Что делать в условиях таких вопиющих противоречий? Официальная власть предпочла молчать и делать вид, что все нормально. 23 страница
– Что ни говори, в душе есть сила, которая не от неё самой исходит. Лишь дух христианства может сообщить ей эту силу... В первую минуту утраты, независимо от возраста, в котором она настигает нас, испытываешь совсем особое чувство покинутости и беспомощности. Ощущаешь себя постаревшим на двадцать лет, ибо сознаешь, что на целое поколение приблизился к роковому пределу... Это была натура лучшая из лучших – душа, благословленная небом. Кадет, не уловивший того, что старик вещает уже о своём недавно почившем отце, представлял самого себя рядом с телом умершей в каком-то романтическом гроте прекрасной и нежной подруги, и, хотя подруги у него никакой не было, на душе его стало так печально, что он вдруг заплакал. – Как тебя зовут? – спросил его абсолютно удовлетворённый произведённым эффектом Тютчев. – Коля, – ответил кадет, вытирая ладошкой глаза. – Мне нужна твоя помощь, Коля. На следующий день ровно в полдень группа воспитанников Морского корпуса решительно, как на штурм, вошла во двор Смольного института. Шаг они чеканили с такой яростью, что унтер-офицер интендантской службы, которого отрядили для общего присмотра и соблюдения чина, начал беспокоиться за сохранность выданных всем по случаю новеньких сапог. Грохот мгновенно долетел до распахнутых в долгом и трепетном ожидании окон второго этажа, и все находившиеся в большой зале смолянки повисли на подоконнике. Две классные дамы попытались воззвать к их чувству приличия, однако чувство это, по всей видимости, улетучилось в сей момент в неизвестном никому здесь направлении. Девицы наваливались на подоконник, толкались, подпрыгивали и по какой-то причине были не в силах сообразить, что окон в зале числом значительно больше, чем одно. Княжне Долицыной в сутолоке прищемили ладонь, и она от этого сделалась даже счастливей. Обожание, которому истово предавались девушки в Смольном, начиная со времён императрицы Екатерины, утратило, наконец, эфемерные выдуманные черты и обрело черты реально и даже пребольно ущемлённой ладони. Начала совместной репетиции более восхитительного нельзя было и придумать. По иронии, присущей вселенной в отношении почти ко всякому жаркому устремлению человека, добровольно оставшаяся на нелюбимое всеми дежурство в кухне Катя Ельчанинова стояла у окна в первом этаже совершенно одна, ни с кем не толкалась, ни из-за какого плеча не выглядывала, а просто и прямо смотрела на подходящих к Смольному кадетов. Те, в свою очередь, не видели никого от распиравшей их важности и желания поразить нежных зрителей флотской удалью, каковой имелось в них по молодости лет преизрядное пока ещё количество. Один только шедший в хвосте колонны Коля Бошняк все замечал и везде посматривал. Он хоть и не был чужд молодецких повадок, надеваемых на себя всяким кадетом, а уж тем более гардемарином, стоило любому из них выйти за ворота корпуса, однако данное коллежскому советнику обещание требовало от него сейчас иной собранности, поэтому на изображение удали внутренних сил у него уже не оставалось. Увидев одинокую фигуру в окне первого этажа, он тотчас решил, что это и есть нужный ему адресат, поскольку от девушки – то ли по причине особенно упавшего на неё солнца, то ли из-за переполнявшего самого Колю восторга – исходило заметное и не объяснимое ничем иным, кроме как тем, что это она и есть, радостное сияние. Тем не менее на репетиции Коля её не обнаружил. Милой очаровательной блондинки с сияющими волосами не было среди воспитанниц института, выстроенных попарно с кадетами. Милейшая Анна Дмитриевна горячо пыталась убедить начальницу Смольного в том, что пары должны стоять клином, устремляющимся своей вершиной к царской семье, а вовсе не двумя колоннами вдоль стен, как обычно, в то время как Коля озадаченно вертел головой, отчаиваясь уже найти необходимую ему девушку. Коллежский советник настрого запретил ему передавать конверт через третьих лиц. Любая корреспонденция