веранды. БОРИСЮК. Я видел фотографию, которая сделана на таком камушке-голыше с пляжа, вылизанном волнами. Маленькая девочка в панамке, в шортах, в майке, на фоне остекленевшей воды, рядом с живым медвежонком. Она так восхитительно улыбается… счастливо, безмятежно. И я знаю: через несколько минут медвежонок поранит ей запястье… Глядя на ее улыбку странно знать, что через мгновенье она будет горько, безутешно рыдать. Так странно об этом думать. Мне кажется, мое сегодняшнее знание может помешать ее счастью там…ЯРИК (входит). Он давным-давно сдох.СМИРНОВ (вздрогнул). Кто?ЯРИК. Медведь. Как и та сука, про которую ты все время вспоминаешь. Пауза. БОРИСЮК. Я любил целовать этот ее шрам на запястье.СМИРНОВ. …ее звали… Леся…ЯРИК. Все сдохнем. И это радует!БОРИСЮК. В одна тысяча восемьсот шестьдесят первом году, когда Александр второй освободил крестьян, в Лондоне была пущена первая линия метрополитена. Пауза. Входит Мила, она почти тащит на себе Виктора. ВИКТОР. Борисюк! Я тебя искал…я тебе хотел сказать… что я тебя, брат, люблю! Честное, ей Богу, пионерское! (Крестится.) И уважаю! Ты – матерящий человечище!.. Одно-значно! (Хихикает.) Смешно, да: люблю бывшего мужа моей жены!.. (Вдруг поет.) Сирень цветет,Черемухой пахнет.Скоро миленький придет,И милашку трахнет!МИЛА. Шри Матаджи, помоги мне! (Не удержала и Виктор падает. Помогает ему сесть.) Пауза. ЯРИК. Ко мне приходит Фредди Меркури. И разговаривает со мной. Он говорит мне, что теперь он живет в одном отеле, в Калифорнии, на берегу океана и каждое утро выходит на балкон, чтобы взглянуть на него. Океан всегда разный и поэтому никогда не скучно на него смотреть…КАТЯ (входит). Я никогда-никогда не увижу океан. Никогда.ЯРИК. Это почти единственное развлечение, говорит он мне, которое, теперь ему доступно.МИЛА. Цыганка сказала правду: у меня есть сиреневое платье, эти мужики, в кружке – вахтовики, которых я в Казахстане возила … И мне переливали кровь, когда я упала из окна общежития и вырезали селезенку. У меня плохая кровь. Мне надо лечить кровь.ЯРИК. Но знаешь, говорит он мне, бессмертие немного похоже на тюрьму.КАТЯ (Ярику). Покажи мне свои руки!ЯРИК. И иногда, когда я смотрю, как катятся огромные, как небоскребы, волны, как они разбиваются о берег, мне нестерпимо хочется умереть, говорит он мне.МИЛА. Эта кровь, которую мне перелили, была мужская. Какого-то мужчины.КАТЯ (Ярику). Ты принимаешь наркотики?МИЛА. Я его чувствую в себе.ЯРИК. Мы покурим травки из Азии, и начнем свои безобразия!МИЛА. И у меня в голове – голос. Он все время шепчет мне в ухе. Он мне сказал, чтобы я ехала в Казахстан, потом он сказал, чтобы я ехала на Кавказ этот чертов.ЯРИК (Миле). Ты читала Якоба Бёме?СМИРНОВ. …я их увидел за кулисами, ее и того парня… он был актер, и казался мне таким старым: ему было за тридцать и у него была седина… я помню… никого не было в театре… в гардеробе среди пустых вешалок сиротливо висело ничье рваное пальто… и лежала ее собака, положив морду на лапы, она зарычала, увидев меня… не знаю, зачем я пошел за кулисы, в зале было темно, таинственно, тихо, только что-то равномерно скрипело, я пошел на звук, поднялся на сцену, где стояли неубранные ширмы, свисал задник… за ширмой увидел их… она лежала спиной на высоком фанерном ящике и ее ноги были у него на плечах … его брюки болтались спущенные… и я так отчетливо помню, меня поразила ослепительная, молочная белизна его движущихся ягодиц… они оба одновременно посмотрели на меня… молча… не останавливаясь… в тишине оглушительно скрипел ящик с куклами… Как ее звали?! Пауза. БОРИСЮК. Я ему завидую. Он помнит собаку и девушку, а я – ничего. Все стерлось, истлело, раскрошилось. Помню только, что пятнадцатого апреля тысяча восемьсот шестьдесят пятого года президент Линкольн был застрелен в театральной ложе актером Джоном Бутом. Пауза. ЯРИК. Какую он смотрел пьесу? Пауза. СМИРНОВ (с отчаянием). Как ее звали?!