Глава 3. Сингулярное правопреемство в обязательствах по современному российскому гражданскому праву 6 страница
В современной литературе защитником позиции, согласно которой моментом перехода обязательственного права по цессии является момент уведомления должника об уступке, выступил О.А. Колесников. Ознакомление с его монографией позволяет установить, что защищаемая им позиция и используемая аргументация отталкиваются от одного-единственного момента - от различения понятий уступки и перехода требования. То, что цедент уступил право, еще само по себе не означает, что оно к цессионарию реально перешло - вот отправной тезис всех рассуждений этого автора. По его выражению, с момента своей уступки цедентом и до момента перехода к цессионарию обязательственное право (требование) находится в некоей "буферной зоне" *(284), в которой положение цессионария является то ли не вполне определенным, то ли не вполне крепким (укрепленным), каким является статус классического кредитора по обязательству *(285). Эта неопределенность (непрочность) усматривается О.А. Колесниковым в принципе, согласно которому должник, не осведомленный об уступке, может произвести исполнение цеденту без риска признания этого исполнения ненадлежащим (см. п. 3 ст. 382 ГК *(286)). Доводы, подкрепляющие его позицию, ученый находит даже в работах тех авторов, которые традиционно считаются сторонниками классического взгляда (о моменте заключения договора цессии как моменте перехода обязательственного права). Наконец, основываясь на широко известных внутренних противоречиях российского законодательства по вопросу о моменте и основаниях приобретения права собственности по договору, с одной стороны, и на положениях французской правовой системы - с другой, О.А. Колесников и сделал свой главный вывод: договор уступки требования имеет значение только для отношений участвующих в нем сторон, но не обязателен ни для кого из третьих лиц (не производит абсолютно-правового воздействия). Абсолютно-правовой (распорядительный) эффект уступки (переход права), т.е. обязательность уступки для всех посторонних лиц (включая должника), наступает не в момент заключения договора уступки, а в момент уведомления о совершенной уступке должника.
|
|
|
Оценивая этот взгляд *(287), необходимо сказать следующее.
О.А. Колесников весьма скрупулезно, придирчиво и усидчиво изучил классическую русскую и советскую литературу обязательственного права (Д.И. Мейер, И.Б. Новицкий, И.М. Тютрюмов, Б.Б. Черепахин, М.А. Юртаева-Ривель). Его ознакомление с нею можно было бы даже назвать тонким, если бы то, что было им выбрано оттуда в качестве косвенных доказательств правильности его позиции, не оказывалось бы на поверку либо неудачным словоупотреблением, либо не вполне адекватной авторской интерпретацией выбранных им высказываний. Самыми яркими примерами первого рода являются, конечно, положения о том, что цедент и цессионарий рассматриваются по отношению к должнику как некая единая (кредиторская) сторона, представленная двумя лицами *(288), а также высказывание о том, что уведомление должника об уступке имеет "правоукрепляющее значение" *(289). Ясно, что ни тому ни другому положению не следует придавать больше значения, чем они в действительности имеют - более, чем значение метафоры или образа. Ну а наиболее выпуклыми случаями неправильной интерпретации чужих теорий и высказываний являются, с одной стороны, противопоставление О.А. Колесниковым статуса "обладателя права как имущества" статусу "кредитора как участника обязательства", а с другой - сведение им понятия о принадлежности права к понятию о возможности его реального осуществления. Нет особой нужды опровергать необоснованность обоих тезисов, такой попытки или, напротив, доказывать в общем очевидные истины о том, что, во-первых, нельзя быть обладателем требования (права), не будучи участником правоотношения, элементом которого является это самое требование, а во-вторых, что принадлежать право может одному лицу, но осуществляться другим. В итоге выходит, что все то, что Олег Александрович (с немалым трудом, коему нельзя не воздать должного!) собрал в качестве свидетельств "внутренней противоречивости" классического воззрения и "двойственности" точек зрения почтенных цивилистов, его отстаивавших *(290), ни о чем подобном вовсе не свидетельствует. Практически вся теоретическая аргументация О.А. Колесникова в действительности оказывается чисто словесными схоластическими операциями, не поднимающимися до уровня понятий.
|
|
|
|
|
|
Аргументация к законодательным противоречиям (да еще и не в самом интересующем нас вопросе, а лишь в несколько схожей области) и, уж тем более, к системе французского права, ясное дело, самостоятельного значения не имеет и иметь не может. Противоречия - основание для того, чтобы подвергнуть сомнению то или другое мнение, которое вызывает таковые к жизни, но вовсе не основание для того, чтобы опереть на них мнение противоположное. Апелляция к праву Франции столь же бессмысленна, как и защита традиционной доктрины, основанная на положениях, скажем, права Германии или Швейцарии. В России действует российское право и именно из его положений нужно исходить, осуществляя догматические и поверяя теоретические умопостроения.
