Наталья Караванова. Ровными стежками 7 страница
– Аборигены?
– Ах, Эмма, это вряд ли! – вскидывался академик Окунь. – Очевидно ведь, что эта… местность – она создана специально для нас. Если даже не брать во внимание Отель, все остальное свидетельствует недвусмысленно, знаете ли. Состав воздуха, воды, почвы, растения в саду и огороде, продукты, которые ежедневно появляются в ретрансляторе.
– А что, если это предыдущие дуэлянты? – мрачно спрашивал Коля Урванец. – Проигравшие. И за это их развоплотили.
Эдгар смотрел на старшего брата с почти священным ужасом, кивал, охваченный восторгом. Вот это приключение! Расскажешь ребятам в школе – обзавидуются!
Урванец‑старший переглядывался с Павлышем, вздыхал и переводил разговор на другое. Обоим было очевидно, что призраки останутся еще одной загадкой, чем‑то, что пока выходит за пределы доступных человечеству знаний. Хотя мысль о дуэлянтах‑неудачниках в последнее время тревожила Павлыша все чаще.
Если это правда – и если призраки по‑прежнему способны мыслить и чувствовать, возможно, они пытаются как‑то предупредить землян? Поэтому и стали появляться чаще.
Вот только как лишенные тела и голоса могут вообще коммуницировать с живыми?
Именно об этом снова и снова спрашивал себя Павлыш, когда за спиной у него зазвонил телефон.
Это был старинный аппарат – увесистая коробка на четырех бронзовых ножках, с цельнолитой черной трубкой на витом проводе. Ни к каким розеткам он не был присоединен, вообще не имел ни разъемов, ни рычажков, ни индикаторов, – ни‑че‑го. Академик Окунь в свое время дотошно его исследовал и вынес вердикт: «Имитация формы при абсолютном непонимании сути». После чего Павлыш уволок телефон к себе – в качестве пресс‑папье. Иногда Слава снимал трубку и прикладывал к уху. Вслушивался в мертвую тишину, мечтал: вдруг когда‑нибудь там раздастся голос мамы или бабушки…
|
|
|
Телефон зазвенел громко и яростно, словно был возмущен, что Павлыш стоит к нему спиной. Призраки, маячившие в глубине сада, возле теплицы, как будто придвинулись поближе, и Слава вдруг подумал: «А чем черт не шутит? Неужели они сумели… прозвониться? И на каком же языке тогда заговорят?»
Торопливо, пока звонки не оборвались, Павлыш шагнул к столу и сдернул трубку.
– Добрый день, – сказали на том конце. – Имеем честь сообщить, что дуэлянты, бойцы, поединщинки… отражатели прибыли.
Сразу же вслед за этим пол под ногами Славы дрогнул, стекло в окне тихонько задребезжало – как при легком землетрясении или во время аккуратной стыковки корабля со станцией.
Все это дрожание и дребезжание заняло полсекунды, не больше, – и похоже, осталось никем, кроме Павлыша, не замеченным. По‑прежнему вопили и грохотали у него над головой юные Урванцы, и академик Окунь все тем же воодушевленным тоном рассказывал Светлане историю времен своей бурной молодости.
|
|
|
А вот призраков в саду уже не было.
– «Дуэлянты», – сказал пустой комнате Павлыги. – Вот оно как.
Он, конечно, узнал металлический голос в трубке. После прибытия на Muzoon вергилий появлялся раза два или три, давал советы по обустройству, спрашивал, не нужно ли чего. Затем – пропадал, причем никто не смог проследить, куда именно он девается. Даже индейцы‑следопыты Николай и Эдгар оказались бессильны перед инопланетянской хитростью.
«Значит, – подумал Павлыш, – все‑таки не призраки. Значит, началось».
Он зачем‑то снова снял трубку и послушал – но не было ни гудков, ни даже шума, только привычная космическая тишина.
Слава вышел в коридор и поспешил в столовую. Обычно после обеда Эмма сидела именно там – делала какие‑то заметки или разбирала очередной ящик с артефактами. Но в этот раз, еще не входя, Павлыш понял, что она не одна.
