Глубоко личные размышления о жанре фэнтази и его авторах 2 страница
Почти таков же Трой - барон Арвендейл у Злотникова, за тем исключением, что он прирожденный боец, но уровень его интеллекта целенаправленными усилиями автора удерживается на такой планке, что образ распадается в клочья: в принципе не может этот во всем сомневающийся застенчивый недоумок стать любимым лидером масс, как в этом нас хотят уверить. Да и нормальным солдатом, тем более командиром, при всех врожденных качествах организма с таким характером быть невозможно. Как там любил говаривать Станиславский за рюмкой чаю? - не верю! Не проходит персонаж то, что романист и профессор Джеймс Фрэй называл "тест на правдоподобие"1.
И главное ведь даже не в отсутствии у автора умения нарисовать живой образ. Ладно, Злотников с самого начала берет курс на примитивные характеры-схемы героев, копируя их из традиции комиксов в расчете на то, что читателю вникать в психологию скучно, а так роли сразу распределены, и можно все усилия направить на интригу (что у него получается гораздо лучше). Но у Джордана по крайней мере начальные-то образы, в первой половине "Ока мира" - вполне полнокровные люди, хорошо вписывающиеся в ситуацию, и в самом деле не понимающие, что происходит, плохо знающие окружающий мир, и от этого непонимания и незнания совершающие одну ошибку за другой. И мир у Джордана проработан в деталях, кусочки почти подогнаны друг к другу (хотя и есть вполне лишние сущности, но не об этом речь).
|
|
|
Но вот дальше все постепенно начинает расползаться все ускоряющимися темпами. Джордан хорошо помнит штамп "во всяком взрослом мужчине сидит мальчишка", но напрочь забыл о том, что в жизни характеры не стоят на месте. Люди вообще-то меняются, и чем интенсивнее их жизнь, чем больше в ней событий, тем сильнее и быстрее эти "мальчишки" загоняются на периферию сознания. У него же Ранд-крестьянин и Ранд-победитель драконов не отличаются, как он хочет нас уверить, ничем.
Ровно в тот же грех впадает Вера Камша ("Отблески Этерны") особенно с пародийно-дремучим Ричардом Окделлом, который после всех приключений остается у нее все таким же наивным подростком с интеллектом "на точке замерзания", не умеющим отличить добро от зла, и имеющим весьма своеобразные представления о чести. Не бывает так в жизни, чтобы поведение человека, ведущего достаточно бурную жизнь, насколько тупым и неспособным учиться бы он ни был, не менялось с течением времени. Кроме того, почти все второстепенные герои у Камши настолько безлики, что с трудом их отличаешь друг от друга. Учитывая особенно, что у всех героев эпопеи по нескольку имен, и Камша без зазрения совести может назвать в одном и том же абзаце одного и того же героя двумя-тремя разными способами, что вызывает чувство непреходящего раздражения: о ком тут вообще идет речь, об одном человеке или о разных? В конце концов, где-то к середине эпопеи, я вовсе перестал отслеживать эволюции второстепенных героев, сосредоточившись на событиях. Что тоже оказалось нелегко, как мы увидим далее.
|
|
|
Когда я встречаю завихрения авторской фантазии подобного рода, когда я в какой-то момент начинаю понимать, что вот этого безбашенного и туповатого придурка, готового довериться первому встречному, с которым в реальной жизни ни один нормальный человек не стал бы иметь дела, автор выставляет в качестве центрального положительного героя, и не сомневается в моем к нему сочувствии, мне хочется завыть от беспомощности и набить кому-нибудь морду. Камше, слава богу, еще удается удержать планку, и не свалиться в полный беспредел - по крайней мере в рамках тех топорных образов, которые она сумела нарисовать, герои ведут себя логично. Кстати, насколько я догадываюсь с чужих слов (сам не читал, потому рад был бы ошибиться), на подобных несообразностях построен и "Гарри Поттер".
