ОЗЕРО ОГНЕННОЕ ГОРЯЩЕЕ (ОТКР. 19:20) 32 страница



– Конечно. Извини. – Пит попятился, в движениях и голосе ощущалась обида.

– Стой! – вдруг задержал его Ренни.

Рэндолф остановился.

– Ты не выразил мне соболезнований в связи с утратой сына.

– Я… я очень сожалею.

Большой Джим смерил Рэндолфа взглядом:

– Действительно, сожалеешь. – После ухода чифа Ренни вытащил бумаги из конверта, быстро проглядел их, засунул обратно. С искренним любопытством посмотрел на Картера: – Почему ты не отдал их мне сразу? Собирался подержать у себя?

Теперь, отдав конверт, Картер понимал, что говорить может только правду.

– Да. Какое‑то время. На всякий случай.

– Какой случай?

Картер пожал плечами.

Большой Джим развивать тему не стал. Сам привык собирать компрометирующие материалы на тех, кто мог доставить ему неприятности, так что понимал логику действий Картера. Но куда больше интересовал его ответ на другой вопрос:

– Почему ты передумал?

И вновь Картер решил сказать правду:

– Потому что я хочу быть вашим человеком, босс.

Большой Джим приподнял кустистые брови.

– Больше, чем он? – Ренни мотнул головой в сторону двери, через которую только что вышел Рэндолф.

– Он? Он – пустое место.

– Да, – Большой Джим положил руку на плечо Картера, – это точно. Пошли. Как только доберемся до муниципалитета, сожжем бумаги в дровяной печи. Займемся этим первым делом.

 

7

 

Они действительно были высокие . И ужасные. Барби увидел их, как только сошло на нет действие разряда, который поднимался по рукам. Конечно же, возникло желание оторваться от коробочки, но он его подавил, коробочку не отпустил и теперь смотрел на существ, которые держали их взаперти. Держали и мучили ради удовольствия, если исходить из предположения Расти.

Их лица – если он видел лица – сплошь состояли из углов, но углов мягких, которые к тому же постоянно менялись, словно существа не имели постоянной формы. Он не мог сказать, сколько их и где они находятся. Сначала подумал, что их четверо, потом – восемь, наконец – только двое. Они вызывали очень уж сильное отвращение, возможно, потому, что были настолько инородными, что он не мог их воспринимать. Отдел его мозга, обрабатывающий информационный поток, идущий от органов чувств, не мог расшифровать сигналы, которые посылали глаза.

Мои глаза не могут их видеть, вживуюнет, даже с помощью телескопа. Эти существа находятся сейчас в какой‑то далекой, далекой галактике .

Но не мог он знать этого наверняка – логика подсказывала, что владельцы коробочки могут иметь базу подо льдами Южного полюса или вращаться вокруг Луны на своем звездолете «Энтерпрайз», – но знал. Они находились дома… каким бы ни был их дом. Они наблюдали. И они наслаждались.

Не могли не наслаждаться, потому что эти сукины дети смеялись.

В памяти всплыл спортивный зал в Фаллудже. Стояла жара, никаких кондиционеров, только лопасти вентиляторов под потолком лениво рассекали вязкий, пропахший потом воздух. Они отпустили уже всех приведенных на допрос, за исключением двух абдулов, которых угораздило попасться на глаза военным на следующий день после того, как два самодельных взрывных устройства унесли жизни шестерых американцев, а снайпер убил еще одного, парня из Кентукки, всеобщего любимца Кастейрса. Поэтому они принялись гонять абдулов по спортивному залу, срывая с них одежду, и Барби хотелось бы сказать, что он вышел за дверь, но он не вышел. Хотелось бы сказать, что он в этом не участвовал, но он участвовал. Их всех охватила какая‑то лихорадка. Он помнил, как плотно приложился к костлявому, измазанному дерьмом заду одного абдула, и на нем появилась красная отметина от армейского ботинка – к тому времени абдулов уже раздели догола. Барби помнил, как Эмерсон с силой ударил другого по болтающимся яйцам, приговаривая: Это тебе за Кастейрса, гребаный песочный ниггер . Кто‑то в скором времени даст матери этого абдула флаг, когда она будет сидеть на складном стульчике у его могилы, древняя как мир история. А в тот момент, когда Барби вдруг вспомнил, что именно он здесь командир, сержант Хэкермейер уже подтащил этого парня к стене – из одежды на пленнике оставался только развязавшийся головной платок, куфия – и приставил пистолет к его голове. Возникла пауза, но никто ее не заполнил словом «нет» или фразой «не делай этого». Поэтому сержант Хэкермейер нажал на спусковой крючок, и кровь выплеснулась на стену, как выплескивалась на стены уже три тысячи лет или даже больше. На том для абдула все закончилось, аля‑улю, не забудь писать мне в свободное время, когда не будешь ломать целки всем этим девственницам.

