Запись в книге почетных гостей ледового дворца Северодонецка
Не чопорно и не по‑светски —
По человечески меня
Встречали в Северодонецке
Семнадцать раз в четыре дня.
Ю. Яковлеву к 50‑летию
Москва. Театр Вахтангова. От Таганки.
Любимцу публики, рампы, руля.
Желаем дома, в лесу и в загранке
Удач, оптимизма, добра и рубля.
Юрий Любимов и его команда.
Ты ровно десять пятилеток в драке,
В бою за роли, время и блага.
Все Яковлевы — вечно забияки:
Еще в войну повелевали «ЯКи»
И истребляли в воздухе врага!
Дела их — двояки и трояки,
Якшаться с ними славно и дружить.
Актеры — Яки, самолеты — «ЯКи»,
И в Азии быки — все те же яки…
Виват всем ЯКам — до ста лет им жить!
Желаем с честью выйти из виража и пьянки,
И пусть тебя минует беда, хула, молва…
Як‑50, желают тебе друзья с Таганки
Счастливого полета, как «ЯКу‑42»!
Год
X x x
В белье плотной вязки,
В шапчонке неброской,
Под буркою бати —
Опять шерстяной —
Я не на Аляске,
Я не с эскимоской, —
Лежу я в кровати
С холодной женой.
Идет моей Наде
В плетеной рогоже,
В фуфайке веселой,
В китайском плаще,
И в этом наряде
Она мне дороже
Любой полуголой,
А голой — вообще!
Не нашел сатана денька,
Все зимы ему мало! —
Нет, напакостил в праздник точь‑в‑точь!..
Не тяни же ты, Наденька,
На себя одеяло
В новогоднюю ночь!
Тьфу в нас, недоенных,
Чего мы гундосим!
|
|
Соседу навесить —
Согреться чуток?
В центральных районах
В квартирах — плюс восемь,
На кухне — плюс десять,
Палас — как каток.
Сожгем мы в духовке
Венгерские стулья
И финское кресло
С арабским столом!
Где надо — мы ловки:
Все прем к себе в улья,
А тут, интересно,
Пойдем напролом?
Вдруг умы наши сонные
Посетила идея:
Десять — это же с водкой полста!
Наливай же граненые,
Да давай побыстрее!..
Вот теперь красота!
X x x
Слева бесы, справа бесы,
Нет! По новой мне налей!
Эти — с нар, а те — из кресел:
Не поймешь, какие злей.
И куда, в какие дали,
На какой еще маршрут
Нас с тобою эти врали
По этапу поведут!
Ну, а нам что остается?
Дескать — горе не беда?
Пей, дружище, если пьется,
Все пустыми невода.
Что искать нам в этой жизни?
Править к пристани какой?
Ну‑ка, солнце, ярче брызни!
Со святыми упокой…
Лекция о международном положении прочитанная человеком, посаженным на 15 суток за мелкое хулиганство, своим сокамерникам
Я вам, ребяты, на мозги не капаю,
Но вот он — перегиб и парадокс:
Ковой‑то выбирают римским папою —
Ковой‑то запирают в тесный бокс.
Там все места — блатные расхватали и
|
|
Пришипились, надеясь на авось, —
Тем временем во всей честной Италии
На папу кандидата не нашлось.
Жаль, на меня не вовремя накинули аркан, —
Я б засосал стакан — и в Ватикан!
Церковники хлебальники разинули,
Замешкался маленько Ватикан, —
Мы тут им папу римского подкинули —
Из наших, из поляков, из славян.
Сижу на нарах я, в Нарофоминске я.
Когда б ты знала, жизнь мою губя,
Что я бы мог бы выйти в папы римские, —
А в мамы взять — естественно, тебя!
Жаль на меня не вовремя накинули аркан, —
Я б засосал стакан — и в Ватикан!
При власти, при деньгах ли, при короне ли —
Судьба людей швыряет как котят.
Но как мы место шаха проворонили?!
Нам этого потомки не простят!
Шах расписался в полном неумении —
Вот тут его возьми и замени!
Где взять? У нас любой второй в Туркмении —
Аятолла и даже Хомейни.
Всю жизнь мою в ворота бью рогами, как баран, —
А мне бы взять Коран — и в Тегеран!
В Америке ли, в Азии, в Европе ли —
Тот нездоров, а этот вдруг умрет…
Вот место Голды Меир мы прохлопали, —
А там — на четверть бывший наш народ.
