Глава X отвергнутый шедевр

Ромка вышел на улицу и довольно улыб­нулся.

— Мышеловка готова. Теперь приманку поставим — и она захлопнется. Не терпится уви­деть, кто в нее попадется. А тебе? Лешка кивнула.

— Мне тоже. Будем надеяться, что Оля успеет сделать копию до того, как эта неизвестная старуха куда-то уедет.

— Придем домой — позвоним Матвею Юрьевичу и спросим, как продвигается ее работа.

Ромке в глаз попал солнечный зайчик от витри­ны в магазине напротив, он поморгал, отошел в сторонку, а зайчик остался лежать на земле, квадрат­ный и желтый, ну точь-в-точь одна из фигур с его ше­девра. И Ромка заволновался.

— Лешк, вот мы все о чужих картинах заботим­ся, а моей когда ж займемся? Давай завтра ее сюда привезем, а? Это ведь не только в моих интересах. Сразу две новые картины привлекут и народ, и пре­ступников. — Он наступил на зайчик ногой, и светя­щийся квадратик расплылся по его кроссовке. — Знаешь, я, пожалуй, скажу Павлу Петровичу, что это не моя картина, а что ее мой лучший друг напи­сал. Так будет скромнее и позволит ему более объек­тивно оценить все ее достоинства. Хорошо я приду­мал?

— Так будет удобнее, — согласилась Лешка и по­смотрела на часы. — Ты придумай еще, что мы сей­час будем говорить маме с папой. Они уже, навер­ное, дома.

Но Лешка волновалась напрасно: как и вчера, кроме Дика с Попкой, их снова никто не встречал. Ну и, конечно же, вместо того, чтобы сесть за уроки, Ромка, позвонив Матвею Юрьевичу и убедившись, что работа над копией идет быстрыми темпами, сно­ва прилип к своей картине. Ему показалось, что на том месте, где она стояла, не хватает света, и он взял ее в руки, чтобы перенести на другое. И тут же за­звонил телефон. Ромка побежал к нему, поспешно опустив свой шедевр прямо на пол.

Он снял трубку и услышал звонкий Катькин го­лос.

— Рома, я кое-что вспомнила! Там, в кладовке, был один холст, очень похожий на ту картину. Мо­жет быть, мне это теперь так кажется, ведь рассмат­ривать его, сам понимаешь, у меня не было време­ни, — затараторила она.

— Да ну! — воскликнул Ромка. — И откуда он там мог взяться? Кстати, я и сам тебе хотел позвонить. Ты нам говорила, что перед пожаром видела в галерее торопящуюся куда-то женщину. Не помнишь, какой она была, молодой, старой?

— Старой и толстой, — не задумываясь, ответила Катька. — Ой, и еще на щеке у нее шрам был. Точ­но. Я его сразу заметила.

— Это новая помощница Павла Петровича, — ра­зочарованно произнес Ромка, и затем они с Лешкой, перебивая друг друга, рассказали Катьке о том, как продвигается их расследование и что им удалось сде­лать за последние дни.

Затем о том, как развиваются события, захотел узнать Славка. А вслед за Славкой позвонил Венечка. Пришлось Ромке и ему повторять все сначала, а Лешка пошла гулять с Диком.

— Видишь, Венька, какие дела. Скоро уже мы все выясним, недолго осталось, — резюмировал Ром­ка. Он был настолько увлечен беседой со своим дру­гом, что даже не заметил, как в его комнату вошел неизвестно откуда взявшийся и донельзя грозный Олег Викторович.

— Опять вас весь день дома не было! Я звонил сюда несколько раз, и можешь меня не убеждать, что у вас плохо со слухом. Придется принимать ме­ры. — Олег Викторович сделал еще один шаг впе­ред, и вдруг что-то громко хрястнуло у него под но­гой.

Ромка вздрогнул и с ужасом увидел, что отец на­ступил на край подрамника его творения.

— Ты что же наделал? И почему ты под ноги не смотришь? — запричитал он. — Ты же мне такую картину загубил! А я, между прочим, завтра соби­рался ее в галерею отвезти.

