ПОЭЗИЯ В ДЕТСКОМ ЧТЕНИИ (ОБЗОР) 10 страница

Ребенок для Гумилева — соединительное звено природной эво­люции (от царства растений к царству человека). Вместе с тем поэт предложил новое воззрение на детей — в крупнейших пара­метрах природы, цивилизации и всемирной культуры. До него ребенок рассматривался в параметрах личности, поколения, от­дельной эпохи. Поэт скорректировал представление о детстве, замкнутое в европоцентризме: он включил в него экзотику Афри­ки и Востока. Образ детства, традиционно связанный в русской литературе с образом родины, дополнен в его творчестве идеями и мотивами интернационального единства человечества. Дети раз­ных народов и вер воплошают мудрость и благородство.

Движение поэта к детской литературе началось с отдельных публикаций «взрослых» стихотворений в детских изданиях. В жур­нале «Галчонок» (приложение к журналу «Новый Сатирикон», 1911, № 8) появилось стихотворение «Рождество в Абиссинии», а стихотворения «Маркиз де Карабас», «Лесной пожар», «Капи­таны» были отданы поэтом в сборник стихов для отрочества «Ут­ренняя звезда» (1912). Стихотворение «Маркиз де Карабас» высо­ко оценил поэт-символист Вяч. Иванов именно как произведение для детей. В нем Гумилев заговорил на «пушкинском» языке («Мой первый друг, мой друг бесценный...»):

 

Мой добрый кот, мой кот учёный, Печальный подавляет вздох, И белой лапкою точёной, Сердясь, вычёсывает блох.

 

Главный вклад Гумилева в детскую литературу — «африкан­ская поэма» «Мик». Он начал писать ее в 1913 году, вернувшись в Петербург из последней поездки в Африку. Это большая эпиче­ская поэма о маленьком негритенке, осиротевшем и попавшем в плен к абиссинцам. Приключенческая фабула поэмы построена на основе реальных событий — объединение абиссинцами разроз­ненных племен на месте некогда могучей Эфиопии.

Попытки опубликовать поэму во взрослых изданиях, предпри­нятые с весны 1914 года, ни к чему не привели, пока под Рожде­ство 1917 года К.И.Чуковский не взял очередную редакцию по­эмы для создаваемого им ежемесячного иллюстрированного при­ложения «Для детей» к журналу «Нива». Но и там публикация не состоялась, и только пятая глава под названием «Луи и Мик. Абис­синская сказка для детей» увидела свет в журнале «Аргус» (1917, № 9—10). Отдельную книгу с «африканской поэмой» читатели получили в 1918-м — в самом трудном году революции.

Реакция критиков на поэму была неоднозначной. Большинство выразило раздражение по поводу ее «буссенарщины», т.е. явного подражания Л. Буссенару — французскому автору приключенче­ских романов, который у взрослых не пользовался и сотой долей той огромной популярности, что имел у детей. Однако Гумилев имел в виду более сложную задачу, нежели развлечение читате­лей или обретение славы «массового» писателя. В 1914 году он чи­тал поэму в Обществе ревнителей художественного слова и на ее примере доказывал, что единственная область, в которой еще воз­можно большое эпическое творчество, есть поэзия «экзотическая». Столкнувшись с непониманием со стороны членов Общества, поэт все же продолжал шлифовать произведение, при этом утрируя его «мальчишеский» тон.

В основе сюжета — детская игра в «царя обезьян». Игра разви­вается и на формальном уровне: мотивы лермонтовского «Мцы­ри», романа Дж. Р. Киплинга «Ким» и его же «Книги джунглей», шумеро-вавилонского эпоса о царе Гильгамеше и его друге Энки-ду, который Гумилев впервые переводил с французского языка, и ряда других источников сплетаются в лироэпическое повество­вание о славной судьбе негритянского мальчика Мика, о подви­гах и гибели его благородного друга — маленького француза Луи. Несмотря на драматические типажи и сюжетные конфликты, по­эма оптимистична, мажорна. В ней даже нашлось место юмори­стическому смеху, что редкость для Гумилева:

Печальный, долгий, кроткий взор Царевна подняла в упор На гордого Луи и вдруг, Вдруг прыснула... И все вокруг Захохотали. Словно гром Раздался в воздухе ночном: Ведь хохотали все пятьсот Огромных негров, восемьсот Рабов, и тридцать поваров, И девятнадцать конюхов. Но подала царевна знак, Все выстроились кое-как И снова двинулись вперёд, Держась от смеха за живот.

