Заботы Теодориха о продовольствии Рима. — Roma Felix. — Терпимость к католической церкви. — Иудеи в Риме. — Их самая древняя синагога. — Восстание народа против иудеев

⇐ ПредыдущаяСтр 13 из 141Следующая ⇒

С неменьшей заботливостью относился Теодорих к благополучию самих римлян насколько к тому давали возможность его ограниченные средства. Мы остережемся конечно, присоединиться к слишком громким восхвалениям золотого века в царствование Теодориха. Время этого царствования было золотым только по сравнению с бедствиями недавнего прошлого. Обнищание было велико и ран было много. Обычная раздача масла и мяса была восстановлена, и ежегодно чиновники отмеривали голодавшему народу 120 000 модиев зернового хлеба из амбаров, в которых хранился жатвенный сбор Калабрии и Апулии; этого количества хлеба было, конечно, недостаточно для народа. Бедные в госпиталях Св. Петра ежегодно получали особо 3000 медимнов зерна (на это указывает также Прокопий). Префектура annonae или общественных нужд стала, по-видимому, снова почетной должностью; по крайней мере, министр Теодориха льстит чиновнику, занимающему эту должность, упоминанием о его великом предшественнике Помпее и указанием на отличие, которое связано с этой должностью: являться народу в экипаже городского префекта и занимать рядом с ним место в цирке. Но не следует слишком полагаться на расписания должностей; Боэтий говорит: «Прежде тот пользовался высоким уважением, кто брал на себя заботу о продовольствии народа; но в настоящее время что может быть презреннее префектуры annonae?» Немного раньше он замечает: «Префектура города некогда была великой силой, ныне она пустой звук, тяжелое бремя сенаторского звания». Приложены были заботы к тому, чтобы запасные кладовые на Авентине и свиные рынки (forum snarium) в округе Via Lata, которыми издавна заведовал особый трибун, были всегда снабжены продуктами. Хлеб был хорош и полного веса; цены были так низки, что при Теодорихе за один солид можно купить 60 модиев пшеницы и за такую же сумму 30 амфор вина. Наряду с частными богатствами, говорит Эннодий в своем панегирике благородному королю, росли и общественные богатства, и так как корысть не владела двором, то источники благосостояния разливались повсюду. Хотя, конечно, такие восхваления являются слишком смелыми, поскольку ни римские придворные чиновники не могли вдруг стать святыми, ни готы расстаться вполне с своей алчностью, тем не менее после предшествовавших страшных опустошений Рим мог снова оправиться и возвратить себе в известной степени благополучие. Как во времена Августа и Тита, сенаторы могли вернуться в свои разоренные виллы у залива Байи, в Сабинских горах в Лукании у Адриатического моря, а убавившемуся населению Рима уже не приходилось жить под страхом новых варварских разграблений. Этому населению давали пищу и его развлекали играми; оно находилось под охраной римских законов и римского правосудия и в известной мере пользовалось национальной самостоятельностью; таким образом, народ не мог видеть иронию в том, что старому несчастному Риму был дан тогда в последний раз титул Felix.

И когда это состояние мирного благополучия в городе нарушилось (нет ни одного древнего писателя, ни латинского, ни греческого, ни дружественного, ни враждебного, который не прославлял бы Теодориха за это благополучие), то произошло это не по вине просвещенного управления, а было обусловлено единственно церковным фанатизмом. Римская церковь так же, как Circus Maximus, распадалась на партии. Теодорих, арианин по вере, тем не менее относился к церкви до конца своего царствования с полным уважением и не мог быть обвинен в том, что понудил хотя бы одного католика оставить свою веру и преследовал хотя бы одного епископа. Вступив в Рим, Теодорих молился, «как католик», у гроба апостола, и в числе приношений, которые делались св. Петру властителями того времени, значатся два серебряных канделябра весом в 70 фунтов, пожертвованных Теодорихом. В церкви Св. Мартины на Форуме и на крышах прилегающих зданий к церкви Св. Петра было найдено несколько черепиц с клеймом «Regnante Theodorico Domino Nostra, Felix Roma»; это обстоятельство привело к предположению, что король позаботился о том, чтобы крыши названных церквей были исправлены. Такое предположение, однако, ошибочно, и мы скорее склонны думать, что черепицы эти или были взяты где-нибудь в другом месте и в более позднее время, или были изготовлены вообще на государственном черепичном заводе, так как церковь Св. Мартины в то время еще не была выстроена. Терпимость Теодориха опередила его время, а его советник Кассиодор носит на себе черты позднейшего периода философского гуманизма. И тот и другой сдерживали то презрение в отношении даже к иудеям, которое было всегда присуще римлянам, были ли они язычниками или христианами, и о религии Моисея в эдиктах короля говорится только с некоторым предубеждением и сострадательным снисхождением.

Иудеи, проникшие в Италию при Помпее, как военнопленные, имели свои синагоги в Генуе, Неаполе, Милане, Равенне и прежде всего в Риме. Здесь число евреев превысило при Тиберии даже 50 000 человек. Благодаря способностям и неутомимому трудолюбию некоторые из евреев стали богатыми, но в общей массе царила нищета. Уже со времени Августа мы находим у поэтов и прозаиков указания на ненависть римлян к этому удивительному народу, жизненная сила которого переживала гибель всякого государства на земле. Замкнутость евреев, враждебных всем другим религиям, была непонятна космополитам-римлянам, и Тацит называл поэтому иудеев человеческим племенем, ненавистным богам. Тем не менее глубоко религиозный характер евреев внушал уважение римлянам, и многие из них вступали на путь еврейского вероучения. Последнее приобретало прозелитов даже среди римской аристократии, в особенности среди женщин. Преступная Помпея, жена Нерона, присоединилась к синагоге и пожелала быть погребенной, как еврейка. Когда же распространилось христианство, его приверженцы презирались язычниками, как еврейская секта. Эта ненависть латинян к еврейству сказалась еще в прощальном послании Рутилия, который скорбит о том, что Помпей покорил иудеев и Тит разрушил Иерусалим, так как с той поры чума иудейства распространилась и порабощенный народ победил своего покорителя. Таким образом, еврейство уже в то время является важным социальным вопросом.

Римская синагога, самая древняя, находилась в густо населенном со времени Августа еврейском квартале в Транстеверине; уже при Марниале и Стации евреи сновали здесь, как разносчики, с серными нитями и выкрикивали по улицам о своем продажном хламе, как теперь stracci ferraci. В течение всех Средних веков евреи продолжали жить в этом месте, и еще ныне автору этой истории транстеверинцы указывали в Vicolo delle palme место, где должна была находиться первая синагога, Возможно, что при императорах евреи жили также в Ватикане; еще в XIII веке мост Адриана, Pons Aelius, назван в книге Mirabilia Pons Judaecrum. Такое название мост мог получить потому, что на нем были устроены лавки и в них евреи выставляли на продажу свои товары.

Своим происхождением древняя синагога была обязана, вероятно, вольноотпущенникам, т. е. тем евреям-рабам, которые были отпущены на свободу после Помпея; кроме нее существовали еще другие молитвенные дома. В этой синагоге воспроизвели подобие того храма Соломона, который был разрушен Титом, и в дни шабаша и празднеств собирались в ней при свете меноры о семи свечах, сделанной по образцу подлинного лихнуха; последний, так же как и подлинная утварь иерусалимского храма, хранился еще в храме Мира и оплакивался иудеями как их поруганная святыня. Молитвенный дом иудеев в Риме был на 300 лет древнее храма Св. Петра или Латерана, и уже язычники-римляне времен Горация и его друга Фуска Аристия и времен Ювенала присутствовали в качестве любознательных гостей на тех самых мистериях Моисея, на которые взирают с презрительной усмешкой современные римляне во время праздника Пасхи. Без всякого сомнения, древний иудейский молитвенный дом был великолепнее теперешней синагоги в Гетто и представлял храм, покоившийся на колоннах и изукрашенный внутри дорогими коврами и изделиями из золота и драгоценных камней. Но население Рима не раз опустошало синагогу; при Феодосии она была наконец сожжена, а готы и вандалы ограбили все ее украшения. В кроткое царствование Теодориха евреи снова оправились, но в 521 г. опять стали жертвой время от времени разгоравшегося фанатизма христиан. В один из таких взрывов фанатизма народ сжег синагогу. Судя по жалобе, с которой иудеи обратились к Алигерну, присланному Теодорихом в Рим, дело происходило так: находившиеся на службе у богатых иудеев христиане убили своих хозяев; когда виновные были подвергнуты наказанию, народ, желая отомстить за них, сжег синагогу. Король обратился по этому случаю к сенату с рескриптом, в котором предлагал подвергнуть самому строгому наказанию виновных в насилии.

