Тюрки на службе империи
Накануне завоевания Сельджуками Малой Азии и одновременно с ними тюрки проникали на территорию Византии с северо-запада, с Балкан. Эта новая волна миграции была открыта печенегами. Много сведений о печенегах на службе Византии дает Никифор Вриенний. За печенегами появились узы (огузы). Русские летописцы называли их торками (тюрками).[13] Основная масса узов переправилась через Дунай в 1064 г. и оказалась в пределах Византии. Впоследствии часть узских племен признала над собой власть империи. Некоторые узы занимали высокие посты в Византийской империи, но об этом чуть ниже. После узов на Балканы переселились и куманы (половцы). Часть этих племен, отношения с которыми носили переменный характер, Византия расселяла в пограничных провинциях. Такая переселенческая политика была активизирована в XI в., когда в Малую Азию с востока двинулись орды тюрков под предводительством Сельджукидов. Много обстоятельств содействовало их успеху, но был и тактический фактор: они были новыми пришельцами из Центральной Азии, и их искусство стрельбы из лука стояло на высшем уровне.[14] Расселяя часть тюрок в Малой Азии на правах акритов (воинов-пограничников), Константинополь стремился создать живую преграду на пути наступления турок-сельджуков. Много было тюркских наемников и в византийском войске. Вообще рост числа наемников наблюдается в Византии уже в период правления Македонской династии. В результате реформ Никифора II Фоки (963-969) количество наемников на службе империи значительно выросло за счет сокращения финансирования фемного ополчения. В результате резко проявилась этническая пестрота византийской армии, которая четко прослеживается в «Алексиаде», других памятниках XI-XII вв. и более позднего времени. В битве при Манцикерте в 1071 г. у императора Романа IV Диогена на правом фланге стояли узы, а на левом – печенеги. В византийских войсках узы (турки и савроматы по терминологии Анны Комниной) составляли отборные отряды туркопулов (то есть детей тюрок), которые служили прекрасными лучниками. Полки союзников империи под командованием проэдра Андроника Дуки, расположенные в арьергарде, во время битвы при Манцикерте показали себя с отрицательной стороны, отступив в момент решительной атаки турок по центру византийского войска.[15] Увидев против себя огузо-туркменские войска, и видимо, услышав их тюркские военные кличи (ураны), тюркские наемники поняли, что противник близок им по языку и крови, и перешли на сторону сельджуков, предав императора.[16] Еще одна часть византийского войска, которой командовал протостатор Михаил Тарханиот (в его имени (видоизменное – Тархан) Д.Е. Еремеев видит тюркское происхождение), отказалась принимать участие в битве на стороне византийцев. Всё это способствовало успеху Сельджукидов в этой масштабной битве, уничтожившей преграду для массового переселения тюрок в Анатолию.
|
|
|
|
|
|
В период правления Алексея I Комнина многие тюрки стали выдающимися военачальниками. Насколько можно судить по «Алексиаде», они сыграли значительную роль в битвах императора с сицилийскими норманнами. «Во время бегства <…> Уза (его имя происходит от названия племени – прим. Анны) ударил копьем знаменосца Боэмунда, выхватил из его рук знамя, некоторое время размахивал им, а затем склонил к земле. Латиняне, увидев, что знамя, находившееся раньше в прямом положении, склонилось вниз пришли в замешательство и бросились бежать другой дорогой».[17] Уза также принимал участие в кампании против куманов (половцев) в 1091 г.[18] Другой полководец, Аргир Караца (Караджа), также был уз (в другом случае он также упоминается Анной как савромат, но под ними Анна чаще всего подразумевает именно узов или турок). Ему вместе с Узой было доверено командование «союзниками» в битве Алексея I «с одним из скифских племен», идентифицируемым большинством исследователей в качестве печенегов.[19] Аргир Караца «несмотря на свое скифское происхождение, - по словам Анны, - отличался большим благоразумием и был слугой добродетели и истины».[20] Будучи великим этиархом (начальником этерии), в 1092 г. он выполняет ответственное поручение императора Алексея I и отправляется в Диррахий для того, чтобы удостовериться в верности императору местного правителя – Иоанна Дуки.
