Герои журналистики периода ВОВ
Не будет преувеличением сказать, что изображение героя в публицистике периода Великой Отечественной войны во многом основывалось на традициях, накопленных советской журналистикой за предшествующие годы. Об этом свидетельствует преемственность жанрового своеобразия различных материалов, многие из которых были очерками и зарисовками. Хотя сатира и юмор также получили дальнейшее развитие (выходили даже журналы: «Фронтовой юмор», «Сквозняк» и другие, а благодаря художникам Кукрыниксы, Б.Ефимову и другим получила развитие карикатура), именно очерк как наиболее универсальный жанр приобрел «второе дыхание» в нашей журналистике. Он давал максимальные возможности в раскрытии личности, действующей в экстремальной ситуации, что одновременно являлось и мощным средством воспитания читателя.
Вместе с тем, в отличие от предшествующих лег, очерки на военную тему не воспринимаются как пропагандистский материал. Прежде всего потому, что в этот период в истории нашей страны наиболее тесно сомкнулись в своих приоритетах официальная идеология и массовое сознание, что существенно нивелировало заметную прежде идеологическую заданность. Это накладывает отпечаток на особенность психологического воздействия тогдашней публицистики и нынешнюю степень ее восприятия.
У писателей А.Толстого, М.Шолохова, В.Инбер, Вс.Вишневского, Л.Соболева и десятков других, многие из которые являлись в годы войны корреспондентами «Правды» и «Красной звезды», очерк нередко наполнялся обобщенным содержанием, и это роднило его с рассказом. Скажем, в «Русском характере» Алексея Толстого, опубликованном в «Красной звезде» в годы войны, конкретные жизненные ситуации раскрываются психологически настолько глубоко, масштабно, что описание «приподнимается» с публицистического уровня на уровень художественный.
|
|
|
Схожий уровень обобщения, эмоционального подъема нельзя не отметить в «Силе России» Николая Тихонова. Позитивный образ здесь представлен в виде народного духа, которому испокон веков был свойствен патриотизм и духовность.
Иной уровень публицистики демонстрируют журналисты, постоянно находившиеся во время войны на передовой и оперативно поддерживавшие связь со своими редакциями. Их очерки более лаконичны, подчас менее обобщенны и образны. Вместе с тем, находясь, что называется, в гуще событий, военкоры описывали характеры и поступки реальных людей, и эта конкретика в эмоциональном отношении не менее сильно воздействовала на читателей. Именно так воспринимаются, например, очерки «правдиста» Петра Лидова («Таня», «Кто была Таня», «Пять немецких фотографий»), посвященные подвигу Зои Космодемьянской. Первые два были написаны очень оперативно, по следам случившегося в подмосковной деревне Петрищево, и это чувствуется по композиции, стилистике самих произведений. Однако их значимость была и остается в ином: в удивительной цельности образа, высоком нравственном облике самой героини, чей подвиг мгновенно стал примером для миллионов людей в той боевой обстановке.
|
|
|
К числу таких же сильных по степени эмоционального воздействия относятся газетные очерки Константина Симонова, корреспондента «Красной Звезды» («Части прикрытия», «Истребитель истребителей» «Дни и ночи» и др.), памфлеты Ильи Эренбурга («Мы выстоим!», «Мужество», «О ненависти»). Заметный след в общественном сознании оставили очерки-рассказы Бориса Полевого «Мы — советские люди», опубликованные на страницах центральной печати.
Примечательно в этом отношении и творчество Сергея Борзенко, первого среди журналистов Героя Советского Союза, вначале журналиста одной из фронтовых газет, а потом военкора «Правды». Один из очерков С.Борзенко получил название «Аленький цветочек». Сюжет прост, но вместе с тем чрезвычайно лиричен. Боец Иван Квасоля воюет рука об руку со своим товарищем Баязитовым. Второго пуля настигает, когда тог, в момент затишья в бою, потянулся к маковому цветку, чтобы ощутить его запах. Квасоля, взяв фляжку с питьевой водой у убитого друга, выливает ее на цветок, давая тому новую жизнь, а сам, поднявшись в атаку, мстит за всех своих близких, за погубленную войной природу... Этот сюжет, который в мирной жизни мог бы показаться пафосным, для военной поры выглядит оправданным, созданным на высокой эмоциональной ноте.
|
|
|
«Мы бессильны были выразить газетными строчками необыкновенность того, что происходило вокруг», — писал в первые месяцы войны Евгений Петров". Можно утверждать, что в последующие военные годы наши очеркисты решили эту проблему. Будет справедливым отметить, что никогда прежде отечественная публицистика не подымалась на столь высокий уровень нравственного осмысления действительности, как это было в 1941-1945 гг. Она показала силу советского человека, его лучшие духовные качества. Вместе с тем, очевидно, что изображение качеств положительной личности сформировалось не на пустом месте, а было во многом определено уровнем духовной культуры, сформированном в обществе на протяжении всех лет Советской власти.
|
|
|
Утвердившийся в это время определенный, достаточно ограниченный уровень духовной культуры, существенно повлиял на тематику многих публикаций, их содержательный уровень. В силу этого в творческом почерке публицистов, творивших в эти годы, можно найти много общего, что и объединяет их как летописцев эпохи. Это непременно коммунист или комсомолец, который действует в экстремальных ситуациях. Упрощенный набор позитивных характеристик на протяжении длительного времени сделал образ героя советской публицистики достаточно простым, прямолинейным, без заметных душевных качеств.
