ПЕРИОД ВЕЛИКОГО ПЕРЕСЕЛЕНИЯ НАРОДОВ

Военная организация германских племен почти не развивалась начиная с эпохи их первых великих побед над римскими пограничными армиями и еще долгое время спустя после того, как они поселились в старых пограничных провинциях. Писатель конца VI в., который говорил, что «франки, лангобарды и им подобные привержены поединкам один на один, будь то верхом или пешком. Когда они оказывают­ся в замкнутом пространстве, всадники, если среди них есть таковые, спешиваются и сражаются пеш­ком», мог бы с таким же успехом сказать это и о германцах раннего римского периода. Поскольку гер­манцы сражались не организованным строем, а се­мейными группами, то «если случалось так, что их друзья погибают, они подвергают себя опасности, да­бы отомстить за них... Они не слушаются своих вож­дей. Они безрассудны, пренебрегают стратегией, ос­торожностью или предвидением, они презирают лю­бой тактический порядок, прежде всего кавалерию».

Несмотря на то что позднеримские и византий­ские писатели довольно часто упоминают кавалерию варваров, лишь немногие германские племена (и то в лучшем случае) полагались в основном на кава­лерию — во всяком случае, самое раннее до VI в. Франки провели свои первые великие завоевания преимущественно как пешие войска. Самое раннее упоминание кавалерийского отряда связано с втор­жением франков в Италию в 539 г., однако более поздние свидетельства об этом, показывающие ог­раниченное использование кавалерийских отрядов, с очевидностью обнаруживают, что прогресс в этой области был медленным. Аламанны, вандалы и визиготы пользовались конницей, однако большая часть ее всадников, видимо, состояла из знати. Кавалерия готов действительно сыграла важную роль в катастрофическом разгроме римлян при Адрианопо­ле в 378 г., однако это великое достижение в пер­вую очередь было следствием действий пехоты вар­варов. Обычные воины-англосаксы в Британии так­же пользовались кавалерией не больше, чем франки, однако упоминания о боевых конях в «Беовульфе» перекликаются с англосаксонскими законами. Ясно, что боевой скакун и его сбруя были неотъемлемой частью вооружения аристократа:

 

Восемь коней

в роскошных сбруях

ввели в палату:

Была на первом

ратная упряжь,

седло, в котором

сидел, бывало,

сам сын Хальфдана

дружиноводитель,

когда, вступая

в игру мечевую,

не знал он страха

над грудами трупов[10].

ДОСПЕХИ

В течение всего периода Великого переселения народов доспехи, как и ранее, еще не стали достоя­нием рядовых воинов, если только им не удавалось снять их с поверженного врага. Лишь вожди и ко­мандовавшие войсками короли могли позволить себе такое защитное вооружение как нечто само собой разумеющееся, и именно погребения таких людей дают нам наиболее подробную информацию о полном доспехе германцев. Из тех франков, что потерпели поражение от византийского полководца Нарсеса, лишь немногие имели доспехи или шлемы. Обычные воины сражались обнаженными до пояса, в штанах изо льна или кожи. Иногда на ногах у них были портянки из кожи или грубой ткани. Вооруже­ние и тактические навыки у этих франков были ничем не лучше, чем у тех германцев, что сражались с армиями Цезаря и Августа за шесть или более сто­летий до этого.

Согласно франкским законам, шлем стоил столь­ко же, сколько лошадь, а цена хорошей кольчуги равнялась двум лошадям или шести волам. Столь высокой стоимости соответствует сравнительная ред­кость шлемов и других частей доспеха в археологи­ческом материале всех областей варварской Европы. Даже в княжеских могилах зачастую обнаруживают только шлем и щит. Григорий Турский, описывая Левдаста, графа Тура в VI в., перечисляет основные части доспеха аристократа. Тело Левдаста было по­крыто кольчугой или латами; видимо, это была про­стая кольчуга, которая засвидетельствована многими археологическими находками. Шею защищал лат­ный воротник, а голову — шлем. В одной руке гра­фа было копье, а на перевязи висел колчан. Можно предполагать, что у Левдаста был и лук, который мог спасти его в случае засады, чего граф постоянно опасался, и не без оснований.

Шлем был вооружением, которое приличествова­ло знатному человеку или королю, и поэтому он ча­сто воспевался в литературе того времени. Велико­лепный шлем из погребения франкского вождя в Моркене (Рейнская область) детально представляет аристократический шлем примерно 600 г. Шлем от­носится к типу Sраngenhelm («шлем с застежкой»). Верх шлема имеет коническую форму и, как можно видеть, состоит из листовидных железных сегментов, присоединенных к железной основе. Эта осно­ва представляет собой горизонтальный обруч и не­сколько вертикальных полосок, сходящихся на вер­шине шлема. Навесные нащечники и клепаная за­щитная маска давали дополнительную защиту лицу Железная защитная гарда, свисавшая с задней час­ти шлема, прикрывала шею. Железные пластинки, оберегавшие голову, были покрыты снаружи позо­лоченной бронзой и имели кожаную отделку. Этот шлем отнюдь не был парадной вещью, которую на­девали лишь для престижа. Кое-где позолота стер­лась, и на верхушке видны глубокие следы от уда­ров мечом.

Почти точно известно, что шлем из Моркена, как и многие другие шлемы из богатых воинских погре­бений, разбросанных по огромной территории от Богемии до Ла-Манша и от Скандинавии до Балкан, был импортирован из северной Италии. В конеч­ном счете, этот тип произошел из ближневосточно­го, скорее всего иранского, источника. Острогот­ские и византийские мастера изготовляли вольные подражания таким азиатским шлемам, и уже оттуда некоторое их количество попало к варварам Цент­ральной и Северной Европы. Некоторые воины в византийских армиях V в. также носили эти шле­мы, однако большинство дошедших до нас образцов пришло из погребений варваров.

«Шлем с застежками» был отнюдь не единствен­ным типом защитного головного убора. В богатых погребениях в Венделе и Вальсгарде (Швеция) было обнаружено множество шлемов. Некоторые из них достаточно хорошо сохранились, чтобы их можно было реконструировать. На одном из них, из Валь­сгарде, сложная мозаика из кусочков железа — кре­стообразных и в форме буквы «Y» — заполняла про­странство между железными полосками основы. Шею и щеки могла защищать круговая «занавеска» из колец, а спереди оборонительные элементы шле­ма дополняла железная гарда.

Поскольку шлем был не только частью доспеха, но и одним из символов власти вождя, вполне объяснимо, что некоторые экземпляры могут ока­заться скорее декоративными, чем защитными. В гробнице маленького князя во франкской церкви под Кёльнским собором также был найден «шлем с застежками», верх которого состоял из 12 роговых сегментов, которые первоначально соединялись с бронзовыми перекладинами (см. ниже, с. 200).

В описаниях шлемов в древнескандинавской и англосаксонской литературе обычно упоминаются изображения кабанов, которые украшают верхушку или какую-либо другую часть шлема:

 

И все же не слишком

страшна врагиня —

Не так ведь могуча

жена в сражении,

как муж, подъявший

молотокованый,

кровью запятнанный

меч остролезвый,

дабы с размаху

разбить на вражьем

шеломе вепря.

В другом пассаже из «Беовульфа» говорится о том, что изображение кабана должно защищать владельца шлема и его дружинников:

Люди видели

окровавленные

битв одежды —

железотканые,

с кабаном позолоченным —

на груди вождя

среди многих воителей

в сече сгибнувших.

На других шлемах были изображения птиц, в том числе воронов. Ворон, волк и орел ассоциировались с наиболее мрачными сторонами битвы и резни, они часто упоминаются в поэзии и фигурируют на под­линных шлемах, щитах и оружии. Шлем из Венде-ля, вершину которого венчает птица, напоминает нам, что в то время Швеция, северная Германия и Англия были частью одной и той же культурной и художественной среды.

ОРУЖИЕ И ТАКТИКА

Франки

Тактические методы франков были самыми про­стыми, как показывает византийский писатель VI в. Агафий:

«Лошадьми не пользуются, за исключением весь­ма немногих; зато они хорошо обучены искусству пешего боя, которое для них привычно и передает­ся по наследству. Меч у них висит на бедре, а щит с левой стороны. Они воюют не луками, стрелами и другими метательными орудиями, а обоюдоострыми секирами и ангонами, которые особенно часто упот­ребляют. Ангоны — это копья не очень маленькие, но и не очень большие, которые можно метать, если понадобится, а также применять в рукопашном бою, начиная наступление. У них большая часть обложе­на железом со всех сторон, так что внизу видна только ничтожная часть дерева, из железа почти весь наконечник копья. Выше же оконечности ко­пья выдвигаются с каждой стороны кривые острия, как крючки удочки, загнутые вниз. В сражении франкский воин бросает этот ангон, и если попада­ет в тело, то острие, естественно, проникает внутрь; тогда ни сам раненый и никто другой не может лег­ко вытащить копье. Мешают острия, застрявшие внутри тела и причиняющие жестокую боль, так что если неприятель получает даже не смертельную рану, то он все же погибает от нее. Если же попа­дает в щит, то повисает на нем и болтается, нижней своей частью тащась по земле, и пораженный не может ни вытащить копье из-за засев­ших в щите остриев, ни отрубить ме­чом, так как ему не достать дерева из-за прикрывающих его железных полос. Когда же франк это увидит, то он вы­двигает ногу и наступает на конец копья и оттягивает щит вниз так, что утомля­ется рука несущего щит и обнажается его голова и грудь. Когда же увидит его незащищенным, то легко убивает, или поражая секирой голову, или пронзая гортань».

Наиболее характерным для франков оружием по рассказу Агафия являлись копье с зазубренным наконечником (аngо) и метательный топор-франциска (francisca). И то и другое было в упот­реблении у аламаннов, однако именно франкам удалось достичь наиболее со­вершенного использования этих вооружений. Ап§о, очевидно, был отдаленным потомком римского копья-пилума (рilum), метательного оружия легионеров, которое могло уничтожать противника за много метров. Франциска была в употреблении у ала­маннов уже в IV в., однако до этого о ней ничего не известно: топоры на поле боя использовались редко. Это было оружие с одним лезвием; искусным образом утяжеленное топорище было изогнуто с внешней сто­роны и имело глубокую выемку с внутренней. Умелое пользование Франциской, которую метали в ближнем бою с противником, внушало почтение к франкским пехотинцам, и на протяжении двухсот лет франциска оставалась национальным оружием франков. Великая победа франков над визиготами при Вуйе в 507 г. была победой метательного оружия над боевыми копьями. Примерно после 600 г., как показывают датиро­ванные находки из погребений, оружие франков пе­режило значительные изменения. Франциску и обо­юдоострый меч-спату заметил короткий односто­ронний меч — сакс. Это было универсальное оружие примерно 45 сантиметров в длину, которым можно было резать и колоть или даже метать его в против­ника. Щит был обычно широким и овальным или прямоугольным и был снабжен железным умбоном и железной оковкой.

Англосаксы

По оружию и тактике ближе всего к франкам стояли англосаксы, поселившиеся на юге Англии. Мы уже говорили о том, что, подобно франкам и другим народам, англосаксы почти не пользовались кавалерией. Оружием нападения у обычных воинов было копье. Засвидетельствовано много типов ко­пья, лучше всего известны копья с длинным лис­товидным или ромбовидным наконечником. Длина наконечника обычно составляла 30—45 сантимет­ров. Воины V—VI вв. как в англосаксонской Анг­лии, так и во франкской Галлии часто носили сак­сы. Сакс имел близкую, почти мистическую связь с названием и самим племенем саксов. Древние ан­глосаксонские мечи были довольно широкими, длиной 60—90 сантиметров, обоюдоострыми и за­остренными. Доспехи почти не засвидетельствованы, за исключением погребений вождей. Шлемы упо­минаются в англосаксонских законах еще реже, чем во франкских; известно всего три экземпляра, все три — в погребениях вождей. Менее знатные анг­лосаксы (хотя, наверное, также немногие) могли покрывать головы кожаными шапочками. Щит мог быть овальным или прямоугольным. В поздних сак­сонских манускриптах некоторые щиты показаны выпуклыми, и несколько подлинных экземпляров языческого периода имеют подобную форму. На­иболее изящные образцы были обнаружены в ко­ролевском кенотафе[11] в Саттон-Ху и в гробнице на англосаксонском кладбище в Петерсфингере (Уилт­шир).

Лангобарды

Вооружение лангобардов лучше всего засвиде­тельствовано в долине Дуная, которая была их ро­диной с конца V в., нежели в северной Италии, ко­торая в конечном счете и стала их домом. Оружием обычных воинов опять-таки было копье. Можно выделить два основных типа — одно с широким на­конечником, для удара, и другое с узким остри­ем, которое хорошо подходило для метания. При­мером более редкого, длинного типа копья, также предназначенного для метания, служит образец из Перхтольсдорфа близ Вены, который напоминает франкский аngо. Изредка встречающиеся метатель­ные топоры — другая тонкая ниточка, связывающая лангобардов с франкским западом. Даже в сравни­тельно раннюю эпоху лангобарды больше пола­гались на кавалерию, чем большинство их соседей, и византийские писатели рассказывают немало ис­торий, которые говорят о силе и сноровке конни­цы лангобардов. Во главе конницы стояли хорошо вооруженные всадники; некоторые из них носили кольчуги, шлемы и ножные латы. Оружием этих всадников были длинные «спаты» и копья. Отдель­ные копья, очевидно, были очень длинными: рас­сказывают, что один витязь-лангобард пронзил ви­зантийского воина и поднял его на конце копья высоко в воздух. Исторические сочинения того вре­мени и лангобардские законы, где часто упомина­ются лошади, их разведение, а также конокрадство, доказывают, что это племя знало и ценило силу ло­шадей и пользу, которую они приносили. Многие погребения лангобардеких воинов в северной Ита­лии показывают нам еще один аспект их отношения к лошади: в могилах часто встречаются скелеты ко­ней и сбруя.

На территории лангобардов было найдено мно­го богато украшенных щитов. Обычно это были круглые деревянные доски с множеством металли­ческих накладок вокруг края. Они вышли из мас­терских VII в., но, возможно, такие щиты продол­жают традицию, которая началась еще в период Великого переселения народов. На экземплярах из Стабио (Тессин) и Лукки мы видим символы, ко­торые могут считаться христианскими: воин (веро­ятно, Христос), держащий знамя, на котором сидит голубка, а также потир (чаша для причастия). На умбоне другого щита, обнаруженного в Мюнцесхайме (Баден) и, очевидно, привезенного из стра­ны лангобардов, изображено несколько крестов.

МЕЧ

Из всего оружия, которое использовали герман­ские народы, больше всего мы знаем о мече — ору­жии, которое, по крайней мере в Северной Европе, носили только богатые воины. Для германского со­знания меч был чем-то большим, чем просто ору­жие. Меч близко ассоциировался со многими суще­ственными аспектами человеческой жизни: в первую очередь с обязанностями короля, феодальной вер­ностью воина своему вождю, с принесением торже­ственных обетов, достижением мужской зрелости, с обрядами похорон. Меч был «собратом» (shoulder-соmpanion) короля и воина, их «товарищем». Без своего меча человек был пустым местом, он не мог защитить себя и свой дом. Воин X столетия мог го­ворить, что без своего меча он все равно что мерт­вец. «Пусть тролли возьмут мою жизнь, если я не смогу больше обагрять кровью мой острый Лауфи». Неудивительно, что меч, его боевые подвиги и сам процесс его изготовления были окружены ореолом мистики и связаны со множеством древних традиций.

