Тема в когнитивной психологии 73 страница
Необходимо, далее, учесть еще одно об-стоятельство, которое характеризует ору-дие. Оно заключается в том, что орудие есть не только предмет, имеющий опреде-ленную форму и обладающий определен-ными физическими свойствами. Орудие есть вместе с тем общественный предмет, т. е. предмет, имеющий определенный спо-соб употребления, который общественно выработан в процессе коллективного тру-да и который закреплен за ним. Например, топор, когда мы рассматриваем его как орудие, а не просто как физическое тело, — это не только две соединенные между собой части — та часть, которую мы называем топорищем, и та, которая является собственно рабочей частью. Это вместе с тем тот общественно-выработан-ный способ действия, те трудовые опера-ции, которые материально оформлены, как бы кристаллизованы в нем. Поэтому-то владеть орудием — значит не просто
обладать им, но это значит владеть тем способом действия, материальным средством осуществления которого оно является.
“Орудие” животных тоже осуществляет известную операцию, однако эта опе-рация не закрепляется, не фиксируется за ним. В тот самый момент, когда палка вы-полнила в руках обезьяны свою функцию, она снова превращается для нее в безраз-личный предмет. Она не становится по-стоянным носителем данной операции. Поэтому, кстати говоря, животные специально и не изготовляют своих орудий и не хранят их. Наоборот, человеческие орудия — это то, что специально изготов-ляется или отыскивается, что хранится человеком и само хранит осуществляемый им способ действия.
|
|
Таким образом, только рассматривая орудия как орудия трудовой деятельности человека, мы открываем их действительное отличие от “орудий” животных. Животное находит в “орудии” только естественную возможность осуществить свою инстинктивную деятельность как, например, притягивание к себе плода. Человек видит в орудии вещь, несущую в себе опре-деленный общественно выработанный спо-соб действия.
Поэтому даже с искусственным специализированным человеческим орудием обезьяна действует лишь в ограниченных пределах инстинктивных способов своей деятельности. Наоборот, в руках человека нередко простейший природный предмет становится настоящим орудием, т. е. осу-ществляет подлинно орудийную, обществен-но выработанную операцию.
У животных “орудие” не создает никаких новых операций, оно подчиняется их естественным движениям, в систему которых оно включено. У человека про-исходит обратное: сама его рука включается в общественно выработанную и фиксированную в орудии систему опера-ций и ей подчиняется. Это детально по-казывают современные исследования. Поэтому если применительно к обезьяне можно сказать, что естественное развитие ее руки определило собой употребление ею палки в качестве “орудия”, то в отно-шении человека мы имеем все основания
|
|
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 190.
375
утверждать, что сама орудийная деятель-ность создала специфические особенности его руки.
Итак, орудие есть общественный предмет, есть продукт общественной практики, общественного трудового опыта. Следовательно, и то обобщенное отражение объективных свойств предметов труда, которое оно кристаллизует в себе, также является продуктом не индивидуальной, а общественной практики. Следовательно, даже простейшее человеческое позна-ние, совершающееся еще в непосредственно практическом трудовом действии, в действии посредством орудий, не ограничено личным опытом человека, а совершается на основе овладения им опытом общественной практики.
Наконец, человеческое познание, перво-начально совершающееся в процессе тру-довой орудийной деятельности, способно в отличие от инстинктивной интеллектуаль-ной деятельности животных переходить в подлинное мышление.
Мышлением в собственном значении слова мы называем процесс сознательного отражения действительности в таких объективных ее свойствах, связях и отношениях, в которые включаются и недоступные непосредственному чувственному восприятию объекты. Например, человек не воспринимает ультрафиолетовых лучей, но он тем не менее знает об их существовании и знает их свойства. Как же возможно такое познание? Оно возможно опосредствованным путем. Этот путь и есть путь мышления. В общем своем принципе он состоит в том, что мы подвергаем вещи испытанию другими веща-ми и, сознавая устанавливающиеся отношения и взаимодействия между ними, судим по воспринимаемому нами изменению о непосредственно скрытых от нас свойствах этих вещей.
|
|
Поэтому необходимым условием возникновения мышления является выделение и осознание объективных взаимодействий — взаимодействий предметов. Но осознание этих взаимодействий невозможно в пределах инстинктивной деятельности животных. Оно опять-таки впервые совершается лишь в процессе труда, в про-цессе употребления орудий, с помощью
которых люди активно воздействуют на природу. “Но существеннейшей и ближайшей основой человеческого мышления, — говорит Энгельс, — является как раз изменение природы человеком, а не одна природа как таковая, и разум человека развивался соответственно тому, как человек научался изменять природу”1.