|
|
|
О полководце Монастре, сыгравшем свою роль во взятии Никеи византийцами в 1097 г.,Анна Комнина пишет, что он был полуварвар и знал тюркский язык. «Монастре было велено отправлять сатрапов к самодержцу сразу же, как только те сойдут на берег, и не задерживать их даже на мгновенье, чтобы они не соединились со следующей группой турок и не замыслили что-либо недоброе». [21] Так один из подручных Алексея сопровождал турок, оставлявших Никею и подготавливал условия для передачи её под власть императора. Монастра, оказавшийся в плену у турок, решивших доставить его к султану, и, очевидно, получить за него выкуп у Алексея I, продемонстрировал свое знание турецкого языка и, посулив дары похитителям, добился освобождения. В дальнейшем он проявил себя на поприще борьбы за установление власти империи над малоазийскими территориями. После похода византийского войска под командованием Вутумита в Киликию (по датировке Я.Н. Любарского – ок. 1100 г.), Монастра был назначен командующим армии, основной целью которой было удержание территории прилегающей к Тарсу за Византией, а некоторое время спустя командовал большим войском при отвоевании Лаодикии.[22]
|
|
|
Среди приближенных к Алексею I людей тюркского происхождения стоит также отметить Чауша,[23] с фигурой которого связан целый ряд успешных действий ромеев на малоазийском фронте «византийской реконкисты». Посланный великим султаном Бэрк-Яруком (1092 – 1104), старшим сыном Мелик-Шаха, Чауш изложил предложение султана о браке с какой-либо из дочерей Алексея I. «Приняв посла и прочитав письмо султана, император ни словом не обмолвился о браке, но, видя, что Чауш – человек разумный, стал расспрашивать, откуда тот родом и кто его родители. Когда Чауш ответил, что по матери он ибериец, а отец его – турок, император стал усиленно уговаривать его принять святое крещение. Чауш согласился и клятвенно заверил самодержца, что, приняв крещение, не вернется назад. Чауш имел письменный приказ султана: в том случае, если император будет склонен согласиться на заключение брака, изгнать из прибрежных городов всех сатрапов, показав им специальное султанское письмо. Воспользоваться им и убедил император Чауша; он посоветовал, предъявляя письмо султана, изгнать сатрапов, после чего вернуться в царственный город».[24] Тем самым, Алексей I не только хитростью возвращает под свою власть ключевые города черноморского побережья, как, например, Синоп, но и получает в лице Чауша нового исполнителя своей воли. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что неофит Чауш был назначен дукой города Анхиала, что на Балканах (во Фракии), а не какого-либо малоазийского города из тех, которые были переподчинены Византии благодаря предательству Чаушом султана. Возможно, такой мерой император стремился удостовериться в благонадежности своего нового слуги, поместив его подальше от своей родины.
Среди военачальников и советников Алексея I нередко встречаются и вовсе безродные люди, сделавшие карьеру полководцев при первом Комнине.
В этом отношении наиболее характерный пример – сын несвободных родителей Татикий, один из наиболее близких к императору людей. Его отец – Сарацин – был взят в плен византийцами.[25] Д. Моравчик предполагает тюркское происхождение Татикия. Никифор Вриенний характеризует его как свойственника императора Алексея I, человека ему верного, одних с ним лет и вместе с ним воспитывавшегося.[26] Его положение при дворе было достаточно высоко. Начиная со времени правления Никифора Вотаниата Татикий становится великим прикимерием – главным управляющим дворцовыми службами. Анна Комнина пишет, что это был муж разумный в речах и искусный в делах. Он начальствовал над охридскими турками.[27] При этом Татикию не раз приходилось иметь дело с врагами империи, как на западе, так и на востоке. Это едва ли не самый деятельный и преданный императору полководец, на чьем счету не один десяток побед. Сражаясь с войском архисатрапа Абуль-Касима, под контролем которого оказалась стратегически важный город Никея, Татикий показал себя как выдающийся военачальник. Во внешней политике Алексея I Татикий служит связующим звеном между многочисленными турецкими эмирами, захватившими после самоубийства султана Сулеймана ибн Кутулмыша в 1086 г. многие города Анатолии, и самим императором. Тактика действий самодержца по отношению к этим туркам на тот момент состояла в отражении набегов, которые те совершали в Вифинии, и одновременно предложениях заключить перемирие на компромиссных условиях. Если мирные переговоры отвергались турками, в дело вступал Татикий. Позднее, во время Первого Крестового похода Татикий командовал двухтысячным отрядом пельтастов, участвовавших в импровизированном штурме Никеи в 1097 г.