Новый раскол в Церкви. — Synodus Palmaris. — Борьба партий в Риме. — Симмах украшает церковь Св. Петра. — Он же строит круглую капеллу Св. Андрея, базилику Св. Мартина, церковь Св. Панкратия. — Папа Гормиздас, 514 г. — Папа Иоанн I. — Разрыв Теодориха с католической церковью

Однако смута была внесена в Рим сценами гораздо более позорными, чем такие отдельные вспышки народного буйства или пререкания зеленых и голубых. Мы уже говорили о первом расколе, возникшем по случаю выбора папы Симмаха; после того, как Теодорих утвердил этого папу и своим пребыванием в городе в течение шести месяцев успокоил враждовавшие партии, дикий спор снова возгорелся и в еще более ожесточенной форме. Симмах удалил своего противника Лаврентия в епископство Nucera; но руководившие противной партией священники и сенаторы, и между ними Фест и Пробин, доставили изгнанника обратно в Рим и предъявили королю подобное изложение своих обвинений против папы, вследствие чего Теодорих послал в Рим епископа Петра из Альтинума расследовать дело. Сам Теодорих не мог осложнять своего положения вмешательством в дела церкви; он приказал созвать собор в Риме и поручил собравшимся духовным восстановить мир.

Этот собор, состоявший из 115 епископов и прозванный Synodus Palmaris по имени портика Св. Петра, в котором он был созван в январе 514 г., происходил затем в базилике Юлия, т. е. в S.-Maria in Trastevere. Однако вследствие возникших внезапно шумных беспорядков на соборе решено было перенести его в Сессорианскую церковь Св. Креста в Иерусалиме. На пути туда партия Лаврентия с оружием в руках напала на духовных; многие приверженцы папы были убиты, и самому папе грозила опасность быть побитым камнями. Тогда собор снова собрался у Св. Петра и признал правым Симмаха; Лаврентий был торжественно осужден, а Симмах, при громе оружия, восстановлен на престоле Петра. 6 ноября 502 г. Симмах снова созвал собор у Св. Петра; на этом соборе епископы и римское духовенство кассировали тот декрет Одоакра, которым предписывалось производить избрание папы не иначе, как в присутствии королевских уполномоченных. Отныне это избрание должно было происходить независимо от влияния светской власти.

Тем не менее спокойствие не было восстановлено в Риме; в течение еще трех или четырех лет город не переставал днем и ночью обагряться кровью убиваемых. Враждовавшие сенаторы с ожесточением дрались на улицах, и надо думать, что историки лишь забыли упомянуть о том, что в этот раздор были вовлечены также зеленые и голубые цирки. Друзья Симмаха были умерщвлены, многие священники были побиты насмерть палками у самых церквей; даже монахини в монастырях подвергались насилиям; и все эти ужасы сопровождались еще грабежами. Город успокоился только в 514 г. в консульство Аврелия Кассиодора. Знаменитый министр сам пишет в своей хронике: «Когда я был консулом, духовенство и народ были собраны и, к славе вашего (т. е. Теодориха) времени, римской церкви был возвращен желанный мир».

В промежутках этой ожесточенной борьбы и несмотря на свой разрыв с императором Анастасией, которого мы по праву можем считать сторонником побежденной партии Лаврентия, Симмах находил досуг украсить Рим некоторыми сооружениями. Счастливо перенесенные опасности усилили ревность этого, быть может, не вполне невиновного пастыря, и он поспешил возблагодарить святых, украшая церкви и учреждая новые храмы.

Прежде всего Симмах уделил заботы базилике Св. Петра. Он выстлал атриум мраморными плитами и украсил источник (cantharus) и стены квадрипортика мозаичными изображениями. Для нужд народа Симмах устроил источник перед базиликой; этот источник был первым скромным предшественником тех двух великолепных фонтанов, которые в настоящее время так чудесно оживляют шумом падающей воды и игрой в ней радуги лучшее место в мире. Далее Симмах расширил лестницу на переднем дворе, прибавив к ней ходы с боков. Ему же принадлежит первый план расположения ватиканского дворца, так как Симмах справа и слева вышесказанных лестниц выстроил епископии, т. е. жилые помещения для епископа. Наконец, в храме Св. Петра Симмах построил еще несколько капелл. Рядом с храмом Петра Симмах выстроил базилику Св. Андрея. Когда в Риме при папе Симплиций был построен храм в честь брата ап. Петра, прозванного греками Протоклетом, т. е. Первозванным, имя которого уже пользовалось общепризнанным поклонением, Симмах воздвиг ему вторую церковь круглой формы, с передним двором, лестницей и кантаром (cantharus). Это здание так же, как храм Св. Петра, было самым большим сооружением, пока в VIII веке императорский мавзолей Гонория не был превращен Стефаном II и Павлом I в круглую капеллу имени Петрониллы. Капелла Андрея стояла вблизи обелиска, и ее круглая форма была причиной ошибочного предположения, будто бы часовня эта первоначально была постройкой Нерона, а именно его вестиарием, т. е. зданием, в котором хранились драгоценности и одеяния. Позднее эта капелла получила название S.-Maria Febrifuga по имени одного образа Марии; в XVI же веке она служила ризницей Св. Петра.

Таким образом, ватиканская базилика в начале VI века была уже окружена многими прилегавшими к ней зданиями, капеллами, мавзолеями и одним или двумя монастырями, так как к тому времени с достоверностью можно отнести только монастырь Св. Иоанна и Павла, который был учрежден Львом I. Госпитали были устроены Симмахом как при храме Св. Петра, так и при храмах Св. Павла и Св. Лоренцо за стенами; кроме того, в Порто Симмахом был устроен ксенодохиум, из чего можно заключить, что уже в то время наплыв пилигримов с моря был довольно велик. Мы обойдем молчанием все, что было реставрировано этим папой в церкви Св. Павла и скажем только, что Симмах построил еще две новые церкви: одну в городе, честь епископа Мартина Турского, близ терм Траяна (древняя базилика — титул Equiti) и другую на Яникуле, у Via Aurelia, в честь Св. Панкратия. Последняя в измененном виде стоит поныне над катакомбами римского мученика Каллеподия.

Симмах умер 19 июля 514 г., и на престол Петра взошел Гормиздас из Фрузино в Кампанье; этот папа занимал престол довольно спокойно в течение девяти лет.

