Михаил Черняк. «Возможность ЛГБТИ-аффирмативного дискурса в Православной церкви: сложности и перспективы»



Автор более-менее верно излагает тезисы (с. 160-167) православного мировоззрения (хотя и не соглашается с ними).

«Некоторые православные сообщества проповедуют преодоление гомосексуальности, хотя не существует никакого подтверждения, что усилия по изменению сексуальной ориентации человека когда-либо были успешны» (с. 161). А вот это ложь! Античный философ Платон в «Законах» честно признается, что в юные годы был подвержен гомосексуальному пороку, но в зрелые годы преодолел и теперь считает его мерзостью. Мне лично известно два случая полного исцеления от этого порока, причем, в обоих случаях – счастливая семья. В одном из двух случаев я являюсь тем священником-исповедником, который помог извращенцу понять всю мерзость его пути и ощутить красоту естественного секса с женщиной. Кратко: исповедующийся мне человек был в «союзе» с другим извращенцем в течении 7 лет, в итоге после обращения их обоих к Церкви один все-таки смог преодолеть свою порочную страсть, сказал, что «наконец таки обрел свою подлинную природу», женился. Сейчас у них 5 детей. Второй, увы, впал в депрессию и пытался покончить с собою, но «Скорая» прибыла вовремя. После реанимации прошел курс реабилитации от суицидного синдрома в психлечебнице. О дальнейшей его жизни мне ничего неизвестно. Итак, я не утверждаю, что всех можно изменить (даже Богу спасти всех не удается – иначе не существовало бы ада). Но я свидетельствую своей пастырской совестью, что разговоры о том, будто извращения в ориентации непреодолимы – это ложь.

«Несмотря на то, что сам Христос говорил о награде на Страшном суде для тех, кто помогал менее благополучным, православные подчас с пренебрежением относятся к якобы западной традиции социальной ответственности и социального служения Церкви. Строительство справедливого мира и вклад в счастье других людей здесь и сейчас представляется им отступлением от истинного призвания Церкви – прославления Бога» (с. 162-163). Боюсь, автор исказил представление Церкви по этому вопросу. Христос говорил о том, что отдельная личность на личном уровне обязана помогать ближнему – это дела любви, к которым Христос через Церковь призывает всех христиан постоянно. А вот «социальная справедливость» это утопия, к тому же Церковь действительно не от мира сего, а потому, когда какие-то ее истины берутся на вооружение «миром сим», то выдернутые из живой ткани Тела Христова эти тезисы непременно подвергаются порче и извращению. Именно поэтому Церковь не верит в возможность осуществления «христианских идеалов» вне Церкви, вне живого богочеловеческого организма – в секулярном пространстве. Евангелие дано в Церкви и среда его реализации в жизнь – Церковь, а не секулярная среда. А потому и осуществление любого идеала евангельского реально только во Христе и во имя Христа, а не во имя проклятых секулярных «прав человека». Христиане уважают человека больше, чем люди мира сего, потому что мы уважаем человека как Образ Божий, т.е. наше уважение к человеку имеет религиозное содержание. Но если сам человек обезбоживает себя и свою экзистенцию, секуляризирует свою жизнь, то он теряет право на уважение к себе как к Образу Божьему. А значит, в глазах христиан, такой человек справедливо считается «как скот бестолковый» (Пс 48:13,21). И хорошо если у человека, в конце-концов, хватает смирения и смелости осознать, что его прошлая жизнь была скотством, и сказать об этом с пророком: «тогда я был невежда и не разумел; как скот был я пред Тобою» (Пс 72:22). Но современная культура научила человека гордиться своим скотством, своей утратой богообщения. Сконцентрировав себя на «светских ценностях», не ждите к себе уважения со стороны религиозных людей.

