Экспериментальное подтверждение 21 страница
Всего было выделено три типа видений: желеобразные тела (кисель, мед, студень), твердые полупрозрачные тела (стекло, янтарь, пластмасса), твердые непрозрачные тела (металлы). По каждому из типов видений только те оценки обладали низкими дисперсиями, которые относились к свойствам, могущим быть связанными в единое видение.
Можно возразить, что это лишь осознаваемое, но не воспринимаемое единство. Мы не отрицаем, что оно осознаваемо, тем не менее предполагаем, что это и перцептивное семантическое единство. В этом убеждает сам характер ответов испытуемых: так, если в процессе восприятия происходила смена видения у одного и того же испытуемого, например, он видел то лед, то студень, он так сообщал свои впечатления: «Вижу то лед — твердый и прозрачный, то студень; когда вижу лед, то по нему плавают блики, а когда холодец, то блики неподвижны, а трясется он сам». В любом случае эти опыты показывают, что семантическая структура образа обладает иерархией. Однако это исследование, конечно, не отвечает на вопрос, как соотносятся элементы зрительного поля с семантической системой, образуя собственно перцептивные единицы. Этот вопрос затрагивался в другом опыте, проведенном Петренко. В этих опытах исходным было допущение, что участки поверхности, ограниченные какими-либо контурами, в том числе и ограниченные теневыми контурами, могут быть приравнены к элементам зрительного поля. Опыты велись в редуцированных условиях, но без применения оптических иска-
|
|
1 См.: Столин В.В., Петренко В.Ф. О семантике визуального мышления /,/' Материалы
Всесоюзного симпозиума «Мышление и общение». Алма-Ата, 1973.
2 См.: Петренко В.Ф. О методике категориальной классификации семантических
образований в мышлении и восприятии: Дипломная работа. Факультет психологии МГУ,
1973.
328
Тема 17. Экспериментальные исследования восприятия
жений. Испытуемому предъявлялся круг с отверстием, через которое был виден небольшой участок другого круга, несколько меньшего размера, и оба круга на белом гомогенном фоне. На малом промежуточном круге и на фоне возникали тени. Испытуемого, наблюдавшего эту фигуру через редуцирующую трубу, просили нарисовать ее после периода наблюдения так, как она, по его мнению, выглядела бы в разрезе. Оказалось, что, несмотря на отсутствие оптических искажений, восприятие пространственных отношений варьировало от испытуемого к испытуемому. И соответственно с этими вариациями изменялись пространственные координаты, значения и особенности видимых контуров. Точнее, характеристики контуров как элементов зрительного поля оставались сохранными, поскольку экспозиция не изменялась, однако, входя в то или иное перцептивное целое, они приобретали качества, не свойственные им как элементам поля. Каждое такое перцептивное целое1, если отвлечься от цветовых или яркоетных компонентов, представляет собой такую предметную отнесенность элемента зрительного поля, которая определяет его пространственные свойства. Работа Петренко и представляет попытку описать инвариантные пространственные характеристики, соответствующие той или иной предметной отнесенности элемента зрительного поля.
|
|
Вернемся, однако, к демонстрации миски с жидкостью. Выше мы цитировали опыт Кильпатрика с бросанием мяча в комнате Эймса. Как уже отмечалось, эти опыты показали, что недостаточно чисто словесного указания на действительные пространственные отношения. Неважным оказалось и то, кто именно производил действие — сам испытуемый или кто-то, за чьими действиями он мог наблюдать. Главное, чтобы эти действия обнаруживали такие характеристики данного предмета, которые заставили бы субъекта по-новому организовать его зрительное поле.
Для проверки вывода из опытов Кильпатрика мы так продолжили демонстрацию с миской. В миску с жидкостью, после того как она воспринималась трансформированно, бросался твердый предмет. При этом у большей части наблюдателей вновь происходило возвращение к восприятию прямого рельефа. Этот промежуток времени мог быть небольшим, но наблюдатель все же успевал отметить этот переход. Иногда возникала иная картина: разжимался тот участок «желе», в который непосредственно попадал предмет. Если же твердый предмет бросался в пустую миску, также воспринимаемую инвертированно по глубине, перехода к прямому восприятию, как правило, не происходило. Несколько иная модификация состояла в том, что в миску наливалась вода в тот момент, когда она воспринималась в обратном рельефе. В этой ситуации
|
|
1 См.: Столин В.В. Проблемы значения в акте восприятия и единицы чувственного образа // Эргономика. Труды ВНИИТЭ. М., 1973. Вып. 6.
Столин В . В . Пространственная форма и предметность образа 329
вновь либо происходил переход к прямому восприятию, либо в «перевернутой» миске появлялось как бы перцептивно подразумеваемое углубление, в которое и вливалась жидкость.
