Земельная собственность феодалов в Кайтаге, Табасаране и Верхнем Дарго
О характере земельной собственности феодалов Кайтага в канун рассматриваемого периода сохранились крайне скудные сведения: 1) местные письменные источники свидетельствуют, что, потерпев поражение в борьбе за кайтагский престол в начале XIV в., сын уцмия Ильча‑Ахмад бежал в Ширван, где ещё ранее его собственностью были три селения,[260] поскольку мать его была сестрой ширваншаха, то можно предполагать, что этот член владетельного дома уцмиев унаследовал её удел в Ширване; 2) его сторонники (выше в источнике названы даже некоторые имена: Мухаммад‑хан, Амир‑хан и Амир‑Хамза) – в конце концов, одержав победу, вернулись «на свои земли».[261] Итак, в Кайтаге начала XIV в. служилые феодалы (не члены уцмийского дома) имели земли в собственности.
В конце XVI в. (1588 г.) есть сведения о строительстве уцмием Султан‑Ахмадом с. Маджалис[262] и перенесения сюда резиденции из Кала‑Курайша или Уркараха. Если даже верхняя часть Маджалисской долины не была его личной домениальной собственностью, то всё же, надо думать, он имел верховные права собственности и распоряжения на эту землю – факт основания им здесь своей резиденции указывает на это.
К XVI в. предание относит и насильственный захват уцмиями приморской равнины, в то время необитаемой, но находившейся в совместном хозяйственном пользовании близлежащих горных селений.[263] Примечательно, что уцмий экспроприирует в первую очередь землю, находившуюся в межобщинной собственности, как бы не имевшую конкретного владельца. Дальнейшая судьба этой территории общеизвестна (заселение её выходцами из Закавказья – терекемейцами, попавшими таким образом в поземельную, а затем и в личную зависимость от уцмиев), но в подробном её рассмотрении нет необходимости прежде всего потому, что она лежит за рамками темы данной работы. В соответствии с темой важно констатировать два аспекта: 1) уцмии делаются таким образом владетелями значительных земельных массивов, лежащих за пределами кайтагской этнотерритории, 2) позже, приблизительно с начала XVII в., именно на этой территории нарезаются своего рода «уделы» в собственность младшим членам владетельного дома (бекам), причём ненаселённая земля (кутаны, ятаги) является их полной частной собственностью, а земля райятских дворов, выделенных им в «удел», находится в их ограниченном пользовании (право взимания ренты) и распоряжении (право продать, дарить, завещать и т. п., но только вместе с пользователем‑райятом).[264] Положение этих земель вне территориальных рамок нашего исследования и вполне достаточная изученность этого вопроса[265] избавляют нас от подробного рассмотрения конкретного материала. Отметим лишь несомненное сходство поземельных прав беков в данном случае с «удельными» правами младших членов нуцальского дома. С другой стороны, право беков уцмийского происхождения на получение «удела» и собственной доли пастбищных земель достаточно ясно указывает, по нашему мнению, на их положение «совладельцев» земельной собственности, принадлежащей уцмийскому владетельному дому. Иными словами, в Кайтаге мы также сталкиваемся с корпоративной формой собственности на землю всех членов владетельного дома (уцмиев) в целом, причём право каждого из них на получение своей доли из этого общего фонда основано на его членстве в этой родственной корпорации. Точно так же и правящий член этого дома выступает как распорядитель (но не полный собственник) уцмийских земель, имеющий на это полномочия от остальных членов корпорации. Примечательно, что этот «владетельный князь» не обладал правом делать дарения из этого фонда[266] – получить из него землю мог только бек – член уцмийского рода. Любопытно, что и в Кайтаге существует свободный от податей сильный общинный союз, этнически родственный уцмиям (причём родство это постоянно актуализируется «молочным братством» каждого члена уцмийского дома с этими джамаатами)[267]: единственной его обязанностью является поголовное военное участие в защите уцмийского дома, его власти и прав, если им грозит внешняя опасность (в случае же наступательных акций уцмия эти джамааты дают только добровольцев).[268]
|
|
|
|
|
|
Некоторое своеобразие Кайтага заключалось в том, что в собственности урмийского владетельного дома как будто нет сколько‑нибудь значительного количества «пастбищных гор» (если судить по доступным материалам XV–XVII вв.). В то же время следует отметить, что зимние пастбища приморской равнины являются фактически монопольной собственностью урмийского дома – их экономическое значение вполне сопоставимо с огромными количествами летних пастбищ, которые стали «мулками» нуралов и шамхалов.
