О том, как герои разбойничьего стана подчинились Чао Гаю и как Лю Тан лунной ночью отправился в город Юньчэн
Итак, Линь Чун, убивший Ван Луня, протянул свой острый кинжал в сторону тех, кто собрался в этом павильоне, и произнес следующую речь:
– Я, Линь Чун, прежде служил в дворцовых войсках, но был невинно осужден и вот оказался в этих местах. Сейчас в наш стан пришло много доблестных мужей. Но Ван Лунь, человек подлый и завистливый, старался под разными предлогами избавиться от них. Вот почему я убил этого мерзавца, а вовсе не за тем, чтобы занять его место. Я не из трусливых, но не решился бы идти один против войск. А ведь настанет час расправы со злыми императорскими сановниками и жестокими правителями, которые состоят при дворе. Сегодня среди нас почтенный старший брат – Чао Гай, известный своим великодушием и бескорыстием. Кто может сравниться с ним в мудрости и доблести? Во всей Поднебесной не найдется человека, который при одном упоминании его имени не выразил бы желания подчиниться ему. Самое главное для нас – честность и верность своему долгу. Вот почему мы должны избрать Чао Гая своим главарем. Каково ваше мнение?
– Вы совершенно правы, предводитель, – в один голос отвечали все присутствующие.
– Нет, это невозможно! – воскликнул Чао Гай. – Еще в древности говорили: «Сильный гость не должен стеснять хозяина». Я человек новый, прибыл издалека, как же могу я возглавить вас?!
Тогда Линь Чун взял Чао Гая за руку, подвел к креслу предводителя, усадил и громко произнес:
|
|
|
– Будем считать это решенным. Прошу вас, не отказывайтесь, а тот, кто проявит к вам неповиновение, последует за Ван Лунем.
Однако лишь после долгих уговоров удалось Линь Чуну усадить Чао Гая в предводительское кресло. Когда же староста, наконец, занял его, Линь Чун велел всем присутствующим воздать ему соответствующие почести. Затем он послал в стан прислуживавших за столом разбойников, приказав унести труп Ван Луня и заняться приготовлениями празднества. Нескольких человек он отправил в лагерь созвать всех младших начальников.
Линь Чун и его друзья пригласили Чао Гая сесть в паланкин, а сами верхом отправились в стан. Прибыв туда, они спешились, помогли Чао Гаю выйти из паланкина и направились в зал совещаний. Здесь они проводили Чао Гая к предводительскому креслу и торжественно усадили. В центре зала стояли курильницы, в которых горели благовонные свечи. Тут выступил вперед Линь Чун и начал следующую речь:
– Я, Линь Чун, человек грубый и невежественный. Все, что я умею, – это владеть оружием. Нет у меня ни знаний, ни способностей. Я не отличаюсь умом, не обладаю каким‑нибудь искусством. К счастью, небо послало нам доблестных и достойных мужей. Теперь у нас восторжествует справедливость и воцарится порядок. Среди нас уважаемый учитель У Сюэ‑цзю. Попросим его стать у нас военным советником и предоставим ему управление всеми военными делами, назначение и перемещение военачальников. Он по праву должен занять в стане второе место после предводителя.
|
|
|
– Я всего лишь деревенский учитель, – возразил на это У Юн, – и не постиг премудрости руководить делами людей и помогать им. И хоть я немного изучал военные книги Суня и У, но никаких подвигов не совершил. Как же могу я стать выше вас?
– Это дело решенное, – сказал Линь Чун, – и не будем больше спорить.
У Юну не оставалось ничего другого, как занять второе место.
– А учителя Гун‑Сунь Шэна, мы попросим занять третье место! – продолжал Линь Чун.
– Ну, так не годится! – вмешался Чао Гай. – Если вы будете и других силой назначать на высшие должности, то я вынужден буду отказаться от предложенного мне места.
– Вы не правы, брат Чао Гай! – возразил Линь Чун. – Имя учителя Гун‑Сунь Шэна хорошо известно всему вольному люду. Он большой знаток военного искусства, а кроме того, обладает чудодейственной силой – вызывать ветер и дождь. Кто же может сравняться с ним?!
– Я хоть и знаком немного с магией, однако не обладаю талантами, которые необходимы, чтобы спасти мир, – сказал Гун‑Сунь Шэн. – Как же могу я занять место, которое по праву принадлежит вам, предводитель!
|
|
|
– Вы доказали свое высокое искусство, одержав победу над врагом. Поистине говорится: «У треножника три ноги и ни одной меньше». Вот я и считаю, что место это должны занять вы.
Пришлось и Гун‑Сунь Шэну уступить настояниям Линь Чуна и занять в стане третье место. Но когда Линь Чун собрался отдать следующую должность, все трое – Чао Гай, У Юн и Гун‑Сунь Шэн – вмешались и стали возражать против такой несправедливости.
– Мы, господин предводитель, – заявили они, – подчинились вашему требованию, когда вы говорили о треножнике, и заняли первые места. Но если вы будете так поступать и дальше, то мы решительно отказываемся от своих мест.
Втроем они начали усаживать Линь Чуна на четвертое кресло, и ему ничего не оставалось, как подчиниться их требованиям.
– Теперь попросим предводителей Ду Цяня и Сун Ваня занять свои места, – сказал Чао Гай.
Но те решительно отказались и стали упрашивать Лю Тана занять пятое место. Следующие три места заняли по старшинству братья Юань. Девятое место досталось Ду Цяню, десятое – Сун Ваню и одиннадцатое – Чжу Гую. С этого момента вся власть в стане Ляншаньбо перешла в руки одиннадцати удальцов. Все восемьсот разбойников явились, чтобы выразить свою покорность, и выстроились перед своими вождями в два ряда. Обращаясь к ним, Чао Гай сказал:
|
|
|
– Сейчас, когда все вы собрались здесь, сообщаю вам, что наставник Линь Чун предложил мне стать предводителем стана. У Сюэ‑цзю назначен советником и вместе с Гун‑Сунь Шэном будет ведать военными делами, а Линь Чун и другие вожаки будут сообща управлять нашим лагерем. Каждый из вас останется на месте и будет добросовестно выполнять свой долг, заботиться об охране и поддержании порядка в стане. Вы должны отдать все свои силы справедливому делу, ради которого сюда собрались.
Затем он распорядился привести в порядок лагерные помещения и расселил братьев Цань. Когда все было сделано, он приказал принести захваченные ими драгоценности, а также его собственные ценности и деньги, взятые из поместья, и в присутствии всех наградил младших военачальников и всех разбойников.
Затем он велел зарезать корову и лошадь и принес жертву духам неба и земля в честь их нового союза. Вожди долго пировали и разошлись лишь с наступлением ночи. На следующее утро пир возобновился и продолжался несколько дней подряд.
Когда празднество закончилось, Чао Гай позвал к себе У Юна и других военачальников. Они решили приступить к изготовлению необходимого для обороны оружия – пик, мечей, луков, стрел, брони и шлемов, а также починить вое амбары, пополнить продовольственные запасы и обновить укрепления. Были приведены в порядок все лодки, люди стали обучаться водному бою. Но речь об этом пойдет впереди.
Однажды, подумав о том, как тепло и заботливо относится к людям Чао Гай, какой он бескорыстный и справедливый человек, Линь Чун вспомнил о своей жене, оставшейся в столице. Он не знал даже, жива ли она. Предавшись горестным думам, Линь Чун пожаловался Чао Гаю на судьбу и поведал ему свою печальную историю.
– Когда я прибыл в горный стан, – начал он, – я захотел взять сюда и жену. Но, увидев, что за человек Ван Лунь и как трудно с ним ужиться, не решался даже заговорить об этом, а потом и вовсе отказался от этой мысли. Жена моя осталась в Восточной столице, и я не знаю, жива ли она.
– Почтенный брат мой, – отвечал Чао Гай, – если у вас есть супруга в столице, почему бы вам не привезти ее сюда, чтобы жить вместе? Поскорее напишите письмо, и мы пошлем за ней человека. Вот это будет превосходно!
Линь Чун тотчас же написал письмо, которое поручили доставить в столицу двум самым преданным ему разбойникам. Месяца через два посланцы возвратились и доложили:
– Прибыв в Восточную столицу, мы сразу же разыскали дом, в котором проживал тесть предводителя Линь Чуна, и узнали, что произошло. Гао Цю так усиленно домогался для своего сына жены предводителя Линь Чуна, что она вот уже полгода как удавилась. Тесть же – наставник Чжан – от горя и страха заболел и полмесяца тому назад умер. В живых осталась лишь служанка Цзинь‑эр, которая вышла замуж и вместе с мужем живет в хозяйском доме.
Посланцы сообщили еще, что справлялись у соседей, и те подтвердили, что все это так и было. Лишь окончательно убедившись в достоверности этих сведений, посланцы вернулись в горный стан.
Когда Линь Чун услышал это сообщение, из глаз его полились слезы, но он постарался скрыть их и с этого момента вырвал из сердца всякие воспоминания о семье. Принесенное известие опечалило также Чао Гая и всех остальных, – они тяжело вздыхали, сочувствуя горю товарища, и старались не упоминать об этом. Все были поглощены военными занятиями, проводившимися каждый день, – людей готовили к предстоящему сражению с войсками.
И вот однажды, когда все военачальники собрались в зале совещаний и обсуждали дела стана, вошел разбойник и доложил, что из областного города Цзичжоу посланы войска численностью около двух тысяч человек, пеших и конных. Воина уже погрузились на лодки, которых не меньше пятисот, больших и малых, и стоят в деревне Шицзецунь.
Сообщение это сильно встревожило Чао Гая, и он, обращаясь к военному советнику У Юну, сказал:
– Правительственные войска уже здесь. Что делать?
– Не беспокойтесь, – сказал с улыбкой У Юн. – Кое‑что я уже предпринял. Недаром говорили в древности: «Земляная плотина защитит от наводнений, хороший полководец – от вражеских полчищ».
Он тут же подозвал братьев Юань и о чем‑то долго с ними шептался. Затем пригласил Линь Чуна и Лю Тана и им также растолковал, как действовать, и, наконец, отдал кое‑какие распоряжения Ду Цяню и Сун Ваню.
