ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКИЙ ПОДХОД К ОЦЕНКЕ ПСИХОТИЧЕСКИХ ВЗАИМОДЕЙСТВИЙ МЕЖДУ РОДИТЕЛЯМИ И РЕБЕНКОМ
Anastasia. NAKOV,
детский врач-психиатр, психоаналитик,
заведующая 1-м отделением психиатрии детей и подростков департамента Мозель
Весьма длительная психоаналитическая работа с маленькими детьми, страдающими серьезными дисгармониями развития личности, психозами или аутизмом, и с их семьями позволила выявить особые взаимодействия между родителями и детьми, пролить новый свет на подход к таким патологиям.
Уроки, извлеченные из этого терапевтического опыта, не только обогащают возможности работы с диадами "мать — дитя" или с самыми маленькими детьми, но и позволяют значительно расширить трансферно-контртрансферную картину при лечении детей более старшего возраста или взрослых пациентов.
Занимаясь подобными семьями, мы сталкиваемся с очень специфическим функционированием диады "родители — дети". Представляется совершенно ясным, что психотическое функционирование детской психики входит в резонанс, "гармонизируется" с родительским психотическим ядром.
Один из базовых постулатов работы с парами "родитель — ребенок" в рамках того особого подхода, который будет изложен ниже, — это стойкое сохранение в психике каждого из нас более или менее действенного психотического ядра.
Внимательное, тщательное выслушивание позволяет обнаружить адаптационные или функциональные трудности уже в самые первые моменты жизни детей, страдающих психозом или аутизмом.
|
|
|
Нарушения в развитии умений и навыков у младенца страшно отягощают формирование родительского "Я" и подрывают гармоничную эволюцию "Я" ребенка. Сбои в процессе взаимоподдержки препятствуют развертыванию у ребенка трехмерного психического пространства, в котором вскоре должно возникнуть и занять свое место мышление.
Из-за этих трудностей подобные дети доставляют мало радости, что постоянно, зачастую неявным образом, ранит нарциссизм родителей, пробуждая в психике тех и других психотическое ядро.
Архаичное функционирование психики младенца входит в резонанс с функционированием психотического ядра в родительской психике. Его активизация имеет следствием трудности в воспитании ребенка, которое, не будучи адекватным ни количественно, ни качественно, становится важнейшим фактором психо-тизации.
Аффективная настройка (это понятие ввел и обосновал Daniel Stern, 1985) в данном случае происходит искаженно, извращенно. Такую отклоняющуюся, неудачную "гармонизацию" можно обозначить термином "патологическая настройка".
Разумеется, речь тут идет вовсе не о primum movens психоза, а об одном из многих факторов, которые, сопрягаясь друг с другом, ведут к психотическому функционированию мышления и к аутистическому замыканию в себе.
|
|
|
Трехпоколенность психоза, хотя и давно известная, оставалась лишь констатацией факта. Если же психоаналитическая работа проводится с представителями более чем одного поколения, этот параметр взаимоотношений между родителями и ребенком подсказывает такие подходы и интерпретации, которые в целом ряде случаев дают неожиданное развитие психоаналитической картины.
Упорно сохраняющееся в мыслительном аппарате психотическое ядро, пережиток начальных этапов нашего умственного развития — вот та ось, вокруг
146
которой строятся или перестраиваются отношения с детьми, страдающими психозом.
Так, когда психоз уступает место неврозу, проективная идентификация эволюционирует в сторону эмпатии, а отрицание — в сторону негативного восприятия, необходимого для суждений. Обращаясь с вопросами к нашему контртрансферу, мы часто поражаемся, насколько наши реакции во взаимодействиях с такими детьми близки к их собственному образу мышления. Сколько раз нам случалось замечать, что мы, как и они, в борьбе со страхом призываем на помощь расщепление и отрицание. Вскрыть подобные факты в функционировании психики родителей гораздо легче, нежели суметь проанализировать их у лечащих врачей.
|
|
|
Почти всегда мы обнаруживаем, как нарциссичны отношения родителей, чьи дети страдают психозом, с их собственными родителями и как часто они вынуждены расплачиваться фальсификацией своего "Я", чтобы самим не потерпеть психический крах.