– …шу прощения. Я не имел в виду… то есть, в общем‑то, не то чтобы… глупость какая, конечно, имел, но… тьфу ты, Эмма… понимаешь…
|
|
|
– Домрачеев, как фольклорист вы, безусловно, обладаете развитым воображением, но вынуждена вас огорчить: оно не имеет ничего общего с действительностью. Совершенно. За те десять дней, что мы здесь находимся, вы могли бы это понять.
– Неужели?
– Именно! Более того, если хотите знать, я полагаю вас человеком грубым и несимпатичным. И буду очень благодарна, если вы впредь воздержитесь от своих неуклюжих шуток в мой адрес.
– Ну что же, – отчеканил Миша. – Что ж. Разрешите идти, Эмма Николаевна? Выполнять свои прямые обязанности, так сказать.
– Идите, Домрачеев.
Хлопнула дверь, ведущая из столовой в сад.
Павлыш стоял, привалившись плечом к стене, сердце колотилось где‑то под горлом. На мгновение он испытал черное, постыдное злорадство. Знал, что так не годится, но это было выше его – древнее, почти первобытное чувство.
Он уже собрался уходить, когда из столовой донесся еще один звук. Павлыш застыл, буквально перестал дышать, но звук больше не повторился.
Возможно, его и вовсе не было; возможно, только показалось.
Павлыш на цыпочках отошел подальше от столовой и поспешил наружу.
На миг задержался у двери: бросил взгляд на стойку, за которой в обычных отелях стоял бы портье. Все выглядело так, будто портье вот только что отлучился. На стене висели несколько часов, показывавших разное время, от Парижа до Селенопорта, рядом стояло кресло на колесиках, чуть продавленное, с истертыми подлокотниками и наброшенной на спинку жилеткой. Монитор на столе ни к чему не был подключен, стикеры залепили его не только по краям, но и в центре. Старые разноцветные листки, без заметок, но с детскими рисунками. (Может, их оставили призраки – когда еще были живыми?..)
|
|
|
Никто не признавался, но на всех эта стойка нагоняла жуть. «Словно в доме с привидениями живем», – сказал как‑то Борис.
Сейчас экран светился бледно‑желтым и по нему ползла бегущая строка. Павлыш сдернул горсть стикеров и прочел: «Имеем честь сообщить, что дуэлянты/бойцы/поединщики/отражатели прибыли».
Видимо, на тот случай, если Павлыш забудет поделиться новостью.
«Что ж, – подумал он, – это все упрощает. Не нужно идти в столовую, кто‑нибудь увидит и скажет Эмме, а я пока прогуляюсь‑таки до Пленки, погляжу, где там наши гости».
Правда, отчего‑то вместо хлеба‑соли ему захотелось прихватить с собой палку поувесистей, но этот упаднический порыв Слава пресек в корне. Вряд ли дуэль на бревнах – то, чего ждут от них представители Галактического центра.
На лавочке перед корпусом академик делился со Светланой своими соображениями по поводу будущего контакта. Светлана потрошила рыбу, под ногами крутился Скунс, мяукал и терся о голени.
– …вот, к примеру, этот самый ГЦ, – говорил академик, рассеянно глядя на то, как Светлана разделывается с его тезкой. – Союз нескольких разумных видов, да? Как‑то ведь он возник, был ведь некий момент, когда встретились две, ну хорошо – три цивилизации и решили объединиться в содружество. Для совместного освоения космоса, взаимопомощи и – я уж не знаю, чего еще. Звучит просто, да?
– Куда уж проще, – сказала Светлана. – Куся, да не крутись ты! Возьмите его на руки, Федор Мелентьевич, сил нет никаких. Ведь только что кормила!
– Да‑да… Так вот, а теперь представьте, какими именно были эти цивилизации‑основатели. Возьмем, к примеру, – он подхватил и усадил к себе на колени Скунса, – да вот – разумных кошачьих и разумных рыб. Допустим, они нашли общий язык и преодолели свои атавистические страхи… а атавизмы, замечу, мощнейшая сила, которую поди еще обуздай. Но – предположим. Что тогда? А, молодой человек?
– Тогда, – ответил Павлыш, – сплошное благорастворение воздусей: котам нужно одно, рыбам другое, никакой межвидовой конкуренции. Одни осваивают океаны, другие – сушу.