Уже давно известно, что в металле некоторых из наиболее прекрасных клинков периода Великого пе­реселения народов и эпохи викингов возникали узо­ры в виде выразительных зигзагов, шевронов и волн. Эти узоры, которые были продуктом процесса ковки, глубоко запечатлевались в сознании тех, кто ви­дел и держал в руках такое оружие. Имена мечей, такие, как «Рыбья Спина» и «Вейгарр» (этим словом обычно называли богато вышитую ткань), безуслов­но, относятся к лезвиям с такими естественными узорами. Мечи с «узором дождя» в сагах и мечи, вдоль лезвия которых вьется змея, ведут свою родо­словную оттуда же. Процесс, посредством которо­го изготовлялись эти мечи, был тщательно изучен и воспроизведен современными учеными. Три пучка прутьев и полосок из кованого железа вместе с дву­мя прутьями-«наполнителями» проковывались, а за­тем скручивались в один прут. Этот прут становил­ся центром клинка. Затем таким же образом изго­товляли два прута поменьше, которые прижимали к бокам первого: они превращались в лезвия. Все слегка проковывали. Центру клинка придавали фор­му с помощью долота и, наконец, проковывали лез­вия. В результате структура скрученных и сварен­ных прутьев давала сложные узоры, которые про­являлись после опиловки, протравки и полировки лезвия.

Именно с помощью такого процесса были выко­ваны прекрасные мечи для северных германцев в IV и V вв., и римские военные мастерские II и III вв. также были знакомы с этой техникой. Была ли она изобретением римских военных кузнецов, или, на­оборот, кельтские кузнецы поставили ее на службу Риму, мы пока не знаем. Немногим больше мы зна­ем и о том, где проживали кузнецы, которые рабо­тали в такой технике и поставляли мечи переселяв­шимся германским народам. Два наиболее вероят­ных кандидата — Рейнская область и старая римская провинция Норик на верхнем Дунае.

У некоторых мечей к рукоятке присоединялось кольцо, а иногда с этого кольца свободно свисало и второе. Было много споров о том, какое значение имели эти мечи с кольцами, и о том, в какой обла­сти они зародились. Многие из них были обнаруже­ны на юго-востоке Британии, и поскольку некото­рые из них имеют по меньшей мере столь же ран­нюю дату, что и мечи из франкской Галлии или Скандинавии, то можно думать, что рукоятки с кольцом происходят из Кента. Кольца явно не име­ли никакого практического применения, и мы мо­жем быть почти уверены, что они выполняли риту­альную или символическую функцию, возможно символизируя «союз мечей» между двумя воинами, один из которых дарил меч другому, или же вер­ность воина своему королю — дарителю мечей. Дру­гие подвески на рукоятке или ножнах и их особый характер (шарики или бусы из янтаря, хрусталя или даже морской пенки, небольшие пирамидки из бо­гато орнаментированного металла) говорят о какой-то магической или ритуальной функции.

Из героической поэзии очевидно, что отдельные мечи могли настолько высоко цениться, что переда­вались от отца к сыну. Некоторые могли быть очень древними уже до того, как обретали вечный покой в могиле воина. Слава большинства из этих мечей-«долгожителей» была связана с тем, что некогда они принадлежали какому-нибудь прославленному вои­ну или королю. Другие почитались как великолеп­ное оружие в основном из-за их значительного воз­раста и прочности, о которой свидетельствовала уже сама их древность. Однако стены германского пир­шественного зала были отнюдь не просто музеем красивого антикварного оружия, которым никогда не пользовались.

Ножны принято было делать из дерева или из де­рева и кожи, и, таким образом, обычно находят только металлические накладки от ножен. Некото­рые из более изящных ножен, как и рукоятки и го­ловки мечей, были украшены чернью или накладка­ми с эмалью, отделаны мехом или кожей. Одеяние хорошо экипированного воина завершал пояс во­круг талии, на котором могли висеть меч и кинжал. По крайней мере, среди аламаннов меч можно было носить двумя способами: его подвешивали к поясу или к перекинутой через плечо перевязи.

ЛУК

Лук и стрелы в меровингской Галлии и англосак­сонской Англии были экзотикой. В других герман­ских областях их применяли более широко. Аламанны использовали простой лук из цельного куска де­рева в форме буквы «D» и очень редко — составной лук, сделанный из нескольких разных материалов. Обычно кость или рог в таких составных луках со­четали с деревом.

В конце римского периода на севере появляется длинный лук. Неизвестно, из какой части Европы пришло это оружие, однако это была не Римская империя и не кочевые народы. Возможно, герман­цы разработали его сами. Тот факт, что в находке из Нюдама присутствует около 40 длинных луков и несколько пучков стрел, показывает, что в конце IV в. специально против одетых в доспехи римских воинов могли использоваться небольшие подразде­ления лучников. Некоторые наконечники стрел из Нюдама — узкие и тяжелые и, таким образом, дол­жны хорошо пробивать доспехи.

С постепенным развитием конницы во многих областях Западной Европы там, вероятно, стали все больше и больше применять лук, который очень подходил для использования его всадниками. Не­сколько княжеских могил III в. и более поздних эпох содержат серебряные и бронзовые наконечни­ки стрел, однако трудно установить, насколько у германцев была развита тактика дальнего боя, по крайней мере до IX в. Однако среди двух влиятель­ных народов пехотинцы, вооруженные стрелами, появились уже до VI в. Основная часть армии визиготов состояла из пехотинцев, вооруженных лу­ком и стрелами. Большинство всадников были вож­ди и их дружинники, которые сражались длинными обоюдоострыми мечами, которые они заимствова­ли из вооружения сарматов, обитавших в Причер­номорье. После того как визиготы поселились в Испании, мы мало знаем об их вооружении — не в последнюю очередь потому, что у них практически не было обычая класть оружие в могилу умершего воина.

К VI в. пехотинцы-лучники составляли значи­тельную часть армий остроготов. К счастью для нас, осада остроготами Рима в 537—538 гг. описа­на у Прокопия, который особенно интересовался вооружением. Один из его пассажей ярко показы­вает, как негибкость тактики варваров могла при­вести их к катастрофе. Их противники — римля­не вместе со своими союзниками-гуннами — в ос­новном были конными лучниками. Они поняли, что можно очень легко на дальнем расстоянии по­ражать остроготских кавалеристов, вооруженных мечами и копьями, и в то же время не давать их пе­шим лучникам выдвинуться на удобную для стрель­бы позицию. Грозная комбинация лошади и лучни­ка наконец вступила в свои права. Хотя остроготы и вандалы развили свою кавалерию быстрее, чем другие варвары, их контакт с поразительно метки­ми конными лучниками — гуннами — недостаточ­но быстро дал им почувствовать полный потенциал кавалерии, особенно кавалерии, вооруженной лука­ми и стрелами.

ОСАДЫ

Оценивая достижения германцев в области осад­ной войны, мы находимся в весьма невыгодном по­ложении. Понятно, что дошедшая до нас литерату­ра написана римлянами. Если мы будем верить всем рассказам о некомпетентности германцев в тактике войны и штурме городов, мы можем задаться во­просом: почему же варвары в конечном счете одер­жали верх в этой борьбе? Конечно, очень удобно поддерживать моральный дух своей армии, высмеи­вая воинские качества врага, его обычаи в мирное время и его способ ведения войны... Возможно, это не вся правда, поэтому мы должны относиться к до­шедшим до нас рассказам об осадной войне герман­цев с некоторой сдержанностью. Ведь в конечном счете германцы прорвали столь мощно защищенные границы и сокрушили основы городской цивилиза­ции. Немногие германские успехи были зафиксиро­ваны на бумаге, и ни один из них не был рассказан в деталях. Разумеется, у германцев было много по­ражений, и, к несчастью для репутации германцев в последующие эпохи, над некоторыми из них легко можно посмеяться.

Первые варвары, вторгавшиеся в средиземномор­ские области, могли считать осаду городов меропри­ятием, которое не соответствовало их характеру и целям. Вождь визиготов Фритигерн «заключил мир со стенами». Банды грабителей также обходили ук­репленные поселения стороной и в основном нападали на беззащитные виллы или деревни. Однако окруженные стенами города вполне стоило грабить, если только удавалось преодолеть линию обороны, и такие попытки предпринимались нередко.

Нападавшие находились в невыгодном положе­нии по двум причинам. Во-первых, судя по всему, немногим из них хоть когда-нибудь удавалось овла­деть искусством изготовления осадных машин, будь то артиллерия вроде римских баллист, которые ме­тали камни и стрелы, или осадные башни, насыпи и защитные завесы, которые служили платформами для нападения на стены. Некоторые попытки в этом направлении делались, однако усилия варваров не причиняли римлянам особого вреда. Витигис и его остроготы, осаждая Рим в 536 г., привезли-с собой четыре огромных тарана на колесах, таких тяжелых, что потребовалось 50 человек, чтобы заставить их работать. Были построены бревенчатые башни на колесах, равные по высоте стенам города. Их тяну­ли вперед волы. Однако римляне провалили этот план, перестреляв волов. Башни застряли на неко­тором расстоянии от стен. Витигис продолжал по­пытки сооружать машины, но в конце концов за­щитникам города удалось сжечь все его постройки.

Во-вторых, до самого VIII в. у германцев едва ли существовала какая-то организованная система про­довольственного снабжения армии. Медленный рас­пад римской дорожной системы в границах империи и отрывочный характер варварских кампаний вели к тому, что подвоз провианта для армии был случай­ным и зачастую вообще прекращался. В большин­стве германских армий вообще не думали о продо­вольственных запасах перед началом кампании, так что в значительной степени само движение армии определялось доступностью еды на ее пути. Естест­венно, размер армии определялся запасом продо­вольствия в областях, через которые она собиралась пройти, и вследствие этого одним из эффективных приемов обороны римлян было следующее: запас еды со всей округи, насколько возможно больше, укрывался вне досягаемости германцев внутри ук­репленных крепостей, почтовых станций и городов. Эта неспособность варваров снабжать армии в тече­ние длительного периода была немалым облегчени­ем для населения римских и византийских городов. Находясь в безопасности внутри городских стен, они могли с уверенностью ожидать, что враг, про­голодавшись (и лишь изредка— обожравшись), на­конец, уйдет. Если еды и добычи не было, варвар­ские армии распадались. Этот фактор, а также хро­ническая недисциплинированность вели к тому, что варвары практически не могли вести военные кам­пании с долгосрочными целями.

Именно поэтому массовое вторжение армии го­тов под предводительством Радагайса в Италию в 405 г. закончилось бесславным поражением среди бесплодных холмов Этрурии. Хорошо обеспеченные римские войска и их союзники варвары, согласно Орозию, который описывает этот случай, «ели, пили и развлекались». При этом они прижали голодаю­щих варваров к окружавшим их холмам вблизи го­рода Фезулы. Радагайс отчаялся в успехе своего предприятия и попытался вырваться на свободу, но попал в руки римлян. Его голодные и деморализо­ванные воины были проданы в рабство, но вскоре стали умирать в таких количествах, что их владель­цы даже и не пытались вернуть свои деньги. В кон­це 377 г. армия готов попала в такое же положение, что и войско Радагайса: она была зажата среди ди­ких ущелий на склонах горы Гемон во Фракии, и ее ожидала бы та же судьба, что и людей Радагайса, если бы нескольким гонцам не удалось прорваться и призвать на помощь блуждавшую поблизости бан­ду гуннов и аланов.

РАЗМЕРЫ АРМИЙ

Из этого с неизбежностью следует, что обычная германская разбойничья банда или даже воюющая армия должна была быть небольшой. Армии из не­скольких тысяч варваров могли вступить в битву только в ходе массового переселения или защищая территорию племени от агрессора. Весьма поучи­тельна на этот счет глава из кодекса законов уэс-секского короля Ине (конец VII в.): «Мы исполь­зуем слово «воры», если число людей не превышает семи, «банда мародеров» для числа между семью и тридцатью пятью; все более этого является hеrе».

Неrе здесь можно перевести как «набег» и как «армия». Десять тысяч аламаннов, которые якобы напали на Галлию в 360-х гг., — это вполне прости­тельное преувеличение. Несколько армий франков, с которыми сталкивался в Галлии император Юли­ан, вместе составляли 600 воинов; считалось, что это значительный противник. Те три корабля с англами, которых Вортигерн пригласил в Британию согласно одной из версий «Англо-саксонской хроники», и то же количество кораблей, которые пришли с королем Аэллой, или пять, на который пришел Кердик, мо­гут относиться скорее к области легенд, чем исто­рии, однако обычно забывают о том, что первая цифра встречается уже у Гильды и вполне может быть близка к истине. Армия аламаннов, которая пересекла Альпы в 457 г. и была уничтожена в рай­оне Беллинцоны, составляла, как говорят, 900 чело­век. Визиготов, которые сражались при Адрианопо­ле, возможно, было несколько тысяч. Необычайно точные цифры численности остроготских гарнизо­нов в Италии, которые дает Прокопий в своем рас­сказе об отвоевании Италии империей во второй четверти VI в., гораздо ближе к истине, чем те мно­гие десятки тысяч варваров, которые якобы побеждали небольшие императорские армии в одной бит­ве. Есть примеры, когда в гарнизонах было от 4000 (538-й и 540 гг.) до 400—500 человек. На основе этих и других чисел было подсчитано, что в общем и це­лом в армии остроготов на начало этих кампаний было чуть более 30 000 человек, однако в последней фазе войны их численность могла быть на несколь­ко тысяч меньше. Бесспорно, что, может быть, лишь за исключением последних сражений, армия, даже отдаленно близкая по численности к этой цифре, не могла собраться в одном месте.

Глава 6

РЕЛИГИОЗНАЯ ЖИЗНЬ

Справедливо будет сказать, что источники по ве­рованиям ранних германцев восходят еще к бронзо­вому веку, поскольку предыстория германской рели­гии хорошо отражена в петроглифах Скандинавии. Представленные там мифологические и религиозные сцены можно интерпретировать в свете того, что мы знаем о более поздних германских верованиях и обы­чаях, однако даже самые информативные из этих изображений многое оставляют неясным. Большин­ство наскальных изображений датируются средним и поздним бронзовым веком, особенно 1000—750 гг. до н. э., однако некоторые из них относятся и к же­лезному веку и римской эпохе. По этому периоду мы располагаем к тому же свидетельствами римских авторов, и кое-что из того, что они говорят, под­тверждается археологическими данными. Говоря о том, что Тацит и другие авторы пишут о германских культах, нужно постоянно иметь в виду, что герман­ские племена занимали огромные территории и та изолированность, в которой жило большинство пле­мен, зачастую вела к появлению региональных и даже местных различий. Древние писатели не всегда это понимали.