|
|
Этим мышление человека радикально отличается от интеллекта животных, который, как показывают специальные опыты, осуществляет лишь приспособление к наличным условиям ситуации и не может иначе как случайным образом изменить их, так как их деятельность в целом всегда остается направленной не на эти условия, а на тот или иной предмет их био-логической потребности. Другое дело — у человека. У человека “фаза подготовления”, из которой и вырастает его мышление, ста-новится содержанием самостоятельных, целенаправленных действий, а впоследствии может становиться и самостоятель-ной деятельностью, способной превращать-ся в деятельность целиком внутреннюю, умственную.
Наконец, мышление, как и вообще че-ловеческое познание, принципиально отличается от интеллекта животных тем, что его зарождение и развитие также возможно лишь в единстве с развитием обществен-ного сознания. Общественными по своей природе являются не только цели человеческого интеллектуального действия; общественно выработанными, как мы уже видели, являются также и его способы и средства. Впоследствии, когда возникает отвлеченное речевое мышление, оно тоже может совершаться лишь на основе овла-дения человеком общественно выработанными обобщениями — словесными поня-тиями и общественно же выработанными логическими операциями.
Последний вопрос, на котором мы должны специально остановиться, — это вопрос о форме, в какой происходит созна-тельное отражение человеком окружающей его действительности.
Сознательный образ, представление, по-нятие имеют чувственную основу. Одна-ко сознательное отражение действительности не есть только чувственное пе-реживание ее. Уже простое восприятие
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 545.
376
предмета есть отражение его не только как обладающего формой, цветом и т. д., но вместе с тем как имеющего определен-ное объективное и устойчивое значение, например, как пищи, орудия и т. п. Дол-жна, следовательно, существовать особая форма сознательного отражения действительности, качественно отличающаяся от непосредственно чувственной формы психического отражения, свойственной животным.
Что же является той конкретной формой, в которой реально происходит созна-ние людьми окружающего их объектив-ного мира? Этой формой является язык, который и представляет собой, по словам Маркса, “практическое сознание” людей. Сознание неотделимо поэтому от языка. Как и сознание человека, язык возникает лишь в процессе труда и вместе с ним. Как и сознание, язык является продуктом деятельности людей, продуктом кол-лектива и вместе с тем его “самоговорящим бытием” (Маркс); лишь поэтому он существует также и для индивидуально-го человека.
“Язык так же древен, как и сознание; язык есть практическое, существующее и для других людей и лишь тем самым су-ществующее также и для меня самого, действительное сознание...”1.
Возникновение языка может быть по-нято лишь в связи с появившейся у людей в процессе труда потребностью что-то ска-зать друг другу.
Как же формировались речь и язык? В труде, как мы видели, люди необходимо вступают в отношения друг к другу, в об-щение друг с другом. Первоначально соб-ственно трудовые их действия и их обще-ние представляют собой единый процесс. Трудовые движения человека, воздействуя на природу, воздействуют также и на дру-гих участников производства. Значит, действия человека приобретают при этих условиях двоякую функцию: функцию непосредственно производственную и функ-цию воздействия на других людей, функцию общения.
В дальнейшем обе эти функции разде-ляются между собой. Для этого достаточно, чтобы опыт подсказал людям, что в тех
условиях, когда трудовое движение не приводит по тем или иным причинам к практическому результату, оно все же способно воздействовать на других участников про-изводства, например способно привлечь их к совместному выполнению данного действия. Таким образом, возникают движе-ния, сохраняющие форму соответствующих рабочих движений, но лишенные практического контакта с предметом и, следова-тельно, лишенные также того усилия, ко-торое превращает их в подлинно рабочие движения. Эти движения вместе с сопро-вождающими их звуками голоса отделяются от задачи воздействия на предмет, отделяются от трудового действия и со-храняют за собой только функцию воздействия на людей, функцию речевого обще-ния. Они, иначе говоря, превращаются в жест. Жест и есть не что иное, как движе-ние, отделенное от своего результата, т. е. не приложенное к тому предмету, на кото-рый оно направлено.
Вместе с тем главная роль в общении переходит от жестов к звукам голоса; возникает звуковая членораздельная речь.