Надо сказать о том, что правитель области Цзичжоу послал в Ляншаньбо отряд в тысячу человек во главе с начальником Хуан Анем и чиновником из управления по борьбе с разбойниками. Захватив все имеющиеся в окрестностях лодки и согнав их в залив близ деревни Шицзецунь, они разместили в них своих людей и двумя колоннами двинулись к разбойничьему стану.
Обратимся теперь к военачальнику Хуан Аню. Погрузившись в лодки, люди его, размахивая флагами, с боевым кличем двинулись к Цзиньшаганю. Когда они были почти у цели, то вдруг услышали, что где‑то затрубили в рог.
– Никак в рог трубят? – сказал Хуан Ань, прислушиваясь, и тут же приказал своим воинам остановиться.
Вскоре они увидели вдалеке три лодки, которые плыли им навстречу. В каждой лодке было по пять человек: четверо сидели на веслах, а пятый стоял на носу. Одеты все были одинаково: халаты из красного вышитого шелка и темно‑коричневые повязки на голове; каждый из них держал пику с зубцами.
Кто‑то из воинов Хуан Аня узнал среди плывших в лодках братьев Юань и доложил об этом военачальнику.
– Эй, люди! – крикнул Хуан Ань. – Вперед! Во что бы то ни стало схватить этих троих разбойников!
Все пятьдесят лодок Хуан Аня со страшным шумом ринулись вперед. В этот момент со встречных трех лодок послышался пронзительный свист, и они повернули обратно.
Военачальник Хуан Ань, вращая в руках копье, кричал своим воинам:
– Держите разбойников! За наградой дело не станет!
Три лодки быстро удалялись, осыпаемые стрелами преследователей. Люди, сопровождавшие братьев Юань, легли на дно и укрылись шкурами чернобурых лисиц, защищаясь от стрел. Лодки Хуан Аня неслись во весь дух на расстоянии двух‑трех ли от врага, когда у кормы Хуан Аня вдруг появилась маленькая лодка, с которой ему кричали:
– Остановитесь! Наши люди, гнавшиеся за разбойниками, убиты и потоплены, а лодки захвачены.
– Как же они попали к ним в руки? – удивился Хуан Ань.
– Когда мы плыли, мы увидели вдали две лодки, – отвечали они. – На каждой лодке было по пять человек. Мы стремглав ринулись вперед, однако не успели проплыть и трех‑четырех ли, как оказались в каком‑то заливе в окружении семи или восьми маленьких лодок, появившихся неизвестно откуда. С этих лодок на нас, как саранча, посыпались стрелы. Мы тут же повернули обратно, но, достигнув узкого пролива, увидели человек тридцать разбойников; они перекинули с одного берега на другой канат из бамбука и таким образом заградили путь. Когда же мы подплыли к канату, пытаясь что‑нибудь предпринять, в нас с берега полетели бутылки с негашеной известью и камни. Нашим воинам, находившимся в лодках, не оставалось ничего другого, как броситься в воду, спасая свою жизнь. Лишь некоторым удалось выбраться на берег, но когда мы вышли на дорогу, то увидели, что ни людей, ни лошадей, которых мы там оставили, уже нет. Лошадей разбойники угнали, а охранников перебили и побросали в воду. С трудом мы отыскали в камышах маленькую лодочку и поспешили к вам доложить о случившемся.
Выслушав этот рассказ, Хуан Ань пришел в отчаяние. Он взмахнул белым флагом и приказал воинам прекратить преследование и возвращаться. Но только стали они поворачивать, как снова появились те же самые разбойничьи лодки в сопровождении десяти других. В каждой лодке сидело по три‑пять человек. Размахивая красными флагами и издавая пронзительный свист, разбойники вели лодки прямо на ник.
Хуан Ань хотел было построить свои лодки в боевом порядке, как вдруг услышал треск разорвавшейся в камышах ракеты. Взглянув туда, он увидел множество развевающихся красных знамен. При виде такого зрелища у Хуан Аня задрожали руки и отнялись ноги, а с приближающихся лодок ему кричали:
– Хуан Ань, отсюда ты уйдешь только без головы!
Он направил свои лодки в камыши, стремясь как можно скорее добраться до берега, но из маленьких заводей с двух сторон внезапно выскользнуло пятьдесят лодочек, из которых градом полетели стрелы. Осыпаемый стрелами, Хуан Ань с трудом пробивался к берегу. У него уже осталось всего три‑четыре лодки. Тогда он перепрыгнул в легкую быстроходную лодочку. Оглянувшись, Хуан Ань увидел, как люди его, плывшие в лодках позади, один за другим бросались в воду, а оставшихся разбойники сами выбрасывали за борт. Большая часть отряда была перебита. Воинов, которые умели плавать и бросились в воду, расстреливали из лука; тех же, кто побоялся покинуть лодку, захватили живыми.
Хуан Ань хотел было скрыться, как вдруг неподалеку от камыша заметил небольшую лодку. В ней был не кто иной, как Лю Тан. Он багром остановил лодку Хуан Аня, подтянул к себе и, прыгнув в нее, схватил Хуан Аня за пояс с криком:
– Ни с места! Когда Лю Тан вытащил Хуан Аня на берег, оба они заметили приближающихся Чао Гая и Гун‑Сунь Шэна, которые ехали верхом вдоль берега с обнаженными мечами в руках. Они спешили на помощь. За ними следовали человек шестьдесят пеших бойцов и двадцать – тридцать конников. Около двухсот воинов Хуан Аня были взяты в плен, а захваченные лодки доставлены к южному склону горы, где стоял лагерь. Тогда предводители двинулись в стан.
Прибыв туда, Чао Гай спешился, вошел в зал совещаний и занял свое предводительское кресло. Остальные атаманы, сняв с себя доспехи и оружие, также расселись полукругом, согласно положению и рангу. После этого ввели Хуан Аня и привязали его к столбу посреди залы. Захваченные деньги, ценности и шелка разделили между собой разбойники, участвовавшие в сражении. После подсчета добычи оказалось, что захвачено более шестисот добрых коней, которых хитростью увел Линь Чун. Победу в восточных заводях одержали Ду Цянь и Сун Вань, в западных – братья Юань, а Лю Тан взял в плен самого Хуан Аня.
Предводители были очень довольны своими успехами. Зарезали коров и баранов, подали лучшее вино собственного изготовления, и в лагере начался праздник. Из озера достали корни лотоса, наловили свежей рыбы. В лесу, на южных склонах горы, уже созрели к этому времени персики, абрикосы, сливы, а также груши, пиба, финики, каштаны и другие фрукты. Кур, гусей, уток и свиней было вдоволь. В общем всего и не перечесть. Предводители веселились и поздравляли друг друга с большой удачей. Одержанная ими блестящая победа была и в самом деле немалым событием, особенно если вспомнить, что прибыли они сюда совсем недавно.
Во время пиршества неожиданно появился разбойник и доложил:
– У подножья горного лагеря стоит посланец Чжу Гуя.
Чао Гай распорядился позвать его. На вопрос, что случилось, тот ответил:
– Меня послал начальник Чжу Гуй, ему удалось разведать, что приближается караван торговцев числом в несколько десятков человек. Они пройдут здесь сегодня вечером.
– А у нас как раз на исходе и деньги и шелка, – сказал Чао Гай. – Ну, кто пойдет за добычей?
– Мы пойдем! – тут же откликнулись братья Юань.
– Что ж, хорошо! – молвил Чао Гай. – Только смотрите, дорогие друзья, действуйте осторожней! Заканчивайте поскорей это дело и возвращайтесь обратно.
Братья тотчас же покинули зал, сменили свои праздничные халаты на боевые, подвесили к поясу кинжалы, захватили мечи, рогатины и пики с зубцами. Потом они отобрали человек сто разбойников и возвратились в зал попрощаться. Покинув лагерь, они сели в Цзиньшатане в лодки и направились к кабачку, который держал Чжу Гуй.
Однако вскоре у Чао Гая возникли опасения, что братьям Юань самим не справиться с этим делом, и он поручит Лю Тану взять с собой еще сто человек воинов и пойти на помощь товарищам.
– Лучше захватить деньги и ценности без кровопролития, – наставлял он разбойников. – Постарайтесь никого не ранить и не убивать.
Прошло много времени после того, как ушел Лю Тан, и наступила полночь, а от людей, отправившихся за добычей, все не было никаких известий. Тогда Чао Гай приказал Ду Цяню и Сун Ваню захватить с собой еще пятьдесят человек и также отправиться на помощь. А Чао Гай, У Юн, Гун‑Сунь Шэн и Линь Чун пировали до рассвета, пока не пришел один из разбойников с вестью, что благодаря стараниям Чжу Гуя захвачены двадцать повозок с деньгами м ценностями, а кроме того, не менее пятидесяти мулов.
– Имеются ли убитые? – спросил Чао Гай.
– Нет, – отвечал посланный, – никто не пострадал. Напали мы внезапно. Купцы же, увидев наше численное превосходство, побросали животных и повозки и бежали, спасая свою жизнь.
Выслушав это, Чао Гай остался очень доволен и сказал:
– Отныне мы больше не должны убивать людей.
Он приказал наградить посланца слитком серебра, приготовить вина и фруктов, и все вместе отправились в Цзиньшатань, на берег озера, встречать своих товарищей. Здесь они увидели, что захваченные повозки и добро выгружают, а лодки отправляют за оставшимися животными. Предводители стана были рады удаче. Когда все выпили в честь успешного окончания дела, Чао Гай послал человека пригласить Чжу Гуя в стан попировать.
После этого Чао Гай в сопровождении остальных военачальников возвратился в лагерь. Войдя в зал совещаний, они сели полукругом, и Чао Гай распорядился, чтобы внесли захваченные богатства. Тюки один за другим распаковывались, и содержимое их вынимали и раскладывали – шелка и одежду в одну сторону, прочие товары в другую, а деньги и разные ценности положили в самом центре. Затем казначею разбойничьего стана велели взять половину всего добра и спрятать на складах на будущие нужды. Оставшаяся половина добычи была разделена пополам: одна часть поровну распределена между военачальниками, а другая, также поровну, между всеми остальными разбойниками.
После этого на лица всех пленных поставили клеймо; более сильных послали ухаживать за лошадьми и колоть дрова, слабым поручили смотреть за повозками, резать траву и косить сено, а Хуан Аня заперли во внутренней комнате, служившей тюрьмой.