Вот здесь уместно сказать, почему мне так понравился "Волкодав". А именно тем, что Семеновой здесь удалось то, что не удается в этом жанре практически никому: она сделала Волкодава совершенно живым. У нее вполне достоверно получилось изобразить сложный и противоречивый характер, полный комплексов и предрассудков, и при этом избежать характерных для других авторов натяжек, когда герой вдруг совершает поступок совершенно вопреки тому, что нам ранее о нем рассказывали, только потому, что автору по ходу дела так захотелось. И способность к перевоплощению в тело волка также совершенно укладывается в характер человека по имени Волкодав. Мало того, он меняется по ходу повествования, характер развивается, усложняется по мере знакомства с окружающим миром, что вообще высший пилотаж для авторов жанра - из читанных мной я подобную адекватность встретил лишь у Джорджа Мартина и - с некоторыми оговорками - у Робин Хобб. Остальные, видимо, полагают, что человек с того момента, как осознал себя взрослым (это в лучшем случае) уже не меняется никогда. Почти все остальное у Семеновой тоже на уровне (речь идет об этой эпопее, другие ее вещи, кроме некоторых избранных, похуже, а есть и откровенное барахло), но это - главное.
|
|
|
По поводу оговорок в адрес Робин Хобб. Почти идеальное начало саги об "убийце", равно как и параллельной про "волшебные корабли", по мере продвижения к концу постепенно размывается всякими искусственными переживаниями. В "шуте" герои становятся слащавыми и неестественно утонченными, кажется, только тем и занимаются, что рефлектируют над собственными чувствами и поступками. В общем, сплошной психологический надрыв на абсолютно, как правило, пустом месте. И тем не менее при всем этом Хобб даст сто очков вперед большинству фэнтезийных авторов - образы ее героев, при всей нереальности их поведения для "нормальных" людей, куда более полнокровны и закончены, чем в иных бестселлерах. И она, конечно, далека от того, чтобы приписывать персонажам некие поступки только потому, что логика сюжета в данный момент этого требует, не обращая внимания на то, вписывается этот в данный образ, или нет. Большинство позволяет себе такое просто на каждом шагу, примеры я еще приведу.
|
|
|
А вот герои близкой по стилю и тематике Лоис Буджолд абсолютно реальные и живые люди без вских перехлестов. Как писатель, Буджолд, пожалуй, помельче Мартина и даже Хобб (возможно, даже пожиже Семеновой), но зато у нее нет никаких перехлестов, и не ждешь, что на следующей странице герой вдруг поведет себя, как последний идиот, только потому, что автору это понадобилось для вящей занимательности. Собственно, фэнтэзийные романы Буджолд (сериал о Шалионе, "Кольцо духов") отличаются от обычных "альтернативно-исторических" романов только одной деталью: она допустила в свою вселенную магию. Причем в ровном, достоверном и не заслуживающем абсолютно никаких худых слов "Кольце духов", она вообще почти ничего не стала придумывать - ввела в реальное историческое время (Лоренцо Медичи, где-то вторая половина XV века) и в реальные исторические декорации те представления о магии, которые предположительно были характерны для живущих в то время людей - как будто бы они осуществлялись в реальности.
У Буджолд священники и папы практикуют белую магию, всякие колдуньи и чернокнижники - черную, инквизиция - нечто вроде полиции, чтобы отслеживать и пресекать преступления магического плана. Церковь у нее среди прочего занимается тем, что выдает лицензии практикующим магам - лекарям, или, например, художникам, как один из центральных героев романа, за которым легко, даже без подсказки от автора (данной им в послесловии), угадывается неистовый Бевенуто Челлини. Такой мир вполне мог существовать в воображении его современников, которые ведь действительно верили в колдовство, единственное допущение состоит в том, что христианская церковь на самом деле вообще отрицала всякую магию (хотя по сути и практикует магические обряды до сих пор: изгоняет бесов кадилом, окропляет младенцев святой водой, демонстрирует детали засушенных трупов или привлекает внимание к чудотворным иконам. Что поделаешь, если людям нужно верить в чудеса, и без всего этого они попросту обратятся к более сильным, в их представлении, богам?). Зато Буджолд не пожалела усилий на то, чтобы потратить время на изучение реалий быта и общей обстановки того времени. Так же достоверна она и в шалионском цикле - вообще, даже при отсутствии какой-либо возвышенной сверхзадачи в ее книгах, Буджолд отличается какой-то особой достоверностью повествования, люди у нее ведут себя именно как люди - без каких-то неестественных романтических страстей. Кроме того, Буджолд единственный попавшийся мне автор фантастического направления (исключая некоторые вершины, конечно, но не о вершинах сейчас речь), чьи юмористические произведения (речь идет уже о ее "чистой" фантастике) я принимаю без особого отторжения. Не то, чтобы очень смешно, но зато без плоских шуточек на уровне телевизионного шоу, которые так характерны для слишком многих других, в остальном иногда даже неплохих, писателей (о чем мы еще далее также будем говорить).