– Это вы, Слава, мыслите категориями шестивековой давности! «Осваивают»! «Колонизируют» еще скажите. Но хорошо, ну – положим. А теперь для начала ответьте‑ка мне, какими технологиями смогут они обмениваться? Как – общаться? Положим, у одних – зрение цветное, а у других черно‑белое. Или там разные акустические диапазоны. Да господи, разные системы ценностей: одни до сих пор веруют в какого‑нибудь кровожадного бога, другие – в прогресс. Допустим, договорились они о неких общих целях. «Осваивать» планеты, пусть. «Делать их пригодными для жизни», да? И что же? Одни будут полагать, что для этого все миры следует засадить густыми лесами, другие – что, наоборот, заполнить водою. А?!
– Это все – простите, Федор Мелентьич, – теории.
– Теории?! Да вы поймите, Слава, мы имеем дело не с теорией, а с вполне конкретным Галактическим центром, который готов принять нас только после некоего испытания. Некой дуэли, черт возьми! Что это, Древний Рим какой‑нибудь?! Океания?! Если они мыслят такими категориями… о‑о‑о! Я боюсь себе представить, что нас ждет дальше!
– Не бойтесь, – сказал Павлыш, – скоро узнаем. Мне тут звонили… – И он вкратце сообщил о случившемся. – В общем, – подытожил, – вы передайте остальным, а я пройдусь пока до Пленки у озера – и обратно, погляжу, где там наши гости.
– О‑о‑о! Это!.. Это!.. – Академик Окунь вскочил, рассеянно переложил Скунса прямо на стол и умчался в Отель.
– Слава, что‑то случилось? – тихо спросила Светлана. – Вы странно выглядите.
– Будешь тут выглядеть, после таких новостей… – соврал Павлыш. – Ой, осторожней, сейчас наш подарочек весь ужин слопает.
Светлана наконец обратила внимание на Скунса, который деловито уволакивал исполинского окуня под скамейку.
– Вот негодник! А ну дай сюда! Не знаю, кто там явится, но мы тебя им точно отдадим, слышишь! Во‑первых, прожора, во‑вторых, вредитель, в‑третьих…
Слава воспользовался случаем и выскользнул за калитку. Он решил идти не по дороге, а напрямую, через луг. Сбросил ботинки и зашагал, осторожно ступая по нагретой земле. Трава здесь была по колено, пушистые метелки щекотали кожу.
Было немного странно вот так запросто шагать по чужому миру, за десятки тысяч световых лет от дома. В первые дни все они вели себя не в пример осторожнее, а потом привыкли, поверили, что здесь им ничего не угрожает. Воздух такой же, как на Земле, даже чище, и ни клещей в траве, ни ядовитых гадов. Рай земной… впрочем, учитывая то, где они находились, – скорее небесный.
Павлыш оглянулся на Отель – двухэтажный домик, яркий и ладный, очень уютный и земной. У ажурного заборчика высотой по пояс проходила утоптанная дорога – пыльная в солнечные дни и превращавшаяся в вязкую кашу, когда шел дождь. Если пойти на юг, можно было оказаться у взгорий, на север – выйти к холмам, а потом и к озеру. Дорога петляла, кружила… как кобра, которая пытается улечься в тесной корзинке.
Только вместо плетеных стен здесь была Пленка.
Уже на второй день они выяснили, что живут в замкнутом пространстве: после того как более‑менее перезнакомились, разобрались с Отелем и отправились на вылазку. Отель стоял в центре своеобразного садка, со всех сторон окруженного упругими стенами. Стены обладали отражательной способностью, проще говоря – напоминали затемненное зеркало. Их невозможно было пробить, найти в них щель или дыру, сделать под них подкоп…
Академик Окунь предположил, что лучше и не пытаться: дескать, не исключено, что этот садок для землян построен на каком‑нибудь спутнике или орбиталище – сооружен умельцами из Галакцентра только для экзаменовки. И кто знает, не находится ли по ту сторону его стен космическая пустота.
– Вот и посмотрим, как вы будете подсаживать сюда ваших дуэлянтов, – пробормотал Павлыш.
Он поднялся на холм со срезанной верхушкой и встал, чтобы отдышаться. Внизу, прямо перед ним, лежало озеро. Он видел качавшихся на мелких волнах лебедей, сварливых уток, которые о чем‑то переругивались, стоя на берегу, – и даже заметил в камышах вкрадчивое движение – это переступила с ноги на ногу выпь.