Ирония пронизывает большинство строф, но эпическая серь­езность в поэме преобладает. Автор использовал прием романти­ческой амбивалентности применительно к оценке героев: их можно воспринимать и как заигравшихся детей, и как действительных царей. Обезьянами выбран на царство десятилетний француз:

Луи тотчас же повели

На холмик высохшей земли,

Надев на голову ему

Из трав сплетённую чалму

И в руки дав слоновый клык,

Знак отличительный владык.

И, мир преображая в сад

Алеющий и золотой,

Горел и искрился закат

За белокурой головой.

<...>

Для счастья полного его Недоставало одного: Чтобы сестра, отец и мать Его могли здесь увидать. Хоть силою волшебных чар, И в «Вокруг света» обо всём Поведал мальчикам потом Его любимый Буссенар.

Ирония и серьезность здесь нераздельны. «Африканская поэма» должна была возвести в ранг эпического героя обыкновенного маль­чишку и оправдать существование в мире высокой культуры поэтов, воспевающих благородство и доблесть детей. Буссенар — такой «поэт», журнал «Вокруг света» — собрание новых героических сказаний. Ребенок — царь обезьян (ироническое примирение с Ч.Дарвиным). К тому же он — христианский святой («Луи высоко, он в раю, / Там Михаил Архистратиг / Его зачислил в рать свою»). Автор пред­ложил свою вариацию мифа о ребенке-царе. В черновиках поэмы Мик становится советником негуса Менелика (реального верховно­го правителя Абиссинии) и женится на черной принцессе.

Дарвиновская теория наконец перестает разрушать «старое», мифологическое миропонимание. Цельность достигается соедине­нием научной теории с неомифом посредством двойного переко­дирования — в коды всемирной культуры (шумерский эпос, «ро­зовый» рай и т.д.) и в коды массовой детской литературы (тем самым и последняя обретает более высокое значение).

Помимо «африканской поэмы» есть у Гумилева «китайская поэма» для детей «Два сна» (1918), сохранившаяся не полностью. Рукопись была передана К. И.Чуковскому для публикации в дет­ском издательстве, где затерялась. Сюжет поэмы прост: девочка Лай-Це и мальчик Тен-Вей, дети мандаринов (китайских чинов­ников), играют, шалят, читают стихи. От опасных поступков их бережет семейный дракон, а невинные проделки оправданы по­слом, беседующим с отцами. Посол провозглашает священную мудрость детской игры:

 

«Здесь, в мире горестей и бед. В наш век и войн и революций, Милей забав ребячьих — нет, Нет глубже — так учил Конфуций».

 

Для детей Гумилев написал пьесу в стихах «Дерево превраще­ний» (1918). В «индийской» истории о том, как звери съели чуде­сные плоды и превратились в людей, иронически переосмысля­ются ведическая философия перерождений, а также мысли героя Ницше — мудреца Заратустры — о превращении человеческого духа в верблюда, верблюда — во льва, а льва — в ребенка, о том, что человек больше обезьяна, чем иная из обезьян.

«Условия игры» разъяснены драматургом в Прологе: если плод съест черт — он превратится в мартышку, если звери — то в лю­дей, а если человек — то в ангела. В финале факир, молившийся на волшебное дерево, превращается в ангела и улетает, а его ме­сто заступает обезьяна, спасшая последний плод для него. Обезь­яна, научившаяся делать добро и молиться, начинает новый круг перерождений.

Вместо чудес зрители видят переодевания актеров, поэтому они поставлены перед романтическим выбором — верить, пови­нуясь магии театра, или придерживаться бытовой определенности.

Драматургический опыт Гумилева отличался смелостью: в дет­скую пьесу введены актуальные философские учения, показаны их связь и борьба, аллегорическое действие протекает по законам балагана, потешные персонажи воплощают идеи, обычно обсуж­даемые интеллектуалами-взрослыми. Автор предельно упростил условия постановки и стиховую форму, так что пьесу с ее слож­ным подтекстом могли бы разыграть и дети.

