НАСЛЕДОВАНИЕ В РОДУ ТИМУРИДОВ
Тимур, конечно, был фигурой, о которой судить трудно, но личности его потомков говорят в его пользу: не то чтобы среди них не нашлось бездарных и даже дураков и сумасшедших, как Халиль или Мираншах, но многие были в том или ином отношении великими людьми, как Шахрух, Улугбек, Байсонкур‑мирза, Хусейн Байкара, Бабур. В его пользу говорит и расцвет того, что назвали Тимуридским возрождением.
В противоположность детям Чингис‑хана дети эмира Тимура отнюдь не были военными гениями, и ни один не продолжил его дело – совсем напротив, они позволили ему потерпеть крах, и только через сто лет последний отпрыск его рода, завоевав Индию, восстановил на чужой земле империю Тимуридов. Великий эмир умер в начале 1405 г. Менее чем через десять лет всё или почти всё, что он разрушил, было восстановлено. В 1405 г. мамлюки вернули себе Сирию, Ахмед Джалаир снова обосновался в Багдаде, а кара‑коюнлу Кара Юсуф (1389‑1420), скрывавшийся в Анатолии, а потом в Египте, возвратился в Тебриз. В 1413 г. полностью воссоздали свою империю османы, так что в 1453 г. они смогут взять Константинополь. В 1414 г. афганец Хизр‑хан, которого Тамерлан оставил наместником Индии и который тогда управлял только Пенджабом, вновь взял Дели, основал династию Сайидов – названную так потому, что её основатель претендовал на происхождение от Пророка, – и восстановил мусульманский султанат, вновь подняв факел Туглаков, которых Тамерлан когда‑то сокрушил собственными руками. Даже Золотая Орда, казалось, появилась снова, коль скоро в 1408 г. она могла потребовать от русских выплаты дани. На самом деле её воскресение было иллюзией. У неё началась агония. Около 1430 г. Крым, огромная территория на севере полуострова, который носит это название сегодня, объявил независимость (но в 1475 г. ему придётся признать османский протекторат), а вскоре, в 1445 г., его примеру последовала и Казань. Что осталось детям великого завоевателя? Согдиана и Иран, причём последний уже потерял целостность, утратив Азербайджан, и по большей части вскоре сам уйдёт из их рук. Более тотального поражения ещё никто никогда не видел. И ведь это было только начало.
|
|
|
Мы видели, что Тамерлан не умел возводить прочные постройки. С его империей дело обстояло так же, как с его архитектурой. Она была впечатляющей, блистательной, колоссальной, но не рассчитанной на долгое существование. Рассказывают, что в самаркандской мечети Биби‑ханым кирпичи начали падать на верующих, едва она была открыта. В его империи на головы его детей рухнул весь свод имперского здания.
Судьба его наследия была трудной. Наследником своей державы он назначил внука Пир Мухаммада. На престол вступил другой внук – Халиль. Он был молод, красив, обворожителен, но влюбился в женщину по имени Шад‑Мулк и оставил ей всю власть, чем она не преминула воспользоваться. Шад‑Мулк опустошила казну, назначала на высшие посты своих бывших слуг и даже раздала жён покойного эмира вельможам. Это вызвало скандал. Шахрух, младший сын Тимура, не любивший ни войны, ни власти, ни политики, но честный и справедливый, счёл, что должен вмешаться. Он покинул Герат, где жил в религиозном ордене, в атмосфере благочестия, низложил племянника и короновался вместо него (1404‑1447). Он перенёс столицу в город, откуда пришёл и который, кстати, был менее удалён от центра, чем Самарканд, а последний оставил своему сыну Улугбеку, будущему астроному, которому тогда было девятнадцать лет. Шахрух занялся восстановлением финансов и вновь установил порядок в своём окружении, но не мог выправить ситуацию на западе.
|
|
|
Эти события сделали её ещё хуже. Брат Шахруха Мираншах и его сын, правившие в Западном Иране, тщетно пытались дать отпор туркменам. Они добились лишь того, что в 1408 г. их убили. Это позволило кара‑коюнлу избавиться от Ахмеда Джалаира и аннексировать в 1410 г. весь Ирак, а в 1419 г. Султанию и Казвин... Скажем сразу, что Улугбек (1447‑1449), сын и преемник Шахруха, был ещё менее способен вести войну, чем отец. Он жил в звёздах. Кстати, он царствовал очень недолго и в конечном итоге был убит собственным сыном. Последовало три года анархии, ничего не исправившей, а потом на престол вступил сильный человек – Абу Саид (1452‑1469). Но он пришёл слишком поздно и в слишком сложный период.