Но при его преемнике, Иоанне I из Тусции, добрые отношения Теодориха к католической церкви были нарушены. В 523 г. император Юстин издал эдикт, которым предписывалось преследовать ариан во всем государстве, а в церквях их установить католическое богослужение. По-видимому, этим эдиктом он хотел разжечь несогласие в вероучении и тем поколебать в Италии могущественного Теодориха. Возможно также, что племянник императора, Юстиниан, уже державший в своих руках власть и объявленный наследником Юстина, замышлял изгнать готов и вернуть Запад под власть греков. Подстрекаемый греками и римским католическим духовенством, латинский народ стал чувствовать вражду к чужеземным арианам, которые, став господами в Италии, не сочли нужным отказаться от своей ереси. В сенате и среди духовенства существовала партия, настроенная в византийском смысле, и Теодорих заподозрил в неблагодарности и измене город, которому им было оказано столько благодеяний. Теодорих тем более должен был быть недоволен эдиктом Юстина, что сам он оказывал полную терпимость к католическому вероучению. Полный гнева, он объявил, что на несправедливое преследование ариан на Востоке он ответит прекращением католического богослужения в Италии. В виде ли предостережения или заслуженного наказания за фанатическую выходку римлян, оставшуюся нам неизвестной, Теодорих приказал сровнять с землей один молитвенный дом в Вероне и запретил всем итальянцам носить оружие.

Несчастный король мог убедиться теперь, что и самый мудрый и гуманный государь не привлечет к себе народной любви, когда его отделяют от народа иное происхождение, другие нравы и другая религия. После почти тридцатитрехлетнего царствования, во время которого близкая к гибели Италия изведала все блага мира, Теодорих увидал себя по-прежнему чужим среди чужих и врагов и вынужденным ради самосохранения прибегнуть к деспотическим мероприятиям.

Процесс и казнь сенаторов Боэтия и Симмаха. — Папа Иоанн принимает на себя посольство в Византию и умирает в Равенне. — Теодорих приказывает избрать папой Феликса IV. — Смерть короля в 526 г. — Легенды о ней

Вскоре последовало трагическое падение двух знаменитых сенаторов Боэтия и Симмаха, и тень их помрачает славу короля готов. Можно доказывать необходимость казни этих сенаторов соображениями государственных интересов; но такой муж, как Боэтий с его знаменитой книгой «Утешения философии» является слишком серьезным обвинителем, и тот способ, которым он был умерщвлен, окажется безусловно варварским для всех времен, даже самых мрачных. Оба римлянина (Боэтий был казнен в 524 г., Симмах в следующем году) пали жертвами того недоверия, которое Теодорих имел основание питать к сенату. Оба сенатора перед судом своего государя не были невиновными, но то, что является преступлением перед судом королей, часто признается за добродетель народным приговором. Слава сенатора Боэтия, а тем более философа Боэтия, не возросла бы, если б было доказано, что он из любви к отечеству замыслил государственную измену. Аниций Манлий Торкват Северин Боэтий соединял в себе имена знаменитейших родов Рима и в эту эпоху уже наступившего мрака обладал столькими талантами, что их было достаточно, чтобы еще озарить Рим отблеском философии, хотя эта небесная богиня (она явилась римлянину в последний раз в достойном полугреческом образе), подавленная спорами теологов о равенстве и подобии естеств Бога-Отца и Бога-Сына и о соединении в Сыне двух естеств, уже сказала земле свое прости. Боэтий, правда, не прошел школы в Афинах, этом последнем в ту эпоху пристанище философии неоплатоников в Греции, но изучение творений Платона и Аристотеля связало дух Боэтия, так же как происхождение — его имя, с древностью, которая исчезала и не могла быть спасена. Почести, которые выпали на долю Боэтия в государстве (в 510 г. он был назначен консулом, а в 522 г. консульство было возложено на обоих его юных сыновей, Симмаха и Боэтия), легко могли поселить в мечтательном уме Боэтия недовольство настоящим и пленить этот ум живыми образами величия Древнего Рима. Утешительница Боэтия держит перед ним зеркало, и Боэтий видит в нем отражение изведанных им консульских почестей: он видит торжественное шествие сенаторов и народа, сопровождающих его сыновей из аницийского дворца к курии, где они садятся в курульные кресла, между тем как он сам говорит обычное похвальное слово королю, прерываемое только одобрением, и, наконец, он с торжеством вспоминает о своем лучшем дне, когда он, будучи в цирке и имея возле себя обоих консулов, своих сыновей, раздает народу победные дары. Поскольку гордость римлянина и сенатора жила в Боэтий, он мог верить в возможность возврата былых времен; но сам Боэтий был человеком мысли, а не дела. Мечтать через пять или восемь веков после падения Римской империи о восстановлении ее на той груде мусора, которую представлял Рим, могло казаться безумием; но в 524 г., 50 лет спустя после падения империи, такая мечта являлась вполне понятной. Нельзя не удивляться тому, что эта мечта, которая, как рок, тяготеет над городом за все время Средних веков, явилась уже во время Боэтия. Нет сомнения, что римлянин, получивший классическое образование и происходивший от благороднейшего рода, не мог не презирать чужеземцев всей глубиной своего сердца, хотя и отдавал дань уважения могуществу и мудрости короля. Боэтий сам употребляет имя «варвар» в презрительном смысле, когда он в своей книге, обращаясь к философии, перечисляет то, что им сделано на службе отечеству, и называет по именам тех римлян, которых ему удалось вырвать у «придворных собак» и оберечь от безнаказанной алчности «варваров». В конце концов независимое идеалистическое направление мысли Боэтия одержало верх над его признательностью к Теодориху, который чтил в лице ученого Боэтия лучшее украшение Рима, и презрение к бесчестным обвинителям толкнуло Боэтия на неблагоразумный шаг.

Когда благородный король заподозрил, что тот самый сенат, который был им осыпан почестями и титулами, находится в изменническом соглашении с Византией, он, по-видимому, проникся желанием найти основания своим подозрениям и таким образом получить право на возмездие. И нашлись такие презренные клеветники, как Опилио, Гауденций и Василий, люди, уже глубоко павшие. С мучительной для самого себя радостью король прислушивался к нашептываниям о том, что существует заговор сената, и склонялся обвинить всю курию в той измене, в которой был обвинен консул Альбин, будто бы посылавший письма императору Юстину. Боэтий, глава сената, бесстрашно поспешил к Верону и, защищая здесь перед королем Альбина и ручаясь за невинность сената, был сам обвинен в том, что писал письма, в которых выражал «надежду» на освобождение Рима. «Обвинитель Киприан лжет, — так говорил Боэтий, — если Альбин совершил то, в чем он обвиняется, то сделал это и я, и со мною согласен весь сенат». Эта смелая речь возмутила раздраженного короля. Обвиненный в государственной измене и ненавистный королю-арианину еще как приверженец ортодоксального вероучения, Боэтий был заключен в тюрьму в Павии. Здесь, в тюрьме, Боэтий, горевавший единственно только о своей римской библиотеке, помещение которой было отделано слоновой костью и разноцветными стеклами, написал свою апологию, которая утрачена, и книгу «Утешения философии». Процесс осуждения Боэтия был возмутителен, так как не были вовсе соблюдены установленные законом формы, обвиненный не был допущен к своей защите; король и дрожавший от страха сенат прямо осудили его на смерть. В этих деспотических действиях Теодорих не может быть оправдан. Судьбу своего зятя вскоре затем разделил благороднейший из сенаторов, престарелый консулар К. Аврелий Симмах; он глубоко скорбел о гибели Боэтия и сам был убит палачом во дворце в Равенне. Все древние писатели вполне согласны в том, что обвинения, возбужденные против Боэтия, были несправедливы и показания свидетелей ложны, что Теодорих совершил беззаконие и насилие. Актов, относящихся к процессу, не существует; по этому делу нет ни одного рескрипта у Кассиодора, несчастного министра, который не мог или не дерзал спасти своих сограждан и который должен был отвергнуть замыслы национальной партии, так как окончательное падение политической власти и доблести Рима для него было вполне очевидно. Книга Боэтия ясно обнаруживает враждебное Теодориху настроение сената. По существу же дела, нельзя оспаривать предположения, что уже тогда были в ходу тайные переговоры с византийским двором.

Имеете с этими двумя мужами, воскресившими образы Цицерона и Сенеки, навсегда покинула христианский Рим и философия. Ее последним актом у римлян было появление благородного сенатора, который не был унижен тем, что судьба обрекла его на смерть за призрак сената: смерть Боэтия окружила сенат в последний раз ореолом римской доблести.