Религиозные верования позднего языческого пе­риода сами по себе отдельный предмет для изуче­ния — настолько велико количество данных, кото-рые дают нам саги и огромная компиляция древне-германских мифов, составленная выдающимся ис­ландским книжником XIII в. Снорри Стурлуссоном. Было много споров о том, насколько адекватную картину германского язычества дает Снорри, по­скольку он писал через двести лет после того, как север Европы стал христианским, однако в общем и целом его сведениям по мифологии можно доверять. Говоря об этом аспекте жизни древних герман­цев, мы выделим некоторые темы, которые прохо­дят через весь железный век и римский период вплоть до самого расцвета эпохи викингов. Очень трудно, если не невозможно, делить эти темы на какие-то отрезки, и, таким образом, на последую­щих страницах мы встретимся не только с древни­ми богами севера, но и с их наследниками.

БОГИ ВОЙНЫ

Германские культы бога войны были тесно свя­заны с кельтскими, что снова показывает существо­вание активных культурных связей между Северной и Центральной Европой, прежде всего среди высших слоев общества. Ибо божества войны больше всего почитались именно среди вождей и дружинников. Возможно, наиболее хорошо известная идея в рели­гии древних германцев — это представление о по­гибших воинах, которые пируют в зале бога войны, однако, возможно, даже эта идея дошла до Север­ной Европы через посредство кельтских предводи­телей. Римские авторы весьма достоверно показыва­ют нам древнейших германских богов войны и их культ. Римлян глубоко впечатляли и страшили кро­вавые обряды некоторых германских народов, да и по любым меркам сообщения римских авторов чи­таются как настоящие «ужастики». Археологические находки, однако, зачастую подтверждают информа­цию Страбона, Тацита, Прокопия Кесарийского и Иордана, поэтому к их сведениям следует относить­ся с уважением.

Больше всего римлян ужасали человеческие жерт­воприношения богу войны. Этот аспект культа мож­но проследить на протяжении всего периода языче­ства. Страбон описывает, как одетые в белое жрицы кимвров приносили избранных пленников в жертву, подвешивая их над гигантским бронзовым котлом, а затем перерезая им горло, так что их кровь стекала вниз, в сосуд. Другой писатель, Орозий, рассказыва­ет о том, что случилось с пленниками и добычей, ко­торые захватили те же кимвры в 105 г. до н. э.:

«Враги, захватив оба лагеря и огромную добы­чу, в ходе какого-то неизвестного и невиданного священнодействия уничтожили все, чем овладели: одежды были порваны и выброшены, золото и се­ребро сброшено в реку, воинские панцири изрубле­ны, конские фалеры искорежены, сами кони низ­вергнуты в пучину вод, а люди повешены на дере­вьях — в результате ни победитель не насладился ничем из захваченного, ни побежденный не увидел никакого милосердия».

Жертвоприношение посредством повешения встре­чается в наших источниках снова и снова — как в период империи, так и в более поздние века языче­ства. Часто говорят и о том, что если почитателям божества войны была дарована победа, то богу по­свящалось оружие и тело самого врага. Когда гермундуры и хатты боролись за владение отрезком реки, которая текла между их территориями, каж­дая сторона поклялась в случае победы принести врагов и их вооружение в жертву богам войны (ко­торых Тацит, рассказавший об этом событии, назы­вает Марс и Меркурий). Гермундуры победили и ис­полнили то, в чем поклялись.

Археологические находки дают яркое подтверж­дение этим пассажам древних писателей. Были об­наружены остатки подобных жертвенных обрядов. В частности, болота Дании и Шлезвиг-Гольштейна свидетельствуют о влиянии силы богов войны на души германцев. Огромные «склады» военной добы­чи в болотах и прудах в Нюдаме, Торсбьерге, Кра-гехуле и Вимозе были открыты уже давно, и, таким образом, детали того, как именно скопилась такая масса оружия, могли ускользнуть от исследователей. Однако точно известно, что болото в Торсбьерге на длительный период стало местом проведения мно­гочисленных обрядов, в то время как в других мес­тах, например в Нидаме, разбитое оружие оказалось в болоте в какой-то один важный момент. В случае с Эртебелле, где раскопки производились сравни­тельно недавно, было установлено, что вооружение топили в болоте дважды на протяжении достаточ­но короткого времени. Крупнейшее из таких вотив-ных приношений датируется позднеримским пери­одом. В то время военная инициатива уже оказалась в руках варваров, и поэтому божества войны стали очень важны.

Величайшим богом войны у древних германцев был Тиваз или Тив, которого Снорри и другие по­зднейшие авторы называют Тюром. Он был не толь­ко повелителем битвы, но и богом неба, и с фило­логической точки зрения имя «Тиваз» может быть связано с именем греческого бога неба Зевса. Тиваз также покровительствовал жизни общины, охраняя закон и порядок, и однажды в римском написании он фигурирует как Маrs Thingsus, то есть бог, кото­рый председательствует на племенном собрании — «тинге» или покровительствует ему. Возможно, са­мые древние находки из болот должны были умило­стивить Тиваза, однако в общем и целом у нас очень мало данных о том, как именно он почитался. Семноны, обитавшие в области между Одером и Эльбой, почитали своего верховного бога с помощью странного обряда, и кое-что дает основания полагать, что это был именно Тиваз. Ежегодно семноны собирались в священном лесу, где все они присутствовали при человеческом жертвоприношении. После того как люди входили в лес, их связывали. Таким способом они показывали богу свою покорность, и если кто-нибудь падал на землю во время обряда, то он не должен был даже пытаться встать, обязан был катиться по земле. Эта странная процедура напоминает о том, что Тиваз (и позднееОдин), как мы знаем из других источников, мог связывать своих почитателей.

Сложно сказать, когда именно в Северной Европе стали почитать Тиваза и других божеств войны. Неизвестно и когда Тиваз в качестве верховного бога войны был заменен Воданом, однако этот процесс, возможно, начался уже задолго до 400 г. н. э. Римские писатели, как правило, отождествляли Вотана с Меркурием. На первый взгляд это кажется
странным. Однако отождествление с Меркурием было вполне разумным. Водан стал великим богом сражений только в самом конце римского периода, и война была не единственной сферой его интересов. Водан был близко связан с хтоническими силами: он вел души умерших в мир иной, покровительствовал торговле, а также обучению наукам. Именно этими сферами, как считали римляне, заведовал Меркурий. В мифах, которые имели хождение в конце языческого периода, особенно у викингов в Скандинавии, Водан в значительной степени оказывается в тени своего сына Одина, правителя и патриарха Асгарда, царства богов.

Характер Одина чрезвычайно сложен. С одной стороны он происходит от гигантов, а с другой — от Бури, сына изначальной коровы. Один владел величайшей мудростью, прежде всего той мудростью, ко­торая обычно была скрыта от людей, и был хорошо знаком с магией. Он мог творить людей, а может быть, и другие живые существа; людей он одарил ру­нами и искусством поэзии. Но прежде всего Один был богом войны и раздора, повелителем битв и павших в сражениях. Немногих богов столь часто изображали в человеческом облике. Один был ста­рым (как и подобало главному богу и отцу челове­чества), одноглазым, седобородым и высоким. Не­редко он носил широкополую шляпу. Несмотря на то что именно он дал людям поэзию и дар письма, в Одине всегда есть что-то мрачное и зловещее. Его магия внушала панический страх его врагам, так что все их оружие становилось бесполезным. Его соб­ственных воинов могло охватывать мистическое бе­шенство, бешенство берсерков[12], которое заставляло их сражаться со свирепостью диких зверей, однако не всегда Один защищал всех, кто служил ему. Осо­бенно любил он сеять вражду между родичами. Один был не только повелителем битв, но и величайшим обманщиком. В фигуре Одина люди видели весь ужас и тщету войны; ничто в нем не напоминало идеального воина, отважного и благородного.

Наряду с Тивазом и Воданом, германцы почита­ли еще и третьего бога войны — Донара, Тора или Тунара. Многие северные германцы в позднейший языческий период считали его самым благородным и могущественным богом, и его влияние, судя по всему, значительно возросло после окончания периода Великого переселения народов. Первоначаль­но Тунар был богом сил природы, и его постоян­ный спутник — молот Мьеллнир — символизировал гром, наиболее величественное природное явление. Однако, кроме погоды, Тунар отвечал и за многое другое. Он был мужественным воином, путешест­венником, обжорой, но при этом и великим муд­рецом, хитрым божеством, которое могло менять облик для достижения своих целей. В каких-то от­ношениях Тунар напоминал греческого Геракла, однако еще больше он похож на индийского бога Индру. Это заставило ученых полагать, что Индра и Тунар происходят от одного и того же индоевро­пейского предка.

Древнейшая история культа Тунара довольно темна. Тацит говорит о том, что германцы в I в. н. э. почитали бога, которого он называет Гераклом. Воины, шедшие в битву, восхваляли его, как силь­нейшего из людей. Это очень похоже на Тунара, и один-два эпитета, приписанные «Геркулесу» на рим­ских надписях в долине Рейна, например Неrcules Magasanus на нижнем Рейне и Неrcules Saxsanus во многих каменных рудниках на среднем Рейне, гово­рят о существовании местных германских культов божества, которое напоминало Геракла своей мо­щью и выносливостью. В то же время средневеко­вые писатели, как правило, отождествляли Тунара с Юпитером, богом неба и грозы; эта ассоциация больше соответствует первоначальным функциям германского божества.

БОГИ ПЛОДОРОДИЯ

 

Вполне естественно, что культы, связанные с плодородием, пользовались значительным влияни­ем среди нижних слоев германского общества. Есть множество данных о том, что эти дающие жизнь си­лы внушали почтение не одним крестьянам. Как и следовало ожидать, различные символы плодородия фигурируют на каменных рисунках бронзового века в Скандинавии, хотя, конечно, до римского перио­да никаких деталей этого культа мы не знаем. В I в. н. э. Тацит говорит нам, что семь племен, обитав­ших на датском полуострове и в Шлезвиг-Гольш­тейне, почитали женское божество по имени Нерта; римские авторы отождествляли ее с Матерью-Зем­лей. Она могла влиять на дела людей, и иногда — возможно, ежегодно — богиня посещала своих по­читателей, прибывая на колеснице и принося пло­дородие людям и полям. Однако люди никогда не могли видеть ее (или ее изображение), и никто, кро­ме жреца, не мог заглянуть внутрь ее священной повозки или даже прикоснуться к ней. Один он мог чувствовать присутствие божества. Эти и некоторые другие мистические элементы в культе Нерты напо­минают ближневосточные и греко-римские культы плодородия. Во время визитов Нерты в мир людей прекращались войны; даже все железные предметы убирали подальше. В перерыве между путешествия­ми Нерта и ее повозка отправлялись в священную рощу на острове, и после каждой поездки происхо­дило ритуальное омовение в озере изображения или символа богини, самой повозки и навеса над ней. Рабов, которые исполняли эту работу, после ее за­вершения топили в озере.

В болоте в Дейбьерге (Ютландия) были найдены две богато украшенные церемониальные повозки. Археологи часто связывали их с культовыми объез­дами вроде того, что был описан Тацитом. Нельзя пренебрегать и тем, что место их находки совершен­но точно совпадает с областью, о которой Тацит го­ворит как о центре культа Нерты. Эти прекрасной работы колесницы были сделаны кельтскими ремесленниками, скорее всего, в Галлии, где-то за век до Рождества Христова. Их обнаружили в торфяном бо­лоте разобранными. Можно полагать, что повозки, в конечном счете, принесли в жертву божеству, ко­торому они служили.

Очень далеко от юго-восточной Дании мы встре­чаемся еще с одним божеством, путешествовавшим в повозке. Это происходило во времена преследо­ваний христиан среди готов в конце IV в. н. э. Гот­ский вождь Атанарих приказал положить какого-то идола (греческий писатель, который ведет рассказ, называет его просто ксоаном) в повозку и обвезти вокруг заподозренных в том, что они христиане, причем эти люди должны были приносить идолу жертвы. Хотя нам не говорят, какое божество изоб­ражал этот ксоан, способ, каким изображение во­зили на повозке — кругами, весьма напоминает о том, как Нерта заботилась о плодородии полей и скота.

В период Великого переселения народов и по­зднее другое божество плодородия, на сей раз муж­ское, путешествовало по полям во время жатвы, принося с собой процветание и мир. Этим богом был Фрейр, сын Ньерда, само имя которого напо­минает о Нерте. Снорри рассказывает, что Фрейр и его супруга Фрейя принадлежали к группе боже­ственных существ, именовавшихся «ванами», кото­рые в основном заведовали благополучием и плодо­родием людей и их мира. Некоторые аспекты куль­та Фрейра почти совпадают с тем, что нам известно о культе Нерты. В его храмы нельзя было вносить никакое оружие, а кровь, пролитая на земле, посвя­щенной Фрейру, навлекала на преступника гнев божества. В одной из саг упоминается чрезвычайно плодородное поле, которое, судя по всему, принад­лежало близлежащему храму Фрейра, и некоторые норвежские названия мест и полей, в которые входит имя Фрейра, также могут отмечать места его почитания. Брак и рождение детей также находи­лись под покровительством этого бога.

Источники по позднему языческому периоду ясно показывают, что Фрейр был в то время в Се­верной Европе почитаемым божеством плодородия, однако мы не можем четко представить себе, как именно он занял столь заметное положение. В рим­ский период и в эпоху Великого переселения наро­дов почитались как женские, так и мужские боже­ства плодородия. Некоторые ученые даже счита­ли, что Ньерд и Нерта были супружеской парой, а Ньерд (и позднее — его сын Фрейр) стал играть в этой паре ведущую роль. Однако к определенному выводу специалисты еще не пришли. Лишь в одном не приходится сомневаться: в период Великого пе­реселения народов и позднее ни одному женскому божеству, даже Фрейе, не удавалось поколебать по­зиции Фрейра.

Лошадь и кабан были тесно связаны с Фрейром и Фрейей. В священных местах Фрейра или близ них в Норвегии и Исландии держали лошадей. Не­которые из них становились пищей для бога; другие, возможно, должны были показывать сноровку и бы­строту бега во время скачек на посвященных боже­ству праздниках. Кабан был тесно связан с плодо­родием и хтоническими[13] культами во многих куль­турах древней Европы, а в древней Германии он был как символом плодородия, так и знаменем, которое защищало воинов (см. с. 142).

Другим символом, который связывает Фрейра как с плодородием, так и с погребальными обрядами, был корабль. Символ корабля встречается еще на рисунках бронзового века, и он, подобно повоз­ке Нерты, позднее использовался для того, чтобы возить бога изобилия по стране в определенные вре­мена года. Процессии с кораблями в разных облас­тях Скандинавии пережили осуждение средневе­ковых клириков и оставались основой ритуалов бла­гословения полей до сравнительно недавнего вре­мени.

РЕЛИГИОЗНАЯ СКУЛЬПТУРА

Если принять одно из утверждений Тацита бук­вально, то мы вообще не могли бы ожидать най­ти религиозную скульптуру в Северной Европе. Со­гласно римским историкам, германцы считали, что изготовление антропоморфных изображений или статуй божества несовместимо с природой бога. Действительно, нет почти никаких следов каменных рельефов того времени, однако деревянные фигур­ные скульптуры до некоторой степени заполняют этот пробел. Дошедшие до нас образцы этих дере­вянных фигур пришли из торфяных болот, и во всех случаях как сам их характер, так и обстоятельства их находки говорят о том, что это предметы религиоз­ного культа. Едва ли их можно назвать произведе­ниями искусства. Большинство из них сработаны очень грубо, и нет никаких признаков того, что их изготовлением занимались ремесленники-специали­сты. Наиболее поразительная находка — это пара фигур, мужская и женская, из Браака (Гольштейн). Каждая из них — почти три метра в высоту. Они лежали в торфе рядом с толстым слоем пепла и раз­битой керамики — остатками каких-то ритуальных действий. Еще одна небольшая, но, тем не ме­нее, впечатляющая статуэтка — фигура мужчины из Поссендорфа (Тюрингия) высотой в 90 сантиметров. Одна его рука поднята высоко над головой. Рядом с фигурой стояли бронзовый котел и семь керами­ческих сосудов, а несколько дальше лежал скелет мужчины — возможно, принесенного в жертву бо­жеству.

