Роскошь общения с любимой бабушкой Гульфарван
По утрам я просыпалась от какого-то звука, наподобие жужжания большого шмеля. Оказывается, это соседки приходили к бабушке, чтобы пропустить молочко через сепаратор, и каждая из них оставляла по чашке сливок для меня.
После завтрака мама с сестрой быстро исчезают: гостят у своих бесчисленных подруг, которых бабушка приглашала за большой стол на второй день нашего приезда – «кунак курсату», вот теперь они дают ответный обед. К долгому отсутствию мамы я отношусь негативно, начинаю ныть, надоедаю бабушке. Она (вот умница!) мне говорит, что меня с ними «нарыш» (нарочно) не пустила, потому что хочет идти со мной в лес по ягоды. «Урманга елакка барабыз, дидем, нарыш жибармадем». А березняк-то начинается после её картофельного поля, только по мостику через небольшую речку перейти и по пологому склону на зелёной поляне вплоть до берёзовой рощицы не ленись, собирай крупную, душистую, необыкновенно вкусную клубнику! В руках у меня корзиночка, но дно долго не покрывается ягодами – я её собираю в рот безостановочно. У бабушки корзинка побольше моей, но она уже полна доверху, тогда она начинает собранные в горсть ягоды класть в мою корзиночку, наполнив которую, мы возвращаемся домой. Тут, пока закипит самовар, бабушка сажает меня за стол, насыпает в тарелочку с «золотой каемочкой» (сохранились от богатого деда-купца) и рядом ставит чашечку с утренними сливками, успевшими в погребе загустеть, и кусочек ржаного хлеба! Ну как тут было не наесться (почти как у Крылова «не напиться»)! Вечером я у ворот встречала стадо. Корова безошибочно находила свои, и громким «Му-о-у!» возвещала о своём возвращении. Бабушка выбегала с ведром воды, поила её, потом промывала её вымя и начинала доить. Это зрелище поражало моё воображение. Как это бабушка не боится того, что корова может её боднуть своими рогами за то, что она отнимает у неё молоко, а не оставляет её телёнку? Подоив ещё двух или трёх коз, она бросает корм овцам, многочисленным курам, уткам и гусям. Последних я боюсь до потери пульса: они злобно шипят и, говорят, больно кусаются.
|
|
|
Несколько раз за время нашего пребывания у бабушки к нам приезжал дедушка, который жил с молодой женой на хуторе близ большого русского села Ямаши. Он привозил с собой сотовый мёд (у него была большая пасека), сметану и ещё какие-то вкусности. Но я относилась к нему как-то насторожённо, без особых чувств, наверное, не испытывая к нему даже сотой доли той любви, которую я питаю к бабушке. Детское сердчишко оказалось чутким и по-своему реагировало на несправедливость, он испытывал неловкость, сдерживал себя, чтобы не задушить меня в своих любящих объятиях. Как ни старалась бабушка заставить меня приблизиться к нему, я этого не сделала (теперь-то каюсь!). Посидев с часик, дедушка уезжал восвояси.
|
|
|
Приходили многочисленные родственники (полдеревни состоит из Мустафиных и Иксановых), расспрашивали о житье-бытье в чужих краях, восхищались шелковыми нарядами мамы и Сажиды.
Кто-то, не стесняясь, вымогал мамино платье из бархата, она тут же сделала ей этот роскошный подарок. Они удивлялись тому, что я, такая маленькая, хорошо говорю по-русски, уже читаю и пишу, ношу дорогие, красивые платьица, в то время, как девчушки моего возраста даже не то что ситцевые, холщовые носят бессменно круглый год. Я давай раздавать свои, следуя маминому поступку. И была безмерно счастлива оттого, что могла порадовать какую-то деревенскую девочку, которая будет моё платье одевать только в праздники или в дни сабантуя.
Сабантуй
Папин брат, сводный по матери, родной по отцу, дядя Файзулла приезжал за нами в качалке – тарантасе, чтобы повезти нас на сабантуй в Больше-Устьикинск (Олы Ыктамак) – село на устье реки Ык (Ик), которая протекает по северу Башкортостана.
