БОЖЬИ КОРОВКИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ НА ЗЕМЛЮ

Пьеса в двух действиях.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Дима - 19 лет

Славик - 22 лет

Лера - 20 лет

Юлька, её сестра - 18 лет

Кулёк, отец Димы - 50 лет

Старуха

Аркаша

Вначале не было здесь ничего. Потом пришёл человек и построил Город. Стали дома, улицы, площади, магазины, школы, заводы, сады коллективные. Стали улицы мощеными, а потом асфальтированными с белеными по праздникам бордюрами. Стали ходить по улицам люди, стали сидеть на лавочках, стали чихать от пуха тополиного, стали торговать семечками у заводской проходной, стали влюбляться. Стали рождаться люди - стали умирать…

И стало Кладбище на краю Города. И стали свозить туда люди своих мертвых. Стали класть их в ямы и насыпать в ямы землю. Стали приходить туда в родительское и на годины. Стали оставлять там печенье и конфеты с белой начинкой. Стали руками выпалывать там траву и садить на её месте анютины глазки. И стало расти Кладбище…

Но люди ни только умирали, но и рождались. Потому рос и Город.

И вот однажды Город и Кладбище встретились. Построили люди дом пятиэтажный у самого Кладбища и стали жить в нём. Сперва жутко всем было, в окна боялись выглядывать. А потом привыкли, даже гаражи железные стали вдоль кладбищенского забора ставить, машины в них держать, мотоциклы, вещи разные старые. И даже названье своему дому придумали с приколом. «Живые и мертвые» назвали. Так теперь и зовут.

А новых мертвых стали хоронить в другом месте.

А про старых вроде даже и забыли. Не стало на Кладбище ни печенья, ни конфет с белой начинкой. Ни анютиных глазок не стало. Ничего не стало. Всё травой заросло ненормально огромной, буйной. И утонуло в той траве Кладбище. Исчезло. Нету его больше. Умерло. А вместе с ним и мертвые умерли все. Во второй раз умерли. Навсегда уж теперь…

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Дом стоит на самом краю города. Кирпичный. Пятиэтажный. На три подъезда. Окна горят в доме, шторы видно, стёкла треснутые и изолентой заклеенные, людей видно в окнах. Подходят люди к окнам, выглядывают, смотрят, словно ждут очень долго чего-то, а дождаться никак не могут. Выглянут, постоят и назад. Туда…

А на улице ветер мертвые листья по дороге гоняет. Осень на улице поздняя. Летят листья, в лужи попадают, мокнут, мёрзнут. А ветер смеётся и дверьми подъездными хлопает. То на крышу шиферную набросится. То в окна негромко стукнет. И ржёт. А потом вдруг в подъезд заскочит и кричать начинает. И дико так кричит, жутко. Словно что-то страшное увидел. Там…

И следом за ветром в тот же подъезд две девушки заходят. Останавливаются перед дверью. Смотрят друг на друга. Смеются. Начинают подниматься. Туда…

На площадках через одну лампочки горят в проволочных плафонах. Листья на лестницах лежат сухие, бумажки подозрительные. Девушки медленно поднимаются, шурша листьями, говорят о чем-то, смеются в пол голоса. Одна постоянно сплёвывает. Там…

Наконец доходят до пятого этажа. Останавливаются перед дермантиновой дверью. Снова глядят друг на друга. Снова тихо смеются. Звонят.

Открывает бритый парень. Он в джинсах и с голым торсом. Начинает улыбаться.

ПЕРВАЯ ДЕВУШКА. О! Уже обрили чучелу! Быстро…

ПАРЕНЬ. Я сам. Вшей еще хапну…

ПЕРВАЯ ДЕВУШКА. Дай заматцаю-то хоть. (Гладит его по голове рукой.) Ну ты ёжик, Димыч! (Смеётся.) Юлька, хочешь поприкалываться?

Юлька трогает бритую голову.

Караул, да? Как кактус.

ДИМА. Чё, Лерка, долго-то так?

ЛЕРА. Да у меня там свои пироги, короче… Я же тоже всё отсюда. Сруливаю скоро.

ДИМА. Хахаля что ль зацепила?

ЛЕРА. Да иди ты со своими хахалями с салями. Пойдём. Щас, короче, расскажу. Вообще, упадёшь. Кабздец самый полный и по всей программе. Такого еще не было.

ДИМА. Кончай грузить. Вваливайтесь.

Юлька собирается снять туфли.

ДИМА (останавливает её). Ты кончай, а.

ЛЕРА. Чего она? (Смотрит на Вторую.) Чё ты делаешь-то? С дубу рухнула? У них же тут сарай-бахчисарай. Семь лет пол не мыли.

ДИМА. Не ври, а… Шесть с половиной.

ЛЕРА. Восемь. (Сплёвывает, идёт в комнату.)

ДИМА. Столько не живут.

В квартире две комнаты. В одной матрас на полу и перевязанные шпагатом стопки книг. Много книг. Горы. Они там повсюду. На матрасе в полумраке лежит человек, накрывшись с головой одеялом. Спит человек.

В другой комнате точно такой же матрас с пожёванной постелью цвета газетной бумаги. Два кресла на ножках и стол. В одном из кресел сидит, вытянув ноги, худой высокий парень. Ковыряет ногтем лак с подлокотника. В углу комнаты друг на друга уложены стопочкой могильные надгробья из нержевейки. Их четыре штуки и заметно, что они не новые. На некоторых даже овальчики с фотографиями имеются и таблички с датами. У оснований надгробий земля налипла. Чёрная такая, словно сырая еще.

Дверь на балкон открыта. Сквозняк колышет прибитую на гвоздь к балконному косяку полоску из паралона. Штор на окне нет.

Худой парень наконец отковыривает кусок лака. Суёт его в рот. Покусывает, пробует на вкус.

ЛЕРА (увидела парня в кресле). О! Славик, два метра без кепки! Ты уже здесь, да?

Славик улыбается. Грызёт кусочек подлокотника.

ЛЕРА. Вмазанный уже, что ли?

Славик, продолжая улыбаться, отрицательно машет головой.

ЛЕРА. С собой, что ли принёс?

Славик машет головой. Улыбается.

ЛЕРА. Ты, блин, в своём репертуаре. Как там это… замкнутый в себе челобрек, да? (Смеется.)

ПАРЕНЬ. Славян, кончай кресло жрать, а! Забодал, а.

ЛЕРА. Пускай ест, чё ты, Димыч. Смотри, какая худоба.

ДИМА. Славян, кончай, а. Иди вон у Кулька книги ешь. У него много…

Славик демонстративно грызёт кусок лака.

Юлька, глядя на него, улыбается.

ЛЕРА. Короче, так. Это моя сестрень двуюродная. Юлька, короче. Я её с собой так привела. Для компании. Чтобы вам жлобам не скучно было. Так что, если чё-нибудь кто-нибудь… тому сразу звездец придёт самый полный и по всей программе. Понятно, короче? Она, короче, из института, понятно? Так что даже без мата. И промеж не чесать при ней. Ясно?

Славик лыбится.

ЛЕРА. Длинный, тебя тоже касается.

ДИМА (Юльке). Значит, вы Юля, да? А я Дима… (Целует Юльке руку.)

ЛЕРА. Димыч, я же предупреждала.

ДИМА. Дак я знакомлюсь, чё.

ЛЕРА. Всё. Отвял от неё.

ЮЛЬКА. Да ладно тебе. Пусть. Я ж не из теплицы. Сами разберёмся.

ЛЕРА. Как знаешь. Твои пироги. (Садится в кресло, закуривает.) Короче, рассказываю. Тут вообще такие пироги – обоссытесь…

ДИМА. Погоди. Славик, место Юльке освободи. (Пауза.) Ну махом, Славян, а…

СЛАВИК (потягивается, стонущим голосом). Не могу, блин…

ЛЕРА. О! «Длинный» голос подал. Как оно, Славик? Живой?

СЛАВИК. Шняжно. Жопа полная.

ЛЕРА. Так ты вмазанный, что ли?

СЛАВИК. Кумарит вовсю. По-черному.

ЛЕРА. Так раскумарься пойди.

СЛАВИК. Фишек нема.

ЛЕРА. Щас, Славик, короче, такое расскажу – ляжешь сразу.

ДИМА. Славян, давай по бырому, а. Девушка ждёт, а.

ЮЛЬКА. Да я постою. Ладно.

ДИМА. Славян, короче, а. Забодал, а.

СЛАВИК. Щас… (Сполз с кресла на пол, прислонился спиной к стене, стонет.)

Лера смеётся.

ДИМА. Юль, садись.

Юлька садится.

Дима пристраивается рядом на корточках. Что-то говорит Юльке.

ЛЕРА. Вы достали уже. Слухайте сюды.

ДИМА. Так давай чё.

ЛЕРА. Короче, я, блин, такая сегодня Юльку встретила с автобуса, всё. Идём, в общем, и в почтовый ящик чё-то решила заглянуть. Никогда не заглядывала, а тут чё-то решила. А там… Блин! Мама родная! Кабздец полный и по всей программе! Я чуть не умерла сразу и вообще. Юлька вон видела. Там, короче, конверт такой, всё. Цветной такой весь. А на конверте моя фамилия, имя напечатано. Не написано, а напечатано. Как в журнале. А в конверте, блин… Рассказывать даже не могу! (Смеётся, трёт лицо рукой.) Это, короче, «Евро-шоп» фирма такая. Двенадцать тысяч этих… долларов, короче. Мне. Выиграла!!!

ДИМА. Гонишь.

ЛЕРА. Я тебе говорю. У Юльки вон спроси.

Юлька кивает.

ЛЕРА. Там, короче, вообще серьезная контора. Мне, короче, личный номер присвоен, все пироги. Три приза, короче, было. Первый машина, короче. Двадцать пять она тысяч. Потом мой шёл, короче. Золото там, короче. На двенадцать тысяч. Но можно бабками взять. Я, конечно же, бабками возьму. Делать больше нечего, золотом еще брать – зависнешь с ним, короче. Да ведь? И третий, короче, приз – кухня какая-то там. Семь с половиной тысяч. Шняга, короче. Чё это деньги, что ли? Щас, короче, штуку надо. Заказ у них надо сделать, что бы как бы клиентом стать. Только тогда они приз имеют право выдать. Я, короче, сёдьня уже всех почти оббежала. Никто не даёт, короче. Займи, Димыч, косарь.

ДИМА. Где у меня?

ЛЕРА. Я тебе потом два отдам.

ДИМА. Дак нету у меня.

ЛЕРА. А у Кулька?

ДИМА. У него-то откуда?

СЛАВИК. Гонки всё это.

ЛЕРА. Чё?

СЛАВИК. Призы эти всякие. Знаю я эту бодягу. На лохов рассчитано. Лохотрон - трахатрон.

ЛЕРА. Иди пинай, Длинный.

СЛАВИК. Кинут. Вот увидишь.

ЛЕРА. Чё увижу?! Бабки увижу, понял? Срулю отсюда, на фиг. А ты останешься, понял?

СЛАВИК. Давай спорить, что киданут.

ЛЕРА. Давай! Иди пинай, понял?! Контора серьёзная. В Москве на главпочтампе офис. Цветной конверт с картинками. И там еще тетка, тоже колхозница, на фотографии кучу бабок держит – тоже до меня выиграла. Сразу видно, что не актерка. Сто пудов колхозница. В сарафане, блин, китайском… с рынка. Это, я знаю, они всё для рекламы делают. Одним дадут призы, а потом эти другим расскажут и у них клиентов сразу. Чё им эти деньги. Мелочь.

СЛАВИК. Спорим, кинут…

ЛЕРА. Пошёл ты! На главпочтамте офис…

СЛАВИК. Кинут.

ЛЕРА. Всё, короче, достал, дебил! Я тебя не слушаю больше, сдрисни… Димыч, займи косарь…

ДИМА. Нету у меня. На сигареты завтра даже нету. Блок хотел купить с собой хотя бы…

СЛАВИК. Там дадут.

ДИМА. Да ни фига щас. По бороде.

СЛАВИК. Обязаны. Чё ты им просто так служить должен…

ЛЕРА. А где, Димыч, стол, короче? Где шашлык-балык, блин? Где все пироги-то? Кого в армию-то забирают? Меня, что ли?

ДИМА. Аркаша щас подъедет, всё привезёт. Я ему сказал: сразу натурой вези. У меня здесь на пол косаря. Даже больше. Я уже взвесил.

ЛЕРА. Так чё позвал-то так рано?

ДИМА. Так он уж должен быть давно. Сколь время?

ЛЕРА. Беремя. Не знаю. Нету у меня.

ЮЛЬКА. Десятый.

ДИМА. Всё щас уж будет.

СЛАВИК. Ты Аркаше сказал, чтоб он вмазаться привёз?

ДИМА. Где он тебе возьмёт?

СЛАВИК. У банчил.

ДИМА. Забодал, а. Откуда он знает, где?

СЛАВИК. Фишек тогда пусть везёт. Сам куплю. У Гели.

ДИМА. Он бухалова и хавки на все привезёт. Договорились уже. Всё.

СЛАВИК. Ты простой такой. Мне раскумариться срочно надо. Сдохну уже.

ДИМА. Бухнёшь и всё.

СЛАВИК. Молодец ты такой. Я ханки хочу.

ДИМА. Я тоже кое-чё хочу да молчу.

СЛАВИК. Шняга… О! Маравей. (Поймал муравья.) Кто будет? Никто. Тогда я. (Лижет муравья, вздрагивает, кривит лицо.) Кайф! У меня на квадрате тоже их навалом. С кладбища пришли суки. Там жрать не хрен стало. С конфетами облом, так они сюда поперлись. Я такой, кумарит когда по-жёсткому, наловлю их и давай. Так отпустит вроде слегка. Там же кислота вроде у них какая-то, да?

ЮЛЬКА. Муравьиная.

СЛАВИК. Во. А ей не мажутся, случайно, нет?

ЮЛЬКА. Что?

ЛЕРА. Длинный, хорош. Мапет лучше покажи нам.

ЮЛЬКА. Кого?

ЛЕРА. Мапет. Щас увидишь, короче. Славик, давай.

Славик начинает беззвучно смеяться, размахивая головой во все стороны.

Лера ржет.

Юлька улыбается.

ЛЕРА. Это, короче, из «Мапет шоу». Помнишь было? Там этот, как его, Кербит. Зелёный такой. Лягушка, короче. Вот он так делал. Этот там еще был. С носом. Гориллидзе-то… (Смотрит на Юльку. Та жмет плечами.) Ну с носом. На чурку похожий. Ну как его? (Щелкает пальцем.)

Пауза.

ДИМА. Гонза?

ЛЕРА. Гонза, блин! Помнишь?

Юлька машет головой.

ЛЕРА. Да как? В детстве. Куклы это. Да помнишь ты! Мультик типа. Темзателеелевидиние. Ну?

Юлька жмёт плечами.

Пауза.

СЛАВИК. Хочу еще маравья. (Пополз на четвереньках по полу, ищет.)

ЮЛЬКА (шёпотом). Он что?.. Тово? (Крутит пальцем у виска.)

ЛЕРА. Да норик он. Друган Димкин. Вообще уже ни шиша не соображает. Пургу какую-то погнал. Лохотрон какой-то. Не знает ни хрена и лезет. Дебил, блин.

ДИМА (подскочил, направился к балкону). Блин! Мне же фотки открутить надо. Аркаша орать опять будет. (Взял с подоконника отвёртку, снял верхнее надгробье, откручивает фотографию.)

ЮЛЬКА (подошла к нему, смотрит). Это что тут?

ДИМА. Могильники.

ЮЛЬКА. Нет, серьёзно.

ДИМА. Памятники.

ЮЛЬКА. Ты их делаешь, что ли?

ДИМА. Смеёшься, что ли?

ЮЛЬКА. А откуда?

ДИМА. Оттуда…

ЮЛЬКА. С балкона?

ДИМА. Иди сюда. (Взял её за руку, вывел на балкон.) Видишь?

ЮЛЬКА. Что?

ДИМА. Там. За дорогой. За гаражами. Видишь?

ЮЛЬКА. Что там?

ДИМА. Клондайк там. Был…

ЮЛЬКА. Нет, серьезно.

ДИМА. Кладбище там.

ЮЛЬКА. Настоящее, что ли?

ДИМА. Нет, игрушечное. Конечно, настоящее. Пойдём – холодно.

ЮЛЬКА. Сейчас. (Смотрит.) Да. Вижу. Точно ведь кладбище. Кошмар. Как вы живёте? Я бы чокнулась давно.

ДИМА. Нормально живём. У нас этот дом, знаешь, как называется?

ЮЛЬКА. Как?

ДИМА. Живые и мертвые. Прикол, да? Тут живые, там – мертвые. Или наоборот. Уже не поймёшь…

ЮЛЬКА. Дурдом…

ЛЕРА. Вы, голубки, заколебали уже там. Давайте, короче.

ДИМА. Пойдём.

Вернулись в комнату.

ЛЕРА. Я же, Димыч, предупреждала, что к ней не подруливать.

ДИМА. Я ей кладбище показывал.

ЛЕРА. Показал?

ДИМА. Показал.

ЛЕРА. Доволен?

ЮЛЬКА. Да ладно тебе, Лер.

ЛЕРА. Ни чё не ладно. Он тебя трахнет, а мне потом твоя матуха пропистонов вставит. Я за тебя отвечаю, короче.

ДИМА. Всё. Конец фильма. Вторая серия. Прикол хотите? Смотрите. (Провёл отвёрткой по батарее.) Тихо…

Пауза.

Все прислушиваются.

ГОЛОС (сперва тихо, потом всё громче и громче). Коля… Коля… Коля… Включи свет, Коля… Мне темно, Коля. Включи свет, Коля. Коля. Коля. Коля. Мне больно, Коля… Переверни меня, Коля. Спину больно, Коля. Горит, Коля. Огнём горит, Коля. Переверни меня, Коля… Коля… Коля… Коля… Больно, Коля. Больно, Коля. Больно, Коля… Коляя… Коляяя… Коляяяя…

ЮЛЬКА. Это что?

ДИМА. Сарафанное радио.

Лера смеётся.

ЮЛЬКА. Нет, серьёзно.

ДИМА. Бабка. Соседка снизу. Лежачая. Не встаёт, в общем.

ЮЛЬКА. А Коля кто?

ДИМА. Сын её. Бухарик, как мой Кулёк. Запьёт, а она лежит там, орёт всю ночь, спать мешает. Я один раз его в подъезде так отметелил, что самому, блин, страшно стало. Чё-то взбесился, блин. Поймал его и давай всякую булду гнать. «Ты чё, типа, сучара, за матерью не следишь, пидор. Она тебя, типа, родила, все дела». А он такой стоит, лыбится. Я уже весь трясусь стою. А он лыбится, типа, ни при делах. Хлесь ему сразу в дыню, бля. Понеслась, бля. Пинал его, наверно, минут пятнадцать суку. Всё - холодильник уже лежал. Меня потом Славян оттащил, слава богу. Так бы завалил за не хер срать.