После возвращения этого города Византии и заключении клятвы между Алексеем I и крестоносцами, о том, что они должны возвращать отвоеванные у турок города под власть империи, император приставил Татикия к западному войску «чтобы он во всем помогал латинянам, делил с ними опасности и принимал, если Бог это пошлет, взятые города».[28] Следуя вместе с Боэмундом Тарентским и другими крестоносцами вплоть до Антиохии, Татикий принимал участие во всех битвах с турками. Первые серьезные разногласия с вождями Первого Крестового похода возникли у Татикия после того, как Боэмунд не захотел отдавать Антиохию Татикию во исполнение клятвы императору. «Он сам домогался Антиохии, а узнав об агарянах, задумал дурную думу: волей или неволей принудить Татикия отступить от города».[29] Согласившись с доводами Боэмунда, Татикий («светлейшая голова», как, по словам Анны, его характеризовал император) увел византийские войска из под стен Антиохии и в дальнейшем, по мере перерастания конфликта Византии с крестоносцами в открытую войну, стал уже командующим флота. Вооруженные «греческим огнем» корабли под командованием Татикия нанесли тяжелое поражение эскадре пизанского флота, посланной для помощи франкам архиепископом Даимбертом
ок. 1099 г. к Святой Земле.[30]
Таким образом, роль Татикия во внешней политике императора Алексея I можно охарактеризовать как весьма существенную. Заметим, что на страницах «Алексиады» мы практически не видим крупных провалов Татикия как государственного деятеля, во всем он выступает как ближайший советник императора и первый проводник его политики. Возможно, такой образ непобедимого полководца связан с тем, что Татикий, по предположению Ф. Шалдона, мог служить одним из информаторов Анны Комнин.
Были и такие сельджукские военачальники, которые переходили на сторону императора не вполне добровольно, а скорее в силу необходимости. Например, архисатрап Илхан, опустошавший приморские территории в районе Кизика и Аполлонии, «будучи не в состоянии оборонять занятый им город, со своими кровными родственниками переходит на сторону самодержца, от которого получает многочисленные дары, в том числе и самый великий из них – святое крещение». Другой знатный архисатрап – Скалиарий, возведенный позднее, - по словам Анны, - в сан иперперилампра («наисветлейшего»), «узнав о благоволении и щедрых дарах, с которыми самодержец встретил Илхана, также явился к Алексею и получил все, чего пожелал».[31] Эти действия Алексея I Анна достаточно тенденциозно объясняет благочестием императора и его желанием «обратить в нашу веру не только кочевников-скифов, но и всю Персию», хотя в данном случае, как мне кажется, корректнее было бы говорить о стремлении императора получить контроль над стратегически важными городами и минимизировать последствия разорения турками городов, возвращенных Византии. Во всяком случае, примеров насильственной христианизации кого-либо из тюрок-мусульман в это время византийская история не знает.
Таким образом, применительно к комниновскому периоду можно говорить об образовании особой прослойки тюрок, перешедших на сторону византийцев и принявших христианство, которые настолько сблизились с византийцами, что Анна Комнина называет их уже не только полуварварами, а ромеями, т. е. византийцами. Например, в одной из битв, пишет она, «пали многие ромеи, в том числе Кара (имя, судя по всему, тюркское), с детства приближенный к самодержцу и вошедший в число близких ему людей, и турок Скалиарий – один из наиболее славных восточных правителей, перешедший на сторону императора и принявший святое крещение».[32]
Анна признает, что среди ромеев были «некоторые полуварвары, говорившие по-гречески».[33]
Важно, что именно в период царствования первых Комнинов отдельные государственные и военные деятели, будучи тюрками по происхождению, становятся опорой трона самодержца. Роль наемных войск, набранных из числа выходцев с востока, также возрастает. Причем «скифы» (под которыми Анна чаще всего подразумевает турок) становятся как бы неотъемлемым атрибутом власти византийского самодержца. Обратившись к апостольскому престолу, Боэмунд Тарентский использует захваченных им в плен «скифов» как доказательство того, что Алексей I враждебно относится к христианам и выставляет против них «неверных варваров», провоцируя папу благословить «крестовый поход» против Византии. [34] Помимо этого, тюрки могли служить целям репрезентации власти императора. «Когда послы из Персии прибыли, император с грозным видом воссел на троне, а командиры выстроили в ряд воинов, собранных из разноязыких стран, и варваров-секироносцев и подвели послов к императорскому трону».[35]
Необходимо признать, что тюрки, добровольно ставшие византийцами, не могли не оказать воздействие на сознание ромеев. Если в конкретных обстоятельствах тюрок по происхождению может служить защитником империи, то взаимодействие с восточными кочевыми сообществами может выстраиваться уже не только на почве конфронтации. Наоборот, использование тюркских наемников отвечает стратегическим интересам в сфере обороны внешних границ и укрепления власти самого императора.