|
|
|
ТУРКМЕНЫ, УЗБЕКИ, АФГАНЦЫ
Джаханшах (1439‑1467), пришедший к власти в государстве кара‑коюнлу через девятнадцать лет после смерти Кара Юсуфа, во всех отношениях был великим государем – просвещённым монархом, хорошим поэтом, писавшим по‑тюркски и по‑персидски, любителем искусства, покровительствовавшим Тебризской школе живописи. В своём городе он оставил по себе бессмертную память в виде Голубой мечети (завершённой в 1465 г.). Хотя реставрации несколько лишили её красоты или, скорей, силы эмоционального воздействия, она сохранила за собой важное место в исламском искусстве благодаря декору из поливной керамики, одному из прекраснейших в Иране, на удивление близкому к декору тимуридских памятников в Согдиане и Хорасане. Джаханшах был не только меценатом, но и честолюбцем. Он не раз осуществлял широкое наступление на Иран, завоевав Шираз, Исфахан, Керман. Он даже вступил победителем в Герат, и Абу Саид был вынужден подписать тяжкий мир, лишавший его западной части царства. Границу между обоими государствами на севере провели через Семнан, на полпути между Реем и Дамганом.
|
|
|
Если тимуридский суверен пошёл на этот мир, то потому, что ему приходилось считаться с другой угрозой, со стороны новой силы, возникшей в степях ещё до того, как он взошёл на трон. Она сформировалась в уделе, который Чингис‑хан когда‑то отдал одному из внуков – Шибану, сыну своего старшего сына Джучи, а именно на землях к востоку и юго‑востоку от Урала, на территории, границы которой были нечёткими и где кочевали племена, подвергшиеся тюркизации. В середине XIV в. они приняли название узбекцы («Истинный господин»), которое со временем трансформировалось в «узбеки», и здесь мы будем пользоваться этим термином, хоть он и анахроничен. Через сто лет, в основном благодаря распаду Золотой Орды, эти племена под властью Абу‑л Хайра (1428‑1468) усилили своё могущество и прочно утвердились до самых берегов Сырдарьи, оказывая нажим на Тимуридов. Последние имели все основания тревожиться в связи с их присутствием и активностью, но в 1465 г. из‑за раскола между узбеками часть их племён отделилась – сепаратистов назвали «беглецами», «казахами», а русские превратят это слово в «казаки». После этого ослабевшие узбеки потерпели поражение от монгольского народа, который чингисхановская эпопея задела лишь стороной, – от ойратов, или калмыков. Ничто не предвещало, что узбеки когда‑либо воспрянут. Тот, кому они будут обязаны воскресением, Мухаммад Шейбани, родившийся в 1451 г., был в то время молодым человеком, который после драматичного детства учился в Бухаре и Самарканде – и учился превосходно. Абу Саид вполне мог больше не беспокоиться за свои северные границы и принять решение воспользоваться спокойствием на них ради вторжения в Западный Иран. Такая интервенция казалась тем более уместной и даже необходимой, что сами туркмены только что пережили очень бурный период. На кара‑коюнлу Джаханшаха напали его соседи ак‑коюнлу, которых возглавлял тогда Узун‑Хасан (Хасан Длинный, 1453‑1478), победили его и убили 11 ноября 1467 г., и все его владения достались победителям. С тех пор последние стали величайшей державой мусульманской Азии и вышли на международную арену, то есть установили отношения с Европой, в первую очередь с Венецией и папством, желая вступить с ними в союз против османов.
Была ли уместной интервенция Абу Саида, как он считал? Можно предположить, что он был плохо осведомлён или переоценил собственные силы. Была ли она необходима? Возможно, в самом деле был смысл сыграть на опережение, сдержать зарождавшуюся империю, которая вполне могла позже заявить претензии на весь Иран. Тимурид перешёл в наступление. В 1469 г. он проиграл сражение и погиб. Почти не приходится сомневаться, что после такого триумфа Узун‑Хасан мог бы захватить все земли Ирана. Но он воздержался от этого, вероятно, опасаясь удара с тыла со стороны османов. Преемник Абу Саида, Хусейн Байкара (он же Султан Хусейн‑мирза, 1469‑1506), был назван «императором», падишахом, потому что падишах был нужен и потому что он был правителем Герата, но империи уже не было, не было даже царства, а лишь множество мелких княжеств, которые признавали его сан, но не его власть и ссорились меж собой. В их число входило и почти ничтожное, но занимавшее самые плодородные земли Средней Азии – Фергану и Андижан – княжество Омара Шейха Мирзы (1456‑1494), отца того самого Бабура, который позже возродит тимуридское величие, завоевав Индию.
Итак, Иран ещё раз принадлежал тюркам: западная часть – кочевым, которые при всех достоинствах не были благословением для страны, потому что кочевники, как мы уже неоднократно повторили, всегда в большей или меньшей мере были грабителями; Восток – оседлым, имевшим высокую культуру и создавшим одно из прекраснейших воплощений мусульманской цивилизации. Некий парадокс заключался в том, что как раз иранцы тогда властвовали в Индии, от Инда до дельты Ганга, и усиливали влияние, которое иранизм прежде осуществлял на эту страну. В Делийском султанате, который был основан в 1206 г. Ильтутмышем, тюркским мамлюком Гуридов, и где, примечательный факт, четыре года (1236‑1240) царствовала женщина – Разия, власть последовательно перешла сначала к Хильджи (1290‑1320), полностью иранизированным тюркам, потом к другим тюркам, Туглакам (1320‑1398), и, наконец, к Саидам (1414‑1444), которых мы уже встречали и которых сменят другие афганцы, Лоди (1444‑1526): они потеряют часть земель, принадлежавших предшественникам, и станут просто коалицией семи афганских князей. Значит, настолько сильна была здесь хватка Ирана. Тем не менее тюрки, верховенства которых Индия более чем на век избежала, считали её частью своего достояния. Это мнение станет одним из аргументов Бабура в пользу её завоевания.
ТИМУРИДСКОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ
Не надо поддаваться гипнозу слов. «Возрождение» в тимуридском Иране значило вовсе не то же самое, что в Европе. Что понимают под ним на Западе, известно. В Иране оно означало не что иное, как оживление культурной активности после опустошительных войн Тамерлана, хотя это слово не следовало бы применять, потому что полностью эта активность никогда не прекращалась. Если Самарканд с его грандиозными постройками конца XIV в. недостаточно служит доказательством этого тезиса, таковым мог бы стать Шираз, для которого XIV в. был золотым веком. Именно тогда его художники создали иранскую школу классической живописи, придали ей яркую самобытность, приобрели совершенное техническое мастерство в рисунке и колорите, открыли перспективу, располагая персонажей на разных уровнях, наложенных один на другой («Шахнаме», 1370, Стамбул, и 1397, Британский музей). Именно тогда его литературная школа породила одного из величайших поэтов Ирана, Хафиза (ум. около 1390), мастера газели – короткого стихотворения, в которых он достиг совершенства.
Что могло бы способствовать сближению обоих Возрождений, так это аналогии, какие можно провести между некоторыми фигурами, прославившими то и другое и как будто принадлежавшими к одной семье. Кстати, я уже отмечал (в своём «Бабуре») некоторые сходные черты в портретах будущего императора Индии и, например, Лоренцо Медичи.
Рассматривая миниатюры, керамику, ткани, мы охотно делаем вывод, что общество, для которого производили эти вещи, воплощало саму изысканность, тонкость, изящество. И, конечно, в нём было это, но были и вульгарность, скотство, грубость, ведь там было всё одновременно, ведь оно во всём доходило до предела. Оно страстно предавалось всем порокам. Оно принимало наркотики. Оно упивалось до смерти, в буквальном смысле слова, знаменитым ширазским вином и винами других марок. Оно играло в кости, оно заключало пари по любому поводу, хотя ислам это запрещает, и делало это с такой страстью, что игроки и спорщики порой разорялись. Оно было педерастическим: мужчины настолько любили мальчиков, что дети горожан уже не решались выходить на улицу из страха, что их похитят. Оно охотно практиковало свободную любовь – адюльтер так мало его пугал, что, когда некто пожаловался, что у него забрали жену, ему ответили: «Она с тобой уже столько лет, пусть побудет несколько дней со мной».
В то же время оно могло быть предельно набожным. После царствования Улугбека почти у всех суверенов были духовные наставники. Дервиши, каландары, попадались повсюду. Наиболее ценимыми науками, имевшими больше всего очагов, были богословие, юриспруденция и арабоведение. И по мере того как со временем власть ислама укреплялась, сокращались свобода мысли и свобода женщин, но, как ни странно, не свобода нравов.
Женщины! Они занимали много места в сердцах мужчин, как бы те ни любили мальчиков. Это был век любви – не только той, какую воспевают, как всегда делали мусульмане, но и той, какую испытывают. Халиль отдал всего себя Шад‑Мулк, которая, кстати, его не пережила. Дядя Бабур‑шаха так влюбился в одну из своих жён, что отказался от всяких сексуальных отношений с остальными. Хусейн Байкара, имевший обширный гарем, безумно полюбил одну из своих наложниц, женился на ней и отдал ей почти всю полноту власти. Такая экзальтация любовного чувства сохранится и в Индии Великих Моголов – ей мы обязаны Тадж‑Махалом. Женщины пользовались такой свободой, какую ислам предоставлял им редко – или никогда? Уже Руи Гонсалес де Клавихо описал праздники Тамерлана, в которых участвовали знатные дамы в великолепных одеждах и с непокрытыми волосами, падающими на плечи. Ещё Бабур будет наносить визиты дамам из своего семейства, как и из семейств своих сподвижников. Некоторые из этих женщин были весьма образованны. В Герате много говорили об одной знаменитой поэтессе; одна из дочерей Бабура, Гульбадан, станет талантливой мемуаристкой.
Любили развлечения. Много играли, и не только в кости, но и в триктрак, в шашки и особенно в шахматы. Занимались спортом – популярны были игра в поло, конные скачки, прыжки, стрельба из лука, борьба и та игра, которой дал известность Афганистан: бузкаши , тогда называемая оглак , где две команды всадников борются за тушу козла. Разумеется, охотились – с собаками, с соколом, с гепардом, в засаде. Смотрели на выступления спортсменов, равно как на бои животных – петухов, куропаток, баранов – или на выступления борцов, акробатов, канатоходцев, жонглёров, фокусников. Слушали музыку и сами исполняли её: не владеть музыкальным инструментом, не иметь слуха или не узнавать произведений прославленного композитора означало быть весьма дурно воспитанным. Всё становилось поводом для празднеств, и они часто были великолепными – прохождения солдат или ремесленных корпораций, поставленные с большим искусством, пиры, на которых сотрапезников веселили танцовщицы и шуты и которые опьянение нередко обращало в самый дикий разгул, побуждая участников к самым грубым поступкам.
