Попался в аэропорту 6 страница
— Вы из постоянных жителей. Пусть вы считаете себя вне закона, все равно вы один из них.
Я сделал вид, что пропустил его слова мимо ушей, но мне они чертовски не понравились. Достал сигарету.
Трубочист приказал:
— Прикурите две.
Ребенку во мне захотелось крикнуть:
— Купите свои.
Я прикурил сигареты и протянул одну ему. Он сказал:
— Я обидел вас, Тейлор.
— Не берите в голову, приятель.
Он сосредоточился на дороге. Никотин усугубил напряжение. Он остановился у Дэнган-хейтс, и мы вылезли из машины. Он кивнул в сторону долины и сказал:
— Смотрите.
В основном я мог видеть только дым. Я спросил:
— Пожар, горит кустарник. Ну и что?
— Это и есть... турбаза.
Приглядевшись, я рассмотрел бродивших в дыму людей. Мужчины, прихрамывая, пытались залить огонь водой. Босоногие дети плакали, держась за юбки своих матерей. Не осталось ни одного целого фургона. Те, что не горели, уже превратились в головешки или были перевернуты.
Я спросил:
— Где же полиция?
Он презрительно фыркнул и ответил вопросом на вопрос:
— Вы новости слушали?
— Конечно.
— Об этом вот что-нибудь передавали?
— Нет.
— Потому что это не новости.
— Кто это сделал?
— Добропорядочные граждане, которые ходят в церковь.
Я вспомнил свою матушку и не стал спорить. Взглянул на его волосы и одежду и догадался:
— Вы там были.
— Да, только я поздно приехал. Хотя ничего бы не изменилось. Но мне удалось помешать двоим из них кастрировать моего кузена.
|
|
|
— Это напоминает «Солдата Блю».
— Это напоминает сегодняшнюю Ирландию.
— Что вы теперь будете делать?
— Снова строить. Мы так всегда поступаем.
— Не знаю, что и сказать.
Он хлопнул меня по руке и предложил:
— Пойдемте, я отвезу вас домой.
— Может быть, мне туда спуститься, помочь чем-нибудь?
— Вряд ли там сегодня, да и много дней спустя благосклонно посмотрят на постоянного жителя города.
Назад мы ехали молча. У дома я сказал:
— Позвоните, если я смогу что-то сделать для вас.
— Мне нужно одно, Джек Тейлор.
— Говорите.
— Найдите того, кто убивает моих парней.
Каких законов испугаетесь вы, если,
танцуя, споткнетесь о ничейные
железные цепи?
Халил Джибран. «Пророк»
Я понятия не имел, как мне добраться до Рональда Брайсона. Наиболее привлекательной казалась мысль пристрелить его. Но где взять доказательства, черт побери? Можно начать молиться, но я как-то не особенно верил в силу молитв. Считал, что вере с этим негодяем не справиться.
Поэтому я занялся тем, чем обычно занимался, когда не знал, что делать. Принялся читать. Считайте, что я таким образом прятался. Я полагаю, что успокаивался. Моей последней находкой стал Роберт Ирвин. Мой автор, выпускник Кэмбриджа и законченный наркоман. Я бы с удовольствием прошелся с ним по пивнушкам. Только что переиздали его блистательную безумную книгу «Я нужен Сатане». События происходят в Лондоне в 1967 году. Описать книгу невозможно. Она так меня захватила, что я попросил Винни найти для меня «Изысканный труп» — про сюрреализм 1930-х. Такие книги обычно не читают на западе Ирландии, если есть полоска кокаина и солидный запас виски, но, бог мой, это, безусловно, усиливает кайф.
|
|
|
Я собирался закончить перечитыванием Джеймса Сэллиса. Особенно его романов про Лью Гриффина. После этого я готов был бы встать на путь нанесения увечий. Зазвонил телефон, я глотнул виски и снял трубку.
— Джек!
— Лаура?
Она рыдала, с трудом переводя дыхание. Я сказал:
— Тихо, тихо, детка. Я здесь. Только скажи мне, где ты.
— В телефонной будке на Айр-сквер.
— Не двигайся, я сейчас приду.
Я нашел будку и в ней Лауру в истерике. Когда я открыл дверь, она вздрогнула. Я сказал:
— Будет, будет... шшш...
Я обнял ее, и проходившая мимо женщина с ненавистью взглянула на меня. Я сказал:
— Я этого не делал.
