Документы высших органов КПСС 8 страница
Поэтому важно знать, что параллельно с народной частушкой всегда была официальная потуга на народную частушку. Эти, собственно, псевдонародность, официоз легко различимы по бодрому, полному опти-
[350]
мизма содержанию, ее выдержанности в духе господствовавших идеологических установок. Наконец, такие частушки исполняли с эстрады, их печатали.
Но речь у нас пойдет не об этой продукции, а о подлинно народной частушке, сохранившейся лишь в памяти да в записях смельчаков-собирателей.
Все 70 с лишним лет — одновременно с официальной печатной ложью, показухой — жило своей собственной жизнью фольклорное слово — неподцензурное лишь в памяти да еще, очевидно, надзирающему за ним и бессильному в этом случае ведомству. Создавалась — изустно — самостоятельная версия событий, происходивших в стране "зрелого социализма", не только не совпадающая с официальной, но зачастую прямо противоположная, где король оказывался голым, герой — жертвой, жертва — мучеником... И не было для частушки закрытых тем: коллективизация и ГУЛАГ, космос, БАМ, политика — все годилось; не было неприкосновенных личностей, не существовало запретных слов — любое лыко шло в строку, часто делая ее не вполне пристойной; и скабрезность становилась формой взламывания ханжеских рамок. Чистая, плотная ткань частушки, экономно и добротно сшитая живой нитью ритма и рифмы, оказывалась прочней и надежней многих прописных истин, выглядевших вечными.
|
|
|
Вспомним так называемое "великое десятилетие" — годы правления Н.С.Хрущева. Вспомним венец его политической деятельности — новую программу КПСС, принятую в 1961 г., программу "строителей коммунизма", как ее называли. "Нынешнее поколение людей будет жить при коммунизме" — вещалось в ней. В эту чушь верили или делали вид, что верят. Вроде бы верили и Хрущеву. А потом осудили, заклеймили: неграмотность, волюнтаризм и т. д.
А в Хрущеве ли дело? Вот в чем вопрос. Не Хрущев, так был бы другой подобный, такой же неграмотный, который тотчас и нашелся. Поэтому лучше всего о тех событиях, о сущности времени поведала частушка:
[351]
Насмешили всю Европу,
Показали простоту —
Десять лет лизали жопу,
Оказалось, что не ту.
Мы живем, забот не зная,
Гордо движемся вперед:
Наша партия родная
Нам другую подберет.
Частушки и анекдоты брежневского времени чрезвычайно метко определяли суть характера вождя, его непомерное тщеславие, тугодумие, невежество. О Малой земле, где воевал Брежнев, говорили, что Великая Отечественная война — всего лишь эпизод в борьбе за Малую землю. Находили участие Брежнева и в Октябрьской революции, и именно в ночь на 25 октября 1917 г., когда Ленин шел в Смольный, он встретил на мосту мальчонку со смышленой мордашкой.
|
|
|
— Ну, что? Будем начинать? — спросил его Ленин.
— Пора! — ответил тот.
— Ну что ж, начинать, так начинать. Молодец. Как звать-то?
— Да Ленькой.
Если частушка по своей сути и форме более характерна для сельской жизни (поют под гармонь, гуляя вдоль деревни), то анекдот скорее продукт городского творчества. В отличие от голосистой распевной частушки анекдот и рассказывался-то прямо противоположным образом — шепотом, тайком, по углам.
Если частушке в какой-то мере еще повезло, и о ней время от времени писали, проводили исследования[1], то об анекдотах вообще ничего не было. Хотя надо бы отметить работу Андрея Синявского[2].
[352]
Об анекдотах стыдливо умалчивали, словно их и вовсе не существовало. Но все же их рассказывали шепотом в кругу хороших знакомых. Поэтому прежде всего необходимы самые общие сведения об анекдотах. Анекдот — уникальный жанр народного творчества, самый массовый и демократический. Он выражает зрелость нации, он — показатель психологии общества. Способность посмеяться над собой — это свидетельство большой нравственной силы. Тот, кто смеется, иронизирует над собой, создает хорошие предпосылки для преодоления тоталитарного комплекса человека. Анекдот — это своеобразная форма несогласия, протеста тоталитарному режиму. Она выражена самым метким, ранящим и обидным для властей образом — сатирой, юмором, смехом.
|
|
|
"Анекдот" в переводе с греческого означает "неопубликованный". Это краткий устный шуточный рассказ с остроумной концовкой.