— А ты не разбрасывай по полу свои шедевры, — ответил отец, но было видно, что огорчен он ничуть не меньше сына. Присев на корточки, Олег Викторо­вич взял Ромкину картину в руки.

— Что же он такой хлипкий, этот подрамник?

— Откуда я знаю! Вот скажи, что мне теперь де­лать?

Отец поднялся с пола.

— Купить новый, только и всего. Я, так и быть, возмещу убытки.

— В двукратном, нет, в трехкратном размере, — тут же воспользовался случаем Ромка. — Ведь мне к моей картине еще и рама нужна.

Олег Викторович вздохнул, сходил за бумажни­ком и выдал Ромке несколько купюр.

— Бери, так и быть.

— Спасибо, — продолжая хмуриться, Ромка спря­тал деньги в карман, разыскал клещи и принялся вытаскивать гвозди из сломанного подрамника.

За этим занятием его и застала Лешка, вернув­шись с прогулки. Она прошла в комнату и увидела, что ее брат с довольным видом отдирает свою драго­ценную картину от деревянных планок.

— Что случилось и чему ты так радуешься?

— Отец на мой «Круг» наступил, и у меня теперь деньги не только на новый подрамник есть, но и на раму тоже, — похвалился Ромка. —- А еще он себя виноватым почувствовал и про уроки ничего не спро­сил, зря мы с тобой боялись. — Лицо его вдруг омра­чилось. — Но только пока я подрамник куплю, пока прибью, снова время уйдет, а мы же решили ее за­втра отвозить.

— А ты отвези пока один холст, — посоветовала Лешка. — Помнишь, на Арбате абстрактные карти­ны не только без рам, но и без подрамников продава­лись? И нести легче. А подрамников у них в мастер­ской сколько угодно, там и прибить можно будет. Если, конечно, его у тебя примут.

— А ты что, думаешь, не примут? — вскинулся Ромка.

Лешка вспомнила, как Павел Петрович говорил Арине о том, что он в свою галерею берет только на­стоящие произведения искусства, а в отношении Ромкиного шедевра у нее все-таки были некоторые со­мнения. Но не говорить же ему об этом!

— Там будет видно, — только и ответила она.

— А я на двести процентов уверен, что она Павлу Петровичу понравится. А подрамник и рама — дело и впрямь десятое. Их и потом несложно присандалить. — И, развернув перед собой разукрашенный холст, Ромка восхищенно поцокал языком. — Кра­сота!

А потом помчался в магазин за фотопленками, чтобы всегда иметь под рукой заряженный фотоап­парат.

 

Поужинав, Лешка выложила на стол учебники,

но, прежде чем учить уроки, включила компьютер. Брат присоединился к ней.

— Ну, и что там у нас Темочка пишет?

Артем всецело одобрил Ромкину идею установить в галерее веб-камеру. И еще он предлагал получше поразмыслить и поискать преступника среди людей, до сих пор остающихся вне всяких подозрений, но так или иначе связанных с галереей. А о Ромкином шедевре Артем вообще никак не отозвался, хотя фо­тография картины была отправлена ему несколько дней тому назад.

— Темке хорошо. Советы дает, а сам ничего не делает, — буркнул Ромка, обидевшись на то, что лучший друг не соизволил похвалить его произведе­ние. — Был бы он здесь, посмотрел бы я на него, как бы он кого на моем месте вычислил.

 

Вернувшись на следующий день из школы, Ром­ка тут же выбросил из головы противные мысли о гадкой учебе. Он даже о расследовании не думал, а только о том, какое впечатление произведет его кар­тина на Павла Петровича. Аккуратно свернув холст, он упаковал его в оберточную бумагу.

— Хорошо, что я теперь знаю, как правильно

картины сворачивать! Лешк, так мы идем? Тогда поторопись.

— Я только Дика выведу, а ты пока обед разо­грей, — отозвалась сестра.

— И так поедим, — заявил Ромка, но все-таки зажег газ и поставил на плиту кастрюлю с супом и сковородку с котлетами. — А ты быстрей возвра­щайся.

Лешка гуляла недолго.

— Там дождь, — сказала она, стряхивая с курт­ки капельки воды.