смолянок – как доставленная по почте, так и переданная классным дамам – непременно досматривалась, поэтому Тютчев настоятельно требовал передачи послания из рук в руки. Он объяснил Коле, что девушка желает сделать на приеме сюрприз великому князю и его матушке, а в случае досмотра и преждевременного прочтения сюрприза уж никакого не будет. Затянувшийся спор между милейшей Анной Дмитриевной и начальницей института разрешился в итоге в пользу последней, и пары были наконец установлены ровными колоннами вдоль стен. Девушки старшего класса, сменившие повседневные зеленые платья на бальные белые, напоминали две гирлянды нежных цветов. Колю поставили рядом с плотной барышней, лицо у которой настолько покрывали белила, что даже брови и губы её отливали смертною белизной. Барышня отчего-то была Колею недовольна и всячески старалась показать ему своё небрежение. Судя по тому, с каким пылом она посматривала в сторону высокого и статного кадета Берга, стоявшего в паре с худосочной зеленоглазой девицей, становилось понятным, что она считала подобную расстановку несправедливостью, зеленоглазую девицу – выскочкой, и, разумеется, предпочла бы иметь рядом с собой Берга, а не задумчивого и крайне не- внимательного к переходам Колю. Во время репетиции этих переходов он то и дело ошибался, подавал ей не ту руку, плохо следил за её движениями, а когда она опускалась в глубоком придворном реверансе, не всегда успевал выйти вовремя на поклон. Кланялся он от этой своей невнимательности то стене, то соседней девице, которая, кстати сказать, по миловидной внешности гораздо более заслуживала поклона, чем его белёная и уже страшно сердитая визави, а однажды умудрился поклониться швейцару, стоявшему у двери. Мысли его были заняты лишь одним – как улизнуть отсюда и найти ту самую девушку. Со стороны же казалось, что он нарочно не слушает счета шагов, громко ведомого одной из классных дам, и в конце концов это привело к натуральному конфузу. Спутница его остановилась, не завершив репетируемый поворот, и громко, отчетливо сказала: – Просто болван какой-то. – Я не болван, – попробовал защититься Коля, но это было уже не нужно. – Княжне Утятиной настоящий партнёр достался, – запальчиво продолжала Колина визави, указывая гневным и тоже белёным пальчиком в сторону кадета Берга. – А мне – какое-то чучело. На этот раз Коля уже не стал возражать, соглашаясь быть чучелом, тогда как милейшая Анна Дмитриевна устремилась в их сторону, расталкивая смешавшихся кадетов и воспитанниц института. – Княжна Долицына! – воззвала она. – Немедленно вернитесь в позицию! – Не вернусь, – ответила гордая смолянка и отошла от Коли с такой стремительностью, как будто боялась заразиться от него чем-нибудь. Несколько девушек тотчас окружили её, составляя ей как бы свиту, остальные в растерянности сбились в стайки, а кадеты беспомощно смотрели друг на друга и на интенданта, прибывшего с ними сюда. Порядок в зале был окончательно разрушен, и Коля внезапно понял, что лучшего момента для исполнения замысла судьба может ему уже не подарить. Незаметно пройдя за спинами своих товарищей, увлечённых ссорой двух княжон и попытками классных дам восстановить мир, он открыл дверь, не охраняемую боле швейцаром, и оказался в просторном коридоре. И в ту и в другую сторону коридор был пуст. Все остальные воспитанницы сидели в своих классных комнатах на занятиях. Вспомнив, что видел сияющую девушку в окне первого этажа, Коля направился к лестнице. Чем ближе он к ней подходил, тем сильнее подхватывало его необъяснимое ощущение. Ему нравилось все в этом большом пустом коридоре – стены, двери, тишина в классных комнатах. Даже гулкий отзвук его собственных шагов таинственно говорил ему о грядущем счастье. Выйдя на лестницу, он увидел поднимающуюся ему навстречу ту самую девушку. Мир вокруг сделался до такой степени странным, что Коля вежливо кивнул и зачем-то прошёл мимо. Девушка в зеленом платье с небольшим интересом посмотрела на него, кивнула в ответ и скрылась в коридоре. Коля на секунду замер, а затем побежал по