Мы датируем появление в русском обществе анекдота, привнесенного скорее всего из Франции, XVIII веком. Причем анекдот появляется как бы в двух плоскостях. Одно дело — анекдоты как литературный жанр, которому придавали большое значение как явлению культурной жизни классики, например А.С. Пушкин. Видимо, постоянно рядом и анекдот как явление фольклора. Особенно всеобщим достоянием анекдот становится с середины XIX в., когда историческую арену прочно занимают разночинцы.
В анекдоте заложены удивительные возможности фантазии и юмора. Его изощренность не знает границ. Он ярче других жанров отражает нашу жизнь и в то же время — наше отношение к ней. Анекдот сопровождает нас всю жизнь: от рождения до могилы.
Анекдот беспределен в своих возможностях. Он ничем не ограничен и не сдержан. Он легко преодолевает временные и пространственные связи, допускает самые невероятные ситуации. Точно так же беспредельны языковые возможности: от изящных построений английского либо французского типа, языковых хитросплетений еврейских ситуаций до откро-
|
|
|
[353]
венно безудержных так называемых нецензурных конструкций русского языка.
Как пишет современный исследователь анекдотов Владимир Вигилянский, "сила анекдота в том, что он, погружаясь в быт, реагируя на сиюминутное, растворяясь в самых низких темах, дает нам такую модель действительности, в которой человеческая жизнь неожиданно приобретает стройность, пустяк вырастает в общезначимую проблему, бессмыслица исторического факта выворачивается наизнанку и превращается в мудрое обобщение, абсурдность ситуации предстает логичной, и наоборот — привычное, узнаваемое делается абсурдом"[3].
Анекдот не преклоняется перед авторитетами и не почитает исторических кумиров. Необычность анекдотической ситуации дает возможность довольно метко лепить портреты политических деятелей, одним ярким штрихом определяя его сущность.
Вот печальный анекдот 40-50-х годов Сталин говорит Берии: "Самый ценный наш капитал — кадры! Учти, Лаврентий..."
Анекдот живет вне политических канонов и социальных иллюзий. Он знает цену пустым декларациям и лозунгам.
Вспомним поистине гениальное переанекдотирование, если можно так сказать, известного лозунга 70- 80-х годов, лозунга, нелепейшего по своей сути: "Экономика должна быть экономной!" Анекдот сохранил фразу, но в урезанном виде, и она стала чуть ли не зловещей: "Экономика должна быть..."
Ничуть не хуже, а, может быть, даже лучше оказалось усечение формулировки: "Я мыслю, следовательно, я существую" — "Я мыслю, следователь..."
Каждый анекдот точно определял специфику своего времени, его суть.
Являясь неотъемлемой частью повседневной жизни, анекдот оперативно и остро реагировал на все ее проявления, высвечивая то, что оставалось за рамками
[354]
официальных средств массовой информации. Особенно данное свойство анекдота проявилось в политическом анекдоте.
Анекдот оставался единственным источником, правдиво отражавшим умонастроения народа, его реакцию на то или иное событие, политическую кампанию и т. д.
В условиях "закрытого" общества правдиво возможными: оставались лишь анонимные высказывания (а авторство анекдотов на 99,9% анонимно). А популярность того или иного анекдота свидетельствовала о том, что его понимали многие. Даже не очень остроумный, но получивший "хождение" анекдот, говорил об актуальности и злободневности темы.
Распространение анекдотов всегда было уголовно наказуемым, ибо это деяние попадало под 70-ю статью Уголовного кодекса РСФСР "Антисоветская агитация и пропаганда" — о распространении "клеветнических измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй".
