ОЗЕРО ОГНЕННОЕ ГОРЯЩЕЕ (ОТКР. 19:20) 23 страница
– Сандерс!
– Да, Шеф?
– Я хочу более живую музыку. Этому городу нужны Мейвис Стэплс[44] и «Сестры Кларк»[45]. А после того как я подготовлю программу, давай покурим.
Глаза Энди наполнились слезами. Он обнял костлявые плечи Фила Буши, ставшего Шефом, и прижал его к груди:
– Я люблю тебя, Шеф.
– Спасибо, Сандерс. И я тебя. Только не забывай держать автомат заряженным. С этого момента нам придется нести вахту.
15
Большой Джим сидел у кровати сына, когда надвигающийся закат окрасил день в оранжевый цвет. В палату заходил Дуглас Твитчел, чтобы сделать Младшему укол. Теперь тот крепко спал. Большой Джим понимал, что, умерев, Младший во многом облегчил бы ему жизнь. Живой и с давящей на мозг опухолью… никто не знал, что он может сказать или сделать. Разумеется, мальчик был его плотью и кровью, но тут на первый план выступали не отцовские чувства, а благо города. Одна из запасных подушек, что лежали в стенном шкафу, вероятно, могла бы решить проблему…
И тут зазвонил мобильник. Большой Джим посмотрел на высветившееся на дисплее имя звонившего и нахмурился. Что‑то пошло не так. Иначе Стюарт бы не позвонил так скоро.
– Что? – Он слушал с нарастающим изумлением. Энди там? Энди с автоматом? Стюарт ждал ответа. Ждал, чтобы ему сказали, что делать. Кто бы сказал мне, дружище , подумал Большой Джим и вздохнул. – Дай мне минутку. Тут надо подумать. Я тебе перезвоню.
Он отключил связь и сосредоточился на новой проблеме. Ренни мог этим вечером направить туда копов. Не самая плохая идея. Накрутить их в «Мире еды», а потом бросить в бой. Если б Энди убили, он бы горевать не стал. В этом случае именно Джеймс Ренни‑старший возглавил бы городское правительство.
|
|
|
Но на завтрашний вечер назначено экстренное общегородское собрание. Придут все, будут вопросы. Он не сомневался, что сможет повесить лабораторию по производству мета на Барбару и друзей Барбары (в голове Большого Джима Энди Сандерс уже стал другом Барбары в руководстве города), но все же… нет.
Нет.
Он хотел, чтобы паства боялась, но не запаниковала. Паника не служила его цели – установлению полного контроля над городом. И если Энди и Буши какое‑то время останутся там, где они сейчас, что в этом плохого? Наоборот, есть даже плюсы. У них прибавится самоуверенности. Они даже подумают, что о них забыли. Потому что в наркотиках так много витамина глупости.
С другой стороны, пятницу – послезавтра – этот ёханый Кокс объявил Днем встреч. Все вновь устремятся к ферме Динсмора. Берпи, несомненно, организует продажу хот‑догов. И пока будет продолжаться эта мутня, пока Кокс в одиночестве будет проводить свою пресс‑конференцию, Большой Джим сам сможет повести шестнадцать – восемнадцать полицейских к радиостанции и ликвидировать этих двух обкурившихся метом смутьянов.
|
|
|
Да. Это искомый ответ.
Он позвонил Стюарту и сказал, чтобы тот занялся своими делами.
– Но я думал, тебе нужен пропан, – проворчал Стюарт.
– Мы его добудем. И ты поможешь нам разобраться с этой парочкой, если захочешь.
– Будь уверен, захочу. Этого сукина сына – извини, Большой Джим, – этого щучьего сына Буши надо поставить на место.
– Мы и поставим. В пятницу днем. Ничем не занимай это время.
Большой Джим вновь чувствовал себя прекрасно, сердце билось медленно и ровно, безо всяких остановок или трепыханий. И это радовало, потому что предстояло столько сделать, начиная с выступления перед полицией в «Мире еды»: самое подходящее место, чтобы внушить копам‑новичкам уважение к порядку. Действительно, место погрома в наибольшей степени побуждает людей следовать за своим лидером.