Это позволяет нам лучше понять защитные усилия, прилагаемые некоторыми из них, иногда тщетно, чтобы не разбередить прошлые страдания, сдерживаемые с великим трудом ценою немалых затрат психической энергии. Если мать очень ранима, ее защитные процессы могут вызвать у младенца серьезные расстройства, заметные с самых первых мгновений жизни.
Материнский взгляд — зеркало, в котором ребенок узнает себя как субъект через свое отражение и через фантазматическую ценность, которую он имеет для матери, — может оказаться бездонной пропастью. Нынешние или прежние страдания могут отвлечь взгляд матери к ее собственным мукам, что наносит тяжкий ущерб нарциссической целостности и самоуважению ребенка. На детское "Я" набрасывается тогда сомн преследователей, а сам страдающий ребенок становится, в свою очередь, главным преследователем нарциссически ранимого родителя. Таким образом, родителей и ребенка затягивает спираль взаимодействия, где двигателем отношений служит взаимное преследование.
|
|
|
Вышеизложенное иллюстрируется историей Жанетты.
Ко мне обратилась за помощью встревоженная, потерянная молодая женщина с малышкой на руках. Так я познакомился с Жанеттой и ее мамой. Мать и дочь связывает безмерный страх, не позволяющий им ни на шаг отдалиться друг от друга. Биография матери переполнена травмирующими событиями, именно они задавали тон ее каждодневному существованию.
Мать Жанетты — красивая, умная, одновременно отстраненная и колеблющаяся — отчаялась в себе как партнерше по общению, однако умеет передать всю безмерность своей беды, что свидетельствует о способности к взаимодействию.
Выросшая в конфликтной среде, она хранит массу воспоминаний о череде тягостных, болезненных событий — расставаний, принуждений, насилий, смерти. Жанетте ко времени нашей встречи девять месяцев. Удивительно спокойная и серьезная, с черными глазами, которые пристально глядят на меня и "судят", девочка "составляет одно целое" с матерью, и я чувствую, как ее охватывает паника при всяком движении, могущем предвещать расставание.
Первое объяснение прихода ко мне за советом лаконично: "Жанетта вообще не спит". В течение дня она дремлет на улице в коляске, иногда забывается на полчаса после еды. Вечером же бодрствует до 10 — 11 часов, засыпает в постели у матери и пробуждается час — другой спустя. На протяжении первых шести месяцев жизни она беспрестанно кричала, иногда вместе с нею начинала еще громче кричать и мама. По поводу тяжелой бессонницы, сопровождаемой тревожным возбуждением, устраивалось множество консультаций с педиатрами. Мнения врачей сильно разнились, простираясь от заявлений "это нормально" или "девочка переедает" до прописывания лошадиных доз психотропных препаратов.
Уже в первых, мрачных и горестных, беседах звучит упоминание о самоубий-
147
стве младшей сестры матери. Помимо того, что двух женщин связывали теснейшие узы, обстоятельства и детали этой смерти вызывают у матери Жанетты сильное чувство вины.
Очень скоро просьба помочь Жанетте превращается в настоящий призыв поддержать самое мать: "Когда мне хорошо, ей тоже хорошо". Мать и дочь не переносят своей удушающей близости, но и не способны отдалиться друг от друга.
Заряд тревоги столь велик, что двух еженедельных сеансов чаще всего не хватает. Иногда мать Жанетты приходит четыре — пять раз в неделю, чтобы излить переполняющую ее тоску.
В ходе бесед мать то и дело теряет нить мысли и, когда наступает пауза, чувствуется, как девочка, вся застывает в депрессивном страхе. В подобные моменты мать иногда принимается теребить руки и пальцы ребенка. Тогда, спасаясь от "невыносимого", Жанетта засыпает. Контейнерная функция матери страдает недостаточностью, как и ее "Я". Подоплека этих моментов подлинного забвения о ребенке —^ страх смерти. Совершенно ясно, что, забывая о ребенке, мать забывает о собственном существовании, ясно, что мы вкладываем себя в наших детей так же, как наши родители вложили себя в нас.
