ФЕДЕРАЛЬНАЯ СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
УПРАВЛЕНИЕ по Санкт‑Петербургу и Ленинградской области
«13» декабря 1997 г.
г. Санкт‑Петербург
Генеральному директору ЗАО «СибАл Интерпрайз»
Г‑НУ ШВЕДОВУ Ю. В.
Уважаемый ЮРИЙ ВАЛЕРЬЕВИЧ!
Управление ФСБ по Петербургу и Ленинградской области обращается к Вам с просьбой оказать спонсорскую помощь в связи с празднованием 80‑летия со дня образования ВЧК. Зная о Вашем неоднократном внимании к работе сотрудников, организации их профессиональной деятельности и досуга, руководство Управления просит Вас посодействовать в материальном поощрении особо отличившихся оперативников. Премии и ценные подарки планируется вручить на торжественном вечере, посвященном 80‑летию ВЧК, на котором Вы традиционно будете присутствовать среди почетных гостей Управления.
С уважением
заместитель начальника УФСБ РФ по Санкт‑Петербургу и Ленинградской области полковник
МЕРКУЛОВ Л. П.
Мероприятие по прослушиванию помещения, так называемая «единица»:
РАЗОСЛАТЬ:
Ивернов О. Г.
Миронов Б. Е.
СЕКРЕТНО
п. 22 пр. МВД
№ 700 дсп – 1997 г.
экз. един.
СВОДКА № 1 Рег.№ 1984
По объекту 78/9‑М0339‑97 за 14.07.1997
Количество листов: 2
*** 949 ***
17:29 В помещении работает вентилятор, поэтому некоторые слова разобрать не представляется возможным. Объект «ШВ» напевает – «…нам разведка доложила точно…»
17:34 «ШВ» звонит по телефону.
|
|
|
«Ольга Михайловна, вы бумагу с четвертого дома читали?.. Ну, что делать!.. Знаете что, финансовый мой гений, вопросы политического плана решаю я, да и другие вопросы, надеюсь, тоже! Я недавно чай с водкой пил с одним подполковником… он мне еще в восьмидесятых хвоста крутил… так вот он пошутил: бороться за высокое звание подследственного внутренней тюрьмы УФСБ начинают загодя… Смешно?.. Мне
не очень!.. Прошлое не изменишь… И я плачу за него!.. Что? Обеспечить ценными подарками особо отличившихся оперативников! Лучше я у них в президиуме сидеть буду! А как ГубЧека в пять утра за мной придет, так я не сука – молчать не буду!» смеется
Начальник
мн 1984 с.
отпечатано
в единственном экземпляре
без черновика
без дискеты
рабочий файл уничтожен
исполнил
печатал
15.07.1997.
Тульский вернулся в свой кабинет, снова закинул ноги на стол, закурил и подумал о том, что пора позвонить Светлане – при мысли о ней и о предстоящем вечере он почувствовал где‑то в нижней части живота сладкую истому…
…Светлана Барышникова работала в ленинградской газете «Смена» и параллельно успевала еще вести собственную передачу на ленинградском радио. Она обладала кипучей энергией, хорошо подвешенным языком, обалденными ямочками на щеках и трогательным, почти детским голосом – все это плюс, как правило, хорошее улыбчивое настроение позволяло ей быстро сходиться с людьми и узнавать разные интересные новости. Авантюрность характера и солнечная беззаботность (расцениваемая некоторыми как легкая отмороженность) толкали ее частенько во всякие истории, из которых она умудрялась, однако, без особых потерь выпутываться.
|
|
|
С Артуром Света познакомилась под старый Новый год при следующих обстоятельствах: как‑то раз она решила заскочить к своей приятельнице Ксюше, работавшей в пенсионном фонде, который располагался в том же здании, что и 16‑е отделение милиции. Случайно она вдруг увидела в проеме открытой двери в отдел уголовного розыска какого‑то расхристанного, но симпатичного парня, сдерживавшего слабые попытки некой девушки выскочить в холл. Парень, несмотря на потрепанность одежды, явно был сотрудником милиции в штатском – судя по тому, как уверенно он говорил с «дамой»:
– Видишь ли, Мария, – никуда ты сейчас не пойдешь!
– Это по какому праву?
– По римскому, милая! Пока твоего «случайного знакомого» не найдут – ты будешь сидеть у нас!
– Я задержана?!
|
|
|
– Упаси господь!
– Тогда почему же ты меня не пускаешь?
– Потому что мы с тобой беседуем…
– О чем?! Я уже все сказала!
– Может, и все. А может… а, Мария?
– Козлы вы!
– Ма‑аша, выбирайте выражения… От нас ты слова дурного не услышишь… Но если я найду письма Маяковского у твоего «случайного знакомого», а он мне о тебе что‑нибудь интересное шепнет – тогда, гляди…
Услышав про Маяковского, Света чуть не подпрыгнула, почуяв запах сенсации. Она была уже достаточно опытной и знала, что сотрудники милиции крайне неохотно делятся интересной и горячей информацией с журналистами. (В те времена, когда еще существовала государственная цензура, информацию о разных совершенных преступлениях в прессу давали вообще очень дозированно.) Света решила «пойти в обход» – она забежала к подруге Ксюше, у которой была коллега Настя, спавшая иногда с дежурным 16‑го отделения. Настю как «шпиона» запустили в дежурную часть… Через полчаса Света уже владела обалденной «военной тайной» – оказывается, утром в отделение с заявлением пришла внучка крупнейшего графика советской эпохи академика Верейского. Она рассказала (и написала), что два дня назад к ним в квартиру пришел некий мужчина, предъявил документы сотрудника каких‑то архивов и фондов и объяснил, какую титаническую работу он проводит, изучая детали биографии основателя школы советской графики. Уже через час потомки Верейского, эти святые люди, дали гражданину под честное слово на ночь часть архива прославленного академика – письма Зощенко, семьи Брик, Маяковского… Естественно, ночь работы над документами несколько затянулась…
|
|
|
Опера только ахнули над простотой преступления, но за работу взялись, подключился, естественно, и главк.
Света быстро выяснила фамилию, имя и отчество начальника уголовного розыска Василеостровского района, а потом бодро направилась прямо к тому парню, который не пускал на волю девушку Машу. Парню, представившемуся оперуполномоченным Артуром Тульским, она объяснила, что пресса уже в общих чертах в курсе интересного события:
– …И я прекрасно понимаю, что пока преступники еще не пойманы – писать что‑либо рано, но… Нарабатывать материал мне разрешил Василий Палыч Токарев…
Тульский несколько растерялся от такого напора, тем более что с живой журналисткой (кстати, очень даже симпатичной) он общался впервые.
Светлана между тем уверенно присела на стул у стола Тульского и начала расписывать райские перспективы, открывающиеся перед местным розыском и всем 16‑м отделением вследствие ее вхождения в тему.
Тульский почти ничего не понял из потока обрушившихся на него слов и промямлил:
– Э‑э‑э… Светлана… м‑м‑м… Меня, кстати, Артуром зовут… Так вы говорите, что если статью грамотно написать – то нас и наградить могут?
– Вполне! – уверенно кивнула Света.
Тульский с сомнением почесал затылок:
– Вообще‑то, нас, в основном, орденом Святого Ебукентия награждают – с закруткой на спине.
Теперь не поняла Светлана – но переспросить не успела, потому что на столе у Тульского зазвонил телефон. Артур одной рукой схватил трубку, а второй перевернул лежавшее перед ним заявление внучки Верейского – так, чтобы девушка смогла его прочитать. Света впилась глазами в прыгающие нервные строчки, а Тульский начал орать в телефон:
– И что?! А кого?! Все ищут литературно‑художественное наследие… Никого… Я… – я общаюсь с прессой. Серьезно. Фотографируют для фронтовой газеты на статью «Он не оробел перед двумя немецкими танками». Да нет, серьезно… Так ты выясни сначала, какой труп, может, он сам – того… Ой! Аи!.. Ну и что, что в коридоре?.. Да ты что… Огурчики да помидорчики, Сталин Кирова убил, да в коридорчике!.. Ладно, все. Будет криминал – будет разговор!
Артур бросил трубку и посмотрел на девушку, взгляд его упорно съезжал с лица на круглые коленки:
– Прочитали?
– Прочитала… И как вы собираетесь… раскрывать?
Света перезакинула ногу на ногу, Тульский моргнул и раскололся:
– Да, собственно говоря… Мы, когда на квартиру Верейских приехали, – там обнаружился гостивший у них племянник двенадцати лет. Гриня. Я с этим Гриней потолковал по душам и вот что выяснилось – пока дядя‑злодей со взрослыми на кухне о высоком толковал, мальчик в прихожей залез в карман его пальто и вытащил оттуда фотографию «Полароид» с изображенной на ней девушкой, прямо скажем, без одежды. И вот на этой фотографии был написан некий телефон и красивое русское имя Маша. Фото Гриня не без внутренней борьбы (он, вообще, испугался и решил, что шум – по его поводу) отдал нам. Мы к Марии – а она: да, дескать, был такой, приходил, но мы, мол, плохо знакомы! Вот и вся недолга. Сейчас злодея ждут в ее хате, думаю, что к вечеру приведут. Никуда не денется, отдаст, подлец, достояние республики!
– Так просто! – чуть разочарованно протянула Светлана.
Артур хмыкнул:
– Придется рассказать правду. На самом деле все происходило так: я шел по мокрому карнизу, держа в зубах пистолет Макарова, так как знал, что преступник дерзок и вооружен…
– Артур, вы что, меня за дуру принимаете?