Затаив дыхание, я следила за скачками, отчаянно хлопала ладошками, когда награждали победителей, боялась за смельчака, что он упадёт со столба, по которому лазает за сапогами. Наверное, громче всех раздавалось «ура!» из моего «горлышка». Откуда-то привезли на продажу мороженое, за ним была тут же большая очередь: ведь это было такое редкое лакомство! Я, конечно же, съела несколько порций. А утром проснулась в жару, с соплями, кашлем и хриплым голосом. Бабушка ругала своих дочерей за недосмотр за ребёнком, а я заступалась за маму. Сколько себя помню, её никто никогда не ругал. Папа так в ней души не чаял, а тут ей досталось от матери, и она неловко себя чувствовала перед матерью, и даже у меня просила прощения...
|
|
|
Бабушка отпаивала меня чаем с душицей, мёдом, хлестала берёзовым веником в бане, так что на третий день от моей хвори не осталось никакого следа. Быстро пролетели незабвенные дни - такие радостные, полные доброты, любви и обожания. Но наступил дождливый август, и пора собираться в обратный путь. Как мне стало известно, оказывается, мы приезжали за приданым тёти Сажиды, свадьба которой должна состояться в ноябре 1936 года в Пахта-Абаде, а с 1 сентября начинается работа учителя в школе. Прощание было долгим, тягостным, со слезами, с экспромтом сочинёнными песнями о разлуке, казалось навсегда.
|
|
|
Каруманны уткэн чакта
Толке тоште каршыма,
Толке тошмаде каршыма, -
Мон тоште яшь башыма.
Каурманны чыккан чакта
Бер карадым каерылып.
Карамас идем кайрылып, -
Анкам калды аерылып.
Бабушка недомогала, поэтому речи о предстоящей свадьбе Сажиды-апа не было до самого нашего отъезда. Предчувствия нас не обманули - любимая моя бабушка Гюльфарван скончалась 10 февраля 1937 года, в день столетия со дня кончины великого Александра Сергеевича Пушкина, чьи стихи я ей вдохновенно читала.
Возвращение домой, в Андижан
Нас встречать папа приехал в Андижан и удивлялся обилию тяжёлых тюков багажа: ему, оказывается, было невдомек о цели нашего вояжа - тётя боялась распространяться о предстоящей свадьбе, то ли она не была уверена, что мать благословит её брак с самаркандским узбеком Заиром Хафизовым, директором школы, где она работала, то ли думала, что кто-то может сглазить. Но и бабушка не стала препятствовать её выбору, тем более что гарантом порядочности и серьёзности жениха выступала не только моя мама, но и я замолвила слово, что тётин жених – «новый узбек», которого мы с папой очень любим. «Заир абыйны яратам, потому что ул янги узбек». (У него была шелковая рубашка, одевался по-европейски, окончил Самаркандское педучилище). Мы с мамой способствовали тому, что бабушка чрезмерно расщедрилась, кроме скатерти, полотенец, нескольких комплектов постельного белья, тётя получила два персидских ковра, по два сервиза столовой и чайной посуды. (Откуда сие богатство, скажете вы? Так ведь наш дедушка Мустафин Магафур Муфлихунович был купцом какой-то гильдии. Когда в 20-е годы к деревне приближались колчаковцы, наш предусмотрительный дедушка закрыл свою лавку, а товары сумел припрятать в надёжное место.) Командиры беляков остановились у него на постой и заставили обеспечить их лошадей фуражом. Вскоре наступавшие силы Красной Армии под командованием Блюхера стали теснить колчаковцев, те обратились в бегство. С красным знаменем, с хлебом-солью дедушка встречал бригаду Блюхера, принял у себя командиров. Вместе со своим другом Ивлеем Садыковым, примкнув к красноармейцам, участвовали в освобождении политзаключённых из Александровского централа (в сторону Томска или Иркутска). Они также участвовали в боевых действиях, показали себя храбрыми и смелыми, что дедушка получил благодарность лично от Блюхера, домой Мустафин Магафур вернулся в статусе «красного партизана», что давало право его детям получить бесплатное образование: Сара и Ахматнур окончили Свердловское педучилище, Марьям и Сажида – Месягутовское педучилище, а Халифа училась в Уфимском ИНО (Институте народного образования). А сам Мустафин М.М. в течение многих десятилетий заведовал отделом заготпушнины.