Мать описывает свои отношения с Жанеттой в первые полгода ее жизни как чисто механические, бесчувственные, неэротизированные. Потом, познакомившись с сочинениями Winnicott и движимая желанием быть хорошей матерью, она (запоздало) погружается в состояние полной слитности с Жанеттой: их "рукопашная близость грудь с грудью" уже не может прерваться, если симбиотическая связь не поддерживается хотя бы взглядом, исключая краткие моменты, когда усталость заставляет предаваться сну.
Очень скоро Жанетта начинает интерреагировать, по-прежнему сохраняя, однако, дистанцию. Она соглашается немного отдаляться от матери, но при условии отдаления и от меня.
Тем не менее на протяжении нескольких недель я продолжаю сильно беспокоиться. Над матерью и дочкой витает призрак симбиотического психоза. Как же трудно вместить в себя Жанетту и ее маму, двух страдающих девочек, требующих поддержки, помощи, материнской опеки. Это два ребенка, бесконечно, подобно зеркальным отражениям, передающие друг другу одну и ту же тоску. Депрессивному упадку сил Жанетты соответствует депрессивная опустошенность матери.
Мало-помалу материнский нарциссизм начинает выздоравливать. При первых признаках этого процесса Жанетта выходит из своей аналитической депрессии. Наши беседы помогают медленно продвигаться вперед матери и очень быстро — Жанетте.
Несколько месяцев спустя после начала лечения я предлагаю определить Жанетту в лечебно-воспитательное учреждение для маленьких детей (unite de soins pour petits enfants). Трижды в неделю, с утра до обеда, она должна посещать группу из пяти детей, за которыми присматривают четверо сотрудников учреждения. Этому предложению суждено осуществиться лишь после многонедельных бесплодных попыток, во время которых мать и дочь бесконечно разыгрывают спектакль "невозможного расставания". Еще долго обе будут испытывать невыносимый страх.
Пока Жанетта, получившая поддержку и помощь, вступает на путь индивидуальной эволюции, перестает играть роль маминого "нарциссического костыля", мать, благодаря длительной работе, заключающейся в подпирании ее нарциссизма выполняемой мною аналитической контейнерной функцией, оказывается способной обрести по-настоящему амбивалентное отношение к дочери.
У Жанетты такой же процесс протекает благодаря обеспечиваемым в детском учреждении возможностям завязывать множество разнообразных отношений. По ходу лечения перед обеими открывается возможность восстановить семейный треугольник, тогда как досрочное, на седьмом месяце беременности, присвоение
148
ребенка матерью имело целью навсегда исключить появление отца возле девочки, который еще предстояло родиться.
Терапевтическая работа с матерью и дочерью позволила не только исправить материнское "Я", но и оживить образ отца, который, возникнув в материнском психическом пространстве, стал присутствовать в "Я" Жанетты.
От бесед к беседе оживают и набирают силу те части материнской личности, что были погребены под страхом, связанным с расставанием. Благодаря двустороннему процессу идентификации между матерью и дочерью, фантазмы циркулируют все свободнее, все яснее вырисовывается когерентность личности.
После полутора лет лечения у Жанетты вроде бы нет особых проблем. Она все лучше говорит, несмотря на долгое молчание, в которое еще нередко погружается ее мать. А ведь каких-нибудь несколько месяцев назад эти молчания повергали девочку в немотное оцепенение.
Дело шло на поправку. Жанетта перестала ходить в детское учреждение, которое посещала 15 месяцев. Беседы продолжались, но были посвящены в основном материнскому недугу.
Признавшись мне, что ее неотвязно преследует образ "плохой матери", мать Жанетты совершила то, на что я едва смела надеяться несколькими месяцами раньше. У нее хватает доброты и конструктивности, чтобы Жанетта, которой помогает еще и идентификация со мною, росла веселой, разумной, лукавой девочкой. Она вознаграждает маму своим "покровительством", нежно говорит ей понарошку: "Не плачь, дитя мое", чтобы осушить слезы, ручьем текущие по маминому лицу.