– Виноват! Так, убираем Гриню и пишем: «В ходе глобальных оперативно‑следственных мероприятий при содействии сотрудников 7‑го ГУВД…
– 7‑е УВД… – это как? – не поняла Света.
– Это «ноги»[2],– окончательно запутал ее Артур и продолжил:
– …при поддержке сотрудников ГАИ и непосредственном курировании руководства главка…
В этот момент дежурный по местному телефону передал Тульскому, чтобы он связался с Токаревым. Артур быстро набрал номер:
– Тульский, Василий Павлович!
– Здорово, Артур! Взяли этого черта! Приезжий, из Красноярска… и действительно там историк какой‑то… с ума сойти! Будь на подхвате – сейчас тушку подвезут!
– Есть! Журналистка вам нужна еще?
– Какая журналистка?
– Как какая… Светлана…
– Ты о чем?
Тульский мгновенно все понял и показал кулак Свете, начавшей медленно приподниматься со стула.
– Да шучу я, Василий Павлович, подумал просто – а может, это событие в прессе осветить?
– Артур, ты меня иногда пугаешь, – сказал после короткой паузы Токарев и повесил трубку.
Тульский сложил губы бантиком и молча посмотрел на Свету, девушка вздохнула, оправила юбку (так, что она задралась еще выше) и закатила минуты на две речь, адекватную явке с повинной.
– Чистосердечное признание смягчает вину, но увеличивает срок! – строго сказал в ответ Артур, а про себя подумал, что она просто молодец. Тем не менее он для блезиру выдал еще несколько строгих фраз о том, чем грозит нарушение режима секретности, и лишь потом сказал по‑человечески:
– Позвони мне вечером – расскажу, что смогу.
Вечером Света позвонила – Тульский, кстати, неожиданно для себя даже дергался – а вдруг не позвонит? Услышав в трубке ее голос, Артур тут же обрел свое обычное уверенное нахальство:
– Ну‑с, раскололи голубчика. Интересная мелодия насвистывается. Хочешь узнать?
– Хочу. Очень хочу, – несколько двусмысленно отозвалась Света.
– Живешь одна?
– Ну‑у… можно сказать, что сейчас – одна.
– Накрывай на стол!
– Нет проблем!
– Адрес?..
…За стол они сели только глубокой ночью, так как не успели дойти до него, когда Тульский пришел в гости. Артур потом долго ломал голову – кто же кого трахнул – он ее или она его? Хотя, в общем‑то, это не имело никакого значения… На следующее утро Тульский, конечно же, опоздал на службу…
Так с той ночи и завертелось у них со Светланой не пойми что – и романом это нельзя было назвать, потому что обошлось без ухаживаний и вздохов, но, с другой стороны, не сводилось все и к простому перепихону. Сладко было Артуру со Светой, просто на удивление сладко. Может быть, так сладко и легко, как еще ни с кем не было. Она вытворяла в постели такое… Да и не только в постели, но и на столе, и в кресле, и просто стоя… И при этом так стонала своим детским голосочком, такое говорила в предоргазменном угаре, что Артур «улетал», терял голову, становился ненасытным. В нем просыпалась какая‑то сексуальная жестокость, ему хотелось, чтобы она орала еще громче, и она действительно орала не стесняясь. А потом, опустошенный и обессиленный, он не испытывал желания побыстрее смыться куда‑нибудь, наоборот, в нем просыпалась какая‑то нехарактерная для него нежность, ему нравилось гладить ее, и трогать, и прижиматься к ее заднице – до тех пор, пока желание снова не захлестывало его… При этом Артуру было со Светой еще и интересно разговаривать – ее начитанность удивляла и интриговала не очень‑то жаловавшего книги опера. И вообще, ему было лестно, что она не кто‑нибудь, а журналистка, – в те времена к представителям этой профессии относились, можно сказать, с пиететом. Артур, конечно, внешне никакого почтения не выказывал, наоборот, покровительственно посмеивался над Светланой, но в глубине души… Бог его знает, может быть, сказывалась и разница в образовании – у Светы‑то было высшее гуманитарное, а у Тульского – сомнительное среднее…
И при всем при этом полностью в свою жизнь она его не пускала – у Светланы была масса каких‑то встреч, каких‑то непонятных дел, иногда она исчезала куда‑то на несколько дней, ничего особо не объясняя и заставляя Артура испытывать (к его же собственному удивлению) нечто вроде уколов ревности… В общем, Тульский и сам не понимал, как он к ней относится. Но понимал, что как‑то относится, потому что не было безразличия, и о новых, предстоящих встречах с ней он думал отнюдь не через силу… При этом он совсем не идеализировал свою пассию, трезво, по‑оперски подмечал и ее женскую прагматичность (которую при подколках называл хитрожопостью), и взбалмошность, переходящую порой в капризность, и избалованность от привычного мужского внимания, и даже некоторую лживость… И все равно Артуру с ней было сладко…
…Очнувшись от грез, Тульский протянул руку к телефону, чтобы набрать номер Светланы, – но аппарат зазвонил сам, прежде чем он успел снять трубку. Звонила Света – но обрадоваться такому совпадению Артур не успел – она чуть ли не плача тараторила нечто непонятное и требовала спасти ее от бандитов. Морщась от крика, Тульский несколько раз пытался перебить ее и понять, что же, собственно, случилось…
А случилась история действительно неприятная – один из Светиных ухажеров (часто изменявший ей со своей собственной женой) подарил ей на днях французские духи. Когда после ухода поклонника Светлана распечатала красивую коробочку, то унюхала совсем не парижские ароматы, а суровый запах польской контрабанды. Обманутая в лучших ожиданиях, журналистка Барышникова не постеснялась перезвонить ухажеру (нарвавшись сначала на жену) и выяснить, что духи были куплены за бешеные деньги в коммерческом магазине на Куйбышева. Света завелась и на следующий день нагрянула в модное кооперативное заведение. Вызвав хозяйку, она предъявила парфюм:
– Как вам аромат?
Света прыснула из флакончика себе на запястье и помахала ладошкой перед носом неприветливой женщины.
– Никак! – нервно ответила хозяйка, дама в постбальзаковском возрасте, которую величали Маргаритой Павловной.
– И это – «Магия»?
Хозяйка посмотрела на журналистку, как царь на жида:
– А вы, милочка, очевидно, постоянно пользуетесь французским парфюмом?
– А что, по вашему, – рожей не вышла?!
– Ну, если вы настаиваете именно на роже…
– Что?! Короче – деньги назад! Уму непостижимо!!!
– Оставьте, милочка, духи. Когда приедет поставщик, я ему покажу, и если он согласится…
– Вы глумитесь?!
– Я предлагаю… И не надо кричать, не в лесу!
– Хорошо, посмотрим, – Светлана аккуратно запаковала духи и грохнула коробочкой о прилавок: – Дарю! Их хорошо использовать в туалете вместо освежителя воздуха!
И журналистка Барышникова гордо вышла из магазина, показав свою независимость от стоимости товара. Через пару часов на адреналине, злости и своей неуемной энергии она набабахала заметку в номер – едкую, язвительную и разгромную по отношению к кооператорам вообще и к кооперативу на улице Куйбышева в частности. По ярким и сочным метафорам чувствовалось глубокое погружение в тему. Редактор ржал над заметкой и даже поставил ее на первую полосу. Десять номеров газеты Светлана попросила водителя редакции завезти в магазин на Куйбышева, что он и сделал…
Маргарита Павловна, прочитав заметку, сначала взялась рукой за большую, еще упругую грудь, а потом среагировала не совсем адекватно – схватила сразу пять номеров газеты и попыталась их разорвать, а когда это не получилось, начала при продавщице помогать себе зубами… Спустя некоторое время она позвонила своей бандитской «крыше» – неким господам Пластилину и Чуму. Ребятки получали с Маргариты, и совсем немало, притом что свои проблемы, в основном, она решала сама. Просьбами Марго обременяла пацанов редко, но метко: последняя случилась месяца полтора назад. Тогда Маргарита вычитала в появившихся модных книжках по эзотерике, что можно напрямую запитываться энергией из земли на могилах, и потребовала, чтобы Пластилин сопроводил ее на это таинство. Пласт позакатывал глаза, но поехал – бизнес есть бизнес. Потом он рассказывал пацанам в «Корчме», что ему самому стало жутковато, когда она начала вонзать фиолетовые ногти в могильный холмик и выгибать спину…
В нынешнем телефонном разговоре Марго верещала так, что Чум был вынужден держать телефонную трубку дальше от уха, чем обычно.
– А где мы узнаем, кто она такая? – наконец понял смысл проблемы Чум. Визг в трубке перешел практически в ультразвук, и полномочный представитель «крыши» отодвинул ее еще дальше и спокойно кивнул:
– Понятно. А где газету взять и как в редакцию позвонить?
– Не манает!!! – Марго неожиданно с визга перешла на бас: – Это ваши проблемы, я за что вам плачу?!
Чум еще некоторое время слушал короткие гудки в трубке, потом философски вздохнул и, искренне считая, что от точки А до точки В самое короткое расстояние по прямой, начал набирать номер справочной. Дозвонившись до редакции, он представился секретарше сотрудником Гостелерадио и попросил телефон Светланы Барышниковой – такая подпись, по словам Маргариты, стояла под заметкой (а Света действительно редко пользовалась псевдонимом. Ей льстило, что некоторые считали ее родственницей известного танцора, эмигрировавшего в Америку).
