Неужели арестован невиновный?

 

Кэролин Хэмм, трудолюбивый тридцатидвухлетний юрист – она работала в области охраны памятников истории, – не появлялась в своем офисе в Вашингтоне, округ Колумбия, целых два дня, что было совсем не в ее характере. Обычно она звонила и предупреждала, опаздывая всего на пять минут, а сейчас пропустила несколько встреч, не отменив их и не предложив перенести. Поначалу ее секретарь не паниковала, зная, что Кэролин вот уже несколько дней готовится к долгожданной поездке на отдых в Перу. Но когда Кэролин не появилась и на третий день, секретарь встревожилась. Она позвонила лучшей подруге Кэролин и попросила заехать к ней домой. Заканчивался январь 1984 года. Дом Кэролин был аккуратным, обшитым досками белым строением, резко выделяющимся в ряду мрачных зданий на Южной 23‑й улице Арлингтона, Виргиния. Подъехав к дому, подруга Кэролин заметила, что парадная дверь слегка приоткрыта, ветер заносит в дом снег. Кэролин ни за что не допустила бы такой небрежности. Испугавшись, подруга отыскала на улице молодого человека и попросила его войти в дом вместе с ней.

Они нашли обнаженный труп Кэролин в помещении цокольного этажа. Он лежал лицом вниз поперек двери, ведущей в гараж. Запястья мертвой женщины были связаны длинным обрывком шнура от жалюзи, а петля вокруг шеи сделана из веревки, которой прежде был перевязан свернутый ковер. Веревка, тянущаяся от петли, поднималась вверх, к трубе на потолке, а от нее – к бамперу «фиата» Кэролин, стоящего в гараже. На теле не оказалось ни следов крови, ни ран, но сразу становилось ясно, что Кэролин уже давно мертва.

По прибытии полиции Арлингтона удалось определить, что убийца проник в дом через окно цокольного этажа, где был вынут вентиляционный рукав от сушилки для одежды. На свернутом ковре (преступник использовал веревку с этого ковра) лежал шестидюймовый нож – вероятно, с его помощью НС запугивал жертву. Судя по всему, из дома ничего не пропало, исчезло только немного денег из сумочки Кэролин, ее нашли наверху, рядом с высыпанным на пол содержимым. Допросы соседей ни к чему не привели. Никто не заметил ничего подозрительного. Во время вскрытия судебные медики обнаружили мазь, напоминающую гель, вокруг рта жертвы, в вагинальной и ректальной областях, а также сперму внутри полового органа и на бедрах. На купальном халате, найденном наверху, в гостиной, также оказались следы спермы. На подъеме левой ноги жертвы виднелась небольшая ссадина, указывающая на то, что женщину тащили по полу. Смерть наступила в промежуток между десятью часами вечера 22 и ранним утром 23 января.

Детективы Роберт Кэрридж и Чак Шелтон начали с виктимологии. Кэролин Хэмм, подобно многим другим образованным молодым профессионалам, живущим в окрестностях метрополии, проводила много времени в офисе престижной юридической фирмы, где работала; с соседями она не была знакома. Подруги подтверждали, что она любила одиночество и не принадлежала к числу женщин, способных подцепить случайного партнера в баре. В сущности, у нее было всего несколько романов. Полиция нашла одно гневное письмо от ее бывшего приятеля, но его быстро вычеркнули из списка подозреваемых, когда алиби подтвердилось: во время нападения он находился в другом штате.

Детективы предположили, что преступник проник в дом днем 22 января и дождался возвращения жертвы. Неясно было, какое преступление он задумал: изнасилование и ограбление, закончившееся неудачно, или же он с самого начала намеревался убить хозяйку дома? Убийцы в Арлингтоне – редкость, хотя округ отделен только рекой Потомак от Вашингтона, на который приходится самый высокий в стране процент убийств. В среднем в Арлингтоне случается три‑четыре убийства в год, и потому восемь детективов из отдела ограблений и убийств занимаются в основном ограблениями и по очереди разбирают дела об убийствах, если они возникают.

В сущности, на этот раз расследовать убийство должны были не Кэрридж и Шелтон. Подошла очередь детектива Джо Хоргаса, но в день, когда обнаружили труп, он уехал из города по семейным обстоятельствам. Хоргас служил в полицейском управлении Арлингтона шестнадцать лет, в последний раз расследовал убийство два года назад. Вернувшись в город неделю спустя, он не мог удержаться и ознакомился с делом. Он обратил внимание на два вторжения со взломом, о которых сообщили полицию за несколько дней до изнасилования и убийства. Оба взлома произошли в нескольких кварталах от дома Хэмм. Кроме района была еще одна общая деталь: во всех трех случаях НС проник в дом через маленькое заднее окно. В первом случае НС пробрался в дом к одинокой женщине, угрожал ей ножом, совершил сексуальное нападение и потребовал денег. При сопротивлении он полоснул ее ножом и убежал. Она сумела описать преступника: чернокожий мужчина ростом около пяти футов десяти дюймов, стройный, в кепке, перчатках и маске.

Во втором случае преступнику, очевидно, надоело ждать. Он покинул дом прежде, чем туда вернулась выбранная им жертва. Но кое‑что он оставил на память: помимо прочего на постели были обнаружены порнографические журналы и шнур от жалюзи. Хоргас считал, что все три преступления связаны между собой. Он также проследил их связь с серией изнасилований, совершенных за последние несколько месяцев.

Описание, данное жертвой одного из взломов, соответствовало приметам НС, известного полиции под прозвищем «чернокожий насильник в маске». По крайней мере десять жертв в округе Арлингтон дали похожее описание насильника в маске начиная с июня 1983 года. Когда Хоргас понял, что эти преступления не были расследованы в связи с убийством, он изложил свои соображения начальнику, сержанту Фрэнку Хокинсу, который напомнил, что дело Хэмм поручено другим сотрудникам, но разрешил Хоргасу проанализировать связь между делом Хэмм и взломами. Хоргас разослал по телетайпу в полицейские управления Виргинии, Колумбии и Мэриленда словесный портрет подозреваемого и машины, замеченной перед домом жертвы, надеясь, что кто‑нибудь их узнает. Тем временем Кэрридж и Шелтон приехали в Квонтико и встретились с Роем Хейзлвудом и со мной, чтобы услышать наше мнение о профиле убийцы и советы о том, как допрашивать такого подозреваемого, если он попадется. Мы работали с фотографиями места преступления и отчетом о вскрытии, но при почти полном отсутствии улик. Мы имели дело с отдельно взятым случаем, не зная о других, потенциально связанных с ним. Место преступления указывало на определенный уровень опыта и изощренности преступника. В то время мы встречались почти исключительно с внутрирасовыми изнасилованиями и убийствами. В сущности, и сейчас подобные преступления преобладают; насильники такого типа склонны выбирать жертву такой же расы, к которой принадлежат они сами. На основании всего этого Рой описал НС как белого мужчину лет тридцати, и я согласился с его оценкой. Место преступления свидетельствовало и о зрелости, и о незрелости НС: вывалив содержимое сумочки на пол и взяв только наличные, преступник поступил необдуманно, однако тщательно связанный труп без ран и других следов борьбы свидетельствовал о более зрелом убийце. Возможно, у него имелся сообщник, или же убийца страдал раздвоением личности. Кэрридж и Шелтон пытались расследовать дело, пользуясь нашими советами, полученными в Квонтико. А Хоргас ежедневно проверял сообщения, присланные по телетайпу, но не находил ничего интересно. И вот 6 февраля 1984 года Кэрридж и Шелтон арестовали тридцатисемилетнего Дэвида Васкеса и предъявили ему обвинение в убийстве Кэролин Хэмм, совершенном две недели назад.

Васкес недавно перебрался из дома своего друга, живущего по соседству с Кэролин, к матери в Манассас, что в часе езды от его прежнего жилья. Однако за несколько дней до обнаружения трупа Хэмм двое соседей заметили Васкеса возле ее дома. Когда детективы побывали в доме, где прежде жил Васкес, в его комнате они нашли журналы – в основном типа «Плейбой» и «Пентхаус», а в одном из них оказалась фотография связанной женщины с кляпом во рту и веревкой на шее. Детективы обнаружили также фотографии женщин, сделанные Васкесом, – очевидно, он снимал издалека и не был знаком с ними, – женщины раздевались. Для таких преступников не характерна большая порнографическая коллекция, либо купленная, либо составленная собственноручно, и хотя лично я не верю в существование проверенных данных, подтверждающих, что порнография заставляет мужчин совершать преступления на половой почве, наши исследования показали, что определенные виды садомазохистских и ориентированных на «рабство» материалов могут разжечь фантазии человека, мысли которого уже движутся в этом направлении. В том, что мужчина с удовольствием разглядывает фотографии обнаженных женщин в журнале, нет ничего предосудительного, но та фотография подозрительно напоминала один из снимков, сделанных на месте преступления, а подглядывание за женщинами в окна и фотографирование их указывало на желание вторгнуться в личное пространство человека по крайней мере на основном уровне.

Кэрридж и Шелтон арестовали Васкеса в «Макдоналдсе», в Манассасе, где были произведены первые формальности заключения под стражу, и подозреваемого вызвали для первого допроса. Вскоре Васкес признался в убийстве.

Установить идентичность проб его спермы с пробами с трупа или халата Хэмм не удалось, но на месте преступления были обнаружены лобковые волосы, явно принадлежащие Васкесу. Алиби Васкеса – он заявил, что той ночью был в кегельбане, – подтвердить не удалось. Мать поручилась за него, заявив, что он был с ней, но во время допроса изменила показания, заявив, что была на работе и не знала, где находится ее сын, а потом вообще отказалась помогать полиции. Как проистекало из подробностей жизни Васкеса, таких как род его занятий, и того факта, что почти до сорока лет он все еще жил с матерью, он не обладал высоким интеллектом. И следователи решили, что у него был сообщник – сам он не выглядел достаточно сообразительным и опытным преступником. Судя по смешанным уликам на месте преступления, мы с Роем Хейзлвудом сочли, что два преступника действовали сообща. Полиция считала, что именно Васкес мог оставить следы, свидетельствующие о недостаточной умелости действий. Единственным нарушением, на котором он попадался прежде, было похищение денег из автомата в прачечной еще в подростковом возрасте. Улики, указывающие на существование сообщника, включали пробы спермы, две пары отпечатков обуви у дома и некоторые другие моменты из жизни Дэвида Васкеса, свидетельствующие о том, что ему нужна была помощь. Например, он не водил машину; в день убийства он находился на работе в Манассасе и должен был выйти на работу на следующее утро в 7 часов.

Автобусы в Манассас в такое время еще не ходят, а других средств транспорта у него не было. Он нуждался в напарнике, который бы подвез его к дому Хэмм и обратно. Кроме того, Дэвид Васкес не отличался силой. Товарищи по работе сообщили полиции, что он с трудом разгружал грузовики с тридцатифунтовыми коробками, – следовательно, Хэмм смогла бы с ним справиться. Ни в физическом, ни в психическом отношении он был неспособен совершить преступление в одиночку. Следователи и адвокаты пытались убедить его открыть имя зачинщика преступления, но Васкес отмалчивался. Адвокаты даже допросили его под воздействием химической «сыворотки истины», однако показания Васкеса только ухудшили его положение.

Улики против него включали три записанных на пленку признания и показания двух отдельных свидетелей, которые видели его возле дома Хэмм. В конце концов Васкес согласился на соглашение о смягчении обвинения – не о признании вины, а признании того, что у обвинителей есть достаточно доказательств, чтобы обвинить его в более тяжком преступлении. С помощью этой сделки адвокаты Васкеса сумели добиться замены смертного приговора. Он был приговорен к тридцати пяти годам тюремного заключения. Хотя его сообщника так и не нашли, дело Хэмм было официально закрыто.

1 декабря 1987 года, после звонка по номеру 911, полиция Арлингтона прибыла к дому женщины, сосед которой сообщил, что она не открывает дверь на звонки, не подходит к телефону и не выходит из дома уже несколько дней. Обычно, прибыв по такому вызову, полиция ожидает найти пожилого человека, упавшего в ванной или умершего от сердечного приступа. Но на этот раз патрульные Уильям Гриффит и Дэн Борелли нашли пострадавшего помоложе, участь которого была более печальной. Подъехав к двухэтажному георгианскому кирпичному особняку, рассчитанному на две семьи, – точно через тринадцать минут после звонка по номеру 911, – полицейские сразу же обнаружили причины для подозрений: задняя дверь дома была незаперта и широко распахнута, ее придерживал стул. Внутри дома на полу полицейские увидели сумочку с беспорядочно разбросанным вокруг содержимым и мгновенно почувствовали запах разлагающейся плоти.

Наверху, в спальне, они нашли обнаженный труп Сюзан М. Таккер, который лежал лицом вниз на постели, свесившись головой с края. Убийца туго обмотал белой веревкой ее шею, затем связал запястья и остаток веревки обмотал вокруг них. На труп был брошен спальный мешок. В спальне царил беспорядок, повсюду были раскиданы одежда и личные вещи. Хотя Сюзан Таккер была замужем, последние несколько месяцев она жила одна, пока ее муж, Реджи, находился в Уэльсе. Уроженец Уэльса, он уехал туда три месяца назад, чтобы подыскать работу и жилье. Через несколько недель Сюзан предстояло присоединиться к мужу.

В пятницу, 27 ноября, супруги разговаривали по телефону, но затем Сюзан пропустила звонок, назначенный на понедельник, 30 ноября, и с тех пор не подходила к телефону ни поздно ночью, ни во вторник. Сюзан была ответственным человеком, скрупулезной рабыней привычек. Не застав ее на работе, Реджи встревожился и позвонил двоюродной сестре жены в Мэриленд, и та пообещала на следующий день навестить Сюзан. Но на один из очередных звонков Реджи домой ответил офицер полиции Рик Шембс, от которого Реджи и узнал о смерти жены. Шембс не стал сообщать подробности убийства, поскольку в начале расследования все, кто был знаком с жертвой, считались возможными подозреваемыми. Поначалу единственной многообещающей находкой полиции казались несколько волосков, найденных на теле жертвы и в раковине. Слишком темные, чтобы принадлежать рыжеволосой жертве или ее мужу, они, очевидно, были лобковыми. Через несколько дней сосед, звонивший в полицию, нашел тряпку для мытья посуды, принадлежащую Сюзан, – она висела на ветке дерева возле дома. Шембс и его напарник Джон Коул отмечали, что взломщик был весьма опытным. Они проверили все места, где могли остаться отпечатки, но обнаружили, что убийца дочиста вытер каждую поверхность, к которой прикасался. Он вытер даже стиральную машину, на которую вставал ногами, забравшись в дом через окно.

Как и в деле Хэмм, преступник взял только те наличные, которые попались ему под руку. Коллекционные монеты и кредитные карточки, по которым его легко могли выследить, остались на месте. На этот раз пришла очередь Джо Хоргаса расследовать убийство, и с самого начала оно выглядело подозрительно похожим на убийство Кэролин Хэмм, хотя Дэвид Васкес находился в тюрьме. Вдобавок к тому, как была связана, задушена и уложена жертва, имелись и другие сходства. Убийца проник в дом через заднее окно – такое маленькое, что полиция недоумевала, как сквозь него мог протиснуться сильный и крепкий человек. В обоих случаях повсюду оказались стерты отпечатки пальцев, в обоих домах вещи были разбросаны, а содержимое сумочки высыпано на пол. Хотя труп Таккер уже начал разлагаться, следствию удалось определить, что, подобно Хэмм, эта жертва не оказывала сопротивления – ран на трупе не было. Дом Таккер расположен в четырех кварталах от дома Хэмм и виден из окна ее спальни.

Но на этот раз убийца принес веревку с собой. Когда Реджи показали обрезок веревки, найденный в комнате рядом со стиральной машиной, он не опознал ее. Убийца вел себя крайне дерзко. Он преспокойно съел половинку апельсина за длинным, элегантным обеденным столом, пользуясь зазубренным ножом, чтобы разрезать фрукт.

Даже в виктимологии прослеживалось сходство. Подобно Кэролин Хэмм, Сюзан Таккер принадлежала к категории жертв низкого риска. Белая женщина, сорокачетырехлетний автор технических публикаций и редактор службы лесного хозяйства, она была известна как надежный работник и предпочитала одиночество, хотя и не имела врагов. Она была предана мужу и нескольким близким подругам и вряд ли решилась бы заговорить с незнакомым человеком.

Хоргас понял: этот искушенный убийца не из тех, что позволяют заметить себя соседям или совершают другие глупые ошибки. Он посоветовал Шембсу потщательнее изучить место преступления, надеясь, что появятся какие‑нибудь важные улики. Поскольку убийца вполне мог спокойно вымыть руки или даже принять душ, полиция обследовала сточные отверстия и трубы в ванной.

Доктор Фрэнсис Филд, судебный медик, позднее определил, что жертва погибла в промежуток между ночью с пятницы на субботу и ранним утром в воскресенье. Причиной смерти было названо удушение. До вскрытия Шембс использовал стандартную процедуру обнаружения вещественных доказательств, которую применяют в случае любого физического нападения, чтобы собрать такие улики как сперма и другие выделения с трупа жертвы.

Учитывая сходство с делом Хэмм, следствие немедленно сосредоточилось на неизвестном и опытном сообщнике, вместе с которым Дэвид Васкес мог действовать в 1984 году. Пока следователи изучали прошлое жертвы и опрашивали соседей, Хоргас побывал у Васкеса в Бэкингемском исправительном центре, одной из трех тюрем строгого режима в Виргинии. Рич Маккью, один из адвокатов, защищавший Васкеса в 1984 году, тоже присутствовал при беседе. Хоргас предложил Васкесу сигару, узнав от Чака Шелтона, что его подзащитный не безразличен к ним, и вскоре Васкес разговорился, но не так, как надеялся Хоргас. Васкес рыдал, признавшись, что на него напали вскоре после прибытия в тюрьму, уверял, что жизнь в тюрьме – ад. За четыре года пребывания за решеткой ему ни разу не разрешили повидаться с близкими. Но, несмотря на отчаяние, он так и не предоставил информацию, которая помогла бы ему.

Хоргас покинул тюрьму в твердой уверенности, что за решеткой оказался невиновный. Мало того, новое убийство вполне мог совершить тот же преступник. Хоргас решил заново изучить дело Васкеса и попытаться вытащить его на свободу.

Действительно, Васкес несколько раз сознавался в преступлении, но его допрашивали с применением неправомерных методов, которые, как нам известно, неэффективны при допросах пассивных и неискушенных подозреваемых. Протоколы и записи свидетельствовали, что полиция применила метод «хорошего и плохого»: следователи повышали голоса, стучали кулаками по столу, обступив допрашиваемого со всех сторон в маленькой комнате без окон, наполненной сигаретным дымом. В конце концов Васкес раскололся.

Все его признание выглядело построенным на информации, которую он услышал от следователей. Психиатры со стороны защиты подтвердили опасения Хоргаса. Они считали, что ввиду пониженных умственных функций Васкес не понимал, какими будут последствия его разговоров со следователями, его с легкостью запугали и ввели в замешательство. Доказательства, прежде указывавшие на участие в деле второго сообщника, начали еще сильнее беспокоить Хоргаса: Васкес не водил машину, так как же он попал к дому Хэмм? Почему анализ проб спермы не совпал? Достаточно ли сходства волос и показаний нескольких сомнительных свидетелей, чтобы обвинить его в преступлении?

Так и не выстроив новых версий и ничего не добившись от Дэвида Васкеса, Хоргас вернулся к своему первоначальному мнению: убийцей был тот же человек, который проник в два соседних дома и был виновен в преступлениях «чернокожего насильника в маске» по всей округе за шесть месяцев, предшествующих убийству. Хоргас взялся за тщательное расследование всех этих преступлений.