И даже в годы так называемой перестройки рассказывать анекдоты было небезопасно, ибо Указ Верховного Совета СССР от 8 апреля 1989 г. о дискредитации руководителей партии и правительства стоял на страже сильных мира сего.
Кстати, и на сей счет имеется анекдот:
- Да кто же у вас тут сидит и анекдоты сочиняет?
— А кто сочиняет, тот и сидит.
Иной раз анекдоты поразительно точно совпадают по своей сути и даже по содержанию с реальными фактами. Перед нами письмо из Бугульмы: "Расшумелись вы там, в Москве, — перестройка! Три года уже шумите. А я хочу спросить: в чем она выражается? Нам, бугульминцам, от нее ни холодно, ни жарко. Жизнь лучше не стала, ничего в ней не изменилось, кроме разговоров"[4].
А вот отражение подобной ситуации в анекдоте из всем известной серии. Чукчу спрашивают: "Что такое
[355]
перестройка?" А он отвечает: "Перестройка — это тайга!" И далее поясняет: "Это, когда верхушки деревьев шумят, а внизу тихо-тихо".
Ныне отношение к анекдотам меняется, их печатают. Первыми откликнулись бойкие кооператоры, опубликовав сексуальные анекдоты, о поручике Ржевском, о Штирлице и др.
"Огонек" регулярно помещает "Анекдоты от Никулина"; была напечатана и специальная подборка из коллекции писательницы Н.В. Соколовой[5]. Публиковались анекдоты в "Литературной газете" и других изданиях.
Необходимо собирать анекдоты, систематизировать, изучать. Над чем и над кем смеялись? Почему? Законы жанра еще не познаны. Ну почему, в самом деле, в центре внимания оказывались то Чапаев, то Штирлиц, то чукча? Непроходимая, дремучая тупость первого, супершпионская сверхсообразительность второго, детская наивность и непосредственность третьего? Только ли в этом дело? Вопросов пока больше, чем ответов.
Хотя можно высказать такое предположение, что первотолчком к появлению анекдотов о Ленине и Чапаеве стало гениальное исполнение этих ролей Б.В. Щукиным и Б.А. Бабочкиным в фильмах "Ленин в Октябре", "Ленин в 1918 году" и "Чапаев".
Частично кое-какие ответы все же можно уже получить.
В 1991 г. в ДК МАИ проводился конкурс "Десяточка!" — на лучшее исполнение анекдота. Когда после окончания конкурса корреспондент "Вечерней Москвы" обратился к победителям с вопросом, что такое анекдот, те ответили:
- Черт его знает, но я его очень люблю.
— Анекдот — это с детства. Или он есть в душе, или же его нет.
— А чем анекдот отличается от пошлости? В один голос ответили:
[356]
- В анекдоте пошлость может быть обаятельной. "И это правильно!" — заключил корреспондент[6]. "И это все?", — недоумеваю я.
Насколько же содержательнее и интереснее дали ответ примерно на те же вопросы мои студенты. В том же 1991 г. в трех группах на 3-м курсе была впервые предложена тема в качестве семинарского доклада "Анекдоты как исторический источник".
Студенты проявили заинтересованность и, признаюсь, неожиданно серьезное отношение к делу, такт, чувство меры и подлинно научный подход. А потому и результаты были интересные.
В подготовленных докладах заслуживают внимания общие характеристики этого жанра, первые, вполне удачные и приемлемые классификации анекдотов. Не вызывает сомнения и общий вывод о возможностях анекдота как исторического источника. В самом деле, анекдот — это источник не факта, а сути эпохи, той или иной исторической личности, отношения народа к тем или иным историческим событиям. И в этом, похоже, докладчики были единодушны.
И именно на основе нашей семинарской работы появилась возможность включения данного сюжета в мой курс лекций.
Насколько приемлемы к анекдотам приемы источниковедческого анализа?
Прежде всего анекдоты можно классифицировать. Возможны любые группировки. Наиболее простая: по темам, а внутри — по сериям.