То или иное содержание, означаемое в речи, фиксируется, закрепляется в языке. Но для того чтобы данное явление могло быть означено и могло получить свое отражение в языке, оно должно быть выде-лено, осознано, а это, как мы видели, пер-воначально происходит в практической деятельности людей, в производстве. “...Люди, — говорит Маркс, — фактически начали с того, что присваивали себе предметы внешнего мира как средства для удовлетворения своих собственных потреб-ностей и т.д. и т.д.; позднее они прихо-дят к тому, что и словесно обозначают их как средства удовлетворения своих потребностей, — каковыми они уже служат для них в практическом опыте, — как предметы, которые их “удовлетворяют”2.
Производство языка, как и сознания, и мышления, первоначально непосредствен-но вплетено в производственную деятель-ность, в материальное общение людей.
Непосредственная связь языка и речи с трудовой деятельностью людей есть то главнейшее и основное условие, под влиянием которого они развивались как носи-
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 29.
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 378.
377
тели “объективированного", сознательного отражения действительности. Означая в трудовом процессе предмет, слово выделяет и обобщает его для индивидуального сознания именно в этом объективно-общественном его отношении, т. е. как общественный предмет.
Таким образом, язык выступает не только как средство общения людей, он выступает и как средство, как форма человеческого сознания и мышления, также не отделенного еще от материального производства. Он становится формой, носителем сознательного обобщения действительности. Именно поэтому вместе с происходящим впоследствии отделением языка и речи от непосредственно практической деятельности происходит также и абстракция словесных значений от реального предмета, которая делает возможным существование их только как факта сознания, т. е. только в качестве мысли, только идеально.
Рассматривая условия перехода от до-сознательной психики животных к сознанию человека, мы нашли некоторые черты, характеризующие особенности этой высшей формы психического отражения.
Мы видели, что возникновение сознания возможно лишь в условиях, когда отношение к природе человека становится опосредствованным его трудовыми связя-
ми с другими людьми. Сознание, следовательно, есть именно “изначально-исторический продукт” (Маркс).
Мы видели далее, что сознание становится возможным лишь в условиях активного воздействия на природу — в условиях трудовой деятельности посредством орудий, которая является вместе с тем и практической формой человеческого познания. Следовательно, сознание есть форма активно-познающего отражения.
Мы видели, что сознание возможно лишь в условиях существования языка, возникающего одновременно с ним в процессе труда.
Наконец — и это мы должны особенно подчеркнуть — индивидуальное сознание человека возможно лишь в условиях существования сознания общественного. Сознание есть отражение действительности, как бы преломленное через призму общественно выработанных языковых значений, понятий.
Эти черты, характеризующие сознание, являются, однако, лишь наиболее общими и абстрактными его чертами. Сознание же человека представляет собой конкретно-историческую форму его психики. Оно приобретает разные особенности в зависимости от общественных условий жизни людей, изменяясь вслед за развитием их экономических отношений.
378
А.Н.Леонтьев
РАЗВИТИЕ ВЫСШИХ ФОРМ ЗАПОМИНАНИЯ1
В той форме памяти, которая возникает на основе употребления вспомогательных стимулов-средств, делающих наше воспроизведение произвольным, уже заключаются все признаки, отличающие высшую память человека от его низшей, биологической памяти.
Ее дальнейшее развитие идет как бы по двум отдельным взаимосвязанным линиям: по линии развития и усовершенствования средств запоминания, остающихся в форме действующих извне раздражителей, и по линии превращения этих средств запоминания в средства внутренние. Эта первая линия в ее конечном продолжении есть линия развития письменности; развиваясь и дифференцируясь, внешний мнемотехни-ческий знак превращается в знак письменный. Вместе с тем его функция все более специализируется и приобретает новые специфические черты; в своей вполне развитой форме письменный знак уже полностью отрицает ту функцию — память, с которой связано его рождение. Эта линия развития лежит вне поля зрения нашего исследования.