— Все вы так говорите.
Лаура сунула мне в руки смятый пакет с логотипом «Живаго»:
— Я купила тебе подарок, Джек.
|
|
|
Это меня почти прикончило. Добавьте это чувство к бешеной ярости, и вы получите мощное взрывное устройство. Я усадил Лауру на скамейку. На другом ее конце дремал пьяница и что-то мурлыкал. Мне показалось, что из репертуара Бритни Спирс.
Вот и удивляйтесь.
Я спросил:
— Что случилось, милая?
— Я разговаривала с Диклэном в «Живаго», когда заметила того человека.
Как будто я должен догадаться. Я спросил:
— Какого человека?
— Англичанина, который приходил в твой дом.
— Брайсон.
— Он вышел за мной из магазина.
— Тебе надо было сказать Диклэну, он бы его отметелил.
— Я не хотела никакой заварушки.
Зло процветает и распространяется, потому что порядочные люди не хотят устраивать заварушку. Она продолжила:
— Он меня напутал. Я уже дошла до «У Фоллера», когда он меня догнал. Сказал: «Не надо так торопиться. Я не собираюсь тебя трогать. Только хочу, чтобы ты кое-что передала нашему Джеку. Сможешь?» Я согласилась, и он плюнул мне в лицо.
Я вытер ей лицо, как будто слюна там еще осталась. Я едва не ослеп от ярости. Поднял ее со скамейки и сказал:
— Я отведу тебя к своим друзьям, хорошо?
Она прижалась ко мне и взмолилась:
— Так ты не позволишь ему меня обидеть, Джек?
— Гарантирую, радость моя.
|
|
|
Я отвел ее к Джеффу. Он стоял за стойкой, охранник сидел на своем привычном месте. Я посадил Лауру на жесткий стул и подошел к стойке. Охранник сказал:
— Еще одна жена?
Я обратился к Джеффу:
— Эта девушка в шоке, ты не присмотришь за ней некоторое время?
Он поднял брови и ответил:
— Я позову Кэти.
— Как Серина Мэй?
— Неплохо.
— Я вернусь через несколько минут.
Я был как безумный. Попадаться мне на глаза в этот момент не стоило.
Джефф заметил:
— Не делай ничего опрометчивого.
— Что ты хочешь этим сказать?
Он поднял руки, сдаваясь, и сказал:
— Эй, парень, отступи. Ты бы видел свое лицо.
Я ушел.
Когда я почти бегом мчался по Форстер-стрит, кто-то позвал меня по имени. Я не обратил внимания. Почувствовал, что кто-то схватил меня за руку. Круто повернулся и увидел Кигана.
— Сбавь темп, парниша, — сказал он.
— Пошел на хер.
Он не выпустил моей руки и сказал:
— Давненько никто мне такого не говорил, Джек.
— Так ты отпустишь мою руку?
— Сначала скажи, что ты собираешься делать.
Я глубоко вздохнул. Моя мать гордилась бы таким вздохом. Почувствовал, как белый туман ярости слегка рассеивается. Но я не хотел терять запал. Сказал:
— Собираюсь оторвать этой сволочи голову.
— Не слишком умно, Джек.
— Плевать мне, умно или не умно. Ты сам сказал, что уничтожил бы любого, кто посмел бы коснуться твоей женщины.
Он кивнул:
— Но без свидетелей. Давай я туда поднимусь, посмотрю что и как. А ты поболтайся здесь, покури, сообрази, что будешь делать.
Звучало разумно, поэтому я сказал:
— Разумно.
— Ладно, скоро увидимся.
Я смотрел, как он свернул к «Саймону». Даже на расстоянии вы могли почувствовать в его фигуре скрытую угрозу. Я старался не думать о том, что мне хотелось с этим ублюдком Брайсоном сделать. Сел на низенькую стену, где часто собирались стайки пьяниц. Спирт, который они здесь лакали, не разливался по красивым бутылкам и не продавался в приличных пабах. Нет, это был грубый сырец, который в юго-восточной части Лондона называют «Джек» или «Белая леди». Сто градусов. Мне несколько раз приходилось его пробовать.
Я стал думать о книгах. Томми Кеннеди как-то сказал: «Бывают периоды, когда книги становятся единственным прибежищем. Тогда ты читаешь со страстью, как будто от них зависит твое спасение».