Такой подход к осмыслению роли личности, с одной стороны, продиктован активным развитием принципов партийности и классовости, а с другой, сам серьезным образом повлиял на формирование массового сознания, уровень морали и нравственности в нашем обществе.
«ЕСЛИ ВРАГ НЕ СДАЕТСЯ, — ЕГО УНИЧТОЖАЮТ»
Политические процессы 1920-1930-х гг., гонения на интеллигенцию в послевоенные годы, борьба с инакомыслием не были бы возможны, если бы само общество оказалось не готовым к выявлению «вредителей», «врагов! «прислужников мирового империализма». И эту готовность формировали центральные и местные средства информации. Журналистика была, пожалуй, первым общественным институтом, почувствовавшим ветер политических перемен. Утверждение в советской журналистике идеи «Кто не с нами — тот против нас» началось практически сразу после Октября 1917 г. Однако истоки прослеживаются задолго до этих событий. Еще на заре создания партии большевики видели свою главную задачу в осуществлении пролетарской революции, которая должна была стать «конечным торжеством над ненавистным режимом». Тем самым они по существу отвергали тезис об эволюционном развитии российского общества и в этом отношении принципиально расходились с воззрениями многих других партий и либеральной интеллигенции.
Отношение большевиков к интеллигенции всегда было настороженным.
Стоит вспомнить ленинскую полемику с веховскими публицистами, получившую развитие с 1909 г
Главное зло, которое усмотрели большевики в позиции «веховцев», заключалось в отрицании теми классовой борьбы как Основного двигателя прогресса. В свою очередь, веховцы такое понимание «освободительного движения» считали глубоко безнравственным по ношению к личности, видя за ним разрушение общественной культуры и морали. Спустя несколько лет после Октябрьской революции, уже будучи в эмиграции, Н.Бердяев так оценивал моральные принципы, которые утверждала новая власть: «Большевики осуществили народный идеал черного передела.
В 1922 г., веховцы Николай Бердяев и Петр Струм в числе 160 представителей российской интеллигенции были высланы за границу. Им не предъявлялось каких-либо обвинений в преступлениях или противозаконных деяниях, изгнание проходило простым росчерком пера представителей ГПУ. Межд тем, эта «идеологическая ассенизация», получившая впоследствии наименование «философский пароход» не вызвала массовых протестов, общество морально было уже готовым к таким «чисткам».
Тон в формировании классового подхода задавал центральный печатный орган партии — газета «Правда». Ее публикаций по поводу упомянутого изгнания ведущих российских философов, историков, социологов упали уже на подготовленную почву. «Определенные слои буржуазной интеллигенции не примирились с советской властью, — отмечала, в частности, газета накануне самого события. — ... Политиканствующие ученые-профессора на каждом шагу оказывали упорное сопротивление советской власти... Художественная литература, издаваемая в этих кругах, была также антисоветская»
Раздражение власти в отношении многих представителей интеллигенции вызывало то, что те не хотели принимать на веру пропаганду большевиков и при этом высказывали иные по содержанию и духу идеи. Скажем, русский философ Г.Федотов, также высланный советской властью за границу, в книге своих публицистических очерков «Христианин и революция» (1922 г.) полагал, например, что свободное предпринимательство в экономике несовместимо с ограниченйем свободы, в том числе и посредством печатного слова.
«Мы не ведем войны против отдельных лиц, мы истребляем буржуазию как класс, — писал в ноябре 1919 г. в газете «Красный террор», выходившей под эгидой ВЧК, известный чекист М.Лацис. М.Лацису вторил тогдашний нарком просвещения AJIyначарский, утверждавший в одной из своих публичных лекций «...Человек тем ценнее при данных условиях, чем он безыдейнее. Так и мы: если у спеца какого-нибудь, например, инженера, много идей, это хуже, ибо эти идеи мешают использовать в достаточной мере для работы такой элемент. А вот когда у него нет никаких идей, тогда его можно пустить в работу...».
Как следствие, в качестве «лишней» воспринималась cyщественная часть литературы. Из библиотек изымались книги писателей и философов.
Одним из характерных примеров травли может считаться продолжительная кампания 1920-х гг. против представителей церкви.
