Автор благодарит владельцев за предоставленные фотографии. 20 страница



 

 

к нему упреки в поиске рок-учителей на Западе не додумалось бы и ЦК-вское дуболомье. Так что чужой голос этого менестреля надо было искать в России. Он и был в России. Кстати, не в том ли весьма весомая причина длительного прежнего и продолжающегося по сей день некоего отдаления Юрия Шевчука от питерского мекковского рок-богемного мира. Шевчук стал народным, но не стал богемным. Он любим питерскими, московскими и прочими людьми, но лишь признаваем богемами этих городов. Им никогда не приблизиться к Высоцкому. Не того теста. Юрию Шевчуку не приблизиться к рок-богеме, как и богеме к Шевчуку. Не той закваски. (Н.Х.)


 

 

...«Контору пьяных дембелей» разбирали просто по строчке. Где вы виде­ ли пьяных дембелей? Во второй статье напечатали отклики и нескольких наших, тех, кто защищал. Кстати, среди защитников — наш общий знако­ мый друг, Рустик Азизов. Тогда он был старшим лейтенантом МВД. Естест­ венно, должность и звание он тут же потерял. Из его письма опубликовали только те выдержки, где он их разве что слюной не поливает, но весь текст, естественно, не напечатали.

 

Из всего этого вышло, что Юра буквально попал в вату. В Уфе найти новую точку практически было негде. После такого пресс-обстрела никто бы и разговаривать не стал. Он попал в тяжелое положение. Сидел абсо­ лютно без денег. И придумали мы тогда такую феньку: играю и пою, короче, даю бардовский концерт. Даже выпустили настоящую афишу. Друзей же предупредили, что это будет Юрин концерт. Предупредили, чтоб никто не говорил, как купил билет — нашел, и все. Наивно, конечно. Концерт прошел в Доме моделей. Зал большой, хороший. Как органы тогда не накрыли это все, непонятно. При таком сборе народа все равно шел разговор о том, что будет петь Шевчук. Нет, не накрыли. А может, действовали по каким-то своим соображениям. Концерт прошел успешно. Народу собралось при­ лично, и сумма денег вышла серьезной. Для Юры это было как раз кстати.

 

На следующий день, естественно, начали всех вязать. Юрку привезли в одно место, меня — в другое. Но пришить ничего не сумели. Вначале завели вопрос о деньгах. Какие деньги? Сплошная благотворительность! В этом вопросе мы были непреклонны. Тогда зашли с другой стороны:

 

— Почему пел Шевчук?

 

— Я не смог выступить.

 

— Почему?

 

— Да голос потерял, вот и попросил друга выручить...

 

— А Шевчук, значит, ваш друг?!

 

— Да, и никогда от этого не откажусь.

 

Смешно и грустно. Такие времена. Пришить ничего серьезного нам все равно было нельзя.

 

А потом мы поехали писать «Время» в Москву. На «Серп и молот», 1985 год. Выглядело и происходило тоже все подпольно. Но об этом я уже рассказывал.

Так вот. Юра вынужден был уехать из Уфы. Да, вынудили. Просто выну­ дили. Как иначе, если дышать не дают? Вроде и ничего не делают, но каждый день таскают в ГБ. И идет простая угроза, что ты, как Развей,


 

 

сидеть не будешь, ты не доедешь до тюрьмы. Не надейся, что из тебя будем делать героя. Вот так вот.

Получили ли мы тогда за то, что во всем этом принимали участие? Мы все очень легко отделались. Рустик вообще никак не пострадал. Я тоже...

 

Только один раз стаскали.

 

Рустем: —Почему,меня тоже раз стаскали. Нияз: —Да?А я и не знал...

 

Рустем: —Что спросили?Вот,мол,старший товарищ,давайте его выручать,Спасайте!

 

— Как? Как спасать?

 

— Ну, повлияйте. И еще, скажите нам, что это за песня про Пушкина на «Периферии»?

 

— А я текстов не знаю.

 

— Как это не знаешь? Ты же с ним играл.

 

— Во-первых, на этой вещи не играл. А во-вторых, тексты меня меньше всего интересуют.

 

И ведь это действительно так. Слышу, Юрка что-то поет. А о ком, о чем, конкретно вспомнить строчки — нет, не знаю. Я, к примеру, думал, что это про Пушкина. А они думали, что про Андропова или Брежнева.

Нияз: —Естественно,про большого начальника.У меня с ними тожевсе было весело. У них такой стандартный подход:

 

— Нияз, вы такой замечательный поэт, взрослый, хороший человек. Ну что ж вы с этим бандитом связались?!