Язык
Увеличьте ван-гоговский "Пейзаж с коляской и поездом на заднем плане", и вы убедитесь, что лошадь там не нарисована вообще. Там есть только сбруя, лошадь мы домысливаем. Визуальное творчество действует прямо на подкорку, потому в таких случаях приходится объяснять, что вы на самом деле видите не нечто нарисованное, а образ, построенный художником в своем воображении. Но абсолютно все художники - в широком смысле - действуют именно таким путем. Они, пользуясь инструментами своего художественного ремесла, заставляют нас увидеть то, чего не существует, то, чего мы сами никогда не видели.
Цель любого искусства - создание образов. Любое искусство - и цирковое, и самое низкопробное телевизионное шоу, и сеанс стриптиза, и даже нелюбимый мной концептуализм - всегда ставит задачу разбудить воображение аудитории, заставить ее почувствовать или домыслить то, чего в реальности не происходит, испытать эмоцию, которую в противном случае человек, быть может, никогда бы и не испытал. Язык - один из возможных инструментов для такого действия, причем навскидку кажется, что из самых простых. Я могу ошибиться насчет авторства, но, кажется, у Эйнштейна встречал такое наблюдение: плохая игра на скрипке абсолютно непереносима, хорошую можно вытерпеть, и только гениальная доставляет удовольствие. Не то язык, которым мы все владеем с детства, можно сказать, профессионально, и еще всю последующую жизнь непрерывно тренируемся - садись, пиши, что в голову пришло, в чем проблемы? К сожалению, слишком многие пребывают в этом заблуждении. Оказывается, создание словесных образов ничуть не проще, чем при игре на скрипке создание образов музыкальных.
Мало того, в случае игры на скрипке искусство начинается и заканчивается извлечением звуков. А в случае литературы, как мы увидим, просто написать "красиво" - решительно недостаточно. Можно даже разделить язык и все остальное, о чем пойдет речь далее: могут вещи просто "красивые", но пустые, и наоборот - есть очень плохо написанные вещи, которые, однако, привлекают внимание чем-то иным (типовой пример - все тот же Жюль Верн). Будем считать, что "настоящая" литература - это когда есть и то и другое, когда форма соответствует содержанию.
"А у нас сегодня кошка родила вчера котят". Вот пример совершенного владения инструментом под названием "язык". Из контекста мы знаем, что произносит эти слова маленькая девочка, но могли бы и не знать: абсолютно все, что требуется для характеристики героя, здесь наличествует. Слово действует на мозг не так, как живопись, и более требовательно к аудитории, от читателя требуется как минимум воображение и понимание культурного контекста. Но при некотором наличии этих качеств из одной этой строчки мгновенно выстраивается образ: короткое платьишко, поцарапанные коленки, болтающиеся косички, сто слов в минуту и "оно" еще непрерывно подпрыгивает, играя в резиночку "в уме".
Впрочем, какая такая резиночка во времена Михалкова? Верно, но это неважно: маленькие девочки остаются маленькими девочками во все времена, каждый нарисует свой образ. Именно это и есть настоящий талант: нарисовать героя живьем, даже не назвав его, одной произнесенной им фразой.
Как ни странно, но авторы, даже абсолютно девственные в отношении психологии и поступков героев, в большинстве своем понимают важность того, чтобы вовремя ввернуть фразу "покрасивше". Иной текст перенасыщен метафорами и сравнениями, весь бурлит и пенится, как подогретый лимонад: "шляпки, причудливые, как грезы кокаиниста", "ярко-красная, как знамя Октябрьской революции, кофта", "черный галстук-бабочка на белой груди официанта напоминал муху в молоке" (все цитаты одного автора, угадайте какого?). Собственно, именно владение словом на таком уровне, как правило, и дает начинающему графоману надежду на пропуск в писательский цех.