Что можно сказать относительно датировки? Как правило, время появления того или иного анекдота установить трудно и даже невозможно. Если фигурирует какое-либо точно датированное событие, то установление времени рождения анекдота не составляет труда, ибо оно привязано к этому событию.
Когда пропала итальянская экспедиция на Северный полюс на дирижабле "Италия", то в связи с ее
[357]
поисками письма и телеграммы во всем мире принимались бесплатно. Ушлые люди не преминули этим воспользоваться. И вот муж шлет с ярмарки жене телеграмму: "Маша, ищи Нобиле. Не найдешь — купи пять пудов пшеницы". А происходило это, как нетрудно догадаться, в 1928 г.
Вопрос о датировке анекдотов тесно связан с вопросом их происхождения. Здесь выделяется одна особенность — так называемая "перелицовка" анекдота, т. е. перемещение изначального варианта во времени, так сказать, второе рождение анекдота. При этом происходит замена действующих лиц, обстоятельств, атрибутики и пр., одним словом, всего, кроме идеи. Вот, например, анекдот 20-х годов. Идет по улице человек, ругается:
- Проклятая система... Подходит милиционер.
— Гражданин, это какая система вам не нравится?
— Царская система, проклятая! Скобяных изделий запасти на несколько лет не могла, топорище купить нигде не могу!
Позднее, когда в Москве начались перебои с колбасой, анекдот опять "пошел", но уже вместо скобяных изделий фигурировали колбасные.
А вот случай с так называемым "английским" анекдотом, в котором иронизируется над английской сдержанностью. Кстати, подлинно английский он или только по названию серии? Естественно, все "английские" анекдоты с претензией на нечто, свойственное англичанам или якобы долженствующее свойствовать им.
Итак, английский анекдот.
По кругу, заложив руки за спину, ходят три англичанина.
Первый: "Лошадь была серая".
Второй, через какое-то время: "Лошадь была белая".
Третий, тоже спустя какое-то время: "Джентльмены, не ссорьтесь по пустякам".
А вот как он трансформируется на нашей отечественной многонациональной почве, где объектом избран
[358]
эстонский медлительный, спокойный, даже чересчур, характер.
Эстония. Ночь. Лесная дорога. Тишина. По дороге медленно движется телега. В ней — отец и двое его взрослых сыновей. Вдруг впереди мелькнуло что-то желтое, пушистое. Телега остановилась.
Примерно через час старший сын сказал: "Это лисица!"
Проходит еще час. Младший ему возражает: "Нет, это собака".
Еще через час в разговор вступает отец: "Не надо ссориться, горячие эстонские парни!"
Современный анекдот стал, по сравнению с XIX в., короче, лаконичнее. Некоторые старые анекдоты "в новом прочтении" оказались свободными от многих подробностей, которые, кстати, уже не представляли интереса для читателей. А некоторые были просто непонятны относительно имен и событий без дополнительного объяснения.
Однако для историка эти подробности представляют интерес. К тому же они показывают, что анекдот рождался не отвлеченно, а в связи с определенным, конкретным историческим лицом. (Правда, обстоятельства, возможно, были искажены или нарочито гротесковы). Модернизация анекдота или анекдотического случая XIX в. чудесным образом способна приспособить все к XX в.
Современный анекдот может быть "привязан" к конкретной личности. Но эта привязка отвлеченна. Она не обязательно имела место. Даже скорее наоборот, — ее не было. Но она могла быть при всей ее нелепости и абсурдности, например, всем известно, что Л.И. Брежнев все тексты читал по бумажке, Поэтому ситуации, которые по этому поводу отражают многие анекдоты, выглядит вполне как бы возможной. (На открытии Олимпиады в Москве в 1980 г. Брежнев олимпийский символ — пять скрещенных колец — "расшифровывает" в своем прочтении: о-о-о-о-о...).
Тема лишь поставлена, обозначены некоторые ее аспекты. Впереди непочатый край работы над интереснейшим источником.