Он уже двинулся к двери, потом вернулся и поцеловал спящего сына в щеку. Возможно, все же будет необходимо избавиться от Младшего, но пока с этим тоже можно подождать.
16
Еще одна ночь опускается на Честерс‑Милл; еще одна ночь под Куполом. Но отдыха нам нет и не будет; мы должны побывать на двух собраниях, и мы также должны проведать Гораса перед тем, как заснем. Горас этот вечер проводит в компании Андреа Гриннел и выжидает, выбирая самый удачный момент: он не забыл про поп‑корн между диваном и стеной.
|
|
|
Так что продолжим бодрствовать, вы и я, пока вечер расползается по небу, укладывается там, будто усыпленный эфиром пациент на столе. Давайте бодрствовать, пока изменившие цвет звезды появляются над головой. В этот вечер звезды видны только в Честерс‑Милле. В четырех окрестных штатах северной Новой Англии льет дождь, и зрители кабельных каналов скоро увидят удивительные фотографии, сделанные со спутников: дыру в облаках, полностью повторяющую носкообразную форму Честерс‑Милла. Здесь звезды светят, но это грязные звезды, потому что сам Купол грязный.
Сильнейший ливень обрушился на Таркерс‑Миллс и часть Касл‑Рока, известную как Касл‑Вью. Синоптик Си‑эн‑эн Рейнольдс Вольф (не родственник обожаемого Роуз Твитчел Вольфи) говорит, пусть и добавляя, что полной уверенности нет: воздушные потоки, двигающиеся с запада на восток, прижимают облака к западной стороне Купола и выдавливают из них воду, как из губки, прежде чем облака уходят на север или на юг. Он называет это «удивительным феноменом». Сюзанн Мальво, ведущая, спрашивает его о долговременном прогнозе погоды под Куполом при условии, что кризис затянется.
|
|
|
– Сюзанн, – отвечает ей Вольф, – это хороший вопрос. Наверняка мы знаем только одно – нынешним вечером дождя в Честерс‑Милле не будет, хотя поверхность Купола достаточно проницаема, чтобы влага просочилась внутрь в тех местах, где льет особенно сильно. Метеорологи Национального управления океанических и атмосферных исследований говорили мне, что долговременные прогнозы по выпадению осадков под Куполом неутешительные. И мы знаем, что их основная водная артерия города, река Престил‑Стрим, практически пересохла. – Он улыбается, демонстрируя великолепные телезубы. – Возблагодарим Господа за артезианские скважины!
– Это точно, Рейнольдс, – кивает Сюзанн, а потом на экранах Америки появляется геккон Гейко[46].
Но хватит о новостных выпусках кабельных каналов. Давайте пролетим вдоль практически пустынных улиц, мимо церкви Конго и дома Пайпер, где еще не началась встреча (Пайпер уже залила воду и засыпала кофе в большую кофеварку, а Джулия нарезает сандвичи при свете шипящей лампы Коулмана), мимо дома Маккейнов, окруженного провисшей желтой полицейской лентой, вниз по холму мимо городской площади, мимо муниципалитета, где уборщик Эл Тиммонс и пара его друзей стирают пыль с мебели и подметают пол, готовясь к общегородскому собранию, назначенному на завтрашний вечер, мимо площади Военного мемориала, где статуя Люсьена Кэлверта (прадедушки Норри; вероятно, я мог бы вам этого не говорить) продолжает нести долгую вахту.
Мы остановимся, чтобы быстренько проверить: как там Барби и Расти, правда? Спуститься вниз – не проблема; в дежурной части только трое полицейских, а Стейси Моггин, оставленная за старшую, спит за столом, положив голову на руки. Остальной личный состав полицейского участка в «Мире еды» слушает зажигательную речь Большого Джима, но, даже если бы они все были здесь, значения это не имело, потому что мы невидимые. Копы почувствовали бы разве что легкое дуновение ветерка, когда мы проскальзывали бы мимо.
В Курятнике многого не увидеть, потому что надежда такая же невидимая, как и мы. Двоим мужчинам не остается ничего другого, как ждать завтрашнего вечера и надеяться, что все пройдет по плану. Рука Расти болит, но боль не такая сильная, как он ожидал, и опухоль не такая большая, как он опасался. Опять же Стейси Моггин, да благословит Бог ее сердце, около пяти вечера сумела спуститься вниз и сунуть ему пару таблеток экседрина.