лестнице вверх. Ступеней теперь оказалось неизмеримо больше. Их кто-то явно добавил, пока он в растерянности соображал, как поступить. – Простите! – выпалил он, догоняя девушку. – Я должен передать вам одну вещь! – Мне? – она остановилась и рассматривала его с таким ровным спокойствием, словно кадеты из Морского корпуса бегали за нею по Смольному каждый день. – Ну, то есть не вещь... – Коля замялся, потом сообразил, что нужно делать, и выхватил из кармана конверт. – Вот! Это вам. Девушка взглянула на имя адресата, чуть размытое из-за того, что у Коли от нервов вспотели руки, и покачала головой. – Это Лене Денисьевой. – А вы разве... – Нет. Я – Екатерина Ивановна Ельчанинова. – Екатерина Ивановна? – совсем потерявшись, протянул Коля. – Да. А вас как зовут? – Коля... – начал было он, но тут же спохватился. – Кадет Николай Бошняк!.. Константинович. Девушка наконец улыбнулась, и мир от её выразительных голубых глаз обрёл равновесие. – Очень приятно. Если хотите, я могу передать ваш конверт. Коля безотчетно протянул ей послание коллежского советника, однако тотчас отдернул руку. Поняв свою грубость, он опять сбился, забормотал что-то невразумительное, поэтому Кате пришлось его остановить. – Я поняла. Вы должны вручить лично. Боюсь, что сейчас её в Смольном нет. Она теперь живёт отдельно и приходит не на все занятия. Придётся вам подождать. – А сколько? – он с тоской посмотрел на дверь большой залы, понимая, что его там вот-вот должны хватиться. – Этого я не могу вам сказать. Нужно смотреть расписание «серого» класса. Она ходит, по-моему, на французский, геральдику и архитектуру. Разговор их неожиданно прервался громким стуком двери, ведущей в бальную залу. Коля испуганно обернулся, ожидая увидеть своего командира, но грохот устроил вовсе не разгневанный интендант, потерявший своего подопечного, а маленькая княжна Утятина. Хлопнув дверью, она бросилась по коридору, промчалась между отпрянувшими в стороны Колей и Катей, после чего в слезах скрылась за поворотом, бормоча и повторяя на разные лады все одно и то же: – Поганая душечка! Бессовестная! Катя покачала головой и сделала своё предположение: – Должно быть, снова княжна Долицына что-то у неё отняла. – По всей видимости – Берга, – сказал Коля. – Берга? А что это такое? – большие голубые глаза ровно смотрели на Колю, и, к его удивлению и даже растерянности, в них не было и тени того смущения, от которого сейчас так страдал он сам. Его собеседница оставалась естественной во все время их разговора. Её ничто не удивляло, не стесняло, не беспокоило. Любой поворот, любое событие она принимала как должное, словно знала, что это произойдёт, и загодя была готова к тому, что это произойдёт – именно здесь, именно сейчас, именно в такой форме. Колю все больше подавляла эта живая магия и какое-то природное величие в пятнадцатилетней девочке, поскольку в себе он ничего подобного не ощущал. – Что это – берга? – переспросила она. – Не «берга», а Берг... Это кадет. Мой товарищ... Ну, то есть мы не совсем товарищи, потому что он... Вернее, потому что я... – Вы с ним не дружите, – помогла ему Катя. – Нет, я просто ему завидую, – неожиданно для себя самого признался Коля. Удивляясь тому, что он это сказал, Коля одновременно чувствовал, что не мог не сказать этого и что не сказать этого именно перед странной девушкой в зеленом платье по какой-то причине было просто нельзя. – Стало быть, вы завидуете? – переспросила она. – Да. – Хорошо, – сказала Катя, повернулась и пошла прочь. Коле нестерпимо захотелось остановить её и узнать, почему было хорошо то, что он завидовал Бергу, но в этот момент он услышал громкий счёт классной дамы, долетевший оттуда, где шла репетиция, увидел конверт у себя в руке, опомнился и поспешил за девушкой. – Постойте! – в полном отчаянии окликнул он её. – Да? – обернулась Катя. – Не могли бы вы... Мне нужна ваша помощь! – В чем? – она все так же спокойно смотрела на него. – Там теперь, понимаете... На репетиции... Снова у всех есть пара... – Я не понимаю. – Эта девушка убежала, – он махнул