В этих условиях становится возможным привлекать турецких эмиров для внутренней борьбы в самой Византии. Так благодаря помощи «варвара Тутаха, явившегося из внутренних стран Востока» Алексей I, «оказавшийся в совершенно отчаянном положении, встречается с Тутахом, домогается его дружбы и умоляет стать союзником».[36] Благодаря искусной дипломатической игре и вознаграждению в адрес Тутаха Алексею I удается схватить опасного для спокойствия империи мятежника Руселя. Турки также выступают ударной силой Алексея I (в период правления Никифора Вотаниата он был великим доместиком) в битве с Никифором Вриеннием и оказываются даже надежнее франков, обративших тыл во время сражения.[37] Более того, тюркские наемники оказываются фактором борьбы за императорский престол. В 1081 г., накануне переворота Комнинов, некий отряд турок, переправлявшихся через реку Гебр, оказывается завербован кесарем Иоанном Дукой. После принесения клятвы верности мятежным военачальникам эти воины становятся одной из действующих сил в начавшемся восстании Комнинов.[38]
В источниках встречаем эпизод, связанный с заговором военной знати против императора Алексея I, во главе которого стояли братья Анемады. По предположению Я.Н. Любарского, они могли быть потомками арабского эмира Крита Абд-аль-Асиза, защищавшего остров в 960 г. от войск Никифора Фоки. Сын эмира, взятый в плен византийцами, что показательно, был зачислен в личную гвардию императора.[39] Согласно Анне Комнин, Анемады ставили своей целью убийство императора Алексея I. К ним примкнули многие крупные военачальники и даже эпарх Константинополя. Тем не менее, мятеж был раскрыт, а заговорщики приговорены к изгнанию и конфискации имущества. Несмотря на эти выступления против самодержца, Алексей I по-прежнему продолжал держать при себе много подданных и наемников из числа выходцев с востока.
«Алексиада» буквально пестрит сообщениями о тюрках с Балкан, находящихся на службе у императора. Некий «полуварвар, знающий скифский язык воин у византийцев»[40] помог изобличить предательство Неанца – одного из приближенных Алексея I во время его похода против печенегов. Скиф Татран,[41] неоднократно переходивший на службу к самодержцу и возвращавшийся домой, по словам Анны Комниной,[42] выступает в роли военного советника императора перед решающей битвой с теми же печенегами. Более того, видимо пытаясь добиться расположения правителя, он отправляется к печенежским вождям и сообщает им заведомо ложную информацию о состоянии боеготовности ромейского войска.