|
|
|
Источники XVIII в. показывают нам, что необходимость в пользовании зимними пастбищами для горрев‑кайтагрев позволила урмиям как монопольным хозяевам кутанов привязать к себе джамааты Верхнего Кайтага как стабильных военных союзников, а джамааты Нижнего Кайтага обложить натуральной рентой.[269] Вполне понятно, что отношения эти сложились много раньше их письменной фиксарии. Поскольку в основе их лежит монопольная собственность урмиев на приморские зимние пастбища, возникшая, согласно преданиям, при основателе Маджалиса Султан‑Ахмаде (т. е. во 2‑ой пол. XVI в.), то и начало поземельных отношений, сложившихся на этой основе, следует датировать около этого времени.
|
|
|
Уместен, однако, вопрос о состоянии поземельной собственности в Кайтаге в более раннее время. Пока нам неизвестны другие материалы, кроме всё той же записи предания, дающей весьма лаконичное сообщение: «До этого (т. е. до «амира Хан‑Мухаммада б. Султан‑Ахмада») в горах был большой город Джалаги, что находился над селениями Хайдака. Доходы и занятия их были на равнине».[270] Что же касается Верхнего Кайтага, то тот же источник говорит о борьбе кайтагрев и даргинрев‑мусульман против кафиров, причём самыми закоренелыми кафирами названы жители Ирчамуля. Однако эпиграфика свидетельствует, что в ирчамульском с. Тама уже в 1405‑6 г.[271] была построена мечеть – вероятно, сведения предания относятся к ещё более раннему периоду. Отметим ещё одну своеобразную черту в становлении феодальных отношений в Кайтаге: общинные союзы Кази‑Кумуха и Хунзаха, ставшие привилегированной опорой владетельных домов, были центрами газийских завоеваний западной периферии их владений – Верхний Кайтаг, также ставший привилегированной военной опорой уцмиев, напротив, первоначально являлся объектом такого завоевания.
* * *
Сходные формы земельной собственности феодалов можно, по нашему мнению, проследить в Табасаране. Местная историческая традиция называет в качестве исконного феодального владетеля в Табасаране майсума. Однако о начале его династии данных пока нет: Абу‑Хамид ал‑Гарнати (ИЗО г.), говоря о делении Табасарана на 24 рустака, в каждом из которых правит свой сарханг[272], ни словом не упоминает о майсуме. Источник 1485 г., указывающий на бесспорный политический подъём Табасарана,[273] не упоминает ни о майсуме, ни о кадии. Первые надёжные сведения о майсуме и кадии почти одновременны – это известные русские данные о приезде в Москву посла «табасаранского Максута‑князя», отпущенного обратно в 1596 г. и известие 1597 г. о том, что «табасаранский князь кадий Зихраров сын», имеющий 500 всадников, является союзником шамхала. В нашей литературе уже отмечалась их различная политическая ориентация (стремление майсума к союзу с Москвой и Ираном и, с другой стороны, союз кадия с шамхалом, бывшим в тот момент противником Москвы), из чего был сделан вполне обоснованный вывод о конфронтации майсума и кади уже в конце XVI в.[274]
О земельной собственности этих владетелей для интересующего нас периода есть лишь косвенные указания. Так, приняв с 1592 г. активное участие в ирано‑турецкой борьбе в XVI в. на Кавказе,[275] майсум собственными силами вытеснил турок из Шабрана в конце XVI в., а после утверждения власти Ирана на Восточном Кавказе эти земли остались за ним.[276] Поскольку сс. Зизик и Чере постоянно указываются как владения майсума, то скорее всего под его контроль попали тогда и другие равнинные земли, тянущиеся от Нижнего Табасарана до Шабрана, т. е. равнины в нижнем течении Гюльгерычая и Самура. Итак, основой возвышения майсума (на что указывает резко возрастающая в конце XVI в. его военно‑политическая активность) стали, вероятнее всего, оказавшиеся в его руках значительные равнинные земли и, разумеется, немалая рента с них. Отметим, что эти владения майсума также находились вне табасаранской этнотерритории и, насколько известно, вне какого бы то ни было контроля табасаранских джамаатов.