Уже какое‑то время эти двое мужчин – полагаю, наши герои – сидят на своих койках и играют в «двадцать вопросов». Очередь отгадывать Расти.
– Животное, растение или минерал? – спрашивает он.
– Ничего такого.
– Как это – ничего такого? Должно быть одно из них.
– Нет, – отвечает Барби. Думает он о Папе Смурфе[47].
– Ты меня разыгрываешь.
– Нет.
– По‑другому быть не может.
– Хватит препираться и начинай спрашивать.
– Можешь хотя бы намекнуть?
– Нет. Это твое первое «нет». Осталось девятнадцать.
– Подожди минутку. Это несправедливо.
Мы оставим их пережидать следующие двадцать четыре часа, ничего другого не остается, так ведь? Давайте проследуем мимо все еще мерцающей груды углей, в которую превратилось здание, где ранее размещалась редакция газеты «Демократ» (увы, газета более не служит «маленькому городку, напоминающему башмак »), мимо «Городского аптечного магазина Сандерса» (закопченного, но в остальном не пострадавшего, хотя Сандерсу больше не придется входить в него), мимо книжного магазина и «Maison des Fleurs» Леклерка, где все цветы завяли или увядают. Давайте проскочим под неработающим светофором (мы задеваем его, но чуть‑чуть, скоро он перестает раскачиваться), где Главная улица расходится на шоссе номер 117 и 119, и пересечем автомобильную стоянку у «Мира еды». Мы тихие, как дыхание спящего ребенка.
Большие витрины супермаркета забиты листами фанеры, реквизированными на лесопилке Тэбби Моррела, большинство пятен на полу Джек Кейл и Эрни Кэлверт оттерли, но «Мир еды» представляет собой жалкое зрелище со всеми этими распотрошенными коробками и разбросанной бакалеей. Кое‑какие продукты (которые не растащили по различным кладовым и не складировали в гараже за полицейским участком) остались на полках. Кулеры для газировки и пива и фризер для приготовления мороженого разбиты. Воняет разлитым вином. Большой Джим и хотел, чтобы этот оставленный бунтом хаос увидели его новые – и по большей части совсем юные – полицейские. Он хочет, чтобы они поняли, что так может выглядеть весь город, и Ренни достаточно умен, чтобы знать: вслух говорить об этом необходимости нет. Они и так поймут главное: такое происходит, если пастух ослабляет контроль и стадом овладевает паника.
Надо ли нам слушать его речь? Нет. Мы послушаем Большого Джима завтрашним вечером, чего нам вполне хватит. А кроме того, мы знаем, что это за речь; Америка сильна демагогами и рок‑н‑роллом, и мы уже наслушались и того и другого.
Однако перед уходом нам стоит обратить внимание на лица слушателей. Отметить, какие они восторженные, потом напомнить себе, что многие из нынешних копов (Картер Тибодо, Микки Уэрдлоу, Тодд Уэндлстет, назовем только троих) не могли отучиться даже неделю, чтобы их не оставили в школе после занятий за плохое поведение на уроке или драку в туалете. Но они загипнотизированы Ренни. Он не производит особого впечатления в разговоре один на один, но когда выступает перед толпой, умеет ее завести, так говорил старый Клайтон Брэсси, когда еще малая толика его мозга оставалась в рабочем состоянии. Большой Джим говорит им о «тонкой синей линии», и о «гордости, которую испытываю, выступая перед вами», и о том, что «город надеется на вас». Говорит и другое. Правильные слова, которые никогда не теряют своего обаяния.
Большой Джим переключается на Барби. Говорит им, что друзья Барби по‑прежнему здесь, сеют смуту и панику, чтобы добиться своих грязных целей. Понизив голос, добавляет:
– Они попытаются опорочить меня. И готовы лгать без стыда и совести.
Неодобрительный ропот прокатывается по слушателям.
– Вы будете слушать их ложь? Вы позволите им порочить меня? Вы позволите городу остаться без сильного лидера в час самой большой беды?
Ответ, естественно, оглушительный:
– НЕТ!..
И хотя Большой Джим продолжает говорить (как и большинство политиков, он уверен, что кашу маслом не испортишь), на этом мы можем его покинуть.