Плывут у нас по Волге ли, по Каме ли
Таланты — все при шпаге, при плаще, —
Руслан Халилов, мой сосед по камере, —
|
|
Там Мао делать нечего вообще!
X x x
Меня опять ударило в озноб,
Грохочет сердце, словно в бочке камень.
Во мне живет мохнатый злобный жлоб
С мозолистыми цепкими руками.
Когда мою заметив маету,
Друзья бормочут: «Скоро загуляет», —
Мне тесно с ним, мне с ним невмоготу!
Он кислород вместо меня хватает.
Он не двойник и не второе "я",
Все объясненья выглядят дурацки, —
Он плоть и кровь — дурная кровь моя —
Такое не приснится и Стругацким.
Он ждет, когда закончу свой виток,
Моей рукою выведет он строчку, —
И стану я расчетлив и жесток
И всех продам — гуртом и в одиночку.
Я оправданья вовсе не ищу, —
Пусть жизнь уходит, ускользает, тает.
Но я себе мгновенья не прощу,
Когда меня он вдруг одолевает.
Но я собрал еще остаток сил,
Теперь его не вывезет кривая:
Я в глотку, в вены яд себе вгоняю —
Пусть жрет, пусть сдохнет — я перехитрил.
X x x
Мой черный человек в костюме сером!..
Он был министром, домуправом, офицером,
Как злобный клоун он менял личины
И бил под дых, внезапно, без причины.
И, улыбаясь, мне ломали крылья,
Мой хрип порой похожим был на вой,
И я немел от боли и бессилья
|
|
И лишь шептал: «Спасибо, что живой».
Я суеверен был, искал приметы,
Что мол, пройдет, терпи, все ерунда…
Я даже прорывался в кабинеты
И зарекался: «Больше — никогда!»
Вокруг меня кликуши голосили:
"В Париж мотает, словно мы в Тюмень, —
Пора такого выгнать из России!
Давно пора, — видать, начальству лень".
Судачили про дачу и зарплату:
Мол, денег прорва, по ночам кую.
Я все отдам — берите без доплаты
Трехкомнатную камеру мою.
И мне давали добрые советы,
Чуть свысока похлопав по плечу,
Мои друзья — известные поэты:
Не стоит рифмовать «кричу — торчу».
И лопнула во мне терпенья жила —
И я со смертью перешел на ты,
Она давно возле меня кружила,
Побаивалась только хрипоты.
Я от суда скрываться не намерен:
Коль призовут — отвечу на вопрос.
Я до секунд всю жизнь свою измерил
И худо‑бедно, но тащил свой воз.
Но знаю я, что лживо, а что свято, —
Я это понял все‑таки давно.
Мой путь один, всего один, ребята, —
Мне выбора, по счастью, не дано.
X x x
Я никогда не верил в миражи,
В грядущий рай не ладил чемодана —
Учителей сожрало море лжи
И выплюнуло возле Магадана.
Но свысока глазея на невежд,
От них я отличался очень мало —
Занозы не оставил Будапешт,
А Прага сердце мне не разорвала.
А мы шумели в жизни и на сцене:
Мы путаники, мальчики пока!
Но скоро нас заметят и оценят.
Эй! Против кто?
Намнем ему бока!
Но мы умели чувствовать опасность
Задолго до начала холодов,
С бесстыдством шлюхи приходила ясность
И души запирала на засов.
И нас хотя расстрелы не косили,
Но жили мы, поднять не смея глаз, —
Мы тоже дети страшных лет России,
Безвременье вливало водку в нас.
X x x
А мы живем в мертвящей пустоте —
Попробуй надави, так брызнет гноем…
И страх мертвящий заглушаем воем —
И вечно первые, и люди, что в хвосте.
И обязательное жертвоприношенье,
Отцами нашими воспетое не раз,
Печать поставило на наше поколенье,
Лишило разума, и памяти, и глаз.
И запах крови, многих веселя…
X x x
Мне скулы от досады сводит:
Мне кажется который год,
Что там, где я, — там жизнь проходит,
А там, где нет меня, — идет!
А дальше — больше, каждый день я
Стал слышать злые голоса:
— Где ты — там только наважденье,
Где нет тебя — все чудеса!
Ты только ждешь и догоняешь,
Врешь и боишься не успеть,
Смеешься меньше ты и, знаешь,
Ты стал разучиваться петь!