Не миновал гнев короля и римского епископа. Вызванный из Рима в Равенну Иоанн должен был по приказанию короля отправиться в Византию в сопровождении нескольких дувохных и четырех сенаторов: Феодора, Импортуната и двух Агапитов, и там добиться возвращения прав гонимым на Востоке арианам. С большой неохотой принял на себя западный епископ это трудное посольство; но население и император Юстин встретили Иоанна, в лице которого папа впервые являлся в греческой столице, еще перед стенами Византии и не как посла короля готов, а как главу ортодоксального христианства, со всем демонстративным почетом; папа был торжественно отведен в церковь Софии и здесь совершил богослужение праздника Пасхи 535 г. Некоторые мнимые уступки, отвечавшие цели посольства, Иоанн получил от Юстина, но важнейшие задачи посольства были оставлены нерешенными; иначе был бы не понятен гнев короля на Иоанна. Когда послы вернулись в Равенну, Теодорих был настолько раздражен, что приказал всех, и сенаторов, и папу, заключить в тюрьму, где Иоанн I и скончался 18 мая 526 г. Признательная церковь причислила его к лику священномучеников.

После этого Теодорих решил уже не оказывать больше католической церкви того снисхождения, с каким он относился к ней раньше, и подчинить своей королевской воле замещение престола Петра. Как на кандидата он указал сенату, духовенству и римскому народу на Фимбрия, сына Кастория из Беневента, и трепетавшие от страха римляне избрали Фимбрия папой под именем Феликса IV. Этот акт королевского могущества, который книга пап намеренно обходит молчанием, имел важные последствия: с той поры преемники Теодориха стали признавать за собой право утверждения каждого папы.

30 августа 526 г. после непродолжительной болезни Теодорих умер в Равенне. Книга пап утверждает, что эта смерть была ниспосланным Богом наказанием за те мучения, которым был предан папа Иоанн; другой же историк говорит, что Теодорих умер в тот самый день, когда должен был быть приведен в исполнение декрет, который был составлен «иудеем» Симмахом, юристом короля, и которым предписывалось передать католические церкви арианам. Прокопий приводит известное наивное сказание о том, как король однажды во время обеда был испуган видом раскрытой пасти большой рыбьей головы; он вообразил, что это смотрит на него голова казненного Симмаха и, внезапно охваченный лихорадкой, несколько дней спустя умер, снедаемый угрызениями совести. Без сомнения, смерть великого короля должна была быть омрачена тяжелыми мыслями: гот Иордан только умалчивает о них, когда рисует картину спокойной и прекрасной смерти мудрого Теодориха. Когда король достиг преклонного возраста, говорит Иордан, и почувствовал, что скоро должен будет покинуть этот мир, он призвал к себе готских графов и начальников своего народа, объявил королем едва достигшего десяти лет Аталариха, сына своей дочери Амалазунты и уже тогда умершего Евтариха, и завещал им охранять своего короля, любить сенат и римский народ и относиться к греческому императору с миролюбием и добрым расположением. Вот что говорят историки, но монахи сообщают, что душу Теодориха, закованную в цепи, повлекли по воздуху гневные души папы Иоанна и патриция Симмаха и с острова Липари ввергли ее в кратер вулкана. Все это видел собственными глазами один анахорет, живший на том острове, и папа Григорий, не краснея, включил эту злостную басню в свой диалог.

Геройский образ Теодориха является первой попыткой германцев основать на развалинах империи новый мировой порядок, который мало-помалу создался из сочетания римской культуры и римской национальности с северными варварскими началами. Теодорих был предтечей Карла Великого; он первый остановил еще приливавшие волны народных переселений. Его могущественное владычество простиралось от Италии до Истра и от Иллирии до Галлии, и его смелый план заключался в том, чтоб соединить под своею властью как императора все немецкие народности. План еще не созрел: для такого объединения Запада необходимо было содействие церкви, которая еще не могла приобщить ни к себе, ни к римской культуре арианские германские начала; точно так же объединению Запада должно было предшествовать освобождение его от Византии. Память о короле готов, благороднейшем чужеземце, который когда-либо властвовал над Римом и Италией, живет поныне во многих городах, которые были возобновлены и украшены Теодорихом. В Равенне до сих пор существует его огромный, круглый надгробный памятник с монолитом необычайной величины в виде купола, над которым некогда, как говорили позднее, возвышалась порфировая урна. В Павии и Вероне еще показывают замки Теодориха, и даже в Южной Террачине развалины одного замка носят его имя, и оно восхваляется в одной древней надписи, гласящей, что Теодорих восстановил Via Appia и осушил Понтийские болота. Таким образом, готский властитель во времена упадка сделал то, чего не мог достигнуть Цезарь. В самом Риме Теодориху было воздвигнуто много статуй, но не осталось ни одного памятника; только памятник Адриана по образцу которого Теодорих, вероятно, приказал выстроить в Равенне свой собственный мавзолей, назывался в течение нескольких веков «домом или темницей Теодориха»; это название, быть может, явилось потому, что именно этот король пользовался памятником Адриана как государственной тюрьмой. Память о Теодорихе неразрывно связана с историей города, и те римляне, которые забывают, как много провинились их предки в отношении памятников Рима за время диких гражданских воин Средних веков, должны были бы при имени готов вспоминать что Теодорих за все свое тридцатисемилетнее благодетельное царствование всегда охранял эти памятники. Даже итальянские историки беспристрастно воздали хвалу доблестям этого великого короля готов.

Глава III

Регентство Амалазунты. — Ее гений, ее заботы о науках в Риме. — Ее миролюбивое царствование. — Возрастающее значение римского епископа. — Феликс IV строит церковь Св. Косьмы и Дамиана. — Мозаики этой церкви. — Мотивы почитания этих святых

Благополучие римлян продолжалось еще несколько лет после смерти Теодориха, а именно все то время, пока его дочь Амалазунта, вдова умершего уже в 522 г. Евтариха, оставалась опекуншей своего юного сына Аталариха, но для готов регентство этой женщины было безграничным несчастием и одной из самых главных причин их гибели. Со смертью Теодориха обнаружилось тотчас, что владычество готов в Италии покоилось только на личной силе его создателя — короля. Прокопий так же, как и Кассиодор, воздает Амалазунте похвалы за ее необыкновенную силу характера, государственную мудрость и даже высокое литературное образование. Если римляне смеялись над Теодорихом, который, не умея писать, мог только при помощи нарочно сделанной для него металлической дощечки нацарапать первые четыре буквы своего имени, то талантливость Амалазунты могла привести их в изумление; с греками она говорила по-гречески, с латинянами по-латыни, а с учеными вела оживленные беседы о философах и поэтах Древности. И римляне должны были признать, что слава готов заключалась в том, что они охраняли цивилизацию.

Эдикты Кассиодора свидетельствуют, что Амалазунта во всех отношениях содействовала благу римлян, и в ее регентство еще больше, чем при Теодорихе, было приложено забот к процветанию наук в Риме. Профессора свободных искусств, грамматики, — этой «наставницы языка, который облекает красотой человеческий род», — красноречия и права, поощрялись жалованьем. Рим имел значение высокой школы наук и ораторского искусства, так что Кассиодор мог сказать: «Другие страны дают вино, бальзам и пахучие травы, а Рим дает дар речи, слушать которую бесконечная сладость». По крайней мере, остатки некогда учрежденного в Риме Антонинами университета еще существовали при готах, и юноши посещали его ради изучения наук. С намерением предоставлялось римлянам наслаждаться мирными искусствами, и в одних готах поддерживалось гордое чувство воинского мужества; римляне не несли воинской службы; в городах стояли только готские войска и оружие носили только готы. Но уже многие между последними стали следовать римским нравам и охотно отдавались счастью мирного занятия науками; со своей стороны римляне, из угодливости ли по отношению к чужеземным властителям, или гоняясь за модой, подражали внешности готов и даже пытались лепетать на суровом геройском языке Улфилы.