— Плевать на дождь, — заявил Ромка. — Возь­мем зонт.

Лешкин Дик, шумно отряхнувшись, вбежал в комнату и оставил на полу мокрые грязные следы. Лешка вытерла пол и решила вымыть Дику лапы, чтобы не гневить маму, если она явится домой рань­ше них.

Налив в ведро воды, она вынесла его в прихожую и попеременно стала совать туда собачьи лапы, а затем вытирать их специальным полотенцем. А Ром­ка стоял над ней и беспрерывно нудил:

— Ну что ты так медленно! Зачем ты это затеяла? С тобой только свяжись!

И тут отчаянно заверещал Попка, призывая к себе хозяина. Оказалось, что попугай в очередной раз запутался в веревке, на которой держался его колокольчик. Пришлось Ромке его распутывать. Поп­ка при этом кричал «Омочка, пусик мой!» и больно клевался.

Когда же несносный попугай, наконец, получил свободу, Лешка все еще не была готова идти в гале­рею. Вместо того, чтобы одеваться, она извлекла от­куда-то маленький пузырек и стала рыться в аптечке.

— Что ты ищешь? — недовольно спросил Ромка.

— Пипетку.

— Зачем тебе пипетка?! — потеряв всякое терпе­ние, завопил брат.

— Дику в уши капли закапать, у него опять ал­лергия. — Сказав это, Лешка тут же испуганно при­крыла рот рукой, но было уже поздно. Дик прекрас­но все понял. Больше всего на свете он боялся имен­но этой процедуры, и страшнее слов «закапать в уши» для него не существовало. Пес тут же забился под кухонный стол, откуда его нельзя было выма­нить никакими посулами. Он отверг даже сахарную косточку, которую Лешка стала совать ему прямо в нос, и лишь сопел: мол, знаю, зачем ты меня зовешь, не обманешь.

Ромка уже озверел.

— А потом нельзя это сделать? Но Лешка была непреклонна.

— Потом нельзя. Он все время скулит и лапами уши трет, а мне его жалко. И нельзя запускать бо­лезнь.

Ромка, чтобы ускорить дело, вышел за дверь и нажал на звонок, но умный Дик никак на это не про­реагировал. Тогда он позвал соседского мальчишку и попросил его постучаться к ним как можно гром­че. Мальчишка забарабанил изо всех сил в дверь, инстинкт охранника в Дике взял верх над страхом, и, забыв об угрозе со стороны хозяйки, он с лаем ри­нулся в прихожую. Лешка тут же закрыла кухон­ную дверь и строго приказала:

— Сидеть!

Дик оглянулся. Путей к отступлению не было, и он покорно сел. Лешка капнула ему в оба уха по не­скольку капель. Пес тут же вскочил, затряс головой, заметался и наткнулся на ведро с грязной водой, в котором Лешка только что мыла его лапы. Ведро оп­рокинулось, вода, подтопив мамины тапочки, хлы­нула в комнату.

— Мы же соседей зальем! — воскликнула Леш­ка. Она схватила собачье полотенце, бросила его на воду и приказала: — Помогай!

— Главное, что мы опоздаем! — заорал Ромка. Он побежал за тряпкой в ванную, а по дороге со все­го маху пнул Дика ногой, но пес увернулся, и Ромка растянулся на мокром полу.

Охая, растирая ушибленную коленку и упрекая во всем сестру, он отправился переодеваться: нельзя же такую картину относить в грязных джинсах.

Всю дорогу Ромка хромал и ворчал на Лешку, но в галерею вошел с сияющей улыбкой и направился прямо к кабинету.

Павел Петрович разговаривал с кем-то по телефо­ну. Он заметил брата с сестрой и махнул им рукой, подождите, дескать. Ромка поздоровался с Анаста­сией Андреевной и вплотную приблизился к Богачеву. А когда тот положил, наконец, трубку, торжест­венно объявил:

— Я решил, что еще одна хорошая картина вам никак не повредит. — И, развернув холст, предста­вил глазам Павла Петровича и его помощницы свой шедевр. — Это мой друг написал, а я уговорил его вам показать. Ну и как?