Моя жизнь и, несомненно, моя психика прибегали к этому спасительному средству множество раз в особо мрачные дни. Я решил добыть Джеймса Саллиса и его биографию Честера Хаймса. Я уже перечитал всего Дэвида Гейтса. Его «Джерниган» была бы описанием моей жизни, если бы мне удалось получить нормальное образование.
Я услышал:
— Джек!
Очнулся и взглянул на Кигана. Он спросил:
— Господи, Джек, где это ты был?
— Я здесь.
— Нет, если верить твоим глазам. Вот что я тебе скажу, парниша, ты должен покончить с этими конфетками для носа: они сжигают твой мозг.
— Я думал о книгах.
— Сдаюсь.
Я встал и спросил:
— Что произошло?
— Он сбежал, отказался от квартиры.
— Черт.
Я пытался сообразить, куда мне теперь кинуться на поиски. Киган заметил:
— Мой старшой в Лондоне связался со мной.
— Кто?
— Мой старший инспектор.
— Что он нашел?
— Наш мальчик родом из денежной семьи, причем деньги там большие. Учился в обычной школе, все нормально. Он действительно официальный социальный работник. Из тех, которые занимаются пьяницами или так называемыми маргиналами. Из каждого места, где он работал, он уезжал после неприятностей. Никаких конкретных обвинений, но явно отрицательная аура. Ну, исчезали люди, так кому, блин, это интересно? Затем он поступил так, как поступают все умные психи: он эмигрировал.
Я уловил связь и перебил его:
— Он следил за Лаурой, намеренно напал на нее, зная, что она непременно сделает. Позвонит мне. Я рвану к нему, оставив дом пустым.
Киган кивнул:
— Поехали туда.
— Так его там уже нет.
— Давай взглянем, что он там оставил.
По дороге он сказал:
— Ты все время говоришь, Джек, что я ирландцев не понимаю. Что я своего рода пластмассовый Пэдди.
Я начал было протестовать, но он меня перебил:
— Если я и люблю лесть, это не означает, что я слеп. Мать моя была ирландкой, и хотя мои родители растили нас в Англии, они были больше ирландцами, чем ты можешь себе представить. Мать любила говорить: «Воспитывать? Да ничего я тебя не воспитывала. Держала при комнатной температуре, как фруктовый джем». Может, ты здесь и жил, парень, но я, мать твою, в этом мариновался. Я знал, что такое клюшка для травяного хоккея, прежде чем научился ходить. Я уж точно еще не мог ходить, когда она ею пользовалась. Поэтому сделай мне одолжение, не кичись передо мной своим кельтским происхождением.
Мы как раз подошли к дому, и это спасло меня от необходимости отвечать. Дверь была открыта.
— Ого-го, — пробормотал Киган.
Он вошел первым. Прежде всего в нос ударила вонь. Огромная куча говна в кухне. Все посуда перебита, стены измазаны дерьмом. Книги в гостиной порваны, обрывки сложены на диван и политы мочой. Киган сказал:
— Я вызову уборщиков.
Я поднялся наверх. Вся моя новая одежда разорвана в клочки и засунута в унитаз. На подушке лежит записка: «Хочешь поиграться, Джек?»
Киган крикнул снизу:
— Плохие дела?
Кокаин исчез, и, что еще страшнее, мой девятимиллиметровый пистолет тоже. Я раздумывал, сказать ли об этом Кигану, когда зазвонил телефон. Он сказал:
— Я возьму трубку.
Так что я слышал только то, что говорил Киган.
— Джек не может подойти. О, я знаю, кто ты такой, Рональд. Кто я? Я детектив, сержант Киган из Лондона, и у меня на тебя полное досье, сынок. Славный послужной список. О господи, как же ты скверно выражаешься. Да, я видел, что ты здесь натворил. Впечатляюще. Надеюсь, ты вытер себе задницу. Не ори, Рональд. Вот умница. Ты уезжаешь из страны? Ты только подумай, парнишка, скоро наступит момент, когда до твоего плеча дотронутся, и угадай — кто это будет? У нас есть много общего... Да, у меня весьма пестрое прошлое. Я то самое животное, от которого вы, читатели «Гардиан», получаете оргазм. Нет, нет, Рональд, пусть вопросы юрисдикции тебя не волнуют, потому что они совершенно не волнуют меня. Тебе придется снова насрать в свои штаны, и уж, будь уверен, я заставлю тебя это дерьмо съесть. Привет-привет, милашка... приятно было поболтать с тобой.