Первым правительственным актом Амалазунты было примирение с римским сенатом и народом, тяжко оскорбленным ее отцом. Письма, принадлежащие перу Кассиодора, который продолжал служить как министр и внуку Теодориха, показали, что в правительстве произошла желательная перемена, и юный король через своего посла дал клятву сенату и народу блюсти законы Рима. Чтобы доказать сенату на деле этот дух примирения, Амалазунта немедленно вернула детям Боэтия и Симмаха права на отцовское наследие. Опечаленная жестокими действиями отца за последнее время его жизни, Амалазунта стремилась изгладить воспоминания о них из памяти людей и за все время своего управления не лишила ни одного римлянина ни жизни, ни имущества. Как при Теодорихе, сенаторы осыпались почестями; правда, число сенаторов возрастало, потому что в это звание возводились готские герои, но жалкие потомки Сципионов не чувствовали себя, по-видимому, оскорбленными, когда им говорили: «Вполне пристойно дать в товарищи роду Ромула сынов Марса». Такими товарищами имелось в виду усилить готскую партию в сенате.

Те почести, которые воздавались римской курии, относились только к ее внешнему блеску; но не таковы были права, которые мало-помалу готское правительство начинало признавать за римским папой. Могущество этого епископа (он уже был признан и Востоком как глава христианской церкви) росло все более и более. Положение папы выигрывало от того, что готские властители имели свою резиденцию в Равенне, и еще более от того, что эти властители, как ариане, оставались вне римской церкви. Будучи главой католического христианства, папа чувствовал себя выше еретических королей Италии; последние, опасаясь войны с восточным императором, остерегались вызывать недовольство папы и относились к нему с традиционным почтением, как к своему верховному главе. Стоя между королями Италии и ортодоксальным императором Востока, папа приобретал важное значение; к тому же папа уже получил значительное влияние и на внутренние дела города. Между эдиктами Кассиодора есть один эдикт Аталариха, которым римский епископ объявляется третейским судьей в спорных делах между мирянами и духовенством. Каждый, имевший судебный процесс с кем-либо из римского духовенства, должен был сначала обратиться к папе с просьбой о рассмотрении такого дела, и только в том случае, если папа отклонял эту просьбу, дело могло быть рассмотрено светским судом; не подчинявшийся приговору папы подвергался штрафу в 10 фунтов золота. Такого порядка, столь благоприятного для влияния епископа, достиг, по-видимому, Феликс IV Третейская власть епископов в спорах между мирянами и духовными была во всяком случае древним обычаем, но вышеуказанную привилегию можно рассматривать как изъятие духовных из светского суда, и это послужило основанием политического могущества духовенства. Отсюда можно заключить, что королевская власть после смерти Теодориха чувствовала себя непрочной и спешила примириться с римской церковью и привлечь ее на свою сторону.

Упомянув в хронике города о недолгом правлении папы Феликса IV (526–530), нельзя не остановиться на одной замечательной церкви, — первой, которая была выстроена у границ римского Форума на Via Sacra. Это — церковь Св. Косьмы и Дамиана, арабских врачей и близнецов, погибших мученической смертью при Диоклетиане. Феликс IV воздвиг эту церковь на Via Sacra, неподалеку от Forum Pacis, рядом с храмом города Рима. Притвором этой церкви служит ротонда, имеющая, несомненно, древнее происхождение; точно так же принадлежит древнему времени и то здание, в которое ведет эта ротонда и которое представляет базилику с одним кораблем. Ввиду этого предполагалось, что именно здесь находился храм города Рима, или Ромула, или близнецов Ромула и Рема, и в подтверждение этого предположения приводилось даже одно указание из Пруденция, которое, однако, относится к двойному храму Адриана в честь Венеры и Рима. Новейшие исследования приводят к предположению, что эта ротонда была Templum Romuli, воздвигнутый цезарю Ромулу его отцом, Максентием, неподалеку от его большой базилики. Церковь, построенная Феликсом IV, состояла из трех древних здании; из них одно, именно последнее, нынешняя ризница, называлось Templum Urbis Romae, так как на стене этого здания была укреплена мраморная доска с планом города, относящаяся ко времени Септимия Севера. По видимому, здесь находился архив городской префектуры, в котором хранились цензовая запись и планы города. Как бы то ни было, базилика Феликса IV представляет первую церковь в Риме, которая была устроена в древнем уцелевшем здании. Она стоит на Via Sacra, в одном из самых замечательных мест города, — там, где находился знаменитый храм мира Веспасиана, — и окружена величественными развалинами древнего форума. Стоящие у входа порфировые колонны, затем колонны древнего портика и древние же бронзовые двери точно воспроизводят чарующий образ минувших времен.

Созданная Феликсом IV церковь замечательна потому, что она отступает от общего характера базилик. Строитель расположил церковь совершенно несимметрично, оставив языческие здания в том виде, какой они имели раньше; ротонда была обращена в притвор и перед ней был сооружен портик с колоннадой; из ротонды был сделан ход в древнее здание, представляющее залу (Templum Urbis Romae), выстланную мрамором; здесь устроена абсида; дальше следует проход к третьему зданию, вернее, к задней части залы (aula). Триумфальная арка и ниши украшены мозаиками, одними из самых замечательных в Риме, как по своему характеру, так и по времени, к которому они относятся. Триумфальная арка украшена изображениями, еще античного стиля, видений из Апокалипсиса. От этих изображений живопись часто заимствовала свои мотивы: Христос в виде агнца покоится на пышном троне, и перед ним лежит книга с семью печатями; по сторонам стоят семь светильников в виде стройных канделябров не вполне, однако, выдержанного стиля; два крылатых ангела поразительно грациозного вида и два евангелиста с присущими им атрибутами замыкают дугу с каждой стороны. Книзу от этой мозаики по приказанию Феликса были изображены 24 старейших праотцев, подносящих Христу венцы.

Большая картина, украшающая трибуну, особенно замечательна. На золотом фоне изображены превышающие рост человека фигуры в прекрасном облачении; стиль суровый. Колоссальная центральная фигура Христа — одно из превосходнейших изображений Его в Риме: Христос с бородой, в длинных локонах, окруженный сиянием, имеет царственный вид и полон силы; золотисто-желтое одеяние, перекинутое через руку, ниспадает величественными складками; в левой руке Христос держит рукописный свиток, правой благословляет. Первоначально было еще изображение руки, державшей венец над головой Христа и обозначавшей творящую силу Бога, который в то время обыкновенно изображался только таким символом, а не в образе старца. Справа и слева от Христа стоят Косьма и Дамиан, которых ведут к Искупителю Петр и Павел; последние изображены значительно больше первых. Лики святителей, в особенности того, который стоит справа, энергичны, серьезны, таинственны, с большими выразительными глазами, полны благоговейного трепета, вызванного в святителях приближением ко Христу, и проникнуты таким религиозным пылом, что по этим ликам можно судить о той власти которую церковь имела некогда над миром. В фигурах святителей очень живо выражено их неудержимое стремление ко Христу, смешанное с душевным трепетом; в общем получается впечатление непобедимых борцов во имя Христа. В сильных фигурах святителей видны энергические черты варварства, и кажется, что это эпические мужи кровавых геройских времен Одоакра, Дитриха из Берна и византийца Велизария. Никакой другой мозаики, которая принадлежала бы также к этому мощному, историческому стилю, не существует в Риме. В этой мозаике уже не вид. но грации античного искусства; точно так же в ней нет византийской прелести, которую можно видеть в знаменитых мозаиках Равенны времен Юстиниана. Как бы то ни было, описанная картина имеет самостоятельное римское происхождение; это — оригинальное создание VI века. С той поры мозаичное искусство в Риме было в упадке в течение многих веков.