Затем Чао Гай обратился к своим товарищам:
– Мы шли сюда, спастись от угрожавшей нам опасности и рассчитывали вступить в ваши ряды под начало Ван Луня. Люди мы здесь новые. Однако благодаря милости мудрого брата моего, наставника Линь Чуна, я был избран в стане предводителем, а теперь нам посчастливилось одержать подряд две крупные победы. Одна из них – победа над правительственными войсками, – мы захватили у них много людей, лошадей и лодок и взяли живым самого Хуан Аня, и вторая – сейчас, когда нам удалось захватить столько ценностей. И все это благодаря вашим способностям, дорогие друзья!
– Такая удача выпала на нашу долю потому лишь, что вы родились под счастливой звездой, – отвечали военачальники. Тогда Чао Гай, обращаясь к У Юну, продолжал:
– Нам, семерым, помогли спастись писарь Сун Цзян и командир Чжу Тун. А ведь еще в древности говорили: «Кто забывает благодеяние – не может считаться человеком». Давайте же вспомним, откуда пришли к нам радость и богатство, и прежде всего отправим в город Юньчэн человека с подарками. Не забывайте и о том, что Бай‑шэн все еще находится в цзичжоуской тюрьме и наш долг освободить его.
– Не беспокойтесь, почтенный брат мой, – отвечал У Юн. – Я уже кое‑что придумал. Сун Цзян человек благородный и не примет от нас подношений. Но все же мы должны выразить ему свою благодарность. Теперь, когда у нас стало немного спокойнее, мы можем отправить кого‑нибудь по делу Бай‑шэна, но только такого человека, которого бы никто в тех местах не знал. Снабдим его деньгами, чтобы подкупить там, кого надо, в верхах и в низах и тем облегчить положение Бай‑шэна и дать ему возможность бежать. А сейчас я хочу посоветоваться с вами относительно того, как собрать запасы продовольствия, построить лодки, выковать оружие, привести в полный порядок наши укрепления и возвести стены. Надо построить новые помещения, позаботиться о починке одежды, лат, шлемов, а также выковать побольше пик, мечей, луков и стрел. Лишь тогда мы сможем встретить правительственные войска во всеоружии.
– Вы правы, учитель, – сказал Чао Гай, – и мы полностью полагаемся на вашу мудрость.
Без долгих размышлений У Юн распределил между военачальниками обязанности, и каждый принялся за свое дело. Но это уже к рассказу не относится.
Не будем пока говорить о том, как с приходом Чао Гая улучшились дела в стане Ляншаньбо, а вернемся к правителю области Цзичжоу. Воины, уцелевшие во время сражения в Ляншаньбо, возвратились обратно и подробно сообщили о том, как погиб весь отряд и как Хуан Аня захватили в плен. Они рассказали также о доблести и геройстве удальцов из Ляншаньбо и о том, что сражаться с ними, а тем более изловить их нет никакой возможности. Усложняется это еще обилием озер и заводей в тех местах. Найти дорогу к стану совершенно невозможно. Поэтому‑то и нельзя одолеть разбойников.
Выслушав их, правитель области пришел в отчаяние и, обратившись к посланцу императорского советника, сказал:
– Недавно Хэ Тао потерял там много людей и лошадей и сам едва спасся, хотя явился с отрезанными ушами. Пришлось отпустить его домой на поправку, и до сих пор он еще не выздоровел. Ни один из пятисот человек, которые ушли с ним, не вернулся обратно. Тогда послали Хуан Аня с чиновником, имеющим опыт в борьбе с разбойниками, а также отрядили воинов для поимки разбойников. Но и они все уничтожены, а сам Хуан Ань попал в плен. Сколько воинов погибло, а бандитов так и не одолели! Что же теперь делать?
Правитель области сидел совершенно расстроенный, не зная, что предпринять.
В это время вошел чиновник и доложил:
– Из павильона, где останавливаются проезжие чиновники, сообщили, что кто‑то едет, и я поспешил сюда сказать вам об этом.
Вконец растерявшись, правитель области вскочил на коня и поскакал к восточным воротам встретить нового чиновника. Подъезжая к беседке, он еще издали увидел вздымавшуюся пыль, а потом и неизвестного чиновника, слезающего с коня.
Правитель области встретил его сам и провел в беседку. После того как они познакомились и обменялись приветствиями, вновь прибывший достал бумаги, выданные ему императорской канцелярией, где сообщалось, что он назначен управлять областью и приехал сменить прежнего правителя.
Ознакомившись с этими бумагами, старый правитель тут же проводил чиновника в управление, передал ему казенную печать, а также деньги, продовольствие и все дела и распорядился устроить в честь нового правителя торжественный пир. Бывший правитель рассказал вновь прибывшему, как сильны разбойники в Ляншаньбо и как они уничтожили правительственные отряды.
Выслушав его, новый правитель даже в лице изменился и подумал: «Императорский советник Цай говорил мне, что мое назначение следует понимать, как повышение в должности, на деле же выходит, что это совсем гиблое место. Без сильного войска и доблестных военачальников нечего и рассчитывать покончить с такой отчаянной шайкой разбойников. А что будет, если эти разбойники вздумают прийти в Цзичжоу за продовольствием? Тут уж совсем беда!»
На следующий день прежний правитель собрал все свои вещи и отправился в Восточную столицу, ожидая наказания за свою провинность. Но не стоит говорить об этом.
Вернемся лучше к новому правителю области. Вступив в должность, он пригласил к себе нового военачальника, которому была поручена охрана области Цзичжоу, и долго совещался с ним о наборе солдат, о закупке лошадей для войска, о запасах фуража и продовольствия. Готовясь покончить с молодцами из Ляншаньбо, он собирал вокруг себя наиболее отважных, доблестных и мудрых людей вверенной ему области. Кроме того, он подал в императорскую канцелярию ходатайство, в котором просил отдать приказ всем соседним с Цзичжоу областям и уездам выделить силы для борьбы с разбойниками. Одновременно он разослал распоряжение властям вверенных ему округов и уездов, предлагая им принять меры против разбойников. Но подробно распространяться об этом нет надобности.
Послали эти приказания также и в уезд Юньчэн. Начальник уезда, ознакомившись с предписанием областного управления, вызвал Сун Цзяна, велел ему переписать приказ и разослать его по всем деревням и селениям с тем, чтобы везде была усилена охрана. Прочитав полученные бумаги, Сун Цзян подумал: «Чао Гай и его друзья, конечно, не ожидали, что дело примет такой оборот. Кража подарков, посланных ко дню рождения, убийство должностных лиц, нанесение увечья уполномоченному Хэ Тао, затем уничтожение большого количества правительственных войск и пленение Хуан Аня, – это такие преступления, которые караются уничтожением преступника и всего его рода до девятого колена. И хотя виной всему этому разные, не зависящие от них обстоятельства, тем не менее закон их не пощадит. Что будет с ними, если они попадутся?» При этой мысли на душе у Сун Цзяна стало грустно.
Он передал полученное распоряжение писцу Чжан Вэнь‑юаню, приказав ему составить объявление и разослать его по всем окрестным деревням.
Оставив Чжан Вэнь‑юаня за этой работой, Сун Цзян вышел из управления и побрел по улице куда глаза глядят. Но не прошел он и тридцати шагов, как вдруг услышал, что позади кто‑то назвал его имя. Оглянувшись, он увидел старую сводню Ван, которая шла с какой‑то другой старухой и говорила:
– Ну, тебе повезло. Чиновник Сун Цзян славится своими добрыми делами.
– Есть у тебя какая‑нибудь просьба ко мне? – обернувшись, спросил Сун Цзян.
Остановив его и, указывая на свою спутницу, старая Ван начала:
– Вы не знаете ее, господин писарь. Она прибыла сюда с семьей из Восточной столицы, люди они не здешние. В семье их было всего трое. Фамилия ее мужа Янь, дочь зовут По‑си. Старик Янь был хорошим певцом и с детства обучал девочку разным песням и играм. Сейчас их дочери исполнилось восемнадцать лет, она красивая девушка. В провинцию Шаньдун они прибыли повидать какого‑то чиновника, которого так и не нашли, и временно остановились здесь, в Юньчэне. Их надежды на заработок не оправдались, так как здешний народ не любит подобных развлечений. Жить им совсем не на что и приходится ютиться в одном из глухих переулков за уездным управлением. Муж этой женщины заболел и вчера умер, а у нее даже нет денег похоронить его. Не зная, что придумать, она обратилась ко мне с просьбой устроить ее дочь. Я сказала ей, что в такое время, как сейчас, это не так‑то легко сделать, и вот, когда мы совсем уж было отчаялись достать где‑нибудь денег, мы увидели вас. Вот я и поспешила нагнать вас в надежде, что вы не оставите эту женщину и поможете ей приобрести гроб.
– Раз такое дело, – ответил Сун Цзян, – то пойдемте со мной в кабачок на углу этой улицы, достанем там кисточку и тушь, и я напишу вам записку, с которой вы пойдете в лавку Чэнь Сань‑лана у восточных ворот и получите гроб. А на похороны есть у вас деньги?
– Нам нечего вас обманывать, – отвечала старая Янь, – откуда у нас деньги? Гроб – и то не на что купить.
– Тогда я дам вам десять лян серебра на необходимые расходы, – сказал Сун Цзян.
– Вы нам словно отец родной! И мне кажется, будто я вновь родилась на свет, – растроганно отвечала женщина. – Кем бы я ни стала после смерти, ослом или лошадью, я постараюсь отплатить вам за все ваше добро.
– Ладно, ладно, – успокаивал ее Сун Цзян. И, вынув слиток серебра, он передал его старухе Янь, а сам пошел своей дорогой.
Женщины отправились с запиской на улицу Восточных ворот и взяли там гроб. Вернувшись домой, они похоронили старика, и у них еще осталось около шести лян серебра на другие расходы.
Но вот однажды утром старая Янь явилась к Сун Цзяну на дом поблагодарить его за добрую помощь. Тут она увидела, что в доме у него не было ни одной женщины и, вернувшись к себе, принялась расспрашивать старуху Ван:
– Что‑то не видела я женщин в доме господина Сун Цзяна. Разве он не женат?
– Семья господина Сун Цзяна проживает в деревне Сунцзяцунь, – отвечала старая Ван, – но есть ли у него жена, не знаю. Он служит в уездном управлении и живет здесь у чужих. Всем помогает, чем может: кому гроб купит, а кому – лекарство. Помогать бедным – его главная забота. Может быть, у него и нет еще жены.