ЯРИК. Ее вполне могли звать – Лагшмивара. Лагерь Шмидта в Арктике. Пауза. ЯРИК. Мы совершенно напрасно представляем себе смерть уродливой, страшной старухой. Она юная прелестная девушка. С цербером на поводке, без ошейника.КАТЯ. Интересно, животные могут запоминать какие-то события? У них есть воспоминания?ЯРИК. Помнит ли Смирнова та сука, о которой он все время вспоминает, да? Что?ВИКТОР. Какая из них? (Смеется.) Пауза. КАТЯ. Когда тебе плохо – нужно найти кого-то, кому еще хуже …ЯРИК. Тебе – плохо?КАТЯ. И нужно полностью посвятить себя тому, кому хуже, чем тебе.ЯРИК. Долго искала?КАТЯ. Когда я оглянулась, мне стало страшно. Всем-всем хуже, чем мне.ЯРИК. Ты хочешь стать матерью Терезой?КАТЯ. Я так любила его.ЯРИК. Как? (Кричит.) Как?!!КАТЯ. Сперва сильно больно, а потом ничего не чувствуешь, совсем ничего, как мертвая бабочка, пришпиленная иголкой. Но покоя все равно нет. И все выглядит, как сквозь аквариум с водой и рыбками – все чуть-чуть размыто и слегка искажено… Теперь боль возвращается, и, кажется, я оживаю. Пауза. ЯРИК. Есть, о бхишку, такое место, где нет света и ночи, нет там воздуха и пустоты, нет воды и земли, ни луны, ни солнца, нет там ни разума, ни безумия, нет ни этого мира, ни иных, нет ни страха, ни страдания, ни боли... и нет там, о бхишку, времени... Но есть блаженное счастье слияния с совершенным Богом. Это место, о бхишку, находится в Калифорнии. Пауза. ЯРИК. Что?КАТЯ. Ничего. Я ничего не сказала. Почему ты все время переспрашиваешь? Что-что-что?! Ни-че-го! Ничего! Совсем ничего!! Пауза. Ярик уходит наверх. БОРИСЮК. Вот послушайте. (Читает.) «Мы никогда не живем настоящим, все только предвкушая будущее, и торопим его, словно оно опаздывает, или призываем прошлое и стараемся его вернуть, словно оно ушло слишком рано. Мы так неразумны, что блуждаем во времени, нам не принадлежащем, пренебрегая тем единственным, которое нам дано, и так суетны, что мечтаем об исчезнувшем, забывая о единственном, которое существует. А дело в том, что настоящее почти всегда тягостно». Паскаль. Длинная пауза. Поскрипывает кресло-качалка, бьются о стекла окон большие ночные бабочки, маленькие беззвучно вьются вокруг светильника под потолком, и слышно, как внутри лампочки дребезжит нить накаливания.Не очень громкий, но вполне явственный хлопок выстрела наверху. Все вздрагивают. КАТЯ. Что это?ВИКТОР. Та-ак!КАТЯ. Что это было?МИЛА. Стрельнуло?КАТЯ. Что?!БОРИСЮК. Что-то упало.КАТЯ. Выстрел?!МИЛА. Вот там все время было так! Все время! БОРИСЮК. Ерунда! Это просто что-то упало.КАТЯ (Виктору). У тебя был пистолет?ВИКТОР. Ну. КАТЯ. Я видела!ВИКТОР. Сама знаешь, откуда мы приперлись. Виктор идет наверх. Пауза. Наверху раздаются крики. Появляется Ярик, следом Виктор. Виктор толкает Ярика и тот передвигается с помощью толчков Виктора. В руках у Виктора пистолет. КАТЯ. Что случилось?!