[359]
Наличие или отсутствие новых анекдотов в тот или иной исторический отрезок — барометр состояния общественного развития. Даже в очень тяжелые времена, когда загнанный в закоулки смех все же не умолкает, это значит, что общество, способное шутить, иронизировать над собой, имеет еще достаточный запас прочности. А вот когда анекдоты не появляются — дело дрянь, совсем плохо. Как, например, сейчас.
Впрочем, уменьшение анекдотов связано и с другими причинами. Прежде всего резко сократилась область запретного. В самом деле, зачем иносказание, когда можно говорить о чем угодно в открытую на страницах газет и журналов, на радио и телевидении. В результате снятия запретов анекдоты оказались "не у дел". В интервью с М. Жванецким корреспондент спросил, действительно ли "мы раньше были смешливее". На что писатель ответил: "Раньше действительно было смешнее. На юмор хорошо действует запрет. Сейчас уже менее смешно, потому что все разрешено. Не по мне надо судить, а по количеству анекдотов, их стало меньше"[7].
И все же уход анекдота из культуры народа настораживает.
ЛИТЕРАТУРА
Буртин Ю. О частушках // Новый мир. 1968. № 1.
Житейские частушки. М., 1995.
Руднев В. Прагматика анекдотов // Даугава. Рига, 1990. № 6.
Это просто смешно, или Зеркало кривого королевства: Анекдоты. М., 1992.
История СССР в анекдотах: 1917—1992. / Сост. М. Дубинский. М., 1992.
Штурман Д., Тиктина С. Советский Союз в зеркале политического анекдота. М., 1992.
"Слушай сюда...": Одесские анекдоты / Сост. В. Дзюба. М., 1990.
Советский анекдот. Антология. М., 1991. Ч. 1 и 2.
Сто театральных анекдотов / Сост. Н. Вайнберг. М., 1990.
Еврейское счастье: Книга еврейского юмора. Вильнюс, 1991.
[360]
СЛУХИ КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК
В словаре русского языка С.И. Ожегова понятие "слух" определяется следующим образом: "Молва, известие о чем-нибудь, обычно еще ничем не подтвержденное". Словарь не акцентирует внимание на важном качестве этой молвы, которая исключительно на слуху, т. е. молва изустна. Тем самым, так сказать, по способу "среды обитания" слух роднится с фольклором, а по масштабам занимаемой пространственно-временной площади намного превосходит все его жанры.
Слухи рождаются в любом обществе. Но в обществе, где нет гласности, слухи становятся обязательным, непременнейшим фактом общественной жизни. Они необычайно активно распространяются и нередко переходят в мифы.
Однако достойно ли серьезного человека, тем более историка-профессионала, проявлять интерес к столь сомнительному источнику?
Слухи рождаются из желания знать правду либо, наоборот, скрыть ее, затуманить, исказить. Лучшее средство развенчания слухов — правда. Но она не всегда возможна. Правды боялись во все времена. А поэтому слухи были и остаются. Их изучают как одну из форм формирования информационных процессов.
Бытует мнение, что слухи — зло, с которым надо бороться. В самом деле, слухи способны вызвать нервозность общества, растерянность, панику. Они могут спровоцировать людей на массовые действия. Но если только этим ограничить роль слухов, то мы обедняем их значение и в то же время лишаем разумные силы возможности использовать слухи с выгодой для самого общества. Ведь слухи — объективная стихийная неизбежность.
Их можно умело использовать в практической работе по изучению настроений населения и разумно-
[361]
му воздействию на них. Кроме того, в маркетинге, например. На слухи, естественно, нельзя полагаться, но их необходимо учитывать при изучении спроса населения на ту или иную продукцию. Кстати, ловкие дельцы этим не пренебрегают, в какой-то мере ориентируются на слухи, правда, не до такой степени, как гробовых дел мастер Безенчук из романа "Двенадцать стульев", который так и клюнул на слух об эпидемии в Москве "гриба", от которого люди помирали в таком количестве, что их уже и хоронить было не в чем.
Наконец, слухи создают огромное информационное поле, и они являются порой единственным источником информации. Да, этот канал ненадежный, но, повторяю, он бывает единственным.