После трех лет лечения неукротимое соперничество матери и дочки служит для меня признаком того, что их фантазмы обособились. Отсюда мое предложение попробовать расставаться и в действительности.
Жанетта казалась мне уже способной к успешному самостоятельному развитию. Моя уверенность в том, что с помощью психоаналитической работы она интроектировала правильный, достаточно надежный объект, впоследствии подтвердилась.
С тех пор девочку ведет один из моих коллег, к которому она привязалась и который обеспечивает ее дальнейшее благоприятное развитие. Подобно зеркальному отражению, ее мать несколько месяцев спустя прервала беседы со мною, однако еще через девять месяцев возобновила их.
История Жанетты подчеркивает необходимость использовать при лечении разнообразных собеседников, как институционализированных, так и индивидуальных, чтобы добиться той гибкости, которой требуют сложные отношения между пациентами.
Становится ясно, сколь важен и другой фактор — временной. Речь идет о длительном лечении, при котором проработка должна разворачиваться и видоизменяться применительно к потребностям психики как детей, так и родителей. Задача для ребенка — преодолеть внеисторичность психоза, а один из путей к ее решению — превращение неподвижного, кругообразного времени в живое, диах-роничное. Тот же феномен надо вызвать в психическом пространстве родителей, где замороженное время должно ожить параллельно времени ребенка. Аналогичное явление происходит и в контрансферном пространстве. Ни в коем случае нельзя пренебрегать временем, необходимым для вызревания интерпретации. Иначе возникает риск идентификационной телескопии, весьма пагубно влияющей на эволюционные преобразования детского "Я". Велика опасность соблазна сократить с помощью теоретических ухищрений время, нужное для проработки. Такое сокращение неизбежно усиливает защитные процессы у родителей и — зеркально — у врачей.
Налаживание подлинной эмпатии между родителями и врачами жестко обус- . ловлено возможностью свободной циркуляции фантазмов в общем для тех и
149
других, терпеливо создаваемом в переходном пространстве. Спонтанные и в полном смысле слова свободные ассоциации возникают в эмоциональных восприятиях и высказываниях родителей всегда лишь по истечении очень долгого времени, требуемого для установления подвижной трансферной связи.
К сожалению, проработке иногда мешает бурный идеализированный или негативный трансфер, делающий почти невозможной какую-либо мобилизацию отрицаемых или массивно расщепляемых частей родительской психики.
Наш опыт в целом относится к семьям детей более старшего возраста, с застарелыми, уже оформившимися и устоявшимися паталогиями.
В таких случаях один из родителей или оба нередко страдают "белым", бессимптомным психозом, который раскрывается или реактивируется ребенком, испытывающим трудности в отношениях с людьми. Парадоксальное психическое функционирование подобных семей, наряду с серьезным риском декомпенсации психоза, часто ставит предел терапевтическим воздействиям.
Может показаться удивительным, что у детей, чьи родители обладают явно психотическими чертами, не встречается аутизм. Вместе с тем патологические дисгармонии развития личности у маленьких детей или декомпенсированные психозы у подростков указывают на расстройство отношений в таких семьях.
Многомерный подход, основанный на концепции патологической настройки, позволяет во всех случаях облегчить бремя психотических взаимодействий и затормозить процессы психотизации.
Проводя этого рода лечение, отнюдь нельзя заранее предугадать, как быстро и с какими особенностями будет эволюционировать каждый из партнеров по взаимодействию. В той же, если не в большей мере, что и при любой психоаналитической работе, надо остерегаться сверхоптимистических прогнозов, глубоко пагубных для потенциальных эволюционных возможностей.
Мы наблюдали и параллельные эволюции, которые можно назвать гармоничными, и случаи, когда ребенок, вовлекая в эволюцию своих родителей, выступал в роли настоящего врача, и варианты, когда эволюция родителей предшествовала и открывала путь эволюции ребенка. Один из основных факторов, обусловливающих тот или иной порядок эволюции, тесно связан со способностью родителей мобилизовать больного ребенка.