рукой в ту сторону, где скрылась княжна Утятина. – И значит, лишних там никого нет. Они не сразу заметят, что меня не хватает. Теперь есть немножечко времени. – На что? – Передать вот это, – Коля указал на конверт. – Но я ведь уже сказала вам – Лены Денисьевой сейчас в институте нет. – А я подожду её. Вы только спрячьте меня куда-нибудь, чтобы я глаза никому не мозолил. – Куда же я спрячу вас? Вы ведь не вещь. – Ну, не прячьте! Просто укажите местечко, а я там тихонько посижу. А когда она придёт, вы меня позовёте. Колю хватились только на построении во дворе. Кадеты встали в колонну по трое, чтобы покинуть Смольный, но в одном ряду оказалось всего два человека. Проведя перекличку, унтер-офицер выяснил – кто у него пропал. – Стихоплёт проклятый! – выругался он и отправился на поиски Бошняка. Вдвоём с милейшей Анной Дмитриевной он прошёл по всем коридорам, заглядывая в опустевшие уже классные комнаты, побывал в столовой и даже на кухне, проверил кладовые помещения, осмотрел дворницкую – Коли нигде не было. – А что если ваш мальчик решил сам вернуться в казарму? – высказала резонную в её глазах мысль милейшая Анна Дмитриевна, однако тут же была опровергнута. – Кадет без спросу по городу один не пойдёт, – отрезал унтер-офицер и задумчиво посмотрел на выглядывавших из дортуара крохотных воспитанниц самого младшего класса, который до реформы императрицы Марии Фёдоровны по цвету платьев носил название «кофейного». – А там у вас что? Мы туда еще не ходили. – И не пойдём, – даже бровью не повела милейшая инспектриса. – Там одни маленькие девочки, поэтому посторонним вход заказан. – А туда? – интендант указал на дверь, ведущую в дортуар старшего класса. – Туда уж тем более. – Ну, как знаете. Мне ведь не одному отвечать. Начальство у нас хоть и разное, однако ж по такому делу спрос наверняка общий будет. – Ваш мальчик уже ушёл, – твёрдо ответила милейшая Анна Дмитриевна. Через несколько минут в дортуар старшего класса заглянула Катя Ельчанинова. Обведя взглядом пустую комнату с двумя рядами кроватей, она склонилась и увидела лежавшего под одной из них Колю. – Вы зачем туда забрались? Коля шелохнулся и поднял голову. – Ушли? – Да, да, можете вылезать. – Я подумал – а вдруг они сюда зайдут, – он ящеркой скользнул вбок и встал рядом с кроватью. – Спасибо. – Не стоит благодарности. Только мне интересно – что вы теперь скажете своему командиру. – А, ерунда! – небрежно махнул рукой он, однако небрежность эта вышла у него самая неестественная. Коля знал, что ерундой тут и не пахло. Последствия ожидали его тяжелые, скорее всего, даже по-флотски болезненные, и тем не менее иначе поступить он не мог. Слово, данное коллежскому советнику, обязывало его дождаться Денисьеву, какие бы кары ни грозили ему. Отчаянно страшась того, что ожидало его по возвращении в Морской корпус, он все же действовал согласно своему простому пониманию чести. Впрочем, от своей нежданной помощницы правду о возможных последствиях он решил скрыть, поскольку боялся, как бы она не подумала, будто он рисуется перед ней, желая выглядеть благородным героем. С целью же отвлечь её от дальнейших расспросов он понёс всякую чепуху, потому что выглядеть глупо в её глазах он не боялся. Коля считал, что и без того она видит в нем одного только дурачка. – Мы, Бошняки, и не в таких переплетах бывали. Батюшка мой в детстве своём пажом был у императора Павла Петровича. И, между прочим, дежурил в Михайловском замке в ту самую ночь. – В какую ночь? Коля сделал глупейшее лицо из всех, на какие был способен. – В ту самую! – трагическим шепотом объявил он. – Никто до сих пор не знает, как он её пережил. Прямо рядом с опочивальней государя пост его находился. Можете себе представить?! – Нет, не могу. Послушайте, вам надо уходить отсюда. Служба для старших классов вот-вот закончится, и все придут в дортуар. Хотите, я вас в кладовке спрячу. Там, правда, темно, и крысы бывают. – Хочу, – с готовностью кивнул Коля. – Вы только дайте мне знать, когда она придёт. Ни на одном из посещаемых ею прежде занятий Лена