– Моя дочка, – сказала старая Янь, – хороша собой, умеет петь, знает разные игры и развлечения. В Восточной столице она с малых лет забавляла посетителей увеселительных домов, и везде ею были довольны. Многие владельцы этих домов не раз предлагали мне отдать им дочь, но я всегда отказывалась. Отдай я ее туда, некому было бы кормить нас в старости. Я и подумать не могла, что сейчас она окажется в таком тяжелом положении. Когда же я ходила к господину Сун Цзяну поблагодарить его и увидела, что в доме у него нет женщины, то решила просить вас передать господину, что, если он хочет взять себе наложницу, я охотно отдам ему свою По‑си. Вы уж оказали мне услугу и помогли получить помощь от господина Сун Цзяна. Я же не смогла еще отблагодарить его и потому рада была бы породниться с ним.
Выслушав ее, старая Ван на следующий же день отправилась навестить Сун Цзяна и все подробно рассказала ему. Сначала он и слышать ни о чем не хотел, но разве можно было устоять против настойчивости этой женщины? И он в конце концов согласился, снял в переулке к западу, от уездного управления двухэтажный домик, купил мебель и домашнюю утварь и поселил там По‑си с ее матерью. Так и стали там жить обе женщины.
Не прошло и полмесяца, как По‑си разрядилась в шелка, а голову украсила жемчугом и бирюзой. Через некоторое время обзавелась одеждой и украшениями также и старуха Янь. В общем жила теперь По‑си в полном довольстве. Первое время Сун Цзян почти все ночи проводил у нее, но потом стал менее охотно бывать там. В чем же тут была причина?
Надо сказать, что характер у Сун Цзяна был хороший. Единственным его увлечением было искусство боя, а любовь он считал делом не очень важным. По‑си же была девушкой легкомысленной и непостоянной, как проточная вода. И если учесть, что ей не было и девятнадцати лет и она была в самом расцвете своей молодости и красоты, то Сун Цзян, понятное дело, не нравился ей.
Как‑то однажды Сун Цзян привел к По‑си выпить вина своего сослуживца Чжан Вэнь‑юаня, чего он, конечно, не должен был делать. Этот Чжан Вэнь‑юань служил вместе с Сун Цзяном, и все в управлении звали его Сяо Чжан‑сань, что значит – Маленький Чжан третий. Это был интересный молодой человек с густыми бровями и красивыми глазами, его зубы сверкали, точно жемчуг, а губы были яркопунцовыми. Он любил посещать всевозможные увеселительные места, и судьба бросала его в разные стороны, подобно тому, как ветер кружит лист, опавший с дерева. Он постиг все, что услаждает человеческую жизнь, но больше всего любил играть на лютне и других музыкальных инструментах; здесь уж поистине не было ничего такого, чего бы он не знал.
Красавица По‑си с детства пела в увеселительных заведениях. Чжан‑сань ей понравился с первого взгляда, и она захотела сойтись с ним поближе. А Чжан‑сань никогда не отказывался выпить и поухаживать и сразу заметил ее чувства. С первой же встречи они стали переглядываться, не скрывая своего влечения, и крепко полюбили друг друга.
Однажды, когда По‑си была одна, Чжан‑сань отправился к ней, прикинувшись, что пришел разыскивать Сун Цзяна. По‑си оставила его у себя и пригласила выпить чаю. За разговорами и болтовней дело как‑то и закончилось.
Две‑три встречи с Чжан‑санем разожгли в душе женщины любовь, а к Сун Цзяну она совсем охладела. И потому, когда Сун Цзян приходил к ней, она старалась оскорбить его и уже не делала попыток задержать его у себя. Но так как Сун Цзян был хорошим человеком, да и к женщинам его не тянуло, то стал он приходить к По‑си раз в десять дней или в полмесяца. Теперь Чжан‑сань и По‑си всегда были вместе. Он приходил к ней засветло и уходил лишь поздно ночью. Соседи знали все, и слухи об этом дошли, разумеется, и до самого Сун Цзяна. Хотя он не совсем поверил этим толкам, но все же подумал: «В конце концов она не жена, выбранная мне отцом и матерью. Так стоит ли беспокоиться из‑за того, что она не любит меня. Не буду к ней больше ходить, вот и все». Старая Янь много раз посылала к нему людей, приглашая его, но он всякий раз отказывался под каким‑нибудь предлогом и несколько месяцев не заглядывал к По‑си.
А теперь поведем рассказ в двух направлениях.
Однажды под вечер Сун Цзян вышел из уездного управления и, перейдя улицу, зашел в чайную попить чаю. Когда он сидел там, то вдруг увидел рослого мужчину в войлочной шляпе. Одет он был в халат из темнозеленого шелка, на ногах полотняные обмотки и конопляные туфли. За поясом у этого человека торчал меч и кинжал, а за плечами он нес большой узел. Шел он, видно, издалека, так как с лица его потоками струился пот и он тяжело дышал. Незнакомец все время глядел в сторону уездного управления. Это показалось Сун Цзяну странным, и он, быстро поднявшись со своего места, вышел из чайной и последовал за неизвестным. Пройдя еще шагов тридцать, человек этот обернулся и взглянул на Сун Цзяна, но, по‑видимому, не узнал его. Сун Цзяну же этот человек показался знакомым, в он подумал, что где‑то встречал его, но где – никак не мог припомнить. В этот момент незнакомец как будто признал Сун Цзяна. Он остановился и стал пристально смотреть на писаря, но обратиться к нему все же не решался. Сун Цзян же тем временем думал: «Как странно ведет себя этот человек. И почему он уставился на меня?»
Однако и Сун Цзян не решался задавать ему вопросов. Потом он увидел, как неизвестный подошел к цирюльне, находившейся прямо под открытым небом, и спросил цирюльника:
– Дружище! Не скажете ли вы мне, кто этот чиновник, что стоит там неподалеку?
– Это писарь уездного управления господин Сун Цзян, – ответил цирюльник.
Тогда человек вытащил свой меч, подошел к Сун Цзяну и, громко приветствуя его, сказал:
– Господин писарь, вы не узнаете меня?
– Ваше лицо как будто знакомо мне, – сказал Сун Цзян.
– Пойдемте поговорим, – сказал незнакомец.
Они пошли дальше, и, когда достигли глухого переулка, человек сказал:
– Я думаю, что в этом кабачке мы сможем спокойно потолковать.
Они вошли туда, поднялись наверх и, выбрав уединенный уголок, уселись. Человек вынул из‑за пояса меч и поставил его к стене; узел свой он положил под стол и затем земно поклонился Сун Цзяну.
Сун Цзян тоже поспешил отвесить ему поклон и промолвил:
– Могу ли я осмелиться узнать ваше имя?
– Неужели, благодетель мой, вы забыли меня? – удивился человек.
– Да кто же вы, дорогой друг? – допытывался Сун Цзян. – Лицо мне ваше знакомо, но кто вы, забыл!
– Я имел честь встретиться с вами в поместье старосты Чао Гая. Вы спасли мне жизнь. Зовут меня Лю Тан, по прозвищу «Рыжий дьявол».
Услышав это, Сун Цзян даже испугался и воскликнул:
– Дорогой друг! Какой же вы отчаянный человек! Хорошо еще, что вы не попались на глаза какому‑нибудь стражнику. Зачем же вы сами лезете на рожон!
– Могу ли я чего‑либо страшиться после того благодеяния, которое вы мне оказали! – отвечал тот. – Сегодня я пришел сюда с единственной целью – отблагодарить вас.
– А как поживает Чао Гай и остальные друзья? – спросил Сун Цзян. – И кто послал вас сюда, друг?
– Мой брат и предводитель Чао Гай велел кланяться вам, нашему благодетелю. После того как вы спасли мне жизнь, Чао Гай сделался вождем стана Ляншаньбо. Премудрого У Юна назначили военачальником, а Гун‑Сунь Шэн ведает вместе с ним всеми военными делами. Линь Чун расправился с бывшим предводителем Ван Лунем, и сейчас в стане всего одиннадцать главарей: трое прежних – Ду Цянь, Сун Вань, Чжу Гуй и восемь наших. В лагере находится около восьмисот разбойников и большие запасы продовольствия. Нас очень огорчало то, что мы не имели возможности отблагодарить вас, дорогой брат, за ваше благодеяние. Поэтому сейчас друзья и отправили меня сюда с письмом, а также вручили сто лян золота, чтобы отблагодарить вас и военачальника Чжу Туна.
Тут Лю Тан развязал свой узел, достал оттуда письмо и передал его Сун Цзяну. Прочитав письмо, Сун Цзян сложил его и спрятал в карман для документов под полой своего халата. Тем временем Лю Тан вынул из узла золото и положил его на стол. Сун Цзян взял один слиток, завернул в письмо и тоже засунул в карман, говоря при этом:
– Остальное, дорогой друг, возьмите обратно.
После этого он позвал слугу и приказал подать вина, мяса, закусок и фруктов. Затем он велел налить Лю Тану вина. Стало смеркаться. Слуга ушел, а Лю Тан, осушив чашку, снова развернул лежавший на столе сверток и хотел вынуть из него золото, но Сун Цзян остановил его:
– Послушайте меня, дорогой друг! Вы – семеро братьев – только что прибыли в стан и, конечно, нуждаетесь в деньгах. Мне же хватает на жизнь. Поэтому я и хочу оставить пока эти деньги в стане, с тем чтобы, когда буду нуждаться в них, прийти к вам и попросить помощи. Один слиток я оставляю себе в знак того, что высоко ценю ваши чувства. Чжу Тун тоже не из бедных и не стоит дарить ему денег. Я на словах передам ему вашу благодарность, и этого будет вполне достаточно. К сожалению, не могу предложить вам ночлега, дорогой друг мой, ведь, если кто‑нибудь узнает вас, вам несдобровать. Ночь сегодня будет очень светлая, поэтому не задерживайтесь здесь, а возвращайтесь‑ка лучше сейчас же в стан. Передайте от меня самые лучшие пожелания всем предводителям. Я очень сожалею и прошу простить меня за то, что не могу лично поздравить их.
– Мне так и не удалось отблагодарить вас, дорогой брат, за ваше великое благодеяние, – сказал Лю Тан. – Меня послали сюда специально для того, чтобы выразить вам нашу признательность и глубокое уважение. Таков именно был приказ брата Чао Гая – предводителя нашего стана, и его военного советника У Юна. Что же я скажу, когда вернусь обратно? Придется мне понести наказание.