В этой демонстрации предметные взаимодействия обнаруживали такие свойства видимого предмета, которые никак не могли быть свойственны предмету реальному. Это и обусловливало опредмечивание соответствующего фрагмента поля в соответствии с логикой возможного.
|
|
Конечно, не обязательно, чтобы действие, проявляющее свойства предмета, состояло в физическом взаимодействии тел. Достаточно, оказывается, и перцептивного действия — того, что обычно называют разглядыванием, подразумевая при этом смену точек фиксации и, главное, позиций наблюдения. Очень наглядным в этом смысле является тот факт, что такое разглядывание в псевдоскоп некоторого воспринимаемого в обратном рельефе предмета, при котором наблюдатель меняет позицию наблюдения, покачиваясь и отклоняясь назад и вперед, отнюдь не ухудшает стабильность воспринимаемой картины. Наоборот, эти движения, как правило, приводят к большей стабилизации воспринимаемого обратного рельефа. С традиционной точки зрения этот факт парадоксален: казалось бы, при движениях наблюдателя самые сильные монокулярные признаки — динамические (монокулярный параллакс, изменение размеров, изменение крутизны градиента текстуры) — должны выступать против обратного рельефа. Однако никакого парадокса нет: качества зрительного поля, соответствующие этим признакам, приобрели новое значение в псевдоскопическом образе. Теперь, если изменение воспринимаемой картины не противоречит этому новому значению, то они будут только поддерживать, а не ослаблять воспринимаемую организацию.
Чтобы отдифференцировать различные аспекты действия семантических факторов на восприятие пространственной формы, было введено понятие предметных норм1. Под нормами понимались некоторые правила, отображающие существование предметов и выражающиеся в построении образа этих предметов. Описанная ситуация с преобразованием жидкости категоризовалась как действие «физических норм». Нижеописанная демонстрация иллюстрировала действие «геометрических норм».
На полу располагался конус из плотной «бархатной» зеленой бумаги. Рядом с конусом, хоботом к наблюдателю, ставился слоник. На спине слоника и на поверхности конуса, соединяя их, укреплялся строго параллельно полу карандаш (рис. 1, А). На пол от карандаша падала четкая тень, подчеркивающая параллельность карандаша плоскости пола. Если при восприятии через псевдоскоп конус «проваливался» в пол, то следовало ожидать, что и карандаш тем концом, который касался кону-
1 См.: Столин В.В. Построение зрительного образа при псевдоскопическом восприятии // Вопросы психологии. 1972. № 6.
330
Тема 17. Экспериментальные исследования восприятия
ca, «уйдет» под пол, в то же время второй конец карандаша, поддерживаемый слоником, должен был бы оставаться над полом. Однако картина, открывшаяся в опытах, оказалась более сложной.
Испытуемым давалась инструкция: «смотреть через псевдоскоп и как можно подробнее рассказывать все, что видится». Затем испытуемому предъявлялся конус. Если он трансформировался, испытуемому предъявлялся слоник рядом с конусом, но карандашом они еще не соединялись. Обычно слоник никак не изменялся и не «уходил» под пол. Затем карандашом соединялась спина слоника и поверхность конуса, после чего испытуемый смотрел на это в течение 7-15 мин и рассказывал о видимой картине. По ходу опыта экспериментатор задавал иногда вопросы, фиксирующие внимание на тех или иных моментах ситуации.
Рис. 1: А — схема исходной ситуации; Б-Ж - схема видения ситуации испытуемыми (по вариантам). Вариант Д - условен, изобразить наклон так, как он виден испытуемым, невозможно |
В этих условиях у разных испытуемых возникали неодинаковые формы восприятия ситуации. По содержанию этих форм мы группировали их в шесть «вариантов». Каждый из этих вариантов представляет собой своеобразный «выход» из перцептивной проблемной ситуации (рис. 1).
Первый вариант мы условно обозначили как «удвоение ситуации» (рис. 1, Б). В этом случае конус легко трансформируется и видится как воронка. Слоник остается на поверхности поля и не трансформируется. Карандаш там, где он находится над полом и на спине слоника, видится в реальных пространственных отношениях. Там, где карандаш касается конуса, он «уходит» под пол вместе с поверхностью конуса и как бы просвечивает через нее, т.е. видится еще ниже поверхности конуса. Часть карандаша под полом параллельна ему, но снизу, в то время как часть карандаша над полом параллельна ему сверху. Испытуемый отмечает, что карандаш «как бы обрывается там, где
Столин В . В . Пространственная форма и предметность образа 331
он находится под зеленым», т.е. над поверхностью конуса. Испытуемый видит «отдельно одну половину карандаша наверху и отдельно другую внизу, в воронке». Испытуемые также отмечали, что не могут одновременно воспринимать слоника, конус и карандаш. При попытке «схватить» ситуацию в целом у некоторых испытуемых начинались зрительные флуктуации конуса: он виделся то в прямом, то в обратном рельефе. По-видимому, мы сталкиваемся здесь с невозможностью совместить результаты отдельных фиксаций в целостный образ и, как следствие, с феноменальным существованием двух предметных ситуаций и двух зрительных (бинокулярных!) полей.