СЛАВИК. У неё бабок до хрена.

ДИМА. Да какие у неё бабки.

СЛАВИК. У неё пенсия.

ДИМА. Да он всё пропил давно.

СЛАВИК. Ни фига. Она бабки прячет от него. Я слышал, как он с неё трёс на флакон. Она его обломала.

ДИМА. Да нету у неё ни фига.

СЛАВИК. Давай спорить.

ДИМА. Да иди ты. Забодал, а.

ЛЕРА. Димыч, где твой Аркаша-то?

ДИМА. Щас. Скоро. Дайте мне, блин, открутить спокойно. Мне ж еще таблички откручивать. Забодали все. Щас Аркаша прискочит, а у меня ничего не готово. Представляю, сколько вони будет. Он же боится их с табличками возить – вдруг менты повяжут. Он же очкун самый последний. Всё. Меня нет. (Откручивает.)

СЛАВИК. О! Маравей опять! Ходы сюды. (Поймал муравья, лижет.)

ЮЛЬКА. Так это что с кладбища, что ли?

ЛЕРА. А ты только врубилась?

ЮЛЬКА. Нет, серьёзно, что ли?

ЛЕРА (вдруг кричит). Димыч, ну займи косарь, будь другом!

ДИМА (тоже кричит). Нету у меня, будь подругой!

ЛЕРА. Ну, Димка…

ДИМА. Че?

ЛЕРА. Иди сюда.

ДИМА. Чё? (Подходит.)

ЛЕРА. Юлька, сдрисни. (Обнимает Диму.) Димыч, блин, сосед мой самый лучший… (Шепчет ему что-то на ухо.)

Юлька уходит на балкон.

ДИМА. Сказал же – нету.

ЛЕРА. По полной программе. Со всеми пирогами, Димыч. Тебе ж два года без баб…

ДИМА (пошёл). А тебе без мужиков.

ЛЕРА. Ну иди сюда! Есть у тебя. Ты могильников на прошлой неделе до хрена сдал. Я знаю.

ДИМА. Не-ту. Аркаша приедет, у него займешь.

ЛЕРА. А он даст?

ДИМА. А ты дашь?

ЛЕРА. Иди пинай. Я серьёзно. А я ему потом два отдам. Сейчас срочно надо заказ сделать. Завтра прям. Мне срулить отсюда надо. Матуха достала уже, короче. Бухает, все вещи мои продала. А тут вообще кента какого-то притащила очкастого. Ты, говорит… (Кричит на балкон.) Юлька, заткни уши! Ты, говорит, Валерка, ляжь, поспи с ним. Ляжь, поспи с ним, короче. Ляжь, поспи с ним! Сука! Охренела совсем, берегов не видит. Я промолчала, всё. К себе в комнату захожу, а он там лежит уже. Голый. Дрочит, сука. Лыбится. Мне, Димыч, короче, свинтить отсюда надо. Срочно, Димыч. А тут еще такой шанс. Есть всё-таки Бог на свете. Тем, кому надо, тому и даёт. А то бывает: кто-то и так с жиру бесится, а ему еще больше. И еще. Есть всё-таки Бог на свете!

ДИМА. Нету.

ЛЕРА. Иди пинай.

ДИМА. Нету Бога.

ЛЕРА. Иди пинай, я сказала. Есть.

СЛАВИК. Есть.

ЛЕРА. Понял? Так что иди пинай.

СЛАВИК. Во втором подъезде мужик живёт. У него собака. У неё щенки родились. Мужик всех утопил, а одного оставил. Сучку. Назвал её Бога. (Ржёт.)

Дима смеётся.

ЛЕРА. Я щас уйду воще! Поняли? Мне, блин, нельзя щас с вами тут грешить, а то отвернётся от меня и всё. Обломается всё тогда. Поняли?

ДИМА. Нету Бога.

ЛЕРА. Есть.

ДИМА (смотрит в потолок). Эй, Бога, где ты?! Апорт! Сидеть! Лежать! Ко мне! Бога! Бога! Бога!

Славик ржёт.

Дима стучит по батарее.

ГОЛОС. Коля…. Коля!!! Коляяяяяяя!!!

ДИМА. Бога фас её. Фас!!! ФАС!!!! ФАССССС!!!!

С балкона выходит Юлька.

ЛЕРА (подскочила к нему, ударила). Заткнись! Чмо без паспорта! Козёл! Выродок! Заткнись!

ДИМА. Ты чё?

ЛЕРА. Ни че?! Юлька, пошли отсюда на! Козлы они! Мудаки! Юлька, пошли!

ДИМА. Да, Лерка, кончай.

ЛЕРА. Иди пинай, понял! Мне, блин, привалило! А они… Суки! Достали все уже. Уехать отсюда! С кладбища этого! Квартиру куплю! Каблук-машину! Ларёк открою! Бабки будут! Детей рожу! Восемь штук! Назло вам всем, суки! Мужа себе найду хорошего! В костюме! С усиками! Назло вам всем! Поняли?! Поняли?! (Села в кресло, плачет.) Она, блин, ляжь, поспи с ним, говорит… Дочке родной… Ляжь, поспи с ним… Дочке родной…. Ляжь, поспи с ним… Ляжь, поспи с ним…

ЮЛЬКА. Лер…

ЛЕРА. Ляжь, поспи с ним главно… Дочке родной такое… Такое дочке родной… Своей дочке…

ЮЛЬКА. Лер…

ЛЕРА. Ляжь, поспи с ним! Сама ложись, тварь! Сама!!! Сама!!! Ненавижу!!! (Плачет.)

Из соседней комнаты выходит Кулёк. Стоит, смотрит на них. Улыбается. Пьяненький.

КУЛЁК. Привет, бойцы. Гуляете? Наливайте.

ЮЛЬКА. Здрасьте.

ДИМА. Кулёк, успокой её. Займи ей косарь.

ЛЕРА (вытирает слёзы). Займи, а, Кулёк. А я тебе потом два верну. Мне срочно надо заказ сделать. Шанс такой раз в жизни бывает. Сразу квартиру, каблук и ларёк можно. Фирма в Москве, на главпочтамте главный офис…

СЛАВИК. И мне соточку, Кулёк.

ЛЕРА. Иди пинай, я первая. Прикинь, там тетка колхозница такая – тоже приз… Ну так чё, Кулёк?

КУЛЁК. Чё?

ЛЕРА. Займи штуку.

КУЛЁК. А у меня, как у латыша – он да душа…

ЛЕРА. А чё припёрся тогда?

КУЛЁК. Дак я это. Сын у меня в армию уходит. Проводить я. Наливайте.

ЛЕРА. Нечего, наливайка. Не чем провожать.

КУЛЁК. А зачем сразу чем-то. Уууу. Я не из тех. Я есль мне выпить просит – вон. Круг по городу ДАМ – и всё – выноси готовенького. Бичей-то, слава Богу, знакомых – уууууу! Тьма. У кого спиртяшки, у кого боярки, духами тож, между прочем, не брезгуем – самый экологический продукт, скажу по секрету. Водички плесь и как молочко белое, а молочком даже детей кормят. Во! Так что, если пивнуть требуется, это я не к вам. А к вам я так… по-отцовски. Напутствовать… Димка, давай, значит, так я тебе скажу… служи, значит, честно. Без всяких там. Но и без этих… Как их? Ну, ты меня понял. В прапоры, может, потом возьмут. Так что человеком будешь, а не им в прорубе, как я. Вот. А чё, точно нечего или спрятали от меня?

ДИМА. Нечего.

КУЛЁК. Да как вы так. Такой день и на сухую. Давайте доставайте. Вон под столом спрятано. Я ж глазастый.

ДИМА. Нету там ничего.

КУЛЁК. Да вон оно торчит.

ДИМА (зло). Я ж сказал нету!

КУЛЁК. Понял. Молчу. Обидно, досадно, но ладно. Так что вот, Димка, сынок, проводил я тебя, теперь и мне можно в путь-дорогу. Пора уже настала. Петухи пропели.

ДИМА. Ну всё, иди уже.

КУЛЁК. Погодь. Не всё еще. Значит, нету ничего?

ДИМА. Нету.

КУЛЁК. Тогда вам вот напоследок. Стихи. Серюнькины… Мы теперь уходим понемногу в ту страну, где тишь и благодать. Может быть, и скоро мне в дорогу бренные пожитки собирать. (Вдруг громко, с надрывом.) Милые березовые рощи!

ДИМА. Кулёк, кончай орать.

КУЛЁК. Ты, земля! И вы, равнин пески!

Славик ржет.

ДИМА. Кулёк, пошёл отсюда!

КУЛЁК (идёт обратно, полушепотом). Перед этим сонмом уходящих я не в силах скрыть моей тоски. (Плачет.) Слишком я любил на этом свете… все, что душу облекает в плоть… (Ложится, накрывается с головой, его не слышно.)

ДИМА. Дебил, бля. Он же этим был в гороно… шишкой раньше какой-то. Школами заведовал, короче. А потом, когда мамка крякнула, запил по-черному, выгнали, квартиру разменял, сюда переехали. Я, блин, в школу ходил в первый класс, передо мной всё учителя сю-сю, чуть ли не на цыпочках. А щас еле девять классов закончить дали. Навалять ему, что ли напоследок козлу. Всё равно уж больше сюда не вернусь. Кулёк! Иди прощаться, Кулёк!

ЛЕРА. Да пусть живёт, Димыч.

ДИМА. Да ни фига не пусть! Он мне сука позорная столько насрал, теперь всю жизнь жрать буду. Кулёк! Иди сюда, сучара! Бить тебя буду! Долго и жестоко. (Смеётся.) Ногами и по лицу!

СЛАВИК. Давай, Димон! Гаси его!

ДИМА. Кулёк!!! (Идет в другую комнату. Все за ним.) Кулёк!!! (Поднимает Кулька с матраца, держит за горло.) Всё, Кулёк, я смерть твоя пришла! Вешайся, сука! Ты куда моё счастливое детство дел?! Пропил! Где моё детство розовое, сука?! Почему я конфеты, как все, в школу не носил в день рождения, сука?! Ты их пропил, да?

КУЛЁК. Я не…

ДИМА. А я да! (Бьёт Кулька ладонью по щеке.)

ЛЕРА. Димыч, кончай.

ДИМА. Ни фига не кончай! Я из-за этой твари вечно пьяной ссался в пятом классе! Сидел на задней парте и ссался! Потому что отпроситься боялся. Его же все учителя боялись, когда в гороно работал. А потом, как запил, на мне стали отыгрываться. Суки, блин. А я сидел и ссался. И вонял, как унитаз… Всё, Кулёк, вешайся, тварь плешивая! (Душит.)

ЮЛЬКА. Дима не надо…

Дима останавливается. Отпускает Кулька.

ЮЛЬКА. Пойдем лучше на балкон покурим.

ДИМА. Чё?

ЛЕРА. На балкон тебя курить зовёт чё. Юлька, смотри, не обижайся потом.

ЮЛЬКА. Пойдем, покурим.

ДИМА. Пошли.

Идут на балкон. Юлька держит Диму под руку.

Кулёк ложится на место, смотрит на Лерку испуганным взглядом.

Лера слегка пинает его ногой и уходит.

СЛАВИК. О! Маравей! Ну-ка, стоять! (Поймал муравья, лижет.) Лерка, хочешь?

ЛЕРА. Займи лучше косарь, Славян.

СЛАВИК. Да хоть два, япона мама.

ЛЕРА. Дай хоть покурить тогда.

СЛАВИК. У меня только папирос… который прирос. (Ржет.)

ЛЕРА. Иди пинай со своим папиросом. (Уходит в туалет.)

Славик сидит на полу, держит на ладошке муравья, играет с ним. На лице радость.

На балконе.

ЮЛЬКА. А ты чё не отмазался? Щас же это просто. У нас в инстике парень есть. Был. Его выгнали, дак он сразу закосил или чё. Не пошел, в общем, в армейку. А ты чё не закосил?

ДИМА. Зачем?

ЮЛЬКА. А чё там делать?

ДИМА. А здесь?

ЮЛЬКА. Ну не знаю. Здесь жизнь. По дискотекам можно.

ДИМА. Можно…

ЮЛЬКА. Да всё можно.

ДИМА. Можно…

ЮЛЬКА. Ладно чё теперь. Теперь уже всё. Хочешь, письма тебе буду писать? Я люблю письма писать. Хочешь?

ДИМА. Я еще адреса не знаю, где буду.

ЮЛЬКА. Дак я тебе свой дам. Ты мне напишешь, а потом я тебе.

ДИМА. Ладно.

ЮЛЬКА. А эти памятники, что, правда, с кладбища?

ДИМА. Ну.

ЮЛЬКА. И куда ты их?

ДИМА. Сдаю.

ЮЛЬКА. За сколько?

ДИМА. Десять рэ кило.

ЮЛЬКА. И много их там?

ДИМА. Раньше много было. У нас же тут завод – нержевейку делают. Как только принимать начали, у нас вообще башек полные карманы были. Славик сразу на иголку подсел от нечего делать. Потом ментов поставили охранять, а они, короче, сами давай корчевать. Беспредел, вообще. Короче, потом ментов убрали, и опять понеслась. А щас уже всё...

ЮЛЬКА. Приходи к нам после армейки в инстик учиться. Я тебе помогу. У меня папка там декан.

ДИМА. Дак у меня только девять классов.

ЮЛЬКА. А ты вечернюю заканчивай.

ДИМА. Да я тупой, как шпала.

ЮЛЬКА. Да никакой ты не тупой.

ДИМА. Тупой.

ЮЛЬКА. Нормальный ты. Способный.

ДИМА (смеётся). Какой?

ЮЛЬКА. Способный.

ДИМА (смеётся). Способный, блин! Нашла способного.

ЮЛЬКА. Ничего смешного. Способный ты парень. Я же вижу. Вот Славик тупой, а ты нет.

ДИМА. И я тупой.

ЮЛЬКА. Нет. Не спорь.

ДИМА. Ладно, всё. Тогда прихожу к вам учиться.

ЮЛЬКА. Да не придёшь же.

ДИМА. Приду.

ЮЛЬКА. Да не придёшь.

ДИМА. Приду, вот увидишь.

ЮЛЬКА. Не придёшь.

ДИМА. Спорим, приду.

ЮЛЬКА. Спорим. (Протянула ему руку.)

Дима взял её руку в свою, потом накрыл другой.

ЮЛЬКА. На чё спорим…

Дима не отвечает.

Стоят молча.

Пауза.

Юлька улыбается.

Вбегает Лера.

ЛЕРА. Ты чё, Димон, оборзел совсем!

ДИМА (отпускает Юлькину руку). Чё?

Юлька идёт в квартиру.

ЛЕРА. Иди пинай, понял! Мне её матуха потом таких вставит!

ДИМА. А чё я делал-то?

ЛЕРА. Лапал её, понял.

ДИМА. Ни чё не лапал.

ЛЕРА. Она не для тебя, понял.

ДИМА. А для кого?

ЛЕРА. Для кого надо. Она, блин, целка еще, её нельзя, понял.

ДИМА. А мне-то чё? Я чё собираюсь, что ли?

ЛЕРА. Всё, иди пинай. (Идёт в комнату.) Ты, блин, Юлькина, тоже даёшь. Я же тебя предупреждала на.

ЮЛЬКА. Дак мы спорили просто.

ЛЕРА. Знаю я, как он спорит!

СЛАВИК. А чё ты разоряешься-то?

ЛЕРА. Ни чё. Я чё сказала, когда мы пришли? Сказала, что она так, для… не для этого, не для этих пирогов. Она, блин, маленькая еще. А этот Димон уже всё – собрался.

ДИМА. Ни чё я не собрался.

ЛЕРА. Своей бабке расскажешь!

Звонок в дверь.

ДИМА. Всё тихо. Аркаша. (Идёт открывать.)

ЛЕРА. Димон, короче, чё мне ему говорить?

ДИМА. Ну скажи, что денег надо. Не знаю я…

ЛЕРА. Димон, он точно даст, да?

ДИМА. Я откуда знаю. Как попросишь.

ЛЕРА. Блин, Димон… (Вытащила из сумки зеркальце, прихорашивается.)

Дима открывает дверь.

Входит Аркаша. У него пакет. В пакете бутылки и еда.

ДИМА. Здорово…

АРКАША. Я тебе, Дима, чё официант в натуре? Как сайгак в натуре по магазинам. Я тебе чё доставка продуктов на дом? На. (Суёт Диме пакет.)

ДИМА. Дак у меня… в армию же ухожу. Проводы типа.

АРКАША (проходит). Да ты чё! Молодец, чё могу сказать. Где железо-то?

ДИМА. Там.

АРКАША. Ой, у тебя тут бабушки, я смотрю. Бабуси, привет.

ЛЕРА. Привет.

ЮЛЬКА. Здрасьте.

СЛАВИК. Здорово, Аркан.

АРКАША. И Слава здесь. Как Славян дела – рад, что мама родила?

СЛАВИК. Шняга.

АРКАША. А чё так? В жизни разочаровался?

СЛАВИК. Коматоз.

АРКАША. Коматоз – не передоз. Пройдет. Дима, там, в пакетике весы – достань.

Дима достаёт из пакета напольные весы.

ЮЛЬКА. Ой, можно я взвешусь?

АРКАША. Нельзя.

ЮЛЬКА. А почему?

АРКАША. Дима, давай грузи. Проверим всё.

Дима складывает на весы памятники.

Аркаша достал калькулятор. Считает.

АРКАША. Попал ты, Дима, короче.

ДИМА. А чё?

АРКАША. Ты мне еще двадцатку должен.

ДИМА. Как? Я же взвешивал.

АРКАША. Меня не колышет, чё ты там взвешивал. У меня свои весы.

ДИМА. Блин, точно. Я же фотки открутил. Забыл на.

АРКАША. Вот. Давай двадцатину отстёгивай.

ДИМА. Блин, Аркаша, нету у меня щас. Вообще с бабцами напряжёнка. Сигов даже на завтра не купил. Славик, дай двадцатку.

СЛАВИК. Где?

ДИМА. Блин, Аркаша, чё делать?

АРКАША. Пердеть и бегать. Ладно, короче, прощаю тебе.

ДИМА. Может, таблички заберёшь? У меня целый мешок. Там сплав-то покруче.

АРКАША. Я те чё… Меня с этими табличками сами барыги и убьют. Прощаю тебе, сказал же. Всё. Тащи железяки в машину.

ДИМА. Ага. Сейчас. (Берёт два памятника, несёт.)