– Ну, раз у вас так строго, то я напишу письменный ответ, который вы возьмете с собой, и все будет в порядке.
Как ни умолял его Лю Тан принять подарок, он наотрез отказался. Достав бумаги, Сун Цзян попросил у слуги кисточку и тушь, написал длинное письмо, передал его Лю Тану, и тот спрятал его в свой узел.
Лю Тан был человек прямодушный. Видя, как решительно отказывается Сун Цзян от подарка, он взял его обратно. Между тем наступила ночь, и Лю Тан сказал:
– Ответ вы написали, и я сегодня же ночью двинусь в обратный путь.
– Дорогой друг, – сказал Сун Цзян, – не смею задерживать вас, однако надеюсь, что отношения между нами останутся самые наилучшие.
После этого Лю Тан еще четыре раза поклонился Сун Цзяну, а тот, обращаясь к слуге, сказал:
– Господин оставляет лян серебра, а я приду завтра и расплачусь за все.
Взвалив на спину узел, Лю Тан взял меч и начал спускаться по лестнице вслед за Сун Цзяном. Когда они вышли из кабачка на улицу, небо уже начало светлеть. Была половина восьмого месяца, и круглый диск луны подымался над горизонтом.
Сун Цзян, поддерживая Лю Тана под руку, давал ему наставления:
– Берегите себя, брат, не приходите сюда больше. Здесь развелось очень много стражников, которым приказано вылавливать разбойников, а с этим шутить не следует. Дальше я не буду провожать вас, лучше нам расстаться здесь.
Озаренный луной, Лю Тан зашагал на запад и в ту же ночь возвратился в Ляншаньбо.
Дальше история рассказывает о том, что Сун Цзян, распрощавшись с Лю Таном, вернулся к себе домой. Он шел и думал:
«Хорошо еще, что никто из стражников не попался навстречу, а то могла бы случиться беда. Пришлось‑таки Чао Гаю пойти в разбойники! – продолжал он размышлять. – Ну и дела творятся!»
Не успел он свернуть во второй квартал, как услышал позади себя чей‑то голос:
– Господин писарь! Куда же это вы исчезли? Давненько мы с вами не видались!
Когда Сун Цзян оглянулся, душа у него ушла в пятки. Не произойди этой встречи, Сун Цзян, не отличающийся смелостью, не стал бы удалым молодцом, а его мягкое сердце не ожесточилось бы.
Но о том, кто позвал Сун Цзяна, вы, читатель, узнаете из следующей главы.
Глава 20
в которой рассказывается о том, как старая ведьма Янь, напившись, избила Тан Ню‑эра и как Сун Цзян в гневе убил Янь По‑си
Вы уже знаете о том, что Сун Цзян, расставшись с Лю Таном, медленно брел домой по залитым лунным светом улицам. И тут ему повстречалась старуха Янь, которая поспешила к нему со словами:
– Господин писарь! Я уже много раз посылала вам через различных людей приглашение, но столь почтенного человека трудно застать дома! Моя негодная дочь своими заносчивыми речами оскорбила вас. Но пожалейте хоть меня, старуху, зайдите к нам; я велю дочери извиниться перед вами. Раз уж посчастливилось мне встретить вас, пойдемте вместе!
– У меня сегодня очень много неотложных дел в уездном управлении, – отнекивался Сун Цзян. – Я приду как‑нибудь в другой раз.
– Не отказывайтесь! – настаивала старая Янь. – Моя дочь так ждет вас! Уж вы порадуйте ее, господин писарь, окажите ей хоть капельку внимания.
– Я, право, сегодня очень занят, но завтра приду обязательно.
– А я хочу, чтобы вы отправились со мной сейчас же, – решительно заявила Янь. И, схватив Сун Цзяна за рукав, быстро заговорила: – И кто это вас все настраивает против нас? Ведь мы обязаны вам своей жизнью, и если что и болтают, так нельзя же всему верить. Вы ведь сами лучше других все понимаете. Если дочь моя поступила дурно, так виновата в этом только я. Очень прошу вас, не отказывайтесь, пойдемте.
– Не настаивайте понапрасну, – сказал Сун Цзян, – я не могу бросить свои дела.
– Если вы даже и задержитесь, – не унималась старуха, – то начальник уезда не накажет вас за это. А если я отпущу вас сейчас, то больше, пожалуй, и не встречу. Так что пойдемте лучше сейчас, а дома я вам кое‑что скажу.
Сун Цзян был по натуре человеком сговорчивым и не мог устоять перед настояниями старухи.
– Ладно, отпустите‑ка мой рукав, я пойду с вами.
– Только не вздумайте убегать, господин писарь, ведь я старая и мне за вами не угнаться.
– Да разве могу я так поступить! – возмутился Сун Цзян.
И они пошли. У самого дома Сун Цзян в нерешительности остановился, но тут старая Янь опять схватила его за рукав, говоря:
– Раз уж вы здесь, то должны войти.
Войдя, Сун Цзян сел на скамейку. Старуха была очень хитра и, опасаясь, как бы Сун Цзян не сбежал, уселась с ним рядом и позвала:
– Дочка! Твой возлюбленный Сань‑лан пришел!
По‑си в этот момент валялась в постели и, уставившись на пламя светильника, мечтала о Чжан‑сане. Услышав слова матери, она решила, что пришел именно он, и, быстро вскочив с постели, стала приводить в порядок свои растрепанные волосы, обиженно приговаривая: «Ах ты, негодный! Заставил меня так мучиться. Вот я надаю тебе сейчас затрещин, тогда будешь знать». И она быстро сбежала по лесенке вниз. Но, подойдя к занавеске, закрывающей вход, она заглянула в щель и увидела Сун Цзяна, ярко освещенного лампой. Тогда По‑си кинулась назад, взбежала вверх по лестнице и снова улеглась в постель.
Старая Янь, услыхав, как дочь спустилась было вниз, а потом вернулась к себе, опять крикнула:
– Твой Сань‑лан здесь! Что же ты спряталась?!
– Моя комната не так уж далеко! – крикнула По‑си с постели. – Разве трудно найти дорогу? Он ведь не слепой, и сам может прийти сюда. Видно, ждет, чтобы я вышла встречать! – И она продолжала ворчать в том же духе.
– Экая негодница! Заждалась вас, – промолвила старуха, – а теперь сердится и хочет подразнить. Пойдемте, господин писарь, я провожу вас наверх, – оказала она, смеясь.
От слов По‑си Сун Цзяну стало как‑то не по себе, но старуха силой потащила его наверх.
Комната По‑си состояла из шести отделений. Впереди находился столик для еды и скамеечки. Во второй части – спальня, где в углу стояла расписная кровать с пологом из красного шелка, скрытая маленькими ширмами. У кровати на вешалке висело полотенце, по другую сторону лежали щетки и стоял умывальный таз. На лакированном столике с золотыми инкрустациями красовался оловянный подсвечник. На полу возле кровати были расставлены маленькие скамеечки, а напротив – четыре кресла вряд. На стене висела картина, изображающая красавицу.
Старуха Янь привела Сун Цзяна в комнату дочери, и он опустился на скамеечку. Стащив По‑си с кровати, мать сказала:
– Господин писарь пришел! У тебя, дочка, скверный характер, ты оскорбила его, и он перестал бывать у нас. Ты ведь сама, пока сидела здесь одна‑одинешенька, все время думала о господине писаре. А теперь, когда мне с таким трудом удалось привести его, ты не желаешь даже встать с постели и поговорить с ним. Какая же ты своенравная, никак тебе не угодишь!
– Что это ты так расшумелась? – сказала По‑си матери, отталкивая ее от себя. – Я не сделала ничего дурного! Он сам перестал ходить ко мне. За что же я должна просить прощения?
Во все время разговора Сун Цзян не проронил ни единого слова. Тогда старая Янь придвинула ему кресло и, подталкивая к нему дочь, сказала:
– Ну ладно, не хочешь извиняться, не надо, только перестань сердиться и посиди немного с Сань‑ланом.
Но По‑си ни за что не хотела садиться рядом с Сун Цзяном, отошла в сторону и села напротив. Сун Цзян сидел, низко опустив голову, и молчал, молодая женщина тоже отвернулась.
– Ну, как это говорится: «Без вина и закусок и песня не поется», – сказала, глядя на них, старуха Янь. – У меня припрятана бутылочка хорошего вина, а сейчас я пойду куплю фруктов, чтобы как подобает принять господина писаря. Посиди‑ка, дочка, с господином, не стесняйся, я мигом вернусь!
А Сун Цзян сидел и думал: «Попался‑таки я в руки этой ведьмы и теперь никак не вырвусь. Подожду, пока она уйдет, а тогда и выберусь». Старуха же словно прочла его мысли, так как, выйдя из дому, заперла двери на засов. «Перехитрила меня, проклятая!» – подумал Сун Цзян.
А старуха спустилась вниз и прежде всего зажгла у очага лампу. Над огнем в котле кипела вода. Старуха подбросила хворосту в очаг, захватила немного мелочи и вышла на угол купить свежих фруктов, рыбы, а также молодых цыплят. Вернувшись домой, она приготовила закуску, перелила вино в кувшин и опустила его в котел подогреть. Затем разложила закуски на тарелочки, прихватила три чашечки для вина и три пары палочек для еды и, поставив все это на поднос, понесла наверх. Там она расставила принесенные закуски на лакированном столике.
Сун Цзян по‑прежнему сидел, опустив голову, а дочь сидела, отвернувшись от него.
– Ну‑ка встань и налей вина! – обратилась она к По‑си.
– Сами ешьте, я не хочу! – отвечала та.
– Вот что, дочка! – сказала старуха. – Я привыкла к твоему характеру с тех пор, как носила тебя на руках, но при других вести себя так не следует.
– Ну, а что, если я не стану наливать?! Не выхватит же он свой меч, чтобы отрубить мне голову! – негодовала По‑си.
– Опять я виновата, – оказала старая Янь с деланной улыбкой. – Господин писарь человек обходительный, не тебе чета. Не хочешь наливать, не надо! Только перестань дуться и выпей чашечку вина.
Но По‑си продолжала глядеть и сторону. Пришлось старухе Янь самой налить вина и потчевать Сун Цзяна, который нехотя выпил чашечку.