Ромка замер, ожидая восторженных возгласов, но их почему-то не последовало. Богачев рассеянно взглянул на его картину и, не рассмотрев ее толком, снова взялся за телефон. Анастасия Андреевна тоже промолчала и с каким-то холстом в руках удалилась в мастерскую. Опешив от такого невнимания к себе и своему произведению, мальчишка дернул Павла Петровича за рукав.

— Вам, что ли, не нравится?

— Чем-то напоминает Малевича, — сказал Бога­чев.

Ромка заликовал.

— Значит, клево, то есть замечательно, да? Мой друг ее, знаете, как назвал? «Красный круг». А перво­начально она носила название «Суперсупрематизм». Вы можете выбрать любое из двух, какое вам боль­ше понравится. И еще... И еще он просил узнать, сколько она может стоить?

Павел Петрович с сожалением посмотрел на Ромку.

— Столько, сколько затрачено на холст и краски. В том случае, если на нее найдется покупатель.

Ромка так и застыл с картиной в руках, ушам своим не поверив. Он, конечно, не предполагал, что Павел Петрович назовет астрономическую сумму — понятное дело, художник он неизвестный, ничем по­ка не прославился, — но претендовал на вполне при­личные деньги и уже давно продумал, что купит на них в первую очередь, что потом. На вожделенный скутер он не рассчитывал, а вот на цифровую видео­камеру — вполне.

— Как это? — растерянно проговорил он. — Это же прекрасная картина! Она в сто раз ярче, чем у ва­шего Малевича. И лучше, потому что я, то есть мой друг, ее усовершенствовал.

— Такую картину может написать любой, — тер­пеливо сказал Павел Петрович.

— Ну, а в Малевиче что такого особенного? — упрямо возразил Ромка. Уголки его губ опустились, голос предательски задрожал. — Так, как он, тоже многие могут.

— Видишь ли, — медленно проговорил Богачев, и Лешка поняла, что он старается подбирать такие слова, чтобы ее брат не очень на него обижался. — Казимир Малевич был великим реформатором ис­кусства двадцатого века. Первооткрывателем, разру­шителем вековых устоев. У него нашлось множество последователей, но это было уже потом, ты понима­ешь? А твой друг вновь решил изобрести велосипед, и даже не изобрести, а воссоздать по готовой схеме, не подозревая о том, что его давно обкатали и моди­фицировали. Так что посоветуй ему создать свое на­правление в живописи, и тогда он тоже войдет в ис­торию. Скажи мне, о чем ты, вернее, твой друг, ду­мал, когда писал свою картину?

— Ну, о том, чтобы красиво получилось.

— А вот Малевич, к твоему сведению, отвергал всяческую «красивость» и руководствовался своей особой философией.

Лешка вспомнила, что Дарья Кирилловна уже говорила им что-то подобное, но тогда Ромка пропус­кал ее слова мимо ушей, завороженный огромной ценой полотна художника. Вот и сейчас он жалобно спросил:

— Так вы что, не повесите ее у себя на стенку? Павел Петрович помялся, а потом сказал:

— Знаешь такое выражение: Платон мне друг, но истина дороже?

— Я все знаю, — буркнул Ромка. — Но неужели эта картина хуже некоторых на Арбате?

— Там всякие картины. Должно быть, есть и не лучше. Но подобные этой сейчас и там не пользуют­ся спросом.

 

В досаде бросив свой холст на кресло, Ромка вы­скочил из кабинета в зал и оглядел висящие на сте­нах произведения незнакомых ему художников.

— Лешк, — прошептал он, — да неужели все эти скучные пейзажи, натюрморты и портреты лучше моего «Круга»?

Лешке стало жалко брата, и хоть она не исключа­ла подобного развития событий, ей не хотелось огор­чать его еще больше.

— Конечно, не лучше, — ответила она.

Из подсобки с ведром и шваброй, в синем ста­реньком халате и неизменной косынке на голове по­явилась тетя Таня. Вымыв зал, она добралась до ка­бинета.

— Дайте-ка я туточки уберу, — проговорила она и завозила шваброй по полу.