ЛИТЕРАТУРА, НАУКИ И ИСКУССТВА
Много времени проводили, читая или слушая стихи – классическую иранскую литературу или стихи современников. Самым ценимым из последних был Джами (1414‑1492), человек, который преуспел в жизни, но на котором, увы, закончилась великая поэтическая школа Ирана. Его «Семь сокровищ» [Семь корон] – сборник из семи историй, самой удачной из которых стала история Юсуфа и Зулейхи, исламизированная и романизированная версия злоключений библейского Иосифа по вине жены египтянина. Больше ни один писатель эпохи не достиг уровня Джами, но иранисты насчитывают около восьмидесяти заметных литераторов и с десяток обладавших настоящим талантом. Два историка тимуридской эпохи, дед и внук, Мирхонд (1432‑1498) и Хондемир (1475‑1536), сильно уступают историкам монгольской эпохи, но интересуют нас из‑за влияния, какое оказывали, а также потому, что входили в число первых иранских историков, которых стали изучать в Европе. Если персидский язык безраздельно властвовал, настолько, что даже те, кто писал по‑тюркски, считали себя обязанными иногда его использовать, то Тимуриды мечтали вновь ввести в обращение тюркский язык, и Мир Алишер Навои (1414‑1492), министр Хусейна Байкара, сам поэт и автор «Дивана», отнюдь не бездарного, даже написал нечто вроде «защиты и прославления»[6] этого языка. Тем не менее этот высокопоставленный сановник и меценат, творчество которого во многом вдохновляли произведения Низами, Амира Хосрова и Джами, считался одновременно одним из величайших поэтов мира и блестящим подражателем классическим персидским авторам. Как бы то ни было, в современном Узбекистане его репутация полностью сохранилась. На мой взгляд, его неоспоримо превосходит Бабур со своим личным дневником, «Бабур‑наме», произведением капитальным и, не считая первых страниц, посвящённых генеалогии, – увлекательным.
Любовь к текстам, забота о том, чтобы их красиво писать, породила великую школу каллиграфов, самым знаменитым представителем которых был Султан‑Али из Мешхеда, а забота о том, чтобы иллюстрировать их миниатюрами, привела к созданию книжных мастерских, одна из которых была основана Улугбеком в Самарканде, другая – Шахрухом и его сыном Байсонкуром (ум. 1433) в Герате. Обе, особенно гератская, оказали широкое влияние. В Герате расцвела великая школа тимуридской живописи, которую, полагаю, вправе назвать самой прекрасной в Иране. Из неё вышли тысячи миниатюр, разошедшиеся по коллекциям всего мира, в частности, по коллекциям Стамбула, где Тимуриды укрылись со своими сокровищами, когда их изгнали узбеки. Эти миниатюры украшают произведения Низами, Саади, Джами и прежде всего «Шахнаме» Фирдоуси, которое всегда было в моде и несколько иллюстрированных экземпляров которого дошли до нас, причём самые чудесные – так называемое «Шахнаме» Байсонкура, иллюстрации к которому были сделаны в 1430 г. (Тегеран), и то, которое было изготовлено около 1440 г. для другого сына эмира (Лондон, Королевское азиатское общество). Для всех характерны изысканный колорит, какого не найти в других местах, чувство композиции и умение передавать движение, бесподобное изящество в изображении стройных тел с маленькими, но очень выразительными головками, иногда слегка склонёнными к плечу. В первой половине века большое место в живописи занимал пейзаж, например, сад в цветах, и это значит, что китайское влияние оказалось немаловажным. Разве один из величайших художников Гияс ад‑дин, которому мы обязаны «Встречей Хумая и Хумаюн в китайском саду», написанной в 1430‑1440 г. и многократно воспроизведённой (Париж, Музей декоративных искусств), не сопровождал посольство Шахруха к Сыну Неба в 1419‑1421 гг.? В ту же эпоху Иран посмел взять в качестве сюжета ночное вознесение Мухаммада («Мирадж‑наме») и изобразить Пророка с закрытым лицом в превосходных, кстати, сценах, где Рене Груссе нашёл глубокую религиозность, заставляющую вспомнить Фра Анджелико (рукопись 1436 г., Париж, Национальная библиотека). Появление в Герате в 1470 г. – где он останется до 1506 г., прежде чем завершить поприще в Тебризе, – Бехзада (ок. 1450‑1520), величайшего художника ислама, внесло глубокие изменения в искусство: этот автор придал композициям больше свободы, вывел его за рамки аристократической среды и побудил заинтересоваться миром простолюдинов («Строительство замка Хаварнак», 1494, Британский музей), добивался большего реализма и стал одним из первых, кто писал портреты («Портрет художника», конец XV в., Вашингтон).