АРКАША (кивает в сторону кладбища). Дима, там чё – всё, да? Чисто?

ДИМА. Да. Всё. Нету больше.

АРКАША. Нехорошо. Ладно, иди.

Дима уходит.

Аркаша смотрит на Юльку. Улыбается.

АРКАША. Иди взвешивайся.

ЮЛЬКА. Не хочу.

АРКАША. А чё так?

ЮЛЬКА. Не хочу и всё. Передумала…

ЛЕРА. А можно я?

АРКАША. Да пожалуйста.

Лера встаёт на весы.

СЛАВИК. Аркан, дело есть срочное.

АРКАША. Чё, Слава, такое? Лавешек надо?

СЛАВИК. Соточку, Аркан, до завтра.

ЛЕРА. Славик, иди пинай. Я первая…

АРКАША. А завтра чё – последняя пенсия?

СЛАВИК. У меня могильник один есть, килограмм пятнадцать там. Завтра я тебе его сдам.

АРКАША. Дак чё завтра - тащи щас.

СЛАВИК. У меня все спят уже, Аркан. Давай завтра. Помираю совсем. Коматоз. Давай завтра.

АРКАША. Чё смеёшься, что ли? Не поеду я к тебе за одним могильником. Тащи щас.

СЛАВИК. Аркаша, япона мама, давай завтра.

АРКАША. Всё, гуляй.

СЛАВИК. Блин, ладно, щас принесу.

АРКАША. Неси.

СЛАВИК. Я щас. (Пошел, остановился.) Может, завтра?

АРКАША. Чё ты такой нелегкий-то, Слава? Чё ты меня лечишь? Хочешь, я тебя щас сам залечу? Кинуть, что ли решил? Нету у тебя никакого могильника, так и скажи.

СЛАВИК. Ладно, щас принесу. (Убегает.)

Лера спрыгивает с весов.

АРКАША. Ну чё? Сколько говядины?

ЛЕРА. Мало.

АРКАША. Дак это дистрофия называется.

ЛЕРА. Ну не мало. Нормально.

АРКАША. Стохан, что ли?

ЛЕРА (смеётся). Меньше. Пийсят два.

АРКАША. Так… А по чём у нас щас говядина. По сороковнику. (Считает на калькуляторе.) Это два косаря значит. Давай куплю на шашлык.

ЛЕРА. Купите.

АРКАША. А чё и куплю.

Лера смеётся.

АРКАША. Ладно, шучу.

ЛЕРА. Прикиньте, я седьня двенадцать тыщ долларов выиграла!

АРКАША. Да ты чё? Молодец.

ЛЕРА. Да. Фирма такая московская, «Евро-Шоп», разыграла три приза. Один двадцать пять тыщ, один семь с половиной и мне двенадцать.

АРКАША. Ну ты даёшь!

ЛЕРА. Да. Офис у них на главпочтампе, все пироги. Мне был присвоен личный номер. Конверт такой пришёл, там вскрываешь и приз написан. Я воще чуть вся нескопытилась сразу, как увидела. Юлька вон видела. Я стою такая и глазам не верю. Двенадцать тыщ и мне. Конверт такой, главно, как журнал цветной. Там картинки разные. Ну, товары их. И моё имя напечатано. Я, блин, первый раз в жизни своё имя напечатанным вижу. Воще кабздец полный и по всей программе.

АРКАША. Поздравляю чё.

ЛЕРА. И там еще фотография тетки. Тетка такая колхозница. Колхознее меня. Держит бабки, кучу целую. На подносе. Это, я так поняла, которая до меня выигрывала. В прошлом месяце или как. Прикиньте, потом я тоже буду на фотографии.

АРКАША (кивает). Прикидываю.

ЛЕРА. Я то, блин, хоть накрашусь да завьюсь на мелкие бигуди. Или воще перманент забатцаю пойду. А эта-то вообще чувырла какая-то. Квартиру сразу себе возьму. Машину. У вас какая машина?

АРКАША. У меня две.

ЛЕРА. А каблук хорошая машина?

АРКАША. Отстой.

ЛЕРА. Но я каблука всё равно хочу. Мне товар надо будет возить. Я же еще чё собралась. Ларёк еще думаю взять. А на каблуке-то удобнее всего. А потом может со временем и жигу десятую куплю. Цвет невеста. Прикиньте, я такая в песцовом полушубке из белой десятки. Сигнализация. Чехлы меховые… Музон… Вау! Чи-джи! Уууууууууууууууууу! Жжжжжжжжжжжжж… (Крутит руль, едет по комнате.)

Аркаша смеётся.

Юлька улыбается.

ЛЕРА. Блин, только у меня проблема одна тут.

АРКАША. Мелких бигудей нету, что ли?

ЛЕРА. Да нет. Тут, блин, это само.… Там, в общем, это.… Ну не знаю.… Такое там дело.… Ну, как сказать. Там это, в общем.… Ну, заказ надо сделать. Ну что бы как бы стать ихним клиентом и все пироги. Только тогда они имеют право приз выдать. По закону…

АРКАША. Аааа.

ЛЕРА. А у меня как раз щас.… Ну, так получилось, как назло. Мы гарнитур кухонный купили, в общем… Дорогой, блин, такой. Кошмар. Но современный зато. С мойкой, знаете?

Аркаша кивает.

ЛЕРА. Вот. И денег вообще щас нет. Как назло…

АРКАША. Аааа.

ЛЕРА. Вот. Вы бы это не могли бы… это… Ну, блин, так не удобно так…

АРКАША. Неудобно в почтовый ящик аа.

ЛЕРА. Ну не знаю. Ну могли бы вы мне, например, занять мне?

АРКАША. Да без проблем.

ЛЕРА. Тышу рублей надо только…

АРКАША. Да без проблем.

ЛЕРА. А я вам потом две верну.

АРКАША. Да без проблем.

ЛЕРА. Правда, да?

АРКАША. Да без проблем.

ЛЕРА. Блин, вы мне так помогли. Я же сёдьня уже всех оббежала – у всех по нулям. Воще уже не знала чё делать. Деньги уплывают…

Входит Славик. Тащит надгробье.

АРКАША. О! Молоток, Славок. А то завтра-завтра.

ЛЕРА. Дадите, значит, да?

АРКАША. Дам-дам.

ЛЕРА. Юлька, блин, твою мать! Живем! Класс! Песцовая шубка, белая жига, все пироги! Вау! (Обнимает Юльку.)

АРКАША. А чё, Слава, с фоткой? Знаешь же…

СЛАВА. Аркан, не успел.

АРКАША. Щас откручивай.

СЛАВА. Да я махом. (Хватает отвёртку, начинает откручивать фотографию.)

Появляется Дима.

ДИМА. А это откуда?

АРКАША. Слава из заначки достал.

ДИМА. Славик, хитрожопый ты, однако. Говорил, нету ничего.

АРКАША. Слава, ты не еврей, нет?

СЛАВА. Нет.

ДИМА. Да еврей, наверно. Прикидываешь, Аркаша, один раз полтяху от меня в носке прятал.

АРКАША. Аааа! Слава еврей! Слава еврей! (Ржёт.) Давай ему обрезание сделаем!

Все смеются.

Славик откручивает.

ДИМА. Чё ты там копаешься-то? Дай сюда.

СЛАВИК. Сам.

ДИМА. Дай. (Отобрал у него отвертку, оттолкнул.)

Славик пятится.

Дима откручивает.

ЛЕРА. Димон, прикинь, мне Аркадий… (Аркаше.) Аркадий же вы, да?

АРКАША. Да нет, я так - навалено.

ЛЕРА. Прикинь, Димон, мне Аркадий косарь даёт. Не то, что ты.

ДИМА. Чё правда, что ли?

ЛЕРА. Да.

ДИМА. Ну всё, радуйся.

ЛЕРА (обижено). Я и радуюсь.

АРКАША. А чё не пляшешь?

Пауза.

ЛЕРА. А надо…

АРКАША. А ты как думала.

ЛЕРА. Дак я…

АРКАША. Стриптиз. Да, Димка?

ДИМА. Конечно.

ЛЕРА. Дак это…

АРКАША. Да ладно. Шутим мы. Да, Димка?

ДИМА. Ничё не шутим.

ЛЕРА. Иди пинай, понял! 

ДИМА (открутил один болт, отрывает фотографию). Давай, сучара… О-ба! Всё…

Второй болт ломается, и фотография отделяется от памятника.

Дима смотрит на неё и вдруг резко меняется в лице. Открывает рот. Переводит взгляд на Славика.

Славик спиной идет к выходу.

ЛЕРА. Чё?

ДИМА. Я же… Я же… (Делает шаг в сторону Славика.)

Славик выскакивает в подъезд. Закрывает дверь, держит её спиной, упирается ногами в перила. Делает «Мапет-шоу».

Дима бежит следом, бросается на дверь. Орёт.

Все идут за ним.

ДИМА (пинает дверь, бьет в неё отвёрткой, летят щепки). Сука! Убью! Вешайся! Я тебя предупреждал! Нельзя… Нельзя… Ааааааааа! (Пинает в дверь.) Открываааааай! Убьюююююю!!!!! Открывааааааай!!!!!! Открываааааааааай!!!!!! Аааааааааа!!!!!!! Аааааааааааа!!!!!!!!! Ааааааааааааа!!!!!!

АРКАША. Ты чё, Дима? Ты не болен?

ДИМА (смотрит на Аркашу бешеным взглядом). Пошел ты на!!!

АРКАША. Чё?

ДИМА. Пошёл!!!!!!!!!!!!! Я тебе щас глаза выколю на!!! (Идёт на Аркашу.)

АРКАША. Ты иди а… (Кинулся в комнату.)

ДИМА. И вы свалили!!! Твари!!! Твари!!! Козлы… Твари… Достали все!

Юлька и Лера вернулись в комнату.

ДИМА (ходит по прихожей из стороны в сторону, декламирует). Тва-ри!!! Тва-ри!!! Все тва-ри!!! Одни тва-ри!!! Аааааааааа!!! (Орёт, плачет, кинулся на дверь, упал.) Открывай!!! Открыыываааай!!! Открывай!!!!!

Встает, идёт в комнату, где Аркаша крутит пальцем у виска.

Аркаша и Лера перемещаются к балкону.

Дима смотрит на них с безразличным лицом.

Бегает по комнате, будто что-то ищет. Не нашёл.

Подходит к надгробью, которое принёс Славик, встаёт на колени, поднимает фотографию, подносит к лицу.

ДИМА. Козел, блин… Козёл, блин… Козёл…

ЛЕРА. Дим, чё случилось–то?

ДИМА. Зачем, мамочка… Зачем, мамочка… Зачем, мамочка… Мне жить зачем? Для чего? Ты меня родила, а я никто, мамочка… Я мертвый, мамочка! Как ты, мамочка! Я мертвый! Я мертвый, мамочка! Я мертвый! Я мертвый! Я мертвый!!! Нет меня!!! Нет меня!!! Нету меня!!! Нету меня… Нету меня… Нету меня… Нету… меня…

АРКАША. Димка, кончай.

ЛЕРА. Правда што. Давай уж водку пьянствовать…

Дима не отвечает. Только шёпотом всё повторяет: «Нету меня… Нету меня… Нету меня…»

Аркаша, Лера и Юлька стоят на месте, боясь пошевелиться.

Кулёк сел в своей постели. Прислушивается. Плачет тихо, словно понял всё.

Славик «отклеился» от двери, на негнущихся ногах-ходулях идёт вниз по лестнице. Изображает «Мапет-шоу» на ходу. Прошёл чётвёртый этаж. Потом вдруг зачем-то вернулся. Тихонько костяшками длинных пальцев стукнул в дверь квартиры, что под Диминой находится. Разбежался – пнул ногой-ходулей в замок. Дверь распахнулась. Прошел Славик в темноте в ту комнату, где на панцирной кровати старуха лежит немощная. Шарит в постели.

Старуха проснулась.

СТАРУХА. Я пить хочу, Коля…

СЛАВИК. Я тоже, мама…

СТАРУХА. Принеси воды, Коля…

СЛАВИК. Дай соточку…

СТАРУХА. Нету у меня, Коля…

СЛАВИК. Много у тебя, мама…

СТАРУХА. Нету у меня…

СЛАВИК. Не дашь, значит…

СТАРУХА. Водички, Коля…

СЛАВИК. Не дашь, значит…

СТАРУХА. Водички, Коля…

СЛАВИК. Не дашь, значит… (Поднял над головой тяжёлый табурет.)

СТАРУХА. Водички, Коля…

СЛАВИК. Не дашь, значит…

СТАРУХА. Водички, Коля…

СЛАВИК. На, пей, мама… (Ударил.)

Дима вздрогнул. Смотрит на свои руки. На ладони у него сидит божья коровка. Дима увидел её, заулыбался.

ДИМА. Смотрите, коровка!

ЛЕРА. Это пожарник… С кладбища. Там их много.

ДИМА. Дура ты – коровка это. Четыре года ей. Четыре крапинки. Смотри… Божья коровка полети на небко – там твои детки кушают конфетки, всем по одной, а тебе не одной… Божья коровка полети на небко – там твои детки кушают конфетки, всем по одной, а тебе не одной… Божья коровка полети на небко – там твои детки кушают конфетки, всем по одной, а тебе не одной… Божья коровка полети на небко – там твои детки кушают конфетки, всем по одной, а тебе не одной…

Божья коровка поползла по его ладони, по пальцу указательному, заползла на самый его кончик, присела, приподняла в чёрную, как кусочки земли, крапинку оранжевые надкрылья, расправила крылышки и – полетела. Сделала круг по комнате и улетела в открытую балконную дверь. В темноту. В ночь.

ДИМА. Я ж говорил… Я ж говорил…

Выбежал на балкон. Смотрит в ночное осеннее небо. Провожает божью коровку взглядом, словно б видит. Улыбается.

Славик нашёл в постели старухи «маравья», лижет его, морщится.

Кулёк залез под одеяло, съёжился в маленький-маленький комочек. Весь дрожит от холода.

Гонит ветер по дороге серые мертвые листья, хлопает дверьми, воет-стонет в подъездах.

Подходят люди к окнам, выглядывают. Ждут чего-то…

Аркаша крутит пальцем у виска.

ТЕМНОТА

КОНЕЦ ПЕРВОГО ДЕЙСТВИЯ

 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Ночь на улице. Огни в доме не горят больше. Спят все.

На дороге в луже стоит высокий темный силуэт. Смотрит на отражение полумесяца у себя под ногами. Нагнулся, потрогал отражение рукой – оно зашевелилось, поплыло. Присел человек на корточки, играет с отражением. Смеётся вроде. А потом и вовсе лёг в лужу, обнял его, обливает им себя…

А в квартире Димы в комнате стоят три надгробья, как на кладбище. Венки на них старые почерневшие, букетики цветочков бессмертников. Даже конфетки есть. Ассорти.

Дима сидит на полу в углу, смотрит на свою инсталляцию. Любуется. Сам пьяный прилично.

Аркаша и Лера в кресле. Лера у него на коленях сидит, весёлая, сигареты его курит.

Юлька на балконе.

ЛЕРА. Как на кладбище, блин. Димыч, давай это всё убирай…

Дима не отвечает.

АРКАША. А ты, пийсят два кило, давай-ка слезь с меня лучше.

ЛЕРА. Не хочу. Ты вон какой у меня красавец мущинка. Любая позавидует. Везет так сразу во всем. И деньги, и мужика отхватила. Есть всё-таки Бог на свете…

ДИМА. Нету…

ЛЕРА. Иди пинай, понял.

АРКАША. Давай-ка, слазь с меня.

ЛЕРА. Не слезу. Скажи, что женишься, тогда слезу.

АРКАША. Да без проблем.

ЛЕРА. А чё… Я невеста сейчас богатая. С квартирой, с ларьком. Шуба даже песцовая есть. Все пироги. Так что…

АРКАША. Слазь, давай, богатая невеста.

ЛЕРА. Нет, ну женишься?

АРКАША. Да без проблем.

ЛЕРА. У нас будет семейный бизнес – детей тебе рожу кучу. Усики тебе только надо. Я всегда мечтала, чтобы с усиками был. Солидный сразу такой, как профессор. Отпустишь усики?

АРКАША. Да без проблем.

ЛЕРА (трогает его над верхней губой). Тебе пойдут, кстати. (Приложила к его губе прядь своих волос.) Воще! Баско так будет! Хочешь зеркало – посмотреть?

АРКАША. Потом. Слезай…

ЛЕРА. Целуй сперва.

АРКАША. После свадьбы.

ЛЕРА. Ну в щечку…

АРКАША. В щечку не интересно. (Подталкивает Леру.) Давай…

Лера неохотно перебирается в другое кресло.

Аркаша разминает ноги.

ЛЕРА. Понял, Димон. Всё. Прибрали меня к рукам. Замуж выхожу. А ты говорил никто не возьмёт - никто не возьмёт. Взяли вот. Бог помог. Будешь верить, и тебе поможет. (Аркаше.) Я, блин, щас такая верующая стала воще. Кошку чёрную увижу, дорогу перебегает – всё – не иду. Час могу стоять. Или кто мусор выносить пойдёт – я бегу, чтобы с полным ведром застать, а то с пустым нельзя. А чё, это всё, между прочем, правда. Вот допустим, раньше кладбище работало – постоянно похороны, а похороны, если встретишь – несчастье. Вот все несчастные и ходили. А сейчас кладбище закрыли и всё. Я вот сразу… воще никогда такой счастливой не была. А Димыча вон в армию берут…

АРКАША. Повезло так повезло.

ДИМА. Я в Чечню буду проситься …

ЛЕРА. Иди пинай. Чё там делать-то…

АРКАША. Там, знаешь, какие бабки платят?

ЛЕРА. Убьют и никаких бабок не надо.

ДИМА. Я не из-за денег.

ЛЕРА. Всё равно убьют.

ДИМА. Ну и чё… Я тоже успею кого-нибудь…

ЛЕРА. Ты, Димкин, ты такой простой, как три копейки воще. А за чё ты их убьёшь? Чё они тебе сделали?

ДИМА. Просто так.

ЛЕРА. Иди пинай, просто так. Просто так даже мухи…

АРКАША. А за чё-нибудь можно?

ЛЕРА. Никак нельзя. Я воще думаю, что если б была Богом, я бы так сделала… Вот, допустим, кто-нибудь кому-нибудь хочет какую-нибудь подлянку сделать… Ну, убить там или шапку снять – так у того человека, который хочет, сразу бы… сразу бы его парализовало или чё, чтобы не смог эту подлянку сделать. На время…

АРКАША. Ну и дура. А я бы наоборот сделал – захотел кого-нибудь хлопнуть, подумал, а он уже скопытился… Да, Дима? Ты б щас Славка так – ааа! – подверг бы мучительной смерти, да. Вмазался он такой, идет по улице, подустал, прилёг отдохнуть, а утречком заморозок, да, Дима…

ДИМА. Тогда бы людей уже не было бы…

Аркаша на секунду на секунду задумался, потом заржал.