Как дым твои ресурсы тают,
И сам швыряешь все подряд.
Зачем? Где ты — там не летают,
А там, где нет тебя, — парят.
Я верю крику, вою, лаю,
Но все‑таки, друзей любя,
Дразнить врагов я не кончаю,
С собой в побеге от себя.
Живу, не ожидая чуда,
Но пухнут жилы от стыда —
Я каждый раз хочу отсюда
Сбежать куда‑нибудь туда.
Хоть все пропой, протарабань я,
Хоть всем хоть голым покажись,
Пустое все: здесь — прозябанье,
А где‑то там — такая жизнь!
Фартило мне, Земля вертелась,
И взявши пары три белья,
Я шасть — и там! Но вмиг хотелось
Назад, откуда прибыл я.
X x x
Я верю в нашу общую звезду,
Хотя давно за нею не следим мы:
Наш поезд с рельс сходил на всем ходу —
Мы все же оставались невредимы.
Бил самосвал машину нашу в лоб,
Но знали мы, что ищем и обрящем, —
И мы ни разу не сходили в гроб,
Где нет надежды всем в него сходящим.
Катастрофы, паденья, — но между —
Мы взлетали туда, где тепло…
Просто ты не теряла надежду,
Мне же — с верою очень везло.
Да и теперь, когда вдвоем летим,
Пускай на ненадежных самолетах, —
Нам гасят свет и создают интим,
Нам и мотор поет на низких нотах.
Бывали «ТУ» и «ИЛы», «ЯКи», «АН»…
Я верил, что в Париже, Барнауле
Мы сядем, — если ж рухнем в океан,
Двоих не съесть и голубой акуле!
Все мы смертны — и люди смеются:
Не дождутся и нас города!
Я же знал: все кругом разобьются,
Мы ж с тобой — ни за что никогда.
Мне кажется такое по плечу —
Что смертным не под силу столько прыти! —
Что налету тебя я подхвачу,
И вместе мы спланируем в Таити.
И если заболеет кто из нас
Какой‑нибудь болезнею смертельной,
Она уйдет, — хоть искрами из глаз,
Хоть стонами и рвотою похмельной.
Пусть в районе Мэзона‑Лаффита
Упадет злополучный «Скайлаб»
И судьба всех обманет — финита, —
Нас она обмануть не смогла б!
Через десять лет
Еще бы — не бояться мне полетов,
Когда начальник мой Е. Б. Изотов,
Жалея вроде, колет как игла.
"Эх, — говорит, — бедняга!
У них и то в Чикаго
Три дня назад авария была!.."
Хотя бы сплюнул, все же люди — братья,
И мы вдвоем и не под кумачом, —
Но знает, черт, и так для предприятья
Я — хоть куда, хоть как и хоть на чем!
Мне не страшно, я навеселе, —
Чтоб по трапу пройти не моргнув,
Тренируюсь уже на земле
Туго‑натуго пояс стянув.
Но, слава богу, я не вылетаю —
В аэропорте время коротаю
Еще с одним таким же — побратим, —
Мы пьем седьмую за день
За то, что все мы сядем,
И может быть — туда, куда летим.
Пусть в ресторане не дают на вынос,
Там радио молчит — там благодать, —
Вбежит швейцар и рявкнет: "Кто на Вильнюс!..
Спокойно продолжайте выпивать!"
Мне лететь — острый нож и петля:
Ни поесть, ни распить, ни курнуть,
И еще — безопасности для —
Должен я сам себя пристегнуть!
У автомата — в нем ума палата —
Стою я, улыбаюсь глуповато:
Такое мне ответил автомат!..
Невероятно, — в Ейске —
Почти по‑европейски:
Свобода слова, — если это мат.
Мой умный друг к полудню стал ломаться —
Уже наряд милиции зовут:
Он гнул винты у «ИЛа‑18»
И требовал немедля парашют.
Я приятеля стал вразумлять:
"Паша, Пашенька, Паша, Пашут.
Если нам по чуть‑чуть добавлять,
То на кой тебе шут парашют!.."
Он пояснил — такие врать не станут:
Летел он раз, ремнями не затянут,
Вдруг — взрыв! Но он был к этому готов:
И тут нашел лазейку —
Расправил телогрейку
И приземлился в клумбу от цветов…
Мы от его рассказа обалдели!