А в зал в это время вошел высокий представи­тельный мужчина. Погладив рукой подбородок, он огляделся по сторонам. Павел Петрович вскочил с места и, приветливо улыбаясь, пошел ему навстре­чу. Он провел мужчину в свой кабинет и указал рукой на кресло. Но оно было занято Ромкиным ше­девром, и Богачев подозвал своего юного приятеля:

— Убери, пожалуйста, свой холст.

Ромка поспешил к креслу и непонятно почему наткнулся на его ножку. Неуклюже взмахнув рука­ми, он потерял равновесие и грохнулся на скольз­кую мокрую плитку.

— Ох, ох, ох, — заквохтала тетя Таня. — Тебе больно?

— Не очень, — скривился Ромка и завздыхал: — Второй раз сегодня на ту же коленку падаю. Я ж так калекой стану. Как не повезет — так не повезет.

— Осторожней надо быть, — появившись из мас­терской, сказала Анастасия Андреевна. Она хотела снять с кресла Ромкино творение, наклонилась, схва­тилась за поясницу и-тихо ойкнула.

К ней тут же подоспела тетя Таня.

— Давайте я вам помогу. — И, взяв в руки холст, она быстро его скатала, завернула в брошен­ную Ромкой оберточную бумагу, положила на подо­конник и снова вернулась к мытью полов.

Кряхтя, Ромка встал с пола и отправился к ком­пьютеру проверять работу упрятанной в электропро­водку веб-камеры. На экране монитора, то уменьша­ясь, то увеличиваясь, извивалась желтая змейка. Кроме охранника Игоря, на него никто не смотрел. Игорю, наверное, тоже хотелось повозиться с ком­пьютером, но он, бедный, не мог оставить свой от­ветственный пост.

Ромка проверил, как смотрится угол, в котором вот-вот должна появиться копия новой картины Со­фьи Полянской, а потом заменил экранную застав­ку: вместо желтой змейки нарисовал красный круг с линиями и квадратами и желтыми кругами вокруг него, и даже цвета подобрал точно такие же, как на своей картине..

Лешка присела рядом и восхитилась.

— Хитрый какой! Пристроил все-таки в галерею свой шедевр.

— Не мытьем, так катаньем, — угрюмо отозвал­ся ее брат. — Против этой-то картины, надеюсь, здесь никто возражать не станет? А теперь пошли, что ли, отсюда. Не хочу больше здесь оставаться!

Взяв с подоконника свое невостребованное произ­ведение и буркнув «до свидания», Ромка поплелся к выходу.

— Если бы не Арина и ее больная художница, не стал бы больше ничего для них делать! Не оценить, такую красоту!

С горя он споткнулся на ровном месте, и нога у него заболела еще больше.

— Как же не везет! Ну как не везет! Прохромав вперед еще немножко, Ромка внезап­но остановился.

— А раз так, то я больше не хочу быть художни­ком.

— Теперь ты можешь стать музыкантом, — не удержалась Лешка.

— Почему именно музыкантом? — вытаращился на нее брат.

— Ну, как Незнайка. Помнишь, как он был поэ­том и сочинял: «У Авоськи под подушкой лежит сладкая ватрушка», а затем стал художником и док­тора Пилюлькина изобразил с градусником вместо носа. А потом на трубе играл. Ну, а ты хотел стать писателем, теперь вот побыл художником, а музы­кантом еще не был.

Ромка чуть не заплакал.

— Издеваешься, да? Вместо того, чтобы поддер­жать меня в трудную минуту? Ты... Ты... Я думал, ты мне друг. — Махнув рукой, он захромал к метро.

Лешка забежала вперед.

— Ты что, обиделся? Я лее пошутила. Вот честное-пречестное слово, у меня это нечаянно вырва­лось, а картина твоя мне очень даже нравится. И во­обще она... Она замечательная!

— Правда? — недоверчиво спросил Ромка.

— Ну, я же сказала. Мне даже жалко было с ней расставаться, я ведь думала, что Павел Петрович из-за Катьки и из-за того, что мы ему помогаем искать преступницу, ее у тебя все же возьмет и пристроит где-нибудь у себя в уголке.