В январе одна женщина позвонила в полицию и сообщила, что кто‑то забрался к ней в дом через окно цокольного этажа. Не пропало ничего, кроме сорока долларов наличными и двух золотых цепочек. Но взломщик оставил вместо них странные предметы: на постели женщины оказался бумажный пакет с морковью, тремя порнографическими журналами и несколькими обрезками шнура от жалюзи. Преступник также оставил на полу, возле постели, ведро с марихуаной, принадлежностями наркомана и небольшим флаконом прокаина, местного обезболивающего препарата, который иногда незаконно применяется в качестве сексуального стимулятора. Следователь полиции Рич Альт узнал от пострадавшей, что некоторые из этих предметов были украдены у ее соседа, который так и не отважился позвонить в полицию. В дом к этому соседу преступник проник в тот же вечер. Эти дома отделяло от жилища Кэролин Хэмм всего два квартала.

Через неделю после обнаружения трупа Сюзан Таккер в деле наступил поворотный момент: Джо Хоргас случайно наткнулся на сообщение из отдела убийств полицейского управления Ричмонда. Датированное 6 октября 1987 года, двумя месяцами раньше, оно включало два убийства, произошедшие в Ричмонде в сентябре и начале октября. Описание этих преступлений поразительно напоминало описания из дел Хэмм и Таккер. Обе жертвы были белыми женщинами тридцати пяти и тридцати двух лет, обеих задушил преступник или преступники, которые проникли к ним в дома через окна. Связавшись по телефону с детективом Гленном Д. Уильямсом из Ричмонда, Хоргас узнал о дальнейшем сходстве убийств: обеих женщин изнасиловали и связали, в обоих случаях медицинская экспертиза обнаружила следы геля вокруг области гениталий и ануса.

По телетайпу пришла весть о третьем изнасиловании и убийстве в округе Честерфилд, к которому прилегал Ричмонд. Хотя эта жертва была гораздо моложе – ей только исполнилось пятнадцать лет, – ее изнасиловали, задушили и связали в спальне, как и остальных. Полиция Ричмонда не была уверена, что во всех трех случаях действовал один и тот же преступник, однако отправила все три пробы спермы в Нью‑Йорк, в лабораторию, на анализ ДНК.

Уильяме не согласился с теорией Хоргаса о том, что преступления в разных округах взаимосвязаны. Насильники и убийцы не разъезжают за сто миль от дома, и, кроме того, разыскивать продолжали белого мужчину. Однако Уильяме пригласил Хоргаса в Ричмонд на следующий день на собрание следственной группы, в которую вошли сотрудники отдела полиции и детективы из Честерфилда.

В Ричмонде детективы Гленн Уильяме и Рэй Уильяме (не родственники, но получившие прозвище «парни Уильяме») изложили известные факты, касающиеся двух убийств, которые произошли в Ричмонде. Как и в Арлингтоне, наиболее настораживало выбранное место для убийств: Саут‑сайд был тихим районом состоятельных горожан. Большинство домов в нем были построены еще в начале века, за исключением кирпичных, окруженных садами, построенных в 40‑х годах. Но в Ричмонде убийства получили гораздо более шумный отклик в СМИ, вызвавший у горожан состояние истерии. Торговцы скобяным товаром бойко распродавали оконные замки, многие по ночам не выключали света, чтобы в следующий раз преступник не подобрался к цели незамеченным.

Первое ричмондское убийство было обнаружено 19 сентября 1987 года, когда в полицию сообщили о странном инциденте. Возвращаясь домой предыдущим вечером около десяти часов, один из жителей города заметил белый пикап, припаркованный прямо перед его домом и оставленный с включенным двигателем. На следующее утро, увидев, что машина стоит на прежнем месте, а двигатель все еще работает, мужчина позвонил в полицию. Проверив номера, полиция выяснила, что владелец машины живет в нескольких ярдах от места, где она была найдена. Следователь попросил хозяйку дома впустить его в квартиру с одной спальней на первом этаже, где и обнаружили труп тридцатипятилетней Дебби Дэвис, лежащий вниз лицом поперек постели. Как у жертв в Арлингтоне, ее запястья связали так, что одно было прижато к бедру, а другое – к спине. Черный шнурок от ботинка протянули через плечо, так что при любом движении жертва только сильнее стягивала веревку.

Эту женщину, на ней были только шорты из обрезанных джинсов, серьги и браслет, задушили синим гольфом с засунутым в него тонким шлангом от пылесоса, который образовал подобие жгута. Жгут был затянут так туго, что судебным медикам пришлось разрезать его. При вскрытии было выявлено кровотечение с внутренней стороны век, указывающее, что убийца не только душил свою жертву, но и мучил ее, затягивая и ослабляя жгут в течение сорока пяти минут или часа. Кроме того, она подверглась и вагинальному, и анальному изнасилованию, настолько жестокому, что при нем произошел разрыв стенки внутреннего органа. Из наружных повреждений отличались небольшие ссадины на нижней губе и на носу. Как и в Арлингтоне, на трупе убитой не было обнаружено ран, указывающих, что она пыталась сопротивляться.

Что касается места преступления, в спальне тоже не оказалось следов борьбы. Ловкий убийца проник в дом через маленькое кухонное окно шириной всего двенадцать дюймов, до которого достал, встав на кресло‑качалку, похитив его из соседнего дома. Стоящая возле окна сушилка для посуды со стаканами даже не сдвинулась с места – преступник не задел ее. Полиция предположила, что преступник попытался бежать на машине Дэвис, но не сумел разобраться со стандартным рычагом переключения скоростей.

Виктимология мало что дала, только подтвердила, что Дебби Дэвис не относилась к числу жертв повышенного риска. Бухгалтер редакции газеты «Стайл Уикли», подрабатывающая в книжном отделе ближайшего универмага, Дебби имела репутацию домоседки. Несколько лет назад она развелась с мужем и с тех пор ни с кем не встречалась. Все ее соседи, сослуживцы и родственники заявляли, что она была дружелюбной женщиной, не имела врагов и не употребляла наркотики. Ее любили, и газета предложила в качестве вознаграждения 10 тысяч долларов за информацию, которая поможет арестовать преступника. На месте преступления следователи почти ничего не обнаружили: отпечатков не осталось ни в квартире, ни в машине. Все, что удалось получить – пробы спермы с простыней и одеяла, которые означали, что убийца мастурбировал над жертвой. Кроме того, были обнаружены волосы: несколько шерстинок, волосы с лица белого мужчины и еще один – темный и закрученный.

4 октября два Уильямса получили известие еще об одном убийстве в районе Саут‑сайд, на расстоянии всего полумили от дома Дэвис. Около половины второго ночи один из жителей города вернулся домой и решил, что его жена, нейрохирург Медицинского колледжа Виргинии, задержалась на работе, поскольку парадная дверь была заперта. Он принял душ и в темноте пошел в спальню, но почувствовал, что постель сбилась. Включив свет, чтобы поправить простыни, он увидел на одеяле кровь. Метнувшись к стенному шкафу за одеждой, чтобы отправиться на поиски жены, он увидел ее, мертвую, на дне шкафа. Тридцатидвухлетняя Сюзан Хелламс лежала на боку, глядя в потолок, едва втиснутая в шкаф размером два на пять футов. Ее голова с трудом помещалась между стенкой и чемоданом. На ней были только юбка и комбинация, сбившиеся выше талии. Щиколотки свободно связывал лиловый пояс, руки стягивал за спиной шнур от удлинителя, а поверх шнура был намотан синий галстук. Как и в других убийствах, шнур несколько раз обернули вокруг каждого запястья, прижав одно к бедру, а другое заведя за спину. Сюзан Хелламс удушили красным кожаным ремнем, к которому убийца привязал второй ремень. Вскрытие выявило такое же точечное кровоизлияние, как у Дэвис, но здесь оно было более интенсивным, указывающим, что эту жертву мучили и душили более продолжительное время. Убийца явно смелел.

У Хелламс тоже не оказалось ран, полученных при сопротивлении, но на губе и носу были ссадины, как у Дэвис, словно головой терли о стену или другой предмет. При изучении отметки на ее правой икре выяснилось, что это отпечаток подошвы обуви: убийца упирался в ногу жертвы, затягивая ремень на ее шее. Ее грубо изнасиловали в вагину и анус, а банку с вазелином и несколькими лобковыми волосками Хелламс нашли на кондиционере снаружи на подоконнике. Именно через это окно – находящееся на высоте пятнадцати футов, над балконом – убийца проник в дом, не пользуясь лестницей. С балкона полицейские увидели веревку, аккуратно свернутую и уложенную в садовую сеялку. Такой подъем был бы затруднительным для большинства людей, но задняя часть дома выходила на заросшую аллею, и опытный преступник вполне мог перебраться через ограду и проникнуть в дом, не рискуя выдать себя.

Убийца скрылся незамеченным: на это указывала температура трупа жертвы, составляющая девяносто восемь градусов по Фаренгейту. Значит, Хелламс умерла между полуночью и часом ночи. Вероятно, в шкаф ее спрятали потому, что убийца еще был в доме, когда вернулся муж.

Полиция не нашла отпечатков пальцев, зато взяла пробы спермы с трупа жертвы и с постельного белья. На этот раз волос убийцы на месте преступления не оказалось. Продолжая ожидать результатов анализа ДНК, полиция получила из местной лаборатории подтверждение, что и Хелламс, и Дэвис задушили одинаковым способом.

Виктимология не дала никаких намеков на то, почему Хелламс стала жертвой, разве что она была белой женщиной довольно крепкого сложения, с рыжевато‑пепельными волосами, квалифицированным специалистом и подолгу жила одна: ее муж учился в школе права при Университете Мэриленда и приезжал домой только на выходные.

Хотя детективы Ричмонда не соглашались с тактикой Хоргаса, тот принялся изучать все случаи изнасилований в округе. Еще одной жертвой стала одинокая белая женщина тридцати лет, жившая в квартире на первом этаже, в Саут‑сайде. 1 ноября, около трех часов утра, она проснулась и увидела, что над ней стоит чернокожий мужчина с длинным ножом. На вид ему было не больше тридцати лет, рост – около шести футов, лицо скрывала лыжная маска, на руках были перчатки. Он достал веревку из рюкзака и связал жертве руки. Три часа он насиловал и истязал ее. Около шести утра, когда он начал связывать женщине щиколотки, ее всхлипы разбудили верхних соседей. Насильник сбежал, услышав, как кто‑то спускается по лестнице.

Полиция Ричмонда не верила, что этот насильник – убийца, которого они ищут. Нынешняя его жертва была миниатюрной, ростом пять футов четыре дюйма, весом менее ста фунтов, и напали на нее утром в воскресенье, а не в пятницу вечером. Насильник не надел петлю на шею, не мастурбировал над ней, веревки были отрезаны не тем ножом, что во время прежних убийств. К тому же следственная группа придерживалась первоначального профиля и искала белого мужчину лет тридцати – сорока, а не более молодого чернокожего. Это было первое серийное убийство в истории Ричмонда, и полиции приходилось учиться по ходу дела, советуясь со всеми, кто имел дело с такими преступниками. Оба Уильямса возглавляли следственную группу, включавшую четырех следователей из отдела убийств, следователя по преступлениям на половой почве, несколько младших чинов и даже представителей программы соседской помощи, созданной для борьбы с насилием, вызванным наркотиками, особенно в местах проживания национальных меньшинств.

К тому времени общественность сформировала довольно многочисленные группы надзора в районах, где прежде буквально никто не интересовался этой программой. Местные политики и представители полиции проводили собрания горожан. Было дано немало полезных советов; жители начали подстригать кусты перед деревьями и окнами, не выключать свет по ночам, звонить друг другу по приходе домой. Ситуация достигла нелепицы, когда в попытке защититься жители подозревали всех и каждого: однажды, заметив двух мужчин подозрительного вида в машине, впервые появившейся на этой улице, один из горожан подкрался к ней, приставил револьвер сорок пятого калибра к виску водителя и приказал обоим мужчинам выйти из машины. Переодетым полицейским еще повезло, что их не пристрелил чрезмерно бдительный гражданин.

Джуд Рей и Том Солп из нашего отдела отправились в Ричмонд и встретились с представителями полиции Ричмонда и Честерфилда в конференц‑зале офиса окружного прокурора. Джуд сделал заявление о том, что, хотя статистические и исследовательские данные свидетельствуют в пользу белого тридцатилетнего мужчины, не следует отвергать подозреваемых по расовому признаку. Учитывая, что убийца не оставил ни отпечатков пальцев, ни других явных улик, Джуд отнес его к категории интеллигентных преступников с «послужным списком», включающим кражи со взломом и сексуальные нападения. А поскольку его жертвы были не в состоянии защититься, значит, он обладал огромной силой. Джуд и Том также считали, что убийца имеет постоянную работу – вот почему преступления происходили по ночам в пятницу. Судя по типу сексуального нападения, НС испытывал затруднения с «нормальным» сексом и, вполне вероятно, трудности в общении с женщинами в целом. В отличие от большинства насильников, он не похвалялся своими «подвигами» и вообще был одиночкой. Откровенно говоря, мы склонялись к версии, что преступник принадлежал к белой расе, по двум причинам: во‑первых, его жертвы были белыми, и, во‑вторых, тогда мы не наблюдали подобного уникального почерка у чернокожих, латиноамериканцев или преступников азиатского происхождения. Такой почерк мы замечали только у белых преступников – например, сексуальное проникновение при помощи палок или других предметов. Именно поэтому я был так уверен, что мы имеем дело с белым преступником, когда расследовал дело Франсины Элвсон в Нью‑Йорке в 1979 году, еще работая в полицейском управлении. Я придерживался своего мнения вопреки факту обнаружения черного лобкового волоска на трупе. Эту женщину изнасиловали ее собственным зонтиком, а я никогда не встречал чернокожего или латиноамериканца, способного так поступить с жертвой. По той же причине, если бы Седли Эли не арестовали так быстро за убийство Сюзанны Коллинз, и полиция принялась бы искать НС, я бы посоветовал ей сосредоточить усилия на белых подозреваемых, поскольку изнасилование было совершено при помощи ветки. Только в последнее время мы начали замечать более уникальный, причудливый и своеобразный почерк в преступлениях на половой почве, совершенных чернокожими и представителями других национальных меньшинств. Джордж Расселл‑младший, интеллигентный и искушенный чернокожий насильник и убийца из Сиэтла, оставлял свои жертвы в замысловатых и унизительных позах. В половой орган одной из них он ввел ствол ружья. Это случилось в 1990 году. Для обвинителей было важно связать воедино убийства и доказать, что их совершил один и тот же человек. Я давал показания по поводу почерка, и Расселлу в конце концов вынесли обвинительный приговор.

Причины таких различий между действиями белых и чернокожих преступников до сих пор непонятны, точно так же, как причины, по которым женщины не становятся серийными убийцами. По теории Джуда, основанной не только на опыте работе в отделе, но и на прошлом офицера полиции и детстве, проведенном в сельской местности на Юге, дело тут не столько в расе самой по себе, сколько в общей культуре.

– В беседах с жертвами мы слышим об оральном сексе или использовании посторонних предметов для изнасилования преступниками – представителями меньшинств, по сравнению с белыми, не так часто. Наблюдаются заметные различия в психопатологии чернокожих и белых преступников на сексуальной почве в результате их отношения к живому или мертвому телу.

Джуд считает, что если отсутствие подобного почерка все еще присутствует у чернокожих преступников из сельской местности, с Юга, необразованных, отчужденных от основного американского общества, то более «окультуренные» преступники начинают подражать поведению и обычаям белых.

– Черные преступники из категории «хищников» еще более одержимы порочностью, чем белые, – утверждает он.

Вот почему, хотя межрасовые изнасилования и убийства случаются реже внутрирасовых, когда мы видим проявления «стиля белых» или извращенности у чернокожего преступника, он с большей вероятностью выберет белую жертву, нежели чернокожую. Впрочем, в целом это одна из тех сфер (упоминание Джуда о ней приведено в предыдущей главе), в которых необходимы дальнейшие глубокие и высококвалифицированные исследования.

В конце ноября 1987 года убийца нанес очередной удар. Детективы Эрни Хаззард и Билл Шоуолтер из округа Честерфилд представили подробности этого убийства следственной группе Ричмонда.

Пятнадцатилетняя Диана Чо жила с родителями и младшим братом в угловой квартире на нижнем этаже дома в жилом комплексе, находящемся чуть западнее границы между Честерфилдом и Южным Ричмондом. Однажды в субботу вечером в конце ноября супруги Чо услышали, как их дочь печатает на машинке, – это было около половины двенадцатого ночи. Когда утром родители собирались на работу в принадлежащий им магазин, Диана еще спала. Днем родители попросили младшего сына проведать Диану, и тот сказал, что Диана еще не вставала. Родители удивились, но подумали: мальчик наверняка не хочет, чтобы сестра рассердилась на него, и потому оставили детей в покое. Они вернулись домой около трех часов дня. Миссис Чо обнаружила дочь мертвой, увидев ужасающее зрелище, мгновенно напомнившее полиции убийства в Ричмонде.

Внешне комната выглядела вполне пристойно: бумаги сложены на столе и никаких следов борьбы вокруг. Но на постели лежал труп Дианы – обнаженный, с веревками на шее и запястьях. Белая веревка глубоко врезалась ей в горло, а другая, потолще, стягивала запястья. Убийца заставил жертву молчать, заклеив ей рот липкой лентой. Как и в других случаях, на теле не оказалось никаких ран или повреждений – только лобковая область была обильно залита кровью. Позднее выяснилось: ее изнасиловали так жестоко, что убийца оставил отверстие диаметром в один дюйм в стенке полового органа, разорвав девственную плеву. И то и другое вызвало кровотечение (к тому же у жертвы продолжалась менструация). Ногти на руках девушки, накрашенные накануне вечером, были в идеальном состоянии – ей не представилось шанса вступить в борьбу с убийцей.

По своему обыкновению, убийца изнасиловал ее обычным и извращенным способом, оставив следы смазки на руках и ногах. Точечные кровоизлияния вокруг глаз, на лице и даже на плечах указывали на продолжительные пытки. Следы спермы были найдены повсюду, в том числе на теле жертвы и на простынях, следовательно, преступник мастурбировал над ней.

На этом сходство с другими убийствами не заканчивалось: убийца проник в спальню девушки через окно, находящееся на высоте четырех футов над землей. Полиция выяснила, что Диана убрала с окна решетку, чтобы переговариваться с подругой, живущей на верхнем этаже. Убийца нигде не оставил ни отпечатков пальцев, ни следов ног, и, как обычно, изнасилование и убийство произошло в ночь перед выходным днем.

Но убийца перебрался в пригороды: значит, он внимательно следил за ходом расследования и ради своей безопасности – и чтобы сбить со следа полицию – решил освоить новую территорию. На этот раз он нанес удар еще более дерзко, совершив насилие над жертвой, родители которой спали в соседней комнате. Полиция установила, что он либо проник в комнату, когда девушка уже спала, и немедленно заклеил ей рот, или наблюдал за ней снаружи, дождался, когда она уйдет в душ, а потом застал ее врасплох, как только она вернулась в комнату. Детектив Шоуолтер заметил: «Должно быть, этот тип некоторое время следил за ней, выбирая идеальный момент для нападения». На этот раз убийца оставил на месте преступления нечто вроде «визитной карточки»: сбоку на левой ноге жертвы, чуть выше колена, он нарисовал цифру 8 лаком для ногтей. В доме у жертвы такого лака никогда не было, и цвет лака на ее ногтях не совпал с цветом лака цифры.

Заранее зная, что ничего не найдет, полиция провела тщательный поиск, исключая возможность причастности к делу другого НС. Диана Чо пела в школьном хоре, входила в почетное общество, в доме не обнаружили ни наркотиков, ни порнографии, ничто не указывало на ее принадлежность к категории жертв повышенного риска. Она относилась к другой расе, чем прежние жертвы, была моложе, но физически напоминала их, имея рост пять футов три дюйма и вес не более ста сорока фунтов.