В 1918 году Гумилев начал обдумывать грандиозный замысел: воссоздать в стихах географию всего земного шара, посвятив каж­дому континенту отдельный сборник, написанный определенным размером. Начал он, естественно, с Африки:

Цепи башен И могил — Дик и страшен Верхний Нил.

<...>

У Нубийца Мрачный взор Он убийца, Дерзкий вор. <...>

Через овраги И бурьян Шли бродяги В Омбурман.

«Не ходите, дети, / В Африку гулять», — такой иронический совет позднее даст читателям Чуковский.

Гумилев все дальше уходил от провозглашенного им акмеизма к иной эстетической системе, формировавшейся на фоне миро­вой войны и революции. В июне 1917 года поэт так описал теку­щий литературный процесс: «Мне представляется, что завершил­ся великий период риторической поэзии, которой были погло­щены почти все поэты XIX века. Сегодня основная тенденция со­стоит в борьбе за экономию слов... Новая поэзия ищет простоты, ясности и точности выражения. Любопытно, что все эти тенден­ции невольно напоминают нам лучшие произведения китайских писателей... Кроме того, повсюду наблюдается очевидное стрем­ление к чисто национальным поэтическим формам». Эти прогно­зы сбылись в отношении поэзии для детей 20—30-х годов.

Творческий путь Гумилева все дальше уводил его в область дет­ства и детской литературы, но расстрел по ложному обвинению оборвал это движение. И все же значение поэта в детской литера­туре весьма велико. «Детский» литературный процесс в XX веке находился под большим влиянием Музы Дальних Странствий по­эта, путешественника и воина.

 

Сергей Александрович Есенин

 

Виднейший крестьянский поэт Сергей Есенин (1895—1925) входил в группу писателей-имажинистов, утверждавших пластич­ный, живой образ первоосновой искусства. Однако его творчество как явление гениальное не вмещается в рамки имажинистского течения.

«Моя лирика жива одной большой любовью, любовью к роди­не. Чувство родины — основное в моем творчестве», — заявлял Есенин. Искания, сомнения, боль поэта исходили из великого конфликта между Русью крестьянской и новой Россией, вздыб­ленной революцией и урбанизацией. В ранних стихах Есенина пре­обладает крестьянско-христианское мироощущение, для которо­го характерно одушевление всего живого («Все живое особою ме­той / Отмечаю я с давних пор...») и соединение человека, приро­ды, неба и земли в ощущении Бога. Именно ранние стихи поэта по преимуществу вошли в круг детского чтения.

Детские годы Есенина прошли в обстановке традиционной народно-книжной культуры. В доме деда, где рос мальчик, чита­ли Библию и Священную историю по субботам, нянька-прижи­вальщица сказывала сказки, а захожие странники-богомольцы распевали духовные стихи. Дед выучил его читать в пять лет, а первые стихи мальчик складывал раньше восьми лет. Когда де­вятилетним он пошел в школу, багаж знаний и навыков уже был достаточным для восприятия светской литературы. Развитая наблюдательность в отношении природных явлений, которая обычно отличает растущих в деревне детей, обогащалась в его сознании фантазией: наблюдение тут же превращалось в образ. «Ночью луна при тихой погоде стоит стоймя в воде. Когда лоша­ди пили, мне казалось, что они вот-вот выпьют луну, и радо­вался, когда она вместе с кругами отплывала от их ртов», — писал он о своем детстве. Вместе с тем склонность к тихому со­зерцанию сочеталась в мальчике с озорством и даже драчливо­стью.

В свое собрание сочинений Есенин включил восстановленные по памяти детские миниатюры «Вот уж вечер. Роса...», «Там, где капустные грядки...». Другие его детские стихи не сохранились. В крестьянской среде детское творчество редко входило в систему семейных ценностей.

На творческое становление Есенина повлияла его учеба в спас-клепиковской церковно-учительской школе (Рязанская губерния).