Они спустились в метро, зашли в вагон. Им надо было проехать всего одну остановку, но Ромка ре­шил сесть и поискал глазами свободное место. Его не было.

— Все мечты рухнули, — продолжал страдать он. — Не представляешь, как я рассчитывал на эту картину! Думал, прославлюсь, и куплю себе кое-что... Ну, да что теперь об этом!

Одной рукой Ромка придерживал свой шедевр, другой вцепился в металлический поручень и вдруг спохватился:

— А не попортила ли ее, часом, эта старая клюш­ка? Она же, небось, не знает, как надо скатывать картины.

Он отогнул край бумаги.

— Гляди-ка, сообразила! Ясное дело, в галерее работает, не где-нибудь. Разлила, понимаешь, воду, чтобы люди падали.

— Тихо ты, — толкнула его в бок Лешка и лег­ким кивком указала на стоявшую неподалеку ста­рую женщину, устало притулившуюся к двери. Убор­щица, к счастью, его не слышала и их не заметила.

— Садитесь, мне скоро выходить, — уступил тете Тане свое место молодой парень.

Она кивнула ему так царственно, будто бы и не ожидала иного, и, поправив косынку на лбу, легко опустилась на сиденье. А парень задел локтем де­вушку, читавшую детектив в яркой обложке. Книж­ка шмякнулась на пол, и плохо склеенные листки веером посыпались под ноги уборщицы. Но она не стала наклоняться, а продолжала сидеть, глядя пря­мо перед собой, и парень с девушкой, весело перего­вариваясь и мешая выходить другим людям, броси­лись собирать упавшие листки.

Поезд подошел к станции «Проспект Мира», и Ромка с Лешкой пошли на пересадку. Пробежав по короткому переходу, они влетели в почти пустой ва­гон. Несмотря на то, что до их «Рижской» тоже бы­ла одна остановка, Ромка опустился на свободное си­денье рядом с дверью и, достав из сумки тетрадку по алгебре, с тоской уставился на домашнее задание.

— Я, наверное, контрольную завтра не решу. Луч­ше на нее не ходить, чем двойку заиметь. И почему мне так не везет? Как не повезет, так во всем, — снова затянул он свою песню.

Лешка хотела было сказать, что много раз напоми­нала ему о несделанных уроках, но прикусила язык. Ромка все равно найдет что возразить и только снова на нее обидится.

 

Когда они вошли во двор, Ромка забеспокоился снова,

— Не возились бы с твоим противным Диком, по­ехали бы в галерею пораньше и давно бы уже верну­лись. А теперь из-за тебя предки опять прилипнут: где были да что делали.

И вдруг он увидел Славку с Джимом и, все так же хромая, заторопился навстречу другу..

— Мой папа тебе, случайно, не звонил?

— Нет. А что, должен был? — удивился Славка.

— Ну мало ли. А раз нет, то теперь мы ему ска­жем, что у тебя были.

— А если он у бабушки спросит?

— Ну, тогда пусть думает, что мы в беседке ал­геброй занимались, — мигом передумал Ромка. — И ты, пожалуйста, реши мне кое-что по-быстрому. А ты, Лешка, отнеси это домой и скажи маме, что Славка мне алгебру объясняет.

Он протянул сестре свой свернутый в трубку холст так, чтобы Славка не обратил на него внима­ния и не стал расспрашивать, зачем они брали с со­бой в галерею картину, и потянул друга к беседке. Там круглый отличник Славка терпеливо и толково разобрал вместе с ним все его домашнее задание, пос­ле чего Ромка облегченно вздохнул: и чего он пере­живал о какой-то контрольной! Теперь он с ней од­ной левой справится.

Домой он пришел с открытой тетрадкой и предъ­явил ее Олегу Викторовичу, встретившему его на по­роге.

— Вот, можешь посмотреть, чем я занимаюсь це­лыми днями,

Отец внимательно просмотрел решенные задачки и, удивленно пожав плечами, молча вернул ему тет­радку.

После ужина Ромка расспросил по телефону Мат­вея Юрьевича, как продвигаются дела у художницы Оли, и обрадовался, услышав:

— Олечка молодец, техника письма у нее замеча­тельная, мазки кладет легко, сумела передать свет и глубину картины и с работой справилась в рекордно короткий срок. Завтра с утра Арина отвезет копию в галерею.