На описанной выше картине видны, кроме того, еще изображения Феликса IV (это изображение вполне возобновлено) и св. воина Феодора. Феликс одет в верхнее золотисто-желтое облачение, нижнее голубое и епитрахиль; он подносит Христу изображение построенной им церкви — здания с притвором, но без колокольни. Ни одна из всех фигур, кроме фигуры Христа, не окружена сиянием; отсюда следует заключить, что в начале VI века не было еще в обычае на изображениях святителей окружать их головы сиянием в виде круга.

Стоящие по обеим сторонам две таинственные пальмы склоняют свои стройные ветви на головы изображенных на картине фигур; на одной ветви, справа от Христа, сидит сказочная птица феникс, и на ее голове сверкает звезда: прекрасное изображение бессмертия и один из лучших символов в искусстве; христиане заимствовали его у язычников, так как феникс со звездой изображался на монетах уже со времени Адриана. Затем, внизу, изображена река Иордан и еще ниже 12 ягнят, представляющих 12 апостолов, направляющихся из Иерусалима и Вифлеема к Христу, который здесь представлен опять в виде агнца, но уже стоящего на пышно убранном престоле; у агнца вокруг головы сияние. Сделанная большими буквами надпись и вызолоченные мозаичные арабески красиво окаймляют все это живописное украшение трибуны.

И вот эта-то церковь на Via Sacra создана была для прославления двух арабов с дальнего Востока, удостоенных таким образом той почести, которая до сих пор оказывалась исключительно только римским мученикам. Как мы видели, почитание первоначально распространялось только на местных святителей; но затем к римским святителям стали причисляться и те, которые принадлежали провинциям империи. Начало универсальности, на которую притязала римская церковь, сказалось и в этом причислении восточных святителей к тем, которым поклонялся город. Только возникшие позднее враждебные отношения между Римом и Византией и, наконец, отделение первого от последней положили пределы почитанию греческих святителей в Риме. Мотивы, которые могли побудить Феликса IV отличить двух восточных святителей, заслуживают некоторого внимания и обсуждения. Думал ли папа достигнуть этим путем сближения с Византией, видя в ней оплот против готов? Или это было дипломатическим актом, свидетельствовавшим о преданности тому ортодоксальному императору, с которым в то время римская церковь жила в дружеском единении? Братья-близнецы, одна молитва которых была действеннее лекарств и которые некогда спасли императора Карина от смертельной болезни, славились тогда как чудотворцы. Возможно также, что римляне находились в то время под страхом приближавшейся чумы; мозаичная надпись вполне ясно называет обоих мучеников «целителями, ниспосылающими народу спасение». Для церкви их имени было выбрано это место на форуме потому, что здесь уже в древности имели обыкновение собираться врачи. Знаменитый Гален жил, как предполагают, также здесь. При Юстиниане оба врача-чудотворца. как новые эскулапы, почитались в Кире на Евфрате и погребены там; им были воздвигнуты церкви также в Памфилии и Византии. Восток, родина чумы, дал много святых исцелителей. Это — Кир, Иоанн, Пантелеймон, Ермолай, Сампсон, Диомед, Фотий и другие, исцелявшие и воскрешавшие животных и людей, были взяты на небо, как Эмпедокл, живыми.

Бонифаций II, папа, 530 г. — Раскол между ним и Диоскором. — Иоанн II. — Осуждение сенатом Симонии. — Воспитание и смерть Аталариха. — Теодат делается соправителем. — Судьба королевы Амалазунты. — Планы и замыслы Юстиниана. — Прекращение западного консульства в 535 г.

Желая еще при жизни обеспечить себе преемника, Феликс IV заручился согласием части духовенства и назначил таковым архидиакона Бонифация, но римский сенат восстал против подобного, еще неслыханного избрания папы и издал декрет, в силу которого каждый, пытавшийся избрать преемника папе при жизни последнего, наказывался изгнанием. Когда в сентябре 530 г. Феликс умер, возник раскол: приверженцы умершего избрали 22 сентября и посвятили в папы в латеранской базилике Бонифация, многочисленные же противники Феликса в это же самое время, в латеранской ауле, называвшейся basilica Julii, избрали папой грека Диоскора, весьма уважаемого человека. Первый избранник принадлежал к готской партии, второй — к византийской. По счастью для римской церкви, Диоскор умер 14 октября 530 г., и таким образом был положен конец расколу. Пресвитеры, принадлежавшие к противной партии, признали теперь над собой власть Бонифация и вместе с тем осудили Диоскора.

Честолюбивый Бонифаций II был первым папой германского происхождения. Его отец назывался Зигибольдом, и это имя не было новым в Риме, так как уже в 437 г. вместе с Аэцием был консулом некий Зигибольд. Новый папа принадлежал к древнему роду могущественных германцев, служивших Риму во время его упадка. Бонифаций с самых юных лет воспитывался церковью, был затем произведен в архидиаконы и стал доверенным лицом Феликса IV Возможно, что готский двор покровительствовал ему; в сенате же он, вероятно, не находил поддержки. Однако, по-видимому, он не оправдал ожиданий правительства Амалазунты. Пререкания при выборе папы и желание устранить всякое влияние арианских королей на этот выбор побудили Бонифация повторить то, что сделал его предшественник: на первом своем соборе он сам назначил себе преемника, диакона Вигилия. Акт, удостоверяющий избрание, был легкомысленно подписан членами собора и положен у гробницы св. Петра, но ни Амалазунта, ни сенат не могли согласиться на такое самовластие, которым, раз оно стало бы законом, в существе изменялась вся церковная иерархия, и на втором соборе Бонифаций принужден был торжественно отменить свой декрет.

Бонифаций умер в 532 г., и затем папой был избран римлянин Иоанн II Меркурий, сын Проекта, с холма Целия. Уже издавна установился обычай, что претенденты на римское епископство получали сан папы симонией, т. е. приобретали его за деньги. Претенденты эти подкупали денежными подарками самых влиятельных сенаторов и придворных чиновников, для покрытия же таких расходов не стеснялись продавать даже принадлежавшие церквям имения и утварь. В виду такого рода злоупотреблений сенат еще при Феликсе IV издал закон, которым запрещалось давать деньги за получение папского сана. Это постановление римского сената — последнее, известное нам, — было подтверждено королем Аталарихом после избрания Иоанна II. Аталарих приказал префекту города Сальвантию высечь этот запретительный декрет на мрамор ной доске и доску эту повесить перед притвором церкви Св. Петра. Уже один этот достопамятный декрет показывает, каким большим влиянием обычно пользовался сенат при выборе папы, а также и то, что в то время сенат имел даже возможность издавать законы, которым церковь должна была следовать в своих дисциплинарных делах. Таким образом сенат все еще сохранял очень большую власть; короли готов считались с ней, римские же епископы старались быть в добрых отношениях с сенатом, так как он руководил выборами пап, и даже решения соборов подлежали его суждению. Как представитель мирян или римского народа, эта высшая светская власть предъявляла свои права на решающий голос в делах церкви наряду с духовенством. В таких-то актах проявлялась еще мнимая жизнь великих римских установлений, когда-то господствовавших над миром, пока, наконец, и эта жизнь не угасла совсем.

Сам римский народ уже не обнаруживал признаков жизни. Он был далек от глаз правителя; по-прежнему провинции кормили Рим, но уже более скудно. Только иногда, с вздорожанием жизни, народ в страхе пробуждался от своей летаргии; тогда он мог нашуметь и дать повод заподозрить его в склонности к возмущению. Такой случай был, по-видимому, однажды в правлении Аталариха, так как папа Иоанн жалуется, что римлян подолгу держат в тюрьме из-за одного только подозрения.

В недолгом времени городу, однако, предстояло перейти из этого спокойного, но бесславного благополучия под владычеством готов к тяжким испытаниям войны. Одна из самых тяжелых по своим последствиям катастроф должна была постигнуть город, и затем его история была надолго окутана мраком. Но прежде чем изложить все это, мы должны вкратце проследить судьбу дома Теодориха, с которой была связана и судьба Рима.