– Не вините меня, господин писарь, – сказала с улыбкой старуха, обращаясь к Сун Цзяну. – Забудьте все пересуды, завтра я все вам объясню. Когда вы приходите сюда, люди сгорают от зависти и потому болтают по городу всякий вздор. Не стоит обращать на это внимания. А теперь прошу вас выпить еще чашечку вина, – она снова наполнила три чашки и, обращаясь к По‑си, сказала:
– Дочка, да не веди ты себя как ребенок! Выпей с нами вина!
– Отвяжись от меня, – бросила в ответ По‑си. – Я сыта и ни пить, ни есть не стану.
– Неужели ты не можешь составить компанию своему Сань‑лану? – приставала старуха.
Слушая мать, По‑си думала: «Все мои мысли только о Чжан‑сане. Что за удовольствие возиться с таким бирюком, как этот Сун Цзян. Впрочем, нужно напоить его пьяным, а то он все равно не оставит меня в покое». И с большой неохотой она все же взяла чашку и отпила половину.
– Ах ты, моя упрямица, – молвила довольная Янь. – Не думай ни о чем, выпей пару чашечек вина и ложись спать. И вы, господин писарь, тоже выпейте.
Сун Цзян, не в силах сопротивляться, осушил не менее пяти чашек. Старуха не забывала подливать и себе и несколько раз спускалась вниз подогревать вино. Сначала, видя, как По‑си упорствует, старая Янь была очень расстроена, но потом, когда поведение дочери переменилось и она выпила вино, мать успокоилась и подумала: «Если нынче ночью ей удастся снова завлечь его, он перестанет гневаться на нас и все забудет. Тогда мы сможем еще удержать его на некоторое время, ну, а там видно будет». Размышляя подобным образом, она стояла перед очагом и в одиночестве пила уже третью чашку вина, когда почувствовала, словно какой‑то зуд разбирает ее. Она зачерпнула еще чашку и выпила, а затем, наполнив кувшин, едва держась на ногах, взобралась наверх. Здесь она увидела, что Сун Цзян все еще молча сидит, понурив голову, а дочь ее, отвернувшись, теребит подол платья. Старуха расхохоталась и сказала:
– Да что вы, из глины, что ли, сделаны! Сидят и молчат, как в рот воды набрали. Будьте же мужчиной, господин писарь, ведите себя поласковей! Скажите какую‑нибудь любезность, пошутите!
Сун Цзян же, чувствуя, что находится в безвыходном положении, не знал, о чем говорить, и молчал. А По‑си думала про себя: «Однако ты пришел сюда не для того, чтобы посмотреть на меня. И если, как и моя мать, надеешься, что по‑прежнему будешь приходить сюда, что я извинюсь и буду снова развлекать тебя, то ошибаешься!»
Старая Янь совсем опьянела и что‑то бессвязно бормотала. И вот как раз, когда она перебирала недостатки всех своих соседей и пересказывала всякие сплетни, в дом их пришел Тан Ню‑эр, которого звали также Тан Эр‑гэ, так как в семье он был вторым сыном. Тан Ню‑эр торговал с лотка на улицах Юньчэна пикулями, соленьями, рассолом и разными приправами, он часто заходил к Сун Цзяну сообщить что‑нибудь новенькое и всякий раз получал за это вознаграждение. Если Сун Цзян давал ему какое‑нибудь поручение, Тан Ню‑эр готов был расшибиться в лепешку, но выполнить все, что от него требовали. В этот вечер Тан Ню‑эр проигрался и отправился в уездное управление разыскивать Сун Цзяна. Не застав его там, он поспешил к нему домой, но и там не нашел. Кто‑то из встретившихся ему на улице знакомых спросил его:
– Тан Эр‑гэ, куда это ты так спешишь? Уж не ищешь ли кого‑нибудь?
– Совсем с ног сбился, – ответил Тан Эр‑гэ, – нигде не могу найти моего покровителя.
– А кто это такой? – спросили его.
– Писарь уездного управления господин Сун Цзян, – отвечал он.
– А мы только что видели его, он проходил тут со старухой Янь, – сказали ему.
– Ах, вот как! – воскликнул Тан Эр‑гэ. – Эта подлая тварь Янь По‑си путается с Чжан‑санем и продолжает обманывать господина Сун Цзяна. Впрочем, он, верно, и сам об этом знает, так как перестал ходить к ней. Старая ведьма, видно, обманом затащила его сегодня к себе. Но ничего не поделаешь, раз в глотке пересохло, а денег ни гроша, пойду‑ка я туда и попрошу дать мне хоть на пару чашек вина.
И он направился прямо к дому старой Янь. Подойдя поближе, он увидел в окнах свет; двери не были закрыты. Когда он вошел в комнаты и приблизился к лестнице, ведущей наверх, то услышал хохот старухи Янь. Тан Ню‑эр бесшумно поднялся по ступеням и, заглянув в щелку, увидел Сун Цзяна и По‑си, которые сидели с угрюмым видом. По другую сторону стола сидела старая Янь и без умолку болтала.
Тан Ню‑эр проскользнул внутрь и, поклонившись по очереди старухе Янь, Сун Цзяну и По‑си, отошел в сторонку. Увидев его, Сун Цзян подумал: «Вовремя пришел этот парень» – и губами подал Тан Ню‑эру знак, указывая вниз. Тан Ню‑эр был человеком смышленым и вмиг понял Сун Цзяна.
– Я с ног сбился, отыскивая вас по городу, – сказал он, – а вы, оказывается, пьете и веселитесь здесь в свое удовольствие.
– А что, разве в управлении какое‑нибудь срочное дело? – живо спросил Сун Цзян.
– Неужели вы позабыли? – заметил на это Тан Ню‑эр. – Да то самое дело, которое находилось у вас еще сегодня утром. Начальник уезда уже там и раз пять посылал за вами людей, но вас нигде не могли найти. Он очень рассержен, и вам, господин писарь, лучше поскорее туда отправиться.
– Раз дело срочное, надо идти, – заторопился Сун Цзян, и, поднявшись, хотел уже спуститься вниз. Но старая Янь загородила ему дорогу, решительно заявив:
– Нет, господин писарь, не к лицу вам проделывать такие штуки. Ведь Тан Ню‑эр все выдумал. Вздумал провести меня, бандит несчастный. Вот уж поистине: нашла коса на камень. Это ты меня‑то вздумал надуть! Да начальник уезда давным‑давно ушел домой и попивает со своей женой вино. Какими там еще делами может он сейчас заниматься? Можешь чертей обманывать такими штучками, а меня не проведешь.
– Да я правду говорю, – возразил на это Тан Ню‑эр. – Начальник уезда вернулся в управление по срочному делу.
– Иди ты ко всем чертям! Что, у меня глаз нет?! Я же видела, как господин писарь сделал тебе знак губами. Вот ты и придумал все эти штуки. Вместо того чтобы вернуть господина писаря в наш дом, ты стараешься увести его отсюда. Недаром говорится: «Можно простить убийцу, но нельзя простить того, кто стремится внести раздор в семью».
С этими словами старая Янь вскочила на ноги, вцепилась в шею Тан Ню‑эра и, пошатываясь, стала выталкивать его на лестницу.
– Да что ты впилась в меня! – кричал Тан Ню‑эр. – Разве ты не знаешь, что лишить человека средств к существованию – все равно, что убить его отца, мать и жену. Покричи еще здесь, бродяга несчастный, я изобью тебя.
– Ну‑ка, попробуй! – крикнул Тан Ню‑эр, наступая на нее.
Старуха была сильно пьяна – она растопырила пальцы и, размахнувшись, так ударила по лицу Тан Ню‑эра, что он вылетел за дверь и повалился на спину. Продолжая ругаться, старая Янь быстро захлопнула двери и закрыла их на засов.
Получив затрещину и оказавшись на улице, Тан Ню‑эр принялся ругаться.
– Ах ты, гнида проклятая! – кричал он. – Подожди у меня! Если бы не господин Сун Цзян, я разнес бы твое гнездо в щепки. Ничего, ты еще мне попадешься. Не будь я Тан Ню‑эр, если не разделаюсь с тобой!
Бранясь и колотя себя в грудь, он ушел.
А старая Янь поднялась наверх и сказала Сун Цзяну:
– И вы не нашли ничего лучшего, господин писарь, как связаться с таким оборванцем? Этот мерзавец только и думает, как бы кого надуть да выпить. Подзаборный пьянчужка, у которого одна забота – ходить по домам честных людей и оскорблять их.
Сун Цзян был человеком честным, он понимал, что старуха права и что ему в эту ночь все равно уже не выбраться из ее дома.
– Вы уж не обижайтесь на меня, господни писарь, – сказала старуха, – я только хотела указать вам на это. Ну, доченька, выпей с господином Сун Цзяном еще по чашечке, вы ведь уже давненько не видели друг друга и, верно, хотите пораньше лечь спать. Я вот только приберу здесь немного и уйду.
Старая Янь заставила Сун Цзяна выпить еще пару чашек вина, затем собрала со стола всю посуду и спустилась вниз, к очагу. Оставшись наверху, Сун Цзян размышлял: «В каких отношениях По‑си с Чжан‑санем, я знаю лишь понаслышке. Сейчас уже поздно, так что придется мне, как видно, переночевать здесь. Кстати, посмотрю, как будет она вести себя со мной!»
Старуха же снова поднялась наверх и сказала:
– Поздно уже! Ложитесь‑ка вы поскорее с моей дочкой, господин писарь.
– Не твое это дело, – сердито бросила ей дочь. – Иди спать!
– Хорошо, хорошо! – бормотала старуха, посмеиваясь, когда спускалась с лестницы. – Укладывайтесь поудобнее, господин писарь. Нынче ночью много вам предстоит удовольствия, а завтра поутру не спешите вставать с постели.
Сойдя вниз, старуха прибрала у очага, вымыла руки и ноги и, погасив свет, легла спать. Сун Цзян же все сидел на скамейке и, искоса поглядывая на По‑си, беспрестанно вздыхал. Наступило уже время второй ночной стражи. Женщина, не раздеваясь, легла в постель, положила под голову расшитые подушки и, отвернувшись к стене, притворилась, что спит. «Вот чертова девка, – подумал Сун Цзян, – даже не взглянула на меня и спать завалилась. Заговорила мне зубы старая ведьма да еще вином опоила. Но ничего не поделаешь, время позднее, придется лечь спать».