АРКАША. Точно, блин! Все бы друг друга на хер давно переколбасили…

Смеётся.

ЛЕРА (кричит на балкон). Юлька, иди к нам!

ЮЛЬКА. Я здесь хочу…

ЛЕРА. Обиделась чё-то. Пойду, позову…

Идёт на балкон.

АРКАША (шёпотом). Дим, она чё… это – даёт?

ДИМА. Не знаю.

АРКАША. Вроде с виду даёт как бы. Прикинь, такая борзая – денег у меня уже попросила. Штуку ей подавай.

ДИМА. Дак дай.

АРКАША. Гонишь, что ли. Всем давать – кровать сломается. Так-то не верблюдица вроде. Можно. Дала бы, так я б заплатил. Не штуку же, конечно. Ну, сотню бы дал. Намекни ей. Потрещи…

ДИМА. Тебе надо – ты и трещи.

АРКАША. Ты, Дима, я тебе сколько добра сделал…

ДИМА. Тебе надо – ты и трещи.

АРКАША. Смотри, приткнёшься еще…

Взял пакет с чипсами. Ест.

На балконе.

ЛЕРА. Прикинь, Юлькина, Аркаша мне говорит такой – давай замуж за меня. Прикинь…

ЮЛЬКА. Поздравляю.

ЛЕРА. А чё поздравлять-то. Я еще думаю. До утра. Я, блин, такая целоваться к нему лезу, а у самой зуб гниёт – лечить надо. Вонь, поди. Срамота. Кабздец полный и по всей программе. Ну-ка… (Дышит на Юльку.) Как?

ЮЛЬКА. Нормально.

ЛЕРА. Да ни фига. Я же чувствую… (Дышит себе в руку, нюхает.) Ничего, деньги получу, пломбу себе дорогую поставлю и мосты из платины какой-нибудь. Зашибись, да? Думаешь, он из-за денег на меня глаз?..

ЮЛЬКА. Не знаю.

Пауза.

ЛЕРА. Ну и пусть, даже если… Щас все почти из-за денег. Браки по расчёту, между прочим, самые крепкие даже. Да, говорят так. Психологи. Есть такие. Я же его тоже еще как бы не сильно люблю. То есть ну как… нравится… Ему, знаешь, как с усиками идёт! Воще - во! Я ему вот так сделала… (Показывает, как делала.) Это что-то! Обещал отпустить. Воще для меня всё делает. Все пироги. Видела же, как я у него денег просила когда. Другим бы кому дал, думаешь. Иди пинай, дал бы. Будет он всем давать. А тут я ему сразу понравилась или што. Остался же, видишь. Никуда не поехал. Из-за меня, как пить. Да и не из-за денег он. У него у самого… он цветными металлами занимается. У него две машины только. Но это криминал. Как только поженимся – всё. Ларьки откроем или магазин. Будущее за мелким и средним бизнесом. Да, так по телику сказали. Будет у меня за товаром ездить. А я торговать сидеть. Проблема только одна. Там же на этих оптовках одни бабы поди, сто пудов. Еще, блин, гулять начнёт. Придется с ним ездить. А в магазин продавщицу нанять. Ой, беда с этими мужиками. Пойдём, бухнём.

ЮЛЬКА. Не хочу.

ЛЕРА. Чего ты такая-то.

ЮЛЬКА. Какая?

ЛЕРА. Грузишься.

ЮЛЬКА. Ничего.

ЛЕРА. Ой, блин, сеструха ты у меня любимая самая. Мы тебя к себе в фирму возьмем, хочешь?

ЮЛЬКА. Посмотрим.

ЛЕРА. Будешь в песце, все пироги.

ЮЛЬКА. Посмотрим.

ЛЕРА. Чего ты?

ЮЛЬКА. Чего…

ЛЕРА. Невесёлая. Щас я тебе Димку пошлю, пусть веселит. (Кричит.) Димон, иди, тебя Юлька зовёт. Димон! (Юльке.) Я к своему пойду – шашкучилась уше.

Смеётся, идет в комнату.

Димон, иди, тебя Юлькина зовет.

ДИМА. Зачем?

ЛЕРА. Надо.

ДИМА. Пусть сюда идёт.

ЛЕРА. Ну оставь меня с моим мущинкой, чё такой.

АРКАША. Димка…

ДИМА. Щас…

Поднимается, выходит на балкон. Становится рядом с Юлькой.

Молчат.

Лера подходит к Аркаше. Хочет залезть ему на колени.

Аркаша останавливает её.

ЛЕРА. Я хотела усики…

АРКАША. Мне щас, короче, ехать надо.

ЛЕРА. А чё?

АРКАША. Дела.

ЛЕРА. Ночь же.

АРКАША. Ночные дела.

ЛЕРА. Я с тобой.

АРКАША. Нельзя.

ЛЕРА. А чё?

АРКАША. Нельзя и всё.

ЛЕРА. По бабам, что ли?

АРКАША. Всё может быть…

ЛЕРА. А я? Со мной уже всё, что ли?

АРКАША. С тобой духовно. А хочется и физически…

ЛЕРА. Как это?

АРКАША. Догадайся с трёх раз. (Смеётся.)

ЛЕРА. Ааа. А со мной нельзя, что ли?

АРКАША. Дак ты ж не хочешь.

ЛЕРА. Почему? Хочу…

АРКАША. Пошли тогда…

ЛЕРА. К тебе поедем?

АРКАША. В ту комнату.

ЛЕРА. Там Кулёк.

АРКАША. На кухню тогда.

ЛЕРА. На кухню?

АРКАША. А чё?

ЛЕРА. Ничё. Пошли…

АРКАША. Пойдём.

ЛЕРА. Ты только это… скажи, что женишься сперва еще раз.

АРКАША. Да без проблем.

ЛЕРА. Точно, да?

АРКАША. Без проблем.

ЛЕРА. А то мне тут один лапшу вешал-вешал, а потом женатый оказался. Двое детей и все пироги. Один студент, один – уж сам с детьми. Дедушка уж, а говорил - тридцати нет. Ты не женатый хоть?

АРКАША. Нет.

ЛЕРА. И внуков нет.

АРКАША. Упала, что ли. Мне двадцать семь.

ЛЕРА. Вот и этот так говорил…

АРКАША. Пошли. (Идёт на кухню.)

ЛЕРА. Я щас. Ты иди пока…

Аркаша уходит.

Лера наливает себе вина. Пьёт. Полощет рот. Дышит в руку, нюхает. Снова полощет. Идёт следом.

Юлька заглядывает с балкона в комнату. Что-то говорит шёпотом.

ДИМА. Чё?

ЮЛЬКА. Так. О своём.

ДИМА. А ты у них остановилась?

ЮЛЬКА. Нет, ты чё. Я здесь на практике. У нас же предки вообще не знаются. У неё же мамка алкоголичка, а у меня папка, её брат, считай, декан. Я вообще не знала, что такая есть. Мы там в одной компашке сидели и нашлись случайно. Так потом пофестивалили маленько. И всё…

Молчат.

ЮЛЬКА. А это у вас значит «живые и мертвыё» называется район.

ДИМА. Какой район. Дом один. Там дальше еще бараки есть какие-то, если видела, да и то их посносили уже половину. А тут одни бичи у нас живут. Дом когда построили, все нормальные давай сразу с доплатой меняться. Раньше ж нельзя было продавать там. Так с доплатой поменяются. У нас вообще квартира была большая. Старого типа, знаешь.

ЮЛЬКА. Ага.

ДИМА. Вот. Кулёк её обменял. Разницу прогудел. И у Лерки мать тоже, по моему, так же… Тоска, блин… Ну нормальных тут тоже несколько есть. С машинами даже. Ну как машины… москвичи какие-нибудь старющие. Вон гаражи. Ну работяги типа. А так тут квартиру не продать даже. Блуда. Никто не поедет.

ЮЛЬКА. Ясненько.

ДИМА. Ну я после армейки сюда всё – не вернусь. Тут ловить уже нечего. Думаешь, тут кладбище вон там кончается. Ага. Мы давно уже сами на кладбище живём. Живые покойники все. Родились и туда. Родились и туда. По пути могильников накорчевали да цистерну спиртогана выжрали. И всё. И туда. Раньше еще, когда металл не принимали, конфеты таскали вёдрами. Бражку на них ставили. У нас соседка пирожки с ними пекла постоянно. Как начинка типа. А из печеньев колбасу какую-то шоколадную вроде, чё-то такое. У каждого территория своя была – попробуй на чужой пособирай. Войны тут такие с цыганями были. Атас. Собиратели, блина… (Смеётся.) Вспомнил. Я один раз в школу, день рожденья у меня, набрал такой одинаковых. Там типа «Ласточка» была или этот… как его… «Буревестник» еще такой был. Каждому по три штуки. У нас как бы всегда все по две приносили, а я по три. Ну, вые… Ну, рисануться. (Смеётся.) Всё, раздал такой. Все такие сидят, разворачивают, а оттуда… (Смеётся.) Муравьи оттуда! А все же знали, что я у кладбища живу. Кошмар! Чё было! Меня потом в пионеры в эти позже всех приняли. Кошмар! Одна девка у нас была, так с той воще с головой какая-то беда приключилась. Она, то ли есть неделю не могла, то ли… ну, в туалет. Дурдом. Да, еще в этот меня, на учёт в милицию поставили…

ЮЛЬКА. Прикол.

ДИМА. Говорю, прикол. Сейчас-то смешно, а тогда воще повесится хотел. Стыдоба. Да, еще… У нас там такой Саня толстый был, ему воще по бороде. Он такой говорит, не хотите, я сам всё съем. Уча у него забрала всё. А он потом… мы с ним скорешились после этого… он ко мне приезжал конфеты жрать. Он их с муравьями прям. (Смеётся.)

ЮЛЬКА. Прикол. (Зевает.)

Молчат.

ДИМА. Мне потом к мамке надо. Поставить всё на место. Сейчас темно – не найти. А потом могу не успеть. В военкомат к шести надо… Поможешь мне? А то эти уедут, наверно…

ЮЛЬКА. Помогу. Только я мертвых боюсь.

ДИМА. А чё их бояться. Живых надо…

ЮЛЬКА. Ну с тобой-то не страшно.

ДИМА. И с тобой…

ЮЛЬКА. Ой, я-то трусиха воще. Ты-то нет. Мне так понравилось, блин, когда ты этому такой глаз хотел выколоть. Он сразу на измену упал такой. Он же мафёрик типа, да.

ДИМА. Я уже не помню. Фишку сорвало.

ЮЛЬКА. Да нормальный ты был. Молодец. Так и надо.

ДИМА. Да ладно. Забыли.

ЮЛЬКА. А ты смог бы?

ДИМА. Што?

ЮЛЬКА. Глаз ему отвёрткой.

ДИМА. Не знаю.

ЮЛЬКА. А убить?

ДИМА. Нет.

ЮЛЬКА. А из-за меня?

ДИМА. Не знаю.

ЮЛЬКА. Если бы он, допустим, мне плохо бы сделал…

ДИМА. Смотря что.

ЮЛЬКА. Ну, допустим… изнасиловал…

ДИМА. Ну убил бы…

ЮЛЬКА. А как?

ДИМА. Ножом… в сердце…

ЮЛЬКА. А горло…

ДИМА. Не знаю… Смог бы…

ЮЛЬКА (дрожащим голосом). Из-за меня же только, да, скажи?

ДИМА. Да.

Молчат.

ЮЛЬКА. Дима…

ДИМА. Чё?

ЮЛЬКА. Мне так нравится, что ты из-за меня хоть что готов. Ты же не за всех так, да ведь?

ДИМА. Нет.

ЮЛЬКА. И из-за Лерки нет?

ДИМА. Не знаю.

ЮЛЬКА. Ну скажи, что не стал бы.

ДИМА. Не стал бы.

ЮЛЬКА. Я знаю. Я просто хотела, чтобы ты сам сказал. Ты только из-за меня, да?

ДИМА. Да.

ЮЛЬКА. Да?

ДИМА. Да.

ЮЛЬКА. ДА?!

ДИМА. Да…

Юлька быстро хватает его за голову. Вцепляется зубами в нижнюю губу. Кусает. По-змеиному обвивает его ногой.

Резко отстраняется. Тяжело дышит.

Дима делает движение в её сторону.

ЮЛЬКА. Всё!

ДИМА. Почему?

ЮЛЬКА. Всё, я сказала! Потом…

Долго молчат.

Курят.

ЮЛЬКА. Дим…

ДИМА. Чё?

ЮЛЬКА. Дим, это… Мне тут сказали, что это… Типа Лерка на вокзале там. Ну за двадцать рублей. Ну это… проститутка типа. Правда?

ДИМА. Я не знаю.

ЮЛЬКА. Да ладно, Дим. Я ж просто, я ей не скажу.

ДИМА. Я не знаю.

ЮЛЬКА. Ну, Дим. Чё ты такой? Я ж тебе письма буду писать. Колись давай.

ДИМА. Ну вроде ну. Чё-то такое было. Я сам не видел.

ЮЛЬКА. Чё прям за двадцать рублей?

ДИМА. Не знаю. Может.

ЮЛЬКА. А чё так дёшево?

ДИМА. Я не знаю.

ЮЛЬКА. Ну она, в принципе, больше-то и не стоит. Да ведь?

ДИМА. Я не знаю.

ЮЛЬКА. А чё она тогда из-за того очкарика так разорялась?

ДИМА. Я-то откуда знаю?

ЮЛЬКА. Такая прям вся из себя девственница, в рот компот. Шлюха двадцатирублёвая. Да ведь?

ДИМА. Давай не будем… Это её проблемы.

ЮЛЬКА. А я сколькирублёвая шлюха?

ДИМА. Ты не шлюха.

ЮЛЬКА. Ну скажи, сколько бы за меня заплатил. Миллион бы заплатил бы?

ДИМА. Нет.

ЮЛЬКА. А два?

ДИМА. Нисколько. Ты же не шлюха.

ЮЛЬКА. Правильно. Я, Дим, красивая же, да?

ДИМА. Чё?

ЮЛЬКА. Я нравлюсь тебе, да ведь…

ДИМА. Ну да… ну.

ЮЛЬКА. Я знаю. Я всем, потому что нравлюсь. У меня второй размер, Дим.

ДИМА. Чего? Ноги, что ли?

ЮЛЬКА. Дурак. Вот тут. (Трогает себя за грудь.) Форма персик. А у Лерки все висит уже. Уши спаниеля. Она же тебе не нравится, правда? Она же страшная, уродина, да?

ДИМА. Я не разбираюсь.

ЮЛЬКА. Ну скажи, что не нравится, а то письма писать не буду.

ДИМА. Ну не нравится, ну.

ЮЛЬКА. Вот так то. А у меня еще тату есть.

ДИМА. Кто?

ЮЛЬКА. Татуировка, дурачок. На попе прям. Пантерка. Хочешь посмотреть?

ДИМА. Чё?

ЮЛЬКА. Хочешь… хочешь… хочешь…

ДИМА. Да.

ЮЛЬКА. Ах, хитренький какой! Руку сперва целуй. (Протягивает ему руку.)

Дима целует.

ЮЛЬКА. Каждый пальчик теперь. Вот так да. Я же самая красивая, да?

ДИМА. Да.

ЮЛЬКА. Вот так то. Красивее же Мадонны?

ДИМА. Да.

ЮЛЬКА. Вот так то. И Шарон красивее?

ДИМА. Красивее…

ЮЛЬКА. Вот так то. Всех же красивее.

ДИМА. Да.

ЮЛЬКА. Всех-всех…

ДИМА. Да.

ЮЛЬКА. Можешь из-за меня… с балкона прыгнуть?

ДИМА. Чё?

ЮЛЬКА. Можешь с балкона из-за меня?

ДИМА. Зачем?

ЮЛЬКА. Из-за меня…

ДИМА. Зачем?

ЮЛЬКА. Хочу потому что… Я женщина вамп потому что. Роковая я. Можешь? Из-за меня один парень вены себе. Бритвой вот так вот. (Показывает.) Раз. Раз… Полная ванна крови. Красное всё. А он белый. Как снеговик. Белый-белый. (Смеётся.) А мать его пришла и говорит: «Ты тварь. Из-за тебя он». А я ей, да, ей, из-за меня, только я не тварь. А она драться дура. Уже не интересно сразу. А все ходят и завидуют мне. А он белый, как снеговик. Я его всего-то один раз поцеловала и всё – и белый. Противный такой был, худой. Чмо. Фу! Ну, чё ты? Испугался?

ДИМА. Нет.

ЮЛЬКА. Так прыгни…

ДИМА. Я думал, что ты…

ЮЛЬКА. А ты не думай, ты – прыгни.

ДИМА. Зачем это тебе…

ЮЛЬКА. Дурачок, не понял ничего. Испугался. Трус…

ДИМА. Не испугался.

ЮЛЬКА. Так прыгни.

ДИМА (спокойно). И прыгну…

ЮЛЬКА. Давай. Смотри, я какая! (Задрала кофту.) Да! Смотри! Дурачок! Не увидишь больше такую… Прыгай!

Дима лезет на перила.

ЮЛЬКА. Давай! Давай…

Дима встаёт в полный рост, держится за верёвки.

ЮЛЬКА. Руки отпусти!

Дима отпускается, балансирует.

ЮЛЬКА. Прыгай, дурачок!

ДИМА. Татуировку покажи…

ЮЛЬКА. Прыгай сперва! Прыгай! Прыгааай!!!!

Дима откланяется назад…

Вбегает Лера. Хватает Юльку за волосы, бьет об колено.

Юлька вырывается, бежит в комнату, истерически смеётся. Прячется за Аркашу.

Лера сдёргивает Диму с перил. Идёт в комнату.

Дима садится на пол.

ЛЕРА. Ты чё, сучка, делаешь!

ЮЛЬКА. Не твоё дело, шлюха двадцатирублёвая!

ЛЕРА. Как ты сказала?!

ЮЛЬКА. Шлюха двадцатирублёвая! Я всё про тебя знаю! Шлюха вокзальная! (Аркаше.) Знаете, что она на вокзале проституткой работает?

АРКАША. Оп-па!

ЛЕРА. Ты чё гонишь! Иди пинай! Какой проституткой! Я не…

АРКАША. Я не по…

ЮЛЬКА. С бомжами она.

АРКАША. Оп-па! Ты попала, девочка…

ЛЕРА. Гонит она! Иди сюда!

ЮЛЬКА. Сифилис у неё!

АРКАША. Оп-па!