Секретарша выдала номера и рабочего и домашнего телефонов – как же можно отказать сотруднику Гостелерадио.
Ближе к вечеру Чум позвонил Светлане:
– Мадам, прежде чем удивлять мир статьями, вы бы с нами поговорили… Оно, глядишь, и не так накладно бы вышло…
– С кем я разговариваю? – с вызовом спросила Света.
– Со мной!
– А ты кто такой?!
Чум хмыкнул, посмотрел на сидевшего рядом Пластилина и других пацанов и ответил вежливо, но уже тоже перейдя на ты.
– Деловой партнер магазина, который ты размазала как манную кашу по тарелке. И что теперь прикажешь с тобой делать?
– А‑а, «крыша» пожаловала! – Светлана возбудилась, решив, что на нее наезжают как на настоящего журналиста, мешающего мафии проделывать мафиозные грязные делишки. Эта мысль подняла девушку в ее собственных глазах.
– Ну и что ты хочешь?
Чум задумался. Марго требовала разобраться, а как с прессой надо разбираться – не объяснила. Он снова посмотрел на пацанов и неуверенно предложил:
– Ну, напиши теперь про магазин что‑нибудь хорошее.
– Что?! – задохнулась Света – мафия хочет, чтобы она на нее работала – не на ту напали: – Слушай ты, козел безрогий…
– Почему ж безрогий‑то? – опешил Чум.
– Потому что никто тебя не боится!
– Так я еще и не пугал…
– Ты, бандит, запомни – отсосешь вместе со своим магазином! Вот!!!
Чум вздохнул:
– Так всем и передать?
– Да!!!
Чум повесил трубку, почесал со скрипом бритую голову и пересказал свои впечатления от журналистки пацанам. Пацаны задумались. Пластилин быстро установил через знакомого мента по номеру телефона адрес Барышниковой и перезвонил Свете снова:
– Это Седьмая линия, дом 26, квартира 3?
– Ну?
– Козлы беспокоят. Так нам приезжать?
– Плевать я на вас хотела!
– Ждите, скоро будем. Судя по номеру квартиры, ты живешь на первом этаже. Я бы на твоем месте так не горячился.
Пласт повесил трубку, посмотрел на Чума и вздохнул. После короткого совещания они с Чумом решили действительно подъехать и на первый раз «застеклить», как они выражались, пару окон. А потом перезвонить еще раз – опыта работы с прессой у ребят действительно еще не было…
Между тем Светлана пометалась по квартире, испугалась наконец‑то, бросилась к телефону, дозвонилась до Тульского и, отчаянно все перевирая, изложила ему суть эпической драмы. Артур начал задавать вопросы, выяснил быстро все нюансы про «козлов» (да плюс Света добавила еще кое‑что, чего на самом деле не говорила, – потому как «нас не запугаешь»), почувствовал опасность, взялся за голову и страшно разозлился от дурной бабской выходки. Он решил проучить подружку, чтобы помучилась:
– Сама нарвалась! Зачем людей оскорблять, тем более – вспыльчивых! Извинись. Если не простят – тогда помогу!
И положил трубку.
На самом деле он решил ехать немедленно – вытащил из сейфа ПМ и начал его снаряжать. Света снова пометалась по квартире и снова бросилась к телефону… Тульский уже выбегал из кабинета, когда к нему приперлась заявительница, причем, судя по замашкам, такая, которой не фиг делать завалить жалобами. Ему пришлось что‑то врать и вкручивать минут двадцать, пока удалось ее отфутболить. Выбегая из отделения, Артур на всякий случай кинул Светкин адрес дежурному – мол, сгоняю, проверю нехороший сигнал «человека». «Человеками» в милиции называли агентов…
…Минут через десять он уже колотил рукояткой пистолета в знакомую дверь:
– Света, отзовись! Открой, не бойся, это я – Артур!!! Света!!!
Она открыла – увидев ее заплаканные испуганные глаза, Тульский прижал девушку к себе, мысленно назвав самого себя мудаком – за зверские способы «воспитания»:
– Не дрейфь, Свет… Не в такие шагали дали! Ты мне честно скажи – ты ничего им не должна?
– Что ты? – сквозь слезы тоненьким голоском ответила Светлана. – Это наоборот – они мне…
– Это конечно! – не выдержал и рассмеялся Артур. – Вот и едут, торопятся отдать! Давай‑ка погасим свет, сядем на кухоньке, подождем… Ты не бойся, разговаривать буду я…
Они погасили свет. В темноте Светлана сразу прижалась к Артуру. Он почувствовал через халатик упругое тело и, забывшись, полез было рукой к мягким кружевам белья, но тут заскрежетал с улицы подоконник. Тульский отпрянул от Светы, схватил со стола ствол, подошел тихонько к окну и, чуть отодвинув занавеску, увидел в полутемном дворе каких‑то парней – двое подсаживали третьего, чтобы он мог заглянуть в окно. Еще один болтался чуть поодаль.
Артур вдохнул и выдохнул, а потом демонстративно постучал стволом по стеклу:
– Э, братва, – заходи через дверь, борщ вскипает!
На улице его слова, судя по всему, полностью не расслышали, но ствол углядели.
– Лихо, у них стволы! – донесся со двора приглушенный голос.
– Веселый разговор…
И в этот момент во двор тихонько заехала на холостом ходу тонированная «девятина» без заднего номера. В машине сидели Пластилин и Чум.
– Гляди‑ка – возле парадной движения, – гыкнул Пласт. Чум недоуменно всмотрелся и предложил:
– Давай‑ка глянем для начала, что тут за действия разворачиваются… Вылезти всегда успеем…
Между тем в квартире Светланы Артур переместился в коридор – почти сразу же в дверь требовательно, долго позвонили, а потом уверенный голос с лестничной площадки произнес:
– Эй, парни! Давайте без грохота! Включаем свет, выходим на лестницу и поговорим! А то – все характерные!
Артур ощерился, чувствуя прилив адреналина, передернул затвор пистолета и крикнул в ответ:
– Дверь открываю, заходит один без верхней одежды, остальные перекуривают!
– А ты что, только что дембельнулся?! Командные нотки из голоса прибери!!! – заорал, судя по всему, второй с лестницы и сопроводил свою рекомендацию ударом ноги в дверь.
– Отойти всем от двери, уголовный розыск!!! – заорал Тульский и два раза выстрелил через верхнюю часть двери, а потом распахнул ее:
– Встали живо по стенам, чтоб руки видел!!!
На лестнице началось легкое замешательство. А во дворе, в «девятке», Пласт, услышав выстрелы, даже подпрыгнул:
– Ой! Странные тут какие‑то журналисты… У меня есть конкретное предложение – валим отсюда!
– Согласен – поперхнулся Чум. – Скажем Марго, что разобрались в лучшем виде, и даже без стрельбы не обошлось…
И бандитская «девятка» так же тихо, как въехала во двор, вырулила обратно на линию – подальше от греха…
Артур выглянул на лестницу и оглядел отряд «осаждающих» – лицо одного из прижавшихся к стене парней в неверном свете слабенькой лампочки показалось ему очень знакомым…
– Бля‑ядь… Токарев? Ты, что ли?
Парень недоуменно повел головой и отлепился от стены – пользуясь этим, двое из его команды скатились вниз по лестнице и начали всматриваться в происходящее в парадной уже со двора…
– Тульский? Вот так встреча – кино и немцы… Ты наган‑то отпусти… зашибешь ненароком.
Артур машинально опустил ствол, по‑прежнему ничего не понимая:
– Так это ты – «крыша»?
Артем так же непонимающе потряс головой:
– Какая «крыша»? Меня… нас Света позвала…
– Зачем? – спросил Тульский и тут же понял идиотизм своего вопроса. Впрочем, Токарев все же ответил:
– Помочь… «Крышу» какую‑то отогнать…
Стоявший рядом с Токаревым крепкий стриженый парень с перебитым по‑боксерски носом вдруг загоготал, но тут же осекся, натолкнувшись на бешеный взгляд Артура. Тульский обернулся и заорал вглубь квартиры:
– Света!!!
Кутаясь в халатик, с глазами как у лемура, в прихожую выплыла Светлана.
– Это кто?! – спросил Артур, тыча стволом в Токарева.
Журналистка Барышникова замялась на мгновение, но ответила:
– А… Артем…
– Ты его звала?!
– Но ты же мне сказал – выпутывайся сама.
Стоявший рядом с Токаревым боксер сполз по стене на корточки и буркнул себе в колени:
– Ну дура…
Артем глянул на него и попросил:
– Лихо, ты подожди меня здесь чуток, я быстро…
Лихо, не глядя на него, кивнул, продолжая что‑то бормотать, а Токарев обогнул Тульского и зашел в квартиру…
…На кухне молодые люди в две глотки набросились на девушку – орали минут пять, не повторяясь, причем самым ласковым обращением было «идиотка» и «истеричка». Света хлопала глазами, переводила взгляд с одного на другого и мудро молчала, чем довела Артура до белого каления – он даже трепанул ее пару раз за шиворот халата. Токарев руки не распускал, но недопитый чай из чашки выплеснул в сердцах на стенку…
Когда первая волна криков начала стихать, в квартиру заглянул Лихо:
– Там, это… Соседи, кажись, под стрельбу ментов вызвали… Вы тут все, я смотрю, не чужие друг дружке… Уголовный розыск опять же… Сами с мусорами и разбирайтесь… А мы поехали…
Ребята одновременно посмотрели на него – Артур извиняющимся жестом развел руки, одной из которых продолжал сжимать ствол, а Артем промямлил нечто невнятное:
– Слушай, ты там пацанам объясни как‑нибудь… Я потом… Лады?..