Барби оторвал руки от коробочки, попытался встать, но ноги подвели. Расти схватил его и держал, пока он не смог стоять без посторонней помощи.

– Господи! – выдохнул Барби.

– Ты их видел, да?

– Да.

– Они дети? Как думаешь?

– Возможно. – У Барби не было готового ответа. – Вероятно.

Они медленно возвращались к фермерскому дому, перед которым стояли остальные.

– Все хорошо? – спросил Ромми.

– Да, – кивнул Барби. Он понимал, что должен поговорить с детьми. И с Джекки. И с Расти. Но не сейчас. Сначала следовало взять себя в руки.

– Ты уверен?

– Да.

– Ромми, у тебя в магазине еще есть свинцовая лента? – спросил Расти.

– Да, я оставил рулоны на погрузочной платформе.

– Хорошо, – кивнул Расти и попросил у Джулии мобильник. Он надеялся, что Линда дома, а не в комнате для допросов в полицейском участке. Мог только надеяться.

 

8

 

Разговор с Расти получился очень коротким, не занял и тридцати секунд, но Линде Эверетт его вполне хватило, чтобы этот ужасный четверг развернулся на сто восемьдесят градусов, от черной ночи к ясному дню. Она сидела за кухонным столом, закрыв лицо руками, и плакала. Плакала тихонько, потому что наверху спали четверо детей, а не двое. Она привела домой брата и сестру Эпплтон, так что теперь компанию ей составляли два «Э», не только две «Дж».

Элис и Эйден жутко расстроились – Господи, а как же иначе? – но Джанни и Джуди помогли им прийти в себя. Помог, разумеется, и бенадрил. По требованию девочек положила на полу в их комнате спальные мешки, и теперь все четверо на них и спали, Джуди и Эйден в обнимку.

И когда она уже практически совладала с нервами, раздался стук в дверь кухни. Первым делом Линда подумала, что это копы, хотя, учитывая кровопролитие и суету в центре города, не ждала их так скоро. Но в тихом стуке не слышалось ничего властного.

Она подошла к двери, остановившись лишь для того, чтобы взять кухонное полотенце и вытереть лицо. Поначалу не узнала ночного гостя, прежде всего потому, что он изменил прическу. Терстон Маршалл не завязал волосы в конский хвост, они свободно падали на плечи, обрамляя лицо, отчего выглядел он как старая прачка, которой сообщили новости – ужасные новости – после долгого и тяжелого рабочего дня.

Линда открыла дверь. На мгновение Терс застыл на пороге.

– Каро мертва? – спросил он тихо и хрипло. Словно сорвал голос на фестивале в Вудстоке и он так и не восстановился , подумала Линда. – Действительно мертва?

– Боюсь, что да, – ответила она тоже шепотом. Из‑за детей. – Очень сожалею, мистер Маршалл.

Еще несколько мгновений он стоял не шевелясь. Потом схватился за седые локоны, которые висели по обеим сторонам лица, и принялся раскачиваться из стороны в сторону. Линда не верила в романтику отношений Мая и Декабря – для этого была слишком старомодной. Она дала бы Маршаллу и Каро Стерджес два года максимум, может, и шесть месяцев – столько потребовалось бы времени на то, чтобы их половые органы перестали дымиться, – но в этот вечер любовь мужчины не вызывала у нее сомнений. Как и горечь утраты.