ЛЕРА. Ты чё, сука! Я тебя убью щас! Врёт она…

АРКАША. Иди сюда, сказал!

Лера отступает.

АРКАША. Не дай божЕ я чё-нибудь хапнул – тебе смерть сразу. Иди сюда!

Лера садится в угол, закрывает голову руками.

ЮЛЬКА. Морду ей разбей всю!

Аркаша подходит.

ЛЕРА (безразлично). По голове только не надо. Мне нельзя…

АРКАША. Ты чё меня не предупредила!

ЛЕРА. У меня нет ничего.

АРКАША. Ты уверена, бля?!

ЛЕРА. Знаю я.

АРКАША. Уверена?!

ЛЕРА. Да.

АРКАША. Смотри на, я тебя на найду на – похороню на. (Пинает Лере в живот.)

Лера не реагирует.

АРКАША. Чё не больно?!

ЮЛЬКА. Морду ей разбей!

АРКАША. Разбить тебе мордас, а?!

ЛЕРА. По голове нельзя…

АРКАША. А чё нельзя-то?! (Снова пинает.)

Лера не реагирует.

Юлька ржёт.

АРКАША. Давай один разок-то!

ЛЕРА. Нельзя по голове…

Аркаша пинает сильнее.

Лера тихонько вскрикивает.

АРКАША. Ааа, прошла, да?! Еще?

Лера не отвечает.

ЮЛЬКА. Молчанье – знак согласия.

АРКАША. Еще?

Лера молчит.

АРКАША. Ладно, живи, тварь. (Юльке.) Я щас уезжаю. Поедешь со мной? Ты ж из города?

ЮЛЬКА. Давай у них сперва всё выпьем.

Пауза.

АРКАША. А чё… давай. Щас уж всё равно гаишников под утро не будет. (Садится, наливает.)

ЮЛЬКА. Вы, мужики, такие странные воще. На каких-то корост кидаетесь. Чё баб нормальных нету…

АРКАША. Так ты ж чё-то зажалась вся какая-то.

ЮЛЬКА. Я наблюдала. Мне поприколу. Сцены из будней проституток. (Ржёт.)

ЛЕРА. А ты, сеструха, я не ожидала от тебя вообще. Я же…

ЮЛЬКА. Какая я тебе сеструха. Сеструху надыбала. Я с тобой по нужде в одном поле не сяду. Сеструха, е-моё! (Ржёт.) Папик у меня от её матери воще, как услышит, чуть не блюёт.

АРКАША. Дак они бичи, что ли?

ЮЛЬКА. Конечно! Еще какие. Вот этот у неё наряд – единственный. Каждый день в этом.

ЛЕРА. А чё виновата, что мать такая – пропивает…

АРКАША. А чё она мне тогда про кухонный гарнитур тут загоняла?

ЮЛЬКА. Лапшу тебе вешала. Ты ж наивный.

АРКАША. Дак я так и понял.

ЛЕРА (Аркаше). А вы мне вообще денег обещали…

АРКАША. Дима, мне двадцатку должен, у него возьмёшь. (Смеётся.)

ЛЕРА. Вы тыщу обещали…

АРКАША (смеётся). Ни чё она губень-то раскатала!

ЛЕРА. Не дадите, значит?

АРКАША. Я и не собирался.

ЛЕРА. Я потом две же отдам… или три даже…

ЮЛЬКА. С чего ты отдашь.

ЛЕРА. Сама знаешь, с чего. Получу когда…

ЮЛЬКА. Чё ты получишь? Ни чё ты не получишь. (Смеётся, Аркаше.) Знаешь, она чё думает? Ей, короче, из «Евро-шопа» письмо пришло. Там типа призы, все дела. Ну, замануха, короче…

ЛЕРА. Не ври…

ЮЛЬКА. Типа, вы уже являетесь победителем, но еще необходимо заказать у нас товар, что бы участвовать в розыгрыше… Ну, на дураков.

ЛЕРА. Не ври…

ЮЛЬКА. А таких победителей там еще сто тысяч дураков…

ЛЕРА. Не ври…

ЮЛЬКА. Чё не ври. У меня мамка заказывала. Ей фотоаппарат какой-то задроченый пришёл. Мыльница, короче. Он не фоткает даже…

ЛЕРА. Не ври…

АРКАША. Ааа! У меня такой дома есть. Вспомнил! А я думаю, чё это она всё про какие-то доллары поёт. А это вот чё… Там даже без вспышки вроде, да?

ЮЛЬКА. Да. Вспышку еще отдельно покупать надо… Муть, короче. Булда…

ЛЕРА. Не врите. (Уже чуть не плачет.)

ЮЛЬКА. Да чё тебе объяснять – у тебя от сифы уже все мозги сгнили.

АРКАША. Хорош меня пугать.

ЮЛЬКА. Поздно пугать уже. Наливай…

Аркаша наливает.

С балкона выходит Дима.

АРКАША. Дима, у меня к тебе претензия большая. Ты чё мне не сказал, что эта…

ДИМА (спокойно). Так. Уматываем отсюда. Оба.

АРКАША. Чё?

ДИМА. Быстро, я сказал.

Юлька ржёт, пьёт.

АРКАША. Дима, ты маленько приборзел, тебе не кажется…

ДИМА. У тебя глаза, что ли лишние? (Взял отвёртку.)

Аркаша поднялся.

ДИМА (Юльке). И ты…

ЮЛЬКА. А я то чё тебе сделала?

ДИМА. Давай.

Юлька встаёт.

АРКАША. Ты мне, между прочим, Дима, только два могильника отдал. А тут на четыре. Так что часть моя…

ДИМА. Забирай.

Аркаша быстро собирает продукты в пакет.

Юлька ржёт над ним.

ДИМА. Всё?

АРКАША. Всё. Скажи спасибо, Дима, что ты в армию уходишь, а так бы я с ребятками подъехал…

ДИМА. Пошёл…

Аркаша и Юлька идут к двери.

Юлька специально роняет стакан с вином. Тот разбивается.

ЮЛЬКА. Ой, я не хотела. (Ржёт.)

Дима не реагирует.

Выходят в подъезд.

Дима начинает собирать осколки.

Сначала в подъезде, а затем на улице слышно громкое ржание.

Потом заводится двигатель, клаксон долго играет «Спартак чемпион». Свистят шины. По потолку проносится отблеск фар.

Тишина.

Дима кладёт осколки на стол. Садится.

Молчат.

ЛЕРА. Надо было её не отпускать. Мне её мамка потом таких пропистонов вставит…

Дима не отвечает.

ЛЕРА. Ага. Знаешь, какая она у неё строгая…

ДИМА. Идти надо. К мамке сперва. Поставить всё на место. Поможешь мне?

ЛЕРА. Помогу.

Пауза.

ДИМА. Или сдай всё. Тебе же сейчас деньги нужны. А так всё равно унесут. А потом получишь – поставишь какой-нибудь мраморный… Их не так прут…

ЛЕРА. Да ты чё, Дима. Я найду денег. Нельзя так.

ДИМА. Да где ты найдёшь. А так пропьют и всё, а тут на пользу. Хоть одному как-то помогут… Знаешь, куда сдавать-то?

ЛЕРА. Знаю…

ДИМА. Ну и всё. Сдашь, и всё у тебя нормально будет. Делай там свой заказ…

ЛЕРА (вдруг заплакала). Я, Димкин, как деньги первым делом получу, сразу закажу мраморный. А ты потом в отпуск приедешь, мы его поставим…

ДИМА. Поставим…

Молчат.

ЛЕРА. Ты пиши сюда. А я буду приходить спрашивать, а то я может же, перееду скоро… квартиру-то куплю…

ДИМА. Ладно.

ЛЕРА. Да и вообще оставаться там не думай. Кто мне тут помогать-то будет. Дело-то своё раз будет…

ДИМА. Спишемся…

ЛЕРА. Да точно уже будет. Я если решила… (Снова заплакала.)

ДИМА. Будет.

ЛЕРА. Будет…

ДИМА. Всё будет.

ЛЕРА. Всё будет.

Молчание.

ДИМА. Сколько там?

ЛЕРА. Не знаю.

ДИМА. Идти тогда, наверно, надо…

ЛЕРА. Уже…

ДИМА. Опоздаю еще. Еще ж через весь город…

ЛЕРА. Тогда пошли.

ДИМА. Пошли.

Встали. Одеваются.

ДИМА. Кульку только щас скажу, что это твоё. Что бы отдал потом…

ЛЕРА. Скажи…

ДИМА. Щас я…

Заходит в комнату Кулька.

ДИМА. Куль… Батя…

Кулёк не отвечает.

Дима трогает его за голову. Отстраняется.

ДИМА. Я, Батя, ухожу. Всё. Пора уже. Там эти… памятники стоят. Леркины это… Отдашь ей потом… Ладно, да? Ладно… Ну всё тогда. Пошёл я. Давай. Напишу… Давай…

Выходит.

ЛЕРА. Сказал?

ДИМА. Сказал… Пойдём…

ЛЕРА. Пойдём.

Выходят в подъезд. Прикрывают дверь.

Молча спускаются, стараясь не наступать на сухие листья.

Вышли на улицу, стоят, смотрят на дом с чёрными глазницами окон.

Дом спит еще. Или умер. Не понять.

ДИМА. Может, на такси поедем?

ЛЕРА. Поехали…

Пауза.

ВМЕСТЕ. Иди пинай! Денег нет…

Смеются.

И вдруг начинают плакать. Громко. Не стесняясь друг друга. В голос.

Присели на корточки, обнимают друг друга, прижимаются друг к другу. Плачут.

ЛЕРА. Что это? (Показывает на его лицо.)

ДИМА. Где?

ЛЕРА. На щеке у тебя…

Дима проводит рукой по щеке, смотрит на свою ладонь.

ЛЕРА. Божья коровка…

ДИМА. Это та же самая.

ЛЕРА. Иди пинай.

ДИМА. Смотри. Четыре крапинки – четыре года. Вернулась…

ЛЕРА. Это знак…

ДИМА. Чё?

ЛЕРА. Ничего.

ВМЕСТЕ. Божья коровка полети на небко – там твои детки кушают конфетки, всем по одной, а тебе не одной… Божья коровка полети на небко – там твои детки кушают конфетки, всем по одной, а тебе не одной… Божья коровка полети на небко – там твои детки кушают конфетки, всем по одной, а тебе…

Божья коровка расправляет крылья и летит. И ветер ей ни почём, и холод, и всё-всё-всё…

ДИМА. Побежали за ней…

ЛЕРА. Дак военкомат же в другую сторону.

ДИМА. Успеем. Побежали…

Бегут за божьей коровкой. Смеются. Плачут.

Скрылись из виду.

Пусто на улице.

Зажглось в доме, что возле кладбища, первое окно. Подошел к окну человек выглянул, постоял и назад. Туда…

Забрезжила на востоке полоска рассвета. Красная такая. Как кровь.

Упала с неба как маленькая звёздочка первая снежинка. Еще одна. Еще и еще…

Повалил снег. Густой, теплый, не зимний.

Засыпал снег всю округу, всю грязь, всё засыпал. И стало на свете светлее как-то.

А потом и вовсе светло.

Как, впрочем, и должно быть, наверно…

КОНЕЦ

 

Юрий Клавдиев

 

Пойдём, нас ждёт машина…

 

ЮЛЯ, МАША, ПАША, ОЛЕГ, ВОВА – всем за 20.

СТАРИК

 

На сцену буквально выпадают две девушки. У одной (Юля) лицо в крови, кровь на блузке и джинсах. Она плачет, скорчась в дальнем углу сцены. Другая (Маша) – без видимых повреждений – осторожно приближается к ней.

 

1.

МАША. Ну перестань. Прекрати. Всё нормально.

ЮЛЯ. Не подходи! Не трогай меня! Ты где была?!

МАША. Ну перестань. Всё нормально. Всё нормально же? Они же ушли уже. Всё. Всё.

ЮЛЯ. Пошла отсюда! Ты где была?! Где была, я тебя спрашиваю? А?!

МАША. Ну, всё. Всё. Всё. Перестань. (Подходит к Юле, осторожно садится рядом). Они ушли. Они ушли. (Вынимает из заднего кармана джинсов отрезанный человеческий палец и поворачивает его, рассматривая со всех сторон). У-шли…

ЮЛЯ. (Замечает палец, испуганно) Машка… это что?

МАША. Палец.

ЮЛЯ. А… а зачем он? Тебе зачем он?

МАША. На память.

ЮЛЯ. А…

МАША. Мне Паша понравился…

ЮЛЯ. Это сивый, что ли?

МАША. Нет. Сивый – это Олег. Паша – это который приколист такой… ну помнишь там – анекдотики всё, шуточки какие-то… (С раздражением) Слова нормально сказать не может, чтобы не поржать. Сам скажет, сам смеётся… идиот какой-то…

ЮЛЯ. Он же тебе понравился?..

МАША. И что?

ЮЛЯ. Ну, как ты его – «идиот»… Ненормально как-то…

МАША. Это он ненормальный… А понравился… ну и что? Как будто, если идиот, так и урод сразу. Вон у Чикатило тоже жена была…

ЮЛЯ. Машка…

МАША. Чего?

ЮЛЯ. Что-то я тебя не узнаю совсем…

МАША. (Выбрасывает палец) Да и фиг с ним. Чего говоришь? Не узнаёшь? Да я сама как-то… а, неважно.

ЮЛЯ. Маш… а откуда у тебя… палец Пашин?

МАША. Отрезала.

ЮЛЯ. (Неуверенно отодвигаясь). Маш… ты шутишь, что ли?

МАША. Нет. Я думала как раз – что бы на память взять от такого придурка… (Поворачивается к Юле). Сначала я башку его хотела взять, но нести неудобно – крови много и тяжело, поэтому вот – палец этот…

 

Маша встаёт, находит палец, пару раз поддаёт по нему ногой, как при игре в сокс. Юля поражённо наблюдает за ней. Маша отправляет палец пинком за кулисы, потом снова садится рядом с Юлей.

 

ЮЛЯ. Машка…

МАША. Ну?

ЮЛЯ. А это правда было всё?

МАША. Что?

ЮЛЯ. Ну всё.. и Паша, и Олег, и это всё… это правда? Палец этот…

МАША. Ну да.

ЮЛЯ. Маша… а как ты… как ты себя чувствуешь?

МАША. Да как тебе сказать… нормально вроде… давай тебя посмотрю. Что тут с лицом-то у нас?.. Ндаа…

ЮЛЯ. Что там?

МАША. Да вообще ничего… нормально… это с первого раза показалось… (Смеётся). Жить будешь… и даже, скорее всего, иметь определённый успех у мужчин…

ЮЛЯ. Да ну тебя… шуточки твои…

МАША. Ладно. Повернись-ка… оба… вот это синяк… здесь больно? Когда вот так делаю?

ЮЛЯ. Нет…

МАША. А так? Вот тут?

ЮЛЯ. Нет. Ой… не нажимай, вот так уже больно…

МАША. Это, скорее всего, не перелом. Просто ушиб сильный. Ладно. Ну что, подруга? Что делать будем?

ЮЛЯ. (Трогает бок и морщится) Блин…

МАША. Выбираться надо отсюда. Хватит с нас экскурсий…

ЮЛЯ. Маш…

МАША. Чего?

ЮЛЯ. А ты… ты как вообще? А?

МАША. Да нормально, я же говорила.

ЮЛЯ. А про голову… ты серьёзно?

МАША. Что отрезать хотела? Серьёзно. Ты что, ничего не помнишь? Что там было? И с тобой в том числе? Нет?

ЮЛЯ. Нет…

МАША. А я помню. Поэтому и хотела. Уроды чёртовы… Ладно, пойдём. Сваливать надо.

ЮЛЯ. А куда пойдём?

МАША. Домой. Где-то должна наша тачка быть… ты сколько ему заплатила?

ЮЛЯ. Кому? А, этому… Я сказала, чтобы он до вечера ждал…

МАША. Вот сейчас уже и вечер. Чёрт его знает, сколько он прождёт… может, уехал уже.

ЮЛЯ. Ну, вряд ли… я ему сказала, что потом столько же заплатим, если нас дождётся.

МАША. Тогда, наверно, дождётся. Деньги в наше время самое главное. Только для таких вот дур, как мы с тобой, они на втором месте стоят…

ЮЛЯ. Машк, я уже и не помню, что там было на первом месте, если честно…

МАША. Это неважно. Пошли, пошли, машина ждёт. Деньги деньгами, а долго он может и не простоять. Район не тот. (Подумав). Да и менты должны уже… когда-то ведь они всё же приедут…

ЮЛЯ. (Трогает голову) Да уж…

МАША. Пошли, пошли…

 

2.

Затемнение после 1. Свет – очень яркий – загорается одновременно с жутким криком Юли. На сцене – стол, стулья, водка, стаканы, консервы, бычки, скомканные одеяла, перевёрнутые стулья, двое молодых людей, Юля кричит, дым дешёвых сигарет, грязные тарелки, Маша плачет за столом, голая лампочка, свет уже не режет глаза, Юля кричит, пустые бутылки на полу, грязно, убого, Юля кричит, замасленные газеты, старая ковровая дорожка, облупленная газовая плита, газовый баллон.

 

ОЛЕГ. Короче мы туда приходим я звоню оттуда кто там я её вперёд он же её знает она такая свои я за дверью присел ну чё он открывает я ему прямо с порога на в торец он опа всё тело баба его орёт там мы заходим короче я его за шкирняк хлоп по роже раз два говорю чё как всё сюда давай он там раз метнулся два грамма вынес короче нету больше говорит ну и ладно короче мы эту шлюху с собой забрали она у нас потом полночи отсасывала чё как утром просыпаюсь короче башка всё блин как не своя и всё тело болит по ходу траванулись вчера ну я с вечера читок заныкал короче полез за ним а эта шалава прикинь тут как тут подлечи прикинь я ей говорю соси сучка она припала я развёл вмазался она короче всё это время у кормушки пока я прикинь а потом так жалобно просит вмажь меня прикинь я ей идёшь ты сосёшь скрылась прикинь я её потом не видел убили по ходу а чё потом поехали

МАША. Отпустите меня…

ОЛЕГ. Да сиди ты короче мы приезжаем там кореша один прикинь в гаи работал раньше кричит я этого кореша знаю ну чё поехали туда с пацанами уже а чё уже на просто так не подъедешь он же мог и крыше накозлить правильно понятий нет сука короче приезжаем к ним дверь конечно не открывают мы вдвоём короче на её раз так и вот косяк выбили заходим он в ванной моется прикинь мы его за волосы вытащили оттуда а тот в форме прикинь в гаишной но тому по барабану какая форма потому что мы его как попёрли мотылять по всей квартире короче он нам десять грамм ссыпал прикинь на карман мы сразу поехали два я себе оставил остальные сдали а чё по пятьсот у нас с руками рвали нарки прикинь везде по семьсот по восемьсот а тут по полштуки короче четыре тонны на карман поехали коньяка набрали блядей сняли вперёд короче три дня вот так я потом думал никогда не обоссусь чуть почки не отказали прикинь возле унитаза стою больно и ничё никак прикинь ни капли и всё.