Дом великого короля пал жертвой столкновения готского национального чувства с римской цивилизацией; Амалазунта тщетно пыталась быть посредницей постепенного слияния того и другого начала. Воспитывая своего юного сына Аталариха, она включила в его образование знакомство с свободными римскими искусствами, и это возбудило против нее подозрение готских воинов, по мнению которых, отчасти справедливому, римская культура исключала всякую мужественность и была враждебна господству их племени. Едва ли когда-либо могли иметь столько значения задачи воспитания, как по отношению к германскому отроку Аталариху. Готские герои вырвали юношу из рук педагогов, которые, как говорили готы, держат его в позорном стеснении, и предоставили его всему простору природы. Они хотели иметь королем не человека, знающего грамматику, а одного из тех героев, какими были предки Аталариха из рода Амалов. С душевной болью мать должна была уступить; это была экзальтированная женщина, которая жила мечтой обо всем римском и была уже глубоко чужда своему собственному народу; среди же последнего все больше приобретала силы партия, которая относилась враждебно к абсолютизму правления Теодориха и к его стремлению привить готам римскую культуру. Готская аристократия чувствовала презрение к правлению женщины, не составлявшему в римской и византийской истории необыкновенного явления, но противоречащему германским нравам и установлениям, и стремилась свергнуть Амалазунту. Последняя ввиду такой угрозы втайне решила искать спасения при византийском дворе. Но когда по приказанию Амалазунты были коварно убиты трое из самых опасных для нее готов, к ней вернулась бодрость: Амалазунта отказалась от предательского плана бежать на Восток, осталась в Равенне и продолжала править государством. Тем не менее она понимала неизбежную гибель царства готов в Италии, в которой северный и к тому же некатолический народ мог бы пустить корни только с величайшим трудом. Собственный сын Амалазунты под влиянием излишеств, которым он был предоставлен, стал немощен. Все это заставило Амалазунту снова вступить в переговоры с императором Юстинианом, и, как сообщает Прокопий, она имела в виду уступить ему Италию, против чего должно было возмутиться сердце каждого гота. В 534 г. Аталарих умер в Равенне на 18-м году своей жизни, и трон Теодориха остался без наследника; государство готов шло к неудержимому распаду. Благородный Кассиодор скоро понял, что вместе с готами падет и римский мир которому он хотел создать опору в лице сынов рода Амалов. Ученый римлянин был для Амалазунты и Аталариха по-прежнему верным министром и не нашел недостойным для себя делом написать историю готов, чтоб оправдать род Амалов и возвысить его в глазах латинян.

Когда со смертью сына положение Амалазунты стало очень трудным, она избрала соправителем своего двоюродного брата. Она предоставила ему титул короля, самое же власть удержала за собой. Сын сестры Теодориха Амалафриды, Теодат, был непримиримым врагом Амалазунты; тем не менее она надеялась, что отныне он станет ее другом и она таким образом обеспечит себе трон и жизнь и успокоит готов.

На Теодате с поразительной очевидностью сказалось влияние Италии, которому уже должны были подпадать готы. В Теодате не было никакой воинственности. Это был человек нерешительный и корыстный; он основательно знал древнюю литературу и чувствовал себя как дома в философии Платона. Жизнь при дворе Теодат сменил на жизнь на вилле в своих обширных поместьях в Тусции, и люди могли бы только завидовать его существованию под тенью олив, если б им не владела страсть к захвату все большего количества земель. Вся Этрурия проклинала алчность Теодата, и Амалазунте приходилось заставлять своего двоюродного брата возвращать захваченную чужую собственность, чего Теодат никогда не мог простить Амалазунте. Прибыв в Равенну, Теодат принял корону, которую ему предоставлено было носить на позорных условиях.

Но как только он вступил в обладание ею, он совершил свою месть над принцессой, которой был обязан этой короной. Поддерживаемый врагами Амалазунты, он заставил ее удалиться на остров на озере Больсена и потребовал, чтобы она написала своему другу, императору Юстиниану, письмо, в котором сообщила бы, что совершенно довольна своим положением. В то же время Теодат сам отправил в Византию двух римский сенаторов, Либерия и Опилия, которые должны были успокоить императора. Однако прежде чем эти послы вернулись назад, дочь Теодориха была уже убита. Горевшие желанием кровавой мести родственники трех убитых по приказанию Амалазунты готов проникли к ней, не без ведома Теодата, и задушили ее. Большинство готов молча одобрило такую незаслуженную участь несчастной женщины, замышлявшей предать Византии свой собственный народ и государство своего знаменитого отца. Смерть Амалазунты последовала в 535 г., как раз тогда, когда Велизарий уже разрушил трон вандалов в Африке и таким образом был свободен, чтоб приступить к давно задуманному завоеванию Италии. Византийская империя вновь вернула себе силы, и Юстиниан решил снова соединить восточные и западные земли империи. Для этого надо было уничтожить германских пришельцев, сокрушить власть вандалов и готов и передать управление западных провинций наместникам, подчиненным ему самому. Для выполнения этого плана судьба даровала Юстиниану одного из самых великих полководцев. Легкость, с которой Велизарий разбил африканских вандалов, обещала такую же успешную побед над готами в Италии, где латинский народ и католическая церковь относились к грекам как к своим избавителям от ига варваров.

Получив известие, что Амалазунта убита, Юстиниан притворился негодующим, но втайне был рад такому благоприятному стечению обстоятельств, так как это открывало ему путь в Италию. Еще ведя переговоры с Теодатом через своего посла Петра, который должен был добиться уступки грекам некогда принадлежавшего вандалам Лилибеума на о. Сицилии и еще некоторых других выгод, Юстиниан возложил главное начальство над войском в Далматии на генерала Манда и велел ему здесь напасть на готов, а Велизарию приказал идти с флотом, чтобы завладеть Сицилией. Этот остров попал под власть греков уже в конце 535 г., когда Велизарий был единственным консулом. Год этот замечателен также и для Рима. С той именно поры вплоть до совершенного прекращения консульства частных лиц (541 г.) в фастах уже не отмечено ни одного западного консула. Последним консулом Рима, в 534 г., был Деций Феодор Павлин младший, сын Венантия, из рода Дециев, который только тем и известен, что им закончился длинный ряд римских консулов. Со времени Константина было в обычае назначать ежегодно одного консула для старого Рима и другого для нового Рима. Пока готские короли владели Римом, они сами назначали западного консула, который затем, по-видимому, утверждался императором. С 534 г. был уже один только консул на Востоке, а в 541 г., после консульства Флавия Василия младшего, император Юстиниан совсем упразднил консульство, так как, по сообщению Прокопия, он не пожелал больше производить обычную раздачу денег. При вступлении консула в должность раздавалось бедным и на зрелища более 2000 фунтов золота, и большую часть этой суммы оплачивал император. Таким образом, навсегда покончило свое существование это знаменитое установление, столько столетий бывшее властью для мира и мерой для времени. После этого, когда в 566 г. титул консула был принят императором Юстинианом, обозначение консульства уже совпадало со вступлением на трон императоров.