Какими бы ни были их чувства, присутствие детей эти чувства обострило , подумала Линда. И Купол тоже . Жизнь под Куполом обостряла все. Линде уже казалось, что они находятся под ним не дни, а годы. Внешний мир таял, как сон при пробуждении.

– Заходите, – пригласила она ночного гостя. – Только тихонько, мистер Маршалл. Дети спят. Мои и ваши.

 

9

 

Линда дала ему солнечный чай[56], не холодный, даже теплый, но ничего другого сейчас она предложить не могла. Он выпил половину стакана, поставил его на стол. Потом потер кулаками глаза, как ребенок, которому давно следовало лечь спать. Линда поняла, в чем дело: он пытался взять себя в руки, – и сидела молча, не мешая ему.

Терстон глубоко вдохнул, выдохнул, сунул руку в нагрудный карман старой синей рубашки. Достал полоску кожи, завязал волосы на затылке. Линда посчитала, что это добрый знак.

– Расскажите мне, что случилось, – попросил он. – И как.

– Всего я не видела. Кто‑то ударил меня ногой по голове, когда я пыталась утащить… утащить вашу Каро из прохода.

– Но один из копов застрелил ее, так? Один из копов этого чертова наводненного копами, обожающего стрельбу города.

– Да. – Она потянулась через стол, взяла его руку. – Кто‑то крикнул «оружие». И оружие было. Револьвер Андреа Гриннелл. Она принесла его с собой на собрание, возможно, замыслив убить Ренни.

– Вы думаете, это оправдывает случившееся с Каро?

– Господи, нет. А Анди открыто убили.

– Каро умерла, пытаясь защитить детей, да?

– Да.

– И это даже не ее дети.

Линда промолчала.

– Да только они стали. Ее и моими. Назовите это стечением обстоятельств или причина в Куполе, но они стали нашими детьми, которых иначе у нас никогда бы не было. И пока Купол не исчезнет – если он вообще исчезнет, – они останутся моими детьми.

Линда лихорадочно думала. Можно ли доверять этому мужчине? Она полагала, что да. Расти ему точно доверял; говорил, что он отличный специалист, особенно для человека, который так давно не имел отношения к медицине. И Терстон ненавидел тех, кто правил под Куполом. У него были на то причины.

– Миссис Эверетт.

– Пожалуйста, Линда.

– Линда, можно, я посплю на вашем диване? Я хочу быть рядом, если они вдруг проснутся ночью. Если не проснутся – я надеюсь , что не проснутся, – я хочу, чтобы они увидели меня, когда утром спустятся вниз.

– Хорошо. А утром мы вместе позавтракаем. Овсянкой. Молоко еще не скисло, хотя случится это очень скоро.

– Звучит неплохо. А после того, как дети поедят, мы уйдем. Уж простите меня, если вы патриотка этого города, но меня тошнит от Честерс‑Милла. Совсем покинуть его я не могу, но собираюсь уехать как можно дальше. Единственным пациентом в больнице, состояние которого вызывало опасения, был сын Ренни, но днем он ушел, никому ничего не сказав. Он вернется; эта гадость, что растет у него в голове, заставит его вернуться, но сейчас…

– Он мертв.

Терстон особенно и не удивился:

– Припадок, как я понимаю.

– Нет. Его застрелили в тюрьме.

– Хотелось бы сказать, что сожалею, но не могу.

– Я тоже, – кивнула Линда. Она не знала наверняка, как Младший попал в тюрьму и что там делал, но представляла себе, как обставит его смерть скорбящий отец.

– Я увезу детей к пруду, туда, где мы находились с Каро, когда все произошло. Там тихо, и я уверен, что запасов еды на какое‑то время нам хватит. Может, и на достаточно длительное время. Кто знает, может, мне удастся найти коттедж с генератором. Что же касается общественной жизни, – у него перекосило лицо, – с меня хватит. И с детей тоже.

– Возможно, я могу предложить место получше.

– Правда? – И когда Линда не ответила, протянул руку через стол и коснулся ее. – Вы должны кому‑то довериться. Лучше уж мне.

Линда обо всем ему рассказала, в частности о том, что нужно подъехать к «Универмагу Берпи» и забрать с погрузочной платформы свинцовую ленту, прежде чем ехать на Блэк‑Ридж. Проговорили они чуть ли не до полуночи.