25 ноября результаты экспертизы подтвердили, что пробы спермы, взятые с мест убийства Чо, Дэвис и Хелламс, совпадают, и два ведущих детектива из Честерфилда начали работу совместно с командой из Ричмонда. В этот момент единственной связью, которую следователям удалось установить между тремя жертвами, помимо общего физического профиля, был универмаг «Кловерлиф», где Чо и Хелламс делали покупки, а Дэвис подрабатывала. Следственная группа предположила, что НС высматривал свои жертвы здесь, преследовал их до дома, насиловал и убивал. Установить посты в магазине было несложно, но как узнать преступника?

В Арлингтоне Джо Хоргас окончательно убедился, что убийства Хэмм и Таккер связаны с происшествиями в Ричмонде, и что в Арлингтоне и Ричмонде орудовал один и тот же преступник: чернокожий насильник в маске. Для расследования убийства Таккер была сформирована следственная группа. Кроме партнера Хоргаса Майка Хилла к нему присоединились детективы Дик Сполдинг из отдела ограблений и Эд Чепмен из отдела преступлений на половой почве. Под предлогом поисков партнера Дэвида Васкеса или другого преступника, замешанного в убийствах Хэмм и Таккер, – скажем, чернокожего насильника в маске, – Хоргас поручил им проверить все случаи ограблений и изнасилований в округе с 1983 года. Хоргас лично отвез вещественные доказательства, собранные в доме Таккер, в Бюро судебной экспертизы Северной Виргинии, в округе Фэрфакс. К 22 декабря он получил предварительное заключение через свою знакомую, Диэнн Деббс (подруга той работала в криминальной лаборатории Ричмонда). Экспертиза гласила, что пробы спермы по делу Таккер содержат те же характеристики крови, что и пробы, взятые на местах убийств Дэвис и Хелламс. Это помогло бы выявить преступника, поскольку подобные характеристики имелись только у тридцати процентов населения. Разумеется, прежде всего следовало найти подозреваемых.

Хоргас начал заново допрашивать жертв насильника в маске о преступлениях, совершенных им начиная с 1983 года. Из девяти жертв восемь согласились поговорить с ним. Несмотря на нежелание заново переживать эту трагедию, как только люди узнавали, что преступник все еще находится на свободе и убивает свои жертвы, они соглашались помочь следствию. Нападение на первую жертву было совершено в июне 1983 года на стоянке супермаркета. Приблизительно в час ночи к хрупкой, темноволосой женщине лет тридцати подошел стройный чернокожий мужчина и вытащил нож. Ростом около пяти футов восьми дюймов, не старше тридцати лет, он натянул на голову трикотажную тенниску с прорезями для глаз, его руки скрывали перчатки. Он приказал жертве отъехать от супермаркета, затем велел остановиться и выйти в лес. Все время угрожая ей ножом, он заставил ее совершить акт орального секса и несколько раз изнасиловал ее. Женщина сбежала, когда он оставил ее в лесу, чтобы вернуться к машине. Она считала, что у насильника не было эякуляции, и у нее сложилось впечатление, что он «был способен на все. Абсолютно на все». На следующие три жертвы насильник напал в их домах, проникнув туда, пока женщины спали. Описание его внешности совпало с первым случаем, при каждом нападении он надевал перчатки и самодельную маску. Каждый раз он пользовался одним и тем же ножом. Он начинал с того, что требовал денег, обычно заставляя жертву достать сумочку, а потом подвергал женщин оральному и вагинальному изнасилованию. Во всех трех преступлениях он неоднократно угрожал женщинам ножом, заявляя: «Сейчас я вставлю тебе, и посмей только не кончить. Если у тебя не будет оргазма, ты умрешь». Хоргас счел, что, судя по рассказам жертв, преступник придерживается некоего сценария.

В последнем из этих трех нападений насильник добавил к сценарию два новых элемента: он заклеил рот жертве и попытался связать ее. Она убежала, пока он отрезал шнур от жалюзи.

К следующей атаке он добавил еще несколько новых «изобретений». Застав свою восемнадцатилетнюю жертву врасплох, когда она вышла из машины, он принудил ее вернуться в машину и уехать в уединенное место, где заклеил ей глаза и несколько раз изнасиловал ее в рот, вагину и анус. Наконец, он связал ей руки за спиной и заставил влезть в багажник машины. Женщина спаслась чудом: она сумела открыть багажник, когда почувствовала запах дыма. Насильник поджег машину и оставил жертву умирать.

Во время еще одного нападения НС колготками связал щиколотки жертвы, а шнуром от жалюзи – руки за спиной. Сексуальное нападение было таким же, как в предыдущих случаях. Сопоставляя длительность промежутков между изнасилованиями, можно было заметить, что новая жертва преступнику нужна каждые шесть недель; постепенно его уровень насилия повышался.

Хоргас считал, что к январю 1984 года насильник превратился в убийцу, и последнее изнасилование подтверждало это предположение. 25 января, спустя несколько часов после того, как подруга Кэролин Хэмм нашла ее труп, насильник ворвался в дом к последней из известных жертв. Тридцатидвухлетняя женщина спустилась вниз по лестнице, чтобы понять, в чем дело, когда услышала, как открылась боковая дверь дома. В комнате она обнаружила мужчину, описание которого соответствовало описанию насильника, совершившего прежние нападения, – от возраста и роста до самодельной маски и ножа. По сценарию, который, видимо, напоминал сценарий нападения на Хэмм, преступник потребовал принести сумочку. Высыпав ее содержимое на пол и забрав наличные, он заставил женщину пройти в другую комнату, где изнасиловал ее. Ритуал этой ночи включал использование искусственного фаллоса, который преступник принес с собой. Он велел женщине воспользоваться им, а когда она отказалась, ударил ее по лицу, порезал ногу, вновь изнасиловал и заставил выйти из дома. Она отбивалась и громко кричала, понимая, что если сядет с ним в машину, то он убьет ее. Наконец преступник скрылся. Следствие установило, что искусственный фаллос был похищен из соседнего дома, точно так же как порнографические журналы и принадлежности наркомана, оставленные на постели в соседнем доме во время вторжения преступника к соседке Кэролин Хэмм. Хоргас представил свои находки следственной группе, но они не вызвали особого энтузиазма. Казалось маловероятным, что взломщик постепенно сделался насильником и убийцей. Но представители отдела половых преступлений сочли, что чернокожий насильник в маске им знаком: летом 1987 года они арестовали парня с подобным МО, им просто не удалось доказать, что он совершал преступления до 1986 года. К Рождеству следственная группа Хоргаса была распущена.

Тем временем его бывший партнер Майк Хилл узнал о еще двух взломах, которые соответствовали уже известной модели. 12 января 1984 года попытка взлома была предотвращена: восемнадцатилетняя девушка разбудила отца, чтобы выяснить причину странных звуков снаружи дома. Ее отец обнаружил повреждения на двух окнах цокольного этажа и почтовый ящик, поставленный под окном спальни, – вероятно, чтобы облегчить проникновение в дом. Через два дня еще одна тридцатидвухлетняя женщина сообщила, что чернокожий мужчина (по описанию – все тот же насильник в маске, перчатках и с ножом) проник в ее дом и потребовал денег, угрожая в противном случае «убить девчонку наверху». Преступник сбежал, когда на лестнице послышались шаги соседки. Оба случая произошли в двух кварталах от дома Кэролин Хэмм. 28 декабря 1987 года Хоргас вылетел в Нью‑Йорк. Он получил разрешение на анализ арлингтонских проб в лаборатории, куда детективы из Ричмонда обращались по поводу анализа ДНК. Прослеживая связь между множеством случаев, Хоргас нуждался в доказательствах. Причем медлить было нельзя: как раз этим утром поступило еще одно сообщение, на этот раз из ближайшего округа Фэйрфакс. На семнадцатилетнюю девушку 17 декабря напал в ее спальне чернокожий мужчина, соответствующий описанию, которое Хоргас уже знал наизусть. К счастью для жертвы, ее сестра вошла в комнату, едва преступник закончил связывать жертве руки. Он сбежал.

Хоргас знал, что результаты анализа ДНК пригодятся только после того, как у них появится подозреваемый. Потому, собрав всю информацию и поведенческие характеристики, он снова позвонил во вспомогательный следственный отдел и сказал особому агенту Стивену Мардиджану, аналитику профиля, прикрепленному к географическому району Виргинии:

– Я хотел бы побеседовать с вами. Вы не могли бы подъехать? Похоже, все эти убийства связаны с убийствами в Ричмонде.

29 декабря, несмотря на снегопад, Мардиджан и Джуд Рей отправились на встречу в штаб‑квартиру полицейского управления Арлингтона. В конференц‑зале Хоргас ввел Стива и Джуда в курс дела. Он действовал целеустремленно и методично. Рассказав об убийстве Таккер, спросил:

– Ну, что вы скажете? Оно может быть связано с убийствами в Ричмонде?

Стив и Джуд оказались в затруднительном положении. Работа нашего отдела основана на взаимном доверии и дружеских отношениях с каждым из полицейских управлений и местных правоохранительных органов, с которыми мы сотрудничаем. Мы уже проводили консультацию в Ричмонде, а если в конце концов оба следствия пойдут в разных направлениях, мы не хотели ввязываться в конфликт с двумя важными «клиентами».

Но как только Хоргас закончил доклад, Стив сказал:

– Нам совершенно ясно, что все эти случаи взаимосвязаны. С точки зрения анализа профиля личности и методологии МО является вполне определенным. Вероятно, вы имеете дело с одним и тем же преступником.

Хоргас среагировал мгновенно.

– А теперь давайте повнимательнее рассмотрим убийство, случившееся в 1984 году, – предложил он. – Убийство Кэролин Хэмм.

Опять‑таки сходство дел Таккер и Хэмм было очевидным.

– Какие еще преступления зафиксированы в округе в то время? – спросил Стив.

Хоргас описал агентам ряд краж со взломом и сексуальных нападений в Арлингтоне в 1983 году. Всеми жертвами были белые женщины в возрасте между двадцатью и тридцатью годами, на всех напал чернокожий мужчина в маске, с ножом и в перчатках. Несколько жертв были связаны шнуром от жалюзи. Элементы сексуального нападения также были схожи, но с каждым изнасилованием НС становился все опаснее, пока наконец не убил Хэмм.

– Изучая действия серийного насильника в Арлингтоне и происходящие в то же время серийные кражи со взломом, нельзя было не обратить внимание на географический охват, соответствующий зоне расследуемых убийств. Мы с Джудом некоторое время совещались между собой, а потом заявили Джо: «Все эти случаи связаны между собой. В методологии, повышении активности и действиях преступника прослеживается значительное сходство». В каждом случае преступник сработал чисто. Джуд сосредоточился на изнасилованиях и том факте, что в нашем распоряжении имелись уцелевшие жертвы. Если на них напал тот же НС, эти жертвы могли предоставить не только доказательства, необходимые для выводов, но и прояснить детали поведения. Он попросил более скрупулезно разобраться в том, как связывали жертву в каждом из ричмондских убийств и в убийстве Сюзан Таккер. Убийца переусердствовал с веревками, либо чтобы задушить жертву, либо просто держать под контролем ее жизнь, о чем свидетельствовали веревка, идущая от петли на шее к запястьям, и свободный конец, обмотанный вокруг рук жертвы. Это был уже не просто МО, а почерк убийцы. Рассматривая фотографии мест преступлений, Джуд объяснил, что НС испытывает глубокую потребность осуществлять полный контроль над ситуацией.

Он также заявил, что НС – сексуальный садист: он наслаждается, подвергая жертвы пыткам, не доводя удушение до конца, видя их страх и боль, слыша мольбы о пощаде.

Стив отметил другие элементы почерка – убийца каждый раз пытался спрятать труп жертвы: Таккер прикрыл спальным мешком, Хелламс унес в стенной шкаф, на Чо набросил простыню, на Дэвис надел ее шорты. Стив обратил внимание на остатки спермы на трупах, на то, что все жертвы были убиты в собственных спальнях, и на тот факт, что убийца заставал жертвы врасплох, не дав им ни малейшего шанса на сопротивление.

Очевидно, убийца принадлежал к категории организованных преступников, которые заранее тщательно планируют свои действия. Он выслеживал жертвы, ждал удобного случая, наблюдал за их перемещениями – возможно, в течение нескольких дней. Выбирал жертвы, живущие в одиночестве или оставшиеся в одиночестве. Он был искушенным преступником: знал, что, совершая преступления в домах жертв, он в меньшей степени рискует быть замеченным или оставить свидетелей преступления.

Оба агента не сомневались, что у преступника имеется длинный «послужной список», который включает не только ограбления со взломом. Возможно, он никогда не подвергался аресту, но постепенно учился на собственных ошибках. Он ни в коем случае не смог бы начать с таких изощренных убийств.

Не только описание внешности или деталей маскировки убедило Джуда и Стива в том, что изнасилования и убийства Хэмм и Таккер совершил один и тот же преступник. Подтверждала эту догадку и психолингвистика, аспект анализа профиля личности, которым мы широко пользуемся в случае похищения детей, взятия заложников, вымогательства и террористических актов, – другими словами, в любой ситуации, в которой устное или письменное общение является нашей первичной поведенческой уликой. Хотя мы применяли этот метод во множестве случаев с удовлетворительными результатами – например, пытаясь определить истинные намерения преступника, взявшего заложников, выяснить, стоит ли прибегать к помощи оперативных сил и в каком количестве, – возможно, самым многообещающим было использование психолингвистического анализа в делах Унабомбера. Как мы рассказывали в книге «Унабомбер: по следам самого опасного из американских серийных убийц», это было тщательное, слово за словом, фраза за фразой, сравнение опубликованного манифеста Унабомбера с его личными письмами и записками, которые в конце концов привели к опознанию Теодора Кажински, живущего в уединенном доме в Монтане, как главного подозреваемого в актах терроризма, наводящих ужас на жителей США в течение десятилетия.

Здесь, в делах, собранных Джо Хоргасом, выбор насильником слов и построение фраз не только повторялись от преступления к преступлению, но и соответствовали общему типу личности человека, способного совершить такие преступления. Насильнику требовалось, чтобы его жертвы выказывали признаки сексуального удовлетворения, подкрепляющие его мужское эго. Его первичной мотивацией был контроль, на что указывали устные оскорбления, применение ножа и, в особенности, пытки, использование веревок и убийства.

Оба агента подчеркивали: преступник такого типа с каждым убийством будет проявлять все больше жестокости по мере того, как он учится и совершенствует свою технику Джуд доказал, что первое изнасилование вместе с похищением со стоянки было сопряжено с высоким риском. Преступник заметил это, модифицировал свой МО и с тех пор нападал на жертвы почти исключительно в их домах. Со временем его контроль над жертвами также рос. Вначале ему хватало только ножа, а затем он начал заклеивать жертвам рты и глаза и связывать их. В последних изнасилованиях он почувствовал себя настолько уверенно, что вламывался в соседние дома, дерзко перенося вещи из одного в другой. В последнем убийстве он воспользовался принесенной веревкой, продемонстрировав еще более высокий уровень планирования.

Изнасилования стали подготовкой к убийствам: преступник усовершенствовал свой метод проникновения в дома; он не оставлял отпечатков; чувствовал себя уверенно в домах жертв; водил их вверх‑вниз по лестницам и насиловал в разных комнатах. По мнению Стива и Джуда, убийства начались, когда преступник вдруг лишился контроля над жертвой. В качестве примера они привели последнее изнасилование в Арлингтоне. Уровень насилия преступника быстро вырос, когда жертва отказалась использовать фаллос по его приказу и продолжала умолять его уйти. Он сделал вывод, что жертва пытается отнять у него контроль, взять его в свои руки, и это взбесило его. Позднее он убивал только высококвалифицированных профессионалов, преуспевающих женщин, привыкших распоряжаться собственной жизнью. Поскольку убийца превосходил их в физическом отношении и заставал врасплох (ни в одном случае не было замечено следов борьбы), вероятно, они пытались уговаривать его, оказывать устное сопротивление. Одного этого хватало, чтобы вывести убийцу из себя.

После беседы, когда наши агенты подтвердили подозрения Хоргаса, тот помедлил и признался:

– Я хочу кое‑что объяснить вам: дело Хэмм закрыто, поскольку подозреваемый по нему арестован, признан виновным и приговорен к тюремному заключению.

Он рассказал агентам о прошлом Дэвида Васкеса и о сообщнике, которого так и не удалось поймать или опознать.

– Как вы думаете, могло ли в этом убийстве участвовать два человека? – спросил он.

Стив ответил, что потребуется более тщательное исследование, для которого мало увидеть материалы, разложенные на столе, но даже их достаточно, чтобы утверждать: такой человек как Васкес был не в состоянии не только совершить убийство Хэмм, но и стать сообщником убийцы. Стив подчеркнул, что преступления такого вида совершают убийцы‑одиночки, и что два сообщника оставили бы больше свидетельств раз личного поведения, чем обнаружилось на месте преступления. Судя по опыту всего отдела, человеку с интеллектуальным уровнем Васкеса не хватило бы ни способностей, ни криминальной искушенности для такого убийства.

Затем собеседники перешли к вопросу о расе и тому факту, что первоначально мы указывали на белого преступника. Агенты отметили, что нам не сообщили о чернокожем насильнике в маске, а наш профиль может быть лишь настолько точным, насколько полную информацию нам предоставили. До сих пор все серийные убийцы бывали белыми – за единственным исключением Уэйна Уильямса из Атланты. Но даже Уильяме нападал только на представителей своей расы. Однако Джуд и Стив подчеркивали, что, несмотря на статистическую редкость, преступник Хоргаса вполне мог оказаться чернокожим. Они согласились, что чернокожий насильник и убийца – наверняка одно и то же лицо, значит, в таком направлении и должно двигаться расследование.

Но с чего начать?

Если все это – части одной модели, объяснили агенты, значит, модель поможет обнаружить НС. Надо вернуться к первому изнасилованию, посоветовали они: в том окружении преступник чувствовал себя наиболее свободно, значит, он жил или работал неподалеку.

– В отличие от дела Хэмм, все последующие изнасилования остались нераскрытыми, – продолжал Стив. – Не нашлось даже подозреваемых. В ходе исследований мы выяснили, что сексуальный преступник такого типа не успокаивается сам. Он либо вынужден переехать по той или иной причине в другой город, либо его арестовывают по другому обвинению.

– Иными словами, этот тип будет продолжать убивать там, где начал, пока его не вспугнут или не произойдет что‑нибудь непредвиденное, – добавил Джуд.

– Если бы его арестовали за изнасилование или другое половое преступление, на свет всплыли бы все остальные, – значит, он еще ни разу не попадался по такому обвинению, – заключил Стив.

Подобно этому, если бы он покинул округ и начал действовать в другом месте, сотрудники других правоохранительных органов обратили бы внимание на его МО и ответили бы на запрос Хоргаса. А этого не произошло. Но если цепь преступлений прерывалась, как вдруг случалось здесь, значит, есть шанс, что преступника арестовывали по какому‑то другому обвинению. Возможен был и третий вариант – его смерть, но поскольку преступления возобновились, этот вариант следовало сразу же отбросить.

– Вероятно, он находился под арестом за кражу со взломом, – решил Стив. – Взломы – его вторая профессия.

– Поскольку в начале 80‑х годов насильника так и не поймали, – добавил Джуд, – а его деятельность на короткое время приостановилась после убийства Кэролин Хэмм, надо проверить всех, кто был арестован за кражу со взломом в том же районе, где произошло первое изнасилование.

– По обвинению в краже со взломом дают три‑четыре года тюремного заключения, – рассуждал Стив. Время совпадало.