Потом он посмотрел дальше – и обалдел. Потому что Пленки здесь не было – там, где раньше мир заканчивался пружинистой мутноватой стеной, теперь расстилалась роща исполинских секвой. То есть это сперва Павлыш принял их за секвойи, но потом пригляделся и решил, что все‑таки нет, все‑таки перед ним деревья неземного происхождения. Ветер раскачивал их верхушки, с одной вдруг снялись две крупных птицы и помчались, резко выкрикивая ругательства. По одному из стволов метнулась вниз узкая, хищная тень…
– Перегородку между террариумами убрали, – сказал в пустоту Павлыш. – Вот так‑так…
Он развернулся и быстро зашагал обратно, прикидывая, нет ли у них где кислородных масок, может, хотя бы среди всей той кучи вещей, что прибыла с Земли. Потом он сообразил, что отныне расхаживать босиком ой как не следует, пристроился на мшистом, зеленоватом камне и надел ботинки.
– И ночные дежурства, – пообещал он себе. – И чтобы Урванцы ни ногой за ограду. Черт‑черт‑черт!.. И на кой ляд ГЦ понадобилось приглашать родителей с одиннадцати– и двенадцатилетним мальчишками?!
Невозможно было даже представить, что всем им угрожает, но ясно было одно: при совмещении двух искусственно созданных биогеоценозов наверняка появятся проблемы. И в первую очередь следовало взять пробы воздуха и воды, конечно, а там видно будет… хотя… если крупные хищники или, хуже того, мелкая какая‑нибудь гадость, да вот хотя бы бродячие муравьи…
Может, спросил себя Павлыш, в этом и состоит испытание? Не дуэль на пистолетах, а состязание двух биогеоценозов: который окажется более приспосабливаемым? Или даже – ну да, конечно! – двух разумных видов: который сумеет выжить при критических условиях? Логично: только такие и смогут покорять новые миры.
– Но они же не Следопыты, – зло сказал Павлыш. – Ладно я… и Борис, и, пожалуй, Светлана. Но – дети? Старый Окунь? Эмма?
При мыслях о ней ему стало совсем нехорошо, Слава даже остановился, чтобы перевести дыхание. «Как все не вовремя, черт! Одно с другим как!..»
Он надеялся только, что академик принял меры и загнал всех в дом. Конечно, вряд ли хищные звери, стоило только исчезнуть Пленке, ринулись к Отелю; вряд ли, но лучше не рисковать, не тот случай.
Он вдруг заметил тень, скользившую к нему по траве, и прежде, чем сообразил, что делает, уже упал лицом прямо в метелки, перекатился, рукой машинально потянулся к поясу, на котором, конечно, не было никакого лучевика…
Крупная птица, распахнув крылья, проплыла над Павлышем. Молча и величественно, словно облако или парусный корабль, она взмахнула нежно‑голубыми, в белую крапинку крыльями и двинулась дальше.
Он вдруг вспомнил историю про то, как у Жюля Верна, в «Детях капитана Гранта», кондор похитил мальчика, – выдумка, конечно, у падальщиков слишком слабые пальцы… но что, если это не падальщик? И что, если Урванцы сейчас не в Отеле?!
Павлыш вскочил и побежал, как не бегал уже давно, побежал, двигаясь скупо и четко, понимая, что, даже если опередит птицу, силы понадобятся… потом. Когда «потом» и для чего именно – он и сам не знал. Хрустели под ногами стебли подсохшей травы, солнце жарило в спину, пригибало к земле.
Павлыш влетел на взгорок – внизу стоял Отель, и перед ним, у стола, собрались все жители: Урванцы, Окунь, Эмма, Домрачеев. Они раскладывали абсурдные вещи, привезенные с Земли, смеялись, спорили…
– В дом! – заорал Павлыш. – Все немедленно в дом!
Но они не поняли, только уставились на него удивленно. А птица была уже над Отелем. Она сделала круг, другой, легла на крыло, скользнула вниз и вдруг опустилась прямо на стол, на единственное еще пустое место. Сверху крылья ее были зеленые, с ярко‑желтыми прожилками, хвост – золотистый, а хохолок на голове – нежно‑малиновый. Глаза у нее были крупные, с медовым ободком, взгляд – хищный.