Иногда такие грубые деревянные фигурки устанав­ливали на куче камней, набросанных в центре боло­та. На такой платформе стояла знаменитая мужская фигура из Бродденбьерга (Ютландия) — гордый фал­лический бог, вырезанный из цельного куска дерева. Некоторые из этих идолов могли быть прикрыты тка­нью и украшениями, которые до нас не дошли. Жен­ская фигурка из Ребильда (Ютландия) с четко пока­занными грудями и половыми органами была найдена вблизи тканого одеяния, которым, возможно, она когда-то была прикрыта.

Деревянные идолы все еще почитались в язычес­кой Германии длительное время спустя после пери­ода Великого переселения народов. Самым знаме­нитым из них был имевший религиозное значение для саксов огромный деревянный столб или колон­на, который называли Ирминсуль. Он просущество­вал до 772 г., когда Карл Великий срубил его и за­тем провел три дня, уничтожая связанное с ним свя­тилище и грабя его сокровища — золото и серебро. Что, собственно, представлял собой Ирминсуль, ос­талось неизвестным, поскольку у нас нет точных данных о существовании героя или бога по имени Ирмин или чего-нибудь в этом роде. Была ли это символизирующая плодородие фигура, вроде идола из Браака, только огромной величины? А может быть, это вообще была не фигура, а просто столб? Единственный древний источник, который говорит о нем что-либо определенное, утверждает, что «это был деревянный столб немалой величины, постав­ленный на открытом воздухе. На их собственном (саксонском) языке они называют его Ирминсуль, что в латинском переводе означает «столп мира», как если бы он поддерживал миропорядок в пра­вильном положении». Это заставляет предполагать, что Ирминсуль был близок, если не идентичен с мировым древом скандинавского мифа.

СВЯТИЛИЩА И МЕСТА КУЛЬТА

«Они находят, что вследствие величия небожите­лей-богов невозможно... заключить внутри стен... И они посвящают им дубравы и рощи...»

Таким образом, Тацит и другие древние авторы фактически говорят одно и то же. Как таковые, хра­мы римского периода действительно не были обна­ружены, однако некоторые места, например те, где воздвигались деревянные фигуры, явно имели рели­гиозное значение. Некоторые из крупных захоро­нений вооружений в болотах могли подразумевать участие воинов со значительной территории. В двух болотных «складах» — Торсбьерге и Вимосе — не­большое пространство было отделено плетнем и ос­новная масса предметов была положена в болото внутри этой ограды. Несколько более раннее вотивное приношение оказалось в источнике Брендерслев (Ютландия) — практика, которая часто встречалась у кельтских народов. У источника тысячи черепков керамики были рассеяны между множеством гру­бо сработанных каменных алтарей. Ритуальные ямы под алтарями содержали керамические сосуды и другие предметы. У воды также находился один из очень редких образцов раннегерманской каменной скульптуры — грубо вырубленная каменная голова.

Поразительное и необычное сооружение, воз­можно святилище, недавно было открыто в Дампе (Шлезвиг-Гольштейн). Оно состояло из нескольких прямоугольных оград, отмеченных рядами камней, и круга из довольно больших камней, похожего на каменные круги, характерные для Европы эпохи неолита и бронзового века. Ни один из прямоуголь­ных каменных контуров не мог быть фундаментом дома или какого бы то ни было строения, и интер­претация этого сооружения как места культа кажет­ся вполне разумной. Датируется оно, возможно, концом римского периода или эпохой Великого пе­реселения народов.

Начиная с этого времени в земле не было обна­ружено ни одного достоверного образца храмовой постройки, однако по литературным источникам очевидно, что они существовали. Хотя великое свя­тилище Свей в Старой Упсале, которая в Швеции XI в. была оплотом гонимого язычества, использо­валось гораздо позднее конца нашего периода, оно дает наиболее полную из доступных нам картин языческого храма. Адам Бременский, который жил в конце XI в., описал его таким образом: «Золотая цепь окружает храм, свисая с отвесной крыши и сверкая, издалека видная подходящим — тем более что сам храм находится в открытом поле и окружен холмами, которые образуют своего рода амфитеатр». Под средневековой церковью Старой Упсалы была обнаружена бревенчатая постройка, которую отож­дествили с языческим святилищем, описанным Ада­мом, однако интерпретацию шведского археолога приняли не все. Если он был прав, то ямы от стол­бов показывают, что храм в плане был почти квад­ратным, однако никакие детали устройства выше фундамента и убранства здания до нас не дошли и в результате раскопок обнаружены не были.

Дубовые рощи продолжали использоваться в ка­честве святилищ еще долгое время после заверше­ния периода Великого переселения народов. Они сохранялись необыкновенно долгое время у прус­сов[14], среди которых еще в XVI в. оставались языч­ники. В это время бог грома и другие божества про­должали почитаться в дубовых рощах. Их изображе­ния держали в дуплах деревьев, а перед деревом бога грома горел негасимый огонь.

В общем и целом мы можем только догадывать­ся, каким именно было убранство древних храмов. Однако время от времени археология позволяет нам увидеть предметы, которые в них использовались. Наиболее удивительная археологическая находка, которую можно связать со святилищем, — это ог­ромный клад из двадцати двух золотых предметов, обнаруженный в 1837 г. в Пьетроассе (или Петрос-се) в Румынии. Это не имеющая себе равных зо­лотая сокровищница состояла из кубков, высоких изящных ваз с ручками, богато украшенной золотой чаши, огромного золотого блюда весом в семь ки­лограммов, двух многоугольных ажурных кубков с ручками в виде изящных зверей и множества укра­шений, в том числе брошей и ожерелья. Многие предметы, в том числе большое блюдо, были изотов-лены в римских мастерских, но большая часть их — работа варварских ремесленников. Все эти вещи, скорее всего, принадлежали не отдельному челове­ку, а какому-то готскому святилищу и, скорее все­го, были похоронены в земле во время нападения гуннов на визиготов в 376 г.

История другой находки — пары золотых рогов из Галлехуса в датском Шлезвиге — столь же сложна и необычна, как и они сами. Первый рог был найден в 1639 г., когда одна кружевница споткнулась об него, прогуливаясь по деревне Галлехус. Другой обнаружен не был, и никто о нем ничего не знал до тех пор, пока в 1734 г. его не выкопал крестьянин. Оба рога оказа­лись в королевской коллекции в Копенгагене, и в те­чение следующих шестидесяти лет было написано бесконечное количество книг и других работ, авторы которых пытались объяснить значение этих рогов. В 1802 г. они были похищены и расплавлены. К счас­тью, гравюры XVIII в. в полной мере воспроизводят их орнамент; кроме того, были сделаны точные ко­пии. Оба рога были из литого золота, один чуть больше другого. На более крупном роге была руническая надпись, сохранившая имя его изготовителя: «Я, Хле-вагаст, сын Хольта, сделал этот рог».

На обоих рогах — множество фигурок людей и животных, вырезанных из листов золота и затем припаянных. Поверхность между фигурками укра­шена выдавленными изображениями других живот­ных и рыб наряду со спиралями, звездами и прочим орнаментом. Эти второстепенные элементы рисун­ка говорят о том, что рога появились на севере, а не в кельтских землях, и тем более не в Причерномо­рье. О фигурах людей и зверей много спорили и, ви­димо, еще будут спорить. Как можно увидеть на ри­сунке, среди них— трехголовая фигура с топором в одной руке, которая другой рукой ведет козла. Дру­гой человек держит серп и ведет коня; у одной из фигур с рогами также в руках серп. Кроме того, здесь множество зверей и змей, а также кентавр. Некоторые фигуры изображены на обоих рогах, и их символика и показ, очевидно, связаны.

Хотя весь этот набор мифов и культовых церемо­ний интерпретировать невозможно, есть серьезные основания полагать, что многие сцены изображают обряды, связанные с временами года. Персонажи, занятые танцами и акробатикой, могут быть участ­никами обряда вызова солнца после долгой зимы. Сцена, где показан лучник, стреляющий в оленя, и змея, кормящая змеенышей, представляет конфликт между плодородием и силами зла. Трехглавая фигу­ра с козлом напоминает о появлении подобных су­ществ на свадьбах и зимних праздниках в Европе в Средневековье и позднее.

Были попытки увидеть в человеческих фигурах многих богов севера: Тора отождествляли с трехголо­вым гигантом, Тиваза или Фрейра — с танцующими людьми. Такие гипотезы почти ни на чем не основа­ны. Намного более надежным представляется объяснение этих сцен скорее как отображений культа и це­ремониала, нежели как мифа и поступков богов. Воз­можно, первоначально оба рога висели в каком-ни­будь святилище в Шлезвиге, хотя, очевидно, не в самом Галлехусе. Туда они могли попасть в качестве военной добычи. Некоторые из мелких деталей орна­мента позволяют датировать их началом V в.

Об организации жречества мы уже говорили в главе 2. Остается рассказать о том, какую роль иг­рали в религиозных делах женщины. Женщины бы­ли особенно сильны в гадании и колдовстве. Во вре­мена Тацита некоторых провидиц в Германии так почитали, что считали их почти богинями. По край­ней мере две из них пользовались значительным по­литическим влиянием. Некая «Веледа» (само это имя означает «провидица») играла ведущую роль в восстании батавов и других германцев против Рима в 69 г. н. э. Веледа изрекала свои пророчества в баш­не, куда она удалилась подальше от людских глаз; ее родственники передавали их людям. Вождь мятеж­ников Цивилис, очевидно, во многом полагался на ее поддержку, а иногда Цивилис и представитель Веледы вместе принимали посольства. Влияние жрицы должно было чувствоваться далеко за преде­лами ее родного племени бруктеров.

Германцы очень серьезно относились к гаданиям, и у Тацита в «Германии» говорится о трех методах получения предсказаний. Для первого нужно было разломать на кусочки ветку фруктового дерева. На кусочках дерева вырезали пометы или символы, а затем бросали на кусок белой ткани. Тогда тот, кто совершал богослужение — на общественной церемо­нии жрец или отец семейства, если речь шла о чис­то семейном деле, — смотрел на небо, брал по од­ной три палочки и затем толковал начертанные на них символы. Другим способом узнать будущее было наблюдение за полетом или пением птиц. Эта практика засвидетельствована во многих других частях света, в том числе и в римской Италии. Самым ин­тересным (и, как говорит Тацит, пользовавшимся наибольшим доверием у германцев) способом гада­ния был тот, в котором участвовали священные бе­лые лошади, которых держали в священных рощах. Если нужен был совет относительно того, что делать дальше, то король или верховный жрец запрягал ло­шадей в священную колесницу и затем шел рядом с ними, прислушиваясь к их храпу и ржанию. К со­жалению, Тацит не смог или не захотел сообщить, как именно интерпретировались эти звуки. Послед­ний вид гадания также имеет свои параллели среди первобытных народов. Во время войны вражеского пленника заставляли сражаться против героя из сво­его племени и по результату этой дуэли определяли конечный исход войны.

Пометы или символы, вырезанные на кусочке де­рева, неизбежно напоминают нам о древнем руниче­ском алфавите германских народов и, хотя те помет­ки, о которых говорит Тацит, не обязательно должны были быть рунами, они, видимо, были какими-то их предшественниками, поскольку руны также часто ис­пользовались для таких таинственных обрядов, как бросание жребия и гадание. Рунический «алфавит», или «футарк», представляет собой серию знаков, ко­торые символизируют различные звуки. Происхожде­ние футарка — это спорный и до сих пор запутанный вопрос, однако вероятнее всего, он происходит от ла­тинского или от каких-то алфавитов северной Ита­лии. Есть много убедительных доводов в пользу пос­ледней гипотезы. Между буквами североиталийских алфавитов и рунами много общего, и поскольку такие алфавиты продолжали употребляться вплоть до Рож­дества Христова, то германцы могли столкнуться с ними во II или I вв. до н. э., возможно, где-то в аль­пийских областях. Интересное звено в цепи связей между Италией и германцами — это бронзовый шлем из Негау в Австрии. Его форма типична для северной Италии. Возможно, его носил воин одной из вспомо­гательных частей римских войск. На нем — герман­ская надпись североиталийскими буквами, которая звучит так:

«harixasti teiva» (богу Херигасту), или, возможно,

«harigastiz teivavulfila» (Херигаст, сын Тейвавульфа).

Развитие рунического письма, вероятно, было не­посредственно связано с гаданием и магией, о чем свидетельствуют как собственные названия отдель­ных рун, так и то, как использовались многие руни­ческие надписи. У каждой руны в раннем варианте германского футарка было свое название, и большая часть из 24 общих названий рун со всей очевидно­стью указывает на связь с культом и сверхъестествен­ным. Таким образом, руна , название которой terkana означает «березовый прут», связана с плодо­родием, и весеннее пробуждение березы символи­зирует обновление жизни. Руна  — uruz,«зубры», возможно, связана с понятием мощи и силы, напоминая о силе охотника, который способен убить могучего дикого зубра. Известно, что юные охотни­ки-германцы специально охотились на зубров; убить зубра и принести его рога в народное собрание счи­талось возвышенным подвигом. Некоторые руны прямо носят имена богов, например tivaz (бог Тиваз) или  inguz (Инг).

То, как использовались руны, вполне понятно. На нескольких надписях фигурирует имя изготови­теля предмета, на который они нанесены, как, на­пример, на знаменитых золотых рогах из Галлехуса. Однако большинство рун — магические или риту­альные формулы и обращения, которые должны были усмирить бурные волны, исцелить больных, защитить воинов в сражении или сделать меч непо­бедимым. Как это письмо дошло до Северной Евро­пы, мы вряд ли когда-нибудь узнаем. Древнейшие известные нам образцы относятся к концу II в. н. э., так что, возможно, руны зародились в начале рим­ского периода. Большинство ученых остановилось на дате около 100 г. н. э. Руны практически никог­да не использовались для записи литературных про­изведений, и большинство ранних рунических над­писей представляет собой короткие фразы или сен­тенции. Тем не менее, у рун была долгая история уже после периода Великого переселения народов, прежде всего в Скандинавии и в англосаксонской Англии. Даже в XVI в. шведский адмирал мог при­бегать к рунам, делая записи в своем дневнике!

ОБРАЩЕНИЕ В ХРИСТИАНСТВО

В IV—V вв. многие германские народы вошли в контакт с христианской Римской империей. Рим­ские христианские церкви существовали в погранич­ных районах близ Рейна и Дуная, а христианские епископы играли активную роль в местных делах, в том числе иногда организуя сопротивление захват­чикам. Как церковь относилась к варварским пле­менам? Пыталась ли она обратить их в свое лоно и, если пыталась, насколько успешными были эти по­пытки?