Несколько кратких выдержек из истории Жака позволяют чуть ближе ознакомиться с этим аспектом взаимодействий.
Четырехлетнего Жака привела на консультацию мать, обеспокоенная запаздыванием развития речи у сына.
Жак, психотичный мальчик, во время бесед выглядел мягким и отрешенным, не мешал матери изливать ее страдания.
Выяснилось, что лет тому пятнадцать женщина имела со мной единственную психоаналитическую беседу, которая вселила в нее уверенность, что подобная помощь реальна.
Большую часть ее детства и дальнейшего существования составляло невероятное множество страданий и заблуждений, расставаний, разрывов и ожиданий. Эти так и не зарубцевавшиеся раны не могли не сказаться на формировании "Я" ее ребенка.
Неумолимое правило повторения сделало свое дело. Если матери удавалось удерживаться на некой грани, где соседствуют, не в силах взять верх друг над другом, психоз и невроз, то Жак рухнул в психотическую бездну.
На протяжении многих недель я была заворожена этой странной, тревожившей меня матерью. Она создавала в кабинете какую-то спертую атмосферу, словно наполняя пространство липкой неуверенностью, самым очевидным признаком которой служили долгие, проникновенные, бездонные взгляды, подвергавшие испытанию мое чувство когерентности и целостности.
Слегка экзальтированная и загадочная, она оставляла Жаку мало места,
150
буквально разливаясь по окружающему пространству. На исходе одного, особенно мучительного для нас троих сеанса она сама так определила происходившее с нею превращение: "После нашего последнего сеанса мне было хорошо, очень хорошо — уже очень-очень давно мне не было так хорошо; я вернулась в себя, как будто душа и тело соединились".
В эти особые моменты Жак позволял себе выступать вперед, требовать больше внимания и больше места.
Довольно скоро он был определен в лечебно-воспитательное учреждение для маленьких детей, что принесло и значительное фантазматическое облегчение, и реальную помощь психоаналитической работе.
На наших сеансах, когда мать начинала свое "вторжение", он эхом повторял слова и фразы. В некоторые моменты он производил впечатление когерентности — замкнутый в себе, старающийся защититься от того, что я ощущала как засасывание в пустоту.
Он настежь распахивал дверцы игрушечного домика, расставлял фигурки, строил воображаемый мир, располагая детали в одному лишь ему известной последовательности, помногу раз перемещал их, вертел в руках, а тем временем доверительно рассказывал мне о порядках в своем мире.
Напротив, в детском учреждении он просил, чтобы один из медиков-воспитателей наблюдал за игрой, молча. Когда внутренние переживания достаточно утомляли, оглушали мальчика, это постороннее присутствие становилось необязательным, он уже не различал, точно ли кто-то находится рядом или же ушел, бросил его. Он бесконечно возвращался к теме "маленького детки, который плачет, потому что мама оставила его в доме одного.".
Под напором безотчетных побуждений и отчаяния он резко прерывал игру, разрушал все, что построил, и разбрасывал детали, как при взрыве.
Иной раз мы, взявшись за руки, окружали ими на столе площадку, где он запускал игрушечную машину на батарейках. Он и я вместе изготавливали "контейнер", где должно было найтись место ему, больному ребенку, и его маме, которая была и осталась ребенком, отчаявшимся и безутешным. Эта игра, с виду малозначащая, простенькая, оказала сильнейшее воздействие на аффективно-ассоциативную цепь матери, став поворотным пунктом в формировании ее связей с сыном.
Мать Жака рассказывала мне, что перед сеансами он может часами твердить:
"Мы скоро увидимся с госпожой Nakov.-.Мы скоро увидимся с госпожой Nakov..." — и так до самой двери моего кабинета, словно вовлеченный в какое-то вечное движение.
Как и в случае с Жанеттой, мать Жака иногда полностью опиралась на мальчика, совершенно не отдавая отчета в том, какую взваливает на него тяжесть, какой нагоняет страх.