|
|
|
Аргумент, согласно которому договор не создает прав и обязанностей для третьих (не участвующих в нем) лиц, сам по себе безусловно верен, но что же он доказывает? Только то, что договор сам по себе не может получить абсолютно-правового действия; чтобы это произошло, необходимо, чтобы подобное юридическое значение за договором (или иным юридическим фактом) признал гражданский закон. В случае с договором уступки требования - единственным (!) внешне видимым для всех фактом существования и уступки обязательственного права - Гражданский кодекс РФ именно так и поступил, что вытекает из его норм, содержащихся в п. 2 и 3 ст. 382, п. 1 ст. 385, ст. 386 и некоторых других. Вероятно, стоило бы сказать об этом прямо, подобно тому, как Кодекс поступил в вопросе о моменте перехода права собственности по договору, но что бы это дало? Исследование О.А. Колесникова показывает, что оспорить можно все и всегда - было бы желание!
Содержательным соображением, которое О.А. Колесников считает решающим аргументом в свою пользу, является пресловутая "непрочность" положения нового кредитора до уведомления. Действительно, до момента уведомления должника об уступке цессионарий находится в таком положении, когда он не имеет возможности принудить должника, исполнившего обязательство ненадлежащему лицу (цеденту), к его повторному исполнению. Но что же становится причиной такого положения? Разве тот факт, что требование все еще не принадлежит цессионарию? Ничуть не бывало! - причина эта состоит исключительно в вине (бездействии) самого цессионария, не озаботившегося о реализации собственного интереса - не уведомившего должника о переходе обязательственного права.
Вообще же если допустить, что О.А. Колесников прав и требование следует считать перешедшим к цессионарию не ранее пресловутого уведомления об уступке, то не странно ли, что ГК почти не уделяет внимания этому самому уведомлению? Единственное, что можно о нем узнать - так это то, что оно должно быть письменным (п. 3 ст. 382); но и это "должно" имеет лишь относительное действие. Не странно ли, что законодатель ни словом не заикнулся о том, кто и как делает такое уведомление? Достаточно ли для должника простого письма хотя бы и знакомого ему кредитора о том, что таковой больше не кредитор и кредитором является кто-то третий? Судя по подпункту 3 п. 1 ст. 327 ГК, допускающего возможность спора по вопросу о том, кто является кредитором в обязательстве, - нет, недостаточно. Тогда что нужно приложить к уведомлению? Очевидно, доказательства уступки (перехода) права (п. 1 ст. 385 ГК). Но какие это должны быть доказательства? Какие доказательства должник мог бы счесть достаточными для того, чтобы произвести исполнение новому кредитору, не рискуя в последующем понуждением к повторному исполнению в пользу прежнего кредитора или даже третьего лица, "доказательства" приобретения права которым должник по тем или иным причинам однажды отверг? Это лишь небольшая часть чисто практических вопросов, которые остаются без ответов, прими мы концепцию О.А. Колесникова.
Таким образом, в настоящее время мы не видим оснований для пересмотра прежде разделявшейся позиции по вопросу о моменте перехода уступаемого требования. Таковым является момент заключения договора цессии. А как мы уже говорили в предшествующем параграфе, моментом заключения (вступления в силу) данного договора следует считать момент его совершения (в частности - подписания). И хотя нормы ГК не содержат специальных постановлений на этот счет, сформулированный выше вывод имеет свое нормативное обоснование в виде п. 1 ст. 432 и п. 1 ст. 433 ГК. Согласно первой из них договор считается заключенным если между сторонами в требуемой в соответствующих случаях форме, достигнуто соглашение по всем существенным условиям договора. Внешне достижение такого соглашения выражается в получении оферентом акцепта своей оферты, а на практике - в подписании договора обеими сторонами. Естественно, что никаких препятствий для того, чтобы в самом договоре был бы установлен иной специальный срок его вступления в силу, отличный от времени подписания, в законодательстве не существует.