Я уже стоял рядом, когда Киган повесил трубку. Спросил:
— Он уезжает?
— Так он сказал.
— У меня здесь был пистолет, он исчез.
— Не волнуйся, я его заставлю съесть и его тоже.
— Мне кажется, он не сразу смоется.
— Согласен.
Киган сказал, что просмотрит «Желтые страницы» и найдет службу, которая вычистит дом.
Потом добавил:
— Иди к своей девушке.
— Спасибо, Киган.
— Пустяки. Это ведь моя работа — подчищать дерьмо.
— Мне как-то неловко постоянно называть тебя Киган. У тебя имя есть?
— Ему неловко! Очень жаль, придется привыкать.
Все островитяне, вне
зависимости от национальности,
живут с чувством некоторой тоски.
Это такая страсть к путешествиям,
которая заглушается страхом перед
неизвестным миром. Белые люди
получают от этого эстетическое
удовольствие. Жить на острове —
оправдание тому, чтобы сидеть дома
и мечтать.
Джон Стрейли.
«Ангелам будет все равно»
У «Роше» продавали значки. Я почти что прошел мимо, потом обратил внимание на надпись, сунул деньги в ящик и взял два. Один приколол на отворот, другой сунул в карман. Когда я появился в пабе «У Нестора», Джефф смотрел новости и говорил:
— Снова пересчитывают, но я думаю, что Буш победит.
Охранник спросил:
— Мистер Макговерн еще жив?
Никто не ответил, и он добавил:
— Мне нравился Картер из-за арахиса.
Джефф сказал:
— Девушка в порядке. Она наверху с Кэти и малышкой.
Он заметил золотой блеск на моем лацкане и спросил:
— Что за значок ты нацепил? Не пионерский ведь?
Я подошел поближе, чтобы он рассмотрел. Там были изображены две руки, слегка соприкасающиеся кончиками пальцев. Он спросил:
— Это во имя чего?
Я набрал воздуха, потому что понимал, что сильно рискую, и сказал:
— Ассоциация больных синдромом Дауна. Объединяет обычных людей, которые протягивают руку...
Я замолчал: надо же так коряво высказаться.
Он заметил:
— Мне нравится.
Я вынул второй значок из кармана и протянул ему:
— Возьми.
Он немного подержал его в руке и заметил:
— Ты рисковал.
— Ты же знаешь меня, Джефф. Я люблю ходить по лезвию ножа.
Он приколол значок себе на рубашку:
— Благодарствую.
Наверху все тискали ребенка. Кэти с изумлением наблюдала всю эту суету. Я спросил:
— Как дела?
Кэти улыбнулась и ответила:
— Лучше не бывает.
Я провел там всю первую половину дня. Выпил не торопясь парочку кружек. Ничего более крепкого. Я бы вполз в бутылку виски, но они бы меня прибили. Поэтому я сдерживался. Кэти приготовила великолепное жаркое. Лаура спросила:
— Где вы научились так хорошо готовить, вы ведь англичанка?
— Ну, я свалила все в одну кучу, побольше мяса и картошки, потом тушила долго, даже слишком, а Джефф сказал... добавь poitin.
Она произносила это слово, как женщина из Коннемары.
На протяжении моей бурной жизни мне редко приходилось сидеть за семейным столом. И не потому, что мне этого не хотелось. Мне хотелось, но я не был готов к тем небольшим проявлениям глубокой привязанности, которые могли к этому привести. Я по натуре эгоист, а чтобы принимать участие в семейной жизни, надо оставить место для других. Кроме того, я прекрасно овладел искусством саботажа. Перефразируя Оскара, можно утверждать, что каждый алкоголик разрушает образ, который стремится создать. Я желал напиваться пьяным, когда мне заблагорассудится, читать до рассвета, если захочется, и вовсе не хотел от этого отказываться ради компании. И все же мне ужасно хотелось быть другим. Сидеть в кругу семьи и ощущать тепло. В тот день мне повезло. Я понимал, насколько дорог мне этот момент. Слава богу, мне не надо было сокрушаться, что я крепок задним умом. Все шторма, которые ожидали меня в будущем, казались менее угрожающими. Когда мы уходили, Кэти без всякой задней мысли выразила мои ощущения, сказав:
— Нам следует чаще так собираться.
Я же знал, причем знал точнее некуда, что ничего подобного больше не произойдет. Осознание этого притушило свет в моей душе, но не совсем его загасило. Когда мы шли к Хидден Вэлли, Лаура взяла меня под руку. Спросила:
— Тебе диск понравился?