ПАША. (После некоторой паузы). Супер отдохнули, да?..

МАША. Пацаны… пацаны… ну отпустите её, а? Ну отпустите, а? Ну пожалуйста… Ей же… (Всхлипывает). Она же… (Всхлипывает). Ну, отпустите… Ну, перестаньте… пожалуйста…

ОЛЕГ. Я, короче, тебе уже говорил – заткнись, а? Я тя предупреждал, а? Я тебе чё говорил, подруга, а?

МАША. Не надо, Олег, пожалуйста… не надо, пожалуйста…

ОЛЕГ. А чё ты выступаешь тогда, а? Чё ты выступаешь, чё ты лезешь не туда? Ты умереть хотела, так и умрёшь, и чё ты стонешь тогда, чё ты усложняешь всё… (Обращаясь к Паше). Я думаю – её где закопать?

МАША. Не надо, пацаны… ну что вы, пацаны… ну пожалуйста… ну отпустите нас…

ПАША. Прикинь, Олег, когда человек чувствует, что умрёт и всё такое, когда вот уже говорят, что его типа закопают там и всё такое, когда вот уже всё, то куда-то пропадает всё. И говорят как-то одинаково, всё одно и то же, повторяют просто и всё, куда девается что, прикинь? Вот до этого они типа такие мы и вот такие, и типа слов знаем кучу и на козе не подъезжай чё как, и типа так вот всё (показывает козу на пальцах), типа навороченные девочки мы и всё такое, а тут хоп-па! (Даёт Маше весёлый подзатыльник). Хоп-па, да?! Чё? Где всё? Где навороченные девочки-то? А? Канючишь теперь… Ты ж вроде умирать собралась, а? Чё, типа чё ты там говорила? А? Заманало тебя всё, хочешь типа просто так – оба-на вот, и всё? И всё? Легко жить хочешь, милая…

ОЛЕГ. (Наливает себе водки). Она не хочет жить, она умереть хочет… Хотя тоже так же – легко… Смерть это вообще легко. Легче лёгкого… Только тут типа штука есть одна…

ПАША. Какая?

ОЛЕГ. Типа равновесие… Я вот думаю, что если человек легко жил, то умирает он сложно… Сложно, блин… Жизнь – такая штука, ей без равновесия никак нельзя. Вот на зоне рассказывали – пожар в камере случился. Ну ты прикинь, там пацанов в хате сколько, и короче то ли проводка, то ли чё… Короче, дыма куча… И все кипишуют, прикинь, орут, стучат, охрана там, понаехали тушить… Ну я всё не буду рассказывать, а суть темы такая: в одной хате петух башку в машку засунул и дышал, прикинь? А пацаны задохнулись… Все, прикинь?

ПАША. Дааааа…

ОЛЕГ. Я к чему говорю всё – прикинь, петуха-то этого все кому не лень чмырили – и задохлись тоже все. Не, ну можно сказать типа бог всё видит, чё как там, каждому по делам – а разобрать, по каким делам? Те-то пацаны, всё ништяк. Там всё нормально, и по делам и по жизни, и бог здесь ни причём, тот-то пидор, прикинь? Вот я и говорю - равновесие… Поэтому жить легко и умереть легко – это перебор, сестра… (Дружески похлопывает Машу по руке, выпивает). Да мы легко и не умеем…

 

Олег с Пашей смеются. Юля перестаёт кричать. Из-за кулис слышен голос Вовы: «на месте, я сказал, сидеть! Сидеть! Вот так…» потом Вова появляется из-за кулис и тут же бросается обратно с криком: «куда, сука! Стоять!» Через некоторое время Вова появляется на сцене.

 

ВОВА. Она свалила… Пашок, Олег! Она свалила, прикинь, а?! Чё делать-то будем?!

ОЛЕГ. А чё ты стоишь! Урод, ты чё смотрел, ты чё стоишь?! За ней давай, быстро! Быстро!!!

ПАША. Сваливать надо… блин…

ОЛЕГ. (Кричит ему в лицо). Сваливать поздно! Их кончать надо, понял?! Нельзя на палеве сваливать, нельзя, ты тупой, что ли, она заложит всех!!!

ПАША. Ништяк отдохнули, вау…

ОЛЕГ. (Вове). Ты чё встал?!!

 

Маша крадёт со стола вилку. Вова убегает, Олег нервно встаёт и делает несколько шагов ему вслед, при этом он поворачивается спиной к столу, за которым остаются Паша и Маша, поэтому он не видит, как Маша втыкает вилку Паше в горло. Он видит только конечный результат – когда поворачивается. Машу рвёт.

 

МАША. (Тяжело дыша). Да пошли вы все… пошли все… равновесие, мать вашу… равновесие… мать вашу…

ОЛЕГ. Э, э, э! Тихо сестра, тихо… всё… замяли тему! Замяли, слышь! Нормально всё, да?.. Тихо… 

МАША. (Вынимает из Паши вилку, тот утыкается лицом в стол). Так…

ОЛЕГ. Спокуха, сестра… я ухожу… я ухожу… я тебя не трогал, я тебя не трогал, всё путём, да? Всё путём, да? Спокойно…

МАША. Вот так, да?.. Олег, а ты заметил, Олег, когда человеку чуть-чуть осталось, когда прямо вот-вот и всё, он ведь чувствует это, да? Он чувствует. Да… и, казалось бы – вот он, шанс поговорить, типа блеснуть красноречием, что-нибудь изобразить из себя, хотя бы изобразить, если всю жизнь был никем и звать никак, а ведь это последний шанс, ПОСЛЕДНИЙ, и больше ведь не будет, и от твоего красноречия может быть целая жизнь зависит, и не чья-нибудь, а твоя. ТВОЯ, блин… Куда что девается, да? А может, не в этом дело, а?

ОЛЕГ. Ты спокойней, сестра, спокойней… Ты помни – я тебя не трогал… я просто… ты же сама сказала, помнишь? Ты помнишь? Мы просто пошутили…

МАША. Помню… я всё помню… я же вам говорила… я же говорила… А помнишь, ты думал, где нас закопать, а?

ОЛЕГ. Короче, сука!..

 

Олег бросается на Машу, та удачно бьёт его стулом по голове. Некоторое время Олег стонет на полу, вяло шевелясь. Маша, покачиваясь, стоит над ним. Потом опускается на колени, берёт Олега за волосы и несколько раз, морщась от отвращения, с силой бьёт его лицом о лежащий на полу табурет. Зритель этого не должен видеть, он только слышит всё усиливающиеся, а потом затихающие, невнятные стоны Олега. Наконец раздаётся треск ломающегося дерева. Олег перестаёт стонать. Тихо. В тишине тяжело дышит Маша.

 

МАША. Господи, какой кошмар…

 

Маша садится на стул, закуривает сигарету. В момент, когда Маша щёлкает зажигалкой, Паша неожиданно выпрямляется, издавая горловой звук и начинает шарить дрожащей рукой по столу. Маша вздрагивает. Паша рваным движением хватает наполовину полный стакан с водкой. Тихо. Только нервно дышит Маша и плещется из стакана водка.

 

МАША. (Глядя широко открытыми глазами перед собой). Блин… (Начинает говорить – быстро, но не скороговоркой, а почти монотонно, под конец – и вовсе спокойно). Короче, девочка маленькая во двор выходит гулять а мама ей говорит ты короче где хочешь гуляй только в подвал не ходи там злые гопники живут ну она такая идёт во двор гуляет а самой интересно естественно а что за гопники в подвале и всё ближе походит а там дверь приоткрыта она подходит хочет в щёлочку посмотреть а дверь открывается и дядька такой из подвала выходит короче такой в джинсе волосатый с топором девочка его спрашивает дяденька а вы это злой гопник да они тут живут а дяденька топор об джинсу вытирает нет говорит девочка здесь теперь живут добрые хиппи… (Смотрит на Пашу). Вот так, блин.

 

Маша бросает сигарету в стакан с водкой. Смотрит через плечо туда, где лежит Олег, потом ищет что-то глазами на столе. Найдя нож, берёт свободную руку Паши, начинает что-то делать с ней. В это время рука Паши, держащая стакан с водкой, так же неожиданно перестаёт трястись. Гаснет свет.

 

3.

Комната в квартире Маши. Выгородка может быть любая, обязательна только одна деталь – должно быть много цветов в горшочках. Некоторые – примерно треть из них – в умирающем состоянии. Входит Маша, за ней – Юля.

ЮЛЯ. Ой, да ладно тебе, подруга, чего-то ты совсем расклеилась… Хорош.

МАША. Не, Юль, серьёзно… (Садится на диван, трёт лицо руками). Блин, так достало всё… кошмар…

ЮЛЯ. (Садится рядом). Ну что с тобой, а? Ну что?

МАША. Юль…

ЮЛЯ. Что?

МАША. Мы неправильно живём…

ЮЛЯ. (Закатывает глаза). Нуу, это ты серьёзно замахнулась, старуха… ну, что, что такое-то? Что случилось?

МАША. Нет, ты не понимаешь…

ЮЛЯ. Ну, опять… чего не понимаю?

МАША. Ну как вот так можно? Как? Достало всё…

ЮЛЯ. Да что всё-то?

МАША. Всё. Сейчас объясню… вот помнишь, мы куда-то там ходили… сейчас… на той неделе?

ЮЛЯ. Да фиг знает. На той? Что-то… а, вспомнила! Это когда я тебя в клуб вытащила?

МАША. Ну да. Я их вообще не люблю… там, помнишь, за тем столиком, возле нас эти сидели… ну, пацаны какие-то… Коньяк они пили…

ЮЛЯ. Когда тот полклуба облевал? Да помню, конечно… уроды, блин… там один ещё к нам клеился… «Девчёнки, девчёнки…» Идиот, блин… Хоть бы губы после салата вытер.

МАША. Вот… я вот думаю – Юль, как всё происходит? Почему? Вот придурки эти – у нас, конечно, бычий город, кто спорит, но просто вот – прийти и всё, вот так, да? И всё – и это называется отдыхать… коньяку нажраться, облевать, к девушкам поприставать… почему?

ЮЛЯ. Да что почему?

МАША. Почему у нас в Тольятти отдохнуть – это значит наутро как можно больше всего не помнить?

ЮЛЯ. Ну, это что-то больно серьёзно…

МАША. Плохо мне, Юлька. Плохо…

ЮЛЯ. Ты если будешь постоянно об этом обо всём думать, ещё хуже станет.

МАША. Не станет. К этому привыкаешь. Жить тяжело, но можно. А вот если не думать, или думать, но иногда, тогда мысли эти всей тяжестью наваливаются, тогда вообще невозможно. Лучше постоянная нагрузка, чем вот такой шок.

ЮЛЯ. Нет, подруга, это всё в корне неправильно. Такие мысли вообще в наше время не нужны. Сейчас главная нагрузка у человека – это стремительно дорожающая жизнь. Работа, информация… ты на работе устаёшь?

МАША. А ты не знаешь?

ЮЛЯ. Знаю, поэтому и говорю. Так вот, работа – это то единственное, что у тебя по-настоящему есть. В наше время именно работа, а не что-нибудь другое, придаёт нашей жизни окончательный смысл.

МАША. Понесла…

ЮЛЯ. Нет, подожди. Прости за тупой тон, но просто мне так выражаться легче. Так вот. У тебя – любимая работа. Нравится ведь?

МАША. Ну, нравится…

ЮЛЯ. Так вот. Такие мысли, вообще вся эта гнилая метафизика – ну, типа там, что такое, почему всё, и вообще – это фигня. Работа и полноценный отдых – вот то, что нужно.

МАША. Всё?

ЮЛЯ. Ну… вроде бы.

МАША. Это существование. Мне бы хотелось жить.

ЮЛЯ. Да зачем?

МАША. Вот видишь? Сама говоришь, что незачем…

ЮЛЯ. Блин, да я тебе не об этом говорю! Ну, чего тебе сейчас хочется?

МАША. Сейчас? Не знаю…

ЮЛЯ. Вот видишь – не знаешь! Это от недостатка информации. Ты недостаточно хорошо знаешь жизнь. У тебя есть только работа и послерабочее впералово в метафизику. Это к добру не приводит.

МАША. Почему?

ЮЛЯ. Метафизика – особенно отвлечённая – никого ещё не приводила к добру. Она располагает к выводам, и, как правило, к выводам далеко идущим. А такие выводы делать опасно.

МАША. Почему?

ЮЛЯ. Потому что жизнь – вещь ИМХО бессистемная. Ну, так мне мой опыт подсказывает. Все, кто пытался в ней разобраться, и, паче того, выработать систему и по ней действовать, кончали раком.

МАША. Ой, да ладно тебе… примеры, пожалуйста.

ЮЛЯ. Да ради бога! Джордано Бруно.

МАША. При чём тут Джордано Бруно? Он вообще астроном какой-то…

ЮЛЯ. Ладно. Плохой пример, согласна. Тогда Эйнштейн.

МАША. А что Эйнштейн?

ЮЛЯ. Ну, он же умер?

МАША. И что?

ЮЛЯ. И всё… Ладно, Эйнштейн – тоже так себе… (Некоторое время сосредоточенно думает, Маша успевает закурить сигарету. В момент, когда Маша щёлкает зажигалкой, Юлю осеняет). О!

МАША. Ну?

ЮЛЯ. Христос.

МАША. Жуть какая-то. Юля, чего тебя заносит куда-то…

ЮЛЯ. Ничего не куда-то! Он пришёл с новой концепцией? Так?

МАША. Ну…

ЮЛЯ. Типа всё понимал?

МАША. Ну…

ЮЛЯ. И вроде всё правильно было? Ну, что он говорил? А?

МАША. И что? По теме давай.

ЮЛЯ. А я по теме. Предусмотрено было всё, кроме того, что жизнь – не система и не опытная модель, понимаешь? Ни убавить, ни прибавить! И людям ни фига не надо, они просто хотят работать и развлекаться.

МАША. Не поняла. Причём здесь Христос-то?

ЮЛЯ. Притом, что шанс убить бога не так часто выпадает. И люди оторвались по полной.

МАША. Юля, ты сумасшедшая.

ЮЛЯ. Да. В средние века сожгли бы на костре, я знаю.

МАША. Не надейся. Ты настолько сумасшедшая, что твои рассуждения просто не приняли бы всерьёз…

ЮЛЯ. Ну, спасибо…

МАША. Да ладно. Не обижайся. Это, конечно, здорово всё, что ты говоришь. Но всё равно…

ЮЛЯ. Что?

МАША. Всё равно. Хреново мне как-то. Помнишь, я тебе рассказывала про листья и веточки?

ЮЛЯ. Неа.

МАША. А может, и не рассказывала. Хочешь?

ЮЛЯ. Давай.

МАША. Подожди, я чаю сделаю. ОК?

ЮЛЯ. ОК.

 

Маша уходит. Юля остаётся одна. Некоторое время она от нечего делать рассматривает комнату, потом подходит к цветам, трогает их, поправляет блузку, потом подходит к стене, достаёт из сумочки красный маркер, что-то рисует на обоях, обводит нарисованное выразительным сердечком.

 

МАША. (Входит с чашками и маленьким чайником на подносе). Юль, ну ты чё?!

ЮЛЯ. (Быстро прячет маркер). Всё в порядке. На память.

МАША. А, ладно. (Ставит поднос на столик). Слушай, короче. Есть такое дерево, Иггдразиль…

ЮЛЯ. Господи, Машк, это по-каковски?

МАША. По-моему, по-датски. Это из скандинавской мифологии. Я с недавних пор в него верю.

ЮЛЯ. В дерево?

МАША. Угу. Оно держит на себе весь мир, или что-то там такое. Я не знаю точно, но это не главное. Оно почти и есть весь мир. По крайней мере, человеческий мир. Мы рождаемся где-то там, в земле, у корней, никто не знает как, и движемся по нему вверх…

ЮЛЯ. Мы – это люди, что ли? Дети в смысле?

МАША. Нет. Представь себе людей в качестве идеи. Просто идеи. Как клочок света, как… ну, вот лампочка горела, и погасла, а на сетчатке ожог остался – и мы помним о лампочке. Идея – это ещё не человек, это просто память о том, что он будет. И каким он будет.

ЮЛЯ. Ну, и дальше?

МАША. Дальше – ствол. Где-то в нём мы перестаём существовать, как идея. Мы – это уже что-то более или менее конкретное. Но ещё не целое. Не что-то материальное. Времени ещё нет, мира вокруг тоже нет, мы поднимаемся выше и добираемся до ветвей…

ЮЛЯ. А там…

МАША. Корни Иггдразиля – это метафизика. Та самая, из-за которой, по твоему мнению, умирают люди. Ствол его – это постепенное понимание того, что всё неспроста. А когда человек почти готов понять, что всё неспроста, он приходит к ветвям.

ЮЛЯ. А ветви – это что?

МАША. Ветви – это матери, Юля. У Иггдразиля несчётное количество ветвей, и все они – матери. Это все женщины мира, они – самое главное, то, для чего была придумана Вселенная, свет, тьма, метафизика и Эйнштейн… Мы доходим до сознания женщины через землю её страны и понимание её мира. Поэтому понимание чего бы то ни было – это понимание Иггдразиля, и любая земля во Вселенной – это его земля.

ЮЛЯ. Ну, ты подруга, даёшь… круто.

МАША. Да ладно тебе. Это ещё не самое интересное.

ЮЛЯ. Представляю себе…

МАША. Когда мы попадаем к ветвям, мы рождаемся. Мы растём, как листья, потом опадаем. Пока мы растём, мы видим Иггдразиль с другой стороны – и не узнаём его. Мы видели его всю жизнь только с изнанки, только изнутри, да и то – вряд ли мы ВИДЕЛИ в том смысле, в котором мы это понимаем как люди. Это понятно, потому что тогда у нас не было глаз. Мы скорее просто понимали. Но то, что понимает идея листа, вовсе не обязательно будет понятно самому листу. У листа только одна забота – впитать в себя больше кислорода, поддержать свою ветвь, и, но это уже сверхзадача – не дать умереть собственно дереву. Но это уже так, просто пафос, потому что хотя от листьев, конечно, многое зависит. Иггдразиль будет жить всегда. Вопрос в том, как. Конечно, с листьями лучше, но… (Неопределённо крутит рукой). 

ЮЛЯ. И что?

МАША. А иногда листья падают. Даже летом. Замечала?