Тюрок на военной службе у византийцев, действительно, было достаточно много. После разгрома в 1091 г. византийцами и союзными им куманами печенегов, часть последних вместе со своими семействами была поселена в Могленах (юго-западнее реки Вардар, в Македонии). Известные в XI – XIII вв. под именем охридских тюрков или вардариотов, их происхождение не вполне ясно. Часть специалистов считает их ранними балканскими тюрками.[43] Другие исследователи[44] характеризуют вардариотов как потомков пленных венгров, поселенных на р. Вардар в X в., с последующим добавлением печенежских и сельджукских элементов. Как бы то ни было, из них император составил особый отряд своего войска, игравший важную роль в битвах.[45]
Помимо тех тюрок, которые поступали на службу императору, становились подданными, а значит, по каноническому праву принимали православие, были и другие тюрки, которых можно назвать общим словом «союзники» Византии. В отношениях с империей они чаще всего вступали как наемные войска. Совсем необычные формы принимают союзнические отношения, если они устанавливаются в ходе военной конфронтации. Так тюркский военачальник Хризоскул под влиянием плененного им главнокомандующего ромейского войска Мануила Куроплата становится союзником императора Романа IV Диогена и получает от самодержца традиционные для таких случаев дары. Хризоскул, стремящийся, по словам Никифора Вриенния (младшего), к власти над персами, получает помощь в борьбе с великим султаном и выступает против него в поход вместе с войском императора.[46] После того, как в 1077 г. император Михаил VII Дука заключил союз с сельджукским султаном Сулейманом ибн Кутулмушем против Никифора Вотаниата, турки начинают стеречь основные дороги и наблюдать за передвижениями войск мятежного византийского военачальника, препятствуя их проходу в Никею. В этой обстановке на стороне Вотаниата выступает уже упомянутый нами Хризоскул, который подкупает турок и дает возможность войску мятежника Вотаниата беспрепятственно пройти к Никее и продолжить борьбу за императорский престол.[47]
Позже, уже в правление победившего Никифора Вотаниата (1078-1081), сыновья Сулеймана ибн Кутулмуша, Масур и Солиман, высылают императору Вотаниату отряд вспомогательного войска турок-хоматинцев численностью не менее двух тысяч для борьбы с новым мятежником – Никифором Вриеннием (старшим).[48] Интересно, что тюркские наемники использовались обеими сторонами конфликта. «Вне левого крыла было еще вспомогательное войско скифское, шедшее впереди на расстоянии двух стадий. Вриенний выстроил свое войско так, что вытянул фалангу во всю длину, и приказал, чтобы скифы, как только покажется неприятель и зазвучит военная труба, попытались с шумом и криком ударить на его тыл. Это-то и повелел он своим полководцам».[49] Благонадежность тюркских наемников зачастую оказывалась под вопросом, так что Алексей Комнин, тогда еще доместик западных схол и видный полководец императора Вотаниата строит войска так, чтобы неприятельские фаланги были видны вверенным ему туркам только по частям. Заметим, что Алексей Комнин как опытный военачальник знает все достоинства и недостатки тюркских воинов, которые используются им, прежде всего, как опытные стрелки из лука.
У Никифора Вриенния встречаем нелестную характеристику обычаев наемников – уходив домой, они грабили убитых, захватывали коней и добычу. От этого в войсках случались беспорядки.[50] Анна Комнина также дает очень яркую, правда преувеличенную характеристику нравов восточных народов: «Все это племя, преданное Дионису и Эроту, чрезвычайно склонно ко всякому блуду; оно не обрезает вместе с плотью свою похоть и есть не что иное, как раб, трижды раб всех пороков Афродиты. Вот почему они боготворят и почитают Астарту и Астарота, и вот почему они выше всего ставят изображение звезды и своей золотой Хобар».[51]
Таким образом, обозначившееся в период царствования Алексея I Комнина и предшествующих ему императоров, начиная с Романа Диогена, военное сотрудничество византийцев с тюрками, привлечение их на императорскую службу и в качестве союзников империи, выявило новый этап во взаимоотношениях Византии с кочевыми общностями Востока. В ходе этого этапа выстраивания отношений, несмотря на все внешнеполитические сложности, оказалась возможной ситуация, при которой турки через определенные условия натурализации (приобретения гражданства) вливались в состав византийского социума на правах полноценных членов общества.
Два пути
Военные столкновения ромеев с тюркскими племенами в Малой Азии проходят красной нитью через всю историю Византии XI – XV вв. Последствия разорительных нашествий и дорогостоящих войн оказали существенное влияние на ход развития всей византийской цивилизации. Однако всегда ли отношения с тюрками выстраивались на почве конфронтации? «Сельджукские Тогрул-беки, Сулейманы и Арсланы, монгольские Чингиз-ханы и Тамерланы, наконец, турецкие Баязиды и Магометы – завоеватели Константинополя, представляют много сходства и выражают одну общую им черту – завоевательный характер».[52] С этим мнением видного историка-византиниста Ф.И. Успенского можно согласиться, но лишь отчасти. Действительно, во внешнем образе восточных завоевателей мы можем найти много общего. Их продвижение в Переднюю Азию сопровождалось кровопролитными сражениями, разорением многих земель и покорением местного населения. Вместе с тем, по мере того, как завоеватели вступали в контакт с населявшими Малую Азию народами, кочевники начинали воспринимать опыт и «существо идей, на которых основывалось политическое бытие Ромейской империи и греческого народа».