А здесь все переносят — и не зря —
Все рейсы за последние недели
На завтра — тридцать третье декабря.
Я напрасно верчусь на пупе,
Я напрасно волнуюсь вообще:
Если в воздухе будет ЧП —
Приземлюсь на китайском плаще!
Но, смутно беспокойство ощущая,
Припоминаю: вышел без плаща я, —
Ну что ж ты натворила, Кать, а, Кать!
Вот только две соседки —
С едой всучили сетки,
А сетки воздух будут пропускать…
Мой вылет объявили, что ли? Я бы
Не встал — теперь меня не поднимай!
Я слышу: "Пассажиры на ноябрь!
Ваш вылет переносится на май!"
Зря я дергаюсь: Ейск не Бейрут, —
Пассажиры спокойней ягнят,
Террористов на рейс не берут,
Неполадки к весне устранят.
Считайте меня полным идиотом,
Но я б и там летел Аэрофлотом:
У них — гуд бай — и в небо, хошь не хошь.
А здесь — сиди и грейся:
Всегда задержка рейса, —
Хоть день, а все же лишний проживешь!
Мы взяли пунш и кожу индюка — бр‑р!
Снуем теперь до ветра в темноту:
Удобства — во дворе, хотя — декабрь,
И Новый год — летит себе на «ТУ».
Друг мой честью клянется спьяна,
Что он всех, если надо, сместит.
"Как же так, — говорит, — вся страна
Никогда никуда не летит!.."
…А в это время гдей‑то в Красноярске,
На кафеле рассевшись по‑татарски,
О промедленье вовсе не скорбя,
Проводи сутки третьи
С шампанским в туалете
Сам Новый год — и пьет сам за себя!
Но в Хабаровске рейс отменен —
Там надежно засел самолет, —
Потому‑то и новых времен
В нашем городе не настает!
X x x
Я спокоен — Он мне все поведал.
«Не таись!» — велел. И я скажу —
Кто меня обидел или предал,
Покарает Тот, кому служу.
Не знаю, как: ножом ли под ребро,
Или сгорит их дом и все добро,
Или сместят, сомнут, лишат свободы…
Когда? Опять не знаю, — через годы
Или теперь. А может быть — уже…
Судьбу не обойти на вираже
И на кривой на вашей не объехать,
Напропалую тоже не протечь.
А я? Я — что! Спокоен я, по мне — хоть
Побей вас камни, град или картечь.
X x x
Мы бдительны — мы тайн не разболтаем,
Они в надежных жилистых руках.
К тому же этих тайн мы знать не знаем —
Мы умникам секреты доверяем,
А мы, даст бог, походим в дураках.
Успехи взвесить — нету разновесов,
Успехи есть, а разновесов нет.
Они весомы и крутых замесов,
А мы стоим на страже интересов,
Границ, успехов, мира и планет.
Вчера отметив запуск агрегата,
Сегодня мы героев похмелим:
Еще возьмем по полкило на брата,
Свой интерес мы побоку, ребята, —
На кой нам свой, и что нам делать с ним?
Мы телевизоров понакупали,
В шесть — по второй — глядели про хоккей,
А в семь — по всем — Нью‑Йорк передавали —
Я не видал, мы Якова купали.
Но там у них, наверное — о'кей!
Хотя волнуюсь, в голове вопросы:
Как негры там? — А тут детей купай! —
Как там с Ливаном? Что там у Сомосы?
Ясир здоров ли? Каковы прогнозы?
Как с Картером? На месте ли Китай?
«Какие ордена еще бывают?» —
Послал письмо в программу «Время» я.
Еще полно… Так что ж их не вручают?
Мои детишки просто обожают, —
Когда вручают, плачет вся семья.
Из детства
Посвящено Аркаше
Ах, черная икорочка
Да едкая махорочка!..
А помнишь — кепка, челочка
Да кабаки до трех?..
А черенькая Норочка
С подъезда пять — айсорочка,
Глядишь — всего пятерочка,
А — вдоль и поперек…
А вся братва одесская…
Два тридцать — время детское.
Куда, ребята, деться, а?
К цыганам в «поплавок»!
Пойдемте с нами, Верочка!..
Цыганская венгерочка!
Пригладь виски, Валерочка,
Да чуть примни сапог!..
А помнишь — вечериночки
У Солиной Мариночки,
Две бывших балериночки
В гостях у пацанов?..