Хотя тут я необъективен: есть полно авторов, кто, кажется, полагает ниже своего достоинства обращать внимание на красоты стиля, просто я их редко читаю, отвергая с первой же страницы. По моим наблюдениям, среди авторов бестселлеров таких больше на Западе, чем в России. "Мучаясь от головной боли, Ярти поднялся до рассвета...", "...он пил все больше и больше, но не из за угрызений совести, а потому, что мог наконец то покупать дорогие вина и пиво высшего качества". Это из случайно выбранного романа некоего Кристиана Жака, как сказано в аннотации, "автора пятнадцати мировых бестселлеров" и перевод тут, очевидно, не при чем. Автор, видимо, полагает, что пишет газетный отчет о светской тусовке, а не криминально-исторический роман. В газете не только можно, но и нужно написать, что некто "мучался от головной боли", потому что назначение газеты - давать людям информацию, причем в такой форме, чтобы допускать как можно меньше разночтений. А в романах, как и в реальной жизни, люди не "мучаются от головной боли". Они "страдают с похмелья" или, на худой конец, у них просто "болит голова". И не "покупают дорогие вина": они "приобретают вина от придворных поставщиков" или пьют "то вино, что подается к столу его превосходительства". Это, конечно, тоже штампы, но хоть штампы художественные, а не голая информация. К тому же сама фраза написана абсолютно бездумно, на автопилоте: пьяницами от доступа к качественному спиртному не становятся, скорее наоборот.
Но вот и из тех, кто никогда не напишет подобное, слишком немногие понимают, что красивости слога - это даже не полдела. Владение языком - это всего только владение инструментом. А вот что выйдет из-под этого инструмента - отдельный и большой вопрос.
Сюжет
Я напомню, что существует всего четыре вида сюжетов: драматический, лирический, эпический и повествовательный. Сто лет назад Жорж Польти нашел и перечислил 36 возможных драматических ситуаций, о которых говорил еще Карло Гоцци (но по слухам, даже великий Шиллер не смог найти все 36). Желающие могут ознакомиться с кратким изложением результатов работы Польти здесь. Польти не делал из цифры 36 абсолюта: можно свести несколько ситуаций в одну или назвать ситуациями разные вариации одной и той же ситуации, да и само содержание и значимость ситуаций меняется со временем. Важно, что число ситуаций конечно, и это такой же закон природы, как конечность скорости света.
Число комбинаций и разновидностей этих сюжетов, естественно, бесконечно. Но это не значит, что сама композиция может не подчиняться никаким правилам. Наилучшим образом главное правило композиционного построения любого повествования выражено в знаменитой формуле "Если в первом акте на стене висит ружье, то в третьем оно должно выстрелить". Помнится, Василий Аксенов даже у самого Чехова обнаружил нарушение этого правила: в рассказе "Дама с собачкой" собачка очень быстро куда-то исчезает из повествования, причем это никак не объясняется.
Сюжетные линии в литературном произведении должны (обязаны!) подчиняться тем же законам, которым подчиняются силовые линии электромагнитного поля. Они не могут начинаться ниоткуда, и уходить в никуда. Нельзя просто оборвать сюжетную линию на середине. Нельзя начать посреди романа абсолютно новую сюжетную линию, никак не связанную с остальными. Сюжетная линия должна быть динамичной, находиться в непрерывном развитии - насколько быстром, зависит от общего темпа, ритма повествования.
Эти банальные истины, похоже, являются terra incognita для некоторых наших авторов. Кстати, если с языком и вообще интеллектуальным уровнем литературных произведений западных авторов иногда просто, как выражается выдающийся стилист Голубицкий, бяда, то вот эти правила композиции они там затвердили накрепко. Учтите, когда некоторые постмодернисты и им сочувствующие начинают писать нечто, состоящее из слабо связанных между собой параллельных сюжетов, иногда даже полностью статических - они-то знают, что делают, как знали, что делали какие-нибудь кубисты, нарушая законы изображения пространства на холсте. Но в рассматриваемом жанре всякие подобного рода эксперименты могут закончиться только тем, что автора сочтут неумехой. Даже когда автор пишет мистический роман, он не имеет права растворять судьбы героев в мистическом тумане недоговоренностей, магия тоже не допускает произвола в поступках героев и логике развития сюжета, иначе просто неинтересно читать. Максимум, что ему разрешено: дать читателю самому додумать возможный финал (или его варианты), но уж все исходные данные для этого должны быть предоставлены.