– Так что если вы найдете человека, обвиненного в краже со взломом в Северной Виргинии и приговоренного к трем годам тюремного заключения, а затем, после освобождения, перебравшегося в Ричмонд, то это и будет главный подозреваемый.

Хоргас последовал совету агентов. Он вернулся к первому изнасилованию, особенно встревоженный предположением, что убийца живет неподалеку – там же, где жил сам Хоргас с женой и маленьким сыном. Хоргас надолго уходил из дома по делам. Беспокоясь о близких, он пересмотрел все дела об инцидентах, связанных с кражами со взломом, произошедшими в тот временной промежуток.

В Ричмонде, где жители впали в истерику, детективы не согласились с теорией Хоргаса – даже после того, как он представил им ту же информацию, которую сообщил агентам ФБР, и вопреки тому, что на трупах нескольких жертв были обнаружены черные волосы, возможно, принадлежащие преступнику негроидного типа.

В самом начале 1988 года Хоргас и Хилл начали просматривать кипы распечаток данных из памяти компьютера полицейского управления. Их целью были преступники, арестованные в Арлингтоне в 1984 году и освобожденные три года спустя в Ричмонде. К сожалению, как ни хотелось, им не удалось сократить зону поисков: списки включали преступников из различных округов и не были рассортированы по их месту жительства. Кроме того, в списках не были указаны ни вид преступлений, ни дата ареста. Работа затянулась. Через несколько дней Хоргас решил переключиться на новое направление. Он работал в районе Арлингтона, где произошло первое изнасилование, и был знаком со многими жителями. Он попытался припомнить человека подходящего возраста, соответствующего описанию насильника. Как рассказывал Пол Монс в превосходной книге «Правосудие на охоте», детектив кружил по улицам, чтобы подстегнуть память, и наконец в голове у него всплыло имя Тимми. Тимми, местный подросток, был известен всем соседям как нарушитель спокойствия приблизительно за десять лет до того, как произошло первое изнасилование. Хоргас допрашивал его в связи с кражей со взломом, хотя за это преступление Тимми не был арестован. Тогда о Тимми ходила дурная слава, говорили, он что‑то поджег – дом матери, а может, ее машину, Хоргас забыл, что точно, но это напомнило детективу, что насильник тоже поджег машину одной из жертв. Два дня Хоргас расспрашивал товарищей по работе, но никто об этом парнишке больше ничего не знал. Наконец 6 января 1988 года Джо Хоргас вспомнил имя и фамилию подростка: Тимоти Спенсер.

Продолжая проверку данных в памяти компьютера, Хоргас нашел то, что искал: Тимоти Спенсер, чернокожий мужчина примерно того же возраста, что и насильник в маске, был арестован за кражу со взломом еще в 1980 году. Приговор ему был вынесен в Александрии, находящейся под юрисдикцией Арлингтона, 29 января 1984 года. Запись в деле заключенного свидетельствовала, что после освобождения он отправился в гостиницу на полпути между Ричмондом и Арлингтоном. Это случилось 4 сентября 1987 года. Подробности последнего обвинения Спенсера звучали устрашающе в контексте преступлений, которые расследовали Хоргас и Хилл: Спенсер проник в дом через маленькое заднее окно, при аресте в его карманах нашли юбилейные монеты, похищенные из нескольких домов, вместе с парой черных носков, небольшим фонариком и отверткой. В машине Спенсера обнаружили пятидюймовый складной нож. Несколько жертв насильника в маске сообщали, что на руках у него были черные носки, он держал в руке фонарик и угрожал им складным ножом. Но еще более убедительным доводом выглядели юбилейные монеты. Коллекционные монеты, принадлежащие Таккерам, несмотря на явную ценность, остались на месте. Спенсер однажды попался на краже легко узнаваемых монет и не собирался повторять одну и ту же ошибку дважды. Как мы и предсказывали, он учился на собственном опыте. Согласно документам из архива, Спенсер постоянно жил в Арлингтоне, в доме, находящемся на расстоянии всего 200 ярдов от того места, где произошло первое изнасилование. А гостиница в Ричмонде была расположена в нескольких минутах ходьбы от домов Хелламс и Дэвис.

Хоргас связался с администрацией гостиницы, чтобы сравнить даты нападений 1987 года и время, когда Спенсер покинул гостиницу. Все сведения подтверждали его возможную причастность к преступлениям. Хоргас пришел к выводу: если Спенсер действительно тот преступник, которого он ищет, то верна еще одна часть нашей теории: днем он работал на мебельной фабрике. Хоргас позвонил в Ричмонд, но не застал Уильямсов, те выехали на место другого убийства. На первый взгляд оно напоминало дело рук «душителя из Саут‑сайда», разве что на этот раз жертву несколько раз с силой ударили по голове. Но позднее в тот же день ричмондская полиция получила сообщение о самоубийстве и нашла труп мужчины, который встречался с сестрой жертвы убийства и снимал у нее комнату, пока она не выставила его. Очевидно, автор последнего убийства подражал «душителю».

Напряжение достигло пика 7 января, когда Хоргас и Хилл встретились с детективами из Ричмонда. Те согласились установить слежку за Спенсером, но по‑прежнему придерживались мнения о том, что их убийца – белый человек. На предстоящий уик‑энд Спенсер планировал поездку в Арлингтон, и никому не хотелось упускать шанс. В конце концов из‑за бурана поездку пришлось отложить.

Поворотный пункт в деле наметился в пятницу, когда ричмондская полиция застала Спенсера возле универмага «Кловерлиф» – он сидел в машине, ожидая двух женщин, которых поймали на краже в магазине. Полиция Арлингтона опасалась, что вспугнет Спенсера и заставит его покинуть округ, но теперь она сочла этот инцидент доказательством тому, что он бывает возле универмага (а ведь здесь убийца выслеживал свои жертвы).

Еще через неделю наблюдения ричмондская полиция решила, что Спенсер не совершил ничего предосудительного и вел себя отнюдь не как серийный убийца. Детективы объявили, что прекращают слежку в понедельник, восемнадцатого. Узнав об этом, прокурор округа Арлингтон Элен Фейи приняла решение обратиться к коллегии присяжных. Двенадцатого был составлен обвинительный акт, и в тот же день подписан ордер на арест.

В ожидании ареста Спенсера Хоргас позвонил в Квонтико, желая проконсультироваться насчет ведения допросов. Стив посоветовал ему набраться терпения и позволить Спенсеру разговориться. После ареста за кражу в январе 1984 года тот охотно сотрудничал с полицией, радуясь, что о других его преступлениях ничего не известно. Серийные убийцы редко признаются в своей вине, предупредил Стив, но сказал, что Хоргас может заставить Спенсера расслабиться, расспрашивая о кражах, а не об изнасилованиях и убийствах.

После того как коллегия утвердила обвинительный акт, по пути в Ричмонд Хоргас и Хилл заехали в дом к Спенсеру в Арлингтоне. Он жил в кирпичном доме, рассчитанном на две семьи, вместе с матерью и сводным братом. Вторую половину дома занимала его бабушка. Расположенный в конце тихого переулка, рядом с местом первого изнасилования, дом этот находился в десяти минутах ходьбы от жилища Таккеров. Детективы объяснили матери Спенсера, что расследуют кражу со взломом, произошедшую в День Благодарения. Они рассказали, что один из свидетелей заметил в том же месте ее сына, и выразили желание поискать в доме украденные вещи. Хотя ордер на обыск отсутствовал, женщина поняла, что ее сотрудничество поможет исключить сына из списка подозреваемых, если полицейские ничего не найдут, и позволила им осмотреть дом. После короткого обыска им удалось найти только липкую ленту, такую же, как была использована при убийстве Чо.

Далее, вместе с сержантом Генри Траблом и еще одним детективом, Стивом Картером, они отправились в Ричмонд. Тимоти Спенсера арестовали по обвинению в краже со взломом в тот вечер, когда он вернулся в гостиницу с работы. Он долго расспрашивал полицию, удивляясь, почему арестовывать его явилось столько народу и почему назначен такой высокий залог – 350 тысяч долларов, если его обвиняют только в краже. Он позволил полиции обыскать его комнату, но там не нашли ничего значимого, хотя у Спенсера имелось несколько отверток, кепка и перчатки, наличие которых было вполне нормальным явлением среди зимы. Но на нижней стороне его матраса кто‑то нарисовал символ бесконечности – лежащую на боку восьмерку, – похожий на тот знак, что был запечатлен на ноге у Чо.

На обратном пути в Арлингтон подозреваемый был словоохотлив и держался дружелюбно. Когда Хоргас спросил, не возражает ли Спенсер против пробы крови, тот поинтересовался, имеет ли эта проба какое‑нибудь отношение к изнасилованию. Хоргас сказал, что необходима обычная проверка: взломщик, проникая в дом, порезался. Но, как пишет Пол Монс, Спенсер ответил:

– Нет. Если вам нужна моя кровь, значит, дело в изнасиловании, я ведь не порезался, проникая в дом. Я влез в окно, не разбив его.

Узнав, где именно произошло ограбление, Спенсер спросил, есть ли здесь связь с убийством, о котором он читал в газетах, но Хоргас опять ответил отрицательно, пользуясь советами агентов ФБР. Однако после долгих часов растянувшегося на несколько дней допроса с участием Хоргаса и других детективов из Арлингтона и Ричмонда Спенсер так ни в чем и не признался. Он вообще не признал свою вину. Но согласился сдать пробу крови, которая оказалась красноречивее любых слов. Первоначальные результаты лабораторного анализа показали, что кровь Тимоти Спенсера соответствует пятнам спермы на ночной рубашке Сюзан Таккер – такая кровь встречается только у пятнадцати процентов населения. Далее, структура его волос соответствовала образцам, взятым с трупа Таккер и из раковины. Но этого было мало: для предъявления обвинения требовался анализ ДНК.

Мы начали изучать прошлое Спенсера, пытаясь по отдельным фактам определить, каким человеком он стал. Его родители, посещавшие один и тот же колледж, развелись, когда Спенсеру было семь лет, после десяти лет брака. Отец, служащий почты, после развода не встречался с сыном. Мать Спенсера работала счетоводом, в конце концов сошлась с выпускником колледжа, имеющего постоянную работу каменщика. Спенсер и его мать в один голос заявили, что жили хорошо.

Но с Тимми всегда хватало неприятностей. В девятилетнем возрасте он устроил пожар в мужском туалете, а потом испражнялся в разных местах по всей школе, заставив учителей отметить его гнев и враждебность, а также потребность «доказать, что ситуацию контролирует именно он, а не его окружение», – это указывало на будущие попытки доминировать, проявлять свою власть. В девять и одиннадцать лет его арестовывали за мелкие кражи, к четырнадцати годам он перешел на кражи со взломами. В школе он учился ниже среднего, и после восьмого класса его оставили на второй год. Он не ладил с одноклассниками, злился, когда его заставляли посещать дополнительные уроки для отстающих. Именно о таком прошлом нам рассказывали в тюрьмах серийные преступники. По контрасту с Тимми, его брат, Тревис, хорошо учился и отлично играл в баскетбол.

В пятнадцать лет Тимми совершил нападение и угон машины и был отправлен в исправительное заведение, так и не закончив десятый класс. К тому времени, как ему исполнилось девятнадцать, его арестовали за незаконное ношение оружия, взлом, вторжение на чужую территорию и нарушение правил во время условного освобождения. В начале 80‑х годов он отбывал срок за кражу, вторжение и нарушение правил испытательного срока, а потом жил с бабушкой. Ей казалось, что он по‑настоящему старается исправиться, посещает церковь и занимается, чтобы получить свидетельство об окончании школы.

У него не раз возникали проблемы с работой – не потому, что его увольняли, а потому, что он сам бросал ее через несколько месяцев и начинал искать другую. В основном его работа не требовала высокой квалификации: он нанимался то сторожем, то каменщиком. Он признавался, что регулярно употребляет алкоголь и марихуану, но заявил, что у него нет проблем с другими наркотиками.

Психолог, который обследовал Спенсера в 1983 году, пока тот отбывал срок за кражу и вторжение, сообщил, что Спенсер «психически здоров, не страдает галлюцинациями» и с трудом следует установленным правилам. Согласно отчету психолога, Спенсер «склонен устанавливать собственные правила, вместо того чтобы следовать чужим». Определенный психологом уровень интеллекта Спенсера составил 89 единиц, то есть был гораздо ниже его фактических способностей.

После ареста в январе 1984 года, когда его поймали с поличным и обнаружили у него похищенные монеты, Спенсер продолжал отрицать свою вину. В протоколе допроса перед вынесением приговора отмечалось, что он «оправдывает свое поведение и обвиняет других в том, что он стал преступником». Кроме того, Спенсер был опытным актером. Во время допросов он держался дружелюбно и выглядел обаятельным. Как бывает с большинством таких преступников, пока Спенсер не терял самообладание, было трудно представить себе, на что он способен. Вот почему я также подчеркивал важность тщательной подготовки к допросам и полной осведомленности о подробностях преступлений. Работодатели характеризовали Спенсера как дружелюбного одиночку. Подружка, с которой Спенсер встречался с прошлого октября почти каждый уик‑энд, тоже описывала его подобным образом. Она уверяла, что их секс не связан с необычными деталями – например, масками или искусственными фаллосами, – и не верила, что ее приятель убийца. Разумеется, такое встречается нередко. Только одна из бывших подруг Спенсера, проститутка, сообщила нечто, вызвавшее интерес у следователей. Она сказала, что Спенсер как‑то посоветовал ей пользоваться вазелином и признался, что ему нравится мастурбировать, хотя уверял Хоргаса, что он «никогда не был онанистом», когда тот сообщил ему об обнаружении спермы рядом с трупами. Следователям так и не удалось определить, поддерживал ли Спенсер какие‑либо отношения с жертвами, хотя двое свидетелей видели его в автобусе, направлявшемся к универмагу «Кловерлиф». Ключевым моментом в этом деле стали вещественные доказательства.

Анализ ДНК был готов к началу марта, и результаты были многозначительными: кровь Спенсера соответствовала пробам спермы с мест убийств Таккер, Дэвис, Хелламс, а также одного из ранних изнасилований в Арлингтоне. Адвокаты Спенсера, Карл Уомек и Томас Келли, обратились в «Селмарк Дайегностикс» – известную лабораторию в Мэриленде, в которой позднее проводили анализ проб по делу О. Дж. Симпсона, – с просьбой провести «слепую» проверку результатов анализа ДНК, надеясь на расхождение. Но эксперты подтвердили первоначальные результаты. Шансы на то, что ДНК Спенсера совпадет с ДНК другого чернокожего жителя Северной Америки и, значит, обвинение со Спенсера будет снято, составляли 135 миллионов к одному. Вдобавок к тестированию ДНК местная лаборатория в Фэйрфаксе обследовала одежду Спенсера, в том числе маскировочный жилет, который он надевал каждый день. Старший судебный эксперт Джозеф Беккерман установил, что частицы стекла с жилета Спенсера идентичны со стеклом в одном из цокольных окон, взломанных подозреваемым.

16 июля 1988 года Тимоти Спенсер был признан виновным в изнасиловании и тяжком убийстве Сюзан Таккер. Хотя ричмондские убийства не учитывались во время процесса, о них предстояло упомянуть перед вынесением приговора, и отец Дебби Дэвис дал показания в день рождения погибшей дочери. В пользу Спенсера показания давали его мать, глава местного общественного центра и бывший учитель подсудимого. Все они говорили о беспокойной юности Спенсера. Наконец, Спенсер в коротком обращении к присяжным заявил, что никого не убивал, и что он «соболезнует семьям погибших». Присяжные совещались три часа, прежде чем единодушно рекомендовали смертный приговор.

В октябре 1988 года Спенсер также был признан виновным в убийстве Дебби Дэвис. В январе 1989 года его обвинили в убийстве Сюзан Хелламс, а в июне 1989 года – в убийстве Дианы Чо. При рассмотрении дел Дэвис и Хелламс использовались результаты анализа ДНК, а чистых проб с места убийства Чо взять не удалось. Обвинители представили это дело как «преступление с характерным почерком», в котором законом разрешалось использовать вещественные доказательства других преступлений.

27 апреля 1994 года, после неудач с несколькими апелляциями, Тимоти Уилсон Спенсер был казнен на электрическом стуле в тюрьме Виргинии, став первым человеком в мире, которому смертный приговор был вынесен на основании опознания ДНК. Он так и не признал свою вину. Стив Мардиджан побывал в тюрьме штата в Джарратте, недалеко от границы Северной Каролины, и попытался допросить Спенсера незадолго до казни. Но Спенсер отказался разговаривать с ним и ни в чем не признался. По иронии судьбы, несмотря на существование изощренных методов и компьютеров, помогающих в построении версии обвинителей, дело против Тимоти Спенсера было результатом обычных, старинных методов работы полицейских и следователей. Если бы Джо Хоргас не вспомнил имя Спенсера, компьютерный поиск закончился бы впустую, поскольку по техническим причинам Спенсер и не значился среди преступников, условно освобожденных из исправительных заведений. Если бы не случай, пробу крови на анализ брать было бы не у кого.

Однако Дэвид Васкес по‑прежнему находился в тюрьме за убийство Кэролин Хэмм. Два первоначальных свидетеля не изменили показания, пробы устарели для анализа, и никто не мог подтвердить его алиби. После встречи с Джудом и Джо Хоргасом в Арлингтоне Стив Мардиджан начал утомительный анализ всех материалов по убийствам Таккер и Хэмм в Арлингтоне, по убийствам в Ричмонде и округе Честерфилд и по каждому отдельному сексуальному нападению и краже со взломом. Все данные, имеющие значение, были введены в компьютерную программу, чтобы обеспечить подробное сравнение физических характеристик и поведения преступника, выраженного словесно.

– Именно тогда и началась настоящая работа, – рассказывает Стив. – Прежде всего мы спрашивали себя: «Как определить, причастен ли арестованный человек к делу Кэролин Хэмм?».

Мардиджан составил таблицу с такими разделами как «имя жертвы», «юрисдикция», «дата», «продолжительность преступления», «тип места», «тип оружия», «тип связывания», «способ и место нанесения повреждений», «первый контакт с жертвой», «проник ли преступник в дом до того, как там появилась жертва», «место нападения – внутри, снаружи, в машине», «перемещалась ли жертва по дому», «диалоги и речь преступника во время изнасилований», «тип сексуальной активности».

Затем Стив передал мне данные, и мы тщательно изучили их, прежде чем прийти к нашим заключениям. Нам обоим стало ясно, что первоначальное предположение самого Стива и Джуда подтвердилось: не могло быть и речи о том, чтобы вместо одного преступника действовали два – либо два партнера, такие как Лоуренс Биттейкер и Рой Норрис, или же садист и покорный последователь, такие, как Пол Бернардо и Карла Гомолка. Предполагаемый напарник Васкеса не существовал на свете.

Эти преступления – кражи со взломом, изнасилования и убийства – были совершены человеком, обладающим значительным опытом, стремлением к насилию и организационными навыками. Он подолгу общался со своими жертвами и испытывал сексуальное удовольствие, манипулируя ими, доминируя, проявляя свою власть и мучая их. Дэвид Васкес не был сексуальным садистом, ему бы не хватило организационных или межличностных навыков, чтобы подобным образом общаться с жертвами, и мы считали, что он ни в коем случае не мог совершить эти преступления. Нам стало ясно, что на допросах его запугали и ввели в замешательство, ему предоставляли слишком много информации, и в трогательной попытке угодить и оказать помощь он рассказал полиции о своем «видении», в котором убил Кэролин Хэмм. При постоянном напоминании об этом убийстве оно вполне могло привидеться Васкесу. Но это еще не значило, что убийцей был он.