Второй вариант мы обозначили как «сгибание карандаша» (рис. 1, В). Испытуемые видели одновременно слоника, стоящего на полу, конус — трансформированным, карандаш — плавно изогнутым под некоторым углом там, где он находится над конусом. Характерно, что при просьбе оценить угол изгиба карандаша испытуемые оценивали его как «небольшой, незначительный», но достаточный, «чтобы коснуться поверхности конуса». Оценивая угол в градусах, называли величины, не превышающие 30°, хотя по логике картины он должен бы быть почти прямым (75-80°).
Третий вариант (рис. 1, Г) условно обозначался нами как «наклон карандаша». Этот вариант отличен от предыдущего только тем, что вместо изгиба карандаша видится наклонным целиком весь карандаш. Когда внимание испытуемых обращалось на тень, они охотно признавали, что она параллельна полу, но тем не менее утверждали, что карандаш наклонен. Когда их спрашивали, как такое возможно, они спокойно признавали: «значит, это не так».
Четвертый вариант («навес над воронкой») (рис. 1, Д) состоял в том, что карандаш как бы отрывался от поверхности конуса и виделся в нормальных пространственных отношениях. Однако иногда испытуемые затруднялись ответить, касается ли карандаш края воронки или висит над ней.
В пятом варианте («углубление слоника») (рис. 1, Е) слоник видится под полом, но при этом спина слоника видится почти на одном уровне с вершиной воронки. Сам слоник не трансформируется.
Шестой вариант мы условно обозначили как «разрезание слоника» (рис. 1, Ж). Приведем этот случай более подробно в виде описания процесса преобразования ситуации. Описание дается на примере словесного отчета одного из наших испытуемых: этот отчет в главном совпадает с отчетами других испытуемых.
Конус сразу видится как воронка, слоник — в его истинном положении. Карандаш видится то слегка наклоненным, то изогнутым. При фиксации конуса, а затем переводе взора на карандаш конус «пытается приподняться». Внезапно испытуемый начинает видеть карандаш под полом. Отношения карандаша и слоника испытуемый воспринять не успевает — слоник тоже «уходит» под пол, карандаш все еще на спине ело-
332 Тема 17. Экспериментальные исследования восприятия
ника. Испытуемый и на этот раз не успевает отчитаться в подробностях картины — карандаш «разрезает» спину слоника. Картина очень реальная, она обладает «изумительной устойчивостью» — даже можно видеть (несуществующие сенсорно!) стенки «выреза» в спине. Порой эта картина несколько меняется: слоник как бы становится сахарным и «подтаивает» в том месте, где сквозь него видится карандаш. При длительном разглядывании у испытуемого возникает впечатление, что хобот «пытается задраться». Если переставить слоника головой от наблюдателя — «ноги пытаются вывернуться». Но, как утверждает испытуемый, «слон все время остается слоном».
Процесс трансформации в описанном случае особенно интересен потому, что позволяет увидеть динамику перцептивного переосмысления ситуации. То, что в других случаях выступало как конечный продукт трансформации (»наклон» или «изгиб карандаша»), здесь выступает как промежуточные формы, как перцептивные пробы, в дальнейшем отбрасываемые.
Только двое (из 19) испытуемых не искали выхода из «геометрического» противоречия, «спокойно» относились к тому, что карандаш одновременно и наклонен по отношению к полу, и параллелен ему. Восприятие возникшей ситуации всеми остальными испытуемыми строилось в соответствии с объективно пространственными отношениями, что и выразилось в своеобразных «выходах» из проблемной ситуации. Каждый из остальных пяти вариантов не противоречит предметной целостности воспринимаемого: первый — за счет «удвоения» ситуации и тем самым устранения конфликта, второй — за счет иллюзорного изгиба, там, где нет четких ориентиров параллельности карандаша плоскости пола, четвертый — за счет зрительного отрыва карандаша от поверхности конуса, пятый — за счет большего «углубления» слоника, шестой — за счет «про-резания» фигурки.