 

10

 

Северная часть дома Маккоя для проживания не годилась – из‑за того, что прошлая зима выдалась очень уж снежной, крыша провалилась в гостиную, – но столовая в западной части дома, длинная, как железнодорожный вагон, не пострадала, и именно там собрались беженцы из Честерс‑Милла. Первыми Барби расспросил Джо, Норри и Бенни: что они видели, о чем грезили, когда потеряли сознание на границе так называемого светящегося пояса.

Джо вспомнил горящие тыквы. Норри рассказала, как все стало темным и солнце исчезло. Бенни сначала заявил, что ничего не помнит. Потом спохватился:

– Крики! Я слышал крики. Ужасные крики.

Какое‑то время все молчали. Первым заговорил Эрни:

– Горящие тыквы не сузят поиски, если мы что‑то собираемся искать, полковник Барбара. Груда тыкв лежит с солнечной стороны каждого амбара в этом городе. Для них выдался урожайный год.

– Расти, а что говорили твои девочки?

– Примерно то же. – Расти пересказал все, что помнил.

– Останови Хэллоуин! Останови Большую Тыкву, – задумчиво повторил Ромми.

– Чуваки, я вижу здесь что‑то общее! – воскликнул Бенни.

– Ежу понятно, Шерлок! – прокомментировала Роуз, и все рассмеялись.

– Твоя очередь, Расти, – повернулся к фельдшеру Барби. – Что произошло, когда ты отключился на подъеме?

– Полностью я не отключился. И все это можно объяснить стрессом. Групповая истерия – в том числе и групповые галлюцинации – обычное явление для людей, которые находятся в стрессовом состоянии.

– Спасибо, доктор Фрейд, – кивнул Барби. – А теперь расскажи, что ты видел.

Расти успел добраться до шляпы‑цилиндра с патриотическими полосами, когда Лисса Джеймисон воскликнула:

– Это же кукла на лужайке у библиотеки! На ней моя старая футболка с цитатой Уоррена Зивона[57] на…

– «„Наша родная Алабама“ – сыграй эту песню погибшей группы», – процитировал Расти. – И садовые совки вместо рук. В любом случае она загорелась. А потом – раз, и пропала. Вместе с головокружением. – Он огляделся. Все смотрели на него широко раскрытыми глазами. – Расслабьтесь, я, вероятно, видел куклу до того, как все это случилось, и мое подсознание выплюнуло ее обратно. – Расти наставил палец на Барби: – Если еще раз назовешь меня доктором Фрейдом, я тебе врежу.

– Ты видел ее раньше? – спросила Пайпер. – Может, когда ездил забирать девочек из школы или куда‑то еще? Потому что библиотека по другую сторону улицы от детской площадки.

– Я этого не помню. – Расти не стал добавлять, что не забирал девочек из школы с начала месяца, и он сомневался, чтобы кто‑то так рано начал готовиться к Хэллоуину.

– Теперь ты, Джекки, – повернулся к ней Барби.

Она облизнула губы.

– Это действительно так важно?

– Я думаю, да.

– Горящие люди. И дым, и пробивающийся сквозь него огонь, если дым относило в сторону. Казалось, горел весь мир.

– Да, – подал голос Бенни. – Люди кричали, потому что они горели. Теперь я вспомнил. – И он ткнулся лицом в плечо Элвы Дрейк. Она обняла его за плечи.

– До Хэллоуина еще пять дней, – напомнила Клер.

Барби покачал головой:

– Я так не думаю.

 

11

 

Дровяную печь в углу зала совещаний муниципалитета покрывала пыль, печкой давно уже не пользовались, но работать она работала. Большой Джим выдвинул заслонку дымохода (она ржаво заскрипела), потом достал из конверта распечатку документов, составленных Герцогом Перкинсом. Пролистал страницы, морщась от того, что видел, бросил листы в печь. Конверт оставил.

Картер разговаривал по телефону со Стюартом Боуи, объяснил, как Большой Джим хотел похоронить своего сына, сказал, что приступить к этому надо немедленно. Хороший мальчик , думал Большой Джим. Сможет далеко пойти. Если будет помнить, с какой стороны бутерброда масло, сможет . Людям, которые забывали, приходилось платить по счетам. Андреа Гриннел узнала об этом сегодня вечером.