– Ух ты! – сказал Коля Урванец.
– Вот это да! – поддержал Эдгар. – Дядя Окунь, а можно ее погладить?
Птица потопталась, клацая когтями по деревянной столешнице, затем изогнула крыло и как будто почесала грудь. На сгибе у нее были пальцы, как у гоацина или у вымершего археоптерикса. Да и вообще выглядела она так, словно явилась из бездны времен, прямиком из какого‑нибудь мелового периода.
Все это Павлыш разглядел уже вблизи: он подбежал к ограде, распахнул калитку и замер, не зная, что предпринять. Если тварь захочет кого‑нибудь укусить, он ее вряд ли остановит, а вот напугать и спровоцировать может запросто, достаточно одного резкого движения.
Птица вдруг проскрежетала что‑то знакомым металлическим голосом: раз, потом другой.
– Что это? – спросил Борис. – Смотрите.
В ответ снова раздался скрежет, а потом – уже другим, естественным голосом – птица выкрикнула нечто явно членораздельное, и тогда раздалось металлическое: «Желаю вам процветания. Это у меня переводчик, тлумач, толкователь, лжец».
– Ах, – сказал академик Окунь – и сел, держась рукой за сердце.
– Ух ты! – повторил Коля. – Па, у него такая же коробочка, как у вергилия.
– Погоди‑ка, он и нам их оставлял, – вспомнила Светлана. – Минутку. – Она выбралась из‑за стола и исчезла в доме.
Тем временем Эмма отстранила Домрачеева, который встал перед ней, едва появилась птица, – отстранила и шагнула вперед.
– От имени землян рада приветствовать вас. Я – глава нашей делегации, Эмма Николаевна Клемехина.
Переводчик заскрежетал, заухал – видимо, пытался перетолмачить ее имя. Птица слушала, по‑куриному склонив голову набок. Потом по телу ее как будто прошла дрожь – перья вздыбились, хохолок развернулся веером, – и птица отчаянно замахала крыльями, крикнула и взлетела. Она пронеслась над столом и людьми, по спирали круто взметнулась вверх, а потом вдруг снова опустилась на край стола. Зачирикала, то и дело топорща перья и двигая пальцами.
– Простите, – сказала коробочка‑переводчик. – Это непросто, сложно, дико, вызывающе. Нужно время, чтобы привыкнуть… чтобы понять. Но я‑память понял. Я‑память готов к общению.
– Вы знаете, зачем мы здесь: мы и вы? – аккуратно спросила Эмма.
– Чтобы пройти концерт, выживание, изменение мира, потрясение основ. Чтобы влиться в новую стаю. В Галактическое гнездовье.
Люди обменялись взглядами.
«Кажется, – подумал Павлыш, – пророчество академика Окуня сбывается. Понять друг друга будет нелегко… но все‑таки мы недурно продвинулись для начала».
– Это хорошо. – Эмма хотела было кивнуть, но, видимо, сообразила, что для птицы такой жест может означать что‑нибудь другое – скажем, враждебность. Она моргнула и продолжала говорить, стараясь не двигаться и сохранять бесстрастное выражение лица. – Мы не знаем условий… эксперимента. Но, по нашему мнению, это неважно. Вы и мы… нам есть о чем поговорить, о чем рассказать друг другу. Думаю, именно этим мы и займемся – к взаимному обогащению.
– Мы тоже не знаем условий, – сказала птица, выслушав перевод. – И мы согласны с вашим предложением. Мы и сами хотели предложить то же самое.
Атмосфера слегка разрядилась, и следующие минут тридцать‑сорок они просто знакомились: называли друг другу имена и рассказывали о себе.
Самоназвание и имена птиц ни воспроизвести, ни запомнить никто из землян не смог, так что в конце концов решили звать их ависами, а гостя – Отцом. Судя по его словам (точнее, по переводу, порой довольно туманному), Отец был главой семейства, которое ГЦ перебросил сюда, для дуэли‑сражения‑поединка. Полное имя гостя в переводе означало «отец семейства яростных и изобретательных инженеров‑выращивателей», что скорее сбивало с толку, чем что‑либо объясняло.
– …И это, – добавил позже академик Окунь, – мы еще не учитываем одной простой возможности: авис мог нам лгать, осознанно или нет.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 113; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!