«Ценность личного выбора, основанного на праве самостоятельно определять свой путь и самого себя, размывается на фоне соборности – православной традиции коллективизма как основы принятия решений и устройства общества» (с. 163). И здесь автор недостаточно верно излагает церковное восприятие мира. Начнем с того, что ни так наз. хомяковская «соборность», ни «коллективизм» к подлинной церковности не имеют отношения. Скорее следовало бы говорит не о доминанте коллектива, а о принципе Церковности как ретрансляции живого опыта богообщения и Откровения, а личные решения следует принимать в свете Откровения.

«Общая картина рисует нам Церковь, которая абсолютизирует традицию, ориентируется лишь на прошлое, доверяет только отцам Церкви, отвергает все современное, гнушается прогресса, науки, психологии, обесценивает личный опыт, игнорирует сексуальность в природе человека, думает лишь о соборах, иерархии, структуре, обслуживает интересы государства. Можно ли сказать, что Церковь сводится к вышеперечисленному?» (с. 165). А вот тут автор прибегает к подлой манипуляции: он отождествляет развитие только с исповедуемыми им принципами и исключает как раз тот самый плюрализм, о котором так много кричат либералы. «Левым» следует понять, что «правые» – это далеко не всегда застрявшие в прошлом веке консерваторы. К примеру, израильского ученого, практикующего гея-атеиста Юваль Ной Харари едва ли у кого-то повернется язык назвать «застрявшим в прошлом веке маргиналом». Однако он честно и без лицемерия показывает все изъяны той глобалистской цивилизации, которой поёт восторженные гимны Михаил Черняк. «Левым» следовало бы научиться слушать критику «справа», а это значит, отказаться от своих стереотипов и клише, делящих всех на два лагеря: «прогрессистов» и «мракобесов». И то, в чем вы обвиняете нас, мы возвращаем вам: Именно вам «не знакомо слово взаимопонимание; именно вы не желаете слушать никаких голосов извне» (с. 165). Потому что вы слышите только себя и тех, кто потакает вашим страстям и порочным наклонностям.

«Желание понять партнера по диалогу, пройти с ним лишнее поприще – скорее либеральная черта. Поэтому именно либеральным силам нужно научиться говорить на языке Церкви и связать свои аргументы с базовыми концепциями православного предания и богословия. Развивать диалог и открывать новые пространства для диалога можно, лишь работая изнутри церковных представлений» (с. 165-166). Да, сатана тоже пытался разговаривать с Иисусом словами Писания, используя «библейские представления». Черняк никак не моет понять, что словесные одежки останутся фальшью при глубинном различии мировоззрения. На заре христианства христиане пытались говорить со своими братьями иудеями на языке общих богословских понятий. Не договорились! Черняк никак не хочет понять, что любой такой диалог предполагает навязывание одной стороной своих мнений другой. Если я всем своим существом воспринимаю гомосексуализм как мерзость, никакие открытия генетиков не переубедят меня и не изменят моего восприятия реальности, моего внутреннего мира. Боюсь, гомосексуалистам придется отпочковаться от Православия и создать какую-то свою религиозную традицию. И по мере углубления диалога мы видим, что наши с вами пути расходятся.

«Можно сказать, что для восточнохристианского богословия характерна апофатика(рассуждения о Боге в категориях отрицания), тогда как западное богословие носит катафатическийхарактер (то есть говорит о Боге в утвердительных выражениях). Таким образом, для западной традиции важно классифицировать, определять, описывать Бога и духовные вопросы рациональным и позитивным языком» (с. 167). Разделение западного и восточного методов богословствования – миф, выдумка «парижан».

«Не все запрещено из того, что не разрешено явным образом. Даже если мы не знаем, как разнообразие сексуальных ориентаций и гендерного самовыражения укладывается в изначальный Божий замысел, это не значит, что оно греховно и существует вопреки Промыслу Божию» (с. 168). А тут автор лицемерит! Он прекрасно знает, что гомосексуализм не только не разрешен, но и «очень даже явным и четким образом» запрещен.


Дата добавления: 2020-01-07; просмотров: 181; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!