Вместе с Джо Хоргасом и сотрудниками полицейского управления Арлингтона мы попросили прокурора округа Арлингтон Элен Фейи отправить губернатору Джеральду Белилсу письмо с просьбой полностью оправдать Васкеса. Поскольку он сам признал свою вину, у него не было более быстрого способа выбраться из тюрьмы.

16 октября 1988 года мы отправили Фейи наш письменный отчет с заключением о том, что убийство Кэролин Хэмм совершил тот же преступник, который убил нескольких других женщин в округе. Этот отчет в форме письма на пяти страницах, подписанный Стивом и мной, был послан губернатору вместе с прошением Фейи.

Процесс снятия обвинений занял больше времени, чем мы рассчитывали, поскольку и губернатор, и Совет по помилованию отдельно расследовали это дело и пересматривали наш анализ. Но наконец Дэвид Васкес был освобожден 4 января 1989 года. Он вернулся в дом матери и попытался возбудить дело против арлингтонских властей. В конце концов по совету нескольких юристов он решил прекратить тяжбу, удовлетворившись компенсацией в размере 117 тысяч долларов. Откровенно говоря, если бы это зависело от меня, я дал бы ему намного больше.

Но сколько бы хлопот ни было связано с арестом и помилованием Дэвида Васкеса – а эти хлопоты были столь значительными, что, по‑моему, должны послужить наглядным примером всем нам, сотрудникам органов правоохранения, – Джо Хоргасу, а затем и нам стало ясно: человека обвинили и посадили в тюрьму за преступление, которого он не совершал, но никто не попытался скрыть ошибку. Скорее, наоборот: мы потратили немало усилий, чтобы пролить свет на истину.

Стив Мардиджан говорил:

– Полицейское управление Арлингтона, то же самое управление, которое арестовало Васкеса, охотно вернулось к пересмотру этого дела и предприняло решительные шаги, пусть даже не в свою пользу Думаю, это явное свидетельство честности этих людей и их преданности своему делу.

Как красноречиво отмечает Пол Монс в книге «Правосудие на охоте», «в истории Дэвида Васкеса уникально то, что его выпустили на свободу те же люди, которые посадили его за решетку Ни один из членов семьи, журналистов или общественных деятелей и пальцем не шевельнул, чтобы освободить Дэвида. Ему помогли полиция и прокурор. По иронии судьбы, ужасная гибель Сюзан Таккер стала спасением для Дэвида Васкеса».

Наш отдел потратил на поведенческий анализ этой группы дел столько времени и сил, сколько не тратил ни на одно дело тех дней, в том числе связанное с убийствами детей в Атланте и Грин‑ривер. И большая часть этих усилий была направлена не на поиск и арест преступника, а на освобождение невиновного.

 

Убийство на Саут‑Банди‑драйв

 

Практически в каждом десятилетии появляется свой «процесс века». В 80‑х годах это было дело Лиззи Борден. В 20‑х – «обезьяний процесс» Скопса, дело о преподавании теории эволюции. В 30‑х годах – дело Линдберга о похищении ребенка. В 40‑х – Нюрнбергский процесс над военными преступниками, в 50‑х – суд над похитителем атомной бомбы Розенбергом. 60‑е годы принесли нам процесс «семерых из Чикаго», 70‑е – семьи Мэнсона. Тот факт, что каждое из этих судебных разбирательств в свое время и в своей стране причислялось к категории «процессов века» (вспомните альтернативные дела – Дрейфуса, Сакко и Ванцетти, Эйхманна, Банди), свидетельствует о двух вещах. Во‑первых, конечно, о внимании к преступлению СМИ. Во‑вторых, думаю, он имеет отношение к нашему общему стремлению выявить зло и злодеяния, или, в случае политически ориентированных процессов, таких как дела Скопса, «семерых из Чикаго», Сакко и Ванцетти или же Розенберга, – восприятие истины другими людьми.

«Процессом века» 90‑х годов (по крайней мере, пока) по праву стал суд над О. Дж. Симпсоном в Лос‑Анджелесе. Вероятно, ни один другой процесс в истории не изучался в таких мельчайших подробностях и не признавался таким тривиальным. И, по мнению многих людей, при этом упустили не только истину, но и справедливость. При огромном количестве денег и других средств, вовлеченных в этот процесс, истина стала товаром, который можно покупать и продавать, манипулировать им на рынке общественного мнения, а логика сделалась средством поддержания уже сложившихся убеждений.

Миллионы, если не миллиарды, слов уже были высказаны об этом деле, и в буквальном смысле слова каждый известный человек в мире составил о нем собственное мнение. Но, подобно тестам Роршаха, эти мнения чаще всего говорили о том, кто их высказывал, а не о самом деле. Как бы вы ни судили о вердикте присяжных по уголовному процессу, меня не убедить в том, что им хватило нескольких часов, чтобы серьезно и сознательно изучить показания, собранные за несколько месяцев, и огромное количество сложных доказательств. Их устные и письменные замечания после вынесения приговора свидетельствуют, что большинство присяжных так и не поняли, о чем идет речь.

В мои намерения не входит осуждать стиль ведения процесса, работу юристов или судьи Ланса Айто. Об этом уже не раз упоминалось, и, если у вас сложилось собственное мнение, я вряд ли сумею изменить его. Не будем подробно рассматривать и вещественные доказательства, которые сами по себе способны изменить исход процесса. Мы затронем только процесс в контексте поведения преступника и посмотрим, что можно узнать об убийцах с этой точки зрения. Я хочу предпринять то, что так и не было осуществлено, несмотря на время и деньги, вложенные в это дело, а именно – исследовать двойное убийство, случившееся на Саут‑Банди‑драйв вечером 12 июня 1994 года, с точки зрения поведения преступника и объяснить, что говорят нам факты и свидетельства с места преступления об убийце с точки зрения его поведения. Другими словами, забудьте об известности О. Дж. Симпсона, забудьте о «процессе века», о созданной им расовой поляризации и попробуйте ответить на вопрос: что могли бы мы предпринять, если бы полицейское управление Лос‑Анджелеса обратилось в наш отдел в Квонтико за консультацией по расследованию этого конкретного убийства? Ведь если отбросить всю сенсационность и мнимые претензии, убийства Николь Браун Симпсон и Рональда Голдмена почти ничем не отличаются от многих других дел, расследованных нами за долгие годы.

Позвольте напомнить, что наш отдел не занимается собственно расследованием преступлений или сообщением имен и адресов НС. Все, что мы способны еделать на этом этапе следствия, – помочь определить, к какому типу относится подозреваемый, на котором следует сосредоточиться полиции. Если подозреваемые уже имеются, мы помогаем сократить их список и сопоставить их с выбранным нами типом. А если полиция еще ищет НС, мы часто помогаем им направить этот поиск по нужному руслу.

Чтобы предоставить такую консультацию, нам приходится строить догадки и основываться на предположениях, пользуясь фактами, которые не сразу становятся достоянием публики. Поэтому вы должны помнить, что у меня была возможность прийти к собственным объективным заключениям задолго до того, как меня начали осаждать подробностями СМИ. Но существует множество поводов для подобных гипотез. В качестве контрольных упражнений сотрудники нашего отдела часто расследовали противоречивые случаи, в том числе дело «бостонского душителя» и доктора Сэма Шеппарда, остеопата из Кливленда, обвиненного в убийстве жены в 1954 году. Он был признан виновным, а впоследствии оправдан, и умер прежде, чем завершились споры. В октябре 1988 года я принимал участие в международном телевизионном профилировании личности Джека Потрошителя и пришел к некоторым любопытным и неожиданным результатам, которые мы описали в «Охотнике за сознанием». Недавно меня пригласили проанализировать дело Лиззи Борден, одно из самых запутанных в американской истории.

Когда в июне 1994 года произошли убийства на Саут‑Банди, я еще возглавлял вспомогательный следственный отдел ФБР, в котором работали лучшие аналитики профиля и криминальные аналитики мира – Ларри Энкром, Грег Купер, Стив Эттер, Билл Хэгмайер, Рой Хейзлвуд, Стив Мардиджан, Грегг Мак‑Крэри, Джена Монро, Джуд Рей, Том Солп, Пит Смерик, Клинт Ван Зандт и Джим Райт. Хочу подчеркнуть, что в этом деле мы не консультировали следователей, и к нам не обращались за помощью. Но, если бы к нам обратились, думаю, помощь была бы оказана. Это был бы типичный и наглядный пример консультации и анализа. Нам бы позвонил кто‑нибудь из сотрудников полицейского управления Лос‑Анджелеса, которому было поручено это дело. Вероятно, этот детектив уже успел бы побеседовать с координатором группы анализа профиля личности в периферийном отделении ФБР в Лос‑Анджелесе. Назовем его детектив Кеннет Скотт, чтобы не упоминать имена лиц, реально участвовавших в этом деле.

К этому моменту Скотт и его команда наверняка собрали бы пробы крови и другие вещественные доказательства без ведома нашего отдела. Скотт не собирался сообщать мне об этом, а я не хотел выспрашивать его – за исключением случаев, когда улики напрямую связаны с поведением. В конце концов, закончив анализ, мы вместе перешли бы к уликам, чтобы определить, соответствуют ли они нашему профилю. Если они соответствуют, значит, мы помогли детективу сузить масштабы следствия и с большей уверенностью сосредоточиться на подозреваемом конкретного типа. В противном случае это указывало бы на серьезные недостатки в расследовании.

Скотт начал:

– В Брентвуде произошло двойное убийство – в районе, где живут в основном представители верхушки среднего класса, неподалеку от кампуса Калифорнийского университета в Лос‑Анджелесе. За несколько кварталов к северу оттуда, по другую сторону бульвара Сансет, начинается район, заселенный исключительно представителями высшего класса: можно сказать, что люди, живущие к югу от бульвара Сансет, мечтают перебраться на его северную сторону. Жертвы – двадцатипятилетний белый мужчина и тридцатипятилетняя белая женщина. Оба умерли от ран, нанесенных холодным оружием. Каждую жертву несколько раз ударили ножом возле дома убитой женщины.

– Случались ли в том районе в последнее время подобные преступления? – спросил я.

– Нет, никаких, – ответил Скотт.

– А как насчет краж со взломом и проявлений вуайеризма?

– Не наблюдалось.

Тогда я попросил бы у него отчет полицейского, осматривавшего место убийства, и карту района с отмеченными на ней местами, имеющими отношение к убийству Кроме того, я должен был бы осмотреть место преступления, фотографии, сделанные во время вскрытия, протоколы вскрытия и отчет судебного медика, если он уже готов, а потом получить сведения, необходимые для виктимологии – кем были двое убитых? Мне не нужен был список подозреваемых (если таковой имелся) или любые теории о том, кто мог быть убийцей. Я не хотел, чтобы на меня оказывало влияние уже принятое следователем решение или версии, разработанные его командой.

Если дело относилось к категории «рискованных» – из тех, в которых НС выглядит активным и может в любой момент напасть на новую жертву, – я мог бы даже вылететь в Лос‑Анджелес, чтобы оказать помощь и провести анализ на месте. Но после убийства проявлений такого же МО не было замечено, и потому, пока ситуация не изменилась, я продолжал бы заниматься анализом в Квонтико, чтобы не отстраняться от своих административных обязанностей и сотни дел, над которыми работал наш отдел.

Материалы дела Браун – Голдмена прибыли бы ночной почтой, и все утро я изучал бы их, пытаясь поставить себя на место обеих жертв и преступника, стараясь понять подтекст случившегося. Основной вопрос, который я задавал бы себе, звучал бы так: почему именно эти люди стали жертвами насильственного преступления? Прежде чем мы ответим на вопрос «кто?», мы должны знать ответ на вопрос «почему?». В попытке найти ответы на этот вопрос я спрашивал себя, есть ли связь между двумя жертвами, или одна из них просто оказалась в неподходящем месте в неподходящее время. Я закончил бы работу перед самым ленчем – на Западном побережье уже наступило утро. Скотт появился в офисе и устроил конференцию с другими основными членами следственной группы.

– Убийство было конфронтационным, совершенным с близкого расстояния. Орудие убийства – нож – говорит о том, что перед нами преступление личного характера. Улики на месте преступления смешанные, – начал бы я. – Среди них присутствуют элементы и организованного, и дезорганизованного поведения. Но я бы сказал, что убийца относится в основном к организованному типу, и это подсказывает мне, что он – довольно зрелый человек, интеллигентный и искушенный, а преступление было отчасти запланированным и преднамеренным. Он был в кепке и перчатках, орудие убийства принес с собой. Женщину он убил умело и почти как военный, хотя и нанес немало ненужных для убийства ран. Однако налицо и элементы дезорганизованного поведения, позволяющие предположить, что все пошло не так, как задумал преступник, и что, несмотря на зрелость, у него был небогатый криминальный опыт. Эти элементы – явный недостаток контроля в отношении жертвы мужского пола, свидетельства паники, когда построенный план начал рушиться. Значит, в «послужном списке» преступника можно ожидать увидеть бытовые жалобы, возможно, незначительные ссоры или драки в барах, но, разумеется, никаких убийств, иначе он вел бы себя по‑иному. Так что не стоит рассчитывать найти досье этого преступника в архивах полиции. Тот факт, что он оставил кепку и перчатки на месте преступления и надел обувь, оставляющую отчетливые отпечатки, свидетельствует о недостатке криминальной подготовленности. Кроме того, он порезался – вероятно, в то время, когда вцепился жертве в горло, а порез на перчатке, обнаруженной на месте преступления, свидетельствует, что он не подготовился к схватке с Роном Голдменом.

– Убийство произошло возле дома Николь Браун Симпсон, – продолжал я. – Одно это позволяет утверждать, что первоначальной мишенью была именно она. Кроме того, мы знаем, что Голдмен находился там потому, что мать жертвы накануне забыла очки в ресторане, где работал Голдмен. Николь позвонила в ресторан, там нашли очки, и Рон вызвался доставить их. Так что его появление в том месте и в то время было случайностью. Если только убийца не выслеживал его специально, Рона нельзя считать первичной мишенью. А если убийца следил за Роном, то непонятно, зачем ему понадобилось совершать убийство на глазах у еще одного потенциального свидетеля. Теперь перейдем к фактам. Как вы упоминали, в отчете судебно‑медицинской экспертизы сказано, что обе жертвы умерли от множественных ножевых ранений. У Голдмена были обнаружены беспорядочные многочисленные раны на руках и плечах, полученные во время сопротивления. Женщина лежала скрючившись на нижней из четырех бетонных ступеней, ведущих к двери ее квартиры. Ее черное платье высоко поднялось на бедрах, но, похоже, потому, что было коротким и сбилось при падении, а не потому, что убийца попытался поднять платье, обнажив тело. Доказательство – нижнее белье не снято с убитой, а свидетельства сексуального нападения отсутствуют.

На месте преступления осталось много крови. Жертва истекла кровью на последней ступеньке, где, вероятно, и был нанесен смертельный удар. На шее сделан такой глубокий надрез, что голова практически отделена от тела. Другие ножевые ранения расположены более сосредоточенно и направленно, чем у Голдмена. Убийца без труда совладал с женщиной. Он ударил ее ножом несколько раз – не потому, что это ему «требовалось», а потому, что он так «хотел». Вот еще одна причина, по которой я могу утверждать, что первичной жертвой была женщина, а не мужчина: нападающий знал ее, причем довольно хорошо.

– Почему вы так считаете, Джон? – спросил один из детективов.

– Как я уже отмечал, следов сексуального нападения не было обнаружено, значит, это не тот случай, когда жертва чем‑то разозлила насильника. Такое обилие ран свидетельствует о ярости, направленной на конкретного человека, особенно потому, что большинство ударов нанесено в область шеи. Это убийство совершил отнюдь не незнакомец. Чтобы убить женщину, ему не понадобилось бы наносить ей столько ран. Он не просто убивал, а наказывал ее. Раны мужчины имеют совсем другое значение. Голдмен вступил в отчаянную борьбу. Тип ранений – полученных при сопротивлении на руках и плечах и более глубоких на теле – указывает, что НС задался целью просто убить свидетеля. Ему было незачем наказывать его или делать какие‑либо заявления, он старался просто нейтрализовать противника. Вот что я имел в виду, когда говорил, что план убийцы был нарушен. Он не ожидал, что поблизости окажется мужчина. Он утратил свою организованность.

– Но, как вам известно, Джон, на месте преступления мы обнаружили перчатку и темную кепку. Разве не могли эти вещи принадлежать грабителю?

– Разумеется, могли, – ответил я. – Но преступник ничего не украл. В сущности, НС даже не входил в дом.

– Но вы же сами сказали, что появление Голдмена застало его врасплох. Возможно, он намеревался ограбить дом, но так и не осуществил свое намерение.

Вряд ли следователь на самом деле так думал. Вероятно, он пытался подвести меня к доказательству от противного, и это неплохо, поскольку я обязан подкреплять логикой каждое свое утверждение. Необязательно я должен говорить то, до чего они не додумались сами, но важно изложить события с моей точки зрения, прежде чем мы начнем обмениваться информацией.

– Прежде всего, вы сообщили, что никаких ограблений по соседству не произошло, – ответил я. – Но самое главное, грабитель обычно не берет с собой нож, выходя на «дело». Он либо прихватывает пистолет, либо вообще отказывается от оружия. У грабителя две цели: первая – пробраться в дом и выйти обратно, оставшись незамеченным. Если это ему не удается, и он вынужден вступить в схватку, его вторая цель – как можно быстрее убраться с места преступления. Он не станет задерживаться, чтобы убить свидетелей, за исключением случая, когда это единственный путь к спасению. Огнестрельное оружие помогло бы ему в этом, а нож – нет. Это орудие слишком близкого и личного, а также трудоемкого убийства. Возможно, однако, что преступник планировал проникнуть в дом и совершить преступление там, но не выдержал, увидев Николь и Рона вдвоем и, вероятно, решив, что между ними существуют романтические взаимоотношения. По всему дому были расставлены зажженные свечи – в кухне, в ванной – это можно было видеть сквозь окна. Это был обычный романтический ритуал убитой. Так что тот, кто знал значение этого ритуала и сам участвовал в нем, мог прийти в ярость, предположив, что женщина готовится к встрече с кем‑то другим. Мы не знаем наверняка, существовали ли какие‑нибудь отношения между Браун и Голдменом, но, по крайней мере, нам известно, что на этот вечер они не строили никаких планов: Голдмен договорился встретиться с приятелями после того, как отвезет Браун очки.

– Значит, вы считаете, что преступник уже успел напасть на женщину к тому времени, как появился Голдмен?

– Это вполне возможно, – признал я, – но я так не думаю, поскольку, видимо, преступник начал с женщины, затем перешел к Голдмену, а после снова вернулся к ней. По‑моему, все было так: НС увидел их вместе, он наблюдал, он следил за женщиной. Увиденное ему не понравилось. Поэтому он вышел из укрытия и напустился на них. Женщина узнала его. Голдмен, вероятно, тоже, поэтому он развел руками, уверяя: «Успокойся, между нами ничего нет! Я просто принес очки ее матери».

Но преступник ударил женщину по голове тупым орудием – вероятно, рукояткой ножа, и этого удара хватило, чтобы сбить ее с ног. Затем он взялся за Голдмена, стоявшего в пяти‑шести футах, под пальмой, растущей у крыльца. Вероятно, это случилось две‑три секунды спустя, но Рона застало врасплох неожиданное нападение на Николь. Он оказался в ловушке на пятачке площадью четыре на шесть футов, за его спиной возвышалась ограда, сбоку путь к бегству преграждала пальма. Инстинктивно он принял борцовскую стойку – об этом можно судить по ранам на его руках – и тоже получил удар в левое бедро и левую нижнюю часть живота. Между двумя мужчинами завязалась борьба. Тенниска Голдмена перекрутилась вокруг талии, поэтому дыры в ней не совпали с ранами, позднее обнаруженными на трупе. Далее, раны, полученные при сопротивлении, прежде всего сосредоточены на пальцах левой руки. Думаю, Рон пытался выбросить левую руку вперед, когда нападающий ударил его правой рукой. Голдмен стянул с руки противника левую перчатку – ту самую, что нашли на месте преступления.