Так среди правителей тюркского происхождения в Малой Азии XI в. встречаем две любопытные фигуры. Анна Комнина упоминает Абуль-Касима, архисатрапа Никеи, чьим заветным желанием было «овладеть скипетром Ромейского государства или, во всяком случае, получить власть над всеми приморскими областями и самими островами».[53] Несмотря на явную угрозу своей власти в лице этого человека, после одержанной над ним победы Алексей I первым предлагает заключить мирный договор и даже приглашает Абуль-Касима в царственный город, где архисатрап получает деньги и пользуется благоволением императора. Впрочем, положение Абуль-Касима оказалось весьма неустойчивым, и вскоре он был убит эмиром Бузаном, которого послал султан Сулейман, добивавшийся союза с Алексеем I. Мне представляется, что в случае с Абуль-Касимом мы видим действия не грозного восточного завоевателя, а скорее мятежника, оказавшегося в поле византийского влияния. Он воспринимает методы борьбы за власть, принятые у ромеев и пытается найти свою нишу в сложном балансе сил на стыке сельджукских и византийских владений.
Другой пример встраивания турок в систему византийских представлений о власти находим на страницах той же «Алексиады». Речь идет о турке Чакане (Чахе), правителе Смирны. Захваченный в плен византийскими войсками, Чакан был возведен в сан протоновелиссима,[54] стал римским подданным и обещал верно служить императору Никифору Вотаниату. Однако с восшествием на престол Алексея Комнина, Чакан отказался признавать над собой его власть и предъявил императору следующие требования: «Пусть полностью вернет все то, на что я имею право и чего был лишен. Если же тебе угодно, чтобы наши дети соединились браком, пусть будет составлено об этом письменное соглашение по обычаям ромеев и варваров. А после того как все упомянутые условия будут выполнены, я при твоем посредничестве верну самодержцу все острова, которые я своими набегами отторгнул от Ромейской державы, и, заключив с ним договор, вернусь на родину».[55] При этом Чакан не просто соорудил большой флот для опустошения прибрежных областей, но стал угрожать жизненно важным торговым магистралям империи. Так, по словам Анны, ок. 1091-92 гг. он через послов посоветовал печенегам совершить поход на Херсонес.[56] Более того, Чакан стремился лишить императора основной боевой силы – наемного войска. Препятствуя наемникам с востока поступать на службу к Алексею I, ловкий турок даже присвоил себе знаки императорского отличия и именовал себя императором.[57] Из сообщений Анны мы видим, что самодержцу удается использовать имперские амбиции Чакана против него самого. Обратив гнев султана Киличи-Арслана против неспокойного турка, Алексей I ликвидирует угрозу, исходящую от Чакана. В дальнейшем Чакан «оживает» на страницах «Алексиады», хотя, по мнению С. Рэнсимена, далее речь идет уже о его сыне и о его возможном приемнике.
Что здесь опять же важно подчеркнуть в истории с Чаканом и Абуль-Касимом. Несмотря на разные сценарии власти – один из них стал подданным императора Вотаниата и не признал государственного переворота, осуществленного Комнинами, а другой находился в положении союзника империи (после заключения мира Алексей направлял войска для поддержки Абуль-Касима), они оба действуют именно по пути восстания против Константинополя, четко осознавая свое место в имперской системе координат и права, которые они готовы отстаивать силой оружия.
Во взаимоотношениях византийцев с турками можно увидеть следующую особенность: клятвы, заключенные противостоящими военными командирами считаются обязательными для исполнения только для тех, кто их заключил. Иные же военачальники, не связанные условиями мирных договоров или клятвенных обязательств, считают себя вольными поступать по своему усмотрению. Так и в случае с турками, находящимися на службе у императора: надежна только та клятва, которая заключена с ныне правящим лицом.
Дата добавления: 2016-01-06; просмотров: 22; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!