В этот момент Света тоненьким голосочком сказала:
– Спасибо.
Лучше бы она этого не говорила – Тульский и Токарев снова начали орать как резаные. Лихо покрутил головой, махнул рукой и, матерясь, выскочил из подъезда к ничего толком не понимающим приятелям – они еле успели разминуться с прибывшим нарядом милиции из 16‑го отделения. Дежурный сопоставил адрес, оставленный Тульским, с заявкой соседей Светланы о стрельбе и быстро принял командирское решение – не только направил в адрес наряд, но и отзвонился Токареву‑старшему, Василий Павлович встретил в 16‑м вернувшийся наряд вместе с Тульским и своим сыном и, естественно, захотел разобраться в обстоятельствах применения Артуром табельного оружия…
Несмотря на невразумительное мямленье обоих, Токарев‑старший, обладавший колоссальным опытом, все понял достаточно быстро. Когда до него дошло – он сначала хрюкнул, а потом начал орать, топать ногами и брызгать слюной. В заключительной части своего эмоционального выступления Василий Павлович сказал:
– Так, хорошие мои… Ну, с Артемом я отдельно, дома… поработаю… А ты, Артур, в этом году в выходные и государственные праздники никогда не спрашивай, кто дежурит по району от розыска 16‑го. Потому что дежурить будешь ты. Графики на стенке у Ткачевского – для других написаны… Вопросы есть?
Тульский кивнул:
– А в религиозные праздники?
Начальник розыска ласково улыбнулся:
– Ну, мы ж не звери… В крестный ход дежуришь не ты, ты на Смоленском кладбище бдишь с молодняком – чтоб религиозной розни не разжигали… А теперь – письменные объяснения мне!!! Оба!!!
Артур с Артемом пошли гуськом в кабинет к Тульскому, а Василий Павлович в журнале учета информации 16‑го отделения по поводу заявки соседей Светланы лично написал: «Разбор на месте. Профбеседа»…
В кабинете же у Тульского пошел напряженный разговор:
– Артем, между нами… а ты давно со Светкой… давно ее знаешь?
Токарев‑младший пожал плечами:
– Ну, с полгода где‑то… Случайно познакомились. Я из метро выходил, натолкнулся на Аркашу из нашего клуба – он куда‑то очень торопился, выручай, говорит, проводи девушку. Ну, какие проблемы… Пошел провожать. Доходим до подъезда – на меня выскакивает какой‑то мужик с цветами и в галстуке и как даст мне в морду… Я говорю, товарищ, вы немножко не так оцениваете ситуацию, а он кидается и все… Рубашку мне порвал… Пришлось его… того… выключить ненадолго. А Светка предложила рубашку зашить. То да се, бараньи яйца… Аркаша потом узнал – даже не обиделся, ржал только… Ну и понеслось…
Артур скрипнул зубами, Токарев вздохнул и продолжил:
– А тут она звонит, плачет, караул, говорит, убивают… Я – пацанов в охапку и на Седьмую… Спрашиваю еще: кто, мол, в курсе – что за грядка с коммерческого на Куйбышева получает? Лихо говорит: «Соседи, рядом же с Петропавловкой… В харю узнаем. А нет – так купим им билет на рейс без обратной брони…» Ну и… Вот и купили… А ты‑то как там нарисовался?
Тульский махнул рукой:
– Примерно так же, как и ты… Ну, сука… Мы ж друг дружку там покалечить запросто могли!
Артем кивнул:
– Запросто. Слава богу еще, когда ты шмалять через дверь начал – рикошетом никого не зацепило… Перед пацанами неудобно…
Помолчали. Потом Артур, продолжая внутренне кипеть, спросил, запинаясь:
– А ты с ней… Тебе с ней хорошо было?
Артем дернул углом рта:
– Не жаловался… А тебе? Слушай, ты меня спрашиваешь, прямо как муж. А я, сдается мне, еще до тебя с ней познакомился.
– Ну, тварь…
Долго договаривались, что писать в объяснительных, поглядывая друг на друга раздраженно, но без враждебной злости. Наконец отписались.
– Ты куда сейчас? – спросил Артур.
Артем пожал плечами:
– Да хочу к Светлане заглянуть, разговор договорить… А ты?
– У дураков мысли сходятся, – буркнул Тульский, испытывая и злость, и ревность, и досаду на самого себя и не желая уступить право «первой разборки» Артему. – За такие косяки воспитывать надо…
– И как же ты предлагаешь… повоспитывать?
– Кверху каком! В прямом смысле – то есть ремнем по жопе! Чтоб, если уж в голове мозгов нет – так чтобы жопой научилась и прочувствовала…
…Через полчаса оба ввалились в квартиру к Светлане – злые, так как по дороге продолжали накручивать друг друга. Света встретила их молча – все в том же коротеньком халатике, но почему‑то в туфлях на высоком каблуке.
– Так, – сказал Тульский, тяжело дыша и выдергивая ремень из брюк. – Вот что, красавица, заголяй‑ка свою задницу…
И то ли его Светлана не так поняла, то ли, наоборот, поняла все именно так, но решила изменить ход событий – но она тут же скинула с себя халат, оставшись лишь в чулках и туфельках. Тульский и Токарев остолбенели, а Светлана, быстро подойдя к ним и чуть присев, стала одной рукой расстегивать штаны одному, а второй – другому. Надо сказать, получилось это у нее довольно ловко, словно уже имелся опыт… Ну а дальше – дальше понеслось такое, что остается лишь удивляться, как на ее крики и стоны соседи (видимо, привыкшие ко многому) вновь не вызвали милицию…
Ушли от нее «молочные братья», как и пришли, вместе. Смотреть друг на друга они избегали – неловко как‑то было. Выйдя на улицу, помолчали. Потом Тульский выдавил из себя все же улыбку:
– Ой, мама моя мама… Ладно – проехали, дальше жить будем… Забегай ко мне завтра… точнее – уже сегодня… Почирикаем за жизнь… Братишка…
Токарев
8 апреля 1990 г.
Ленинград, Васильевский остров
…На следующий день после событий в квартире журналистки Барышниковой, ближе к обеду, Токарев‑младший, купив большой шоколадный торт и бутылку хорошего сухого вина, направился во все то же 16‑е отделение милиции. Настроение у него было почему‑то очень хорошим – может быть, потому, что во время ночного «разбора полетов» отец больше ржал, чем ругал его, посоветовав напоследок разрулить весь «конфликт» с Тульским до конца – чтоб не оставалось ни капли осадка. Артем не очень понимал, почему инициативу должен проявлять именно он – но решил все же понтами не меряться и, отоспавшись, направился в магазин…
В кабинет к Тульскому Токарев‑младший зашел по‑хозяйски, без стука, и поставил торт и бутылку Артуру прямо под нос – на бумаги. Тульский глянул снизу вверх и буркнул:
– Подкуп? Так меня на торт не купишь, а вот за бутерброд с черным хлебом, маслом и докторской колбасой могу продать пару секретов родины.
– Заметано, – улыбнулся Артем. – Уругвайская разведка как раз мне и поручила узнать псевдонимы всех твоих агентов. Они ей позарез необходимы.
– Это там, в Уругвае, такой прикид резидентам выдают? – чуть ревниво осведомился Артур, оглядывая одежду Токарева, – а прикинут Артем был неплохо – кожаная куртка несамопального пошива, фирменные джинсы, фирменные черные кожаные кроссовки. Наряд Тульского был явно беднее.
– А то! – улыбнулся Артем. – Ну так что – будем вербоваться?
Тульский вздохнул:
– А ничего приличнее Уругвая нет? Я‑то думал: может, на что‑то большее сгожусь… Тут сегодня с утра два пьяных финна через переводчицу мне рассказывали, как к ним легко можно приехать. Приглашали. Я – к Ткачевскому, спрашиваю: «Теоретически – обращаю ваше внимание – теоретически, я могу поехать на три дня в Финляндию?» Ой, что тут было… Ткачевский орет: «Ты в своем уме?! У тебя же допуск!!!» Нормально, думаю, хотел отъехать на 200 километров от Ленинграда – и уже безумие! Ладно бы родина доверила мне хоть один секрет… Я бы, знаешь какой гордый ходил – и никому бы его не выдал! Хоть закорми меня шоколадом! Я бы знал, что враг пытается меня подкупить! И хер бы им всем! Да… А на самом деле – что я имею – макулатуры десять кило… Да хоть всю ее в американское консульство неси – и на порог не пустят… Зато весь в допусках и за границу – хрен!
Токарев‑младший рассмеялся:
– Ну чего ты так распереживался? Далась тебе эта Финляндия – страна рыбоедов…
Артур помахал указательным пальцем:
– Мне в Финляндию незачем… но! Дело принципа.
– Ладно, ладно… – сказал Артем, развязывая веревочку на коробке. – Давай заканчивай бумажки свои… Торт – он шоколадный, растаять может!
– У меня не бумажки! – сварливо отозвался Тульский, начав, впрочем, расчищать стол под трапезу. – Я пытаюсь списать КП‑678 по факту пропажи двух женских сапог из коммунальной квартиры! Ваш папаша не принял моего первого постановления об отказе в возбуждении уголовного дела, где из объяснений соседей совершенно явственно выходило, что сапоги не украли, а взяли в темноте коридора случайно… поносить на время… И я в этом состава преступления не усмотрел. А ваш отец заявил, что ложь должна быть чудовищной, именно тогда ей надзирающий орган поверит по принципу: «Ну, так‑то они соврать не могли…»
– И что же ты удумал? – Артем с возрастающей симпатией посмотрел на опера, поскольку очень ценил в людях чувство юмора.