В Самарканде Академия книги сотрудничала с учёными, чьи тексты публиковала и иллюстрировала («Трактат об астрологии» Абд ар‑Рахмана ас‑Суфи, учёного X в., 1447‑1449, Париж, Национальная библиотека). Улугбек, страстно влюблённый в науку вообще и в астрономию в особенности, которой он в конечном счёте посвятил жизнь, основал обсерваторию, которую открыл в 1422 г. и развалины которой были обнаружены в 1908 г. на холме Афрасиаб – прежде всего гигантский секстант с делениями, имеющий длину более 60 м и ориентированный точно по меридиану. Проводившиеся здесь работы были рассчитаны надолго: ведь здесь изучали полный цикл обращения Сатурна, занимающий тридцать лет. Под руководством Улугбека здесь работал коллектив выдающихся учёных, в том числе астроном Кази‑заде ар‑Руми, судя по имени – осман, который после смерти в 1437 г. удостоился неслыханной привилегии – мавзолея в царском некрополе Шахи‑Зинда. «Астрономические таблицы» [Зидж] этого монарха, вывезенные в Константинополь одним из его близких сотрудников ал‑Кушчи, были там опубликованы Мехмедом II. Они будут переведены на латынь в 1665 г., и на них будут ссылаться в Европе ещё в XIX в. Обсерваторию посещали и представители других наук, как математик ал‑Каши, который открыл или заново открыл десятичные дроби, сконструировал первый арифмометр и решил так называемый бином Ньютона.
Тонкость, изящество, переливы и гармоничные сочетания красок, характерные для миниатюр, можно увидеть и в облицовочной керамике, которая занимала всё больше места в тимуридских памятниках. Использовались все ресурсы керамографии, и рядом можно было видеть плитку, кирпич, глазурованный по краю, мозаику, резной, ажурный, литой, гравированный фаянс, и игра цвета на этом всём отличалась сказочным многообразием, которое отнюдь не вредило единству целого, а, напротив, способствовало ему. Эта изысканность контрастирует с гигантоманией, какая обнаруживается в самих памятниках и какую часто можно встретить в ремесленных изделиях, таких, как бронзовый котёл, так называемый котёл Тамерлана, окружность которого составляет почти 2,5 м и который весит две тонны (Эрмитаж, сейчас в г. Туркестан, Казахстан).
Многочисленные постройки времён основателя династии показывают, что тимуридское Возрождение началось при нём. Он привозил в Самарканд ремесленников со всего мира, но прежде всего персов, и их искусство продолжает иранскую традицию в самом чистом виде, без особых новшеств, кроме стремления к чрезмерной величине, которое мы отметили, кроме смелости в исполнении арок и куполов, хоть и кирпичных. Айван шириной 16, 18 или 22 м, стена или купол более 50 м в высоту архитекторов не пугали. Уже отмечено, и я сам говорил, что эти памятники строились слишком быстро, чтобы быть прочными. Не ошибался ли я? Да, возводили быстро, коль скоро для строительства гигантской мечети‑медресе Биби‑ханым, для которой со скрупулёзной заботливостью изготовили самое меньшее два миллиона плиток и глазурованных кирпичей, понадобилось четыре года! Но фундаменты были мощными и глубокими, и в конечном счёте удивительно, что в этих странах, подверженным сильным землетрясениям (из‑за землетрясения 1897 г. упала целая стена Биби‑ханым, недавнее землетрясение в Баме разрушило колоссальную цитадель), в этих странах, столь отсталых в XIX в., некоторые образцы этой архитектуры сохранились. По сравнению с количеством, какое упоминает история, они немногочисленны. Тем не менее они существуют.
Самарканд пользовался таким престижем, даже если был не так богат, как соседняя Бухара, что нам следует для начала поговорить о нём, тем более что он был столицей Тамерлана. Гур‑Эмир, памятник, где покоится сам Тамерлан, здание, строительство которого началось в 1403 г. и неизвестно когда кончилось, тщательно отреставрированный, не без преувеличения считается одним из главных произведений исламской архитектуры. Эта оценка относится прежде всего к его рифлёному куполу на очень высоком барабане и к декору погребального зала с глубокими нишами, мраморным цоколем и желтоватым кирпичом с синими пятнами. Мечеть‑медресе Биби‑ханым (1399‑1404), огромная, так как занимает площадь 167 на 109 м, ещё недавно была величественными и волнующими развалинами. От неё оставались треть купола, половина портика с айваном шириной 18 м и высотой 25 м, главный корпус молельного зала, основания нескольких из 480 каменных колонн высотой 3,2 м и огромный каменный пюпитр Улугбека в центре двора, занимавший место, обычно предназначенное для фонтана или бассейна. Её полностью реконструировали. На восхитительной площади Регистан размерам 70 на 60 м, представляющей собой традиционный центр города, сохранился только один оригинальный памятник – медресе Улугбека 1437 г. В 1646 и 1660 гг. обитель и караван‑сарай, служившие границами площади по двум другим её сторонам, узбеки заменили двумя новыми медресе, рабски скопировав первое. Шедевр городской архитектуры – некрополь Живого Царя, Шахи‑Зинда, тоже полностью отстроенный. Ощущению совершенной красоты, какое он создаёт, способствует всё: обрывистый склон, крутой подъём на холм по узкой аллее, крохотность мавзолеев, полных прелести, изящества, утонченности, изысканной женственности – разве мало здесь гробниц женщин, сестёр или жён Тамерлана (мавзолеи Кутлуг‑Туркан‑ака, около 1386, Ширин‑бики‑ака, около 1385, и Туман‑ака, 1405, самый красивый)? Самый старый – 1360 г., то есть старше гробницы Тамерлана; самый новый – 1437 г., почти современный воротам, завершающим ансамбль (1434‑1435).