Сун Цзян снял с головы косынку и положил ее на стол. Затем он скинул верхнее платье и повесил его на вешалку, а пояс, к которому были подвешены кинжал и кошелек, перекинул через спинку кровати. Наконец, сняв с себя башмаки и носки, он лег на кровать головой к ногам По‑си.
Прошла уже половина стражи, когда он вдруг услышал легкий смех По‑си. Это так огорчило Сун Цзяна, что он больше не мог уснуть. Ведь недаром еще в старину говорили: «За весельем и ночь коротка, когда же на душе тоскливо, то не дождешься, пока половина стражи пройдет». Время тянулось медленно, хмель проходил, и, как только наступила пятая стража, Сун Цзян поднялся, умыл в тазу лицо холодной водой, оделся и, повязав голову, громко выругался:
– Совсем обнаглела, подлая шлюха! Совести никакой нет!
Услышав ругань, По‑си повернулась и сказала:
– А у тебя нет никакого самолюбия.
Эти слова очень рассердили Сун Цзяна, и, разгневанный, он сошел вниз. Заслышав его шаги, старая Янь крикнула ему с кровати:
– И зачем только вы встали в такую рань. Поспали бы еще немного, господин писарь.
Но Сун Цзян ничего не ответил и поспешил к двери.
– Когда вы выйдете, господин писарь, закройте, пожалуйста, за собой дверь, – попросила старуха.
Выйдя, Сун Цзян закрыл дверь и, не зная, на чем бы сорвать свой гнев, поспешил домой. Когда он проходил мимо уездного управления, то увидел около него огонек светильника. Подойдя поближе, чтобы узнать, кто так рано пришел сюда, он увидел старика Вана – продавца различного рода снадобий, который собрался пораньше начать торговлю. Завидев Сун Цзяна, старик поспешил приветствовать его и сказал:
– Что это вы так рано сегодня, господин писарь?
– Да вот выпил с вечера немного лишнего, – ответил Сун Цзян, – и перепутал, какая стража идет.
– Вы, верно, чувствуете себя неважно после выпивки, – заметил старый Ван. – Выпейте‑ка чашечку моей микстурки, настоянной на двух видах трав. Она помогает с похмелья.
– Вот это мне и нужно! – сказал Сун Цзян и присел на скамейку.
Старик налил чашку густой настойки и поднес ее Сун Цзяну. И когда Сун Цзян пил, то вдруг подумал: «Я постоянно пью у этого старика настойку, и никогда он с меня не берет денег. Как‑то я обещал подарить ему гроб, однако до сих пор не сделал этого. В моем кошельке лежит слиток золота, который мне вчера прислал Чао Гай. Отдам‑ка я его старику на покупку гроба, пусть порадуется». И он тут же обратился к Вану:
– Почтенный Ван, когда‑то я обещал тебе денег на покупку гроба, но так и не дал их. Сейчас у меня есть немного золота, вот я и хочу отдать его тебе. Пойди к Чэнь Сань‑лану, купи у него гроб и поставь у себя дома. А в день твоего столетия я обещаю подарить тебе еще денег на похороны.
– Благодетель вы мой, – растроганно отвечал старик. – Я и без того постоянно чувствую вашу заботу, а вы еще беспокоитесь о моих похоронах. Если мне не удастся в этой жизни отплатить вам за все добро, то в будущей я готов служить вам ослом или лошадью.
– О, не говори так! – возразил Сун Цзян и полез за кошельком, но тут же испугался. «Вот беда‑то! – подумал он. – Вчера, когда я был у этой шлюхи, то повесил пояс на спинку кровати, а потом так расстроился, что совсем забыл о нем и только думал, как бы уйти поскорее. Что там осталось два ляна золота – это пустяки, беда в том, что золото завернуто в письмо, присланное Чао Гаем! Я хотел было сжечь это письмо еще в кабачке, где сидел с Лю Таном, да подумал, что он расскажет об этом своим друзьям и они обидятся. Тогда я решил, что сожгу письмо сразу же, как вернусь домой. Однако по дороге меня схватила старуха Янь и затащила к себе. Сжечь письмо над свечкой в присутствии этой дряни я тоже не решался, а сегодня так спешил, что даже позабыл о нем. Раньше мне случалось видеть, как эта шлюха читает свои песенники, следовательно, она знает кое‑какие иероглифы. Если это письмо попадет к ней в руки, то случится беда!» Подумав обо всем этом, он поднялся со словами:
– Дорогой Ван! Не сердись на меня, мне не хотелось тебя обманывать. Я думал, что золото у меня в кошельке, но забыл, что, уходя сегодня в спешке из дому, оставил его там. Сейчас я пойду и принесу его тебе.
– Стоит ли беспокоиться! – запротестовал старый Ван. – Завтра успеете принести.
– Да нет, дедушка! Дело даже не в золоте, я там еще одну вещь забыл, так что мне все равно надо идти, – сказал Сун Цзян и, поспешно поднявшись, направился к дому старой Янь.
Вернемся теперь к По‑си. Когда Сун Цзян ушел, она встала с кровати.
– Этот негодяй так и не дал мне всю ночь глаз сомкнуть, – ворчала она. – Надеется, тварь, что я буду перед ним извиняться. Только не бывать этому, не стану я больше жить с ним, мне по душе Чжан‑сань, а он кому нужен? Лучше всего, если он совсем перестанет ходить сюда.
Ворча, она снова постелила постель, сняла кофту, юбку, сбросила рубашку – и вдруг заметила на спинке кровати ярко‑красный расшитый бархатный пояс, на который падал свет лампы. Тогда По‑си засмеялась и сказала:
– Ай, Хэй‑сань, и не попировал‑то как следует, а пояс свой здесь оставил. Возьму‑ка я его себе и подарю Чжан‑саню, пусть носит. – Вместе с поясом По‑си взяла кинжал и кошелек, в котором, она сразу почувствовала, лежало что‑то тяжелое. Она развязала его и высыпала содержимое на стол. Из кошелька вместе с письмом выпал какой‑то предмет, и когда По‑си стала рассматривать его, то при свете лампы обнаружила, что там блестит золото.
– Ну, как будто само небо заботится о нас, – засмеялась радостно По‑си. – За последнее время мой Чжан‑сань даже похудел! Да и я как раз хотела купить чего‑нибудь, с ним вместе полакомиться.
Она положила золото на стол, поднесла письмо к свету и разобрала, что на листе было написано «Чао Гай» и еще многое другое.
– Ну и дела! – воскликнула По‑си. – Я думала, что только «бадья падает в колодец», а тут, оказывается, колодец сам вылился в бадью! Я мечтала стать законной женой моего дружка, а Сун Цзян мешал нам. Но он в моих руках! Выходит, писарь поддерживает связь с разбойниками из Ляншаньбо, и они прислали ему сто лян золота. Погоди же! Теперь я над тобой потешусь! – Затем она завернула золото в письмо, как и было, и положила его в кошелек. – Теперь хоть всех чертей призывай на помощь, они не помогут тебе, – злорадствовала она.
Разговаривая так сама с собой, она вдруг услышала, как внизу хлопнула дверь, а мать, все еще лежа в кровати, спросила:
– Кто там?
– Это я, – послышалось с порога.
– Ведь я говорила вам, господин писарь, что еще рано, – продолжала старуха Янь, – а вы не поверили мне. Вот и пришлось вернуться. Идите поспите еще со своей женой, а когда совсем рассветет, тогда и отправитесь.
Никакого ответа не последовало, и пришедший стал подниматься по лестнице. Услышав, что вернулся Сун Цзян, По‑си быстро свернула пояс, спрятала его вместе с кинжалом и кошельком к себе в постель, а затем легла и, отвернувшись к стене, захрапела, словно еще не вставала.
Вбежав в спальню, Сун Цзян направился прямо к кровати, но, заметив, что на спинке ничего нет, похолодел от ужаса. Однако ему не оставалось ничего иного, как забыть обиду, нанесенную ночью, и разбудить женщину.
– Ради добра, которое я вам когда‑то сделал, верни мой пояс, – говорил он По‑си.
Но она делала вид, что крепко спит, и ничего не отвечала.
– Перестань сердиться, – продолжал Сун Цзян, толкая ее. – Завтра же я приду извиняться перед тобой.
– Я только что заснула, – наконец, отозвалась По‑си. – Кто мешает мне спать?!
– Ты ведь знаешь, что это я, – сказал Сун Цзян. – Зачем же прикидываешься?
– Хэй‑сань! Что тебе нужно здесь? – произнесла По‑си повернувшись к нему лицом.
– Отдай мой пояс, – не унимался Сун Цзян.
– Да когда же я брала у тебя пояс?
– Я повесил его на спинке кровати, у тебя в ногах, – отвечал Сун Цзян. – Никого здесь не было, только ты и могла его взять.
– Тьфу ты, дьявол! Черт бы побрал твой пояс!
– Послушай! – продолжал Сун Цзян. – Ночью я был неправ и сегодня же постараюсь загладить свою вину, а сейчас перестань шутить и верни мне, пожалуйста, пояс!
– Да кто же с тобой шутит! – рассердилась По‑си. – Ничего – я не брала.
– Ты вечером легла, не раздеваясь, – сказал Сун Цзян, – а теперь спишь раздетая под одеялом. Значит, ты вставала постелить постель и взяла пояс.
При этих словах По‑си высоко подняла свои дугообразные брови, и, широко раскрыв лучистые, как звезды, глаза, сказала:
– Ну вот что, я его действительно взяла, но только тебе ни за что не отдам! Ты лицо должностное и можешь привлечь меня за воровство!
– Да я вовсе не собираюсь обвинять тебя в воровстве! – сказал Сун Цзян.
– Ты же знаешь, что я не разбойничаю! – воскликнула По‑си.
Эти слова еще больше встревожили Сун Цзяна, и он сказал:
– Я всегда хорошо относился к тебе и к твоей матери, верни мои вещи, мне нужно идти в управление.
– Раньше ты дулся на меня из‑за Чжан‑саня, – сказала По‑си. – Но если Чжан‑сань в чем‑нибудь уступает тебе, все же нельзя смотреть на него, как на преступника! Он бы, конечно, не стал связываться с разбойниками!
– Голубушка моя! Не кричи так громко! Ведь могут услышать соседи, а это дело не шуточное!