Интересны обстоятельства, при которых письменные источники упоминают первого известного нам по имени майсума – Хусен‑хана. Его правление было прекращено восстанием населения, но причиной было широкое самоуправление «братьев его и сыновей его». Успех восстания решило то, что восставший джамаат с. Хосик был поддержан «верхним войском», после чего движение охватило по крайней мере несколько общин.[277] О событии этом до находки источника было известно из родового предания майсумов, зафиксированного сословно‑поземельной комиссией в 1870 г. со слов их потомка, юнкера Мустафа‑бека Карчагского: майсумы вынуждены были бежать из Хучни в с. Мере (Джарах).[278] Поэтому весьма примечательно, что после истребления значительного числа «амиров» и прекращения этого движения правителем в 1630 г. избран некий «мавсун Герей‑хан Джарагский»,[279] т. е. судя по всему представитель прежней династии. Разбор общественно‑политической стороны этих событий мы надеемся дать позже – в аспекте же темы настоящего раздела отметим три момента: 1) на дела управления значительное влияние оказывают «братья и сыновья» правителя‑майсума, т. е. у власти стоит фактически не «монарх», а родственная корпорация (владетельный дом); 2) решительное влияние на военно‑политические дела имеет «их верхнее войско» – вероятнее всего, это всё те же горные джамааты, обязанностью которых прежде всего является военная служба; 3) достаточно взгляда на карту, чтобы заметить, что бегство майсумов из Хучни в Мере – это перемещение поближе к своим равнинным земельным владениям (к тому же, насколько известно, не охваченным движением). Судя по финалу, этот манёвр был успешным: майсумы сохранили власть, передав её «из одной руки в другую».
Ещё менее известно о собственности табасаранских кадиев. Здесь приходится полностью полагаться на ретроспективные данные XVIII–XIX вв., опираясь, главным образом, на факты «традиционного» характера, уходящие своими корнями в интересующий нас период XV–XVII вв. Отметим в этой связи следующие: 1) должность кадия, будучи пожизненной, формально не является наследственной: очередного кадия выбирают на собрании представителей всех джамаатов, не исключая и райятские, но избирают его только из числа «беков» (т. е. членов кадийского владетельного дома), причём «беки» в своей среде заранее выдвигают «кандидата»; право избрания принадлежит отнюдь не всем собравшимся, а лишь одному тухуму (Ильдин‑Аглар) из узденского с. Хурик, и сводится фактически к утверждению «кандидата» беков – собравшимся остаётся лишь поздравить его[280]; 2) кадий и его родня взимают ренту в основном с райятских сёл, расположенных на равнине и в предгорьях (Дарваг, Ерси, Мугарты, Митаги, Марата, Рукель, Зиль и др.) – горные же джамааты (узденские) обязаны в основном лишь выставлять кадиям военную силу, а подати с них имеют символический характер (мерка зерна и ложка масла с каждого хозяйства ежегодно, а также платежи за решённые кадием судебные дела).[281] Любопытно и то, что райятские и узденские джамааты здесь различаются и этнически (среди первых преобладают азербайджанские и татские, а среди вторых – собственно табасаранцы).
Наконец, следует отметить одну общую черту в общественно‑экономическом укладе обоих табасаранских феодальных владений: поскольку правителем, как правило, становится один из старших членов владетельного дома, то все остальные его члены образуют разряд «беков», и каждый из них имеет право на свою долю равнинных пастбищ и на «удел», состоящий из райятских дворов. «Беки делили по наследству только ненаселённые земли. Населённые же райятами земли не подлежали распоряжению бека и разделам между беками, а всегда оставались за райятами, которых беки делили между собою по числу дворов или душ мужского пола».[282]
Итак, даже при отсутствии прямых фактов о характере земельной собственности феодалов Табасарана в XV–XVII вв. можно заметить, что все известные нам косвенные данные легко укладываются в схему, построенную на более конкретном материале бассейна Сулака: подъём общественного влияния владетельного дома над уровнем общинной знати, как правило, совпадает с приобретением этим домом значительных земельных владений (обычно без прямого участия джамаатов центрального союза этого владения); центральный союз джамаатов (обычно горных) становится привилегированным – неподатным, и выставляет лишь военную силу; приобретенные земли становятся общей собственностью владетельного дома (феодальной корпорации), причём правящий его член является лишь распорядителем; каждый член владетельного дома тем самым имеет право на часть («удел») из корпоративной собственности.