Преподавание литературы в подобных школах включало в себя знакомство с той частью русской лирики, которая была проник­нута религиозными мотивами. В основном это поэзия высочайше­го художественного уровня — Державин, Ломоносов, Жуковский, Пушкин, Лермонтов, Майков, Тютчев и др. Будущие «народные» учителя должны были знать из школьного курса популярные в народе стихотворения Кольцова, Некрасова, Никитина, Сурико­ва. Эти и другие уроки придали ранним стихам Есенина тон, близ­кий к тону лирики, обычно печатавшейся в детских и народных изданиях.

Приехавший в Москву юный поэт нашел поддержку у Блока. Поначалу он зарабатывал корректурой в сытинском издательстве, которое специализировалось на массовом выпуске книг для на­родной и детской библиотеки. Недаром первым опубликованным стихотворением Есенина была «Береза», оно появилось в детском журнале религиозно-монархического направления «Мирок» (ян­варь 1914 года). К 1916 году поэт составил сборник «Зарянка», куда включил уже опубликованные и новые стихи для детей (выпу­стить книгу ему так и не удалось). Этот сборник мог бы дополнить блоковский «Круглый год». Вообще идея круговорота жизни — от младенчества в «травном одеяле» до увяданья человека вместе с природой — была близка крестьянскому поэту. Главные чувства и нравственные идеи его ранней поэзии — милосердие, сострада­ние, благословение всего живого.

Круг есенинских стихов для детей сложился на протяжении 1913— 1918 годов: «Береза», «С добрым утром», «Черемуха», «Топи да болота», «Нивы сжаты, рощи голы...», «Пороша», «Разгуля­лась вьюга», «Бабушкины сказки», «Вечер, как сажа...», «Прячет месяц за овинами...», «За рекой горят огни...», «По лесу леший кричит на сову», «Воробышки» («Поет зима, аукает...»), «Лебе­душка», «Корова», «Лисица», «Табун», «Песнь о собаке», «Мо­лотьба» и др. Это стихотворения о природе, людях и животных. Кроме того, выделяются стихотворения с религиозной темати­кой: «Колокол дремавший...», «Пасхальный благовест», «Молит­ва матери». Детям адресован и рассказ «Бобыль и Дружок».

Стихи Есенина появлялись до Октября не только в «Мирке», но и в других детских журналах: «Задушевное слово», «Доброе утро», «Парус», «Проталинка», а также в альманахах. Его стихи наряду со стихами символистов и новокрестьянских поэтов, Саши Черного, М.И.Цветаевой, Д.Бедного представляли «но­вую русскую поэзию в образцах, доступных детскому понима­нию», по словам составителя сборника «Зарницы. Чтец-декла­матор для детей» (1923), включившего в него произведения этих авторов.

Ведущий лирический мотив ранней поэзии Есенина — уми­ленное созерцание жизни. Природа и человек пребывают в состо­янии покоя, взаимосогласия. Крестьянский мир устроен Богом, и печать его присутствия лежит на всем: «Гляну в поле, гляну в небо — /Ив полях и в небе рай...»

В своих ранних стихах поэт шел от традиций народной песен­ной лирики. Его образы достоверны благодаря теплоте и живости чувства. Лирический герой видит картину мира не внешним, а внутренним зрением, пропуская видимое через сердце. Отсюда — особая лексика, «очеловечивающая» природу:

А по двору метелица Ковром шелковым стелется,

Но больно холодна. Воробышки игривые, Как детки сиротливые,

Прижались у окна.

Источник есенинских образов — народная речь, поэтичная в самой основе. Например, народная загадка развернута поэтом в целую картину:

Ах, и сам я в чаще звонкой Увидал вчера в тумане: Рыжий месяц жеребёнком Запрягался в наши сани.

Поэт широко использовал принятые в народной лирике ин­версии («чаще звонкой...»), постоянные эпитеты («белая береза»), олицетворения («Поет зима — аукает, / Зеленый лес баюкает...»). Его метафоры и сравнения легко воспринимаются именно благо­даря их родству с народной образностью.

При этом Есенин необычайно свободно обращался с народ­ным языком. В церковных книгах он с детских лет узнавал древ­ний русский язык, отличающийся особой выразительной мо-шью. Большое влияние на формирование поэта оказали и духов­ные стихи:

За тёмной прядью перелесиц, В неколебимой синеве, Ягненочек кудрявый — месяц Гуляет в голубой траве.