ЮЛЯ. Чёрт его знает. А что?

МАША. Это не простые листья. Это… (Наливает себе чай).

ЮЛЯ. Это что?

МАША. Это – знающие листья. Они не отцвели. Они просто хотят посмотреть мир. Они не хотят знать один только Иггдразиль, они хотят летать, кружиться, им плохо на земле, быть привязанными к ветви, они любят мать и землю, но – и вот тут я ещё не успела додумать, но мне кажется, что им просто хочется вырастить своё дерево где-нибудь ещё.

ЮЛЯ. В другом мире?

МАША. В другой Вселенной.

ЮЛЯ. Но те же говорила, что Вселенная только одна, и этот Иггра… как его там, дерево это твоё?

МАША. А чёрт его знает…

ЮЛЯ. Но ты же сама говорила…

МАША. Странная ты, Юлька. Только что ты мне говорила, что метафизика – это чушь собачья. А теперь сидишь и убеждаешь меня в том, что моя модель мира – единственно правильная. Откуда я знаю? Листья вовсе не обязаны знать, что Вселенная – одна, или что сколько бы их ни было, все они – удобрение для одного-единственного дерева.

ЮЛЯ. А, понятно…

МАША. Счастливая. Мне вот ни фига не понятно. Эти листья срываются, летят, залетают в урны, тонут в лужах, зарываются в грязь, прилипают к ботинкам…

ЮЛЯ. Стоп. К каким ботинкам?

МАША. К нашим…

ЮЛЯ. А мы – разве не листья? А если мы листья, то к чьим всё-таки ботинкам?

МАША. Юля. Листья – это иносказание. В смысле мы никуда не деваемся. Мы по-прежнему здесь. А иногда мы умираем. И вот тогда куда мы попадём, и к чьим ботинкам прилипнем – вопрос…

ЮЛЯ. Н-да…

МАША. Нет, с определённой частью поступают одинаково и просто – приходят странные дядьки, сгребают в кучу и сжигают. Эти листья просто жили и умерли просто. Вот и всё. А большинство остаётся возле своих деревьев, так нигде и не побывав и ничего не поняв и не вспомнив. Это тоже ясно. Я хочу узнать другое.

ЮЛЯ. Странные люди… это дворники, что ли?

МАША. Ага. Я никогда их не понимала, а вот теперь по-другому… Сидят люди, без денег, без ничего… видела у них выражение лица? Встают рано утром, метла, скребок… ходят по улицам, то ли как зомби, то ли как шаманы…

ЮЛЯ. Это от водки.

МАША. Может, и от водки… только какие-то они все одинаковые. Не может быть. Чтобы от водки всех одинаково вот так колбасило. И именно дворников. Нет, люди-то разные. Водка тут ни при чём. Дворник – это состояние души. У них просто просвета нет. Они как Харон. Понимаешь? Куча харонов в отдельно взятом городе. Вот так. Каждое утро провожать в могилу сотни душ…

ЮЛЯ. Ну, это ты уже в поэзию съехала.

МАША. Ну да… так вот. Мы говорили о ботинках. Вот те самые листья, которые прилипли к ботинкам или залетели в урны, или проехали какое-то расстояние на колёсах или заднем стекле машины… замечала, как много листьев липнет к тачкам?

ЮЛЯ. Да вроде… нет, ну есть, конечно…

МАША. Вот так-то, Юль. Листья хотят туда, где о них никто не знает, и где они никогда не были. Они спешат увидеть много, много. Пока не высохли окончательно. Они не могут долго без ветви, но желание очень сильно, сильнее жизни. Сильнее желания жить.

ЮЛЯ. Это типа мы?

МАША. Ой. Юля. Так долго до тебя всё доходит… Ну да, мы, но не все. Некоторые из нас.

ЮЛЯ. А кто тогда? Ты извини. Просто одних сжигают, другие гниют… срываются-то все. Я немного путаюсь.

МАША. Срываются все… Помнишь этих, которые, в клубе? Блевальщики-мачо?

ЮЛЯ. Ну?

МАША. Этих, скорее всего, сожгут. Другие – вот как мы с тобой, никуда не денемся. Всё-таки мы нормальные листья, хочется думать. Мы останемся под деревом, будем заботиться о нём, гнить и потом, может быть, у Иггдразиля, благодаря нам и таким, как мы, вырастет новая ветка.

ЮЛЯ. А мы сами – не ветки? Мы же женщины…

МАША. Не все женщины – матери. И не все матери – ветви…

ЮЛЯ. Но ты же говорила…

МАША. Вот ты опять – говорила, говорила… Это же теория дерева в изложении листа. Естественно, не всё в ней гладко. Я понимаю, получается что-то вроде удобной отговорки, и где-то это так и есть, потому что все мы в любой религии больше всего любим общие места, они дают наибольший простор для понимания и как бы ставят высший смысл рядом с нами, типа вот всё несовершенно. На самом деле это немного не так. Смысл есть. Просто мы не всегда догоняем.

ЮЛЯ. Ну и что?

МАША. В смысле?

ЮЛЯ. Ну вот ты сказала мне всё это, и что? В смысле, что дальше-то?

МАША. Я думала, ты сама поймёшь. Я устала думать о дереве и подозревать, что вокруг какая-то сплошная засада смысла. Теперь понимаешь?

ЮЛЯ. В смысле ты оторваться хочешь?

МАША. Нельзя просто так оторваться. Нельзя потерять связь с Иггдразилем безо всяких последствий. Юль…

ЮЛЯ. Что?

МАША. Я хочу совсем. Умереть.

ЮЛЯ. Мааашк… совсем с ума сошла, да? (Хочет потрогать ей лоб, Маша недовольно отстраняется).

МАША. Юль, только не надо вот, пожалуйста. Я правда долго думала.

ЮЛЯ. Заметно… и, кстати, прекрасно укладывается в мою теорию. О том, что метафизика – прямая дорога к смерти.

МАША. Все дороги ведут к смерти. Вопрос, к какой.

ЮЛЯ. (Строго). Маша, я ничего больше не хочу слышать. Можешь говорить о деревьях, о скандинавской мифологии, о дворниках, о Христе, о чём хочешь, только вот не надо пожалуйста этих суицидальных, блин, тем, а?

МАША. Почему?

ЮЛЯ. Да потому, что фигня это всё. Умереть, уснуть… миры посмотреть, себя показать. Кончай, подруга! Скучно – пойдём вон, в гости сходим. Не хочешь? Ну, погуляем просто…

МАША. Юль, ты только не обижайся…

ЮЛЯ. Чего?

МАША. Задрали уже все эти гуляния. И гости задрали. Особенно сейчас. Слышать уже не могу всего этого. В гостях – ты замечала? – только и разговоров, что о моде. Сейчас, например, в моде арт-хаус. Естественно, самым продвинутым арт-хаусом считается японский. Жуть какая-то. Сплошной Такеши Китано. Безумно интеллектуально – сидеть и смотреть на то, как японец сидит и смотрит на мотоцикл…

ЮЛЯ. Согласна, Китано – тормоз, но нельзя же умирать поэтому…

МАША. Дело не в этом. Просто мы принимаем одно за другое. В Японии то, что делает Китано – это не арт-хаус, а самый обыкновенный мэйнстрим. Это просто тут, у европейцев, которые всё никак не могут постичь азиатский образ мыслей, это называется арт-хаус. Ты, кстати, знаешь, что такое «арт-хаус»? Знаешь, что это просто обозначение, ярлык, означающий «не для всех»?

ЮЛЯ. И что?

МАША. А то, что фигня это всё. Мы просто догнать не можем, что где, почему и зачем. Поэтому придумываем всякую пафосную фигню. Надоело мне.

ЮЛЯ. Да ладно тебе… можно же просто поговорить…

МАША. И говорить надоело. Всякий разговор должен вести к чему-то. Как в хорошей истории – человек должен как-то меняться, что-то обретать, что-то терять. А мы в последнее время просто трём. Просто трём. И всё. Так устаём разговаривать на работе, что для друзей, то есть по-настоящему близких тебе людей, можем выдавить из себя разве что сжатый пересказ рабочего дня с какими-то убогими комментариями. Зачем? Или трём – то вот так, это вот так, это было, это будет, туда пойдём, туда не пойдём, ненужное зачеркнуть…

ЮЛЯ. Машка, как у тебя всё, оказывается, серьёзно…

МАША. У меня всё грустно. Но… знаешь, даже как-то интересно.

ЮЛЯ. Ты что имеешь в виду?

МАША. Вот я себя сейчас так внутренне осматриваю – и как-то… ну, что-то ведь измениться должно… а как-то вот… нет.

ЮЛЯ. Маш, брось, а? Давай погулять сходим, побродим, поговорим, всё пройдёт, а?

МАША. Да ни фига не пройдёт. Я хочу узнать что-то другое. Что-то новое. Ты после института ездила куда-нибудь?

ЮЛЯ. Ну… на море. С Сашком.

МАША. И я на море. Как-то всё одинаково. Листья, Юлька, мы все – одни и те же листья. И черенки у нас одни, и судьба, и случаи с нами одни и те же происходят. Всё задрало…

ЮЛЯ. Маш…

МАША. Не надо, Юль. Не отговаривай. Не надо. Достало уже. Я – взрослый человек, сама живу, сама думаю, сама квартиру снимаю. И мнение о некоторых вещах у меня тоже уже сложившееся. Может, в голове у меня и каша, но я хочу съесть её сама.

ЮЛЯ. Нет, я не о том. Маш… у меня есть идея.

МАША. Слушаю.

ЮЛЯ. Я вот что хочу сказать… если тебе вот так всё уже здесь… (Показывает выше головы).

МАША. Не то слово.

ЮЛЯ. Давай тогда так. Поедем куда-нибудь. Сейчас же выходные? Завтра никуда никому не надо – и тебе, и мне.

МАША. И что?

ЮЛЯ. Поедем, погуляем…

МАША. Опять ты…

ЮЛЯ. Да нет, ты послушай. Мы поедем не просто так. Это же твой последний день, правильно? Ну, как я поняла?

МАША. И что?

ЮЛЯ. Ну, давай проведём его так, как будто мы – это не мы, а? Давай попробуем измениться. Совсем. Хотя бы ненадолго… Ну, как тебе объяснить… понимаешь, ну, тебя же всё достало не просто так, да? Это потому, что ты – это ты, и всё. Надо попробовать стать кем-то ещё, ну, вести себя по-другому там, ещё что-то… понимаешь?

МАША. Ой. Ладно тебе, Юль, это всё чушь ньюэйджевская. Ты что, веришь, да? Во всё это? Что человек, дожив до двадцати лет, работая по двенадцать часов в сутки, а всё остальное время трепясь и рассуждая на абсолютно не интересующие его темы, может вот так вот взять и измениться раз и навсегда, и это притом, что он решил умереть?

ЮЛЯ. Ну попробовать-то можно…

МАША. Юля, милая, я хочу умереть не потому, что меня мужчина бросил, и не потому, что достало за прилавком стоять кажен день – слава богу, такого никогда не было и вряд ли уже случится. Я хочу посмотреть, есть ли ещё где-нибудь хоть что-то…

ЮЛЯ. Ну, тогда приколемся просто. Согласна? Тебе какая разница – здесь грузиться сидеть, или пошарахаться где-нибудь? Всё интереснее…

МАША. Ну, в какой-то степени ты права…

ЮЛЯ. Тогда так – если получится, то всё будет нормально, ОК? В смысле смерть отменяется. ОК?

МАША. Если получится, то да… это логично.

ЮЛЯ. А если нет, тогда… тогда я тебе помогу.

МАША. ОК.

ЮЛЯ. Ты как хотела?

МАША. Ты знаешь, я долго думала. Я всего боюсь ведь, на самом деле. И вот думала – утонуть? Да вряд ли получится… я плаваю хорошо, что ж я – дура, в самом деле – нырять и глотать там воду всякую… Вены резать больно… сначала с новокаином хотела, ну, вколоть и резать, а потом поняла -–не смогу я. Страшно, и крови я боюсь, блин…

ЮЛЯ. А вешаться?

МАША. Это некрасиво. И страшно – вон, куча всяких неудавшихся случаев в газетах. Можно сорваться, ногу сломаешь… да ногу ладно, а если позвоночник?

ЮЛЯ. Ну, это по-любому… ну, прыгать откуда-нибудь, это то же самое… а травиться?

МАША. Кислотой – страшно, да и, по-моему, не смогу я опять же – это почти то же самое, как с венами. А таблетки… это, конечно, надёжнее…

ЮЛЯ. И что ты решила?

МАША. Я решила током. Это надёжнее всего, по-моему. Залезу на какую-нибудь линию передач…

ЮЛЯ. Я по телеку видела – там тоже всяко бывает… Иногда просто руку оторвать может. Электричество – оно ещё, по-моему, как следует не изучено. По крайней мере, в этом плане. Это, по-моему, Капица говорил.

МАША. Да знаю я. Но мне понравилось. И на дерево похоже. А электричество – как молния… Красиво.

ЮЛЯ. Да красиво-то красиво, а если не до конца?

МАША. А ты же говорила, что поможешь?

ЮЛЯ. Ага… вот, так, значит…

МАША. А ты что думала?

ЮЛЯ. Ну, я думала там – свидетелем, или помочь тело спрятать…

МАША. А чего меня прятать? Мне будет уже фиолетово, увидит меня кто-нибудь, или нет.

ЮЛЯ. Машка, я только сейчас поняла… ты всё это совсем серьёзно…

МАША. Господи, Юль…

ЮЛЯ. Машка… и ты сейчас просишь, чтобы я тебя типа добила, если что?

МАША. Юль…

ЮЛЯ. Машка, ты с ума сошла…

МАША. Юль…

ЮЛЯ. Ты окончательно дёрнулась… обалдеть…

МАША. Да иди ты…

ЮЛЯ. Ладно.

МАША. В смысле?

ЮЛЯ. Ну, я же твоя подруга? Помнишь, когда тебя ещё в школе Мишка-придурок ведром на дежурстве треснул, я же тебя к врачу повела. И плакали вместе…

МАША. Юль, я понимаю…

ЮЛЯ. Ладно. Если кому тебя и добивать, то только мне. Только…

МАША. Что?

ЮЛЯ. Да чё-то боязно мне… Я как представлю… ты же будешь такая вся… тебя… А как?

МАША. Что как?

ЮЛЯ. Ну, в смысле. Чем? Добивать чем?

МАША. Блин… я не знаю, Юль… я об этом не думала…

ЮЛЯ. Ладно, там на месте разберёмся. Может, бомжа наймём. За бутылку.

МАША. Вообще-то, да. ОК.

ЮЛЯ. Давай тогда прямо сейчас поедем, а?

МАША. Да мне всё равно. Давай сейчас. Я вообще завтра собиралась. Да, в принципе, днём раньше, днём позже…

ЮЛЯ. ОК. Тогда давай звони, поедем. А то часа через четыре темно будет уже. 

МАША. Отлично. А куда поедем-то?

ЮЛЯ. Да блин… куда? Куда… это надо в такое место поехать, чтобы и красиво, и никого, и чтоб кто-нибудь был…

МАША. И бомжи.

ЮЛЯ. И бомжи, да… а, так это нам с тобой одна дорога – на дачи! Они сейчас все пустые стоят, там одни старички, сторожа, ну, и бомжи, естественно. У нас тогда весь домик загадили, паразиты…

МАША. Ага… и линии там есть… круто, Юлька! Пошла звонить.

 

Маша обнимает Юлю, они целуются. Сначала – как подруги. Потом всё откровеннее. Наконец Маша с трудом заставляет себя оторваться от Юли.

 

ЮЛЯ. (Нервно дышит). Машк…

МАША. Прости. Что-то вот… а ты знаешь…

ЮЛЯ. Мне тоже понравилось. Спасибо…

МАША. Ладно. Я пошла звонить.

 

Маша уходит. Юля. Оставшись одна, вытирает губы, нюхает руку, проводит по волосам, подходит к зеркалу, близко вглядывается в своё лицо, что-то выдавливает. Входит Маша.

 

МАША. Сейчас. В Комсу* поедем, там дачный массив за гаражами. Представляешь, как куда ехать стала говорить, всё из головы повылетало, стою как дура… потом вспомнила.

ЮЛЯ. Я, кстати, так замечала – ждёшь, ждёшь чего-нибудь, ну, чего-нибудь важного, договариваешься там. Ну, ждёшь короче, и потом раз так – и ни фига. Стоишь, как идиотка… Вроде готовилась ко всему, думала, вот я там и так, и об этом, и там ещё что-нибудь… ни фига. Ни фига. Просто не готова. Что-то важное – оно всегда вдруг происходит. Правда? Ты замечала?

МАША. Вообще да. Я думаю, что мы не так готовимся. Мы готовимся, как к главному, а надо, наверное, как просто к чему-то хорошему. Даже если это что-то плохое.

ЮЛЯ. Прикольно…

 

Звонит телефон. Маша выходит.

 

МАША. (Возвращается, выглядывает в окно). 99-я, 542 КМ… ага, вон она. Юль, пошли.

ЮЛЯ. (Подходит к ней близко). Машк…

МАША. Что?

ЮЛЯ. Поцелуй меня ещё раз…

МАША. (Шутливо-укоризненно). Ю-уля…

ЮЛЯ. Пожалуйста…

 

Девушки целуются.

 

ЮЛЯ. (Отрывается от Маши). Машка, ты – чудо… даже жалко. Что мы раньше…

МАША. Всё, пошли. Хорошенького понемножку.

ЮЛЯ. Пошли! Мы их сейчас, как… мы их всех сделаем! Как Бонни и Клайд!

МАША. Скорее, как Тельма и Луиза…

 

Маша и Юля принимают перед зеркалом эффектные позы, целясь из воображаемых пистолетов. Раздаётся негромкий гудок.

 

МАША. (Целует Юлю в шею). Пойдём, машина ждёт.

Уходят.

 

4.

Юля и Маша кидают камни, стоя на пригорке. Рядом, на камне, бутылка вина и стаканчики.

ЮЛЯ. Он, наверное, офигел просто! (Кидает камень, слышен звон разбитого стекла). Вау…

МАША. Секунду… (Ставит камень, подбирает палку и бьёт, как в гольфе). Мимо… Что ты говорила? А, водитель, в смысле… наверное…

ЮЛЯ. Мне было так хорошо… а тебе?

МАША. Тоже. (Снова ставит камень, бьёт палкой) Блин…

ЮЛЯ. Машк?

МАША. А?

ЮЛЯ. А тебе… не расхотелось?

МАША. Нет.

ЮЛЯ. Жалко…

МАША. (Обнимает её). Юль, ты очень хорошая. Я… мне с тобой очень хорошо… Но просто пойми, это – очень серьёзно. Это не зависит ни от любви, ни от каких-то других вещей… когда человек хочет чего-нибудь, его вряд ли можно свернуть, что бы ни происходило.