Эта и предыдущие демонстрации показывают, что «семантико-логическая» регуляция действует внутри самого процесса порождения пространственного образа. Они иллюстрируют единство пространственного формообразования и опредмечивания зрительного поля. Конечно, «геометрические», «физические» и т.п. нормы — это лишь условный термин, служащий для дифференциального описания феноменологии. Прочесть истинные формулировки семантических правил, диктующих то или иное опредмечивание зрительного поля, — задача будущих исследований.
А . Д . Логвиненко ЗРЕНИЕ БЕЗ СЕТЧАТКИ 1
Изучение восприятия при оптических трансформациях сетчаточного изображения привело к постановке ряда фундаментальных теоретических проблем в психологии познавательных процессов. Прежде всего возникает вопрос о том, каковы адаптивные возможности зрительной системы. Создается впечатление, что сколь угодно сложные пространственные трансформации сетчаточных изображений могут быть преодолены в процессе адаптации. Иными словами, информация, необходимая для построения адекватного предметного образа, может быть извлечена из сколь угодно сильно трансформированного сетчаточного изображения. Возникает соблазн поставить проблему следующим образом: а является ли вообще необходимым собственно сетчаточное изображение для построения адекватного зрительного образа? Современная психология восприятия располагает экспериментальными данными, которые наводят на мысль о том, что ответ на поставленный вопрос может быть отрицательным. На первый взгляд, предположение о том, что зрение возможно без сетчатки, кажется фантастичным, если не абсурдным. Однако успехи в области зрительного протезирования заставляют по иному отнестись к этой проблеме.
Попытки вернуть зрение слепорожденным или утратившим его в результате травмы разворачиваются в настоящее время в двух направлениях. Во-первых, интенсивно исследуются центральные (корковые) фосфены. Известно, что если подвергнуть прямому электрическому раздражению нейроны 17-го поля коры больших полушарий, пациент будет переживать световые вспышки (фосфены), пространственная локализация которых строго определяется местоположением нейрона. Идея состояла в том, чтобы, используя электростимулятор, задавать конфигурацию фосфенов, соответствующую форме объекта, и тем самым вернуть пациенту возможность зрительно различать предметы. В силу ряда причин
1 Логвиненко А.Д. Зрительное восприятие пространства. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1981. С. 89-96.
334 Тема 17. Экспериментальные исследования восприятия
существенного продвижения в этом направлении получено не было. Второй путь — метод зрительно-тактильной замены — оказался более удачным. Суть этого подхода состоит в создании «кожного зрения». В общих чертах метод заключается в следующем. На спине или животе пациента крепится матрица вибротактильных датчиков. Элементом этой матрицы является датчик, который наносит легкий механический удар с определенной частотой. Сила удара и частота подбираются с таким расчетом, чтобы тактильные ощущения при длительной вибростимуляции были достаточно комфортны и не подвергались адаптации. С помощью вибротактильной матрицы можно создавать пространственные узоры тактильных ощущений, которые мы будем называть паттернами. Паттерны формируются с помощью телевизионной камеры. Интенсивность вибротактильного удара кодирует яркость в соответствующей точке пространства. Проводя аналогию с телевидением, можно сказать, что изображение с телевизионной камеры подается не на экран электронно-лучевой трубки, а на поверхность кожи испытуемого.
Первые впечатления испытуемого, снабженного такой системой, сводятся к ощущениям щекотки. Однако спустя некоторое время это переживание сменяется отчетливым ощущением конфигураций, задаваемых матрицей. Испытуемый начинает отличать вертикальную линию от горизонтальной, возникает способность опознавать некоторые элементарные фигуры. Наиболее важная особенность этих ощущений, которая проявляется после некоторого периода адаптации, состоит в том, что они перестают переживаться как тактильные ощущения, локализованные на границе тела и окружающего пространства, а объективируются и выносятся вовне.
Большой интерес представляют записи аспиранта философского факультета Нью-Йоркского университета Гварниеро, слепого от рождения, который в течение трех недель адаптировался к тактильному «зрению»1. Прежде всего, обращает на себя внимание та настойчивость, с которой он подчеркивает «нетактильный» характер переживаемых образов. «Хотя стимулировалась лишь соматосенсорная кора», — пишет он, — «тем не менее переживаемое качество ощущений никак нельзя назвать качеством, присущим тактильным ощущениям. Вместо того, чтобы вводить новое слово, или употреблять такие слова, как «осязание» или «прикосновение», я буду пользоваться словом «видеть» для описания того, что я ощущал»2. Записи Гварниеро во многом напоминают дневники самонаблюдений, которые вели испытуемые в экспериментах с хронической адаптацией к оптическим трансформациям. Они представляют систематический отчет о том, как происходило перцептивное научение в этой ситуации, т.е. как восстанавливалась способность адекватно воспринимать предметный мир.
Дата добавления: 2020-01-07; просмотров: 109; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!