О масштабах фантазматической катастрофы свидетельствует один особенно драматичный эпизод. Несколько недель спустя после начала лечения у матери случился приступ каталепсии. На протяжении 48 часов она, по ее собственным словам, "была без чувств, как при коматозном состоянии". Жак находился с нею в квартире один. Он и ухаживал за матерью, время от времени приносил ей пить. Телефонный звонок приятеля вывел ее из того, что она назвала "бесчувствием".
Ну а кто же позаботился о Жаке, который долгие часы оставался лицом к лицу с чем-то немыслимым — беззащитный, голодный? Несколько месяцев спустя страшная сцена вернулась из прошлого. "Я умер, я умер", — повторял Жак, растянувшись на полу в ожидании, что я подниму его и уверю, что он жив, и его мама тоже жива.
Тут речь идет о фантазматическом разрыве всяких связей, включая кратковременное неисполнение родительской функции и парадоксальную безучастность i к ребенку, что не может не восприниматься его психикой как катастрофа.
151
Этот эпизод позволяет яснее осознать, сколь важны непрерывность связей и развитие способности мечтать. Равнозначное фантазматическому аборту, изгнание из себя своего ребенка с внезапной передачей ему искони родительской роли успокоителя ввергает его в дикий страх. Тем самым усиливаются и закрепляются психотические феномены отсутствия пределов и бесконечного падения, предвосхищающие влечение к смерти.
Работа по поводу патологической настройки предполагает способность психоаналитика устанавливать и поддерживать контакт с самыми архаичными частями родительского и детского "Я". Она предполагает также умение управлять феноменами проективной идентификации, противостоять пустоте, деструктура-лизации, влечению к смерти, постоянно "инъецируемому" в аналитика. Чтобы быть в состоянии сохранять способность мечтать у детей и родителей, аналитик, подвергаясь этим атакам, должен сберечь живым свой внутренний мир. Как зеркальное отражение последнего, благодаря сложной работе по идентификации, сможет образоваться и автономизироваться психическое пространство ребенка. Аналогичный процесс должен произойти и с тем больным ребенком, что живет в душе каждого из родителей.
Состояние Жака улучшилось, сейчас с ним начинается индивидуальная психоаналитическая работа, одновременно продолжаются совместные беседы с матерью и ребенком. '
Сочетание семейных бесед и индивидуальных сеансов для ребенка, проводимых одним и тем же психоаналитиком, лучше обеспечивает эволюционные возможности диады, позволяет гибче подходить к взаимодействиям. Тем самым удается без нестерпимых терзаний проработать процессы разделения, а укрепление родительского "Я" и эволюция "Я" ребенка происходят при взаимной поддержке в общей психоаналитической рамке.
Такой прием, отнюдь не исключающий возможности видоизменений, благоприятствует творчеству в ходе психоаналитического процесса. Противостоя обычным при психозах пустоте и косности мышления, подвижность внутри рамки служит одним из средств мобилизации мыслительного процесса.
Многолетний опыт использования такого метода лечения обнадеживает.
Вот краткая выдержка из истории болезни Пьера, показательная в целом ряде отношений.
Речь идет о том, что один из родителей или оба родителя детей, страдающих психозом, нередко испытывают в момент их рождения или в первые месяцы после появления на свет приступ глубокой депрессии.
Новорожденный Пьер едва выжил, перенеся тяжелейшие осложнения, которые распростерли тень смерти над ним и его будущим, а, главное, убили в зародыше самую первую материнскую заботу, как она определена у Winnicott. Это пагубно сказалось на всей динамике отношений в семье.
Ко времени нашей первой встречи у трехлетнего Пьера наблюдался тяжелый детский аутизм. Неподдельный траур, ставший, наравне с самим существованием Пьера, "слепым пятном" в материнской психике, образовал одну из главных точек, вокруг которой кристаллизовались все аффективные движения.
Понадобилось несколько лет работы, чтобы Пьер вышел из аутистического уединения и сумел постепенно сменить психотические защитные реакции на невротический образ мышления.