Фэнтази, тем более сериальное, эпическое - самый сложный жанр в этом отношении из всех. Здесь обязательный компонент - многочисленные параллельные сюжетные линии, может быть даже по видимости почти не пересекающиеся, но которые где-то и когда-то обязательно, непременно должны сойтись: наполовину именно обстоятельство и заставить читателя дотерпеть до финала. Держать эти линии из романа в роман, не путать подробности биографий даже третьестепенных лиц, заставлять выстрелить каждое ружье, которое повесили еще в первой главе первой книги - это само по себе задача очень и очень нетривиальная.
Вера Камша в "Этерне" делает серьезную заявку на "настоящее", не комиксообразное фэнтази. У нее оказывается добротно сконструированный, без видимых логических дыр, мир, тщательно проработанный в деталях. Неплохо разработаны биографии и история персонажей, бытовые мелочи стыкуются без видимых зазоров. Начинаешь, короче, чего-то ждать. Здесь я собирался обругать Камшу за то, что она оборвала сюжетные линии абсолютно произвольно (я имею в виду "Яд минувшего", последний вышедший роман цикла "Отблески Этерны"), но выяснил по ходу дела, что цикл, оказывается, не закончен: ожидается последняя книга "Сердце Зверя", из двух томов. Я-то думал, что выпутаться из всей навороченной паутины сюжетных линий, сохранив при этом обычный для нее темп повествования, можно, только если по меньшей мере написать еще столько же. Берите пример с Василия Звягинцева, господа: его бесконечную "Одиссею" можно начинать с любого места, и на любом месте заканчивать. Что, собственно, я и сделал: Звягинцев мне нравится своей неуемной фантазией и чудовищной эрудицией, кроме того, мне близки некоторые его политические воззрения. Но, честно говоря, читать "от и до" мне как-то не захотелось: неряшлив господин в обращении с некоторыми из озвученных здесь правил...
Вернемся к Камше: бесспорно, что другую заповедь начинающего автора, касающуюся динамики и общего ритма повествования, она нарушает злостно и с особым цинизмом. Вот, например, в одной из сюжетных линий в "Зимнем изломе" якобы идет война на море. Идет она в основном за пиршественным столом, где примерно на протяжении страниц двухсот в коротких вкраплениях в другие сюжеты участники будущей битвы хвастаются подвигами, произносят тосты и клянутся друг перед другом и перед предками. Развитие сюжета остановлено настолько, что в конце концов вообще забываешь, кто, по какому поводу и при каких обстоятельствах собрался воевать, где тут "наши" и где "ихние", и к чему это все приплетено. Потом все внезапно сдвигается с места, все топят друг друга и жгут неприятельские корабли, "ихние" попадают в плен "нашим", и дальше все обрывается в никуда: зачем воевали-то?
В результате большую часть "Зимнего излома" спокойно можно вырезать, ничего не нарушив в повествовании. Гарантирую, читатель ничего не заметит. Попробуйте то же самое проделать с духовным отцом Камши Джорджом Мартином: ручаюсь, что ничего не выйдет. У Мартина нет почти ничего лишнего, у него все ружья обязательно выстреливают. Или выстрелят в будущем, будьте спокойны: единственное, чего я опасаюсь, что Мартин попросту не успеет закончить, дай бог ему здоровья. Кроме того, у Мартина идеально выдержан темп, который остается на протяжении всей эпопеи таким, какой был задан с самого начала. Как-то мне пришлось немного попутешествовать с дальнобойщиком, и я подметил одну интересную особенность: он задает не слишком высокую скорость, километров 80-90 в час, но выдерживает ее одинаковой на протяжении многих километров. И в результате приезжает на место раньше, чем любители протиснуться с полностью утопленной педалью газа в каждую возможную дырку. Камша немного напоминает последних: у нее темп повествования прыгает от максимально возможного до почти нулевого, создается впечатление, что вот в данный момент у нее просто закончилась фантазия, и она продолжает барабанить по клавишам на автомате, чтобы только не останавливаться, пока вдохновение не посетит ее вновь.