– Посторонних боишься! – крикнула По‑си. – Раньше лучше бы поостерегся! А письмо твое я положила в надежное место, и если хочешь, чтобы я сжалилась над тобой, выполни три мои желания, и тогда мы с тобой договоримся по‑хорошему!
– Не то что три, – воскликнул Сун Цзян, – тридцать выполню!
– Боюсь, что ты этого не сделаешь, – заметила По‑си.
– Все сделаю, если это в моих силах. Скажи только, чего ты хочешь? – взмолился Сун Цзян.
– Первое мое условие, – начала По‑си, – чтобы ты сегодня же вернул мне договор о совместном жительстве. Кроме того, ты выдашь свидетельство о том, что предоставляешь мне право выйти замуж за Чжан‑саня и ничего не будешь от меня требовать.
– Будет сделано! – согласился Сун Цзян.
– Второе мое условие, чтобы ты выдал бумагу о том, что все мои вещи хоть и куплены тобой, но больше тебе не принадлежат.
– И это будет сделано! – обещал Сун Цзян.
– А вот третье мое условие, – сказала По‑си, – боюсь, ты его не выполнишь.
– Если я согласился на первые два, то почему не приму третье? – удивился Сун Цзян.
– Я хочу, чтобы ты сейчас же отдал мне сто лян золота, присланные тебе Чао Гаем из Ляншаньбо, – сказала По‑си. – Только тогда я согласна спасти тебя от кары за великое преступление и верну пояс и кошелек с письмом.
– Первые два условия я согласен выполнить, а вот третье не могу, – оказал Сун Цзян. – Мне, правда, присылали эти сто лян, но я отказался взять их и отправил обратно с тем же человеком. Если бы у меня было столько золота, я отдал бы его без всяких разговоров.
– Так я тебе и поверила! – кричала По‑си. – Не зря ведь говорится: «Чиновники слетаются на золото, как мухи на мед». Как мог ты отказаться от золота, которое тебе прислали?! Чушь какую‑то городишь! Ведь служивые люди – словно кошки, а какая кошка не ест мяса? Разве хоть одна душа вернулась от князя преисподней Яньвана? Кого же ты собираешься обмануть? И что тебе стоит отдать мне это золото? Если ты боишься, что оно краденое, так переплавь его в слиток и отдай мне!
– Ты ведь знаешь, что человек я честный и прямой и лгать не умею, – сказал Сун Цзян. – Если не веришь, дай мне три дня сроку, я продам что‑нибудь, выручу сто лян и расплачусь с тобой. А пока верни мой кошелек.
– Ну и хитер же ты, Хэй‑сань! – сказала По‑си, насмешливо улыбаясь. – Уж не хочешь ли одурачить меня, как маленькую. Отдай ему кошелек с письмом, а через три дня приди за деньгами! Это все равно, что «после похорон просить денег за оплакивание покойника». Нет уж, мы сделаем иначе: в одну руку ты кладешь мне деньги, а другой я возвращаю тебе вещи. Неси скорее золото – и мы квиты…
– Да пойми ты, нет у меня этого золота, – взмолился Сун Цзян.
– А завтра на суде ты тоже будешь говорить, что у тебя его нет? – спросила По‑си.
Услышав слово «суд», Сун Цзян так и вскипел. Он не мог больше сдерживаться и вытаращил глаза от гнева.
– Получу я свои вещи или нет?! – крикнул он.
– Какой бы свирепый вид ты ни делал, все равно ничего я тебе не верну!
– Не отдашь?! – вопил Сун Цзян.
– Не отдам! Делай, что хочешь, не отдам! – крикнула По‑си. – Ты получишь свои вещи только в юньчэнском управлении.
Но не успела По‑си договорить, как Сун Цзян сдернул с нее одеяло. Кошелек и пояс лежали в постели, и она, даже не пытаясь прикрыться одеялом, схватила вещи обеими руками и крепко прижала к груди.
– Ах вот где они, оказывается! – закричал Сун Цзян, увидев конец своего пояса на груди По‑си.
Сун Цзян уже не мог остановиться. Обеими руками ухватился он за свои вещи и начал вырывать их. Но По‑си готова была скорее умереть, чем выпустить их из рук. Тогда Сун Цзян так рванул из ее рук свои вещи, что кинжал выскочил из ножен и упал на циновку. Сун Цзян тотчас же схватил его, а По‑си принялась кричать:
– Убивают!
Ее крик навел Сун Цзяна на мысль об убийстве. Не успела По‑си еще раз крикнуть, как Сун Цзян, вне себя от долго сдерживаемого гнева, левой рукой прижал женщину к кровати, а правой вонзил ей в горло кинжал. Брызнула кровь, послышались булькающие звуки. Опасаясь, что По‑си все еще жива, Сун Цзян еще раз ударил ее кинжалом, и голова, отделившись от туловища, скатилась на подушку. Тут Сун Цзян схватил свой кошелек и, вытащив письмо, поспешно сжег его над лампой. Затем он одел свой пояс и стал спускаться с лестницы.
Спавшая внизу старуха, услышав перебранку в комнате дочери, сначала не обратила на это никакого внимания. Но, услышав крик о помощи, она, не зная, что и подумать, поспешно вскочила с кровати, накинула на себя одежду и бросилась наверх. На лестнице она налетела – на Сун Цзяна.
– Что вы там шумели? – спросила она.
– Твоя дочь вела себя нагло, – сказал Сун Цзян, – и я убил ее!
– Скажете тоже! – засмеялась старуха. – Хотя вид у вас действительно свирепый и спьяну вы, пожалуй, можете убить, но все же не следует, господин писарь, так шутить со мной, старухой.
– Если не веришь, пойди посмотри. Я в самом деле убил ее, – сказал Сун Цзян.
– Не верю, – сказала старуха.
Но, войдя в спальню, она увидела труп дочери в луже крови.
– Ой беда‑то какая! – вскрикнула старуха. – Что же теперь будет!
– Я человек честный, – сказал Сун Цзян, – и бежать отсюда никуда не собираюсь. Я сделаю так, как ты захочешь.
– Она, конечно, была шлюхой, – молвила старая Янь, – и вы вправе были убить ее, господин писарь! Но что же теперь станется со мной? Кто будет кормить меня?
– Ну это не беда, – сказал Сун Цзян. – Об этом вам беспокоиться нечего. У меня есть средства; я сумею вас прокормить и одеть, и вы сможете прожить остаток жизни, ни о чем не заботясь.
– Раз так, – сказала старуха, – то и прекрасно. Благодарю вас, господин писарь, за вашу доброту. Труп дочери все лежит на кровати, надо бы его убрать.
– Это дело нетрудное, – сказал Сун Цзян. – Я пойду к Чэнь Сань‑лану и куплю гроб. Чиновника для осмотра тела я сам пришлю. И, кроме того, дам вам еще десять лян серебра на похороны.
Поблагодарив его, старуха сказала:
– Я думаю, господин писарь, что, пока не настал день, надо бы достать гроб и положить в него труп, чтобы соседи ни в чем не заподозрили нас.
– Тоже правильно, – сказал Сун Цзян. – Принесите мне бумаги и кисточку, и я напишу записку, по которой вы получите гроб.
– Да записка тут вряд ли поможет, – сказала старая Янь. – Лучше бы вы сами пошли, господин писарь. Тогда они быстрее гроб пришлют.
– И это верно, – согласился Сун Цзян.
Они спустились вниз. Старуха зашла в комнату, прихватила замок и, выйдя из дому, заперла двери, а ключ взяла с собой. Вскоре Сун Цзян и старая Янь подошли к уездному управлению. Было очень рано, и еще не совсем рассвело. Когда они проходили мимо уездного управления, ворота по левую сторону от них только что открыли. Тут старуха вдруг вцепилась в Сун Цзяна и громко закричала:
– Держите убийцу!
Испуганный Сун Цзян зажал, ей рот рукой, прикрикнув на нее:
– Замолчи!
Но унять старуху было невозможно. На крик подоспело несколько младших служащих уездного управления. Узнав Сун Цзяна, они начали уговаривать старуху:
– Не кричи, старая! Господин писарь не из таких людей! Если ты на него в обиде, так скажи по‑хорошему.
– Да он настоящий злодей! – не унималась старуха. – Задержите его и проводите нас в управление!
Сун Цзян был человеком очень хорошим и пользовался любовью и уважением всех чиновников, как старших, так и младших. Любой в уезде готов был оказать ему услугу. Поэтому никто из стражников не хотел задерживать его, да к тому же они и не верили словам старухи Янь. В это время к месту происшествия подошел Тан Ню‑эр. Он нес коромысло барды, чтобы пораньше начать торговать ею возле уездного управления. Увидев, что какая‑то старуха, вцепившись в Сун Цзяна, громко ругает его, и узнав в ней старую Янь, он вспомнил, как накануне она оскорбила его, и гнев забушевал в нем с новой силой. Положив свою ношу на табуретку старика, он протиснулся сквозь толпу и крикнул:
– Ах ты, старая злодейка! Да как ты смеешь держать господина писаря?
– Тан‑эр! – крикнула старуха. – Не вздумай вмешиваться в это дело. Жизнью поплатишься!
Но Тан Ню‑эр еще больше рассвирепел от ее слов и, не разобрав, что кричит старуха, оттащил ее от Сун Цзяна и, растопырив пальцы, закатил такую затрещину, что у нее искры из глаз посыпались, закружилась голова, и она выпустила Сун Цзяна.
Высвободившись из ее рук, Сун Цзян скрылся в толпе. Тогда старуха кинулась к Тан Ню‑эру, схватила его за грудь и закричала:
– Писарь Сун Цзян убил мою дочь! А ты помог ему скрыться!
– Откуда ж я мог знать! – встревожено сказал Тан Ню‑эр.
– Уважаемые! – вопила старуха. – Помогите мне задержать злодея! Если вы не сделаете этого, вам же будет хуже!
Стражники, которые с места не двигались из почтения к Сун Цзяну, теперь бросились вперед. Один из них схватил старуху, четверо других – Тан Ню‑эра и поволокли их в управление.
Вот уж поистине говорится: «Беда или удача сами собой не приходят, а их вызывает человек». Или еще: «Тот, кто на пожаре, обмотавшись пенькой, бросается в огонь, – может сгореть».
Каким же образом освободился Тан Ню‑эр, которого задержала старуха Янь, вы, читатель, узнаете из следующей главы.
Глава 21
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 186; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!