– А я выяснил, что эти сапожки были произведены на Махачкалинской обувной фабрике, и пишу сопроводиловку в ОВД Махачкалы для решения вопроса по существу…
– Сам придумал?
– Куда мне… Это меня Боцман научил. Уверен, что в горах Дагестана материал сгниет начисто!
Артем пальцем выдавил пробку в бутылке, разлил вино по чайным чашкам:
– Ну, со свиданьицем, как говорится. Жаль, что у нас с тобой раньше сойтись поближе как‑то не получалось…
– Да уж куда ближе‑то… – заржал Тульский, чокаясь с Артемом. – Считай, почти родственники…
Впрочем, дальше углублять тему возникших «родственных связей», они, по обоюдному умолчанию, не стали. Торт под сухое вино пошел на ура. Вино, правда, почти все выпил зашедший в кабинет легкий на помине Боцман – он быстро сориентировался. Буркнув что‑то нечленораздельное, отказался от торта и в три глотка добил бутылку из горла – а там, между прочим, оставалось еще больше половины. Потом Боцман утер губы, поводил носом и, опять что‑то буркнув, ушел, так и не обозначив цель своего визита…
Между тем Тульский перебрался на диван переваривать торт, а Артем по‑свойски начал рыться в его бумагах. Переворачивая листы, он неодобрительно качал головой, обнаружив чудовищный бардак в делопроизводстве. Токарев‑младший был аккуратистом, ему отец с «младых ногтей» сумел привить «высокую штабную культуру». Артем умел оформлять бумаги, пожалуй, лучше любого опера – он это дело не только знал, но и любил, ностальгируя по несостоявшейся милицейской карьере.
– А чего ж не подшито‑то ничего?
– Где? – отозвался Тульский, устраиваясь на диване поудобнее.
– В рабочих делах агентов.
– А‑а… Некогда…
Артем бегло просмотрел несколько агентурных записок и поднял брови:
– А кто такой Варфоломеев – установил?
– Да откуда я знаю? Нужно было срочно дать задание по линии сексуалов – я и придумал некоего Варфоломеева – фамилия звучная, я где‑то ее слышал…
– Ты, наверное, про ночь Варфоломеевскую слышал.
– О! Точно! Значит, все верно – сексуалы, они и должны на людей по ночам бросаться!
Артем поджал губы и занудливо продолжил докапываться:
– А если приедут из главка и случайно наткнутся на это… гм… сообщение?
– Ой, ты прям как проверяющий… Есть волшебная формула «установить не представилось возможным». Слышал такое заклинание?
– Все равно – перебор, – не согласился Токарев‑младший.
– Слушай! – аж подскочил на диване Тульский. – Кто тебе мешает все привести в порядок? Навербуешь самых агентурных агентов… Второй ключ от сейфа за вешалкой на магните прилеплен!
И он улегся снова с видом оскорбленной добродетели. Через несколько минут Артем снова нашел к чему придраться:
– Артур, чтобы отказать этот материал…
– Что еще?
– …надо еще минимум три объяснения взять…
Тульский засопел, скинул ноги с дивана и картинно шлепнул вытащенным удостоверением о стол:
– Вот тебе ксива – на рожу все равно никто не смотрит, иди, опрашивай. Я только тебе спасибо скажу.
Токарев‑младший задумчиво посмотрел на ксиву, потом на Артура, подумал и сказал:
– Ладно. Порядок тут, пожалуй, я у тебя наведу. Будем из тебя образцового оперуполномоченного делать. Чтоб другим в пример ставили…
– Ваше Преподобие! Премного благодарен! Возьмите надо мной шефство, а то меня в пионэры не записывают, и погрязну я тут навеки – в нестираных трусах! Меня и так в пример в УУРе ставили на прошлой неделе – мы с Харламовым квартирников взяли. В бумагах понаписали, что по оперданным. По каким, на хер, данным? Зашли в одну квартиру в гости вечерком, нас выгнали курить на балкон. Глядим, а в доме напротив – лучик фонарика по комнатам в квартирке на втором этаже – а в доме свет есть, между прочим… Мы ка‑ак прыгнем! Эти уроды на себя двенадцать эпизодов взяли, жаль, что все по другим районам… А оперданных – нет… Эх, у кого‑то жизнь… В главке, вон, специальное управление создают, люди мафию изучать будут. А тут…
Артем прищурился:
– А ты действительно хочешь узнать о преступном мире то, что чуть выше окопов?
– Голуба моя! – наставительно произнес Артур. – Да ты еще только по груше начинал лупить – а я уже прикрывал шпану, что шапки с прохожих сдергивала.
– Это как? – не понял Токарев‑младший.
– А так: один толкает клиента в спину, другой – сдергивает кепи, а третий, самый младший, кидается в ноги нахлобученному, ежели тот в погоню метнется, – «ой, дяденька, заши‑ибли!» А ты говоришь – преступный мир… Да я…
Артем покачал головой:
– Не всякая рыба – ихтиолог, даже такая… рыбина, как ты. Во, жизнь! И с таким боевым прошлым – ты в розыске!
– Ага, – погладил себя по животу Тульский. – Причем, что радует – так это то, что не во всесоюзном!
Токареву «вновь обретенный родственник» нравился все больше и больше – у него вдруг возникло ощущение, что они общаются уже давным‑давно и все прекрасно понимают друг про друга. Артем хмыкнул про себя, а вслух спросил:
– Мне тут сорока на хвосте принесла, что вчерась некий страшный и ужасный полковник Тульский застращал до блевоты всех орлов‑мастеров‑кидков на Макарова… Не слыхал?
– А‑а… Пошла слава по земле Русской!
– Пошла, пошла… А хочешь всю схему узнать?
Настал черед удивляться Тульскому:
– А велики ли секреты?
– Не велики, но любопытны.
Артур озадаченно поскреб в затылке:
– Артем, я не понял, ты что – харчуешься у них?
Токарев‑младший сузил глаза:
– Ну, зачем сразу так‑то? Там урюк на урюке, все одним миром мазаны… Когда они честных граждан обувают – это, разумеется, без меня… Я и пацаны – мы иногда прикрываем этих уродов, когда к ним картежники заезжают или оптовые скупщики – чтоб чего не вышло. Так, наблюдаем…
– Нормальный расклад, – ухмыльнулся Тульский. – А отец – в курсе?
Токарев нахмурился – видно было, что вопрос Артура задел за больное:
– О чем‑то, думаю, догадывается… А о деталях мы не говорим. У него времени нет. Да и я, ты не думай – я в криминал не лезу. Просто пацанов знаю – вот и подворачивается иной раз какая‑нибудь халтурка… А что делать? Все веселее, чем в моем НИИ сидеть, тем более что я там и на хрен не нужен – неделями могу не появляться – никто и не хватится. Там народ уже просто одурел от создавания видимости какой‑то деятельности.
Тульский вспомнил все, что ему рассказывал о сыне Василий Павлович несколько лет назад, и кивнул без улыбки:
– Понимаю. И велика ли прибыль у мироедов с Макарова?
– А ты действительно хочешь расклад узнать?
– Не повредит?
Артем отмахнулся:
– Мне – нет, я в твою деликатность верю.
– Ну, тогда… – Артур встал и с хрустом потянулся, а потом взялся за куртку – …Тогда давай, кажи свое хозяйство, веди в закрома…
…Ко второй половине дня народу в магазине на Макарова да и вокруг него было более чем достаточно – давали какие‑то умопомрачительные женские замшевые сапоги, так что даже в «чековом» образовалась очередь и слякоть на полу. Заходить внутрь Токарев с Тульским не стали, так как обоих могли узнать в лицо. Парни примостились на набережной напротив. Начинало смеркаться, моросил легкий дождик, не по‑апрельски холодный. От мокрого гранита парапета брюки быстро промокали.
– Схема следующая, – начал Артем, – видишь вольготно перемещающихся граждан с походкой пеликанов?
– «Не ищите меня в Вашингтоне»?
– Ага. Это они – те самые: Костя Могилев, Саша Лерп, Юра Швед, Ося, Володя Мушка… Они, как правило, «ломают» вчестную, по «один‑один». Но, если светит барыш серьезный – из Грузии, там, товарищ приедет или еще какой‑нибудь насос – могут кинуть и через «куклу». Но не сами лично. Они только договорятся о встрече, скажут, что денег сейчас нет и сведут с Аликом, есть такой, а сами отойдут в сторонку… Даже если на следующий день терпила с ментами нагрянет – они ни при чем!
– Лихо! – восхитился Артур. – А если таких эпизодов с десяток накопать?
Токарев пожал плечами:
– Тогда, конечно, их дело – табак. Но кто копать‑то будет? Часть оперов из «тридцатки» на прикормке, а остальным – в лом документировать, как, кстати, и тебе…
– Есть такое дело, – улыбнулся, соглашаясь, Артур.
В этот момент Токарева окликнули:
– Тема!
От магазина к ним подбежал какой‑то спортивного вида парень. Артем оторвался от набережной, шагнул к нему навстречу, подал руку… Они перешушукнулись о чем‑то несколько минут, потом Токарев кивнул и вернулся к Тульскому:
– Артур, помнишь «Кавказскую пленницу»? Как там Мкртчян сказал: «Вы даже можете лично участвовать в этом старинном обычае!»