§ 3. Правоотношения из договора уступки требования (цессии)
Правоотношения, возникающие из договора сингулярной сукцессии, традиционно разделяются на две группы: (1) отношения между кредиторами - старым и новым, т.е. отношения между самими участниками договора - цедентом и цессионарием и (2) отношения между кредиторами (цедентом и цессионарием с одной стороны) и должником - лицом, не участвующим в договоре цессии, но оказывающимся под его непосредственным влиянием - с другой. Как уже указывалось выше, традиция противопоставления должника сразу обоим участникам договора уступки не должна служить базой для далеко идущих выводов в том, например, смысле, что до некоторого момента требование является "уступленным, но не перешедшим". Такое рассмотрение является просто удобным и вовсе не исключает необходимости отдельного изучения отношений должника с цедентом и должника с цессионарием. То и другое - это два различных по содержанию, основаниям возникновения и динамики, а также периоду существования, отношения, объединяемые в единый вид исключительно с позиции одного лишь должника, но не с какой-либо "чистой" (объективной) точки зрения. Последовательно рассмотрим обе этих группы правоотношений.
а) Права цессионария и обязанности цедента
С момента совершения договора сингулярной сукцессии у цедента возникают, следуя предписаниям ст. 385 российского ГК, всего лишь две обязанности перед цессионарием: (1) обязанность передать документы, удостоверяющие уступленное требование; (2) обязанность сообщить сведения, имеющие значение для его осуществления. Из ст. 390 можно вывести своеобразный законодательный "намек" и на третью обязанность цедента - (3) обязанность возместить убытки цессионарию в случае, если уступленное им требование окажется по каким-то причинам недействительным. Наконец опять же из 390 статьи ГК можно сделать вывод об обязанности цедента (4) отвечать за неисполнимость обязанности, корреспондирующей цедированному требованию, в силу принятого им поручительства за цессионара. Естественно, что договорами цессии, не содержащими условия о поручительстве, данная обязанность устанавливаться для цедента не может.
Перечисленным обязанностям корреспондируют соответствующие права нового кредитора (цессионария): (1) право требования передачи документов, удостоверяющих приобретенное право требования; (2) право требования сообщения сведений, имеющих значение для осуществления этого требования; (3) право требования возмещения убытков при признании приобретенного требования недействительным и (если было условие о поручительстве цедента за цессионара) также - (4) право требования возмещения убытков, причиненных неосуществимостью приобретенного требования.
1) Обязанность цедента передать документы об уступленном праве в юридической литературе рассматривается как важнейшая обязанность цедента и отмечается почти всеми авторами, хотя бы в малейшей степени затрагивавшими проблемы уступки требования.
В отечественной литературе идет вялотекущая полемика по вопросу о юридическом значении нарушения данной обязанности: а не свидетельствует ли ее нарушение о том, что цессия просто не состоялась, как не оформленная надлежащим образом? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно понять, какова была цель законодательного возложения подобного рода обязанности на цедента.
На наш взгляд, невозможно усомниться в том, что возложение на цедента обязанности передачи документов, удостоверяющих уступленное право, сделано исключительно в интересах цессионария, но не должника. Самая постановка вопроса о подобной обязанности связывается законодательством с наличием цессионария - нового кредитора, лица, которому эти документы необходимы, а значит, их передача не может быть ни элементом самой уступки требования, ни элементом ее оформления - она может быть только последствием уже состоявшейся уступки. Исполнение этой обязанности лишает цедента формальной легитимации (и, следовательно, в большинстве случаев, чисто фактической возможности получить исполнение) и дает такую легитимацию в руки цессионарию (позволяя последнему доказать еще и факт приобретения им права, хотя и косвенным образом *(291)). Исполнение обязанности передать документы ни на наличность, ни на действительность акта цессии, следовательно, не влияет; ее нарушение цедентом дает цессионарию право иска о понудительном ее исполнении и, уж конечно. не свидетельствует об отсутствии цессии.
Состав документов, подлежащих передаче цедентом цессионарию, в законе не определен. Определение его должно осуществляться также исходя из цели возложения на цедента данной обязанности: состав документов должен быть таким, чтобы он доказывал наличность и действительность уступленного права должнику и любым незаинтересованным в этом третьим лицам (прежде всего, конечно, для цессионария важно, чтобы документы позволяли бы ему доказать наличность и действительность права суду). Так, например, наличность и действительность права требования возврата кредита доказывается (следуя современной арбитражной практике) следующей совокупностью документов: (1) кредитным договором; (2) расчетными документами банка-кредитора о выдаче кредита по данному кредитному договору с календарными штампами об исполнении; (3) бухгалтерскими документами банка-кредитора о списании суммы кредита со своего корреспондентского счета; (4) бухгалтерскими документами банка, обслуживающего заемщика, о зачислении суммы кредита на банковский счет заемщика. С практической точки зрения, очевидно, можно говорить об обязанности цедента передать все имеющиеся у него документы об уступленном праве; пригодятся ли они в дальнейшем цессионарию или нет - не вопрос цедента.