По определению профессора Ю. Шерковина, слухи — "это альтернативная форма распространения сообщений. Она появляется тогда, когда пресса, радио, телевидение, несмотря на всю свою техническую мощь и практически безграничные возможности, не удовлетворяют потребности какой-то группы людей, либо даже значительной массы в определенной информации". «Вот тогда-то, — утверждает далее профессор, — и утоляется эта жажда "коллективным творчеством", т. е. слухами. Словом, в обществе, где нет гласности, процветает, по выражению русского сатирика, устность»[8].
С этим можно согласиться, но с добавлением: понятно, автор имел в виду современность, но все же слухи возникали и тогда, когда не было и в помине ни прессы, ни радио, ни телевидения.
Совсем недавно о слухах вообще не писали. Считалось дурным тоном, даже неприличным. Серьезная пресса не должна была уделять внимание таким пустякам. Поэтому отсутствие доступной фиксации слухов ограничивает возможности их анализа.
[362]
Другое дело теперь. Слухов много. Газеты о них охотно пишут и даже с претензией на теоретическое обоснование проблемы[9]. Я не иронизирую. Объект, достойный внимания. И можно вполне согласиться с автором одной из названных публикаций, который заявил: "...тема эта как социальное явление назрела, висит, что называется, в воздухе и нуждается в серьезном, доскональном исследовании..."[10].
И даже ироничный тон фельетониста "Вечерней Москвы", в сущности, формулирует проблему.
Тот же Шерковин считает, и с ним нельзя не согласиться, что "слухи, во-первых, являются важной формой выражения общественных настроений и мнений, во-вторых, что еще более серьезно, сами формируют эти настроения и мнения. Вот почему необходимо изучать закономерности их циркуляции, делать это знание своим оружием в борьбе со слухами".
Обратим внимание на две особенности данного высказывания. Во-первых, о необходимости изучения, а во-вторых, о необходимости борьбы со слухами.
Что касается изучения, то это делается во всем мире, мы тоже приступили к таким исследованиям. Не знаю, на ровном ли месте они начались, но у нас в стране опыт по этой части уже есть. Русские общественные деятели XIX в. этим уже занимались. Но не с целью борьбы со слухами и их пресечения, а с целью изучения мировоззрения народных масс.
Слухи изучались как сокровенные думы и чаяния крестьянства. Н.А. Добролюбов характеризовал слухи как "общественное мнение", "выражение духа, направления понятий в ту или другую эпоху", в чем он и видел важность их изучения[11].
[363]
Революционные пропагандисты-народники считали своим прямым долгом изучать народные толки, думы народа, чтобы учитывать их в своих программных документах, пропагандистских материалах и в практической деятельности. Г.В. Плеханов писал в 1880 г.: "В многомиллионной массе русского крестьянства беспрерывно появляется и исчезает и вновь возникает множество самых разнообразных слухов, толков и ожиданий"[12].
Слухи как объект научного исследования привлекали внимание и в ретроспективном плане. Такое изучение слухов, конечно же, много труднее, впрочем, как и любое явление, вырванное из контекста исторических реалий. Объектом таких исследований стали слухи, распространявшиеся среди крестьянства в XIX в., главным образом в связи с отменой крепостного права.
До 1917 г. на слухи ссылались, характеризуя настроения крестьянства, А.З.Попельницкий и И.И. Игнатович[13]. В 1925 г. С.П. Чернов дал одну из первых характеристик слухам как историческому источнику. Он писал: "Изучение слуха как исторического источника, можно сказать, едва только становится... Он представляет огромный интерес... Дело в том, что при достаточно умелой постановке исследования и уточнения методов подхода и изучения слух может быть использован для труднейшей и ответственнейшей области научного восстановления отдельных отрезков социально-политической борьбы; здесь слухи дают материал не только для изучения настроений и взглядов сложивших и передававших их лиц и кругов, но и для выяснения их конкретных планов, тактики и социально-политических программ"[14].
[364]
Все это неплохо, но проблема сужена рамками тех интересов, которые в те годы считались приоритетными, а именно рамками революционной борьбы.