Давайте направимся по пустынным улицам к дому пастора церкви Конго. И посмотрите! Перед нами тринадцатилетняя девочка в линялых джинсах и футболке с «Крылатым Риппером», символом старой школы скейтеров. Мятежного выражения лица, которое приводит в отчаяние мать Норри Кэлверт, сейчас как не бывало. Вместо этого на нем читается изумление, благодаря чему девочка выглядит восьмилетней, какой и была не так уж давно. Проследим за ее взглядом и увидим полную луну, которая поднимается из облаков к востоку от города. По цвету и форме она не слишком отличается от только что разрезанного розового грейпфрута.
– Боже мой, – шепчет Норри. Прижимая сжатую в кулачок руку к груди, между двух только‑только проклюнувшихся бутончиков, она смотрит на это розовое уродище. Потом идет дальше, не настолько потрясенная, чтобы время от времени не оглядываться, помнит, что нельзя привести с собой хвост. Таков приказ Линды Эверетт: приходить поодиночке, не привлекать к себе внимания, убедиться, что никто не идет следом.
– Это не игра, – наставляла их Линда. На Норри большее впечатление производили не слова, а бледное, напряженное лицо женщины. – Если нас поймают, то не просто снимут с нас очки или заставят пропустить ход в игре. Вы это понимаете?
– Могу я пойти с Джо? – спросила миссис Макклэтчи, почти такая же бледная, как миссис Эверетт.
Та покачала головой:
– Плохая идея.
И это впечатлило Норри больше всего. Нет, тут не игра; тут жизнь или смерть.
Но мы уже у церкви, а позади и чуть справа дом пастора. Норри видит яркий белый свет ламп Коулмана, судя по всему, льющийся из окон кухни. Скоро Норри будет под крышей, укроется от взгляда этой жуткой розовой луны. Скоро она будет в безопасности.
Так думает девочка, когда тень выскальзывает из более густой тени и берет ее за руку.
17
Прикосновение так ошарашило Норри, что она не смогла закричать, и хорошо: когда розовая луна осветила лицо человека, подошедшего к ней, девчонка увидела, что это Ромео Берпи.
– Вы до смерти напугали меня, – прошептала она.
– Извини. Я просто смотрел, кто идет. – Ромми отпустил ее руку, огляделся: – А где твои бойфренды?
Норри улыбнулась:
– Не знаю. Мы должны приходить по одному и разными путями. Так сказала миссис Эверетт. – Она посмотрела вниз по склону: – Думаю, идет мама Джо. Нам лучше пройти в дом.
Они пошли на свет ламп. Нашли дверь в дом Пайпер незапертой. Ромми тем не менее мягко постучал:
– Ромми Берпи и подруга. Если нужен пароль, мы его не знаем.
Пайпер Либби открыла дверь и впустила их в дом. С любопытством посмотрела на Норри:
– Ты кто?
– Черт меня побери, если это не моя внучка! – Эрни вошел в комнату. Он улыбался, держа в руке стакан с лимонадом. – Иди сюда, девочка. Я по тебе соскучился.
Норри крепко его обняла и поцеловала, как и велела мать. Она не ожидала, что ей удастся так быстро выполнить ее наказ, но этому только порадовалась. И ему она могла сказать правду, слова, которые в присутствии других не слетели бы с ее губ даже под пыткой.
– Дедушка, я так боюсь.
– Мы все боимся, сладенькая моя. – Он еще крепче прижал девочку к себе, посмотрел ей в лицо. – Я не знаю, что ты здесь делаешь, но, раз уж пришла, как насчет стакана лимонада?
Норри увидела кофеварку.
– Я бы предпочла кофе.
– И я, – вздохнула Пайпер. – Уже залила воду и положила кофе, прежде чем вспомнила, что электричества нет. – Она тряхнула головой, словно прочищала ее. – Купол достает со всех сторон.
Вновь послышался стук, и вошла Лисса Джеймисон с раскрасневшимися щеками.
– Я поставила велосипед в ваш гараж, преподобная Либби. Надеюсь, вы не против.
– Отнюдь. И раз уж все мы участники преступного заговора – как, без сомнения, назовут наши деяния Ренни и Рэндолф, – называй меня Пайпер, и будем на ты.