 

Подходец, надо отметить, просто шикарный. Я им:

 

— Да как-то не считаю, кстати, что в нем есть что-то бандитское...

 

Может, в лице? А в текстах-то ничего такого не вижу.

 

Рустем: —И вот что интересно.В квартире моего приятеля,того самогоБулатова, зам. председателя КГБ, самого такого злодея, пленки Шевчука крутятся вовсю. Папаша на кухне пивко дует, сынок в комнате под Шевчука тащится. Дома

— пожалуйста, «ДДТ» пусть звучит. И при этом самого Шевчука надо гонять. Кстати, у нас есть еще одноклассники гэбисты. Рафаэль — начинал комсомольцем

 

с тем самым сыном Булатова, что потом пограничником стал. Я его как-то спросил:

 

— За что Юрку гоняли?

 

Тогда уже началась перестройка, сняли первого секретаря обкома КПСС, завертелась вся эта катавасия, и можно уже было задавать вопросы. Он ответил:

 

— Да мы все его любили, все КГБ слушало. Но сверху приказ: давай душить. Парень-то хороший, сразу видно.


 

 

Потом его как-то увидел на туче, привез кассетник-«балалайку». Стоит, продает. Нияз: — ...Атогда Юра уехал в Москву.В Москве он просто подрабатывал

 

домашними концертами. Но вскоре все это его утомило, и он вернулся в Уфу. Намерение было четким: создать группу. Где? У него уже были четкие завязки с Питером. Перезнакомился со многими ребятами, решил ехать в Ленинград. Надо сказать, в Москве он бы не прижился. Это однозначно. Почему? Там другие отношения и другая рок-культура, что ли... Совершенно другой слой. А Питер, наверное, был ближе к уфимскому варианту... Мы не можем судить о Москве, хоть и были там раз двадцать... Я в настоящий момент рассуждаю элементарно, как музыкант. Стилистика разная. Она не подходит к Юрке, ну, никак. А в Питере примерно наша стилистика. В Свердловске он тоже почему-то не смог. И в Череповце не смог, поскольку там ужасная попса. Остановился на Питере. И уехал...

 

У нас тоже что-то продолжалось, но не сразу. Тяжело все... Рустику, тому всегда хотелось играть. Мне же так, время от времени. Мне кажется, я просто помогаю ему тем, что играю с ним.

 

ХОРОШИМ БЫЛО ВРЕМЯ. МОЖЕТ, ДАЖЕ ЛУЧШИМ В ЖИЗНИ. ТАК ВОТ...



 

Я родился в Уфе22сентября1954г.Отец—писатель,драматургАжиг Гильднанович. У него есть такая известная пьеса «Красный паша», крутится по Центральному телевидению. Ажиг Гильднанович — псевдоним, а так — Николай Васильевич Асамбаев. Мама — учительница, Наиля Шайхоттаровна, тетя Неля. Последний раз она, по-моему, работала в 1964 году. Потом занималась нами, маленькими детьми. Дюнара и Зульфия — старшие сестры. Учился в пяти школах, постоянно переезжал. Я родился в Уфе, и где-то в двухлетнем возрасте отцу дали работу в городе Салават, там мы прожили лет семь, и, когда я учился уже во втором классе, мы вернулись в Уфу. Потом переезжали из одной части города в другую. Бывало, что за год учился в двух школах. Начал в Салавате. Класс был 1 «з». Там еще были «е», «и»... Хорошо ли школьное время? Трудно что-то особое вспомнить. Правда, я увлекался спортом — футболом, хоккеем. Даже умудрился раз на чемпионате на искусственном льду поиграть. Уфа вообще спортивный город. Сейчас местная команда 16 побед подряд в чемпионате страны одержала. Но в последний раз обломалась. Слежу за спортом по-прежнему. Папа — литератор. В доме приличная библиотека. Но я пошел по другой линии. Немного рисовал, увлекался музыкой. В результате закончил училище искусств по классу живописи. Примерно так же, как и Шевчук.


 

 

Какой тогда была Уфа? Да деревня. Сама деревянная. Потом многое посносилось. Тогда же был довольно скучный городок, хоть и родиной моей считается. Миллионное население. Пятиэтажки. Хрущевки. Есть пара инте­ ресных мест: мечеть, церковь — вот и все достопримечательности. А в остальном обычный промышленный город.