Несмотря на то что некоторые германцы были готовы к обращению в христианство, не может не удивлять, что не проводилось практически никакой последовательной работы по обращению народов за границами империи. Судя по всему, ни один рим­ский император не пришел к выводу, что обращение большого числа варваров в христианство может при­нести пользу в сфере политики, в какой-то степени нейтрализовав врага. Такую возможность, по край­ней мере, рассматривал святой Паулин из Нолы, ко­торый надеялся, что обращение некоторых готов епископом Никитой может значить, что отныне они будут жить в мире с теми римлянами, рядом с кото­рыми обитают теперь в римских провинциях. Зна­чит, все же были такие люди, как Никита, которые старались принести евангельское учение народам, которые пересекали или намеревались пересечь гра­ницы империи. Однако в целом авторитет церкви не направлял их усилий, и успехи оставались в основ­ном локальными.

Несмотря на все это, некоторые германцы, даже вне империи, все же обращались в новую веру. Они приходили к христианству благодаря общению с христианскими пленниками, захваченными ими во время набегов на римские провинции, а также че­рез посредство других германцев, которые служили в римской армии, стали христианами во время служ­бы, а затем возвратились на родину. Возможно, про­живавшие среди германцев торговцы-христиане так­же способствовали крещению кого-нибудь, но такие люди редко могли сделать многое для церкви, хотя время от времени они добивались успеха. Христиан­ский путешественник, возможно купец, оказавший­ся на земле маркоманнов в конце IV в., рассказал королеве маркоманнов Фритигиль о великом Амв­росии — епископе Милана. Фритигиль так увлек рассказ о могущественном епископе, что она реши­ла принять веру Христову и написала Амвросию, прося наставлений. Епископ воспользовался воз­можностью просветить королеву варваров, послав ей письмо в форме своеобразного катехизиса. Но даже сам Амвросий не стал бы предпринимать сознатель­ных усилий для обращения маркоманнов, если бы тот путешественник не заговорил о христианстве с Фритигиль.

За исключением отдельных обращений, которые были делом рук пленников, путешественников и возвратившихся домой германцев, миссионерской деятельности за границами империи практически не было. Обращение в христианство целых народов, за небольшим исключением, было возможно лишь тог­да, когда варвары селились внутри самой империи. Таким образом, хотя христианские общины и суще­ствовали среди остроготов на юге России уже в IV в., этот народ в основном оставался языческим до тех пор, пока не пересек границы в V в. То же самое было с франками, аламаннами и бургундами. Империя гуннов в Центральной и Восточной Евро­пе была для христианских миссионеров огромным камнем преткновения, и народы, над которыми она господствовала, в том числе гепиды, некоторые из ругиев, а также и остроготы, могли быть обращены в христианство лишь после крушения господства ко­чевников в середине V столетия.

Многие крупные народы были обращены в хрис­тианство также гораздо позже. Так, лангобарды, со­гласно их собственным представлениям, приняли христианство в конце V в., так же и герулы. Племена, послужившие основой для появления баварцев, еще долго оставались язычниками. Народы севера, которые длительное время были вне сферы деятель­ности миссионеров, очень долго исповедовали язы­чество — фризы и саксы до IX в., а шведы— еще дольше. Даже тогда значительные области севера ос­тавались чужды церкви и ее миссионерам.

Нам многое известно о распространении христи­анства среди визиготов, наиболее хорошо изученно­го народа из всех тех, что переселились на римскую территорию. В основном их обращение было делом рук выдающегося римско-готского христианина по имели Ульфила, который был одним из немногих церковников IV в., работавших среди варваров. Он родился около 311 г. н. э. среди готов; его отец был готом, а мать — римской пленницей, захваченной в Малой Азии. К тридцати годам он стал «чтецом» в готской церкви, которая в основном состояла из пленных жителей римских провинций. Однако готы также принимали участие в службах, и сами служ­бы проходили на готском языке. Установлено, что до 337 г. Ульфила прибыл в Римскую империю в ка­честве готского посла и там был посвящен в епис­копы. Он должен был руководить христианскими общинами в готских землях. В таком служении Уль­фила провел семь лет, после чего один из готских вождей начал преследовать христиан, в результате чего ему и многим другим пришлось бежать. Остав­шиеся 33 года своей жизни Ульфила провел в им­перии. Самым важным результатом этого длительно­го периода трудов был перевод Библии на готский язык. Однако Ульфила был скорее блестящим ис­ключением, и, судя по всему, немногим варварам удалось сыграть столь важную роль в распростране­нии Евангелия.

Глава 7

СМЕРТЬ И ПОГРЕБЕНИЕ

Поскольку мы рассматриваем жизнь людей на ог­ромной территории на протяжении почти 500 лет, то мы, естественно, вправе ожидать значительной разни­цы в способах и ритуале погребения. Эта разница мо­жет быть обусловлена как территориальными, так и хронологическими причинами. Так, в некоторых об­ластях, прежде всего в Скандинавии, над умершими обычно сооружали погребальные курганы, в то время как во многих областях континентальной Германии курганы вообще неизвестны или тесно сосредоточены в немногих местах. Практика погребения оружия с умершими воинами также была свойственна дале­ко не всем германцам: во многих районах она была вообще неизвестна (возможно, по причинам религи­озного характера). Можно выделить лишь наиболее четкие и значительные черты древнегерманского по­хоронного обряда и германских погребений, и это в основном те черты, которые открывают археологиче­ские раскопки. Однако о подробностях погребения археология не может нам ничего сказать, и, таким образом, ясную картину мы никогда не увидим.

ПОГРЕБАЛЬНЫЙ ПИР

 

Когда германские народы впервые появились на сцене античной истории Европы в I в. до н. э., пре­обладающим погребальным обрядом у них была кремация. Погребения-ингумации встречаются в нескольких ограниченных районах, и там они яв­ляются случайными. Обычно пепел умершего тща­тельно отделяли от углей погребального костра, мо­жет быть продолжая бытовавший с незапамятных времен обычай — освобождать дух от земных оков. Но такая практика вскоре прекратилась. Затем кре­мированные останки складывали в керамическую урну, а иногда — и в бронзовый сосуд. Затем ур­ну захоранивали в ничем не отмеченной яме либо укладывали под кучу камней (каирн) или в низ­кий земляной курган. В Скандинавии такие каирны и курганы продолжали использоваться в каче­стве надгробий (как кремаций, так и ингумаций) вплоть до эпохи викингов и позднее. Иногда над кремированным телом воздвигали специальный по­гребальный домик. В Мандхее на датском острове Борнхольм поступали следующим образом: после того как пепел умершего покрывали землей, над ним воздвигали что-то вроде палатки из ветвей; затем место церемонии покрывали курганом из земли и камней.

Среди погребального инвентаря, который обыч­но сопровождал умершего в могиле, преобладали личные украшения, инструменты и оружие. Оружие, особенно мечи, зачастую ломали или сгибали — не­сомненно, символический акт, хотя его значение не совсем понятно. Возможно, это сломанное оружие символизировало конец могущества умершего. Но наиболее характерной особенностью кладбищ рим­ского железного века было присутствие в могилах всех необходимых припасов для пира. Как ингумации, так и кремации сопровождались наборами ке­рамических сосудов, в том числе больших емкостей для напитков, сосудов с ручками и кубков для пи­тья, тарелок для твердой пищи, а также всевозмож­ных ножей и ложек для ее потребления. В могилы клали свиные и бараньи окорока, а также различные напитки.

В последние два столетия до н. э. стали заметны новые тенденции, и вскоре после этого произошло еще одно значительное изменение в погребальном обряде. Внезапно самые богатые члены общества в северной Германии стали погребать свои умерших в земле. Возможно, это явилось результатом контак­тов с кельтами. Некоторые из таких могил имели форму построенных из дерева помещений, другие, в Ютландии, массивных каменных камер, которые могут восходить к гораздо более древним погребени­ям эпохи мегалита. Погребальная тризна (ее отме­чали одинаково на похоронах мужчин, женщин и детей) связывала между собой различные виды по­гребений.

Какую форму имел этот ритуал? Был ли он чис­то символическим, или же родственники умершего действительно потребляли пищу на краю могилы? А может быть, древние германцы верили, что пир за­дают умершие предки, приветствуя дух новоприбыв­шего? Теперь мы уже не можем ответить на эти во­просы. Очевидно то, что верования, которые лежали в основе ритуала тризны, были очень сильны. По­гребальные пиры продолжали существовать во мно­гих областях Северной Европы вплоть до недавнего времени: согласно древнему обычаю, на могилу ста­вили пищу и утварь. Заметим, что умершие, как счи­талось, принимают участие в пирах. В основе обы­чая погребального пира, возможно, лежало пред­ставление о фактическом участии в нем умершего: это был не просто поминальный обед. В первое вре­мя после смерти, когда дух был раним и беззащитен, ему нужна была подпитка и поддержка: в поздних сагах отчетливо выражено представление о том, что дух умершего некоторое время бродит, пока не дос­тигнет окончательного успокоения. Тризна снабжа­ла его всем необходимым для путешествия в неве­домое и невиданное. Погребальные домики, как те, что были найдены в Мандхее, могут отражать ту же самую веру в уязвимость духа непосредственно после того, как он входит в новую сферу существо­вания.

КРЕМАЦИЯ И ИНГУМАЦИЯ

В течение многих столетий до первой встречи германцев с народами, владевшими письменностью, обычным обрядом погребения у германцев была кремация. Чтобы найти значительное количество ингумаций, мы должны углубиться в прошлое, в бронзовый век, когда вождей севера погребали в богатых могилах. Но во все время римского желез­ного века преобладала кремация, и уже к 100 г. до н. э., если не раньше, на севере распространилось погребение пепла в урне, которую ставили в неглу­бокую яму. Эта практика продолжалась вплоть до периода Великого переселения народов, прежде все­го в долинах Эльбы и Везера. Здесь известны огром­ные кладбища, которые датируются V—VI вв. На некоторых из них было обнаружено 2000 и более погребений в урнах. На фоне столь широко распро­страненной кремации зафиксированные погребения-ингумации выделяются особенно резко. Есть две области, где они сосредоточены в значительном количестве, и в обоих случаях речь идет о погребе­ниях с богатым инвентарем.

Первая группа таких погребений распространена между Вислой и Эльбой и простирается от централь­ной Германии до Ютландии. Обычно ее называют «группой Любцова» по месту находки близ Штетти­на в Померании, где было обнаружено не менее пяти погребений. Однако наиболее хорошо извест­ные примеры встречаются в Скандинавии. Иногда могилы покрывали земляным курганом, однако ча­ще всего это были просто ямы, где умершие лежали в деревянных гробах. Погребальный инвентарь был богатым — в некоторых случаях даже роскошным: римские наборы для вина, стеклянная посуда, брон­зовые сосуды, предметы туалета, такие, как зеркала и гребни, а также украшения местного изготовле­ния, прежде всего кольца, булавки для волос и ак­сессуары для поясов.

В любцовскую группу входило и погребение из Хобю (Лоланн) с его великолепным серебряным сервизом (см. с. 27); еще одно — замечательное двойное погребение из Доллерупа на юге Ютландии. Останки двух людей (один был мужчиной, пол дру­гого точно определить не удалось) покоились в гро- бах, сделанных из выдолбленных кусков дубового ствола. Каждый из покойников лежал на одеяле (или саване) из коровьей шкуры. У обоих были ке­рамические сосуды и личные украшения, по боль­шей части местного изготовления. Сбоку от одного из умерших стояли на деревянном подносе два се­ребряных кубка. Как и другие могилы этой группы, погребения в Хобю и Доллерупе не содержали ору­жия: в могилах мужчин сопровождали только шпо­ры для верховой езды. Однако мы не должны счи­тать, что эти вожди были дружелюбными «нувори­шами», которые довольствовались мирным сосуще­ствованием с Римской империей, границы которой теперь лежали не так далеко к юго-западу. Это очень и очень маловероятно. Отсутствие оружия в погребениях не говорит о том, что они ничего не знали о войне: скорее это связано с определенным погребальным обрядом.

Погребения вождей любцовского типа датируются в основном I в. н. э. Через три столетия появился ряд подобных им богатых ингумаций, на сей раз в долине реки Саале в центре Германии. По большей части это захоронения мужчин, похороненных в деревянных гробах или обложенных деревом погребальных ямах. Как и более древних вождей, этих людей сопровожда­ли в последний путь римская бронзовая посуда и ке­рамика. Однако у них было и оружие: серебряные на­конечники стрел, копья и дротики, а также шпоры, броши и личные украшения.

Есть данные о том, что у могилы проходили какие-то ритуалы. В Леуне могила из саальской группы на­ходилась рядом с ямой, которая содержала череп и кости ног лошади. Видимо, это остатки жертвоприно­шения лошади, которое пришло на Запад от кочевни­ков русских степей. Среди некоторых из этих народов жертвоприношения лошадей практиковались до срав­нительно недавнего времени. В ходе церемонии большую часть животного после забивания поедали, а шкура висела на шесте до тех пор, пока не сгнивала. Голову и ноги хоронили в земле. Судя по всему, во многих странах древней Европы кожи животных ок­ружала некая аура святости, в том числе и в кельтских землях, как показывает использование их там в обря­дах гадания. Возможно, около гробницы в Леуне про­шла церемония, в которой существенную роль играла лошадиная шкура, и ее могли похоронить с другими останками лошади.

Снова мы видим, что в сознании людей существо­вала близкая связь между плодородием (которое здесь символизирует лошадь) и загробной жизнью. Однако жертвоприношения лошадей проходили не только на кладбищах. Многие из них засвидетельствованы на­ходками в болотах, а одно обнаружили внутри посе­ления в Сорте-Мульд на острове Борнхольм. У саксов Вестфалии среди могил мужчин и женщин встречают­ся даже погребения целых лошадей. Они, по всей ви­димости, не связаны с отдельными могилами и долж­ны отражать какой-то ритуал.

Огромные «поля погребальных урн» — кладби­ща, состоявшие из кремированных погребений, — ис­пользовались в течение многих столетий. Самые зна­менитые из них находятся в саксонских землях на нижней Эльбе (например, Вестерванна и Перльберг-бай-Штаде). Кладбище в Вестерванне просуществова­ло с I по VI в. н. э., хотя основная часть захоронений относится к III—IV вв. Доказано, что некоторые из «полей погребальных урн» содержали исключительно женские или мужские погребения. К несчастью, мно­гие из них уже давно были весьма небрежно раскопа­ны, и мы не можем утверждать, что именно такова была обычная норма для захоронений на Севере, од­нако обычай раздельных кладбищ засвидетельствован от Везера до Вислы. Погребальный инвентарь обыч­но состоял лишь из одной урны, содержавшей пепел умершего. Если встречаются другие предметы, то обычно это скромные личные украшения и предметы туалета: гребни, ножницы, броши, бусы, браслеты и кольца. Лишь изредка попадаются предметы, которые могли иметь ритуальное значение, например точиль­ные камни. Оружие и другие атрибуты воина также находят редко.