От императорского дворца в Самарканде, много раз описанного современниками, не осталось ничего, но представление о нём можно составить по тому немногому, что сохранилось от дворца Аксарай в Кеше (Шахрисабзе), родном городе Тимура. Его фасад, лишённый верхней части, ещё возвышается метров на пятьдесят, и он был фланкирован башнями, которые, если не ошибаюсь, впервые в иранском искусстве поднимались от земли (а не от рамы ворот, пештака ), что позже станет правилом. В Кеше находятся также мавзолеи отца Тимура и двух его сыновей. За пределами Самарканда самое значительное строение XIV в. – мавзолей популярного тюркского мистика Ахмеда Ясави в Ясах (Туркестане), датируемый 1394‑1397 гг., несомненно, недостроенный, имеющий высоту 44 м и включающий в себя порядка трёхсот помещений, в том числе мраморный мавзолей, где покоится прах дочери Улугбека.
Немногим больше осталось от построек преемников Тамерлана, а если учесть, в какие времена им приходилось их возводить, можно сделать вывод, что сохранилась даже меньшая их часть. Самое красивое здание времён Шахруха (1407‑1447), монарха, при котором завершили многие памятники, начатые при отце, – мечеть, которую его супруга Гаухар‑шад встроила в надгробный ансамбль имама Резы в Мешхеде в 1405‑1414 г., вход куда для «неверных», к сожалению, закрыт. Построенная архитектором Кавам ад‑дином из Шираза (ум. 1438), она имеет классический план с четырьмя айванами , выходящими на центральный двор со стороной около пятидесяти метров. Её декор с сочетанием матовых и глазурованных кирпичей, на фоне которых выложены мозаичные арабески из многоцветного фаянса, контрастирующего с голубизной купола, может считаться одним из самых выдающихся достижений исламского искусства. Той же первой половиной века датируются Большая мечеть Харгирда (1441‑1445), которую спроектировал и начал строить Кавам ад‑дин, и мавзолей Ансари в Газаргахе близ Герата, восстановленный в 1425 г., по существу могильная ограда, где ещё недавно в ногах святого лежала собака. Оно было не очень красивым, это животное, но его уничтожение талибами лишило нас символической вести, которую оно передавало.
Улугбек был основателем обоих медресе, носивших его имя – одного в Самарканде, уже упомянутого (1437), и другого в Бухаре, меньшего и более раннего (1417), – и мавзолея Кази‑заде ар‑Руми в Шахи‑Зинда. Очень красивый и довольно обветшавший памятник в Бактрах (Балхе), который называется мечетью Абу Насра Парсы, не датированный, но построенный позже смерти в 1460 г. человека, чьё имя он носит, – не мечеть, хотя бы потому, что имеет четыре портика, а скорей гробница или обитель. Его ребристый купол на высоком барабане и некоторые другие архитектурные элементы выявляют влияние Гур‑Эмира. В Газни мавзолей Улугбека Мираншаха, брата Бабура, и его сына Абд ар‑Раззака, возведённый в начале XVI в., – последний тимуридский памятник, и во многих отношениях, несмотря на маленький размер (сторона около 25 м), он предвещает искусство индийских Великих Моголов (строгая радиальная симметрия, большие многоугольные гранёные ниши и т.д.). Его зачастую считают некрасивым, потому что его кладка из темно‑коричневого обожжённого кирпича открыта и лишена всяких следов декора, но он куда менее некрасив, чем утверждают, потому что безупречно гармоничен. Интересен он и тем, что резко контрастирует со всеми памятниками, которые я только что перечислил, противопоставляя их величественности свою скромность, всем их сверкающим покровам – свою обнажённость.
ПОБЕДА УЗБЕКОВ
Мухаммаду Шейбани, чаще называемому Шейбани‑хан, внуку Абу‑л Хайра, было семнадцать лет, когда почти одновременная гибель его деда, убитого в 1468 г. в бою с казахами, которых тот хотел снова подчинить, и отца Шах‑Будага, которого захватил врасплох и обезглавил монгольский хан Юнус, сделала его главой узбеков. Он сумел добиться признания с их стороны благодаря харизме, основательной культуре, добавившейся к природным дарованиям, и многие племена, верные его семейству, мало‑помалу присоединились к нему. Вместе с ними он воевал на стороне Султан‑Ахмед‑мирзы (1451‑1491), тимуридского суверена Самарканда, предал его, перешёл на службу к Махмуд‑хану, монголу, владевшему Ташкентом, и в 1488 г. получил от него в благодарность город Ясы (Туркестан). Этот надел увеличил его силы и укрепил репутацию.