Спортом занялся, как все дети: зимой — лыжи, коньки, летом — футбол. Дворовая команда. А потом пришло занятие гитарой. Как сейчас помню, коньки продал, лыжи валяются до сих пор где-то. В общем, остановился на ботинках 37-го размера, а сейчас ношу 43-й. Можно прикинуть, в каком возрасте это случилось.

 

Гитару взял... У меня всегда была хорошая зависть к тем, кто умел играть. По праздникам, по всяким поводам в школе устраивались концерты. Мне тоже хотелось участвовать. Дома стояло фортепиано. Его купили еще в 1960 году. Сестры учились год-два, но 5 классов никто не дотянул. Да и рок-н-ролл как-то повлиял. Особенно, с появлением магнитофонов. Зазвучали «Роллинг Стоунз», «Битлз». А до этого еще был Рэй Чарльз. У меня во дворе жил известный в Уфе гитарист Фроська. Играл на танцульках. Я учился в 8 классе. Ходил за Фроськой по пятам, гитару ему носил. Ему не нравилось, что я быстро, как говорилось, «фишаки» схватываю, и, когда он начинал играть, отворачивался, чтобы я не видел гитарного грифа. Он старше меня лет на 5, такой гадкий, противный сморчок...

 

Потом отец купил мне гитару, в 70-х годах. По тем временам такая дорогая, красивая «Торнадо». Он поехал в Москву, я заказал ему что-нибудь деше­ венькое, болгарское. А в Москве он попал в музмагазин в тот момент, когда выставили эти гитары. Стоила она 400 рублей — по тем временам очень большие деньги. Куда деваться? А тут еще молодые пацаны, безденежные музыканты:

 

— Берите, не пожалеете! Провожали его с этой гитарой:

— Повезло вашему сыну.

 

И вот привез он ее в Уфу. А я, как сейчас помню, лежу на пляже. Бежит сестра:

 

— Скорее, там папа тебе гитару привез!

 

— Какую?

 

— Сам увидишь.

 

Захожу. В зале раздвинут стол. На столе лежит гитара. Я же не ожидал, что он такую купит! Схватил, начал настраивать. Отец влетает:


 

— Не тронь! Не тронь! Ты не знаешь, как с ней обращаться! Вот поговорю

 

с кем-нибудь из филармонии, они тебе покажут.

 

— Да знаю я, папа, знаю!

 

Потом по улицам с гитарой ходил. Делал вид, что спешу на репетицию...

 

Сразу куча завистников: вот, салага, еще играть не научился, а уже такую гитару имеет. Родители потом отбивались, слух о дорогой гитаре разошелся среди писательской братвы,

— Какие дорогие подарки! Не заслуженно. Отец не сразу, но нашелся, что ответить:

 

— Ваши болтаются по улицам, а мой пусть на гитаре учится играть. И денег не жалко.

 

Играл на танцах. У нас два самых модных места — город настолько растянут — на одном конце площадка «Нефтяник», а на другом — площадка в парке имени Матросова. Естественно, там собирались все — от девчушек-отличниц до уличных прошмандовок. Было ли соперничество между музыкантами этих площадок? Конечно. Помнится, специально решили выходной устроить. Сели в машину — не в такси, в машину — и поехали посмотреть на конкурентов. Вошли. Кстати, первым барабанщиком «ДДТ» считается Ринат Шамсутдинов. Он там играл, мы вместе с ним учились. Отличных художник. В институт поступали вместе. Сейчас с музыкой завязал. Полностью занялся живописью. Делает выставку в Германии. У него очень хорошие акварели. Пейзажист. А я все собираюсь. Давно не брался за кисть. Лет 6 преподавал в училище, там-то еще и рисовал. Маслом, а потом нет.

 

На танцплощадке играл с переменным успехом. Бывало, что и выгоняли. Лучшим был 1972 год. Кто со мной тогда играл? Половины уже нет в живых по причине пьянства. Рустем Каримов. У нас два было Рустема Каримова. Барабанщик и пианист. Умер недавно. Саша Антушев. Саксофонист конца 70-х. Умер. Вообще, музыканты-покойники — это отдельная тема...

 

1973 год. Площадка. Что тогда играли? Наша площадка была невдалеке от обкома партии. Местность гористая. Было очень хорошо слышно. Не разрешали, но две своих вещи мы играли. Наш басист сочинял танцевально­ попсовое. Одну композицию можно было играть польскую, одну венгерскую. Худруком сидела зловредная старушенция. Мы пели Джимми Хендрикса. Она:

 

— Что за песня?

 

— Так ведь польская же...

 

— А, польская, тогда пойте.