18
Все собрались раньше, и в самом начале десятого Пайпер объявила заседание Революционного комитета Честерс‑Милла – так она их назвала – открытым. Что поразило ее в самом начале, так это состав «комитета»: восемь женщин и четверо мужчин. Причем один – пенсионного возраста, а двоих без родителей не пустили бы в кинотеатр на фильм категории «R». Ей пришлось напомнить себе, что в сотнях партизанских армий по всему миру оружие раздают женщинам и детям не старше тех, что находились сейчас в ее доме. Конечно, это неправильно, но иногда правила и необходимость вступают в конфликт.
– Я бы хотела, чтобы мы все на минуту склонили головы, – начала Пайпер. – Я не собираюсь произносить молитву, потому что больше не уверена в том, с кем говорю, когда это делаю. Но вы, возможно, захотите сказать слово Богу, которому верите, потому что сегодня нам понадобится вся помощь, какую мы только сможем получить.
Они так и поступили. Некоторые еще сидели, опустив голову и закрыв глаза, когда Пайпер подняла свою и посмотрела на них: двух только что уволенных женщин‑полицейских, вышедшего на пенсию управляющего продуктового супермаркета, издательницу, оставшуюся без газеты, библиотекаря, владелицу местного ресторана, вдову Купола, которая не переставала вертеть на пальце обручальное кольцо, хозяина местного универмага и трех подростков, которые с очень уж серьезными лицами сидели на диване, прижавшись друг к другу.
– Ладно, аминь. Я передаю ведение собрания Джекки Уэттингтон, которая знает, что делает.
– Это, вероятно, слишком оптимистично, – заметила Джекки. – Не говоря о том, что поспешно. Потому что я хочу передать слово Джо Макклэтчи.
Джо изумленно вытаращился на нее:
– Мне?
– Но прежде чем он начнет, – продолжила Джекки, – я хочу попросить его друзей послужить нам часовыми. Норри – перед домом, Бенни – во дворе. – По лицам она поняла, что ребята сейчас запротестуют, и подняла руку, чтобы пресечь возражения: – Это не предлог выпроводить вас из комнаты – вам поручается важное дело. Мне нет нужды говорить вам, что все может обернуться плачевно, если нас здесь поймают. Вы двое – самые маленькие. Найдите темное место и затаитесь. Если увидите кого‑то подозрительного или городскую патрульную машину, хлопните в ладоши, вот так. – Джекки хлопнула раз, после паузы дважды и еще раз. – Потом вам все расскажут, я обещаю. Новое правило дня – делиться информацией, а не секретничать. – Когда они ушли, Джекки повернулась к Джо: – Коробочка, о которой ты говорил Линде. Расскажи всем. С начала и до конца.
Джо рассказывал стоя, словно отвечал на уроке у доски.
– Потом мы вернулись в город, – закончил он, – и этот мерзавец Ренни арестовал Расти. – Джо вытер пот со лба и сел на диван.
Пришедшая тоже на собрание Клер обняла его за плечи.
– Джо говорит, что Ренни не должен узнать о коробочке. Он уверен, что Ренни, скорее, заинтересован в том, чтобы она и дальше делала то, что делает. Он не попытается отключить ее или уничтожить.
– Думаю, Джо прав, – кивнула Джекки. – Поэтому существование коробочки и ее местонахождение – наш первый секрет.
– Я не уверен, – вдруг подал голос Джо.
– То есть? – удивилась Джулия. – Ты считаешь, Ренни следует поставить в известность?
– Возможно. В каком‑то смысле. Мне надо подумать.
Джекки продолжила, не задавая Джо новых вопросов:
– Второй пункт нашей повестки дня. Я хочу попытаться вытащить Барби и Расти из тюрьмы. Завтра вечером, во время общегородского собрания. Президент назначил Барби главой городской администрации и…
– Кто угодно, только не Ренни! – прорычал Эрни. – Этот невежественный сукин сын думает, что город принадлежит ему.
– Он хорош только в одном, – поддержала его Линда, – замутить воду, когда это ему на руку. Продовольственный бунт и поджог редакции… Я думаю, все сделано по его приказу.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 54; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!