Дальше на север, в Ютландии, преобладали со­всем другие погребальные обычаи. Здесь большие «поля погребальных урн» почти неизвестны. Наобо­рот, кладбища были небольшими и состояли как из ингумаций, так и из кремаций. Самые интересные из ингумаций в Ютландии находятся на севере по­луострова. Часто они заполнены большими камня­ми; иногда в центре имеется вдобавок бревенчатая «комната». Обычно рядом с умершим обнаружива­ют целую батарею керамических сосудов, хотя вре­мя от времени скорбящие родственники экономили, укладывая в могилу не целые горшки, а лишь череп­ки. В мужских погребениях иногда находят оружие. Кремации северной Ютландии гораздо менее богаты: они содержат лишь булавки и другие украшения для одежды. То, что эти формы не встречаются на одном кладбище, подчеркивает резкое различие между двумя погребальными обрядами.

В центральной Ютландии и нижней Саксонии встречаются «смешанные» кладбища с ингумациями и кремациями, особенно в позднеримский период. Возможно, практика ингумаций дошла до этих зе­мель с севера Ютландии, хотя некоторые ученые предполагали, что, напротив, она распространилась из римских провинций на север, куда ингумацию за­несли германцы, возвращавшиеся домой после служ­бы в римских войсках.

В Норвегии, как и в южной Швеции и на балтий­ских островах Борнхольм и Готланд, также практи­ковались как кремация, так и ингумация. Здесь в те­чение всего железного века и вплоть до периода Ве­ликого переселения народов продолжали воздвигать курганы или каменные каирны — еще долгое время после того, как этот обычай был оставлен или ото­шел на задний план в других странах Северной Ев­ропы. Многие из этих курганов покрывают вели­чественные погребения, однако большая их часть, очевидно, всего лишь могилы крестьян. Хороший пример богатого кургана — курган из Саэтранга (Рингеррике, Норвегия), который датируется кон­цом IV столетия. Это было двойное погребение. Умершие и их погребальные приношения находи­лись в бревенчатой камере, и все это было покрыто каменным каирном. В могиле обнаружили останки богато одетых мужчины и женщины, которые лежа­ли на медвежьих шкурах. Среди предметов, погре­бенных вместе с умершими, было оружие, сосуды для питья, ведра, керамика, ювелирные изделия и фигурки для настольных игр. Самой неожиданной подробностью в погребении из Саэтранга, тем не менее, оказалась форма самого погребального кургана. Обычно он имел приблизительную форму кру­га или овала. На сей раз каирн был сложен в ви­де четырехугольной звезды с закручивающимися кончиками, напоминающей свастику или детскую «вертушку». Оба символа встречаются на других предметах эпохи Великого переселения народов. Во многих случаях они связаны с погребениями или надгробными камнями.

Как и многие «поля погребений» в области Эль­бы и Везера, некоторые скандинавские кладбища использовались веками. Один из примеров — клад­бище курганов в Валлхагаре (см. с. 75). Еще более яркий пример — большое кладбище в Санкт-Канникегор на Борнхольме. Здесь погребения датиру­ются периодом от Рождества Христова вплоть до Великого переселения народов.

Погребальные обычаи северных германцев во время позднего римского периода и в эпоху Вели­кого переселения народов не пережили значитель­ных изменений. Мы видели, что в Скандинавии по­гребальные обряды V—VI вв. в целом походили на обряды римского железного века. На саксонском побережье близ устья Эльбы обычной формой клад­бища оставались «поля погребений». Но у герман­цев, которые отправились на юг, чтобы поискать счастья в римских провинциях, все было совсем по-другому. Погребальные обряды франков и аламаннов в III в. практически неизвестны, но мы можем предполагать, что они, как и их предшественники в западной и центральной Германии, как правило, сжигали своих умерших. Однако древнейшие клад­бища, которые мы можем с уверенностью назвать франкскими и аламаннскими, — это кладбища с ингумациями, в которых могилы были расположе­ны четко определенными рядами; головы умерших были обращены к западу. Такие кладбища (как пра­вило, их называют Reihengraber— «погребения, расположенные рядами») существовали в римских по­граничных областях от Нидерландов до Дуная. Они позволили нам узнать почти все, что мы знаем о раннем искусстве и культуре франков и аламаннов.

Древнейшие погребения, которые мы можем с уверенностью назвать франкскими, встречаются в северной Галлии и Рейнской области. Здесь на не­которых позднеримских кладбищах, которые дати­руются с середины IV по начало V в. н. э., было об­наружено несколько могил, которые отличаются от других не только своим богатством, но и предмета­ми, которые в них содержатся. Эти предметы были непохожи на обычную утварь галло-римских про­винциалов, однако вполне обычны в германском контексте. В погребениях мужчин мы находим ору­жие, копья, метательные топоры, а иногда и ме­чи. В женских погребениях часто встречаются укра­шения, которые носили на одежде, — многие из них относятся к различным германским типам. По­скольку римская керамика и стекло позволяют да­тировать большинство этих могил концом IV — на­чалом V в., то есть временем, когда правительство Римской империи было еще реальной силой, то гер­манцы, которых похоронили в этих могилах, долж­ны были попасть на территорию империи с позво­ления римлян. Из сочинений авторов того времени мы знаем, что в этом регионе охотно брали на служ­бу варваров. Многие из них служили в армии, как простые солдаты, а некоторые становились и офи­церами высокого ранга. Это как раз их могилы.

К одному из этих ярких памятников мы можем присмотреться повнимательнее. В 1885 г. во время раскопок позднеримского кладбища в Вермане на севере Франции был обнаружен каменный гроб, ок­руженный рвом и покрытый курганом. Несмотря на то что часть содержимого гроба была разграблена (скорее всего, одним из рабочих, которые работали на французских археологов), оказалось, что мо­гила содержит множество великолепных предметов. Внутри саркофага лежали меч, остатки пояса и овальная серебряная пластинка. Снаружи гроба най­дены остатки превосходного щита, который перво­начально был украшен пурпурной кожей и пластин­ками золотой фольги; умбон щита прикрыт посе­ребренной пластинкой. Среди оружия была также «Франциска», десять наконечников копий и еще один, более крупный наконечник, инкрустирован­ный серебром. По соседству находилась могила жен­щины — возможно, супруги офицера. Ее в после­дний путь сопровождало ожерелье из больших золо­тых бусин, три парные броши, золотое кольцо и две посеребренные дисковидные броши. Очевидно, что этот воин и его сотоварищи, останки которых были найдены на других кладбищах, занимали в северной Галлии высокое положение.

Есть и много других, более скромных могил вар­варов. Одно из самых интересных кладбищ было найдено в Фурфосе (Бельгия). Умерших германцев хоронили в заброшенной римской бане: в то время руины часто использовали как кладбища. Ни в од­ной из могил богатого инвентаря не нашли. В ти­пичном погребении имелись: стеклянный сосуд (обычно это был кубок для питья), несколько кера­мических сосудов — все римской работы, костяной гребень, накладки и пряжка с армейского пояса, од­но или несколько копий и метательный топор.

ПОГРЕБЕНИЯ В КОРАБЛЯХ

Самым обычным погребальным обрядом у север­ных германских народов было погребение в корабле: умершего хоронили в корабле или воздвигали памят­ник в виде корабля. Надгробные памятники, которые состоят из групп камней, составленных в форме ко­рабля, и захоронения настоящих лодок и кораблей, в которых лежали останки умерших и их погребальный инвентарь, имеют на севере, особенно в Скандина­вии, весьма долгую историю. Каменные памятники в форме кораблей воздвигались еще с бронзового века, хотя большая их часть датируется периодом Велико­го переселения народов и эпохой викингов. Лишь не­многие были сооружены в период римского железно­го века. С символикой корабля мы уже встречались, говоря о религиозных верованиях (см. с. 169): его не­сли или тащили в процессиях, связанных с обрядами плодородия. Корабль играл важную роль и в погре­бальном ритуале, возможно символизируя путеше­ствие умершего под землей.

Каменные сооружения в форме кораблей особен­но характерны для южной Швеции и острова Гот­ланд; некоторые находятся в Дании и Норвегии. Погребения в лодках и кораблях периода Велико­го переселения народов также встречаются в зна­чительных количествах в Дании и южной Швеции (а также на Британских островах), однако наиболее часты они у побережья Норвегии. Эти погребения были предназначены не только для военных вождей. В них хоронили также и женщин — как в бронзовом веке, так и в послеримские времена.

Формы погребения в корабле могли быть различ­ными. Иногда умершего помещали на борт кораб­ля, который спускали в море; иногда при этом ко­рабль поджигали. Самое волнующее повествование о таком погребении содержится в рассказе о кончи­не короля Скильда в «Беовульфе»:

В час предначертанный

Скильд отошел,

воеводитель

в пределы Предвечного.

Тело снесли его

слуги любимые

на берег моря,

как было завещано

Скильдом, когда еще

слышали родичи

голос владычный

в дни его жизни.

Челн крутогрудый

вождя дожидался,

льдисто искрящийся

корабль на отмели:

там был он возложен

на лоно ладейное,

кольцедробитель;

с ним же, под мачтой,

груды сокровищ —

добыча походов.

Я в жизни не видывал

ладьи, оснащенной

лучше, чем эта,

орудьями боя,

одеждами битвы —

мечами, кольчугами:

все — самоцветы,

оружие, золото —

вместе с властителем

будет скитаться

по воле течений.

В дорогу владыку

они наделили

казной не меньшей,

чем те, что когда-то

в море отправили

Скильда-младенца

в суденышке утлом[15].

Стяг златотканый

высоко над ложем

на мачте упрочив,

они поручили

челн теченьям:

сердца их печальны,

сумрачны души,

и нет человека

из воинов этих,

стоящих под небом,

живущих под крышей,

кто мог бы ответить,

к чьим берегам

причалит плывущий.

 

В ходе другого обряда корабль вместе с умершим и его сокровищами сжигали на земле, а останки за­тем хоронили в кургане или яме. Археология дает больше всего сведений о третьей форме погребений в корабле — когда корабль с покойником и всеми принадлежностями для путешествия (а иногда и с несколькими слугами) хоронили в земле, не сжигая. Хотя было найдено много таких погребений (самое знаменитое — кенотаф короля Восточной Англии в Саттон-Ху, графство Суффолк), зачастую они ока­зывались разграбленными столетия назад, и самые прекрасные предметы были похищены. Однако ана­лиз погребений из Венделя и Вальсгарде в Швеции может дать представление обо всей пышности, свой­ственной таким похоронам. Это погребения муж­чин, которые датируются от VII до XII вв. Хотя, строго говоря, они находятся вне пределов интере­сующего нас периода, они наиболее ясно показыва­ют, как именно проходил обряд.

В более ранних погребениях умершего клали на корму корабля лицом к носу, зачастую на отдельной лежанке. Его сопровождали оружие и доспехи, а также украшения. На переднюю часть корабля по­мещалось все необходимое для путешествия — ку­хонная утварь, кадушки, корабельные снасти, еда, а иногда и слуги. Погребение сопровождали жертвоприношения животных: их тела клали или на сам корабль, или просто внутрь могилы. Некоторых вождей в загробный мир сопровождали лошади, ко­рова или бык, собаки, овцы, свиньи, утки, гуси и даже сокол. Сами корабли лежали так, что их носы были направлены к морю, как будто бы они были готовы отплыть.

Корабль отвозил умершего в мир духов за мо­рем, в царство, которым управлял Один. Наверное, именно поэтому корабли снабжали всем необходи­мым для путешествия, и именно поэтому большин­ство таких погребений встречается на берегу или рядом с ним. Однако долгое время корабль был еще и символом плодородия: возможно, древние гер­манцы считали, что в силу этого он может защи­тить умершего.

КОРОЛЕВСКИЕ ГРОБНИЦЫ

 

Короли эпохи Великого переселения народов и их супруги, естественно, покоились в великолепных гробницах: короли — со своим воинским снаряже­нием, а женщины — с украшениями и в драгоцен­ных одеждах. Помимо нескольких погребений в ко­раблях, которые также могут считаться королевски­ми, нам известно четыре гробницы, претендующие на то, чтобы назваться гробницами королей. Все они франкские. Самым известным погребением (со­держимое которого сегодня, однако, практически утрачено) была гробница Хильдерика, отца коро­ля Хлодвига (умер в 482 г.), обнаруженная в 1653 г. в Турнэ. Когда гробницу открыли, то по золотому кольцу с печаткой, на которой было имя и портрет короля, определили, кому она принадлежала. Сре­ди погребального имущества короля было два бога­то украшенных меча, копье, топор и голова лошадисо сбруей (еще одно жертвоприношение лошади!), а также множество украшений, 200 серебряных и 100 золотых монет. На плаще Хильдерика было вы­шито 300 цикад: они считались символом бессмер­тия. К сожалению, эта очень важная коллекция по­гребального инвентаря была разграблена во время выставки в Париже в 1831 г., и сохранилось лишь несколько предметов.

О самой гробнице Хильдерика нам ничего не из­вестно: была ли она одиночной, находилась рядом с другими погребениями или внутри какой-нибудь построй­ки. Однако в случае с другими королевскими гробницами фран­ков, обнаруженными не так дав­но под Кёльнским собором и со­бором Сен-Дени в Париже, нам повезло больше. В Сен-Дени была погребена женщина в воз­расте примерно 45 лет, невысо­кая, стройная и белокурая. Ее тело было забальзамировано и уложено на красное одеяло или плащ в каменный саркофаг. Она была одета в прекрасные одеж­ды; при ней было множество ювелирных украшений, некото­рые из которых были достаточ­но массивными и больше подхо­дили бы мужчине. Вновь кольцо с надписью позволило иденти­фицировать тело. Женщина ока­залась Арнегундой, супругой ме-ровингского короля Хлотаря I; скончалась она около 570 г. Поскольку Арнегунда была по­хоронена внутри христианской церкви, то неудивительно, что в оснащении могилы мало языческого: не было ни магических амулетов, ни погребального пира.

Еще два погребения были найдены глубоко под Кёльнским собором. В одном была похоронена жен­щина, в другом — шестилетний мальчик. В обоих были найдены многочисленные предметы, подоба­ющие королевскому званию. Оба тела лежали в вы­ложенных камнем погребальных камерах. На жен­щине также, возможно, была дорогая одежда, и, подобно гробнице Арнегунды, здесь обнаружилось немало ювелирных украшений. Но, в отличие от по­гребения в Сен-Дени, эти захоронения сопровожда- лись^дой и питьем. В гробнице мальчика было мно­жество уникальных предметов: креслице, кроватка, маленький деревянный скипетр, маленький шлем, верх которого был сделан из костяных пластинок, меч, метательный топорик, копье и дротик. Оба по­гребения датируются серединой VI в. Кёльнский собор лежал внутри стен римского и раннесредне-векового города. Люди, которых хоронили в город­ской церкви, могли быть только членами королев­ской семьи или семей высших чинов церкви. Ясно, что в данном случае речь идет именно о царствен­ных особах: это были погребения членов королев­ской семьи франков — Меровингов.