Сплошная безотцовщина:
Война, да и ежовщина, —
А значит — поножовщина,
И годы — без обнов…
На всех клифты казенные —
И флотские, и зонные, —
И братья заблатненные
Имеются у всех.
Потом отцы появятся,
Да очень не понравятся, —
Кой с кем, конечно, справятся,
И то — от сих до сех…
Дворы полны — ну надо же! —
Танго хватает за души, —
Хоть этому, да рады же,
Да вот еще — нагул.
С Малюшенки — богатые,
Там — «шпанцири» подснятые,
Там и червонцы мятые,
Там Клещ меня пырнул…
А у Толяна Рваного
Братан пришел с «Желанного» —
И жить задумал наново,
А был хитер и смел, —
Да хоть и в этом возрасте,
А были позанозистей, —
Помыкался он в гордости —
И снова загремел…
А все же брали «соточку»
И бацали чечеточку, —
А ночью взял обмоточку —
И чтой‑то завернул…
У матери — бессонница, —
Все сутки книзу клонится.
Спи! Вдруг чего обломится, —
Небось — не Барнаул…
X x x
Куда все делось и откуда что берется? —
Одновременно два вопроса не решить.
Абрашка Фукс у Ривочки пасется:
Одна осталась — и пригрела поца,
Он на себя ее заставил шить.
Ах, времена — и эти, как их? — нравы!
На древнем римском это — «темпера о морес»…
Брильянты вынуты из их оправы,
По всей Одессе тут и там канавы:
Для русских — цимес, для еврейских — цорес.
Кто с тихим вздохом вспомянет: «Ах, да!»
И душу Господу подарит, вспоминая
Тот изумительный момент, когда
На Дерибасовской открылася пивная?
Забыть нельзя, а если вспомнить — это мука!
Я на привозе встретил Мишу… Что за тон!
Я предложил: «Поговорим за Дюка!»
"Поговорим, — ответил мне, гадюка, —
Но за того, который Эллингтон".
Ну что с того, что он одет весь в норке,
Что скоро едет, что последний сдал анализ,
Что он одной ногой уже в Нью‑Йорке?
Ведь было время, мы у Каца Борьки
Почти что с Мишком этим не кивались.
{Кто с тихим вздохом вспомянет: «Ах, да!»
И душу Господу подарит, вспоминая
Тот изумительный момент, когда
На Дерибасовской открылася пивная?}
X x x
Стареем, брат, ты говоришь?
Вон кончен — он недлинный —
Старинный рейс Москва‑Париж…
Теперь уже — старинный.
И наменяли стюардесс —
И там и здесь, и там и здесь —
И у французов, и у нас!
Но козырь — черва и сейчас.
Стареют все — и ловелас,
И Дон Жуан, и Греи.
И не садятся в первый класс
Сбежавшие евреи.
Стюардов больше не берут,
А отбирают. И в Бейрут
Теперь никто не полетит —
Что там? Бог знает и простит.
Стареем, брат, седеем, брат.
Дела идут, как в Польше.
Уже из Токио летят
Одиннадцать, не больше.
Уже в Париже неуют,
Уже и там витрины бьют,
Уже и там давно не рай,
А как везде — передний край.
Стареем, брат. А старикам
Здоровье — кто устроит?
А с элеронами рукам
Работать и не стоит.
И отправляют [нас], седых,
На отдых, то есть — бьют под дых.
И все же этот фюзеляж
Пока что наш, пока что наш…
{К 15‑летию Театра на Таганке}
Пятнадцать лет — не дата, так —
Огрызок, недоедок.
Полтиник — да! И четвертак.
А то — ни так — ни эдак.
Мы выжили пятнадцать лет.
Вы думали слабо, да?
А так как срока выше нет —
Слобода, брат, слобода!
Пятнадцать — это срок, хоть не на нарах,
Кто был безус — тот стал при бороде.
Мы уцелели при больших пожарах,
При Когане, при взрывах и т.д.
Пятнадцать лет назад такое было!..
Кто всплыл, об утонувших не жалей!
Сегодня мы — и те, кто у кормила,
Могли б совместно справить юбилей.
Сочится жизнь — коричневая жижа…
Забудут нас, как вымершую чудь,
В тринадцать дали нам глоток Парижа, —
Чтобы запоя не было — чуть‑чуть.
Мы вновь готовы к творческим альянсам, —
Когда же это станут понимать?