К этому моменту преступник вошел в раж. Едва успев не без труда нейтрализовать Рона, он бросился к Николь сзади и перерезал ей горло почти на уровне связок, чуть не отрезав голову.

Затем НС вернулся к Голдмену, чтобы убедиться, что с ним все кончено. Мы знаем, что он вернулся, потому, что кровь женщины обнаружена на подошве одной из туфель Голдмена. И это чрезвычайно важно, поскольку доказывает, что преступник – отнюдь не профессиональный убийца. Он не наемный киллер. Он не знал, что надо делать, чтобы убить противника. Он был вынужден вернуться и проверить, жив ли Голдмен. Убедившись, что Голдмен умирает, преступник несколько раз ударил его ножом. В сущности, Голдмену он нанес больше ран, чем Браун, несмотря на нападение именно на нее. Именно женщину он собирался наказать и отомстить ей, а мужчина лишь представлял для него физическую угрозу. Вот еще одна причина, по которой мы можем заключить, что убийца действовал в одиночку. Двое или несколько преступников лучше справились бы с ситуацией. На трупе Голдмена не удалось бы обнаружить столько следов борьбы.

Но даже если все было не совсем так, даже если Рон появился на месте преступления после того, как убийца напал на Николь, это не меняет мою характеристику типа человека, совершившего это преступление, или предположение о его мотивах.

– А вы не думали, что это могло быть убийство, связанное с наркотиками?

Нет, так я не считал.

– Разве кто‑нибудь из жертв увлекался наркотиками? – спросил я.

– Вряд ли. Возможно, они изредка употребляли слабые наркотики для развлечения, как делают некоторые люди. Но при анализе не было обнаружено токсичных веществ в крови, кроме того, оба убитых следили за здоровьем. Вряд ли они когда‑либо даже покупали сильные наркотики.

– Тогда кто же мог убить двух человек, которые не представляли никакой угрозы для торговца наркотиками? Убийства в среде торговцев обычно бывают символическими, при этом остаются такие улики как «колумбийский галстук» – язык жертвы, вытащенный в разрез на ее шее. Или что‑нибудь другое. Такое убийство обычно совершается в некоем символическом месте, а не в доме жертвы. И, как я уже говорил, в таком случае здесь поработали бы профессионалы, лучше подготовленные к борьбе с жертвами‑мужчинами. При появлении Голдмена этим людям хватило бы выдержки уйти и попробовать нанести удар в более подходящее время.

На этом этапе очень важно попытаться классифицировать тип убийства, с которым мы имеем дело. Если это не изнасилование‑убийство и не неудачная кража со взломом, не убийство, связанное с наркотиками, не убийство с целью получения страховки, не ссора членов преступной группировки, тогда что же это? Я участвовал в создании книги под названием «Справочник по классификации убийств», опубликованной в 1992 году. После многих лет исследований и консультаций по тысячам дел некоторые из сотрудников Квонтико ощущают потребность в изобретении системы классификации и объяснения тяжких преступлений, которая была бы такой же логичной и выстроенной, как «Диагностический и статистический справочник по психическим заболеваниям». Результатом этой работы стал труд, который теперь сокращенно называют СКУ. Доктор Энн Берджесс из Университета Пенсильвании и ее муж, Аллен, профессор менеджмента из Северо‑Восточного университета Бостона, стали соавторами и руководителями работы по компиляции и организации многочисленных данных. Буквально все особые агенты вспомогательного следственного отдела и многие сотрудники отдела поведения внесли свой вклад в эту работу. К примеру, Джуд Рей возглавил классификационную комиссию по личным причинам убийств и сотрудничал с Джимом Райтом в комиссии по групповым причинам.

В СКУ мы классифицировали убийства, поджоги, изнасилования и сексуальные нападения согласно мотивам и элементам и объяснили полиции и следователям, какие компоненты и обстоятельства должен включать каждый из видов преступлений. Первое преступление в категории убийств, убийство в ходе преступной деятельности, было подразделено на восемь групп и четыре подгруппы. Убийство по личным причинам мы подразделили на две подгруппы – убийство на почве эротомании и бытовое убийство. В свою очередь, в бытовое убийство входили случайное и симулированное преступления. Ни одна из этих категорий не включалась в список произвольно и не являлась субъективным мнением. Все они основывались на обширных исследованиях и опыте.

Как я уже говорил, по виду и тяжести ран и по тому, что первичной мишенью оказалась скорее женщина, нежели мужчина, мне было ясно, что убийство совершил знакомый ей человек. Но этот случай не относился к выделенной нами категории групповых убийств. К примеру, культовые убийства Мэнсона были групповыми. Культовые убийства, или убийства, вызванные групповым возбуждением, – единственные виды, соответствующие этой категории, остальные же являются разновидностями экстремистских убийств – политических, милитаристских, религиозных или убийств с целью взятия заложников. Если жестокость убийства Браун и напоминала в некоторых отношениях, к примеру, убийства Тейт – Лабьянка, то при более тщательном изучении обнаруживались существенные различия. В культовых преступлениях наблюдается высокий уровень символизма – например, члены «семьи» Мэнсона писали слова «Хелтер‑скелтер» и другие лозунги на стенах кровью жертв. Когда начались убийства детей в Атланте, несмотря на широко распространенное мнение о причастности к ним белой клановой группы, я знал, что это ошибочное предположение. Никакой символизм не был связан с трупами или их местонахождением, и я ничуть не сомневался, что в этих случаях преступник действовал в одиночку.

Просматривая материалы о месте убийства Браун и Голдмена, я понял, что множество причин указывают на причастность к делу единственного преступника. В результате столкновения со второй жертвой преступник был дезорганизован, а все раны на трупах обеих жертв были нанесены одним и тем же оружием. Двое или больше преступников в такой ситуации не смогли бы передавать друг другу нож, тем более что один из кухонных ножей Николь лежал на виду, на столе. Что же произошло? Мне казалось, женщина предчувствовала опасность. Ранее в тот же день, или несколько дней назад, случилось нечто, вызвавшее у нее беспокойство. Ее домофон не работал. У нее не было огнестрельного оружия, в лучшем случае она могла воспользоваться ножом. Нам известно, что она ждала Рона Голдмена, который должен был привезти очки, забытые матерью Николь в ресторане. Но боялась Николь отнюдь не Рона.

– Нам следует вернуться к виктимологии, – заявил я. – Никакие подробности жизни или прошлого Голдмена не указывают, что именно он был мишенью атаки. Я не говорю, что он не мог пострадать в результате гомосексуального нападения (а не гетеросексуального – женщины убивают иначе). Но здесь произошло нечто совсем иное.

С другой стороны, Браун пережила тягостный развод, продолжая иногда встречаться с бывшим мужем, относящимся к типу людей, которыми чрезвычайно легко управлять. Но недели две назад эти отношения прекратились.

– Правильно, – подтвердил Скотт. – За две недели до убийства Браун заболела, Симпсон привез ей еду и ухаживал за ней. Он подарил ей красивое ожерелье. После того как она поправилась, они вновь поссорились, и Браун вернула ожерелье.

– Значит, ему могло показаться, что она подает ему смешанные сигналы, – заключил я. – У нас есть доказательства, что Симпсон выслеживал ее за несколько недель до убийства, подъезжал туда, где она обедала или встречалась с друзьями, заглядывал в окна, наблюдал, как она общается с людьми. Но доказательства, что и за Голдменом следили или что у него были враги, отсутствуют.

– Итак, вы утверждаете, что ее убил бывший муж, О. Дж. Симпсон, – подытожил Скотт.

– Я говорю, – добавил я, – что мы повидали немало подобных случаев, и потому мне сразу ясно: преступник не был профессиональным и опытным убийцей, он действовал в одиночку, хорошо знал убитую им женщину и проявил по отношению к ней безудержную ярость.

– Но у нас нет других подозреваемых, которые соответствовали бы этому описанию, – заметил один из детективов.

– А к тому времени, как дело предадут огласке, – предсказал другой, – вся жизнь этих двоих вплоть до мельчайших подробностей будет выставлена на обозрение. Если в жизни Николь и был кто‑нибудь, соответствующий этому описанию, он не сможет долго прятаться.

(Так и получилось: несмотря на усилия, предпринятые представителями прессы и, предположительно, детективами, нанятыми самим Симпсоном, не говоря уж о полиции, ни один человек, соответствующий описанию, так и не был найден.)

– Послушайте, – продолжал я, – мы повидали достаточно преступлений, чтобы понять: всегда есть определенный набор действий и некий мотив. Не бывает так, чтобы какое‑то чудовище возникло неизвестно откуда, зарезало двоих людей и вновь растаяло в воздухе.

– Кое‑кто предполагает, что тут поработал серийный убийца. Упоминалось имя Глена Роджерса, поскольку он часто переезжал с места на место и орудовал в различных штатах.

Гленом Роджерсом звали серийного убийцу, который, по мнению полиции, был виновен по меньшей мере в шести убийствах на всей территории США – в Калифорнии, Луизиане, Миссисипи, Огайо, Кентукки и Флориде. Однажды он похвалялся тем, что на его счету не менее семидесяти жертв. Его арестовали после долгой погони в Кентукки в 1995 году. Ввиду широкого охвата и многообразия типов его жертв он казался удобным «универсальным подозреваемым» для буквально любого насильственного преступления, произошедшего приблизительно в то же время.

– МО и почерк совсем другие, – указал я. – Роджерс знакомился с женщинами в барах низкого пошиба и проводил с ними ночь. Предполагать, что этот парень вдруг заявился в Брентвуд и резко изменил стиль общения с жертвой, – все равно что хвататься за соломинку. Агрессия подобного типа, проявленная по отношению к Николь Браун, встречается исключительно в ситуациях, когда между нападающим и жертвой существуют уже близкие взаимоотношения.

– Значит, преступление не было случайным. Николь Браун стала выбранной жертвой.

– Вот именно. Нам известно, что убийство было преднамеренным и спланированным. Мы нашли нож, перчатку и кепку. Преступник выбрал орудие. В нем накопилось немало ярости и злобы, наверняка вызванных личными причинами.

– Джон, из бесед с друзьями Николь мы узнали, что она чрезвычайно боялась ножей, еще больше, чем огнестрельного оружия.

– Значит, есть еще одна причина предположить, что преступник был близко знаком с ней. Видите ли, способ убийства – перерезание горла сзади – напоминает действия «коммандос», особенно если добавить перчатки и кепку. Симпсон когда‑нибудь служил в армии? – спросил я.

– Вряд ли, но недавно он закончил съемку телевизионного сериала, в котором играет морского пехотинца из особого отряда.

– А этих ребят учат убивать бесшумно, быстро и с близкого расстояния, – добавил следователь, сам служивший в морской пехоте.

– Итак, убийца приблизился к месту преступления, представляя, что держит ситуацию под контролем, – продолжал я. – Он рассчитывал, что сможет войти в дом, сделать все, что задумал, и выйти незамеченным. А теперь – еще одно соображение: основываясь на опыте работы с бытовыми убийствами, вызванными личными причинами, я полагаю, убийца попытался бы придать преступлению характер сексуального нападения.

– Что вы имеете в виду?

– Если бы присутствие Голдмена не застало его врасплох – не явилось бы незапланированным дополнительным фактором, – ему хватило бы времени, чтобы придать своему преступлению вид изнасилования и убийства. Если бы это ему удалось, труп Браун вы нашли бы с высоко поднятым платьем и без белья. Во всех шкафах были бы распахнуты дверцы, наверняка в доме что‑нибудь пропало бы. Но все это не имеет значения: мы умеем распознавать такие инсценировки лучше, чем дилетанты – фабриковать их. К примеру, вряд ли он изнасиловал бы ее или стал мастурбировать над ней после ее смерти, он оставил бы женщину там, где ее не увидели бы дети. К тому же не следует забывать: насильники орудуют там, где чувствуют себя уверенно, по соседству с собственным домом, значит, насильник должен принадлежать к верхушке среднего класса, что маловероятно, или же быть садовником или ремонтником, а в то время в округе не работали ни те, ни другие. Но самое важное, преступник не сдержал ярость и нанес жертве раны, которые не оставил бы незнакомец. Николь Браун была в хорошей форме и смогла бы оказать сопротивление, и если насильнику было трудно справиться с ней, он вполне мог разозлиться. Но тогда мы увидели бы больше травм, нанесенных тупым оружием, нежели колотых ран. Насильнику ни к чему израненная женщина; правда, садисту это понравилось бы, но он не стал бы насиловать женщину, истекающую кровью.

– Джон, укладываются ли в ваш профиль события того дня, о которых мы вам сообщили?

– Абсолютно. В таких преступлениях обычно участвует провоцирующий фактор, какой‑нибудь инцидент, произошедший за несколько часов, дней или недель до убийства. Мы знаем, что между Николь и ее бывшим мужем случалось немало споров и ссор за недели, предшествующие убийству, и в тот день Николь пренебрежительно отнеслась к мужу на концерте их дочери, Сидни. Нам также известно, что подруга Симпсона, Пола Барбери, с помощью которой он пытался забыть о Николь, рассердилась, что Симпсон не взял ее с собой на концерт, и оставила ему длинное сообщение на автоответчике, заявив, что прекращает отношения. Но Симпсона, вероятно, это не устраивало. Ему хотелось сохранить отношения и с подругой, и вдобавок – связь с бывшей женой. Есть доказательства, что он звонил Барбери из своего дома и с мобильного телефона практически в то же время, когда были убиты Браун и Голдмен. Но так и не дозвонился. Поэтому и решил осуществить задуманное.

– А если бы дозвонился?

– Интересный вопрос, – отозвался я. – Неужели и после разговора по телефону он решился бы осуществить задуманное? Скорее всего нет, хотя в нем уже накопилось слишком много злобы. Ему наносили удары с двух сторон. Обе женщины отвергли его, а он не привык быть отвергнутым. По‑моему, он считал Николь своей собственностью. Когда они познакомились, он был звездой мировой величины, а она – девочкой‑школьницей.

Мы уже видели, как важны для него контроль над близкими и сохранение внешнего благополучия. При разводе с первой женой он выставил условие, что будет давать ей деньги, но дом останется его собственностью. Он не хотел выглядеть проигравшим в глазах окружающих. Несмотря на необходимость платить немалые алименты жене и ребенку, он мог сказать: «Я не проиграл. Дом остался у меня. А она пусть убирается!». То же самое случилось после разрыва с Николь: «Пусть убирается отсюда! Это мой дом». А когда он увидел Николь с другим мужчиной возле собственного дома, причем с белым молодым человеком, это и был тот последний толчок, которого ему недоставало.

– А что вы скажете по поводу крови? – спросил Скотт. – Как видно на фотографиях, сделанных на месте преступления, там все залито кровью. Несколько капель найдено и в машине, но совсем немного, и хотя мы обнаружили кровь у дома в Рокингэме, такого обилия больше нигде не оказалось. Подозреваю, что у некоторых людей это вызовет вопросы.

– Прежде всего, – ответил я, – самая кровавая из ран, на горле Браун, была нанесена сзади, так что нападающий не выпачкался. Но если он, старательно продумывая убийство, замышлял воспользоваться ножом, то должен был догадаться, что следы крови могут остаться на его руках или одежде. Он прихватил с собой перчатки и кепку, и это указывает, что он запланировал убийство заранее, и, думаю, оделся в комбинезон или другую верхнюю одежду, которую мог потом снять и выбросить. Если он останавливался по дороге с места преступления, то там и избавился от окровавленной одежды. Поскольку убийство заняло больше времени, чем он предполагал, и он торопился, думаю, окровавленную одежду преступник выбросил позднее, скорее всего в аэропорту.

Один из детективов заметил:

– В этом рассуждении меня тревожит лишь одно: мы упоминаем только об О. Дж. Симпсоне, знаменитости с мировым именем. Множество людей знали о его проблемах в браке. Неужели он, замышляя преступление, ни разу не подумал: «Постойте‑ка, я – главный подозреваемый. Как только ее найдут мертвой, то примутся за меня?».

– Возможно, он думал об этом, – ответил я. – Но по опыту я знаю, что убийцы – будь они новичками или опытными преступниками – уверены, что их не поймают.

Если бы на месте преступления не появился Голдмен и не задержал убийцу, тот вернулся бы домой с большим запасом времени, чтобы поддержать алиби и выехать в аэропорт, намереваясь отправиться в Чикаго, не вызывая ни у кого подозрений. Поскольку он запланировал прибыть в аэропорт заранее, он мог позвонить кому‑нибудь из друзей и сказать: «Слушай, мне что‑то не по себе. Весь вечер я пытался дозвониться Николь, но не сумел. Ты не мог бы заехать к ней, убедиться, что с ней и с детьми все в порядке?». Это не только подтвердило бы его алиби, но и помешало бы детям обнаружить труп матери. Не следует забывать: помимо того, что Симпсон – известный во всем мире футболист, он обладает обаянием и давно приобрел актерский опыт. Он знает, как надо выглядеть, чтобы отвести от себя подозрения, – например, дружески беседовать с окружающими и, как обычно, раздавать автографы. Мысленно он наверняка оправдывал свое преступление: «Это она довела меня». Он уже успел примириться со случившимся.

– А если мы подвергнем его допросу на детекторе лжи?

– Прежде подумайте над этим. Результаты допроса на детекторе лжи у людей, которые мысленно уже оправдали свое преступление, получаются чаще всего невразумительными. И вот еще что: чем больше времени пройдет после преступления, тем лучше будут его результаты. На следующий год он выдержит допрос, что бы ни случилось в этот промежуток времени. Кроме того, я предложил бы полиции установить надзор за могилой Николь Браун. Как я уже упоминал, убийцы часто возвращаются не только на места преступлений, но и к могилам жертв. После отъезда, который многие наблюдатели могли бы расценить как стремление скрыться, Симпсон мог оправдаться, лишь побывав на могиле Николь. С самого начала мне казалось, что он придет на могилу, чтобы извиниться или, скорее всего, оправдаться или упрекнуть бывшую жену за то, что она заставила его совершить преступление.

И действительно, вскоре в прессе промелькнуло сообщение о том, что О. Дж. Симпсон побывал на могиле бывшей жены. Наблюдение за могилой не установили, хотя я был бы не прочь узнать о его результатах. Далее мы заговорили о методах ведения допроса. К тому времени, как состоялась бы эта воображаемая консультация по профилю личности, детективы Томас Ланг и Филипп Ваннаттер уже допросили Симпсона – с его собственного согласия, без участия адвоката. Во время этого допроса всплыла любопытная информация: например, Симпсон признался, что порезался раньше, а не когда разбил зеркало в номере отеля в Чикаго, услышав от полиции весть об убийстве Николь. Но допрос продолжался недолго и был проведен невнимательно. Мне казалось, что полиция проявляет чрезмерное сочувствие к Симпсону.

– Я был потрясен, узнав, что он беседовал с полицейскими, – заметил Джуд Рей. – С практической точки зрения такие люди как он привыкли с пренебрежением относиться ко всей системе. Должно быть, он считал, что, согласившись на допрос, выскажет пренебрежение, и в некотором смысле это ему удалось.

– Сейчас уже ничего не исправишь, – сказал бы я следственной группе, – и я буду чрезвычайно удивлен, узнав, что адвокаты позволили вам вновь побеседовать с ним, особенно наедине. Но если представится такая возможность, важно расспросить его в спокойной обстановке, там, где вы сможете провести столько времени, сколько вам понадобится, и позволить ему самому понять, какие доказательства у вас есть, рассказать, что его кровь найдена на месте преступления, а затем предложить ему какую‑нибудь благопристойную версию.