После того как Султан‑Ахмед‑мирза умер, на престоле за шесть лет сменилось четыре монарха. Реальная власть попала в руки знати. Население утратило доверие к суверенам, и на город притязало много тимуридских князей, в том числе Бабур, наследовавший Андижан в Фергане. В 1497 г. Бабур и его бухарский кузен Султан‑Али‑мирза осадили Самарканд. Город держался, и союзникам, понимавшим, что наступает зима, пришла самоубийственная мысль обратиться к Мухаммаду Шейбани. Тот откликнулся на приглашение, пришёл со своей армией, но не скомандовал ей вынуть сабли из ножен. Хотел ли он только продемонстрировать свою мощь? Считал ли, что его время ещё не пришло? Прощупывал ли почву? Самарканд сдался Бабуру. Тот остался там всего на сто дней. У него не было возможности удержать город, тем более что он серьёзно заболел, как столь часто с ним бывало, и что Фергана тем временем перешла во владение его младшего брата.
Шейбани‑хан не замедлил вернуться, на сей раз как завоеватель. Тимуридские князья были неспособны объединиться, чтобы дать ему отпор, и он мог атаковать их одного за другим. Он захватил Бухару, потом Самарканд, который, по словам Бабура, был сдан матерью суверена, «невежественной и глупой [...] снедаемой похотью», и пошёл на другие крепости, оставив в старинной столице Тамерлана лишь ничтожный гарнизон. Чрезмерная уверенность в себе всегда была его слабым местом. Бабур ухватился за возможность, как будто представившуюся ему, отбил Самарканд, был немедленно осаждён там Шейбани‑ханом, сделал вылазку, чтобы дать ему сражение при Сар‑и Пуле (в конце апреля или начале мая 1501 г.), был разбит, заперся в стенах города и в сентябре капитулировал. Он смог свободно уйти, но был вынужден отдать Шейбани в жены свою сестру Ханзаде‑бегим. Воистину странный союз между сестрой, которую он любил больше других, и человеком, которого он должен был ненавидеть, которого он уже ненавидел больше всех, единственным, по отношению к кому в «Бабур‑наме» он проявил несправедливость и выказал отвращение! Бабур смирился с тем, что будет только царём Кабула – города, который входил в тимуридское наследие, но тогда находился в руках узурпатора. Он обосновался там в начале декабря 1504 г. и сделал его плацдармом для завоевания Индии.
Теперь вся Согдиана принадлежала узбекам. Она останется в их владении и станет Узбекистаном. Тимуриды не отстояли её. Сам падишах, Хусейн Байкара, не попытался ничего сделать, чтобы её спасти. Он очнулся, когда узбеки перешли через Окс и двинулись на Балх, и позвал на помощь. Бабур откликнулся. Он покинул Кабул и пошёл к Герату. Придя туда в 1506 г., он нашёл Хусейна Байкара мёртвым. Все Тимуриды, все их слуги рассыпались, как колос на гумне, и 27 мая 1507 г. Шейбани‑хан вступил в их столицу. Бабур был единственным принцем крови, имевшим право претендовать на наследование империи, и принял титул падишаха. Зачем было становиться «императором», не имея надежды? Но он ещё надеялся, он и дальше будет надеяться. События 1510 г. какое‑то время, казалось, давали для этого основания. Он ринулся в гущу этих событий очертя голову, а скорей – рискуя погубить душу. Он унизился, он отступился от суннизма и на время принял шиизм. Чтобы забыть о своей трусости, он пристрастился к наркотикам и вину. Это позволило ему в третий раз вступить в Самарканд в 1511 г., но не остаться там.
В 1510 г. непобедимый Шейбани‑хан встретил того, кто был сильней его, – непобедимого шаха Исмаила, только что провозгласившего себя шахом Ирана и объявившего шиизм государственной религией. Конфликт выглядел неизбежным. Они были соседями; один был суннитом, другой шиитом; оба только что завоевали престижные земли, и каждый считал, что ему предначертано владеть миром. На земле может быть только один повелитель, как на небе есть только один Бог, – тюрки это повторяли как лейтмотив, а ведь оба были тюрками. Исмаил внезапно напал на Шейбани под Мервом 1 или 2 декабря 1510 г. и разгромил. Узбек был ранен и умер в одиночестве на заброшенном хуторе. Это событие получило огромный резонанс и дало повод для интерпретации как минимум преувеличенной: Иран победил Туран, оседлый – кочевника! Это была мечта Фирдоуси. Это был реванш за пятьсот лет унижений! Позже пришлось разочароваться: узбеки были побеждены, но не уничтожены. Они не замедлили взять свой реванш в декабре 1512 г. и шах Исмаил больше не вернулся. Он в свою очередь был разбит османами в 1517 г. Граница между обеими империями прошла по Амударье (Оксу). Ещё и поныне эта река служит южной границей Узбекистана.