 

 

Было прослушивание. Собрались взрослые дядьки из Союза композиторов. Мы играли инструментальную вещь «Узкое горло океанического кита». К нам поляки приезжали, мы у них передрали. На прослушивании боялись страшно. Но все обошлось. Один из старых дядек из комиссии даже похвалил:

 

— Хорошо играли эту, как ее, «Рог быка», что ли?

 

Мы ее потом так и называли: «Рог быка». На танцы собирались тогда до четырех тысяч человек. Приходили все, вплоть до мафиози. Я с удовольствием ходил на свою работу. По понедельникам выходной — не знал, чем заняться. Публика была занятной. Доходило до того, что могли стрелять — не угодил кому-то — могли и шарахнуть. Кровищи...

 

Хулиганский ли город Уфа? Да, было. Как везде. Сейчас потише стало, нет такого, как в Казани: район на район. Раньше было — дворы бились друг с другом. Наш двор назывался «Князевским». Там жили три брата Князевских, такие настоящие хулиганы, бойцы. Бьется, пока его не задавишь. Один против двадцати. Его там запинают — все равно король. Рядом стояли бараки. Князевские дрались с барачными. Потом наступало перемирие. И князевские бились с луневскими, это компания из парка Луначарского, который звали Лунь.

 

Вообще-то меня это не коснулось. Я с ними не общался. Но знать — знали. Иду с гитарой, мимо проносится человек 200, а следом еще 300 с кольями — драться. Прижался к забору: не дай Бог с гитарой что-нибудь. Пробежали мимо. Остановились.

— А, это свой.

 

И дальше побежали. Похулиганить любили.

 

После парка слава осталась до сих пор. В кафе «Лягушка» зайду «соточку» выпить, какой-нибудь «колдырь» лет под 50 подходит:

 

— Здорово, Рустемчик!

 

— Здравствуйте.

 

— Ты же в 70-х в парке играл? Ништяк лабал, молодец.

 

«Ништяк лабал...» Был такой случай — сидим, бренчим на гитаре, подкатываются хулиганы. Решили до нас вначале докопаться. Потом один:

 

— Ты же играл в 73-м?

 

— Играл.

 

А «банки» такие здоровые, все в татуировках.

 

— Ладно, ребята, встретим, бить не будем.

 

А подошли с очень забавным вопросом: «Позвольте закурить интел­ лигентных папирос?!» Потом один принялся рубашку на себе рвать. И на


 

самом деле, весь синий, в татуировках. Пытался брюки снять, показать наколки, еле уговорили — не надо.

Потом просто разнесли эти площадки. Не стало традиций. Начались дискотеки. Мы пересели в клуб. Я тоже играл по клубам, на свадьбах. Как раз, когда мы с Юрой познакомились, был Дом культуры «Авангард». От военного завода что ли. Там был ансамбль «Калейдоскоп». ВИА. Это конец 70-х, точнее, 78-й год. В 1980 Гена Родин завис в армии. Мы искали хорошего солиста. У нас было 2 программы: одна — чисто эстрадная, для свадеб и танцев. Вторая — для души — «Дип пепл» и прочие. Вот Гена Родин говорит:

 

— В пединституте есть парень с хорошим сильным, высоки^ голосом. Давай, посмотрим.

 

Мы уже два-три года играли вместе: Володя Сигачев, Гена Родин, я и барабанщик. Юра пришел, попел. Понравился: мощно пел. Решили работать вместе. Постепенно Юра начал предлагать свои песни. Это была эпоха «Машины времени», «Аквариума». Как можно петь чужие вещи?! Давай свои! И тексты принес. Как сейчас помню, это было «Черное солнце». Гена Родин сразу загорелся: клевые слова! Так и работали. Барабанщика сменили

 

— был алкашом, бухал. Взяли того, который сейчас стал хорошим худож­ ником. Герой тех танцплощадок. Мы записали с ним три композиции. Послали их на «Камертон»...

 

Я учился в институте искусств, где одно время было художественное отделение. Рисую маслом. Пишу. Что-то реалистическое: этюды, портрет. Но всерьез этим не занимался. Я уже знал, что Юра тоже рисует, и видел его работы. Дома у него много есть: портрет деда, отца, мамы Фаины Акра-мовны и сестры.

 

Что тогда была за атмосфера? Это еще не называлось «ДДТ». Называлось ансамблем под управлением Геннадия Родина. Когда в Москве прошли тур на «Камертон», от нас потребовали еще одну запись. Понадобилось название. По-моему, Сигачев спросил:


Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 169; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!