Эта легкая для восприятия строфа построена весьма сложно. В общей метафоре сравниваются ночное небо и земля. Взгляд ге­роя как бы переносит то, что привычно на земле (ягненок в тра­ве), на небо. Поэт одновременно использует образность народно­поэтическую («небесные коровы», т.е. облака, питают своим мо­локом землю) и церковно-славянскую (агнец Божий). «Неколе­бимая синева» — это небесная твердь. Но гуляние ягненочка-ме­сяца в небе дает движение самой неподвижности. Разбуженное воображение читателя может уловить в «голубой траве» неба ис­кры, как от росы на земной траве лунной ночью. Несмотря на свою сложность, этот широкий метафорический образ доступен детскому воображению, которое также стремится к поиску соот­ветствий, внешних и внутренних связей между отдельными час­тями окружающего мира.

В 1918 году Есенин публикует отдельным, хорошо оформлен­ным изданием стихотворение «Исус младенец». Написано оно не позднее 1916 года. Это поэтическая история по мотивам духовных стихов, которые распевали богомольцы. В стихотворении говорит­ся о младенце Исусе, отдавшем кашу птицам, о птицах, полетев­ших за хлебом и пшеницей для голодного Боженьки, о добром аисте, качавшем плачущего Исуса в своем гнезде, и о Богороди­це, по милости которой аист стал «Носить на завалинки / Сине­глазых маленьких / Деток». Все образы здесь — Богородица, Исус, птицы — даны в соответствии с православно-крестьянским пони­манием связи телесного и духовного.

Надо отметить, что Есенин порой резко расходился с церков­ным христианством, но именно в период самой искренней веры он создал стихи, вошедшие в хрестоматийный фонд русской дет­ской поэзии.

« Сказка о пастушонке Пете, его комиссарстве и коровьем цар­стве», появившаяся в журнале «Пионер» в 1925 году, — отклик поэта на привлечение несовершеннолетних к партийно-колхоз­ной работе. Автор с мягкой иронией описывает жизнь и мечты Пети: пастушонок счастливее со своим вечно разбредающимся стадом, чем в страшном сне — на общественном посту. Отметим, что политическая тема решена с «крестьянским уклоном»: народ­но-христианские мотивы создают подтекст, в котором и выраже­но авторское отношение, тогда как сам текст сплетен из бытовых мотивов. Так, мораль сказки заключается в словах березы — дере­ва, чей образ восходит к русской христианской символике и свя­зан с детской поэзией XIX века:

Петя с кротким словом Говорит коровам — «Не хочу и даром Быть я комиссаром». А над ним берёза, Веткой утираясь. Говорит сквозь слёзы, Тихо улыбаясь — «Тяжело на свете Быть для всех примером, Будь ты лучше, Петя, Раньше пионером».

Особая тема есенинской лирики — маленькие сироты и бес­призорники. Ранние стихотворения «Сиротка», «Побирушка» от­разили не только личное восприятие этого явления, но и даже в большей степени общий крестьянский идеал ребенка. Здесь спле­таются мотивы безвинных слез и скромных притязаний (нитки бус для Маши-сиротки, куска черствого хлеба для девочки-поби­рушки). Образ мира трактуется как неправедный, злой, жесто­кий — и празднично-веселый. Даже ненастная природа ополчает­ся против сиротки, слезы стынут на ветру: «Я в награду твои сле­зы / Заморозил в жемчуга». Стихотворение «Побирушка» отлича­ется большей поэтической силой благодаря тому, что разрешение конфликта героини со злым, равнодушным миром вынесено «за скобки», к читателю: «И стоит малютка, плачет / Под веселый, резвый смех».

В 20-х годах проблема детей-беспризорников, обозначившаяся с началом Первой мировой войны, обострилась до крайности. Есе­нин одним из первых написал о них (стихотворения «Папиросни­ки» и «Русь бесприютная»).

Всего через три дня после посещения поэтом тифлисского кол­лектора для беспризорников была написана «Русь бесприютная». Она образует трилогию с «Русью уходящей» и «Русью советской» (все стихотворения появились в 1924 году). Есенина тянуло к бес­призорным, он при всяком случае вступался за них', они же чув­ствовали его отношение и платили взаимностью — оберегали его.

---

Дата добавления: 2022-01-22; просмотров: 36; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!