Необходимо ехать к итальянцам,
Заслать им вслед за Папой — нашу «Мать».
«Везет — играй!» — кричим наперебой мы.
Есть для себя патрон, когда тупик.
Но кто‑то вытряс пулю из обоймы
И из колоды вынул даму пик.
Любимов наш, Боровский, Альфред Шнитке,
На вас ушаты вылиты воды.
Прохладно вам, промокшие до нитки?
Обсохните — и снова за труды.
Достойным уже розданы медали,
По всем статьям — амнистия окрест.
Нам по статье в «Литературке» дали,
Не орден — чуть не ордер на арест.
Тут одного из наших поманили
Туда, куда не ходят поезда,
Но вновь статью большую применили —
И он теперь не едет никуда.
Директоров мы стали экономить,
Беречь и содержать под колпаком, —
Хоть Коган был неполный Коганович,
Но он не стал неполным Дупаком.
Сперва сменили шило мы на мыло,
Но мыло омрачило нам чело,
Тогда Таганка шило возвратила —
И все теперь идет, куда ни шло.
Даешь, Таганка, сразу: «Или — или!»
С ножом пристали к горлу — как не дать.
Считают, что невинности лишили…
Пусть думают — зачем разубеждать?
А знать бы все наверняка и сразу б,
Заранее предчувствовать беду!
Но все же, сколь ни пробовали на зуб, —
Мы целы на пятнадцатом году.
Талантов — тьма! Созвездие, соцветье…
И многие оправились от ран.
В шестнадцать будет совершеннолетье,
Дадут нам паспорт, может быть, загран.
Все полосами, все должно меняться —
Окажемся и в белой полосе!
Нам очень скоро будет восемнадцать —
Получим право голоса, как все.
Мы в двадцать пять — дай Бог — сочтем потери,
Напишут дату на кокарде нам,
А дальше можно только к высшей мере,
А если нет — то к высшим орденам.
Придут другие — в драме и в балете,
И в опере опять поставят «Мать»…
Но в пятьдесят — в другом тысячелетьи —
Мы будем про пятнадцать вспоминать!
У нас сегодня для желудков встряска!
Долой сегодня лишний интеллект!
Так разговляйтесь, потому что Пасха,
И пейте за пятнадцать наших лет!
Пятнадцать лет — не дата, так —
Огрызок, недоедок.
Полтинник — да! И четвертак.
А то — ни так — ни эдак.
А мы живем и не горим,
Хотя в огне нет брода,
Чего хотим, то говорим, —
Слобода, брат, слобода!
{С.Я.Долецкому в день 50‑летия}
С.Я.Долецкому посвящается
Поздравляю вовсю — наповал!
Без опаски и без принужденья,
Ради шутки, за счет вдохновенья
Сел писать я — перо пожевал…
Вышло так: человек Возрожденья
На Садовом кольце проживал.
Ихним Медгосдумум
С их доверием детским
Знамо все, что у нас бестолково,
Но исправлен бедлам
Станиславом Далецким
И больницею им. Русакова.
Интересов, приятелей круг
Так далек еще от завершенья! —
Каждый день — за прошеньем прошенье.
Утром Вы — непременный хирург —
Операции на воскрешенье
Новорожденных, с болью старух.
Шесть часов погодя
Вы скрипите зубами…
Да! Доносчик сработал на славу!
Недалецким людям
Не сработаться с Вами,
Что делить с ними Вам — Станиславу?
Я из Вашей души и из уст
Слышал разное, неоднократно,
С вечной присказкой: «Это понятно?!»
Мне — понятно: про косточек хруст,
И про то, "до чего аккуратно
Сбил Прокрустово ложе Прокруст".
Как от этих детей
Утром смерть отсекая,
Приходилось поругивать Вам
Взрослых разных мастей:
"Ах, ты дрянь ты такая!
Этим скальпелем — руки бы вам!"
Что‑то я все «про ТО», да «про ТО» —
Я же должен совсем про другое, —
Вы ведь ляпнете вдруг: "Пудру Гойя
Никогда не снимал. А пальто
В Вашем фильме не то, А нагое
Мне приятней на ощупь, а что?!"
Вам не столько годков, —
Вы уж мне не вертите!
Бог с ней, с жизнею, старой каргой!
Видел сон я — во сне
Вам дала Нефертити…
Так старейте назад, дорогой!
Год
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 255; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!