Вторая линия — линия перехода от употребления внешних средств запоминания к употреблению средств внутренних — есть линия развития собственно высшей логической памяти. Как и первая, она не-
посредственно связана с общим процессом культурного, исторического развития человечества. Та социальная, культурная среда, под влиянием которой формируется высшая память человека, с другой стороны, действует в направлении разрушения ее старых биологических форм. “Мы не в состоянии измерить, — говорит один из исследователей памяти, — всего того ущерба, который был нанесен натуральной памяти употреблением печатных книг, навыками письма, потреблением карандаша или пера для заметок, вообще говоря, всеми теми искусственными средствами, которые не только приходят на помощь к памяти, но и избавляют нас от необходимости ею пользоваться”2. Тем не менее современный человек обладает памятью, гораздо более могущественной, чем даже поражающая своей точностью естественная память. Память современного человека, будучи даже слабее по своей органической основе, чем память человека примитивной культуры, вместе с тем является гораздо более вооруженной. Подобно тому как мы превосходим своих отдаленных предков не прочностью нашего скелета или силой нашей мускулатуры, не остротой зрения и тонкостью обоняния, но теми средствами производства и теми техническими навыками, которыми мы владеем, подобно этому и наши психологические функции превосходят функции первобытного человека благодаря исторически приобретенным ими более высоким формам своей организации.
В своем изложении мы не пытались построить сколько-нибудь законченной теории филогенетического развития высших форм памяти. Мы воспользовались несколькими искусственно соединенными историко-культурными и этнографическими фактами лишь для того, чтобы на этом конкретном материале подготовить ту гипотезу, которая является рабочей для нашего исследования. Ее основная мысль заключается в том, что та высшая память, которая в своих наиболее развитых формах представляется нам совершенно отличной и даже противоположной по своей природе памяти биологической, в сущности является лишь продуктом нового типа
1 Леонтьев АЛ. Проблемы развития психики. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1981. С. 449—451, 463—
469, 474—479.
2 Dugas. La mémoire et l’oubli. Paris, 1929. P. 164.
379
психического развития человека, а именно его культурно-исторического развития. Эта социальная, историческая форма памяти так же не похожа на основу, из которой она развивается, как не похож дуб на тот желудь, из которого он вырастает. Специфический механизм этой высшей памяти заключается в том, что она действует как функция опосредствованная, т. е. опирающаяся на двойной ряд стимулов.
Эти положения, как мы уже отмечали, являются для нас пока только гипотезой. Обоснование этой гипотезы и представляет собой центральную задачу настоящего экспериментального исследования.
Разумеется, мы не можем искать в данных нашего исследования, проведенного на онтогенетическом материале, полного совпадения их с той схемой филогенетического развития памяти, предварительный набросок которой мы сделали. Современный ребенок развивается в совершенно иной социальной и культурной среде, чем та среда, которая окружала первобытного человека; те приемы и средства поведения, формировавшие память человечества, которые оно завоевало в процессе своего культурного развития, наследуются ребенком не биологически, а исторически, т. е. он усваивает их под влиянием социальной среды, которая, таким образом, не только выступает перед ним в качестве объекта приспособления, но которая вместе с тем сама создает условия и средства для этого приспособления.
В соответствии с той центральной идеей, которая лежит в основе нашей общей гипотезы, находится и методика нашего эксперимента. Исходя из того положения, что развитие высших форм памяти происходит на основе перехода от натурального запоминания к приемам запоминания опосредствованного, заключающегося в том, что оно совершается с помощью вспомогательных — безразлично, внутренних или внешних — стимулов-средств, мы должны были в нашем эксперименте вынести наружу этот процесс, сделать его доступным нашему наблюдению. Эту возможность и дает нам разработанная Л.С. Выготским и А.Р. Лурия “функциональная методика двойной стимуляции”, которая строится по принципу введения в экспериментальную задачу, предлагаемую испытуемым, кроме основных исходных стимулов еще второго
дополнительного ряда стимулов (стимулов-средств), могущих служить испытуемым тем “психологическим инструментом”, с помощью которого они могут решить данную задачу. <...>
Резюмируя все изложенное выше, мы могли бы представить процесс развития памяти в следующей предварительной схеме. Первый этап развития памяти — это развитие ее как естественной способности к запечатлению и воспроизведению. Этот этап развития заканчивается в нормальных случаях, вероятно, уже в дошкольном возрасте. Следующий, типичный для первого школьного возраста этап характеризуется изменением структуры процессов запоминания, которые становятся опосредствованными, но которые протекают с преобладающей ролью внешнего средства. В свою очередь, опосредствованное запоминание развивается по двум линиям: по линии развития и совершенствования приемов употребления вспомогательных средств, которые продолжают оставаться в форме извне действующих раздражителей, и по линии перехода от внешних средств к средствам внутренним. Такая память, основанная на высокоразвитой способности инструментального употребления внутренних по преимуществу элементов опыта (внутренних "средств-знаков"), и составляет последний и высший этап ее развития.
Дата добавления: 2018-04-04; просмотров: 205; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!