Глава 8

РЕМЕСЛЕННИКИ

РАБОТА ПО МЕТАЛЛУ

После обнаружения в 1654 г. богатого погребения франкского короля Хильд ерика, похороненного в Турнэ (Бельгия) в 482 г., стало ясно, что художе­ственная работа по металлу, которую выполняли ре­месленники периода Великого переселения народов, осталась непревзойденной вплоть до эпохи Возрож­дения. Позднее ученые осознали и то, что вещи, которые были погребены вместе с Хильдериком, го­ворят о широких контактах германских ремеслен­ников в V—VI вв. В изделиях из наиболее бога­тых погребений можно различить стили орнамента и технические приемы, которые выдают связи франк­ского и аламаннского королевств со Скандинави­ей, Италией, Ближним Востоком и Причерноморь­ем. Стиль варварских ювелирных украшений стал крупнейшим и даже, пожалуй, единственным вкла­дом, который внесли варвары в стили европейского искусства. Основа для поразительных достижений эпохи Великого переселения народов была заложе­на еще в германском железном веке, однако по-на­стоящему значительные сдвиги в декоративных тех­никах произошли лишь в IV столетии. На несколь­ких страницах невозможно рассказать обо всем: мы лишь перечислим основные технические приемы, которые использовались в работе кузнецов и ювели­ров, прежде всего при изготовлении ювелирных из­делий и оружия. Однако перед этим нужно сказать несколько слов о характере искусства германцев во­обще.

Сказать, что в период римского железного века настоящего германского искусства вообще не суще­ствовало, будет, конечно, преувеличением. Однако такое преувеличение будет простительно. До IV в. декоративное искусство имело лишь очень огра­ниченную сферу использования. Если на металли­ческих сосудах, брошах и керамике и появляется орнамент, то он редко или почти никогда не пред­ставляет собой нечто оригинальное. Везде очевид­но римское влияние, прежде всего римских метал­лических изделий, и самые прекрасные из всех предметов искусства и культа, обнаруженные в сво­бодной Германии, — это работа не германских, а кельтских ремесленников: котел из Бро, котел из Гундеструпа и повозки из Дейбьерга. Даже позднее, в начале периода Великого переселения народов, стили орнамента и техника металлообработки, рас­пространенные среди германских народов, были не чисто германского происхождения, хотя для ремес­ленников севера они и стали своими.

Германские художники не интересовались нату­ралистичным или изобразительным искусством. Они предпочитали работать с одним орнаментом, и стиль, которые они развили, был результатом разработки огромных орнаментальных возможностей, которые давало им изображение животных. Они поняли, как крадущиеся и извивающиеся звери могут заполнить лишнее пространство на брошах и металлических накладках. Животные, которых они создавали, «за­хватили» основной дизайн: они превратились в змее­видных существ с повернутыми назад головами или морских коней с извивающимися хвостами, а то и в безымянных чудищ с птичьими головами и крылья­ми. Если с этом мире и появляются люди (что бы­вает довольно редко), то их тела также оказывают­ся вытянутыми или искаженными. Вскоре появ­ляются и сочетания фигур: фантастические звери хватают человека, еще один монстр скачет на мор­ской лошади... Понятно, что некоторые из этих гро­тескных сцен борьбы между людьми и чудищами изображают сцены из мифов, однако было бы слиш­ком утомительно, да и не нужно пытаться их отож­дествить.

Этот великолепный орнамент — чистейший об­разец декоративного искусства, которое предназна­чено для того, чтобы просто и непосредственно ра­довать глаз. Звериный орнамент с самого своего зарождения в IV в. просуществовал на севере еще семь столетий или даже больше. Он ни в коей ме­ре не ограничивался одной работой по металлу. В скандинавских камнях с узорами, которые начали появляться в конце V в., также чувствуется влияние этого стиля. Проявлялся он и в орнаментальных ра­ботах по дереву, которых, однако, сохранилось не­много.

Наряду со звериным стилем, самая яркая отли­чительная черта германских ювелирных изделий — это обильное использование драгоценных камней, прежде всего гранатов, обрамленных золотом. Как и звериный стиль, эта манера также зародилась не на севере. Готы, поселившиеся в Причерноморье, впер­вые узнали эту технику от своих соседей-кочевни­ков, и принесли ее на Запад. Некоторые из самих кочевников, в первую очередь гунны, также принес­ли этот зрелищный стиль на Запад— одно из не­многих положительных достижений этого невероят­но дикого и воинственного народа. Такие контакты между германцами и кочевниками позволили запад­ным людям познакомиться с традициями искусства, возникшими далеко на Востоке. Снова и снова са­ми предметы свидетельствуют об этих контактах. На оборотной стороне золотого амулета, инкрустиро­ванного мелкими гранатами, который был обнару­жен в Вольфсхайме в Рейнгессене, есть персидская надпись с именем сасанидского царя Ардашира (правил в 226—241 гг. н. э.). Ардашир умер за два века до того, как эта вещь, в конечном счете, ока­залась в могиле готского или гуннского воина.

Приемы, использовавшиеся в изготовлении деко­рированных ювелирных украшений и орнаментов на оружии, все были очень древними: некоторые из них были известны на севере уже в бронзовом веке, то есть более чем на тысячу лет ранее. Все еще не­ясно, как они стали частью технологии изготовле­ния пышных украшений в ходе позднего римского бронзового века, однако германские ремесленники прекрасно владели всеми этими приемами. Основ­ной техникой изготовления брошей, пряжек и тому подобных изделий была отливка металла в двухчаст­ных глиняных формах. Постепенно в отливке эта техника заменила технику «потерянного воска» (по-французски с!ге-регёие), поскольку все больше и больше рос спрос на пары одинаковых брошей. Гли­няные формы и сами по себе позволяли добивать­ся впечатляющего изобилия мелких деталей, хотя в некоторых случаях требовалась тонкая доработка с помощью гравировальных инструментов. Гравиров­ка украшений, которые уже приобрели свою основ­ную форму в ходе отливки, стала весьма обычной техникой в железном веке, а в IV в. она пережила существенное развитие. Гравировка подразумевала нарезку орнамента с помощью тонких грабштихелей (или резцов) и долота. Это было очень похоже на обработку дерева, и, возможно, узоры на дереве или кости действительно использовались в качестве мо­делей узоров на металле.

Сходство с резьбой по дереву особенно очевид­но в том стиле гравировки, который так и называ­ют «резьбой по дереву» (по-английски сЫр-сагут§, по-немецки КегЪзсЬти): здесь достаточно сложные узоры получались с помощью нарезок в виде буквы «V». Среди основных форм такого орнамента были звездочки, розетки, квадраты, треугольники, пира­миды, зигзаги и меандры. Позднее появляются лис­тья и звериный орнамент. Резная бронза, в основ­ном броши, пряжки и накладки для поясов являют­ся самыми обычными из гравированных предметов: их обнаруживают не только в свободной Германии, но также и в пограничных римских провинциях, где они были частью униформы поздней римской ар­мии. Период, в течение которого это искусство до­стигло пика своих достижений, — это IV и начало V в. Практиковалась и гравировка на драгоценных металлах, прежде всего на серебряной посуде и на­кладках, которые часто еще дополнительно укра­шали посредством штамповки, чернения или по­золоты.

С гравировкой была тесно связана резьба как та­ковая. В этой технике рельефный орнамент делал­ся с помощью чеканки и перфорирования. Простые формы чеканки встречаются еще с римского желез­ного века, прежде всего на бронзовых котлах и се­ребряных кубках, имитирующих римские образцы. В период Великого переселения народов она употреб­ляется все реже и реже и появляется вновь только тогда, когда ремесленники викингов осознают все ее преимущества. Самые интересные среди ранних че­канных узоров — это фризы с изображением зверей или геометрическим орнаментом, на который накла­дывалась тонкая пластинка из бронзы или серебра.

Одним из древнейших способов нанесения орна­мента на металл был таким: мастер просто ударял молотком по штемпелю или клише, прижатому к подготовленной поверхности. Под влиянием рим­ских моделей германские ремесленники начали в IV в. вводить новые формы штампованного орна­мента. Характерным для работ того времени был «звездный стиль», который получил свое название из-за часто встречающегося мотива звезды. Сюда же относятся и рога из Галлехуса, хотя фигуры-ап­пликации на них, естественно, отвлекают внимание от менее значительных деталей орнамента. Зачас­тую этот стиль фигурирует на штампованных сереб­ряных пластинках, которые нередко были украше­ны чернью. Однако вершиной этой техники были не предметы «звездного стиля», а брактеаты — зо­лотые дисковидные подвески, имитировавшие рим­ские монеты и медальоны. В центральном круж­ке брактеата был рисунок, напоминавший портре­ты римских императоров. Он выполнялся с помо­щью ударов гравированным клише сзади.

Как всегда, германский художник достаточно вольно обошелся с образцом. Голова сильно увели­чена, и нередко она поставлена на свернувшегося или крадущегося зверя. Вокруг центральной панели на более крупных брактеатах мы видим несколько концентрических рамок, покрытых изящным штам­пованным орнаментом, зачастую настолько тонким, что пространство между штамповками можно уви­деть только с помощью лупы. На этих странных ор­наментах иногда встречаются рунические надписи, что указывает на их связь с потусторонним миром, а рисунки на многих изображают божеств. Некото­рые ученые видят на брактеатах Тора, Одина, Тива и Фрейра; во многих случаях эти отождествления выглядят убедительно. Менее аргументированны­ми кажутся попытки показать, что брактеаты вопло­щают сложные мифологические схемы. Совершен­но ясно, что их носили как амулеты; они давали владельцу защиту и счастье. Это видно из руниче- ских надписей на многих брактеатах, где говорится что-нибудь вроде: «Я даю счастье» или «Счастье та­кому-то». Божественные существа и символы, кото­рые изображались на брактеатах, возможно, оказы­вались там как символы силы, а не как проводники мифа.

Римский железный век принес с собой инкрус­тацию. Инкрустации обычно бывали серебряными или бронзовыми, но иногда использовались медь или позолота. Ремесленников вдохновили привоз­ные римские металлические изделия, однако мас­тера на севере приспособили эту технику для целей, которые никогда не приходили в голову жителям империи. Некоторые творения скандинавских ре­месленников — это просто миниатюрные шедев­ры. Самая простая инкрустация представляла собой проволоку, вбитую в бороздку, вырезанную на ме­талле-основе. Края бороздки наклонялись друг к другу, и они прочно удерживали проволоку на ме­сте. Позднее в более сложных изделиях инкруста­цию делали больше, чем могло поместиться в бо­роздке, а лишний металл плющили на поверхности основы. Впервые серебро и бронзу стали использо­вать для инкрустации различных бронзовых и же­лезных предметов уже во II в. н. э.

Среди наиболее древних таких предметов — пре­красные пряжки из Мункехейгора (Лоланн) и Смед-бю (Эланд). Пряжка из Мункехейгора присоедине­на к прямоугольной пластинке, обрамленной близ­ко поставленными серебряными проволочками, а внутри этой рамки накладка украшена серебря­ной филигранью. Пластинка на пряжке из Смедбю обильно декорирована серебряными крестиками и шевронами, в то время как на самой пряжке мы ви­дим инкрустированный узор из косых линий. При­мерно с этого времени появляются и инкрустации в бронзе. А самыми прекрасными образцами остается пара шпор из Хернинге, Кепинг (Эланд) с бога­той филигранью на плоских поверхностях и тонкой серебряной сеточкой, покрывающей шипы. Среди предметов вооружения можно назвать еще одно вы­дающееся произведение несколько более позднего периода— ножны из Крагехуля (Фюн), бронзовая накладка которых инкрустирована и медью, и сереб­ром. Незаметно работа IV в. в этой технике перехо­дит в изделия периода Великого переселения наро­дов, и, безусловно, в этом искусстве существовала непрерывная преемственность — во всяком случае, в том регионе, где оно достигло своего расцвета, — южной Скандинавии. Однако оно ни в коей мере не ограничивалось Севером. Инкрустации умели делать и франки, и аламанны, и готы, и англосаксы в Бри­тании.

Вершиной работы по золоту и серебру была тех­ника филиграни и клуазоне. Филигрань представля- ла собой орнамент из проволоки и крошечных ме­таллических шариков, обычно золотых; в близкой к ней технике грануляции использовались только ша­рики. Шедевры филиграни создавались в Скандина­вии в V—VI вв., хотя эксперименты в этой области велись уже два или три столетия. Трудно подобрать «типичный» пример из всей той огромной массы предметов, которая сохранилась до нашего времени, однако золотые шейные кольца из Аллеберга и Фай-ерстадена, а также накладки для ножен из Турехоль-ма по меньшей мере дают понятие об удивительном качестве этой работы. Хотя искусство филиграни требует ловкости и умения, по сути своей оно дос­таточно просто. От вытянутой проволоки отрезают кусочки золота и серебра, а затем помещают их на слой угольного порошка. При подогревании кусоч­ки металла приобретают шарообразную форму. Те­перь их можно присоединять к проволоке или ме­таллическим пластинкам либо с помощью пайки, либо снова их подогревая и давая им пристать к новой основе. Второй метод позволяет получать са­мые изящные предметы — крошечные золотые ша­рики словно подрагивают и подпрыгивают при ма­лейшем прикосновении.

В IV в. германская работа по металлу претер­пела значительные изменения из-за быстрого рас­пространения клуазоне. Эта техника пришла от ко­чевников Причерноморья. Клуазоне — это полиро­ванные камни или эмаль, оправленные в сетку из маленьких металлических ячеек; сами эти ячейки зачастую организованы в сложные узоры. Камни и эмаль придавали блеск изделиям златокузнецов, до­полняя изящество тонкой филиграни. Самым лю­бимым камнем для украшения был гранат, озаряв­ший украшения и драгоценное оружие огненным сиянием. Гранат в оправе использовался почти во всех областях германского мира, где только работали по золоту: в Англии, Фризии, Скандинавии, во франкской Галлии и лангобардской Италии. Камни закрепляли в оправе, наклоняя металличе­ские стенки друг к другу, и, чтобы гранат не разбил­ся во время установки, на дно ячейки клали слой смолы. Блеск камня можно было увеличить различ­ными способами: иногда поверхность делали слег­ка выпуклой, иногда под камень клали кусочек зо­лотой или серебряной фольги. В V в. и позднее на сами гранаты иногда накладывали инкрустацию из золота или эмали, и отныне ранние геометрические узоры начинают уступать текучему звериному орна­менту.

РАБОТА ПО ЖЕЛЕЗУ

Гораздо менее впечатляющими, но в то же время весьма информативными для нас были продукты и техники производства железа. В последние годы уче­ным удалось много узнать о том, как происходила обработка железа, в основном в результате раскопок поселений, где находились плавильные печи. Раньше исследователям приходилось соглашаться с пригово­ром Тацита, согласно которому в распоряжении гер­манских племен было сравнительно немного железа, а археологические находки давали основание считать, что железное оружие и другие инструменты были пло­хого качества по сравнению с римскими. Однако та­кое представление является слишком односторонним. Анализ многих предметов показывает, что их качество относительно высоко. Более того, обнаружение мно­гих плавильных очагов и печей служит доказатель­ством, что во многих отношениях германские методы выплавки были ничем не хуже, чем у римских провин­циальных кузнецов. Самые замечательные плавиль­ные печи были обнаружены в Богемии и Моравии, Шлезвиг-Гольштейне и Дании, в долине Эльбы, а также на юге Польши.