За окном вагона
Когда мы возвращались домой на поезде, мама спрашивала, понравилось ли мне гостить у бабушки, и где лучше: у неё жить или дома? Я тут же ответила: «Если бы папа был с нами, я бы жила в деревне, у бабушки». Я делилась своими впечатлениями: у бабушки весь двор был покрыт зелёной травой, как ковром, можно было бегать босиком, сидеть, играя в куклы, наблюдать, как она зорко следит за тем, чтобы куры, утки и гуси находились в специально отведённой для них части двора, и чтобы здесь эти птицы не гадили... Я также любила рассказывать маме о том, как мне было радостно, когда к нам приезжал дядя Талгат – самый младший в семье, он жил, как все говорили, на два дома: то у дедушки на хуторе, то у бабушки, и всегда говорил, что приехал потому, что соскучился по «анкай» - по маме. С ним было очень интересно, я даже не замечала отсутствие мамы с тётей. Талгат-абый научил меня играть в шашки, из ивовых прутьев плести корзинки, вырезывать фигурные трости. Он так задушевно пел «Раскинулось море широко», играл на гармошке и, чего греха таить, на досуге учил меня играть в карты – «в дурака», не забывал чем-нибудь вкусненьким меня угощать, если бабушка тоже уходила к своим сёстрам по каким-нибудь делам (а их у неё было шестеро!).
В то же время я очень мало виделась со старшим дядей Ахматнуром. Я просыпалась – его уже не было, он возвращался – я уже спала. Только из слов бабушки и Талгата я получала информацию: он комсомолец, активист, участник художественной самодеятельности (это я сейчас по-современнонму обозначила, а бабушка говорила: «Сахнада уйнай», - «Играет на сцене»). В свободное время Ахматнур засиживается в избе-читальне, готовится к поступлению в Свердловское педучилище, хочет стать учителем, как Давлетша Еникеев, много лет проработавший в нашей деревенской школе, давший многим своим ученикам путевку в жизнь и снискавший всеобщее уважение, непререкаемый авторитет и добрый пример для подражания.
Дядя Ахматнур поступил и окончил выше названное училище и в родной деревне работал учителем русского языка. Его выпускники всегда с благодарностью отзывались о строгом, но справедливом наставнике, о его требовательности, что было им на пользу: после семилетки все разъезжались про разным учебным заведениям (техникумы, училища, вузы) Челябинска, Свердловска, Уфы и получали образование по способностям и по призванию, ибо при поступлении не было проблем со сдачей экзамена по русскому языку. (Прошу прощения у читателя за этот небольшой экскурс в историю жизнедеятельности любимых и близких мне людей.)
За окном вагона синеют волны Аральского моря. На остановках мама выбегает за покупками вкуснейших копчёных лещей, кур, изделий из разноцветных ракушек, теперь уже для моих подружек, в качестве сувенира из далёких стран. Есть фраза «мозар басты» - смысл её заключается в том, что гостинцы и подарки, привезённые из нездешних мест, а издалека, считаются священными, так как по пути следования могли видеть могилы, мавзолеи великих людей, да и, возможно, погосты простых смертных людей. Поэтому свято чтились такие преподношения и принимались не только с благодарностью, но и сопровождались краткой молитвой с пожеланием добра, здоровья, благополучия и благоденствия дарующему. Не это ли уроки нравственности!