Ещё более сложной задачей является характеристика феодальной земельной собственности на обширной территории Среднего Дагестана, занимаемой Акушинским, Цудахарским и Сиргинским общинными союзами.
О социально‑исторической жизни этих территорий накануне интересующего нас периода известно немного: сведения тимуридских историографов как будто указывают на существование здесь какого‑то политического образования с центром в с. Усиша (Ускиша‑Ушкуджа), находившегося в союзе с Кумухским и Аварским княжествами.[283] Недавно найденная памятная запись подкрепляет такое предположение (в ней, кстати, упомянуты «селения Дарга» и «с. Муги»).[284]
Истребление значительного числа жителей и разгром большей части этой территории войсками Тимура весной 1396 г. предопределили её последующее историческое отставание и подпадение под власть соседних феодальных княжеств в бассейне Сулака, избежавших прямого вторжения захватчиков.
Выше мы уже отмечали установление власти нуцала в XV в. на цудахарских и акушинских землях, а также в бассейне р. Халагерк. Это сопровождалось взиманием ежегодной дани, в чём можно видеть своего рода форму экономической реализации права верховной феодальной собственности нуцалов на всю эту территорию. Как отмечалось выше, около последней четверти XV в. нуцалы оставили эти земли, будучи не в силах противостоять сразу двум сильным противникам – шамхалам и общему восстанию даргинских джамаатов.
Предания, записанные в сс. Чуни и Усиша, рисуют оптимистический исход этой борьбы для узденей: оттеснение нуцалов за «Цудахарскую реку», раздел земель в бассейне р. Халагерк между общинными союзами Верхнего Дарго и полное освобождение от феодальной зависимости. Письменные источники, однако, позволяют отнести последнее лишь к XVII в. В конце XV в. место нуцалов здесь заняли шамхалы.
В «Перечне податей шамхалу» (конец XV в.) перечислены ежегодные его доходы с этих земель: «На жителей Бартху – 1200 овец, из них 700 на жителей Ускиша, а остальные – на другие его (Бартху) селения. От Лабхо до сс. Кадар, Кулецма и Губден (вся земля) – его мулк. На жителей Цадахари – ежегодно по быку. На жителей Таити – 7 баранов…». Кроме того, с. Цухта и пастбищные горы Цантаб, Чубак и Уркандами взяты в мулк шамхала (за пользование ими установлена твердая рента – 80, 50 и 50 овец соответственно), а села Дуакар, Нахки, Наци, Гуладти, Урари, Цугни и Мулебки должны вносить по 30 кусков холста каждое.[285]
К рубежу XVI в. подати с этих селений выглядели так: с сс. Усиша и Акуша – 100 быков, с с. Цудахар – 50 быков, с жителей Сирги – по 1 дирхему с каждого дома, с вышеупомянутых трёх пастбищных гор – прежняя рента.[286]
Изменение это чисто количественное – принципиальная сторона дела осталась прежней: как и в начале XV в. взимаемая рента была не чем иным, как реализацией верховного права собственности владетельного дома на принадлежащие ему территории.
Реальность шамхальских прав обеспечивалась, видимо, военными отрядами под командованием его узденей, которые были размещены шамхалами (видимо, уже Тарковскими) в этих землях. Русский источник 1598 г. сообщает: «кабак Аркуша (Акуша), а в нём шевкалов уздень Бурунчи, у него 30 человек конных… кабак Апшима (Гапшима), а в нём шевкалов узден Казый, у него 20 человек конных… кабак Уллушура (Уллучара?)… шевкалов племянник Салтан», у которого также 30 конных.[287] Это уже мера внеэкономического принуждения, и одновременно – насаждение «сверху» мелких служилых феодалов в общинах подчинённой территории.