Самая обычная и простая разновидность пла­вильной печи — это чашевидный очаг. Это была всего лишь яма либо на поверхности земли, либо глубоко под ней, в которой руду расплавляли на огне. Необходимый приток воздуха обеспечивался с помощью естественного сквозняка или с помощью мехов. Однако были известны и более прогрессив­ные шахтные печи: возможно, они зародились в римском мире. Такая печь представляет собой вы­сокую узкую трубу или «шахту» из глины (а иногда и керамическую), которая стоит над очагом. Высо­та трубы значительно повышала приток воздуха к железной руде, и поэтому плавка проходила более эффективно. Мы ничего не знаем о социальном положении кузнецов, хотя по аналогии с другими древними народами можно предположить, что оно было достаточно высоким. Это не была индустрия с центрами, где было сосредоточено производст­во, хотя вблизи рудников с качественной рудой на­блюдаются концентрации поселений с плавильны­ми печами. Значительная доля производства желе­за должна была находиться в руках деревенских ремесленников, которые делали товары на заказ, и, как мы видели в случае с поселением в Феддерзен-Вирде (с. 61), часто работали на вождя или како­го-то знатного человека.

КОРАБЛЕСТРОИТЕЛИ

Древнейшие известные нам в северных водах лод­ки — это те, что изображены на многочисленных наскальных рисунках Норвегии и Швеции. Значи­тельная часть интереснейших памятников датирует­ся бронзовым веком и переходной эпохой от брон­зового к железному веку. Зачастую на них показа­ны широкие корабли с квадратным остовом, обычно приподнятым у носа и кормы, Этот профиль соот­ветствует кораблю, сделанному из кож, натянутых на деревянную основу. Подобные лодки могли слу­жить для достаточно коротких путешествий, связан­ных с ловом рыбы и охотой на тюленей, и подоб­ные суденышки еще совсем недавно использовали народы, живущие у полярного круга. Когда норвеж­ские исследователи Нансен и Свердруп были вы­нуждены построить лодку из кож и ветвей, им уда­лось сделать вполне работоспособное судно, которое было очень похоже на рисунки бронзового века. Точно не известно, когда на севере появились лод­ки, сделанные полностью из дерева. Деревянные лодки или долбленые каноэ, естественно, обнаружи­ваются по всей Европе еще с эпохи неолита, и они кое-где существовали еще в XIX в. Однако в море на такой лодке выходить бесполезно. Для морепла- вания были нужны лодки из досок, и впервые они, возможно, появились в конце бронзового века.

Древнейшая более или менее полная дощатая лодка, которая дошла до нас, — это корабль желез­ного века из Йортспринга (Альс). Она датируется примерно 200 г. до н. э. Лодку затопили в торфяном болоте вместе с огромным запасом оружия и доспе­хов в качестве вотивного приношения. Таким обра­зом, корабль также был орудием войны. Длина лод­ки из Йортспринга составляет 58 футов в длину; возможно, на ней плавала команда числом около 20 человек. Она была построена из пяти широких и тонких дощечек; одна из них, на дне лодки, обра­зовывала киль, и над ней с каждой стороны было еще по две доски. Килевая доска и планшир высту­пали за пределы корпуса как на носу, так и на кор­ме, придавая лодке характерный профиль, который мы можем видеть на более поздних наскальных изображениях. Доски (пояса обшивки), из которых состоял корпус, сшивали вместе шнуром, а дыры заделывали смолой. Внутренний корпус состоял из ребер, сделанных из тонких ореховых ветвей, креп­ко присоединенных к обшивке. На некотором рас­стоянии друг от друга посредине корабля ставились бревенчатые распорки, что увеличивало прочность судна. Для изготовления этой столь полезной и хит­роумно сработанной лодки не потребовалось ни единого железного гвоздя или какой-либо другой железной детали. Как и на лодках бронзового века, изображенных на наскальных рисунках, здесь не было никакой мачты. Лодка двигалась вперед исключительно с помощью незафиксированных весел типа байдарочных (их было около двадцати). Суд­ном правили с помощью руля как на корме, так и на носу.

По сравнению с кораблями эпохи викингов ко­рабль из Йортспринга был примитивным: он не вы­держал бы путешествия через океан и бурные воды. Однако его строителям удалось достичь своих глав­ных целей: получился легкий мореходный корабль, который мог перевозить достаточно большую ко­манду. В окончательной обработке всего судна мы можем уже почувствовать начало того мастерства, которое, в конечном счете, приведет к созданию ше­девров викингских кораблестроителей — кораблей из Туны и Гокстада.

Корабль, который больше всего говорит нам о кораблях римского периода, — это великолепное судно из Нюдама в Шлезвиге, которое датирует­ся концом IV в. н. э. Раскопки в болоте Нюдам в 1860 г. позволили обнаружить три лодки. Одну из них оставили в торфе, другую не сумели поднять, а третья, лучше всего сохранившаяся, была извле­чена археологами для восстановления и детального изучения. Теперь корабль из Нюдама находится в музее Шлосс-Готторп в Шлезвиге; он — гордость североевропейской археологии. Корабль, длина ко­торого составляет около 22 метров, а ширина в се­редине — 2,7, вмешал 15 пар гребцов и рулевого. Он был построен из 11 больших дубовых досок — по пять поясов обшивки с каждой стороны над массивной килевой доской. Каждый из планши-ров был изготовлен из двух соединенных вместе досок.

Корабль из Нюдама не только больше, чем лод­ка из Йортспринга; он отличается и многими дета­лями конструкции. Во-первых, на нем были уклю­чины — по пятнадцать с каждой стороны, — при­крепленные к планширам. Таким образом, весла находились в фиксированных позициях у борта ко­рабля и не использовались, в отличие от йортсп-рингской лодки, наподобие байдарочных весел. Во-вторых, перекрывающие друг друга пояса обшивки, из которых состояли борта корабля, скреплены же­лезными гвоздями. Фиксированные уключины уже встречались на более ранних кораблях, например на корабле из Хальснея (Норвегия), построенном около 200 г. н. э. Однако использование железных гвоздей было нововведением, и оно указывает на значительный прогресс. Присоединение шпангоу­тов к бортам лучше всего показывает высокое ка­чество постройки судна. Они не прибиты и не при­креплены прямо к внутренней стороне обшивки и киля: их привязали с помощью шнуров к деревянным зажимам, выступающим из них. Такой метод конструкции шпангоутов был значительным усо­вершенствованием по сравнению с более древними способами и значительно повысил мореходные ка­чества корабля. С некоторыми изменениями он при­менялся и позднее кораблестроителями викингов. По-прежнему корабль шел вперед только с помо­щью весел; мачты предусмотрено не было. Руль около двух метров длиной также был обнаружен ар­хеологами, но пока не совсем ясно, как именно он присоединялся к кораблю. Внутреннее устройство корабля также вызывает много вопросов. Нет ни­каких следов палубы. Однако совершенно невоз­можно грести закрепленными веслами, не упираясь во что-нибудь ногами. Высказывалось предположе­ние, что днище корабля было заполнено камнями, а затем покрыто циновкой из плетеных веток. Кам­ни не только могли стать удобной «палубой», но и действовать как балласт, повышая устойчивость судна. Гребцы сидели на узких скамейках, установ­ленных на шпангоутах.

Несомненно, корабль из Нюдама был военным, и он был предназначен для того, чтобы вмещать как можно больше людей. Хотя, возможно, по сравне­нию с более поздними кораблями викингов ему было труднее маневрировать, это, тем не менее, было прекрасное мореходное судно. Оно символи­зирует важную ступень в развитии кораблестроения, говоря о том, что северные мастера уже преодолели более чем половину пути между обтянутыми кожей лодками бронзового века и великолепными кораб­лями викингов. Нюдамский корабль можно поста­вить в определенный исторический контекст. Он да­тируется концом римского железного века, и подоб­ные корабли могли везти германских пиратов к северным берегам Римской империи; может быть, именно они доставили в Британию первых англо­саксонских поселенцев. Однако против такого пред­положения говорит тот факт, что гребная шлюпка такого размера могла передвигаться со скоростью не более трех узлов и, таким образом, путешествие че­рез Северное море заняло бы многие дни, в течение которых морякам пришлось бы непрерывно грести. Более разумно считать, что такие корабли, как ню-дамский, использовались в прибрежных водах Бал­тики, где почти нет приливов. Возможно, в то вре­мя на Севере знали и корабли с парусами, однако пока они не обнаружены.

ДРУГИЕ РЕМЕСЛЕННИКИ

Нюдамский корабль со всей очевидностью дока­зывает, что плотницкое искусство в конце IV в. было уже высоко развито. О том, что оно было раз­вито и ранее, свидетельствует изучение домов (с. 86). Наверняка плотники изготовляли мебель и повоз­ки, хотя фактические данные об этих изделиях очень незначительны. Безусловно, производились и деревянные сосуды высокого качества. Прекрасные образцы чаш, тарелок и фляжек ясно говорят о том, что древним германцам был знаком токарный ста­нок. Из дерева производился широкий ассортимент предметов, в том числе детали вооружения, ведра, кубки и тарелки.

Ремесленники, работавшие по кости и рогу, со­здавали множество предметов для повседневного употребления: гребни, булавки для одежды, ручки ножей и даже некоторые виды орудий. Целый ряд великолепных предметов из кости и оленьего рога был обнаружен во фризских терпах. Большинство предметов повседневного употребления производи­лось на месте, в общинах, однако в некоторых по­селениях, например Феддерзен-Вирде, на службе у местного вождя находились специальные ремеслен­ники, работавшие, в частности, по кости.

Искусство ткачества было также высоко разви­то, что показывают высококачественные одежды из Торсбьерга и Венемоора (Ольденбург). Как пра­вило, одежда изготовлялась членами семьи. Раскоп­ки на поселениях иногда позволяют выявить одну или несколько хижин, служивших в качестве ткац­кой мастерской; их определяют по бракованным пряслицам, которые лежат на полу. Такие пред­меты, как кожаная обувь и пояса, также изготов­лялись домашним способом, хотя какая-то часть работы по коже, например изготовление сбруи и покрытий для щитов, возможно, была в руках спе­циалистов.

О социальном статусе ремесленника в свободной Германии сведений у нас нет. Кузнецы и ювелиры, мастерившие прекрасное оружие и украшения для вождей, возможно, занимали в обществе привиле­гированное положение. По крайней мере, на такие мысли наводят богатые погребения кузнецов, кото­рые определяются по наличию соответствующих орудий среди погребального инвентаря. Такие по- гребения известны в течение всего римского пери­ода и эпохи Великого переселения народов, хотя в римский период они встречаются не так часто. Зна­чительное их количество было обнаружено в Ют­ландии. Неизвестно, работали ли эти люди в одном месте (например, в поселении или резиденции ме­стного вождя) или путешествовали от одного знат­ного покровителя к другому. Возможно, они каким-то образом сочетали оба способа зарабатывания на жизнь.

 

ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА

 

Даты	История	Археология
До н. э. ок. 350	Путешествие Пифея
		ок. 200 Находка из Йортспринга
ок. 115-101	Вторжение кимвров и тевтонов
55, 53	Юлий Цезарь пересекает Рейн
8-3	Маробод строит свою империю
Н. э.
		ок. 1 Гробница из Хобю
9	Победа Арминия в Тевто-бургском лесу
12-16	Кампании Августа против германцев
19	Конец империи Маробода
69-70	Восстание Цивилиса и батавов на нижнем Рейне
83-85	Кампании Домициана против хаттов
ок. 90-130	Римская граница простирается от среднего Рейна до среднего Дуная
98	Публикация «Германии» Тацита
ок. 150	Завершение «Географии» Птолемея
		ок. 160 Находка из Торсбьерга
166-180	Войны Марка Аврелия против маркоманнов
ок. 180	Готы переселяются от Вислы на юг России
213	Первое упоминание об аламаннах
233	Аламанны опустошают римские провинции Верхняя Германия и Реция
258	Первое упоминание о франках
259-260	Аламанны вынуждают римлян эвакуировать границу между Рейном и Дунаем
ок. 275	Римляне оставляют Дакию
		ок. 300 Гробницы Леуны
ок. 350	Ульфила переводит Библию на готский язык
ок. 350-400	Корабль из Нюдама
ок. 375	Гунны вторгаются в южную Россию и разрушают остроготское королевство.
378	Визиготы побеждают римлян при Адрианополе
		ок. 400 Находка из Ейсбеля
406	Вандалы и другие племена пересекают Рейн и проходят через Галлию в Испанию
410	Визиготы под предводительством Алариха захватывают Рим
429	Вандалы переправляются из Испании в Северную Африку
443	Бургунды поселяются в Савойе
451	Визиготы побеждают гуннов на Каталаунских полях (близ Труа)
453	Смерть Аттилы
454	Аламанны занимают Эльзас и начинают селиться в Швейцарии
476	Одоакр становится королем Италии
ок. 475	Сокровище из Пьетроассы
		482 Могила Хильдерика
489	Теодорих становится властителем Италии вместо Одоакра
		ок. 550 Гробницы в Кёльнском соборе

 

 

 

 

 

 

[1] В о т и в н ы и (от лат. «вотум» — «обет») — принесенный в дар божеству по обету. (Здесь и далее примеч. пер.)

[2] После конца Западной Римской империи в 476 г. (низложе­ния императора Ромула Августула Одоакром) речь может идти только об императорах Восточной Римской империи (Византии).

[3] Автор имеет в виду «деревенскую лужайку» (village green), которая является неотъемлемым атрибутом английских деревень и небольших городов.

 

[4] Рыжик — растение из семейства крестоцветных, род­ственник горчицы и рапса. Употребляется при изготовлении оли­фы и мыла.

[5] Л а т е н (от названия Ла Тен в Швейцарии) — археологи­ческая культура железного века Европы, существовавшая с конца V в. до н. э., которая считается кельтской.

[6] В такие сервизы, кроме чисто винных сосудов, входили со­суды для воды и цедилки для вина (римские вина нередко имели осадок). Зачастую римляне клали в цедилки лед или снег, чтобы охладить вино, которое через них проливали.

[7] Речь идет прежде всего о пряжках на поясах офицеров.

 

[8] Свободная Германия — общее название герман­ских областей и племен, не входивших в I—V вв. в состав Римс­кой империи.

[9] Римские законы предусматривали строжайшие наказания за продажу варварам оружия и других стратегических запасов (напри­мер, руды).

[10] Здесь и далее перевод из «Беовульфа» В.Н. Тихомирова.

[11] Кенотаф — памятное погребение, в котором фактичес­ки не содержится останков. Последние исследования показали, что погребение в Саттон-Ху на самом деле могло содержать тело ко­роля: дело в том, что почва в тех местах такова, что не только тело, но даже и кости разлагаются почти полностью, оставляя лишь еле заметные следы.

[12] Б е р с е р к (от древнескандинавского «берсеркр» — «мед­вежья шкура») — в древней Скандинавии так называли воинов, последователей культа Одина, впадавших во время битвы в некон­тролируемую ярость. Как пишет средневековый автор Снорри Стурлуссон, они «бросались в бой без кольчуги, кусали свои щиты и были сильными, как медведи или быки, — ни огонь, ни железо не причиняли им вреда».

[13] Хтонический (от древнегреческого «хтонос» — «зем­ля») — мифологический персонаж или культ, связанный одновре­менно с плодородием земли и с божествами подземного мира (бо­гами смерти).

[14] Исчезнувшие ныне пруссы были балтийским народом, род­ственниками литовцев и латышей.

[15] По легенде, Скильд Скевинг прибыл по морю в страну, где впоследствии правил, неизвестно откуда еще в младенческом воз­расте.

---

Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 347; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!