Очень сложная схема работы, приспособливавшаяся к текущим погрешностям эволюции пациента, служит иллюстрацией необходимой подвижности психоаналитических рамок.
Лечение началось с регулярных семейных бесед. Одновременно Пьер стал посещать лечебно-воспитательное учреждение для маленьких детей.
На втором этапе, год спустя, для Пьера были устроены индивидуальные психоаналитические сеансы; наряду с этим, он трижды в неделю ходил в детское
152
учреждение; продолжалась — в течение еще примерно трех лет — и работа по поводу патологической настройки на семейных сеансах.
Много позже, когда Пьер получал лечение уже более четырех лет, во время какого-то траура мать мальчика столкнулась с невозможностью для себя поддаться депрессивному движению души. Тогда стало ясно, насколько этот паралич эмоций был губителен для структурирования детской личности. Он мог поддерживаться лишь ценою безжизненности мышления. Именно такая безжизненность, от которой Пьер сумел избавиться, характеризует умственную деятельность детей, страдающих аутизмом и психозами.
В данном случае, как и у многих других родителей, имела место, скорее, не просто реакция на особо тяжелые обстоятельства рождения ребенка, а усиление того, что можно назвать предварительным экзистенциальным статусом.
Это же самое усиление, представляющее собой защитный настрой психики, может вызывать и гораздо менее драматичные события, нежели те, которые сопутствовали появлению на свет Пьера (преждевременные роды, длительная реанимация новорожденного, несколько недель его пребывания в кувезе и т. д.). Случается, так реагируют на отклонения в развитии умений и навыков у младенца нарциссически ранимые матери и отцы, не способные этим развитием управлять. Отсюда подмена обычных адаптационных процессов безэмоциональностью.
Подступиться к этой оборонительной позиции, выстраиваемой против мента-лизированной депрессии, можно лишь при условии обеспечения достаточно надежной аналитической контейнерной функции.
Позволить, чтобы родители и ребенок жили своими депрессиями, и дать им выход из этих хитросплетений — вот полная противоположность застою мысли, столь присущему умственной деятельности при психозах.
Если проводить лечение достаточно долго, в условиях, обеспечивающих интенсивность, регулярность и гибкость психоаналитического процесса, можно добиться разительных перемен.
Сегодня Пьер — красивый мальчик с богатым воображением. Посещая обычную школу, он продолжает со мною индивидуальную психоаналитическую работу, начатую шестью годами раньше.
И в заключение еще несколько слов, которые произнесла при завершении психотерапевтического курса девочка — подросток, прежде страдавшая серьезными нарушениями развития личности: "Мы проделали вместе долгий путь. Не всегда все было легко, но какое прекрасное путешествие!..".
Bibliografia
1. Bion W. R. Reflexion faite (1950 a 1967). Paris, P.'U. P., 1983.
2. Bion W. R. Aux sources de I'experience (1962). Paris, P. U. P., 1979.
3. Kahn M. Le soi cache. Paris, Gallimard, 1976.
4. Meltzer D. Le processus psychanalytique. Paris, Payot, 1967.
5. Nakov A., Ganye M., Blanchard B.JUne structure de prise en charge de tres jeunes enfants a temps partieLquelques raisons pour etre optimistes. — Neuropsychiatrie de FEnfant et de 1'Adolescent, 1988, n° 36 (8 — 9), pp. 304 — 312.
6. Nakov A., Ganye M., Blanchard В. Composante psychotique chez des parents dits normaux. — Psychiatric de 1'enfant, t. XXXII, n° 2, 1989, pp. 495 — 518.
7. Stern D. N. (1985) The interpersonal world of the infant. Basic Books, New York, Tr. it. II mondo interpersonal del bambino. Boringhieri, Torino, 1987.
8. Winnicott D. W. De la pediatria a la psychanalyse. Paris, Payoct, 1969.
9. Winnicott D. W. Jeu et realite. Paris, Gallimard, 1975.
153
Дата добавления: 2019-07-15; просмотров: 158; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!