Прием построения сюжета, который эксплуатирует в том числе и Мартин, придуман, видимо, именно приключенцами для вящей занимательности. В каноническом виде он выглядит так: в начале очередной главы может не быть никакого действия, идет неспешное повествование, все эти переживания и размышления, затем ритм и напряжение нарастает, и в конце главы что-то обязательно происходит неожиданное, что обещает новый поворот в судьбе героев. У авторов подходящего уровня, умеющих выдерживать заданный ритм, это приводит к известному эффекту "невозможно оторваться". Западные авторы усвоили этот прием, как никакой другой: это чуть ли не единственный инструмент из арсенала профессиональных писателей, который в совершенстве овладел Дэн Браун (о существовании многих других он просто не подозревает).
В тех или иных вариантах этот прием усвоили почти все фантасты и приключенцы, кроме самых тупых, но далеко не все умеют им правильно пользоваться. Ключевое слово тут - ритм. Вот событие произошло, читаем одну за другой очередные главы - а разрешения ситуации нет и нет. После того, как мы ознакомимся с событиями на другом конце мира, насладимся многостраничным описанием истории, одежды, обычаев и сексуальных предпочтений очередных эльфов или вельхов, изучим пару-тройку вложенных сюжетов с возвращением к прошлому и прошлому из прошлого (в таких случаях мне, чтобы не запутаться, хочется расставить по тексту фигурные и квадратные скобки, как в школе на уроках математики учили), автор, наконец, возвращает нас к произошедшему страниц пятьдесят назад, и думает, что так он нас все эти пятьдесят страниц держал нас в напряжении. На самом деле мы уже попросту забыли, о чем там шла речь. Это даже при том, что фантазии автора хватило едва ли на десяток таких моментов на всю книгу - он был занят более важными вещами. У Мартина же между событием и его разрешением тоже может быть не один десяток страниц, но все эти страницы наполнены такими же напряженными событиями с другими персонажами - ритм выдерживается просто идеально, причем, что меня больше всего поразило: абсолютно ровно и почти без сбоев на протяжении сотен и сотен страниц, которые писались не за один год.
Робин Хобб тоже замечательно владеет таким приемом построения повествования. Я не любитель обстоятельных описаний и характеристик, изумляюсь, как в детстве мог с увлечением читать и перечитывать Купера (что, впрочем, не уменьшает моего сегодняшнего уважения к нему). Но Хобб меня восхитила: у нее в каждой главе обязательно что-то происходит, причем именно в нужный момент. И по мере чтения начинаешь понимать, что так задумано, что этот неспешное повествование четко и сознательно размечено событиями, притом так, что читатель не успевает устать от каких-нибудь многословных излияний героя. Единственная моя претензия к Хобб уже излагалась, и она чисто вкусового плана: по мере продвижения к концу эпопея "видящие - волшебные корабли - шут", становится все более слащавой, а конец - просто сплошные сопли с сахаром. Зато какова главная идея: человечеству жизненно необходим конкурирующий вид. О, как я солидарен с Хобб в этом вопросе!
Ниже мы как раз об идеях и поговорим, только сначала замечу: увы, последний роман Хобб, который переведен на русский, первый роман нового цикла "Сын солдата", намного слабее. Хобб повторяется, и повторяется далеко не на уровне. Главный герой больше напоминает этого недоумка Роберта у Камши, поведение некоторых других явно недостаточно обосновано, и вообще логика многих событий в книге хромает. Спрашивается, если героя в детстве самыми жестокими способами учили выживать в дикой местности, если его чуть не убил учитель-враг, то с чего это он вдруг оказывается слабым и практически неподготовленным к жизни в училище? И неправдоподобна сама главная психологическая линия: герой дико переживает, что его отец не верит в его способности командира. Причем мы так ни разу и не узнаем, на чем зиждется это неверие, так как вроде бы никаких поводов к этому герой не давал, но тыкают нас носом в это беспрестанно.