Денисьева в тот день так и не появилась. Преподаватель геральдики заочно поставил ей дурную отметку за герб Корчак, эскиз которого она должна была сдать, а Коля напрасно просидел до самого вечера в кладовой комнате. Крысы поначалу тревожили его шуршанием то в одном, то в другом углу, но со временем он привык, и шуршание отчасти даже его развлекало. Несколько раз он ощущал, как что-то мимолетно касается его ног, энергично пинал темноту, отбрыкивался, неизбежно представляя крысу, ползущую вверх по сапогу и штанам, и опять затихал, чтобы не привлекать внимания. Через два или три часа после начала своего добровольного заточения он решил перейти в атаку. Крысы к тому моменту совсем осмелели, поэтому требовались уже решительные действия. Дождавшись, когда снаружи не слышно будет ни голосов, ни шагов, он резко бросался в ту сторону, где шуршало, топал изо всех сил в надежде раздавить сапогом что-нибудь живое и всякий раз радовался, что этого не произошло. В итоге крысы все же оставили его в покое, и следующие несколько часов Коля провёл пусть и скучно, зато в безопасности. Заслышав какие-нибудь шаги, он теперь оживлялся, торопливо приводил себя в порядок, принимал непринужденную, по его мнению, позу, а потом слушал, как эти шаги удаляются и вместе с ними удаляется всякая надежда проскользнуть в казарму до закрытия главных ворот. Катя пришла выпустить его уже ближе к ночи. – Вам лучше через дворницкую пройти, это соседняя дверь, и потом – сразу к Неве. В Монастырском переулке фонари, вас там заметят. Коля послушно проследовал за ней. – Не приходите сюда больше, – попросила его Катя, отпирая для него дверь на улицу. – Мне из-за вас пришлось украсть ключ. – Я не приду, – сказал он. – Только мне нужно все-таки конверт передать. – Но вы же хотели из рук в руки. – Теперь, видимо, не получится. Сможете выручить в последний раз? Катя вздохнула: – Я ведь с самого начала предлагала так поступить. – Вы умная, а я – болван. В темноте она не увидела его улыбки. – Хорошо, давайте его сюда, – Катя протянула руку, и он вложил в нее порядком уже потрёпанный конверт. – Спасибо. Вы – чудесная. Коля медлил на пороге. За спиной у него блестела в реке луна. – Уходите, пожалуйста. Мне надо дверь закрыть. Он снова расплылся в счастливой улыбке и шагнул за порог. – Только обязательно передайте. Это от поэта Фёдора Тютчева. Закрыв за ним дверь, Катя задумчиво стояла несколько минут посреди дворницкой, затем стала решительно искать что-то на полках, заваленных подсобным скарбом, нашла там железную лопатку и спички, чиркнула несколько раз и подожгла конверт. Глядя на огонь, танцующий на лопатке, она вспоминала лицо Даши Тютчевой в тот момент, когда та бросилась на Денисьеву; вспоминала опустевший взгляд Анны Дмитриевны и склоненную голову её племянницы; и только лица самого Тютчева Катя никак не могла вспомнить, словно у этого господина вовсе и не было лица. Коля тем временем почти бежал по ночному городу, сильно размахивая руками и прерывисто выдыхая стихи, которые успел заучить, не удержавшись и заглянув как-то совсем ненароком в конверт, пока лежал под кроватью. Люблю глаза твои, мой друг, С игрой их пламенно-чудесной, Когда их приподымешь вдруг И, словно молнией небесной, Окинешь бегло целый круг... Вторую часть этого стихотворения он запоминать не стал. Она показалась ему неприличной и оскорбительной. Он если и понимал что-то про «угрюмый, тусклый огнь желанья», то это не было связано и никаким образом не могло быть связано с Катей, которая плыла сейчас рядом с ним над мостовой, а он все повторял и повторял строчки о ее глазах и был совершенно не в силах остановиться. Стихи по кругу Дмитрий ЛАРИОНОВ Angelus И столько радости, что странно дальше жить: на синем атласе всех облак падежи прочь от склонения бегут. И от числа. …Одна вселенная за луч тебя сочла. Оборот скорбно вращаться в песенном мире сладостно пить да пороть чепуху но угостившись похлебкой пчелиной
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 204; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!