Господи, я напрочь забыл, что она сунула мне в руку пакетик. Я положил его в карман и больше о нем не вспоминал.
Я сказал:
— Я не хотел его открывать, пока мы не останемся вдвоем.
— Ты такой романтичный, Джек.
Да, уж точно. Я предупредил:
— В доме бедлам.
— Это был... он?
— Нет, инопланетяне.
Дом оказался идеально чист. Никаких следов хаоса. Даже книги стояли на полках, хотя мне и показалось, что это все восемьдесят романов, изданных Макбейном. Я сказал:
— Bay!
— Джек, в доме все замечательно.
— Точно.
Я не мог поверить, что Киган потрудился заполнить книжные полки. На меня это произвело чертовски сильное впечатление. Я посмотрю заглавия позже. Радость — такая редкая вещь, надо получать ее маленькими порциями. Я предложил:
— Давай выпьем.
— Давай пойдем в постель.
— Давай сделаем и то и другое.
Мы так и поступили.
Все было славно. Я явно исправлялся. Я никогда не буду страстным любовником, но я старался. Если не хватало мастерства, я компенсировал этот недостаток энергией. Я открыл пакет от «Живаго», лежа в постели, взглянул на диск и воскликнул:
— О господи!
Она встревоженно села:
— Тебе не нравится?
Это был диск «Еще один город» Джонни Дьюхана. Я сказал:
— Я обожаю этот альбом, но он будит столько воспоминаний, а я не знаю, нужно ли мне это сейчас.
Давно, еще в 1982 году, когда я служил в полиции, я встречался с одной девушкой. Господи, я заиграл этот альбом до дыр. Девушка часто говорила:
— Что, у нас опять день Джонни Дьюхана?
И мы снова слушали альбом. Такое вряд ли кто выдержит. Все последующие темные годы я следил за творчеством Джонни. Его песни становились все глубже, я тоже опускался все ниже. Прежде чем бросить меня, девушка сказала:
— Не пойми меня неправильно, Джек, мне нравятся грустные песни, но тебе... они просто необходимы.
Я знал, что она права. Не было случая, чтобы при встрече с духовым оркестром мне не захотелось бы заплакать. Что бы сказал Фрейд? Позже, когда звучал этот альбом, я имею в виду, много позже, через несколько недель, на кухне сидел Трубочист и слушал «Еще один город». Он сказал:
— Впервые я услышал рассказ о моем детстве в песне.
Я отдал ему альбом, что еще я мог сделать? В те жуткие месяцы душевной мглы, когда все закончилось, я пошел и снова купил все, что когда-то пел Джонни. Так, как он, меня пронимал еще только Эммилоу Харрис.
Тогда, с Лаурой, я только тряхнул головой, прогоняя воспоминания, и сказал ей:
— Ты не могла выбрать ничего более удачного.
— Я хотела купить Элвиса. Тебе он нравится?
— Детка, я сужу о людях по тому, нравится им Пресли или нет.
Она одарила меня сияющей улыбкой. Сейчас иногда я жалею, что видел ее счастливой. Тогда разверзается яма, и я скатываюсь туда вниз головой. Она сказала:
— Я тебе стих написала.
Не зная, что сказать, я пробормотал, пытаясь скрыть изумление в голосе:
— Ты пишешь стихи?
Она покачала головой:
— Бог мой, нет, только это одно.
Она полезла в сумку, вытащила розовый листок и торжественно вручила мне. Я развернул его с тяжелым сердцем, давая себе зарок нет, это меня никак не заденет.
Прочитал:
Любовь, от которой больно.
Лаура Нилон, Голуэй, Ирландия.
Уже от этих строк во мне все застыло, а ведь предстояло еще читать само стихотворение. Я сосредоточился:
Я потеряла любовь,
Любовь, пришедшую с Запада.
Я жду ночи,
Ночи, которая наступит.
Я буду лежать на подушке,
Рядом — моя любовь.
Я жажду коснуться
И смотреть на мою любовь.
Рядом с тобой
Я люблю дышать,
Я люблю убивать,
Рядом с любовью моей
Я хочу лежать.
Я мало что понимаю, но тогда я понял, что требуется основательно выпить, и немедленно. Я сказал:
— Замечательно.
— Я не собираюсь больше писать, просто это для...