Метод, к которому я часто прибегаю на допросах детоубийц, – предполагая, что мой собеседник не душил девочку, а она «сама вынудила его сделать это», – часто бывает полезным применительно к убийцам взрослых. Если преступник способен мысленно оправдать свой поступок и уверен, что полиция поймет его, – это наилучший шанс услышать признание. Поскольку детектив Марк Фурман, будучи несколько лет назад патрульным полицейским, получил сообщение о семейной ссоре между Симпсоном и Николь, его можно привлечь к участию в допросе, заметив, что он знал, какие проблемы возникали между супругами, и как Николь выводила мужа из себя. Можно также прибегнуть к версии расщепления личности, которой я воспользовался, допрашивая Ларри Джина Белла. Хотя он так и не признался, что Ларри, сидящий передо мной, убил Шари Фей Смит, но наконец согласился, что «плохой Ларри» мог это сделать. Более внятного признания добиться от него нам бы не удалось.

Мы сосредоточились на поведении убийцы после совершения преступления и обнаружили ряд существенных улик. Прежде всего: когда детектив полиции Лос‑Анджелеса Рон Филиппе нашел Симпсона в номере отеля в Чикаго 13 июня 1994 года и сообщил о том, что его бывшая жена убита, как пишет обвинитель Кристофер Дарден в своей книге «Вопреки», Симпсон не только не спросил, как она погибла, но даже не уточнил, о которой из бывших жен идет речь! Джеффри Тубин в книге «Бег его жизни» утверждает, что Филиппе упомянул имя Николь, но Симпсон так и не спросил, как она погибла – в результате аварии или убийства. В любом случае все это говорит о многом. Отреагировать так, словно вы впервые слышите страшную новость, очень трудно, и, если у вас нет опыта, опытный наблюдатель сразу распознает игру. Поступки Симпсона, сообщил я следственной группе, не согласуются с поведением, которого можно было бы ждать от невиновного человека, особенно невиновного, привыкшего следить за собой и быть постоянным объектом внимания публики. От невиновного человека, услышавшего подобное обвинение в свой адрес, можно ждать возмущения и яростного отрицания.

«Если вы считаете, что я убил мою жену, вы болваны! – вполне мог ответить обвиняемый. – А если вы нашли мою кровь, волосы, отпечатки пальцев или еще что‑нибудь на месте преступления, значит, меня подставили!»

Но полиция не дождалась подобного ответа после того, как О. Дж. Симпсону предъявили обвинение в убийствах.

Некоторые, например адвокат Симпсона Алан Дершовиц, предполагали, что Симпсон настолько убит горем и подавлен, что не в состоянии проявить возмущение. Я ни на минуту не поверил такому объяснению. Если мужчина по‑настоящему оплакивает потерю жены (или даже бывшей жены), он наверняка постарается защитить ее память и свою честь, старательно отрицая свою причастность к преступлению. Быть невиновным и не возмутиться в такой ситуации нехарактерно для людей подобного типа.

– Есть ли риск самоубийства, Джон?

– Когда человек, ориентированный на контроль над окружением, внезапно его теряет, всегда возникает риск самоубийства. Но при таких наклонностях нарциссиста самое большее, чего можно ожидать, – притворной попытки самоубийства, чтобы вызвать к себе внимание и сочувствие. Он вполне может приставлять к груди нож или пистолет, но вряд ли вскроет себе вены или выстрелит в висок. Если он все‑таки предпримет попытку, то наверняка воспользуется снотворным, но заранее позвонит близкому другу, который сможет вовремя спасти его и придать попытке самоубийства благоприятную огласку.

Как мы впоследствии узнали, Симпсон оставил предсмертную записку и приставил пистолет к виску во время погони. Если это не попытка добиться публичного сочувствия, я не знаю, как еще это назвать. В тот момент консультации мне сообщили бы о вещественных доказательствах, не ориентированных на поведение, – прежде всего о крови. Предварительные анализы выявили кровь О. Дж. Симпсона на месте преступления – так сказать, вещественные и поведенческие доказательства подкрепляли и поддерживали друг друга. Лучшего положения для следователя невозможно и представить.

– Значит, вы его поймали, – заключил я.

Спустя несколько недель мы узнали, что результаты анализа ДНК и сравнения отпечатков пальцев также совпали: следовательно, у защиты остался один возможный сценарий – о том, что полиция сфабриковала улики, чтобы обвинить подозреваемого. Здесь опять в игру вступают анализ профиля личности и наш метод следственного анализа. С нами часто советуются сразу после совершения преступления, но еще более часто к нам обращаются за повторными консультациями, тогда, когда обвинители готовят свою версию дела – так бывало во время судов над Уэйном Уильямсом, Седли Эли, Клеофасом Принсом. Прежде всего мы можем разработать эффективную стратегию обвинения, если подсудимый решит выступить в качестве свидетеля в свою пользу. Для такого обаятельного, любезного и сдержанного подсудимого как О. Дж. Симпсон требовался заранее составленный план действий обвинителей во время перекрестного допроса, который показал бы присяжным: этот человек способен совершить поступок, в котором его подозревают, а именно жестоко убить бывшую жену и ее знакомого.

Поскольку почти все, в том числе и присяжные, слышали сообщения службы 911 об угрозах О. Дж. Симпсона в адрес Николь, я бы, вероятно, взял этот случай за основу атаки, заставив подсудимого показать свое истинное лицо. По ходу дела мы смогли бы вскрыть тайные стороны его личности. У нас имелось достаточно данных о личной жизни Симпсона, чтобы использовать их с максимальной пользой.

Этот факт, по моему убеждению, не ускользнул от внимания Роберта Шапиро и Джонни Кохрана, двух главных адвокатов Симпсона, которые решительно запрещали подзащитному выступать на суде. В нашей системе правосудия каждый подзащитный имеет право ссылаться на пятую поправку против самообвинения, и я никоим образом не стал бы нарушать это право. Присяжным обычно советуют не препятствовать осуществлению этого права. В сущности, им объясняют, что подсудимый вообще не должен защищаться. Тяжесть доказательства его вины возлагается только на обвинителей, как и должно быть. В то же время следует признать, что, по‑моему, наивно со стороны всех заинтересованных лиц не ждать от нормальных, интеллигентных взрослых людей по крайней мере удивления в случае, если человек, получивший шанс доказать свою невиновность, будет считать, что своими показаниями он добьется прямо противоположного результата. Мне еще не доводилось участвовать в процессе, когда человек, который вполне мог быть невиновным, предпочитал отказаться от показаний и упустить такой шанс.

Как говорит Винсент Бульози, чрезвычайно талантливый и речистый адвокат, который выступал обвинителем по делу Мэнсона в Калифорнии, у нас была бы извращенная система правосудия, если бы большинство людей, обвиненных полицией, представших перед присяжными, а затем подробно допрошенных обвинителями, оказывались бы невиновными. Никто не удивился, когда основой версии защиты стало заявление о том, что полиция пыталась подставить Симпсона. Со стороны адвокатов тактика была выбрана чрезвычайно удачно, поскольку присяжные были преимущественно чернокожими, и ни один из них не стал бы оспаривать мнение, что за годы существования полицейского управления Лос‑Анджелеса часто возникали случаи запугивания, жестокого обращения и других проявлений грубости полицейских по отношению к представителям нацменьшинств, особенно к чернокожим. Бульози, знавший об этом, привел несколько примеров того, как полицейские убивали безоружных людей. Отрицательную роль в этом деле сыграл и детектив Марк Фурман, нашедший окровавленную перчатку за домом Симпсона, – его антипатия к чернокожим была широко известна. Защите не понадобилось доказывать, что подсудимого подставили. Все, что от нее требовалось, – вызвать обоснованные сомнения: адвокатам следовало просто показать, что могло произойти.

При таких обстоятельствах у обвинения было два выхода: игнорировать это предположение и продолжать разбор дела или попытаться опровергнуть его, нейтрализовать как средство защиты. Если бы у меня спросили совета о стратегии обвинения окружных прокуроров Марсии Кларк и Кристофера Дардена, я бы предложил им игнорировать или свести до минимума обсуждение этого вопроса, особенно перед такими присяжными. Им следовало бы развеять сомнения в том, что полиция способна подставить подозреваемого. Поскольку отрицание этого факта было трудно доказать, мне кажется, им оставалось только продемонстрировать с помощью анализа поведения, что такое просто не могло произойти. А доказать это можно было, только представив присяжным сценарий того, как все могло произойти. Прежде всего, следовало сделать несколько предположений: один из сотрудников полицейского управления Лос‑Анджелеса задумал подставить подозреваемого О. Дж. Симпсона. Да, такое вполне возможно. В конце концов, у нас есть причины считать, что Марк Фурман ненавидит чернокожих.

Но здесь возникает несколько проблем. Ряд чернокожих офицеров полиции и граждан охотно дали бы показания о том, что никогда не замечали со стороны Фурмана никаких проявлений расовой ненависти или предубежденности. У него были чернокожие друзья, а одно время – чернокожая подруга. Ладно, может быть, он скрывал свою неприязнь, и она прорывалась только в редких случаях, когда он становился настоящим Марком Фурманом. Значит, надо найти более надежный индикатор поведения, указывающий, смог бы такой человек как Марк Фурман подставить такого человека как О. Дж. Симпсон. Здесь мы сталкиваемся с еще одним несовпадением поведения с теорией подтасовки фактов. Несколько лет назад, служа патрульным, Фурман получил жалобу по поводу бытовых ссор в доме Симпсонов. Он имел доказательства того, что этот чернокожий избивает белую женщину, и, если бы Фурману вздумалось засадить негра за решетку, случай оказался бы как нельзя более удобным. Никто не посмел бы протестовать, если бы он обвинил Симпсона в нанесении побоев жене. Но Фурман этого не сделал. В сущности, он преклонялся перед Симпсоном. Учитывая все это, можно ли предположить, что через два года Фурман неожиданно передумал и решил сфабриковать обвинение?

Кроме того, следовало задуматься и о прецеденте поведения. Как указывает Вине Бульози в «Произволе» – проницательном и резком анализе процесса Симпсона, – в то время как предположение о грубости полиции, к сожалению, подтверждено опытом слишком многих чернокожих жителей Лос‑Анджелеса, предположение о нечестности той же полиции не имеет доказательств. Подтасовка фактов – слишком сложное, изощренное и опасное занятие. Даже в худших случаях сотрудники полицейского управления Лос‑Анджелеса выбрали бы другой способ сведения счетов. А выявить несовпадение характера поведения для группы проще, чем для одного человека.

Следовательно, чтобы принять теорию подтасовки, необходимо сделать ряд предположений. Чтобы подставить Симпсона, полицейским надо было собраться и договориться между собой, как это сделать. Если бы кто‑нибудь из них отказался, угроза нависла бы надо всеми. Значит, им требовалось договориться о том, что настоящий убийца останется безнаказанным. Если бы они решили сделать Симпсона главным подозреваемым, а НС совершил бы еще одно убийство, все полицейское управление вляпалось бы по уши, но ничего такого не произошло.

И даже если бы они решили отпустить настоящего убийцу, им требовалось знать то, о чем в этот момент никто не подозревал, – что у Симпсона нет железного алиби на указанное время. Если бы в тот вечер он случайно оказался на одном из собраний благотворительного фонда или на презентации, тогда полиция увязла бы гораздо глубже, и заговорщики не только лишились бы работы – им пришлось бы любоваться видом на Золотые ворота из окон Сан‑Квентина. Каким бы ни было их отношение к национальным меньшинствам, после дела Родни Кинга любой из них понимал: их вполне могут распять в суде и в СМИ за символическое избиение чернокожего, гораздо более выдающегося, чем Родни Кинг, и вдобавок любимца почти всех жителей страны, как белых, так и черных. Возьмем кого‑нибудь из детективов, например Филиппа Ваннаттера. Ему осталось проработать всего пару месяцев до выхода на пенсию после безукоризненной, ничем не запятнанной многолетней службы. Я общался с полицейскими в течение двадцати пяти лет – с хорошими, замечательными, не слишком хорошими и омерзительными, – причем общался ежедневно, и потому знаю этих людей. Никакими силами не удалось бы заставить Фила Ваннаттера рисковать своей пенсией и свободой – другими словами, пожертвовать остатком жизни и благополучием семьи – ради подобной глупости, особенно почти перед самой отставкой. Об этом не могло быть и речи. Для такой подтасовки потребовался бы массовый заговор. Я довольно долго проработал в подобных учреждениях, чтобы знать: невозможно осуществить какое‑либо серьезное действие, особенно неожиданное, чтобы об этом не узнали все.

Значит, если Симпсона все‑таки подставили, тогда две группы детективов из разных подразделений, даже не знакомых друг с другом, должны были встретиться на месте преступления и тут же решить: поскольку одна из жертв – бывшая жена О. Дж. Симпсона, а сам Симпсон – чернокожий, надо обвинить его в убийствах и забыть о настоящем убийце; убедиться, что все работники лаборатории, участвующие в заговоре, поддержат их; знать, что у Симпсона нет алиби, благодаря которому рухнет вся выстроенная версия и рискнуть всем, ради чего они вкалывали долгие годы на зарплату полицейского, только для того, чтобы засадить за решетку общего любимца, арестовать которого они имели возможность несколько лет назад, но не сделали этого.

Выступая по телевидению, Алан Дершовиц высказал предположение, что полиция на самом деле считала Симпсона виновным и подбросила улики лишь для того, чтобы удачнее сфабриковать обвинение. Ладно, тогда, может быть, Алан Дершовиц взялся защищать мистера Симпсона только потому, что искренне считал его невиновным, был возмущен действиями полицейских и прокуроров Лос‑Анджелеса. Но я в этом сомневаюсь. Выскажу то, что думаю о детективах: они отнюдь не наивны и не глупы. Они знают, что такое предъявление обвинения, и, если они считали Симпсона виновным и собственными глазами видели доказательства его вины, у них должны были оказаться весомые причины для того, чтобы связать с ним кровавые улики.

Все сводится к одному: поведение является последовательным, даже в несовпадениях. Ни одно из доказательств – вещественных или доказательств поведения, ни единый его клочок не предполагает другую теорию этого дела, кроме уже известной: о том, что в убийствах, совершенных по адресу 875 Саут‑Банди‑драйв вечером 12 июня 1994 года, повинен бывший муж убитой женщины. Вот что я сообщил бы полиции и обвинителям, обратись они ко мне. Имели ли бы мои слова какое‑нибудь значение для окончательного исхода дела – это уже другой вопрос.

 

Преступление и наказание

 

Какими бы благородными ни были наши представления об истине и правосудии, в какие бы возвышенные выражения мы ни облекали их, у нашего уголовного судопроизводства есть две основные цели: освободить невиновных (или тех, чью вину нельзя доказать в узаконенном порядке) и наказать виновных. По традиции наша исправительная система имеет пять основных задач, и их приоритеты и значение изменяются вместе с временными ценностями и поветриями в криминологии. Эти задачи – реабилитация, наказание, изоляция от общества, возмездие и казнь.

Реабилитация основана на утверждении, что человека, совершившего какой‑нибудь серьезный антиобщественный поступок, можно поместить в надлежащую среду, предоставив попечению специалистов, заставив его изучить и осмыслить собственное поведение в прошлом и, компенсировав недостающие стороны его жизни (такие как общеобразовательная или профессиональная подготовка), изменить его, превратив в сознательного и законопослушного члена общества. Концепция реабилитации присуща самому термину «исправительный». Когда родители наказывают ребенка, это наказание несет идею «исправления» его поведения. В большинстве штатов учреждения тюремной системы называются исправительными. Когда реабилитация действует успешно, не возникает вопроса о наилучшем и наиболее продуктивном применении исправительной системы. Она существует по одной причине: если мы можем плохого человека превратить в хорошего (а затем выпустить) – значит, одним плохим человеком будет меньше. Разумеется, это весьма наивное и ограниченное суждение, но при определенных обстоятельствах оно срабатывает. Если человек крадет потому, что у него нет работы и специальности, и если он получит эту специальность, а потом найдет работу, тогда, возможно, у него возникнет уважение к себе и отпадет необходимость красть. Если человек крадет, чтобы поддержать свою привычку употреблять наркотики и может отказаться от них, значит, мы сумеем пойти дальше и помочь ему обрести работу и уважение к самому себе. Но суть в том, что во многих, если не в большинстве случаев, этот принцип не действует, и преступник вскоре вновь возвращается к прежней жизни. Я не хочу сказать, что не стоит тратить время, силы или деньги в попытках превратить преступников определенного типа в порядочных людей, – я еще не утратил надежды.

Но, основываясь на многолетних исследованиях и еще более длительном опыте, я считаю, что надеяться не на что, когда речь идет о серийных убийцах и сексуальных хищниках, людях, за которыми я охотился и которых изучал большую часть своей жизни. Эти люди совершают преступления не потому, что хотят есть или спасти семью от голодной смерти, или даже поддержать свое пристрастие к наркотикам. Они поступают так потому, что хотят этого, потому, что при этом испытывают удовлетворение. Несомненно, вы можете возразить – и я соглашусь с вами, – что многие из них пытаются компенсировать преступлениями плохую работу, низкую самооценку, дурное обращение со стороны родителей и так далее. Но это еще не значит, что мы должны стремиться помочь им реабилитироваться.

Мой коллега Грегг Мак‑Крэри проводит аналогию с кексом. Вы испекли шоколадный кекс, который приятно пахнет и аппетитно выглядит, но, едва попробовав его, вы понимаете: что‑то здесь не то. И тут вы вспоминаете: «Ах да, вдобавок к яйцам, муке, маслу и какао (или что там еще положено по рецепту) я подмешал сюда немного колесной мази из гаража. Значит, единственный недостаток этого кекса – колесная мазь! Стоит только найти способ извлечь ее из кекса, и он станет превосходным».

Вот так мои коллеги, товарищи и я сам относимся к реабилитации сексуальных хищников, особенно серийных. Дело в том, что в подавляющем большинстве случаев потребности, желания и отклонения характера, которые заставляют их причинять боль и убивать ни в чем не повинных мужчин, женщин и детей, настолько глубоко внедрены в их натуру, что извлечь их оттуда можно с таким же успехом, как колесную мазь – из кекса.

Дело писателя и убийцы Джека Генри Эббота, упомянутое ранее, – всего лишь один пример из множества. Вспоминаю одну особенно трагическую историю, которая тоже может послужить ярким примером. В начале 90‑х годов о сбежавшем из тюрьмы растлителе и убийце малолетних сообщили в телевизионной программе «Разыскиваются в Америке». Случилось так, что преступник сам посмотрел эту программу и понял, что окружающие несомненно узнают его и выдадут, его вновь арестуют и на этом все кончится. Зная об этом, понимая, что время его пребывания на свободе истекает, он вышел из дома, сел в свою машину, похитил, изнасиловал и убил еще одного ребенка, прежде чем полиция арестовала его. Он знал, что в тюрьме у него не будет доступа к детям, и потому решил удовлетворить свое желание заранее, пока представилась возможность.

На ум приходит еще одна аналогия – притча о лягушке и скорпионе. Скорпион пришел к лягушке и попросил перевезти его через пруд на спине.

– Нет, – отказалась лягушка. – Если я посажу тебя на спину, ты меня ужалишь и я умру.

– Рассуди здраво, – возразил скорпион. – Я обратился к тебе потому, что не умею плавать. Если я ужалю тебя, и ты умрешь, я тоже погибну.

Поразмыслив над его словами, лягушка решила, что скорпион прав.

– Ладно, – сказала она, – садись.

Скорпион забрался на спину лягушке, и они поплыли. Но на середине пруда скорпион ужалил лягушку.

В предсмертной агонии лягушка спросила:

– Зачем ты это сделал? Теперь мы оба утонем. Прежде чем скрыться под водой и встретить собственную смерть, скорпион пожал плечами и произнес:

– Такова моя натура.