Коробка спичек лежала на полке рядом с плитой. Большой Джим чиркнул одной и поднес огонек к вещественным уликам Бренды Перкинс. Дверцу оставил открытой, чтобы наблюдать, как они сгорают. Зрелище доставляло наслаждение.

Подошел Картер:

– Стюарт Боуи ждет. Сказать ему, что вы перезвоните позже?

– Давай трубку. – Большой Джим протянул руку к телефону.

Картер указал на конверт:

– Это тоже сжечь?

– Нет. Я хочу, чтобы ты набил его чистой бумагой для ксерокса.

Картеру потребовались какие‑то мгновения, чтобы понять.

– Так она страдала галлюцинациями, вызванными длительным применением наркотика, да?

– Бедная женщина, – кивнул Большой Джим. – Пойди в атомное убежище, сынок. Туда. – Он указал на дверь рядом с печью, неприметную, со старой металлической табличкой, на которой черные треугольники расположились на желтом фоне. – Там две комнаты. В конце второй – маленький генератор.

– Хорошо…

– Перед генератором люк. Незаметный, но ты найдешь. Подними крышку и загляни внутрь. Там должны быть баллоны с жидким пропаном. Восемь или десять. Столько, во всяком случае, было в прошлый раз, когда я туда заглядывал. Посчитай и скажешь мне, сколько осталось. – Он ждал вопроса от Картера «А зачем?», но тот его не задал. Просто повернулся, чтобы выполнить приказ. Приказ Большого Джима. – Хочу дать тебе совет, сынок. Ставить точки над i – секрет успеха. И разумеется, Бог должен быть на твоей стороне.

Когда Картер ушел, Большой Джим поднес трубку к уху… и если бы Стюарт уже отключил связь, он бы об этом горько пожалел.

Но Стюарт не отключил.

– Джим, скорблю о твоей утрате. – Начал правильно, заработал очко. – Мы обо всем позаботимся. Я думаю о гробе «Вечный покой» – дуб, выдержит тысячи лет.

Пудри мозги другим , подумал Большой Джим, но промолчал.

– И с телом мы сделаем все, что в наших силах. Он будет выглядеть так, словно сейчас откроет глаза, проснувшись, и улыбнется.

– Спасибо тебе, дружище, – ответил Большой Джим, подумав: Именно это от тебя и требуется .

– Теперь насчет завтрашнего рейда, – сменил тему Стюарт.

– Насчет этого я сам собирался тебе позвонить. Ты, наверное, гадаешь: состоится ли он? Да, состоится.

– Но после того, что произошло…

– Ничего не произошло! – отрезал Большой Джим. – И за это мы должны благодарить милосердие Божье. Я услышу от тебя «аминь», Стюарт?

– Аминь, – покорно повторил тот.

– Всего лишь чушь, вызванная психически неуравновешенной женщиной с револьвером. Она обедает сейчас с Иисусом и святыми, в этом я не сомневаюсь, потому что в случившемся ее вины нет.

– Но, Джим…

– Не перебивай, когда я говорю. Это наркотики. Чертовы наркотики проели ей мозг. Люди это поймут, как только немного успокоятся. Честерс‑Миллу повезло в том, что живут в нем люди благоразумные и смелые. Я верю, что они пройдут через все испытания, всегда верил и буду верить. А кроме того, сейчас они думают только об одном – повидаться со своими близкими. Наша операция, как и планировалось, пройдет в полдень. Ты, Ферн, Роджер, Мелвин Сирлс. Фред Дентон будет за командира. Он подберет еще четыре‑пять человек, если придет к выводу, что без них не обойтись.

– Лучше его у тебя никого нет?

– Фред справится.

– А как насчет Тибодо? Того парня, который болтается рядом с…

– Стюарт Боуи, всякий раз, когда ты открываешь рот, у тебя вываливается половина кишок. Так что заткнись и слушай. Мы говорим о костлявом наркомане и фармацевте, который не скажет «кыш» гусю. Я услышу на это «аминь»?


Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 54; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!