Глава VI
Наши земляки
Наше пребывание в гостях у бабушки в какой-то мере всколыхнуло настроение односельчан. У многих появилось непременное желание уехать в Среднюю Азию. Тем более что мама уговорила папину сестру, Халима-аби, которая согласилась быть помощницей ей по хозяйству: ведь мои родители были заняты на своей службе, а я оставалась без присмотра, часто болела и пропускала «занятия» в детском саду (это слова Халимы-аби). Считалось, что с нами там проводятся «занятия» - не только игры, но и рисование, лепка, вырезание из цветной бумаги гирлянд для ёлки, игрушки из яичной скорлупы и многое другое. А Халима-аби достойно заняла свою нишу в доме, всем заправляла и управляла – и мы все обязаны были ей безоговорочно подчиняться. Как потом я это вычислила, эти «стрелы» воспитательного метода были направлены в мой адрес, чтобы я не капризничала и во всем ей повиновалась, как это делают мой папа и моя мама. Подчеркивалось их послушание. И потекла река нашей жизни спокойно, без подводных камней и рифов, в полном взаимопонимании и взаимоуважении. Только когда Халима-аби водила меня в баню и нещадно тёрла мою спину, я почти кричала от боли, а она возмущённо ворчала: «До чего довели ребенка, не следят за её питанием, сущий «исклит» («скелет»). Я категорично возражала: «Не-ет, я не скеле-ет!» Других поводов ей противоречить у меня не было.
Не заставили себя долго ждать те родственники, соседи, просто земляки и хорошие знакомые, желающие испытать счастье вдали от родных мест, где начиналась новая жизнь.
Семьи, что победнее, безлошадные и не имеющие сельхозинвентарь, в колхоз записываться не спешили. Те, что побогаче, не желали быть тружениками коллективного хозяйства. Наскоро распродав свою скотину и домашний скарб, они приехали к нам, надеясь на помощь моих родителей. А проблема была в том, что у них не было паспортов.
Первая пара, что «осчастливила» нас своим приездом, это был мамин дальний родственник, даже не берусь вычислить, по какой степени «...юродный брат» Мустафа-абый с женой Ханифой, пока бездетные, но с гармошкой – главное его достояние. В деревне он был знаменит как гармонист, непременный участник всех свадеб и празднеств; недосуг ему было заводить скотину, кормить и ухаживать за ней, да и жена заводная, под стать ему, неохоча горбиться на скотном дворе, певунья и плясунья, также востребованная частушечница на вечерних посиделках сельской молодежи или напарница мужа на свадьбах. С их приездом наступил конец нашей спокойной безмятежной жизни. Их беззаботное веселье передавалось всем нам, потому что невозможно было удержаться от хохота: как из рога изобилия, из уст дяди Мустафы сыпались шутки-прибаутки, пословицы и поговорки, смешные бытовые сценки в одном лице он так мастерски изображал, что мама с папой безошибочно угадывали прототипов его сценических персонажей. Оказывается, у всех односельчан из поколения в поколение передавались клички – псевдонимы, родоначальниками которых были предки, не знай, какого века; вот ведь как умели припечатать! Может, следующее поколение и не заслуживало этой клички, но оно всё равно было её носителем: Ахмай-сукыр (слепой), Садырттин-таз (плешивый), мой прадед Муфлихун – муштикай (никто не мог перевести его кличку), Нурттин – каракойрык (чернохвостый горностай); если тёзки имели одинаковые имя, то их отличали по кличкам: кажа Кавый (козел), Кавый-шаян (шалун, а вообще-то нарушитель спокойствия), Камиль-тасрык (пучеглазый, Рината дедушка), Гайфулла-сагатче (мой прадед по отцу, часовщик, он был в плену в Германии и привез часы)... Этих кличек на моей памяти было бесконечное множество, но с годами многое позабылось, стерлось.