— А она не забудет сфотографировать кромки с изнанкой? — забеспокоился Ромка.

— Не волнуйся, конечно, нет, — заверил его Мат­вей Юрьевич.

Но мальчишка, положив трубку, не успокоился.

— Я тоже должен ее увидеть, — прошептал он Лешке и заорал, чтобы услышали родители:

— Лешк, не видишь, что ли, твой Дик давно гу­лять просится.

Лешка мигом собралась.

— Надеюсь, не надолго? — спросила Валерия Михайловна.

— Что, детям уже и свежим воздухом после тру­дов праведных подышать нельзя? — возмутился Ром­ка, а когда они вышли из подъезда, распорядился:

— Ты тут гуляй себе, а я к Матвею Юрьевичу и обратно.

Лешка не возражала, так как прекрасно знала, что с Диком к Матвею Юрьевичу все равно не зайти: Банг не потерпит такого гостя в своем доме.

На Ромкин взгляд, Олина картина вообще ничем не отличалась от оригинала. Он не только сфотогра­фировал ее со всех сторон много раз, но еще и руч­кой на изнанке посадил малюсенькое-премалюсенькое пятнышко. Если не знать, где смотреть, его сро­ду не обнаружить.

— Теперь остается ждать, когда на копию польс­тится похититель, вернее, похитительница, — вер­нувшись во двор, сказал он Лешке.

Наутро по дороге в школу Ромка вновь замучил сестру вопросами.

— Как ты думаешь, Арина ее прямо с утра отве­зет, не забудет? Лешк, а когда ее заменят? А вдруг уже завтра?

Лешка рассуждала более логично и рассудительно.

— Сам подумай, где она так сразу возьмет ко­пию? Ее ж еще и написать надо.

— Я и сам знаю, — вздохнул Ромка. — Только уж очень хочется, чтобы все это побыстрее произо­шло. А ведь мы даже не узнаем, увидит она ее или нет. Каждого посетителя ведь не проверишь.

— Может и вообще ничего не получиться. Вдруг она уже уехала?

— Уж лучше бы повременила, не уезжала. Не уезжала... — настороженно повторил Ромка и вдруг, остановившись, схватил сестру за руку. — Кто-то, я совсем недавно слышал, куда-то тоже уезжает. Анас­тасия Андреевна, вот кто! Слушай, это она и есть! — вдруг вскричал он. — Помнишь, она ходила за биле­тами? Павел Петрович ее еще спрашивал, купила она их или не купила.

— И что?

— И Катька ее до пожара видела. С картиной в руках. Должно быть, с копией, которую ей приш­лось унести назад, так как Катька с картиной в под­собку спряталась. Лешк, я понял, это она и есть. Анастасия Андреевна воспользовалась именем Инны Николаевны, ясно тебе? — раздельно произнес он,

Лешка вырвала у него руку и покрутила пальцем у виска.

— Ты что, сбрендил? Она же толстая! А та жен­щина, хоть и старая, но худая и элегантная, по фи­гуре похожая на Инну Николаевну, Оля же нам ее ясно обрисовала. А Анастасию Андреевну, да еще когда она в своей толстой кофте, никто не назовет элегантной.

Ромка помолчал, переваривал слова сестры, а по­том распалился еще больше.

— А тебе не приходит в голову, что она маскиру­ется? Что, если на ней надета какая-нибудь толстов­ка или ватник, ну, не знаю, чем там люди, когда на­до, утолщаются. Потому, может, она и кофты такие толстые носит, и платки всякие, чтобы никто не за­метил, что у нее еще что-то под ними поддето, а?

— Ну, не знаю, — нерешительно сказала Лешка, а потом воскликнула: — Так проверить, она это или не она, проще простого. Надо спросить у Оли, не бы­ло ли у ее знакомой художницы шрама на лице.

— Точно! Вот это и будет следующим пунктом на­шего плана. — И Ромка бодро зашагал на первый урок, которым была алгебра.

---

Дата добавления: 2015-12-17; просмотров: 17; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!