Здесь следует подчеркнуть, что к этому времени относится наиболее раннее упоминание лакского селения Уллучара на этнотерритории даргинцев. К нему можно прибавить также Балхар, Шадни, Цуликана, Кули, – очевидно, они также появились здесь около конца XVI в. Это явление, как нам кажется, того же порядка, что и появление аварских анклавов в андо‑цезском массиве или в бассейне Халагерка, или лакских сёл в Рис‑Ope и Рутуле – оно связано с верховным правом членов правящего дома на эти земли, включая сюда и право их заселения.
Обычная схема феодального освоения подчинённых территорий была резко нарушена в начале XVII в. Тарковские шамхалы находились в это время в союзе с Ираном – между тем в Дагестане разворачивалась борьба населения против растущих шахских притязаний. Письменные и эпиграфические источники свидетельствуют о битве у с. Усиша в 1611 г. между «шиитами Юсуф‑хана» и войском Гирей‑шамхала Тарковского с одной стороны и ополчениями Дарго и Сирги – с другой.[288] Потери обеих сторон были по тем временам весьма значительны: иранцы и шамхал потеряли убитыми «2000 человек, носивших оружие», даргинцы 4.400 человек, включая и воинов, и мирное население. Вполне понятно, что в такой ситуации вряд ли в Дарго и Сирге могли сохраниться шамхальские гарнизоны и взимание податей – начиная с этого времени о них нет никаких известий. Здесь уместно высказать одно предположение: в селениях (Бутри, Мекеги, Хаджал‑Махи) этих земель доныне бытуют предания о некогда существовавших здесь «талканах» – мелких феодалах, живших обычно многочисленным домом, власть которого распространялась на одно или несколько близлежащих сёл.[289] Характеристика их резко отрицательна: произвол, опирающийся на беззаконие и насилие. Конец их стереотипен – повсеместно они были поголовно истреблены своими «подданными». Нам представляется наиболее вероятным связать прекращения постоя мелких служилых феодалов с их вооружёнными отрядами с событиями начала XVII в. и преданиями этого цикла – в таком случае следовало бы сделать вывод о начавшемся на рубеже XVI–XVII вв. феодальном освоении мелкими шамхальскими вассалами (служилыми узденями и младшими родственниками) земель в Дарго при широком применении внеэкономического принуждения и с опорой на поддержку Тарковских шамхалов. Процесс был прерван в самом начале широкой вооружённой борьбой общинников против иноземного и местного феодального угнетения.
После этого, очевидно, и перешли в руки даргинских общин земли в бассейне Халагерка,[290] откуда их некогда изгнали полчища Тимура. Примечательно, однако, что связи с Шамхальством не были прерваны – они лишь приобрели иные формы. Акушинский, Цудахарский и Сиргинский союзы признали верховные политические права шамхалов Тарковских, а также приняли на себя обязанность помогать им войсками. Разумеется, такая форма зависимости разительно отличалась от уплаты ренты и несения повинностей, она больше напоминала положение «неподатных» привилегированных общинных союзов Хунзаха, Лакии, Верхнего Кайтага и Горного Табасарана. К этому следует прибавить и важную политическую роль Верхнего Дарго во внутренней жизни шамхальства, вплоть до «коронации» каждого очередного шамхала, что по сути равно праву утверждения. Тем не менее, что же лежало в основе политических и военных обязанностей даргинских общин по отношению к шамхалам Тарковским?
По нашему мнению, причина указана в упоминавшемся уже сообщении Д.И. Тихонова: то преобладание здесь овцеводства, которое он отметил в XVIII в.,[291] по‑видимому, берёт своё начало в XVII в. В таком случае даргинские джамааты уже не могли обходиться без использования зимних отгонных пастбищ равнины, рискуя в этом случае резко уменьшить общий объём производства средств жизни. Между тем равнина надёжно контролировалась тарковскими владетелями, опиравшимися не только на военные силы всех своих уделов и вассалов, но подчас и на войска своих иностранных союзников и покровителей. Отсюда, вероятнее всего, и проистекает этот компромисс, включающий признание шамхальского верховенства и определённые военно‑политические обязанности даргинских джамаатов[292]: в основе их сугубо‑поземельная зависимость, хотя на этот раз она не приняла форму ренты.
Глава VI
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 190; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!