Самый кошмар начинается, когда некий писатель задается целью нас немного развлечь. Давно замечено, что сочинять смешные вещи намного сложнее, чем трагические или пафосно-лирические (юмор, кстати, и гораздо труднее переводить). Сравните количество лирических и юмористических стихов, и еще обратите внимание, что классики позволяли себе шутить очень дозировано. Об этом почему-то напрочь забыли современные авторы. Чейни, писавший вполне достойные криминально-военные детективы ("Еще один глоток" и т. п.), скатывается к набору пошлых штампов в своем сериале про агента Коушена. И редкий автор не попытался пойти по накатанной колее и написать что-то "юморное", обычно без особых к этому талантов.
Вот Макс Фрай пытается («Лабиринты Ехо») в юмористических тонах описать становление своего Макса в новом мире, только вместо юмора у него получается дикая скучища - читаешь, и думаешь: когда же чего-нибудь начнется интересное? Наконец, что-то начинается, но снова густо разбавленное подробностями того, как герой нелепо себя ведет.
По идее эта комедия положений должна вызывать улыбку, но вызывают лишь раздражение своей абсолютной необязательностью. Зачем, скажите, нужна деталь, что местные жители здороваются, прикрывая глаза левой рукой? Чтобы показать отличие ихнего мира от нашего? И все ведь: больше ни за чем, то самое типовое ружье, которое не выстреливает, его повесили просто, чтобы чем-нибудь заполнить страницы. Замените этот жест пуканием или чесанием за ухом - ничего не изменится. Или вот вполне приличный (местами) Дивов нагромождает набор штампов, пытаясь зачем-то создать пародийный образ бывшего спецназовца, ставшего священником, притом из явно незнакомой ему среды западных военных… Вот когда у довольно слабого во всем остальном Дмитрия Казакова дракон восклицает при виде рыцарей: "опять консервы привезли!" - это и правда смешно. А у подавляющего большинства остальных авторов, допускаю, в быту с интеллектом все нормально, но на страницах своих произведений они почему-то предстают людьми, целенаправленно истребляющими в тексте даже следы того, чтобы у читателей возникло подозрение в наличии у автора нормального чувства юмора - небось "офисный планктон" читать перестанет (типовой пример - писания О. Громыко, которая может соревноваться в этом плане разве что с Устиновой).
Редкий автор фантастики также избежал искушения поэксплуатировать восходящий еще к Марк Твену сюжет "современный человек внезапно оказывается в средневековом/античном/доисторическом обществе". Можно перечислить по пальцам успешные попытки такого рода (Стругацкие вне конкуренции, ибо они стремлением ставить героев в идиотские ситуации не отличались: у них все происходит вовсе не "внезапно", а вполне сознательно). Я заметил, кроме того, что почти у всех авторов в таких случаях куда-то напрочь пропадает все писательское мастерство, если они им и обладали ранее. Они начинают долго, нудно и с якобы "юмором" вводить героя в ситуацию, пытаясь зачем-то выстроить логичный мостик к прошлому, показать его переживания и "перерождение внутреннего мира". Все эти переживания и нарочито нелепые ситуации оказываются настолько одинаковыми у разных авторов, что у меня выработалось стойкое убеждение: авторы прибегают к этому приему, когда в данный момент им не приходит в голову, о чем писать, а денежки заработать хочется. То, что относительно неплохо выходило у Гарри Гариссона (не говоря уж про самого Марк Твена), совершенно необязательно нужно штамповать, разве что в надежде на кассовые сборы.
Мне, например, очень нравится Гай Гэвриел Кей, кроме вот этой попытки (серия "Гобелены Фьонавара") переместить современных американских студентов в магическое прошлое: куда девалась характерная для него точность в деталях, в том числе в поведении и характеристиках героев, почти реалистическая выпуклость и объемность вселенной, в которой они действуют? Осталась штампованная ирония, от которой даже автору явно скучно, и он комкает все необходимые психологические обоснования, стремясь, видимо, поскорее перейти к делу. Но лично я до дела так и не добрался: заснул где-то на 50-й странице, а наутро понял, что дальше мне читать не хочется.
Дата добавления: 2016-01-03; просмотров: 17; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!