ЮЛЯ. Я знаю, Машка. Я тебе больше скажу – я тоже кое-чего хотела.

МАША. Меня?

ЮЛЯ. Не только. Нет, с тобой – это классно вообще, но… Мне безумно давно хотелось вот так тусануться. Чтоб как какая-нибудь… как какая-нибудь бандитка малолетняя. Ни о чём не думать. Нет, конечно, завтра опять шеф будет, опять этот гриль-мастер, салат за двадцать три, по телефону этому долбанному, списки отказников…

МАША. Послезавтра.

ЮЛЯ. Что?

МАША. Списки – послезавтра. И всё остальное тоже.

ЮЛЯ. Да неважно. Я много смотрела фильмов, Машка. Все мы слишком много знаем о какой-то несуществующей жизни. Смотрим, читаем, думаем… Думаем о чём-то ни о чём… С нами, вокруг нас происходит какая-то совершенно нас не устраивающая жизнь, в которой мы только и знаем, что работаем, или говорим о работе…

МАША. Юльчик, ты заразилась, что ли?

ЮЛЯ. Я немного не о том. Ты замечала, как популярны вестерны? Можно сколько угодно ругать «Догвиль», можно не ходить на «Королевскую битву», можно плеваться от Пелевина, но истории о том, как бравые парни скачут по прериям и сначала стреляют, а потом спрашивают - «сколько время», если кто и не любит, то никто не ругает. Все мы хотим быть свободными. Машка. Я тебе завидую.

МАША. Почему?

ЮЛЯ. Потому что ты выбрала другую свободу, Маш. Ты хочешь не просто изменить себя, ты хочешь вообще перейти куда-то в другое состояние вещества… Так, наверное, проще…

МАША. А ты?

ЮЛЯ. А я безумно хочу измениться по-другому. Чтобы стать настолько свободной, чтобы можно было убивать, не задумываясь о последствиях. Просто потому, что всё происходит, как происходит. Понимаешь? Всё просто происходит и всё. Ничего не меняется. Не может измениться. Потому, что не меняемся мы.

МАША. Юль, ты расстроилась просто…

ЮЛЯ. Да ну тебя, сестрёнка. (Плачет). Ты не поняла. Ты не поняла…

МАША. Объясни.

ЮЛЯ. Это вот всё… всё вот это… я почему согласилась? Потому что… я хотела, чтобы хоть как-нибудь не так… Чтобы по-другому, совсем по-другому. Не как обычно. Мы же живём почти сами не свои, почти ничего не соображаем уже…

МАША. Ну и что?

ЮЛЯ. Маш… я тебе сейчас одну штуку расскажу… вот. Короче. У меня в детстве был друг. Самый лучший. Почти мой первый парень. Мы когда с ним разошлись, он… ладно, потом. Он стихи писал. Всякую фигню там. Бухал страшно. Вообще ни черта больше не делал. Смысл, говорил – один хер всё скоро закончится, или что-то там такое. Ну, короче, типичный урод. Мы с ним бухали вместе. Трахались где попало. В трезвяк вместе попадали – ну, короче, это всё в той, рок-н-рольной моей жизни. Такая смесь, знаешь… Курта Кобейна и Хемингуэя – только разница, что те сначала раскрутились, а потом спились, а этот сразу.

МАША. И что? У всех такие были.

ЮЛЯ. Я к чему – он когда нажирался, иногда в окно вылазил и орал – «на великой войне окна с понедельником – без перемен!» Блевал в окно. Ссал оттуда. Невменяемый.

МАША. Да это понятно.

ЮЛЯ. Мы как дуры все – почему? Ведёмся на всё это... Разговорчики разные. Мальчики. Тряпочки. Мартини. Потанцуем… (С отвращением). Ю м о р этот их, блин… Я ещё, Маш, в детстве подумала – они нас бояться должны. Бояться.

МАША. Кто?

ЮЛЯ. Все! Весь мир должен бояться женщин! А в особенности таких вот молодых девушек, как мы. Потому что мы не имеем ни малейшего понятия о мире. Мужчины не оставили его. Ни капельки. Да и фиг с ним, Машка. Фиг с ним. Пусть подохнут тут, потому что сами виноваты – нам теперь насрать. Это ваш мир? Они же любят так говорить? Да? Любят?

МАША. Ну, любят…

ЮЛЯ. И пускай. Потому что нам тогда – наплевать. Мы будем поступать с их миром, как хотим. А раз он не наш, то и жалеть его не надо – мы просто насрём в него, как те солдаты и матросы, которые гадили в китайские вазы, когда взяли Зимний. Мы плюнем и уйдём. Обосрём всё и уйдём. А они пусть как хотят.

МАША. Это ты вот так хотела погулять перед… ну. Перед тем, как…

ЮЛЯ. Да, Машка! Я хотела хоть раз в жизни трахнуть этот мир по роже так, чтобы расквасить её в хлам! Чтобы стереть у него с морды эту улыбочку самца сучью, блин!

МАША. Тебе бы стихи писать, Юль.

ЮЛЯ. Я хотела… я думала, что раз ты всё равно умирать будешь – разве плохо, что мы… ну ладно, что я хоть раз проведу день так, как хочет не мой там, скажем, boyfriend, не босс наш с тобой ублюдочный. Не реклама. Не кинотеатр. Не мода. Не космополитен, не мой крем для рук, не бутик версаче. Не подземка, не моя автоматическая коробка передач. Не мобильник мой. Не мент гаишный, не мама моя. Не чашка кофею. Не кто-то, блин, а я!

МАША. А почему именно я? Почему надо меня ждать? Я имею в виду – ты что, сама не могла?

ЮЛЯ. В том-то и дело, что не могла. Я ничего не могу. Никто из нас ничего не может. Сама. Или сам. Ну, мужикам проще – не может ничего, так пойдёт и напьётся. А потом всё на синюю дыню спишет. «Я же пьяный был! Что я мог сделать?» Тьфу. Блин! А мы – даже напиться толком нельзя. Потому что некогда. Надо этот мужской мир хоть в каком-то состоянии поддерживать. Да. А ты – ты же почти мертвец. С тобой всё как-то по другому. Ты, как бы это сказать… ты уже не здесь. Тебе плевать на всё. И рядом с тобой как-то легче это делать. Тоже плеваться хочется. Как в клубе – пока кто-нибудь не танцует. Фиг выйдешь потанцевать. А хочется. Понимаешь?

МАША. И как ты хочешь танцевать?

ЮЛЯ. Рассказать? Только не смейся…

МАША. Не буду.

ЮЛЯ. У меня мечта была. В детстве ещё. Когда этот урил мой, рок-н-ролльщик херов, вырубался, нассавшись вдоволь в окно и наоравшись, я шла в ванную. Он же пьяный был, в соплю, а мне очень хотелось. Я лежала там и думала. Я его ненавидела. Кажется, даже вода дымилась не от того, что была горячая, а от моей ненависти. И вот там. Лёжа в ванной. Я представляла себе… представляла. Как однажды меня всё достанет, и я убью его. Только ты пойми, я его ненавидела не до такой степени, чтобы убить, наоборот, он вовсе не был таким уродом, которого можно за что-то убить, нет. Он был просто мужиком – пиво там, раки. Мотоциклы. С друзьями музыку послушать… Он был просто человеком – как раз тем. Кого мне хотелось убить больше всего.

 

Юля садится на корточки. Сцепляет руки в паху.

 

ЮЛЯ. И после того, как я его убью, я представляла, как пойду по улице и буду убивать ещё. И брать всё, что хочу. И убивать. Убивать снова. Как будто весь мир существует только для меня одной. А они все будут ложиться под мой прицел. И умирать, и ничего не соображать – как всегда. Они же вообще ничего не соображают все, они просто живут и всё, а тут я пришла, а они не ожидали. Они никогда не ожидают, они только хотят посмотреть по телевизору на что-то подобное. А тут я – и время умирать. Время обалдеть, глядя в дуло винтовки. Или пистолета. Который держит в руках такая вот девочка, как я – которую очень хочется трахнуть. Просто трахнуть и ничего больше, она ведь ни на что не годна больше, она ни к чему больше не нужна, у неё и мозгов-то нет – одна система жизнеобеспечения для полового органа. И всё, а тут выстрел – и тебя, урода, нет. Потому что вы все уроды, если так думаете, и мне вовсе не обидно за женский пол, насрать я хотела. А просто – вы уроды, потому что не предполагаете такую возможность – придёт девочка и не будет вам отсасывать, а шарахнет вам в лицо, и придёт первое и последнее по-настоящему ваше время – ВРЕМЯ УМИРАТЬ, СУКИ!!!! 

МАША. А потом?

ЮЛЯ. А потом я вылезала из ванной, вытиралась и шла спать с ним – вдоволь наубивавшись и уже неопасная. Но он не проснулся с бритвой в горле только потому, что у нас не было пистолета. Если б был хоть какой-то, хоть плохонький, ствол – я бы его замочила. Ей-богу.

МАША. А сейчас ты хочешь…

ЮЛЯ. …чтобы мы провели день вот так. Как две смертельно опасные оторвы. Сучки. Стервы, которым плевать на всё и на всех. Которые, если что не так, просто изуродуют, и всё, и слова им не скажи. Вот так. Я всегда была такой. Правда. Только снаружи этого просто не видно. Понимаешь? Во мне живёт такая вот блядь, сучка. Абсолютная эгоистка и тварь, каких мало. И это супер. Понимаешь?

МАША. Понимаю. Дедушка Фрейд мог бы с тебя одной целое собрание сочинений написать.

ЮЛЯ. Да фиг с ним. Он ни фига не понимал в сучках. Маш…

МАША. Чего?

ЮЛЯ. Ну… ты как? 

МАША. Да вообще ничего… всё лучше, чем загоняться. Или вообще думать. Интересно, опять-таки… (Потягивается). И как? С чего начнём?

ЮЛЯ. Только это… я буду главная. Можно же? Да?

МАША. Конечно, Юлька! Давай, рули! Что у нас первым номером?

ЮЛЯ. Сначала, Маш… ты точно не будешь смеяться?

МАША. Точно. Ты знаешь, Юль, у нас с тобой, если ты не заметила, вообще сложилась достаточно серьёзная ситуация. Блин, как в романе каком-то…

ЮЛЯ. «Не путешествуйте с мертвецом».

МАША. Это в смысле?

ЮЛЯ. Запомнила где-то. То ли название, то ли эпиграф. А может, просто строчка.

МАША. Юль, знаешь что?

ЮЛЯ. Что?

МАША. Поцелуй меня.

ЮЛЯ. Правда?

МАША. Правда. Хочется ещё раз. Там, куда мы с тобой собираемся отправиться, никого не целуют. В лучшем случае – трахают. (Ставит камень, бёт палкой, слышен звон стекла). Оп-па! Достала я его всё-таки…

Юля и Маша целуются.На сцену, тяжело дыша и с трудом ступая, выходит Старик.

ЮЛЯ. Маша, посмотри.

МАША. (Отрываясь от её груди). Что?

ЮЛЯ. Вон. Смотри.

МАША. И что?

ЮЛЯ. Как ты думаешь, что это?

МАША. Бомж, по-моему. А что?

ЮЛЯ. (Старику). Эй, ты кто?

СТАРИК. А?.. Ой, погодите, девочки, дайте отдышаться… Ох…

МАША. Юль, нафиг он тебе?

ЮЛЯ. С кого-то же надо начинать. Это, Маш, не просто старик – это Первый.

МАША. Первый кто? Юль, ты что, мочить его собралась? Обалдела, сестра? Он сам скоро лыжи склеит…

ЮЛЯ. Ни фига он ничего не склеит. Эй, иди сюда! Смотри – это я, твоя смерть. Ты видел когда-нибудь такую красивую смерть, а, старикан? Чё, тоже, небось, нацеливаешься? Нацеливаешься, а – помаленьку? Копошится там у тебя чего-нибудь, а?

СТАРИК. Я, девочки, слышу плохо… сейчас поближе подойду, вы мне тогда скажите, что вам надо…

ЮЛЯ. (Поднимает камень). Да можешь и там стоять. Держи, сука! (Кидает камень в старика, тот пошатывается, хватается за ушибленную руку).

СТАРИК. Ой. Девочки… да за что же… ладно, давайте, я лучше пойду…

 

Старик поворачивается, чтобы уйти. Юля догоняет его, валит на землю и несколько раз пинает ногами.

 

ЮЛЯ. Куда, сука! Время умирать, время умирать, блин!

МАША. (Оттаскивает её). Ты что, сестра? С ума сошла? Ну, я понимаю, кого надо – но этот-то при чём тут? Нафиг он тебе нужен? Отстань от него!

ЮЛЯ. (Пинает Старика). Спокойно, Машка. Мне тоже неприятно, но начинать надо… Это даже лучше…

 

Старик выворачивается из-под Юлиных пинков и, плача, уползает на четвереньках прочь. Юля тяжело дышит. Маша потрясённо смотрит на неё.

 

МАША. Вконец сдурела, да? Нафиг надо было его бить, а?

ЮЛЯ. Мы же договаривались?! Мы договорились?! Я главная! Я! И делаю, что хочу! Мы – девки-уроды! Мы – сучки!

МАША. Но не суки же. Он тут ни при чём. Это просто бомж какой-то. Нафиг он нужен… При чём тут мы?

ЮЛЯ. При том, что он – идеальный объект для начала. Мне тоже неприятно, но надо было проверить, можем мы вообще нечто подобное сделать, или нет! Мне надо знать точно! Я должна быть уверена – и в тебе в том числе! (Немного успокоившись). Я проверку прошла. А вот ты – нет.

МАША. Да и слава богу. В рот я ебала такие проверки, ясно? Хочешь мочить кого – ради бога, мочи, хоть всех передуши, я не почешусь даже. Тем более, мне вообще всё это по барабану. Но так вот… это тупо. Идиотизм какой-то…

 

Слышны голоса. На сцене появляются Паша, Вова и Олег.

 

ЮЛЯ. Yeah! А вот и вторые! Нам везёт, Машка! Вау!

МАША. Юля. угомонись…

ОЛЕГ. Привет, девчёнки!

ЮЛЯ. Привет! И на хуй пошли!

ОЛЕГ. Нормально… а что так грубо? А?

МАША. (Вполголоса). Юля, валим отсюда.

ЮЛЯ. На фига? Спокойно, Маш… Чего, непонятно? Пиздуйте дальше, нам некогда! У нас разговор важный!

МАША. Пиздец нам настал. Юля. Всё. Жопа.

ЮЛЯ. Да с чего ты взяла, Машк? Спокойно…

ОЛЕГ. А у нас тоже разговор. И тоже важный. Вот с тобой, прикинь, подруга? Что? Что делать будем, а? А, я спрашиваю?

 

Олег подходит, берёт Юлю за лицо. Та пытается ударить его коленом в пах. Но он легко уклоняется и бьёт её в живот. Юля падает. Маша поднимает с земли камень, но Вова и Паша хватают её и валят на землю.

 

ЮЛЯ. Сука…

ОЛЕГ. Нет, не поняла... Зря… (Бьёт её снова, Юля падает на землю, Олег пинает её в грудь). Вот говорил же, да? Нет у баб понятия… Ни о чём…

МАША. Пацаны… пацаны, спокойно… давайте мы извинимся и уйдём… давайте нормально, ладно… мы извиняемся и уходим… ОК?

ПАША. Не, вы извинитесь, конечно… а как же… (Ржёт с Вовой). Прикинь, она извиняется, а рот занят, да?

 

Ржут все. Олег присаживается рядом с Юлей на корточки.

 

ОЛЕГ. Короче. Я спрашиваю. Ты отвечаешь. Понятно? (Юля кивает). Чё как – матку вырежу. В принципе, ты, шалава, уже заслужила. Всё? (Юля кивает). Начали. Ты кто?

ЮЛЯ. Юля.

ОЛЕГ. Она кто?

ЮЛЯ. Маша.

ОЛЕГ. Вы откуда?

ЮЛЯ. Из Старика… ну, с Центрального района.

ОЛЕГ. Тут чего делаете?

ЮЛЯ. (Кивает на Машу). Я с ней приехала.

ОЛЕГ. Гуляете?

ЮЛЯ. Пацаны, у неё депрессия, она умереть хочет, я её хотела развеять, ей плохо, совсем плохо, пацаны, извините, пожалуйста, мы больше не будем., я правда забылась, просто думала что вы просто так, а так я не думала, мы очень просим, отпустите нас (Олег бьёт её головой в лицо).

ОЛЕГ. Стоп базар. Кто умереть хочет?

ЮЛЯ. Она, Маша.

Олег. (Поворачивается к Маше). В натуре?

МАША. Пацаны, давайте мы пойдём, а, пожалуйста… Ну пацаны, ну нафиг вам это всё, а?

ОЛЕГ. Мы сами решим, что нам нафиг, а что пофиг. Как там у тебя – ОК? Прикиньте, пацаны – баба умереть хочет. Нормально, да? А давай мы тебе поможем? Давай? Пацаны? Поможем девушке?

ВОВА. Легко!

ПАША. А ты как хочешь – совсем или временно? Так сказать, смертельно заебаться? (Ржёт один).

ЮЛЯ. Пацаны. Пожалуйста… (Олег сдавливает ей горло).

ОЛЕГ. Молчи, женщина… Короче, Пашок, Вован, идём в тот дом, что намечали. Этих берём с собой. С этой (Кивает на Юлю) всё ясно, более-менее. Поебём – посмотрим. А вот с тобой, Маша, всё непросто. Да?

МАША. Пацаны. Отпустите нас…

ЮЛЯ. Пожалуйста…

ОЛЕГ. Непросто, непросто… Да ладно тебе, Маш. Ты же умирать собралась? Так ведь? А? Ну и всё. Всё нормально. Мы тебе поможем. Всё ништяк. И ты нам поможешь. Мне вот интересно пообщаться – прикинь? Ты же меня на хуй не пошлёшь, правда? Ты же всё равно умрёшь, так какая разница, да? Чё, не поможешь пацанам? Мы же тебе поможем. Ну? Вот и ништяк. (Подходит к Маше и бьёт кулаком в лицо). Не нравишься ты мне, сука. Пиздец как не нравишься. Что-то ты смотришь борзо. Ты крутая, мать? А? Ты крутая? Давай пообщаемся, а? Ты крутая, я тя спросил?

МАША. Нет…

ОЛЕГ. И всё тогда! Молчи тогда, морду в пол – и вперёд! А короче, если кто пискнет – зарою, сука. Поняли? Поехали. Давайте, девочки, давайте…

 

Уходят. Затемнение.

 

5.

---

Дата добавления: 2018-06-01; просмотров: 348; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!