В случае, если уступленное требование имеет обеспечение, оформленное документально (например, залог, поручительство, передаваемую банковскую гарантию, соглашение о неустойке и др.), вместе с документами об уступленном требовании подлежат передаче также и документы об обеспечении. Данное правило основано на принципе следования дополнительных требований судьбе основного (ст. 384 ГК). Естественно, передавать документы об обеспечении не нужно, если договором сингулярной сукцессии предусмотрено, что требование переходит к цессионарию без имеющегося обеспечения, каковое за отсутствием в лице цедента главного требования должно быть признано с момента уступки прекратившимся. При наличии обеспечения в виде залога движимого имущества помимо передачи цедентом документов о таком залоге цедент обязан также передать само имущество, составляющее предмет залога цессионарию как новому залогодержателю *(292).
Как мы подчеркивали выше, для исполнения обязанности по передаче документов, удостоверяющих цедированное право, в договоре необходимо обусловливать определенный срок, ибо законодательство такого срока не устанавливает. Вопрос этот с практической точки зрения может оказаться чрезвычайно важным, а потому отдавать его разрешение на откуп практике применения п. 2 ст. 314 ГК явно не следует.
Разумеется, цедент не обязан отдавать документы "в никуда". Имея в виду возможность обращения цессионария к нему с регрессом на случай недействительности уступленного права, возможность обращения к нему должника с требованием вручения долгового документа, наконец, возможность повторного обращения неаккуратного или недобросовестного цессионария с требованием выдать документы еще раз, цедент вправе не выдавать документов иначе, как под расписку цессионария в их получении. Выдача такой расписки составляет кредиторскую обязанность цессионария; ее неисполнение влечет последствия, предусмотренные ст. 406 ГК. Оптимальным вариантом содержания такой расписки было бы перечисление в ней всех полученных документов их не только формальными, но и юридически значимыми содержательными признаками, включая все отметки, сделанные на документах цедентом. Как вариант, можно предложить сохранение у цедента ксерокопий документов, переданных цессионарию, с отметками последнего на каждой копии о получении соответствующего оригинала.
Как поступить с документами о праве в случае уступки части требования или одного из многих требований, вытекающих из одного (неделимого) долгового документа или единственного комплекта документов? Должны ли документы о праве, часть которого принадлежит цеденту, а часть передана цессионарию, оставаться у цедента либо передаваться цессионарию? Законодательство этого вопроса не решает. В литературе данный вопрос тоже практически не обсуждался; пожалуй, только И.Б. Новицкий удостоил его своим вниманием, отметив, что при уступке части требования из долгового документа, цедент вправе сохранить у себя подлинник этого документа, но обязан обеспечить получение новым кредитором надлежаще заверенной копии за счет последнего *(293). Нам представляется, что при ответе на данный вопрос нужно исходить из следующего основного практического положения: первоначальный кредитор (цедент) сохраняет возможность получить надлежащее исполнение от должника даже при отсутствии у него долгового документа (см. п. 2 ст. 408 ГК). Рассматривая данный вопрос более широко, можно сказать, что такую возможность прежний кредитор сохраняет даже при отсутствии у него всяких доказательств своего права. Причина проста - должнику достоверно известна личность цедента именно как личность кредитора, в то время как о существовании цессионария и его личности должник может и вообще ничего не знать. Более того, ряд договоров предполагает исполнение, учиняемое по инициативе должника, безотносительно к факту представления кредитором каких-либо документов. Так, например, поставщик, получивший предоплату по договору поставки, должен выполнить собственную обязанность по поставке товара, не спрашивая с покупателя каких-либо документов.
В ином положении находится новый кредитор. Не располагая доказательствами наличности и действительности права, он никогда не сможет убедить должника в собственной правомочности. Наличие у него копий документов о праве, хотя бы и "надлежаще заверенных", права не доказывает, ибо из самих копий документов следует, что их оригиналы оформлены на чужое имя. Более того, с таких, например, документов, как ценные бумаги, копии, в принципе, не снимаются и публичным порядком не заверяются. Все вышеизложенное убеждает нас в мысли о том, что даже при частичной уступке требования (уступке одного из нескольких, удостоверенных одним документом (комплектом документов), требований) общим правилом должно быть правило об обязанности цедента передать документы об уступленном праве цессионарию. Только при таком решении вопроса права цессионария будут надлежащим образом гарантированы и смогут осуществиться.
Дата добавления: 2020-04-25; просмотров: 194; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!