Переговоры Теодата с Византией. — Письмо сената к Юстиниану. — Волнения в Риме. — Римляне отказываются впустить готские войска. — Папа Агапит принимает на себя посольство в Византию. — Смерть Агапита. — Мирные переговоры прекращаются

Когда Теодат узнал о падении Сицилии, он утратил всякую бодрость и согласился на все те позорные условия, которые были поставлены ему Петром от имени императора: уступить Сицилию, уплачивать ежегодно дань в 300 фунтов золота и высылать каждый раз, когда явится в том надобность, вспомогательное войско готов в 3000 человек. Отныне король Италии не мог назначать ни сенаторов, ни патрициев без разрешения императора; точно так же король лишался права наказывать лишением жизни или имущества священников и сенаторов; при играх в цирке народ должен был приветствовать кликами сначала Юстиниана и уже затем Теодата. если последнему воздвигалась статуя, то справа от нее должна была быть поставлена и почетная статуя императору. Заключив этот договор, Петр поспешил в Византию; в Альбануме он, однако, был настигнут изнемогавшими от усталости гонцами короля, которые вернули его назад. «Если император, — спросил в страхе король, — отвергнет мир, что ж будет тогда?» «Тогда, достойный муж, — ответил хитрый посол, — тебе придется вести войну, но, — продолжал он с улыбкой, — ученику Платона не подобает проливать кровь народа; императору же надлежит охранять свои права над Италией». На этот раз Теодат заключил еще гораздо более позорный договор, по которому он обязывался уступить Юстиниану королевство готов и римлян за ежегодную пенсию в 1200 фунтов золота. Объятый страхом,

Теодат уже ничего не мог соображать и взял с Петра клятву в том, что он скажет императору о втором договоре только в том случае, если император отвергнет первый договор.

Вместе с Петром в Византию отправился в качестве посла пресвитер Рустик; сенат также обратился к Юстиниану с посланием, в котором просил о мире. В этом послании, написанном Кассиодором и в высокой степени ценном, как одно из последних проявлении жизни сената, отцы города обращаются к императору от лица Вечного Рима: «Если наша собственная просьба недостаточна, то внемли нашему родному городу, который умоляет тебя такими словами: если я когда-либо был дорог тебе, полюби, о благочестивейший из государей, моих заступников. Те, кто владеет мной, должны жить в согласии с тобой, чтобы со мной не произошло того, что не соответствует твоим желаниям. Ты не можешь быть виновником моей жестокой гибели, так как ты всегда давал мне жизнь и радость. Взгляни: под защитой дарованного тобой мира я удвоил число своих детей; блеск моих граждан озаряет меня; если ты допустишь, чтоб меня постигло страдание, будешь ли ты тогда заслуживать имени благочестивого? Что другое можешь ты сделать для меня, когда моя (католическая) религия так процветает, а она есть и твоя религия? Мой сенат непрестанно обогащается и почестями, и имениями, и ты не должен раздором разрушать то, что тебе самому надлежит охранять оружием. У меня было много королей, но не было ни одного, который был бы столько просвещен в науках; было много мудрых, но ни одного, кто был бы ученее и благочестивее. Я люблю Амала, которого я вскормил своей грудью; он храбр, просвещен моим воспитанием, дорог римлянам своим умом, уважаем варварами за доблесть. Соединись с ним в своих желаниях и решениях, чтобы с ростом моего благополучия возросла и твоя слава. Нет, не ищи меня теми путями, которыми ты не можешь найти меня. Я принадлежу тебе своей любовью и не допускаю, чтобы кто-нибудь мог разрывать меня на части. Если ты нашел Ливию достойной того, чтоб вернуть ей свободу, то было бы жестоко, если б я утратил эту свободу, которой я всегда обладал. Славный победитель, повелевай влечениями твоего гнева; общий голос моления сильнее чувства огорчения, вызванного в твоем сердце чьей-нибудь неблагодарностью. Так говорит и молит Рим устами своих сенаторов. И если всего этого мало, то внемли святой молитве праведных апостолов Петра и Павла. Ты не можешь не признать их заслуг: они так часто оказались заступниками Рима перед врагами», В некоторых местах этого письма, написанного по приказанию Теодата, проглядывают угрозы последнего по отношению к сенату, хотя король, по примеру Аталариха, присягал в верности. Один из историков того времени не без основания сообщает, что король грозил сенаторам лишить жизни их, их жен и детей, если сенат своим влиянием не заставит императора отказаться от завоевания Италии. Письма Кассиодора ясно показывают, что с началом правления Теодата глубокое волнение овладело сенатом и народом. Чтение этих писем убеждает в том, что готов и римлян разделяла друг от друга целая бездна. О тайных переговорах Юстиниана с римлянами нам неизвестно; но сам Рим был охвачен тревожным предчувствием катастрофы. Предполагали, что король хочет истребить сенаторов, так как он потребовал, чтоб сенат явился в Равенну. На улицах народ собирался толпами, в которых шли разговоры о том, что король хочет разрушить город и перебить граждан и что готское войско уже идет на Рим.

Как бы то ни было, король приказал занять город отрядом войск, чтобы в случае возмущения не потерять власть и оберечь город от внезапного вторжения греков с моря. Из рескриптов Теодата к сенату и народу видно, что такое распоряжение короля вызвало живой протест среди римлян, который и был заявлен королю через избранных для этой цели епископов. Отсюда следует заключить, что уже со времени Теодориха по праву, установленному законом, Рим не мог быть занят чужестранными или готскими войсками. За это право город упорно стоял и позднее, в Средние века когда германские императоры располагали свои войска вне города, лагерем на поле Нерона. Узнав, что римский народ воспротивился его распоряжению и отказался впустить в город готский гарнизон, Теодат стал успокаивать римлян: он написал им письма, в которых старался «отогнать всякую тень страха и устранить нелепое возмущение». «Вы должны, — так писал король, — оказывать сопротивление вашим врагам, а не вашим защитникам, и призывать к себе вспомогательное войско, а не гнать его. Разве лица готов вам не знакомы, что в ужасе отворачиваетесь от них? Отчего боитесь вы тех, кого до сих пор считали себе близкими? Они покинули свои семьи, чтоб поспешить к вам, и думали только о вашей безопасности. И что сталось бы с добрым именем властителя, если бы мы допустили (да не случится этого), чтобы вы погибли? Так не придумывайте себе того, чего мы и в мыслях не имеем».

Одновременно Теодат отправил и к сенату успокоительное послание. Раньше он уже до некоторой степени успокоил сенат тем, что приказал явиться в Равенну только некоторым сенаторам, которые должны были послужить ему, конечно, не столько советниками, сколько заложниками. В своем послании к сенату король говорит, что у готов нет никаких других целей, как только защищать Рим — город, которому нет равного в мире, — что с этой защитой не связано никакое обременение, так как войско, назначенное для занятия Рима, будет продовольствовать само себя; и вместе с тем король делал уступку, объявляя, что войска расположатся лагерем вне города, в Кампанье.

Несогласия между готами и римлянами возникли уже тогда, когда король еще вел переговоры с Юстинианом, а Велизарий уже шел на парусах из Сицилии. Занятие Рима войсками могло произойти позднее и, как мы увидим, по приказанию Витигеса.

Посредником для заключения мира вынужден был отправиться в Византию папа. То был римлянин Агапит I, наследовавший Иоанну и занявший престол Петра в июне 535 г. по воле Теодата. С большой неохотой подчинился Агапит приказанию короля отправиться в Византию. Объяснив, что у него нет денег, чтоб покрыть расходы по путешествию, Агапит заложил ценные сосуды св. Петра чиновникам королевского казначейства. По прибытии в Византию Агапит, как очень наивно повествует о том книга пап, вступил прежде всего в споры с Юстинианом о религиозных вопросах, возложенное же на него королем поручение исполнил, по-видимому, в неблагоприятном для готов смысле. Постигшая в Византии 22 апреля 536 г. смерть спасла Агапита от участи Иоанна I.

Между тем Юстиниан принял послов Петра и Рустика. Статьи первого договора были отвергнуты, принят же был второй договор, лишавший недостойного гота Италии и короны. Известить Теодата о своем согласии на этот договор Юстиниан послал Петра и Афанасия. Когда послы прибыли к королю в Равенну, они были изумлены презрением, с каким король принял их. Весть о небольшом успехе готского оружия в Далматии быстро изменила направление мыслей бесхарактерного короля; он заключил послов в тюрьму и решился вести войну.

Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 307; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!