— Большое спасибо.
Немного погодя она спросила:
— Твоя жена очень умная?
— Она меня бросила, значит — умнее некуда.
Она пропустила это мимо ушей и сказала:
— Кэти рассказывала, что она училась в колледже.
У Кэти язык как помело. Я ответил:
— Правильно.
— Чтобы кем стать?
Господи, мало мне стихов, скоро я совсем отупею.
— Защитить диссертацию по метафизике.
Она закусила нижнюю губу и заметила:
— Я не знаю, что это значит.
Я смягчился и сказал:
— Малышка, в тех местах, где я был, да и там, где я могу оказаться, на этом не заработаешь даже на сухой плевок.
Она задумалась, потом сказала:
— Я это тоже не очень понимаю, но чувствую себя немного лучше.
Мне хотелось спать. Я сказал:
— Отдохни, детка.
— Ладно, но у себя на работе я зарабатываю кучу денег. Я тебе дам.
Господи!
Она ушла рано утром. Со мной случилось то, что принято называть эмоциональным похмельем. В любое время я променял бы его на обычное, алкогольное. По крайней мере, в этом случае вы знаете, что делать. Под дверь был подсунут конверт. Осторожно открыл — пачка крупных купюр. И записка:
Тратьте, не стесняйтесь.
Трубочист.
Почерк у него был классный. Как если бы он писал гусиным пером. Черт, а может, и в самом деле?
Один из первых уроков, который вы получаете, начиная работать в полиции, называется «крутые мужики». В инструкции о них ничего не сказано. Это вы узнаете на улицах. Каждый город имеет свою квоту. Они крутые в прямом смысле этого слова. Безжалостные, беспощадные, несломленные. Их нельзя сравнить с забияками из пивнушек. Они не рекламируют свои способности. В этом нет нужды. Все читается в их глазах.
Те, с кем мне приходилось сталкиваться, отличались одной особенностью — несокрушимой справедливостью. Они от нее никогда не отступали.
Билл Касселл. Ничего себе имечко? Никто, я подчеркиваю, никто не смел шутить по поводу его имени. Он был гибридом. Мать — уроженка Голуэя, отец из преисподней. У Билла была устрашающая репутация. Полицейские держались от него на приличном расстоянии. Я учился с ним в школе. Многие годы он терпел битье, а когда вырос, расплатился по счетам. Каждый учитель, который бил его розгами, был наказан. Позднее, далеко не сразу. Он оказался бесконечно терпеливым человеком.
На пирсе есть пивнушка, называется «У Свини», маленькая, темная и опасная. Случайного прохожего оттуда выносят. Туристам она не попадается на глаза. Я решил туда заглянуть. Направился к «Даннес», чтобы приодеться. Потратить деньги. Я так долго отоваривался в магазинчиках для нищих, что от настоящих цен у меня челюсть отвисла. Сказал себе — плевать, у меня полно денег. Промчался по магазину, как небольшой торнадо. Четыре свитера, три пары джинсов, брюки с несминающейся складкой, туфли, белые футболки, спортивная куртка. Продавщица спросила:
— У вас есть карточка клуба?
— Попробуйте догадаться с трех раз.
— Мне полагается спрашивать.
Понятия не имею, с чего это я к ней привязался. Наверняка ей тут и так несладко живется. Я заплатил ей целое небольшое состояние и прочитал ее имя на табличке.
— Вы прекрасно работаете, Фиона.
— Откуда вы знаете?
— Вы далеко пойдете.
Отвез все барахло домой. Подумал: как одеться для встречи с бандитом? Шикарно или, наоборот, скромно? Решил пойти на компромисс. Надел новый синий свитер, высветленные джинсы и гребаную кожу. Если это ничего не значило, тогда я зря болтался в полиции. Переколол значок о синдроме Дауна на кожанку. Стал напоминать агента, предлагающего страховки тем, кому больше пятидесяти. Немного послушал Дьюхана и вышел из дому.
Я спустился по Шоп-стрит и увидел свою мать, разглядывавшую витрину кондитерского магазина. Там было пусто, то есть совершенно ничего там не было. Я продолжал шагать. У булочной встретил букмекера, которого однажды хорошо подоил. Запах свежего хлеба напоминал о надежде. Я спросил:
— Как дела?
Он показал на хлеб и сказал:
— Получил свою пищу.
— Замечательно.
— Зайти не собираешься?
— Пока не планировал.