– В смысле? – не понял опер. Артем внимательно посмотрел на него и практически без колебаний пояснил:
– Сейчас Володя Мушка берет крупную партию чеков – тысяч под пятнадцать из расчета рубль семьдесят пять копеек за чек – когда крупные партии, тогда курс ниже. Берет вчестную. Пассажира вроде знает – неделю назад брал у него штуку. Тем не менее попросил моего знакомого – боксера подстраховать. А тот, как на грех, один у магазина – наших никого. В общем, он с ними в машину сядет, на заднее сиденье, а меня попросил просто посмотреть. Я должен метрах в пятидесяти постоять…
Тульский понимающе кивнул:
– Должен – так стой.
Артем немного замялся:
– Артур, я только не хочу, чтобы ты подумал, будто я тебя втемную втягиваю куда‑то…
Тульский по‑шпански ощерился и цыкнул зубом:
– Брось, никуда ты меня не втягиваешь… Иди, зарабатывай себе на хлеб… Да и про мой бутерброд можешь подумать…
– Тогда смотри: через несколько минут с Малого вырулит белая «пятерка» с Володей за рулем. В машину сядет продавец. Затем к машине подойдет наш боксер и сядет на заднее сиденье. «Жигуль» проедет по набережной за светофор, и там, под первым домом, они все и пересчитают… Как продавец к Мушке сядет, я пойду пешком по набережной и буду их там ждать.
– Так и меня возьми за компанию! – загорелся Тульский.
– Пошли!
В этот момент к магазину вырулила белая «пятерка», и к ней тут же подошел элегантный молодой человек в замшевой куртке и в тонких манерных замшевых перчатках в цвет. Он распахнул дверь машины, махнул длинными рыжими кудрями и хлопнул себя по нагрудному карману, демонстрируя, что, мол, мошна – при нем.
– Все, садится! – прошептал Токарев, хотя и мог бы говорить в полный голос, – у магазина его бы все равно не услышали. – Двинули!
Токарев и Тульский гуляющей походкой направились вдоль по набережной, не оглядываясь на белую «пятерку». А там между тем события разворачивались следующим образом…
Поприветствовав делано усталого Мушку, рыжеволосый весело поинтересовался:
– А где ж охрана‑то?
Володя непонимающе скривился, но тут задняя дверь «пятерки» приоткрылась и в салоне появилась физиономия с характерно сломанным носом:
– Володь, поменяешь мне сотку?
Рыжеволосый засмеялся:
– Залезай, сотка! Я не против – пусть вас будет больше!
Боксер смущенно засопел и залез в салон. Мушка тронул машину и, обогнав фланирующих по набережной Тульского и Токарева, проехал еще метров сто пятьдесят и остановился. Посмотрев на рыжего, Володя уточнил:
– По один и семьдесят пять?
Рыжий кивнул:
– Как договаривались, – с этими словами он, не снимая замшевых перчаток, достал пухлый длинный конверт, перетянутый резинкой, и отдал его Мушке: – На, считай ты первый, а то я гляжу – вы волнуетесь…
Затем рыжий беззаботно повернулся назад, оперевшись правым локтем на водительское кресло, и сказал с легким вздохом:
– А я вот в детстве испугался боксом заниматься…
– Чего так? – ухмыльнулся боксер.
– Да… родители наговорили…
– В перчатках тебе не жарко? – подколол продавца спортсмен, но тот не обиделся:
– Экзема у меня… на нервной почве…
В этот момент краем глаза рыжий заметил, что Володя наконец распечатал конверт…
Продавец резко ударил боксера в горло кулаком слева и почти одновременно с этим правой рукой хлопнул Мушку по груди. Потом рыжий всем телом отпрянул назад и быстро достал из‑под брючины добротно сделанный финский нож. Но нож был уже не нужен. Володя еще чуть шарил руками по рулю, но уже отходил, так как из середины груди у него торчала рукоятка шила. Боксер на заднем сиденье разглядывал потолок «пятерки» остановившимися глазами. Он тоже был мертв – из горла у него чуть выглядывал обмотанный лейкопластырем кончик длинной производственной швейной игры…
Убийца залез рукой под водительское кресло и нашарил там целлофановый пакет с рублями, которые Мушка собирался отдать ему за чеки. Не открывая пакета, Рыжий убрал его в карман куртки, потом спрятал нож и спокойно вышел из машины. Придерживая рукой дверь, он снова нагнулся к салону и сказал весело двум покойникам:
– Не, не надо меня подвозить. Мне дворами спокойнее…
Затем он со смешком закрыл дверь и пошел к арке дома – зайдя в нее, обернулся и помахал рукой…
…Когда он вышел из машины, Тульский и Токарев подошли уже метров на сорок. Артем кивнул:
– Дело сделано.
– Быстро как‑то, – удивился Артур.
Токарев‑младший пожал плечами:
– Может, купюры крупные были… Быстро пересчитали.
Они пошли назад к магазину, ожидая, что «пятерка» их обгонит. Через несколько минут Артем удивленно оглянулся – машина, однако, стояла как вкопанная, из выхлопной трубы вился легкий голубоватый дымок…
Токарев нахмурился, ничего не понимая, затем развернулся и, прибавляя шаг, пошел к машине. Артур, отстав на пару шагов, последовал за ним.
Артем почти подбежал к «пятерке» и распахнул водительскую дверь. Чтобы все понять, ему хватило беглого взгляда. Захлопнув дверь, Токарев перескочил через капот, словно нельзя было его обойти, и ринулся в арку проходного двора. За ним без слов понесся Тульский…
Через проходняки они выскочили на 1‑ю линию, не встретив по дороге никого, даже прохожих. Только на линии Артур смог, наконец, выдохнуть вопрос:
– Что в машине?
Артем дернул кадыком, с усилием сглотнув:
– Трупы…
– Пиздец, приплыли… – Тульский аж за голову схватился. Но тут же переспросил: – А как же он… Без шухера… Может, усыпил? Ты ж не осматривал?..
Токарев покачал головой:
– Артур, я на мертвечину много раз выезжал – я точно говорю – трупы…
Пытаясь сообразить, что же делать, Тульский и Токарев побрели обратно через проходные дворы на набережную. На половине пути они наткнулись на стремительно выскочившего из парадной солдатика, на ходу застегивавшего шинель.
– Сколько времени? – заполошно заорал расхристанный солдатик.
– Пара нарядов вне очереди! – мрачно ответил ему Артур.
– Очень смешно! – огрызнулся защитник отечества, справившийся, наконец, с шинелью, и нагнулся, чтобы поправить сапог, из которого торчал кончик розовой портянки. Токарев остановился:
– Эй, боец… А ты случайно парня тут не видел, рыжего такого… Чужого… Может – пробегал?
– В нашей парадной?
– Вообще…
– А к нам минут пять назад заскочил какой‑то мужик очумелый – не видел, рыжий он или нет… На последнем этаже на подоконнике пакет какой‑то драконил…
Тульский и Токарев ломанулись в подъезд, не увидев, как солдатик посмотрел им вслед и усмехнулся…
…На последнем этаже, возле закрытого хода на чердак, они обнаружили замшевую куртку, малиновые ботинки, перчатки, рыжий парик и солдатский вещмешок. Матерясь в голос, Артем с Артуром побежали обратно – но во дворе уже никого не было…
…Они обшарили все проходные дворы, пробежали по 1‑й линии, прочесали часть Среднего – все было напрасно…
Подавленные, Токарев и Тульский вернулись на набережную, где все так же одиноко продолжала работать на холостом ходу белая «пятерка».
– Блядь, – сказал Тульский, нервно закуривая. – Счастье еще, что не моя земля… Надо срочно в «тридцатку» – вызвать всех, кого только можно… Быстро – как мы‑то тут оказались? Что объясняем?
– А чего выдумывать – хмуро отозвался Токарев. – Чем ближе к правде – тем лучше… Наблюдали за «контингентом», изучали способы их наживы… Показалось странным, что машина долго стоит, – подошли…
– Я же только вчера тут шухер наводил, – скривился Тульский. – Ой‑е… Ну пошли, что ли…
Артем задумчиво поднял глаза на опера и сказал словно самому себе:
– Что‑то это мне напоминает… Вернее – кого‑то… Шустрый паренек… Фантом…
Артур замер:
– Фантом, говоришь? А может, Невидимка? А ты что про него знаешь?
– А ты? – удивился тому, как Тульский точно реагировал на его смутные подозрения, Токарев.
– Та‑ак, – протянул Артур. – Похоже, нам есть что обсудить… Только сначала надо до «тридцатки» добежать…
Показания, которые Токарев и Тульский дали в 30‑м отделении, немного отличались от того, что они, перебивая друг друга, рассказали выехавшему на двойное убийство Токареву‑старшему.
Василий Павлович выслушал ребят молча, потом тяжело вздохнул и спросил:
– Вы его хоть разглядели толком, сыщики?
Парни потупились, потом за обоих ответил Артем:
– Отец, мы… Смеркалось, да и форма военная отвлекала… Потом он нагнулся почти сразу… Купились мы… Солдатик и солдатик – нескладный такой.
Токарев‑старший мрачно кивнул:
– Да, психологически все точно… Когда форма – всегда смотрят на нее, а не на лицо, она обезличивает. Лучшая маскировка… Ладно, ухари… Вот что я вам скажу – вы свои предположения про Фантома‑Невидимку, держите при себе, ясно? Потому что у нас конкретного ничего – как не было, так, судя по всему, – и нет… А умозаключения на официальные бумаги класть не рекомендуется.