Хорошо помню, как проходили вечера в нашем большом доме, вмещавшем всех гостей, приехавших из России в поисках счастья. Днём я была в детском саду или во дворе с многочисленными детьми из соседних домов, общаясь на русском, татарском, узбекском. таджикском и армянском языках. Играли мы в «красных и белых», разбившись в две команды. Мальчишки дрались за роль Чапаева, и никто не хотел быть командиром белых, тогда проводили жеребьёвку, и хочешь-не хочешь, выполняй роль, которая тебе досталась. Любили играть «в лапту», «в чижика», «в кондолы» «В гуси-гуси» (Гуси-гуси, га-га-га, Ну летите, да-да-да), В «классики» , в «третий лишний». А самое любимое времяпрепровождение, это когда мы, стоя в кругу, хлопали дружно в ладоши, а один из выдернутых из круга «заказывал музыку», мы пели, а он плясал узбекский танец. Мы напевали мелодию «Андижанка», потом «Асса», слова которой до безобразия ничтожны, но мы же горланили: «Ас-са, Ас-са, ты меня не бойся, я тебя не укушу, ты не беспокойся!» Тут же на эту мелодию неизвестно кем придуманную песню, исполняли в такт, хлопая ладошками: «Базар большой, кукуруз миного, русский барышень идет, дайте ей дарога!» Мы- то знаем, что слова исковерканы, но не исправляем, а то не получается складно. Кто-то постарался «обогатить» наш репертуар, тут на «конкурс» кто лучше изобразит Чарли Чаплина: «Я усики не брею, большой живот имею, хожу по ресторанам и шарю по карманам...» и прочая дребедень...
Больших трудов стоило бабушке Халиме или одной из тёть, свободной от школьных уроков, оторвать меня от игры, чтобы накормить обедом или ужином. Я не любила эти часы приёма пищи. Была худенькая. В чём душа держалась!? Все ребята меня дразнили «доходягой», говорили, что я не родная дочь и поэтому меня отец с матерью не кормят. С безудержной радостью я бежала навстречу маме с папой, когда они возвращались с работы, брала их за руки, они меня приподнимали и раскачивали, как на качелях, я громко хохотала, подпрыгивала, доказывая всем, что я самая счастливая, единственная, любимая дочь своих родителей. Втроём входили в дом: у папы на правой руке дыня или арбуз, а у мамы – что-то из сладостей к чаю (ведь в доме гости!) Папа пропускает мясо через мясорубку, попутно хваля мясника за хороший кусок говядины, который тот ему отвесил. Мама священнодействует над тестом, после заправки фарша солью с перцем все садятся вокруг большого стола и дружно лепят пельмени (даже мне разрешают принять участие в дружном коллективном деле). Увлечённая этим занятием, я не замечала, как взрослые для розыгрыша в кружочки теста клали вместо мясного фарша десятикопеечную монету, крутое тесто, миндаль, уголь, кусочки жгучего красного перца; каждый из этих «подкидышей» имел определённый смысл: если на зуб попадёт монетка – к богатству, уголь – быть шахтёром, миндаль – сладкоежка и так далее. И всё это во время ужина сопровождалось гомерическим хохотом. В процессе лепки Халифа-анкай своим чудесным голосом начинает запевать любимую мелодию и вскоре такой слаженный хор получался, когда к женским голосам подключались мужские...
Карурман шаулый,
Йоракляр ярсый...
Немыслимое количество пельменей (лепили-то почти пятнадцать человек) готово к варке. За приготовлением над огромным казаном следит Халима-аби – непревзойденная кухарка. Что бы она ни приготовила, всё было необыкновенно вкусно, моментально всё съедалось, но варку пельменей она никому не доверяла, и все пельмени до единого целенькие, укладывались в большое блюдо и выставлялись на середину стола. С блюда каждый отбирал себе в свою тарелку, а бабушка уже несла вторую, третью партию (народу-то сколько за столом, почти два десятка!)
После ужина дядя Мустафа брал в руки свою двухрядку – и начинался домашний концерт. Пели песни весёлые, потом грустные, минорные. Чаще всего звучали песни «Кара урман», «Минзаля», «Шахта», они соответствовали ситуации, в которой оказались. Смысл песни «Кара урман» (в моей интерпретации!) таков: «Чтобы преодолеть путь через дремучий лес, нужны хорошие лошади, а чтобы пережить лихолетье, нужно иметь верных, надёжных друзей». Это сейчас ко мне пришло осознание того, что таким образом наши гости выражали свою ностальгию, скучали о родине, об оставленных там родственниках, и неизвестно, что их ждёт в будущем.
Кита казлар, кита казлар,
Кита казлар Себерга.