— Наконец-то хорошие новости.
Беженец попросил у меня пальто, но я сказал:
— Оно мне дорого как память.
— Мне плевать, отдайте его мне.
Господи.
На пристани все изменилось. Когда я был ребенком, это было опасное, но такое притягательное место. Докеры были людьми достойными. Вы можете себе позволить валять дурака с кем угодно, но не с ними. Мне повезло знать лучших из них. Теперь здесь появились роскошные апартаменты, новые гостиницы, языковые школы и заведения ремесленников, работающих на бездельников. Может, это и прогресс, но лучше явно не стало.
Оазисом старого Голуэя здесь был паб «У Свини». Мне думается, градостроители не рискнули обратиться к владельцам. Я толкнул дверь и вдохнул характерный запах — смесь рыбы и никотина. Сразу прекратились разговоры, и все уставились на меня. Билл сидел за столиком у стойки. Он был один.
Он был физически очень хрупок для человека с такой устрашающей репутацией. Сегодня он показался мне еще худее. Кожа на лице так натянулась, что казалось, вот-вот лопнет. Такое впечатление, что кто-то наложил грунтовку и забыл намазать лицо тональным кремом. Глаза, все еще напоминающие гранит, глубоко запали. Перед ним стоял старомодный стакан со свежим апельсиновым соком. У поверхности плавали косточки. Он сказал:
— Джек.
— Билл.
— Садись.
Я сел.
Вблизи он выглядел как жертва СПИДа. Не поворачивая головы, он сказал бармену:
— Пинту для Джека.
Я спросил:
— Курить можно?
Он скупо улыбнулся и сказал:
— Разумеется.
Пепельница рекламировала «Кэпстен Майлд». Я вытряс из пачки сигарету и прикурил от своей зажигалки «Зиппо». Билл протянул тонкую, как у скелета, руку и попросил:
— Можно взглянуть?
Я передал ему зажигалку. Он взвесил ее на ладони и заметил:
— Тяжелая.
— Да.
— Продать не хочешь?
— Мне ее одолжили.
— Мы все живем в долг.
Принесли пиво. Отменно налитое. Я сказал:
— Slainte.
За секунду до этого я едва не выпалил: «Будем здоровы!»
Билл позволил мне насладиться пивом и спросил:
— Что тебе нужно, Джек?
— Помощь.
Он долго смотрел на апельсиновый сок, прежде чем сказать:
— Я слышал, ты расквитался с Тирнансами.
— Надеюсь, они не из числа твоих друзей?
— Если бы это было так, ты бы здесь не сидел.
Бармен наклонился и сказал:
— Вас к телефону.
— Не сейчас.
Затем Билл снова повернулся ко мне:
— Ты шляешься по городу вместе с копом.
— Верно.
— Господи, Джек, к тому же англичанином.
— Он наполовину ирландец.
— Чушь.
Он произнес это слово с силой, заставившей затрястись все его тощее тело.
Я спросил:
— Ты болен?
— Рак печени.
— О господи!
— Полагаю, Господь не имеет к этому отношения. Чертов Селлафилд, это, по крайней мере, Англия. О какой помощи речь, Джек?
— Есть одна девушка, ее зовут Лаура Нилон.
— Я эту семью знаю.
— Мне нужна для нее защита.
— А кому она еще нужна, кроме тебя?
— Одному англичанину, зовут Рональд Брайсон, работает где-то в «Саймоне».
Билл покачал головой:
— Почему у тебя все неладно с англичанами? Ты много лет собирался перебраться в Лондон, а Лондон постоянно достает тебя здесь.
— Тут ты, пожалуй, прав.
— Ладно, Джек, ты знаешь, как все устраивается, иначе бы сюда не пришел. Я организую то, что ты просишь. Но не стоит напоминать, что ничего не делается бесплатно.
— Ты хочешь сказать, я теперь у тебя в долгу.
— Именно.
— Что ты хочешь?
— Кто знает? Тебе просто позвонят и попросят об одолжении. Обсуждению не подлежит.
— Я знаю порядок.
— Будь в этом уверен, Джек.
Беседа была окончена. Я встал и спросил:
— Как поживает твоя мама?
— Умерла, спасибо.
В 1987 году комитет по подготовке полицейских издал доклад, в котором впервые определил философию современного полицейского. Граждане имеют право ждать от полицейских:
Дата добавления: 2015-12-17; просмотров: 18; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!