– Но, отец… – попытался было возразить Артем, на что Василий Павлович рявкнул:
– Я ясно выразился?!
– Ясно, – понурились парни.
Потом, после всех официальных мероприятий, Артем и Артур еще долго разговаривали друг с другом – сопоставляли кусочки информационной мозаики, спорили, убеждали друг друга. Они понимали друг друга с полуслова. У них появилась общая цель…
Объявленный по городу план «Перехват», конечно же, ничего не дал. «Солдатик» как в воду канул, как испарился…
Тульский
15–16 мая 1990 г.
Ленинград, Васильевский остров
…Ждать следующего проявления Невидимки пришлось недолго. Спустя короткий промежуток времени после зависшего «глухарем» двойного убийства на набережной Макарова его тень обозначилась снова…
…Недели две назад в кабинет к Тульскому въехал еще один молодой оперативник – Ваня Кружилин. Ваня окончил короткие курсы для сотрудников уголовного розыска в Пушкине, и его допустили до заветных служебных тайн. Сразу по его приходе в отделение выяснилась пикантная подробность – оказалось, что у Вани музыкальное образование, а по диплому он – дирижер, точнее – дирижер хора и вокальных коллективов. Это обстоятельство смутило даже Боцмана, который со скрытым уважением изрек как приказ:
– С этого дня так и будем звать: Дирижер!
Родители с детства старались не пускать Ваню на каток, усаживали за чудом влезшее в хрущевку пианино, покупали книги о композиторах и даже, выкраивая крохи из своей зарплаты, пошили мальчику фрак. Они долго не знали, что их мечты разбил Роберт Стивенсон своим романом «Остров сокровищ», который Ванечка проглотил за одну ночь. С тех пор Кружилин «заболел» пиратами, а когда подрос, понял, что их можно встретить, видимо, только в уголовном розыске…
Консерваторию он все же окончил, но захудалым дирижером (которым родители гордились бы и обсуждали между собой, как его зажимают бездари) быть не захотел.
Тульский понял, что его новый коллега – романтик, но издеваться не стал, так как Кружилин был парнем добрым и заводным на любую авантюру. Это Ваня, мгновенно освоившись в атмосфере отделения, предложил налепить на дверь кабинета Боцмана плакатик следующего содержания: «Взятка в размере до 25 рублей – является устной благодарностью». Дело в том, что Боцман за небольшие одолжения брал магарыч только портвейном и водкой.
После взбучки, которую устроила Кружилину в прокуратуре Яблонская за его художества при поиске небольшого бульдозера, похищенного со стройки, Ваня родил новый шедевр – на листе ватмана он начертал: «Подозреваемым является тот, кто замечен в чем‑то подозрительном. Наиболее подозреваемый тот, кто ни в чем подозрительном замечен не был». Этот плакат был прикреплен над столом Тульского с помощью Токарева‑младшего, проводившего в их кабинете чуть ли не столько же времени, сколько и опера.
А потом трое шалопаев налепили хулиганскую надпись и на дверь Ткачевского: «Каждый подозреваемый может стать обвиняемым. Подозрение является достаточным основанием для ареста. Арест обвиняемого является достаточным и исчерпывающим доказательством его вины».
Не симпатизировать такому юморному дирижеру было невозможно, поэтому Артем и Артур «взяли шефство» над Ваней, активно помогая ему стать настоящим опером.
…Тульский и Кружилин восседали с двух сторон над задержанным. Артема в тот день в кабинете не было – у него обозначились какие‑то срочные дела. А задержанным был сутенер по прозванию Брынза. Дело в том, что несколько дней назад на «пятаке», находившемся на земле Кружилина, избили и ограбили человека по фамилии Треугольников. Треугольников умер в больнице – в общем, «тяжкие телесные повреждения, повлекшие за собой смерть». Опера покумекали, покумекали и хватанули двух шмар, постоянно трудившихся на «пятаке», и Брынзу. Шмар завели в кабинет к Боцману, Брынзу – к Тульскому и Кружилину.
После нескольких ударов по голове тяжелым справочником «Почему так названы» одна из проституток стала что‑то припоминать:
– А… возле остановки? Так клиент хотел нам деньги отдать не до, а после… А Брынза говорит – бабки мне! Короче, дело до рук дошло…
Услышавший это Тульский опрометью бросился обратно к себе в кабинет и прервал Кружилина, что‑то объяснявшего задержанному:
– Слушай, Брынза, пиши сам явку с повинной. А? Лучше ведь тебя никто не напишет…
Ваня и Брынза удивленно открыли рты практически одновременно…
Но сознаваться Брынза не желал – кричал, что мужика помнит, что конфликт был, – но бить – не бил, и все тут.
– Ну а девкам‑то, девкам‑то какой смысл на тебя наговаривать? – убеждал сутенера Артур.
– Да когда это было?.. Не помнят они…
– Слушай, Брынза, мы тебе сейчас все расскажем. Когда, кого, как, что у терпилы забрал. Ты признаешься, а потом в отказ. Вещи не выдашь, дескать, пропил… А у нас будет осадок, будто на тебя чужое повесили!
– А что – не так? Не хотите повесить?!
– Бры‑ынза, – горестно вздохнул Тульский. – При написании чистосердечного признания веди себя спокойно и прилично. Не ковыряй в носу и ушах, не крутись на табуретке, не пей больше одного стакана, ежели чего поднесут, не плачь, не сморкайся ежесекундно. А главное – не делай больших пауз.
– Ну не бил я мужика, не бил!!! Цапнулись – и разошлись! Он, видимо, еще с кем‑то…
Ваня погрозил сутенеру пальцем, как расшалившемуся первоклашке:
– Не задавайся и не думай, что все вокруг – дураки. Замени скромное «видимо» на нахальное «я уверен» и, вообще, употребляй больше личных местоимений.
Брынза свернул губы в трубочку:
– Я считаю, что…
– …Это чудовищная ошибка! – продолжил за него Тульский и ухнул задержанному по голове Уголовным кодексом – причем раза в три сильнее, чем проститутке в кабинете Боцмана. Брынза ойкнул.
Артур со вздохом бросил тяжелую книгу на стол и начал по новой:
– Мы же не просим, чтобы ты нам «Войну и мир» написал. Коротенько: было, было дело под Полтавой… Клиент плохо себя вел – я ругнул его, он ударил, я ударил… пару раз. Он пьяный был – упал, порвал мне рубашку. Я вытащил бумажник, чтобы компенсировать… Ну – что тут такого особливого?
Тульский подсказывал Брынзе, будучи абсолютно уверенным, что принципиально все происходило именно по такой схеме. Ваня его поддержал:
– А в конце – кланяйся и благодари, благодари и кланяйся!
(Такое напутствие дал Кружилину в свое время преподаватель перед экзаменом, который проходил в Малом зале филармонии.)
– Ну не обувал я мужика!!! – чуть не зарыдал Брынза.
– Не обувал, значит…
Артур повел шеей и за шиворот подтащил сутенера к огромному пустому сейфу. Засунув голову Брынзы в гулкое пыльное нутро железного ящика, Тульский скомандовал:
– Ваня, давай!
Кружилин достал из‑под дивана гантелю, на которой в 1938 году было выдавлено «10 кг завод им. т. Молотова», и шарахнул ею пару раз по сейфу. Услышав адский тарарам, к ним в кабинет вбежал Боцман:
– Вы чего, охуели совсем?!
– Так не помнит ничего!
– Уши чистим!
Боцман сокрушенно покачал головой:
– Иван, ты же симфониям обучался, а не в пехотном полку на барабане наяривал… И еще… Не он это…
– Чего – «не он»? – не понял Тульский, но голову Брынзы из сейфа вытащил.
– Убил не он!
Сутенер, хоть и оглох, однако же все расслышал, что нужно было, – он завыл, вывернулся из лап Тульского и бросился к Боцману:
– А‑ы‑у!!!! Вот оно в чем дело, командир! Суки!!! Хотели труп на меня списать!!!
Боцман поморщился и вывел страдальца в коридор. Брынза доплелся до раздолбанной раковины, отвернул осклизлый кран и начал жадно глотать теплую желтую воду, одновременно булькая и бормоча:
– Куда… хлюп‑хлюп… клонят… хлюп‑чавк… козлы… чавк‑чавк… и притом вонючие…
Боцман отвернулся от него и заглянул в кабинет к Тульскому и Кружилину:
– Не он это… Я с девками плотно поработал – не срастается… Он с ним действительно цапнулся, но и только… Его уже потом кто‑то за остановкой отоварил чем‑то тяжелым. Вытащил бумажник, снял ботинки – и так далее. Убивать, может, и не хотел, но человек – существо странное, можно полчаса смертным боем бить – отойдет, а бывает – с одного удара – щелк, и в дамки… Я одну девку уже отпустил. Берите для блезиру объяснение со второй – и расход. Нет. Не он это.
– Не он? – помотал головой Тульский, которому и в голову не пришло усомниться в правоте самого Боцмана. – А тогда кто же? Кто?!