Боюсь, что в настоящий момент никто из нас – офицеров полиции, детективов, агентов ФБР, юристов, судей, психиатров или священников – понятия не имеет, как изменить уже окончательно сформировавшуюся натуру. Вот почему такие люди как бывший особый агент Билл Тафоя, доктор философии, «футурист» из Квонтико, считали чрезвычайно важной задачей распознание серьезных проблем с поведением у детей и вмешательство в воспитание ребенка в раннем возрасте. Этот человек считал проект «Старт» единственным самым эффективным оружием в борьбе с преступностью в США. Я согласен с Тафоей в том, что необходимо связывать преступление с его причинами. Как мы объясняли всем, кто соглашался нас выслушать, если вы полагаетесь на нас – ФБР и местную полицию – в разрешении проблемы преступности, вам предстоит испытать разочарование. К тому времени, как на наших радарах появляется цель, время упущено: криминальная личность уже сформировалась.

К сожалению, именно по этой причине реабилитация часто не достигает своей цели. Следующий метод – изоляция от общества. Если нельзя «исправить» или «вылечить» этих преступников, надо просто упрятать их за решетку, чтобы обеспечить безопасность остальных граждан. По этому поводу незачем распространяться: преимущества и недостатки метода налицо. Многие люди, склонные к насилию и очень опасные во внешнем мире, меняются в тюрьме, где жизнь имеет строгие правила, и где у них нет возможности причинять вред ни в чем не повинным людям. Но некоторые из них находят возможность причинять вред другим заключенным, надзирателям и вспомогательному персоналу. И даже если кто‑нибудь считает наиболее благополучные тюрьмы – федеральные и тюрьмы штатов – не опасными для жизни, поверьте словам человека, который постоянно посещает их: жизнь в этих тюрьмах сопряжена с огромной опасностью и риском.

Разумеется, все, кто сидит в этих тюрьмах, – «плохие люди», так кому какое дело, если все они переубивают друг друга? Да, такого мнения придерживаются многие; всех нас раздражает, что налоги, которые мы платим, тратятся на строительство тюрем и содержание заключенных. Не поймите меня превратно: я не сторонник реабилитации, я отдаю предпочтение длительной изоляции наиболее опасных преступников. Но если положение в наших тюрьмах и впредь будет оставаться столь же опасным, не ждите, что после освобождения человек выйдет оттуда более порядочным, чем вошел, – совсем наоборот. Тюремная атмосфера не способствует реабилитации; в нее нельзя просто поместить преступника и не заботиться о последствиях его пребывания здесь. Я не предлагаю выпустить заключенных из тюрем, но мне не нравятся тюрьмы, где жизнь преступников находится в их же руках.

И это приводит нас к заключительному этапу приговора, к наказанию. Можно попробовать метод реабилитации, можно изолировать преступников на длительный срок, но как насчет этой последней цели?

Есть ли смысл заставлять человека страдать за то, что он причинил страдания кому‑то другому, и могут ли эти страдания препятствовать совершению очередного преступления?

Позвольте заявить с высоты многолетнего опыта: данные о казни как о средстве устрашения не обнадеживают. Все мы слышали истории о том, как карманные воры орудовали на средневековых публичных казнях преступников, осужденных за воровство. Или, если брать более доступный пониманию и близкий уровень: часто ли, отшлепав ребенка, удается помешать повторению поступка, за который он был наказан?

Устрашение – отличная мера, если она действует, но чтобы сделать наказание оправданным и полезным, за ним должны стоять некие ценности. И, по‑моему, это справедливо.

И здесь, и в книге «Охотники за умами» я упоминал о своих встречах с Чарльзом Мэнсоном и моем изучении тяжких преступлений, совершенных при его содействии в 1969 году И теперь я с радостью читаю, что бывшие сообщники Мэнсона Лесли Ван Хаутен, Сюзан Аткинс и Патриция Кренвинкл, отбыв двадцать лет тюремного заключения, сожалеют о своей роли в убийствах Шерон Тейт, Абигайль Фолджер, Джей Себринг, Войтека Фриковски, Стивена Перанта и Лено и Розмари Лабьянка. На периодических слушаниях по условному освобождению их адвокаты заявляют о том, что эти женщины отреклись от бывшего гуру, что они искренне раскаиваются в своих преступлениях и что, оказавшись на свободе, они больше не будут представлять опасности для общества.

Я верю им. Действительно верю. Я считаю, что теперь они понимают, каким на самом деле был Мэнсон и чего он добивался. Думаю, они искренне сожалеют о том, что натворили за две ужасные ночи летом 1969 года. Как человек, изучавший преступников и опасности, исходящие от них, в течение многих лет, я считаю, что впредь они не совершат никаких серьезных преступлений. Они могут даже стать «продуктивными» членами общества, пытаясь научить других на своих ошибках.

Но я изучал это дело во всех подробностях. Я читал протоколы вскрытий и отчеты судебно‑медицинской экспертизы. Я видел кошмарные фотографии мест убийства всех семи жертв, в том числе беременной на восьмом месяце Шерон Тейт, которая тщетно умоляла пощадить ее неродившегося ребенка. Я часто привожу этот душераздирающий пример на лекциях для агентов ФБР и учащихся Национальной полицейской академии, и он всегда вызывает сдавленные вздохи у этих закаленных профессионалов. И вот, повидав и осознав все это, я остался достаточно старомодным, чтобы считать: хотя эти три преступницы могут искренне раскаиваться, хотя они уже давно неопасны, одной только мысли о наказании хватает, чтобы оправдать их содержание в тюрьме за счет налогоплательщиков. И в моем представлении нет способа, которым можно было бы в полной мере наказать их за чудовищные злодеяния.

Разве цивилизованное и просвещенное общество не верит в искупление вины? В противоположность реабилитации, имеющей более практическое значение, я считаю искупление вины принадлежностью духовной сферы и потому идеей совсем иного рода. Но здесь я мог бы возразить словами Джека Коллинза: если мы не будем относиться со всей строгостью к самым серьезным из преступлений, мы не имеем права называть себя цивилизованными или просвещенными людьми. Существуют слишком жестокие, садистские, зверские преступления, которые невозможно прощать. По крайней мере, такой кары требуют семь невинных жертв Мэнсона, которые имели право жить. Но, говоря о наказании, разве я не имею в виду месть – библейскую концепцию «око за око»? Пожалуй, да. И это вызывает следующий вопрос: присутствует ли в наказании отмщение?

Следует ли расценивать наказание, наложенное исправительной системой, как терапевтическое лекарство или очистительный инструмент для жертв преступлений и их семей? Все мы хотим, чтобы их страдания завершились, но имеют ли они на то законное право – в противоположность нравственному? Джек и Труди Коллинз не употребляют слова «месть» или «отмщение», чтобы описать то, чего добиваются они и другие подобные им семьи.

– Я не согласен с классическим определением из словаря – «наложение заслуженного наказания за ущерб», для большинства людей казнь стала словом, слишком эмоционально окрашенным, означающим лишь личный ущерб, – говорит Джек, – но многие забывают о пострадавших.

На самом деле они хотят «воздаяния», которое Оксфордский словарь определяет как «возмещение или искупление причиненного зла».

– Это способ для общества уравнять чаши весов, – утверждает Джек. – Он вызывает у жертв и их семей чувство удовлетворения за то, что было сделано для них, чтобы помочь вновь восстановить разрушенную целостность, – и это важно и для личности, и для системы.

Ничто уже не в силах вернуть нам Сюзанну. Но даже если воздаяние не завершится, мы знаем, что общество, присяжные, вся система криминального судопроизводства в достаточной мере заботится о нас, следит, чтобы убийца нашей дочери получил по заслугам. Оно дает нам понять, что помогут всем, чем можно. Мне кажется, что в случае тяжких преступлений воздаяние и наказание – единственное справедливое и нравственное действие, которое мы, как общество, можем предпринять. Однако это мнение разделяют далеко не все.

Джек Коллинз заявляет:

– Жертвам необходимо как можно скорее забыть о пережитых ужасе и травме и вернуться к жизни. Жертвы имеют право рассчитывать, что подсудимых быстро признают виновными и подвергнут наказанию. Мы пытаемся привлечь внимание людей к тому факту, что жертвы не должны быть последними в системе уголовного судопроизводства. Они заплатили за это своей жизнью. Мы заслуживаем и требуем места за столом.

Когда речь заходит о следующем уровне системы уголовного судопроизводства, Джек говорит:

– Многим наблюдателям, присутствующим на апелляционных судах, в том числе и нам, кажется, что большинство судей считают апелляции академическим и теоретическим упражнением, имеющим больше отношения к интеллектуальной «ловкости рук» и искусству слова, нежели к обеспечению справедливости для жертв и наказания для тех, кто совершил злодеяния. Похоже, им нравится стоять высоко над толпой, в стороне от крови, пота, слез и насилия, с которых начинается долгое путешествие по залам суда. Конечно, Коллинзы добиваются казни убийцы их дочери согласно приговору, вынесенному присяжными и утвержденному судьей.

Проблема смертной казни подобна проблеме абортов. Немногие из нас надеются переубедить кого‑либо по тому или иному вопросу. Если вы против смертной казни по нравственным причинам, думаю, можно сделать оговорку для мерзейших из чудовищ и подвергнуть их заключению без возможности условного освобождения. Но мы знаем, что такого вида заключения не существует. И, откровенно говоря, по‑моему, заключения в некоторых случаях недостаточно. Как говорит Стив Мардиджан, «страдания, причиненные жертвам, требуют, чтобы мы предпринимали серьезные меры. С моей точки зрения, у нас нет причин сохранять жизнь людям, способным совершать подобные злодеяния».

Некоторые возразят, что смертная казнь – «узаконенное убийство», безнравственный поступок со стороны общества. Лично я считаю, что преступники уже сделали выбор, отстранившись от общества, и, следовательно, нравственные правила требуют заявить о том, что общество не потерпит присутствия преступника, способного на такие ужасные злодеяния. Утверждая, что смертная казнь – узаконенное убийство, мы, по‑моему, наносим удар по самим представлениям о том, что плохо и что хорошо, по различию между жертвой преступления и преступником – ни в чем не повинным человеком и тем, который в своих корыстных целях отнял у первого жизнь. Если вы спросите меня, готов ли я сам нажать кнопку и в узаконенном порядке оборвать земную жизнь Седли Эли, Ларри Джин Белла, Пола Бернардо, Лоуренса Биттейкера или других им подобных, я решительно отвечу: «Да!». А тем, кто рассуждает о прощении, я бы сказал, что сочувствую им, но считаю, что не вправе прощать – это не моя задача.

Если бы Седли Эли просто (с дрожью пишу это слово!) изнасиловал, избил, подверг пыткам Сюзанну Коллинз, но не убил ее и не нанес ей психическую травму, тогда она, и только она, была бы вправе простить его, если пожелает. По моим представлениям, только она способна простить его, но, ввиду того что случилось в реальности, сейчас она может сделать это лишь после того, как вынесенный присяжными приговор будет приведен в исполнение. Вот что, по‑моему, Коллинзы подразумевают под воздаянием, а не местью.

Что касается средства устрашения, признаюсь: у меня почти нет сомнений, что существующая в настоящее время в США смертная казнь не является средством устрашения для убийц во многих, если не в большинстве случаев. Здравый смысл должен подсказать нам: окажись мы на месте молодого городского преступника, зарабатывающего себе на жизнь торговлей наркотиками, где на карту поставлены огромные суммы, а ваш конкурент каждый день пытается убить вас, смутная перспектива возможного смертного приговора и казни где‑то после пятнадцати лет процедурных формальностей – при условии, что вас поймают, что суд не пойдет на сделку, что вам достанутся суровые присяжные, вас не оправдают, не изменятся законы и т. д. и т. п. – вовсе не средство устрашения или риска по сравнению с опасностями, с которыми вы сталкиваетесь на улице ежедневно, выполняя свою работу Так что давайте будем реалистами в отношении этого аргумента спора.

Если бы смертная казнь осуществлялась более единообразно, если бы период времени от вынесения приговора до казни ограничивался месяцами, а не годами или даже десятилетиями, которые вынуждены терпеть такие люди как Коллинзы, тогда, возможно, смертная казнь принесла бы больше пользы в сокращении числа преступлений определенного типа. Но, откровенно говоря, это теоретическое предположение меня не трогает. Применяемая справедливо и постоянно, смертная казнь могла бы стать главным средством устрашения, но я в этом не уверен и не питаю на этот счет никакого оптимизма.

Я уверен лишь в одном, особом, по милости Божьей, средстве устрашения. Казненный преступник больше не отнимет жизнь ни у одного ни в чем не повинного человека. И когда мы, общество, говоря «пожизненное заключение», будем иметь в виду действительно пожизненное содержание за решеткой, я сам и семьи бесчисленных жертв сможем спокойнее спать по ночам, зная, что у убийц нет ни единого шанса вновь начать охоту на людей. Но даже тогда лично я буду уверен: собравшись отнять у человека жизнь, вы должны быть готовы заплатить собственной.

Наша система правосудия несовершенна. Некоторые из чудовищ‑преступников могут реабилитироваться и вести полезную и производительную жизнь. Натан Леопольд, партнер Ричарда Леба в ужасающем убийстве юного Роберта Фрэнкса в Чикаго в 1924 году, в 1958 году был освобожден досрочно и остаток жизни провел как уважаемый социальный служащий, работал техником в лаборатории и сам вызвался участвовать в исследовании малярии. Но знаете, вряд ли это произошло бы с Лоуренсом Биттейкером, и у меня нет никакого желания выяснять это. Совершив страшные преступления, он лишился права на реабилитацию.

Есть и еще один аргумент: вместо того чтобы убивать преступников, мы могли бы сохранить им жизнь «для исследований». Я не знаю точно, что подразумевается под этим; думаю, этого не знают и сами сторонники подобного аргумента. Полагаю, они считают, что при длительном изучении нам станет ясно, почему эти люди совершили убийство, и как мы можем остановить их.

Так получилось, что мои коллеги из Квонтико и я и входим в число тех немногих профессионалов, которые на самом деле изучают преступников. Следовательно, если кому и требуется оставлять их в живых по интеллектуальным причинам, так это нам. И вот мой ответ: если преступники соглашаются беседовать с нами, нам вполне хватает затянувшегося процесса рассмотрения апелляций. Но если они соглашаются разговаривать с нами – как Тед Банди – только ради того, чтобы подольше оставаться в живых, тогда все, что они мне скажут, будет сплошным притворством и обманом в корыстных целях. Когда я слышу, что мы должны сохранить жизнь кому‑нибудь вроде Банди с целью изучения, я отвечаю: «Прекрасно, отложите казнь на шесть часов – этого вполне хватит». Я действительно не думаю, что длительное изучение принесет большую пользу.

Я не питаю ненависти к этим людям. К некоторым из них я испытываю даже нечто вроде сочувствия – например, к Эду Кемперу. Я близко познакомился с ним, между нами установились дружеские отношения. Я уважал его за ум и проницательность. Если бы его приговорили к казни, я опечалился бы, узнав об этом. Но я ни за что не стал бы вести споры с семьями жертв, поскольку знаю, что они пережили и как продолжают страдать. По сравнению с их муками мои переживания ничтожны.

Но ни одна серьезная дискуссия о смертной казни не в силах обойти тот факт, что наша система правосудия несовершенна, и всегда есть возможность того, что наказан будет не тот человек. Несомненно, при любом рассмотрении вопроса о смертной казни мы должны вспоминать случай с Дэвидом Васкесом. Как ни досадно сознавать это, соглашение о признании вины спасло ему жизнь.

Тот факт, что дело принадлежало к редкому, запутанному типу, и подсудимый признался не раз, а трижды, не должен стать для нас утешением. Но в то же время я не считаю его весомым аргументом для полной отмены смертной казни.

Весомым аргументом я считаю требование предоставлять многочисленные и неопровержимые доказательства. И хотя вы можете возразить, что ни в чем нельзя быть абсолютно уверенным, я думаю, в таких делах, о которых мы сейчас говорим, можно позаботиться о том, чтобы невиновные вроде Васкеса не подвергались казни.

Преступники, которые, по моему мнению, в наибольшей степени заслуживают казни, – хищники, совершающие неоднократные преступления с сексуальными мотивами. Ко времени их поимки у нас обычно накапливается множество надежных, последовательных вещественных доказательств их преступления. Как в случае с Клеофасом Принсом: если он совершил одно из этих убийств, он совершил и все остальные. Но если это множество надежных доказательств отсутствует, тогда не надо требовать казни. А если они есть, как против Билла, Эли, Бернардо, Биттейкера и многих других, тогда пусть получат то, что заслужили. Как говорит Стив Мардиджан:

– Я всегда добиваюсь неопровержимости доказательств, стремлюсь к тому, чтобы насчет виновности подсудимого не возникало никаких сомнений. С точки зрения нашего отдела в деле Васкеса возникало множество подобных вопросов. У обвинителей не было надежных физических и лабораторных доказательств, а признаний от таких людей при указанных обстоятельствах недостаточно.

Но я уверен: юристы, тратящие столько времени и сил на выяснение других щекотливых вопросов нашей системы уголовной юриспруденции, смогут выработать стандарт, помогающий отделить дэвидов васкесов от тимоти спенсеров. Кроме того, преступление может быть отнесено исключительно к федеральному уголовному праву, в котором имеются более определенные стандарты обвинения и предъявления доказательств. С другой стороны, изменения должны охватывать всю систему правосудия, поскольку федеральные суды просто не в состоянии справиться с огромным объемом дел и процессов, передаваемых из штатов.

Итак, каким же образом определить приоритеты в наших требованиях, разобраться, какой должна стать система уголовного судопроизводства? По‑моему, на первое место следует ставить невинные потенциальные жертвы, жертвы насильственных преступлений, на второе – их близких, а подсудимых и их близких – на последнее. Прежде всего я позаботился бы о том, чтобы еще кто‑нибудь не стал жертвой человека, уже совершившего подобное преступление. А если избежать этого не удалось, я хотел бы уделить жертвам и их семьям всевозможное внимание, отдать им то, что принадлежит им по праву. Далее я убедился бы, что процесс проведен подобающим образом, а подсудимым, признанным виновными, вынесен надлежащий приговор. Эти требования просто не могут быть взаимно исключающими.

Значит ли это, что, по‑моему, нам необходимо «полицейское государство»? Разумеется, нет. Я просто сказал то, что сказал – что нам необходимо придерживаться определенных приоритетов, чтобы стать справедливым и цивилизованным обществом. В конечном итоге, что бы мы ни предпринимали в отношении нашей системы уголовного судопроизводства, единственное, что может значительно снизить численность насильственных преступлений, – прекращение «производства» такого множества преступников. В этом процессе играют свою роль суды, полиция, школы, а также церкви, синагоги и мечети. Но реальная борьба должна происходить там же, где и всегда, – в доме. Как заметил обвинитель Седли Эли, Хэнк Уильяме:

– Федеральное правительство тратит миллиарды долларов на борьбу с преступлениями, как и полагается. Но единственная реальная альтернатива – правильное воспитание детей в семье. Это легче сказать, чем сделать, но таков единственный фактор, способный привести к существенным изменениям.

В самом начале этой книги я объяснил: для того, чтобы заниматься тем, чем занимаюсь я и чему научил других людей, надо уметь проникать в сознание и преступника, и жертвы. Когда работа по делу закончена, мы пытаемся как можно скорее выйти из сознания преступника. Но суть в том, что покинуть сознание жертвы полностью нам не удается никогда, и частица души каждой жертвы, дело которой я изучал, навсегда остается со мной.

Вот почему я так отношусь к своему делу, вот почему всегда стараюсь брать с собой попутчиков, погружаясь во мрак, и помогаю им сделать хотя бы несколько шагов по этому пути.

 

[1] Том – болван, олух; коллинз – спиртной напиток. (Примеч. перевод.)

 

---

Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 186; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!