В 1960-е годы вопрос о слухах и толках как форме проявления социально-утопических легенд в дореволюционной России поставили В.Г. Базанов и К.В. Чистов. Последний характеризовал слухи как словесные проявления "коллективной системы представлений... выработанной той социальной средой, в которой они бытуют". Он подчеркивал активную связь социально-утопических легенд, в том числе и слухов, с действительностью. В частности, он писал: "Русские народные социально-утопические легенды тесно связаны с важнейшими политическими движениями крестьянства"[15].
В.Г. Базанов справедливо заметил, что "народные толки важны для понимания крестьянского мировоззрения слабых и сильных сторон крестьянских движений", что они есть "верный показатель крестьянских настроений"[16].
Итак, отечественные историки, изучающие XIX в., отводят слухам как историческому источнику важное место при исследовании настроения и мировоззрения народных масс. Историки советского общества ничего подобного не предпринимали. Поиск соответствующего материала для анализа, систематизация его как исходный пункт исследовательской работы еще впереди. С чего начать поиск? Слухи рождаются каждый день и сопровождают человека всю жизнь. И вся история человечества наполнена слухами. Особенно много их возникает на крутых поворотах истории. И очевидно, надо наметить те важнейшие социально-экономические и политические коллизии общества, которые оказывали серьезное влияние на настроения и судьбы населения. Именно вокруг таких крупных событий, в
[365]
ожидании возможных больших перемен и роилось более всего слухов.
Таковы, например, революции, войны, коллективизация, голод, массовые репрессии, ожидания реформ, особенно денежных, повышение цен, чрезвычайные происшествия (аварии, стихийные бедствия и пр.), так называемая перестройка и т. д. Затяжные полосы социальной напряженности превратили наше общество в такое, для которого "смутные времена" — его перманентное состояние. А "смута" — неиссякаемый родник слухов.
Во все времена и в любом обществе много поводов для рождения слухов давали личности, которые были, так сказать, на виду: известные политические и общественные деятели, знаменитые артисты, писатели, художники, спортсмены, авантюристы и пр. Жизнь "звезд" экрана, эстрады, спорта просто немыслима без атмосферы непрекращающихся слухов и сплетен. Кстати, сплетни — разновидность слухов, но более обывательского оттенка, т. е. мелкомасштабная.
Фиксация слухов. Слухи — это своего рода фольклорный жанр, поскольку передаются они устно. Некоторые из них, которые попадают в поле зрения пишущих, фиксируются. Таковыми "писателями" могут быть авторы тайных рапортов, доносов, секретных сводок для официальных лиц, корреспонденты газет. Иногда о них могут поведать читателю мемуары, дневники, письма. Разумеется, они могут быть зафиксированы и в других документах, но я назвал наиболее вероятные.
Зафиксированный таким образом слух становится частью письменного источника (дневника, письма и пр.) и замирает в своем дальнейшем движении. В таком виде спустя годы он доходит до потомков. Но он может дойти до них и в другой версии, поскольку слух, обозначившись в дневнике или где-то, остается и на "воле" и может трансформироваться далее.
Газеты и журналы — наиболее доступный вид материалов, где можно ознакомиться с зафиксированным слухом. Так, в журнале "Вестник сельского хозяйства"
[366]
за 1918 г. был даже специальный раздел "Вести и слухи". А вот пример сравнительно недавний. С 1989 г. на страницах газеты "Советский спорт" регулярно появлялась рубрика "По слухам и по существу", где удовлетворялись самые острые потребности в информационном голоде. Подобные действия предпринимали и другие газеты.
И в то же время газеты и журналы сами являются иногда создателями и распространителями слухов. Ложная информация, в том числе так называемая "газетная утка" — не что иное, как разновидность слуха. Пищей для слухов служит и скоропалительная, не проверенная по фактам публикация. Особенно по "жареным" фактам. Либо то или иное событие в газетной публикации недостаточно квалифицированно прокомментировано журналистом, что возбуждает фантазию читателя.
Дата добавления: 2016-01-06; просмотров: 11; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!