Боцман молча пожал плечами…
Может быть, эпизод с попыткой раскрытия преступления в отношении гражданина Треугольникова так и окончился бы совсем ничем, но в это время в кабинете Токарева‑старшего находился Есаул – тот самый приятель Варшавы, что трудился в бане на 5‑й линии. Дело в том, что во время одной из последних встреч Токарев и Варшава конфиденциально договорились о следующем: карманники, орудующие на острове, будут возвращать все равно ненужные им важные документы – в первую очередь, партбилеты, удостоверения офицеров и паспорта. Щипачи частенько добывали эти ксивы вместе с кошельками, а народ в милицию бросался, в основном, не из‑за денег, а как раз из‑за документов, утрата которых могла обернуться большими неприятностями. И договор был такой: если кого с поличным берут – это одно дело, а ежели нет – так хоть документы по‑тихому скиньте… Глядишь, и часть потерпевших свои заявы назад заберут. Но как эту замечательную идею было осуществить на практике с учетом недоверия блатных и ментов друг к другу? Варшава и предложил решать вопрос через Есаула. Есаул уже «отвоевался», но ему верили жулики, а менты знали, что он хоть и стучать им не будет, но и в темные дела уже никогда не полезет. Не без уговоров, но Есаул все же согласился раз в месяц выполнять возложенную на него миссию. Для надежности и конспирации жулики все же предложили саму процедуру возврата обезличить: они бросали документы в тайничок‑схрон на первом этаже черной лестницы бани. О тайничке ведали только посвященные, а Есаул и знать не желал – кто туда что бросает…
Вот и на этот раз бывший зэк положил Токареву на стол газетный кулек. Василий Павлович что‑то дописывал и кивнул механически:
– Угу… присаживайся… я сейчас.
Есаул оглядел хорошо знакомый ему кабинет и невольно улыбнулся, заметив новый плакат. На плакате молодой, подтянутый милиционер резко и грозно отодвигал от себя рюмку с алкоголем. Первоначальная типографская надпись на плакате была заретуширована, а поверх нее уже кустарным способом кто‑то вывел: «С пидорами не пьем!»
– Ты чего? – приподнял голову от бумаг Токарев. – А…
Василий Павлович и сам улыбнулся:
– Это я у оперов из 16‑го изъял. Прислали нам одного… хохмача‑дирижера.
– В каком смысле дирижера? – Есаул непонимающе сморщил лоб.
– Да в прямом! Учился человек на дирижера, а потом вот все бросил и пришел к нам…
– На дирижера, которых по телевизору показывают?
– Во‑во.
– И к вам?
– Ну!
Есаул аж засопел:
– В интересное время жить начинаем! А в 16‑м народ интересный подобрался – один Боцман чего стоит, он чуть ли не египетские пирамиды еще сам строил…
– Да‑а, – кивнул Василий Павлович, разворачивая сверток. – Коллективчик там еще тот… Так, ну чего нам сегодня Бог послал?..
Токарев стал раскладывать на столе чуть скукоженные от сырости документы:
– Удостоверение личности офицера… майор Мургло!
Оба ухмыльнулись на смешную фамилию.
– Зачетная книжка студента восточного факультета ЛГУ имени А. А. Жданова… партбилет товарища… – красивое лицо! – Некрасовой… профсоюзный билет на гражданина… чернила расползлись… Треугольникова…
Есаул начал подниматься:
– Пойду‑ка я, пожалуй…
Токарев сморщился и пробубнил задумчиво:
– Погоди… Треугольников… дурацкая фамилия… Где‑то я ее недавно совсем слышал.
– Да мало ли таких! – пожал плечами Есаул.
– Треугольниковых?!
Бывший зэк поскреб затылок:
– Ну, может, жалобиться приходил?
– Нет, – качнул головой Токарев, – заявляют в отделениях, ты же знаешь…
– Да хрен с ним, – махнул рукой Есаул. – Отдашь – человеку радость!
И в этот момент Василий Павлович вспомнил. Вспомнил и чуть не закричал:
– Отставить!!! Треугольникова – завалили!
Он схватил телефон:
– Токарев… Ткачевский, ты? По Треугольникову работали?.. У вас… Не отпускать!!! Меня ждать! Напишите обзорную справку!
Есаул почуял неладное, но уйти из кабинета уже не мог – ну не бежать же? Он со злостью вальяжно и демонстративно‑оборонительно вновь развалился на стуле. Токарев внимательно посмотрел на него, слегка смущаясь:
– Саша… Профбилет – с убоя…
– Вася – а мне‑то – по хуй! Не! Не надо! Я‑то уж тут – точно ни при чем!
– А ты чего хамишь‑то?
– А ты что – мне предъявить хочешь?!
– А тут не правилка воровская, чтобы предъявлять!
Есаул прищурился недобро:
– Это в смысле, что я заблудился и не понимаю, с кем калякаю, гражданин начальник?
– Саш, тормози…
Но Есаул завелся не на шутку:
– А хули мне тормозить‑то?! Меня просили взять на себя миссию передачи этого говна – с чьей подачи? С твоей?
– С моей.
– Во! С блатными все перетерто, все в курсе, воздержавшихся нет. Претензии были когда?!
– Нет, – начал понемногу успокаиваться Василий Павлович. Есаул это почувствовал, но по старой зэковской манере стал «дожимать»:
– Мне это надо?! Я и без этого… главпочтамта… водкой приторговываю, на масло зарабатываю… На «Зенит» хожу – места лучшие! Блатные уважают, вам я в хуй не тарахтел! А ты мне – убой!!! Какой убой?! Скидывают ксивы только щипачи! Допустим… Ну ладно – допустим, кто‑то убил кого… И что – понесут в то самое место, чтоб я тебе отдал?! Дебилы, что ли? Шутка такая турецкая?!
Токарев умиротворяюще выставил вперед ладони, начиная понимать, что и впрямь – странная какая‑то история вырисовывается:
– Я понимаю… Действительно – непонятно… Но мужика‑то завалили – я вспомнил… На остановке, при разбое… документ – его… Веришь?..
Есаул скривился, но кивнул:
– Охотно, раз ты так разошелся… И что с того?
– Объяснение должно быть?
Бывший зэк эмоционально хлопнул себя ладонями по коленям:
– За‑е‑бись! И что – теперь я должен на нашем партактиве поднять вопрос – кто скинул профсоюзный билет?! Ага… Все выяснить и доложить по инстанции?! Вот чуял я, что из этой канители с ксивами когда‑нибудь блуд выйдет…
Василий Павлович помолчал и спросил:
– А мне что делать? Наплевать и забыть уже не получится…
Есаул мотнул головой:
– А выходи прям на Варшаву… сам… ставьте на стол белую головку и – куд‑кудых между собой! А то, один – правильный вор, другой – взяток не берет… Вот и кумекайте сами! А я пошел… в баню! Мне пять ящиков свежего «Жигулевского» должны привезти!
– Саш…
Но «исполнитель особой миссии» уже вскочил:
– И не надо ничего мне говорить! Ничего не слышал, ничего не видел, ничего никому не скажу!
Последнюю фразу Есаул почти пропел, пародируя Эдиту Пьеху и демонстративно толкнув дверь плечом, вышел, нервно перебирая пальцами в карманах широких брюк…
Токарев же добрался до 16‑го, рассказал о ситуации, показал профбилет… Совместно с Ткачевским и Боцманом решили: если установят злодея, то документ ему надо подбросить во время обыска. Долго перебирали различные версии, наконец остановились на одной: дескать, кто‑то из карманников совершил уличный разбой (это само по себе – очень спорно, но… – и на старуху бывает проруха), а потом по запарке скинул профбилет вместе с остальными документами…
Василий Павлович начал вникать во все мелочи по странному разбою – но озарение не снисходило. С Боцманом по поводу Брынзы начальник угрозыска согласился, и сутенера отпустили. Далее выяснилось, что к Треугольникову в больницу перед тем, как он умер, заезжал Лаптев – впрочем, без толку, а якобы взятое у потерпевшего объяснение – длинное, как положено, – было, конечно, липой от начала до конца, включая корявую подпись, которую накарябал сам опер…
Токарев с Боцманом перебрались в кабинет Тульского и Кружилина. Василий Павлович забрал у притихшего Вани материал, который, по идее, надо было отправить в прокуратуру уже сегодня. Вчитываясь в бумаги, начальник розыска механически спросил:
– А ботинки, вообще, разве часто снимают?
– Редко, – качнул головой Боцман и настроился рассказать очередную «военно‑морскую» историю: – Вот после войны…
Токарев чуть раздраженно оборвал его:
– А когда Первая конная в Польшу входила – тогда и кисеты с махрой с трупов сдергивали! Я тебя о чем спрашиваю?!
Боцман вспыхнул и выскочил в коридор, хлопнув дверью. Тульский и Кружилин, почуяв угрозу, сразу юркнули за столы и с самым деловым видом начали отпирать сейфы. На сейф Вани была наклеена бумажка: «Здесь отдает родине последнее исподнее о/у УР Иван Кружилин, лучший друг индейцев». Василий Павлович мазнул по «наглядной агитации» взглядом и чертыхнулся:
– Пацаны!!! Наберут детей в ментовку – мучайся с ними.
Вдруг он заметил что‑то в очередном листке – вчитался и аж вскинулся, выдирая из папки телефонограмму из больницы, куда был доставлен Треугольников. А там, в частности, указывалось, что у пострадавшего, помимо закрытой ЧМ (черепно‑мозговой травмы), имеются на ступнях глубокие раны в виде двух треугольников…
Василий Павлович сунул телефонограмму Кружилину под нос:
– Ты, Чингачгук, ты читать умеешь?! А эту бумажку читал?!
Ваня молча открыл и закрыл рот – крыть ему было нечем. К ним присунулся Тульский – быстро пробежал строчки глазами и тут же начал вслух рассуждать о взаимосвязи между фамилией «Треугольников» и формой ран. Токарев застонал:
– Вот без тебя бы, блядь, – ну в жизни не догадался бы! Живо, – звонить патологоанатому, чтоб снимки сделал!
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 126; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!