Алля мин да китим микан
Шул казлар менан берга?..
Женщины всхлипывали, рукавом вытирали глаза. И, чтобы разрядить обстановку, папа берет инициативу в свои руки. И говорит музыканту: «А ну-ка, сыграй плясовую, ведь моей дочери скучно слушать ваши грустные песни, а она же у меня хочет быть артисткой, пусть покажет, как она умеет плясать.» В пляс потом пускались все, как бывало на деревенских вечеринках: плясун или плясуны, «откатав» свой номер, в круг, вместо себя, выводили по своему выбору следующего, получалось что-то вроде конкурса – кто лучше и больше всякие коленца выводит. Наконец, дядя Мустафа резко обрывает игру: рука устала. «Гармонист забастовал, а то мы бы показали вам пляс!» - хвастались те, кто не успел отличиться. Возбуждённые, в испаринах, обмахиваясь кто чем, пытаясь отдышаться, усаживались за стол и сгрызали большие горки семечек., а потом Халима-аби заносила огромный кипящий самовар, и все с большим удовольствием принимались за чаепитие. Спать ложились далеко за полночь. Утром на работу уходили мама с папой, а гости вставали, наверное, ближе к обеду, сами не зная, завтракают или обедают, после чего отправлялись группой или парой в «центр» - в магазинах глазели на товары, удивляясь их многообразию, на базаре – обилию фруктов и разных плодов по сказочно дешёвым ценам. Среди двух десятков взрослых людей я была единственным ребенком – и каждый из них ублажал меня своим вниманием, с базара приносили «диковинные, ранее не видимые, не слышимые фрукты, боялись есть инжир: его семечки напоминали белых червячков – «корт кебек», и не зная об этом, они возмущались, что на рынке нет проверяющих качество продукции: «корт саталар!», боялись заразиться, подхватить какую-нибудь заразу, чтоб уж совсем не быть в накладе (а я смеялась!) , выковыривали этих «червячков», пока мама или папа не продемонстрировали им, как надо их есть, ведь в этих семенах инжира самый божественный смак! Потом долго подтрунивали над «бдительными» горе-чревоугодниками.
Сезон инжиров и персиков недолог, вот они, в основном, и налегали на них. Кроме сладостей, они, гости, наши постояльцы, одаривали меня разными игрушками, и кукол у меня было штук двадцать. Ханифа-апа помогала мне их обшивать, кроила платьица из обрезков от маминого летнего гардероба, учила держать иголку, вдевать нитку и делать разные стежки. Советовала не вдевать длинную нитку, в процессе шитья такая нить часто путается, начинаешь развязывать узелок, нитка рвется. Из своих запасов русской мудрости она мне часто повторяла: «Длинная нитка – девка ленива», так что навсегда отбила у меня охоту вдевать длинную нитку. Эти куклы у меня долго не задерживались: как пришли, так и уходили. Когда меня приглашали на дни рождения, я подругам дарила куклы. Мама меня стыдила, говоря, что, во-первых, дареное не дарят, а во-вторых, могли на меня обидеться дарители, сочтя, что я пренебрегла их подарками. Я стала более понятливой после таких уроков этики и старалась не повторять своих ошибок. Нух абый говорил: «Безнен Элизамы? Безнен Элиза – Ленингалава!» Иногда шутник он был невиданный: «Итагенне зур итеп ач, тебе деньги посыпятся».
По воскресеньям папа готовил плов, а мама накрывала стол, который изобиловал разнообразной снедью: закусками, винами, водкой, сладостями, выпечкой для «больших начальников». Это приглашались на большое угощение начальник паспортного стола, милиции, еще какие-то руководители разных, нужных ведомств, с которыми велись переговоры о трудоустройстве наших гостей, родственников, естественно, предварительно уже обеспеченных нужными документами, главным образом паспортами. Им как-то удавалось получить неплохую должность, так как были грамотными. А это прежде всего заслуга сельского учителя Еникеева Давлетши, о ком я мечтала рассказать всем, всем, и нынешним, и будущим.
Дата добавления: 2019-11-16; просмотров: 221; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!