ВИКТОР. Вот... сучий сын! Псих ненормальный! Когда в башке нет у жопы не одолжишь! Виктор и Ярик молчат. КАТЯ. Что происходит?!ВИКТОР. Спроси у него! МИЛА. Я знаю, что мне делать, голос мне говорит, что мне делать. (Выходит.)ВИКТОР. Вот, застрелиться, дурак, учудил!.. Видали?! Псих! Небольшая пауза. КАТЯ (Ярику). Почему?ЯРИК. «Прощу прощенья, сударыня, вышло досадное недоразуменье!» – сказал ежик, слезая со щетки.КАТЯ. Что с тобой?ЯРИК. Каюсь, был не прав!.. (Встает на колени.) Больше не буду. Простите великодушно!.. Пожалуй, я хотел бы умереть как-нибудь иначе. Мне представляется, что меня расстреливают. У какой-то красной старой кирпичной стены, прокрытой плесенью и зеленью мха. Кровь, почти незаметная на выщерблинах старой кладки, так удивительно ярка на изумрудной зелени мха. Стоя с завязанными глазами, я прошу расстрельную команду не стрелять в голову, я не хочу, чтоб мозг разбрызгался по стене, а лицо – изуродовано…КАТЯ. Какой бред! Бред! Бред!СМИРНОВ. …она никогда не любила меня, как и ее собака… смерть придет ко мне немецкой овчаркой с алыми, как спелый арбуз, деснами, с ощеренной пастью, она вонзит свои желтые клыки в мое горло… сука-смерть… Пауза. Появляются струйки дыма. КАТЯ. Что это?ЯРИК. Пожар.ВИКТОР. Еть твою мать!КАТЯ. Что случилось? Входит Мила со свечой. МИЛА. Шри Мартаджи говорит: пламя имеет силу нейтрализовать плохую энергию!ЯРИК (тихо и восхищенно). Зоя Космодемьянская!ВИКТОР. Ты что?! Это ты что ли?!МИЛА. Голос! Голос сказал мне: возьми свечу, зажги все! Пусть все сгорит!ЯРИК. Ура-а-а!ВИКТОР. Во-от! Дождались – жареный петух в задницу клюнул! Дыма становится все больше. Все, кроме Смирнова, выбегают на веранду. Оттуда звучат их голоса, крики:– Пожар!– Ура!– Шри Матаджи помоги нам!– Где Смирнов?!– Гори, гори ясно, чтобы не погасло!– Где Смирнов?!– В доме!– Сделайте же что-нибудь!– Ура-а-а!– Пусть все сгорит синем пламенем!– Где Смирнов?!! СМИРНОВ (проснулся). ..что с ней стало потом?.. где она теперь?.. как ее звали?.. Сейчас, когда жизнь уходит с каждым вздохом, когда ночами я лежу без сна и болит, болит сердце… или душа… и моя жизнь кажется мне никчемной, пустой, ненужной, когда горькое осознание бессмысленности всего, что, собственно, составляло мою жизнь охватывает меня, обволакивает, как могильная темнота, я помню одну только ее, эту девушку… и ее собаку… Может быть, она, все-таки, счастлива?.. Может быть, она простит меня, за то, что я не могу вспомнить ее имя? (Плачет.) Может, если мне удастся вспомнить ее имя… и я не умру… не умру… (Пауза.) Я помню!.. …Русский человек любит вспоминать и не любит жить.А. П. Чехов «Степь» ЗАНАВЕС

2002

 

Максим Курочкин

Кухня

Максим Курочкин

Кухня

Действующие лица:
Гюнтер - владелец замка
Уборщица - кримхильда
Хаген Карлович - хаген - убийца, начальник кухни
Ленивец - аттила
Новенький - зигфрид
Татьяна Рудольфовна - брюнхильда
Плотный - адвокат
Медянкина - старший котломой
Медянкина младшая - младшая сестра старшего котломоя
Повар Г.Ц. - повар горячего цеха
Повар Х.Ц. - повар холодного цеха
Коля Подподушкин - ученик
Мама Валя - повариха
Свирепые гунны - люди чрезвычайных ситуаций
Вопрос - человеческое любопытство
Охранник
Охотники
ТВ

Пьеса "Кухня" была написана по заказу и в тесном сотрудничестве с "Театральным товариществом 814". Премьера состоялась 17 ноября 2000 года.

---

Дата добавления: 2018-06-01; просмотров: 349; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!