РОЖДЕНИЕ СЕФЕВИДОВ
Шах Исмаил родился в Ардебиле, в Азербайджане, и его семья принадлежала к основанному шейхом Сафи ад‑дином (1253‑1334) религиозному ордену Сафавийа, или Сефевидов, издавна пользовавшемуся широкой известностью, которая выходила далеко за границы провинции. Суннитский по происхождению, этот орден в XV в. принял шиизм довольно экстремистского толка; его члены верили, что их наследственные шейхи происходят от седьмого имама Мусы, а значит, от Али, зятя Пророка, и от дочери последнего сасанидского суверена Йездигерда III, и в связи с этим орден не стал ограничиваться религиозной деятельностью, а притязал и на политическую власть. Шейх Джунайд (1447‑1460) и его окружение поняли: чтобы добиться своих целей, им нужна вооружённая сила, и начали активную пропаганду среди тюркоязычных племён Азербайджана, Армении и Восточной Анатолии. Те вполне охотно к ним прислушивались. Они жили замкнуто, почти не контролировались официальными религиозными властями и сохраняли многие из своих традиционных верований, к которым шиизм относился лучше, чем суннизм. Они ожесточённо сопротивлялись суннитам, которые их презирали и постоянно беспокоили. Ещё большее неприятие у них вызывало Османское государство, которому они никогда не прощали завоевания Анатолии, упразднения бейликов и лишения независимости племён, что и показали в 1402 г. в Ангорской битве, перейдя на сторону Тимура; они сетовали на то, что платят подати, естественно, очень тяжёлые. Немногим лучше они относились по тем же причинам и к туркменам кара‑коюнлу и ак‑коюнлу. Некоторые из представителей этих племён заверили Сефевидов в своей поддержке и начали к ним присоединяться. Новые союзники получили название «кызылбаши», «красные шапки», потому что носили красные колпаки. Это слово мало‑помалу приобрело более широкий смысл и наконец стало обозначать всех тюркоязычных еретиков в Малой Азии. В XIX в. в Турции его вернули в лексикон как довольно уничижительное, и оно остаётся в ходу по сей день.
Происки шейха Джунайда не понравились Джаханшаху, и в 1449 г. последний изгнал его из Ардебиля. Некоторое время пространствовав, шейх нашёл убежище у человека, который ещё не был очень могущественным, но усиливался, – у ак‑коюнлу Узун‑Хасана. Тот его хорошо принял и отдал ему в жены сестру. Казалось, Сефевиды нашли надёжную опору; но когда Узун‑Хасан в 1467 г. победил Джаханшаха, сын его зятя и новый шейх ордена Хайдар (1460‑1488) показался ему столь же опасным, каким был Джунайд в глазах кара‑коюнлу. Правда, кызылбаши и к новым господам стали относиться с такой же злобой, какую питали к их предшественникам. По вине Узун‑Хасана Хайдар погиб. Уверяют, что сыновья последнего поклялись отомстить за него. Старший, Султан‑Али, прожил недолго, до 1494 г., и преемником в качестве главы ордена, который выглядел очень непрочным, назначил младшего брата Исмаила (1486‑1524) семи лет. Ребёнок укрылся в Гиляне, на Каспийском море. Он провёл там шесть лет, и его приверженцы начали активную пропаганду среди кызылбашей. В августе 1499 г. подросток, которому было всего тринадцать лет, решил попытать счастья и покинул своё убежище.
Может быть, ему придал смелости упадок ак‑коюнлу? После смерти Якуба (1478‑1490) их конфедерация так и не нашла себе вождя. С 1490 по 1498 г. на власть там претендовало как минимум шесть князей, отчего эта власть и страна вместе с ней погрузилась в хаос. Выступивший с небольшим отрядом, оцениваемым приблизительно в полторы тысячи человек, Исмаил прибыл в Эрзинджан (ныне в Восточной Турции) летом 1500 г. с силами, которых стало в пять‑шесть раз больше. Он немедленно начал действовать. В 1501 г. он захватил Баку, победил ак‑коюнлу Алванда (1498‑1504) при Нахичевани, что отдало под его власть весь Азербайджан, а потом вступил в Тебриз, где, короновавшись в 1502 г. в качестве шаха, основал династию Сефевидов. Даже если своим успехом он был во многом обязан окружению, невозможно отрицать, что новый монарх был вундеркиндом. В следующем году, в июне, он одержал большую победу над другим ак‑коюнлу Мурадом (1497‑1508), сделавшую его хозяином Фарса и Ирака, и заставил Ормуз, один из первых торговых городов Востока платить ему дань – это был важный источник богатств, но его скоро осушил португалец Албукерки, который в 1515 г. перед самой смертью захватил этот город. После этого Исмаилу было нетрудно завоевать всё нагорье. Как раз тогда, в 1510 г., он столкнулся с Мухаммадом Шейбани и победил его. Родилась иранская нация.
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 185; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!