Уже с момента своего становления отношение советской печати к церкви было отрицательным — следствие резко негативного настроя большевиков к религии. Можно вспомнить статьи А.Луначарского, И.Скворцова-Степанова в газетах «Известия» и «Безбожник», журнале «Под знаменем марксизма», многочисленные карикатуры и «смешливые рисунки» художников, целые тематические страницы, направленные против религии, в журнале «Крокодил». После отхода от политики нэпа в середине 1920-х гг. в стране начал вновь возрастать тотальный дефицит. Газеты запестрели заголовками типа: «Выбирай: колокола или телефон и радио? Меди нет на провода— мы добудем ее на колокольнях!» Под одобрение печати в это время в массовом порядке рушились не только колокольни, но и целые храмы... Это были не просто отдельные проявления неприязни, а хорошо спланированная «акция возмездия», в том числе и со стороны СМИ.
Особенно показательной выглядела крупномасштабная операция в Сергиевом Посаде и его окрестностях в мае 1928 г., когда ОГПУ арестовало и без суда поместило в Бутырскую тюрьму служителей культа. Многие газеты и журналы выступили с «разоблачительными» материалами еще до начала этой кампании. В памфлетах и фельетонах последовательно проводилась мысль о том, как вредит Советской власти «контрреволюционное отродье, окопавшееся в тиши». Вот лишь несколько газетных заголовков, предварявших материалы на эту тему: «Гнездо черносотенцев под Москвой!», «Троице-Сергиева лавра — убежище бывших князей, фабрикантов, жандармов!», «Шаховские, Олсуфьевы, Трубецкие и другие ведут религиозную пропаганду». Уже по тональности приведенных названий можно судить о содержании публикаций.
Пафос прессы трудно переоценить, когда анализируешь ее участие в политических делах и, в первую очередь, показательных судебных процессах 1920- 1930-х гг. СМИ не только рассказывали о ходе судебных заседаний, но и не скрывали своих оценок по поводу происходящего и людей, оказавшихся на скамьях подсудимых. Читая эти обличительные корреспонденции, очерки, советский читатель задолго до вынесения судебных приговоров уже не сомневался в «преступных замыслах» обвиняемых.
Начало подобным оценкам было положено уже во время первого такого процесса — по делу эсеров в 1922 г. В публикациях подсудимые назывались не иначе, как «преступники», «убийцы», «агенты империализма» и т.д.
Воинственно-обличительный настрой журналистики в последующие годы становится все более тенденциозным. Она во многом стала отражением общеполитических тенденций в стране. Когда часть партийного руководства (и в частности, Г.Зиновьев и Л.Каменев), ратовавшая за более постепенный переход к индустриализации, была причислена к «новой оппозиции», центральная печать в декабре 1925 г. заклеймила их как врагов большевистского курса. Подобными оценками журналистика сама формировала неприятие любого инакомыслия в обществе. Это отчетливо замечаешь, читая журналистские материалы того времени, например, очерки на индустриальную тему С.Нариньяни, Б.Горбатова и других публицистов. Во многих из них «тема вредительства» становится достаточно заметной. Так, например, в уже упомянутых в первой части лекции очерках «Дорога в совершеннолетие» (1932 г.) С.Нариньяни обращает внимание на то, как клепальщик Курбан-Галиев обнаружил на свалке брошенную конструкцию доменной печи. «Внутренний враг не дремлет!», — дает понять читателям автор. Аналогичная тема звучит и в названных выше «Людях побед» Абрама Аграновского.
Отмеченная роль печати отчетливо заметна в ходе целого ряда «открытых» судебных процессов — по так называемому «шахтинскому делу», делу «Союза освобождения Украины» и других. Достаточно сказать, что в эти процессы, подвергшие обвинению преимущественно представителей интеллигенции, были вовлечены известныевсей стране журналисты. Благодаря газетчикам мы получили в наследство десятки свидетельских очерков и репортажей, по которым можно представить своеобразие публицистики того времени, степень ее влияния на общественное сознание.
«Шахтинское дело», про которое советские газеты писали как о «тщательно законспирированном заговоре», слушалось в 1928 г. За несколько месяцев до этого руководитель ОГПУ В.Менжинский получил сообщение о том, что группа инженеров донбасского города Шахты намеревается установить связи с белоэмигрантской диаспорой за границей и с ее помощью взорвать шахты. Когда Менжинский потребовал доказательств, ему были представлены частные письма инженерам от их коллег из-за рубежа. При этом в ОГПУ серьезно обсуждался вопрос о том, что за безобидным содержанием посланий спрятаны соответствующие инструкции. Сталин лично распорядился о скорейшем аресте подозреваемых, а на одном из заседаний Политбюро призвал со всей строгостью разобраться в данном деле.
В вину 53 специалистам горнорудной промышленности Донбасса, оказавшимся на скамье подсудимых, вменялась подрывная деятельность против Советской власти, что якобы выражалось в нарушении оплаты труда на шахтах, грубом отношении к рабочим и других многочисленных фактах вредительства. Суд продолжался несколько недель. Его решением шесть человек были расстреляны, остальные получили различные сроки наказания.
О ходе заседания этого процесса в «Правде» публиковались материалы ежедневно. После окончания суда отдельным изданием вышла и книга, получившая название «.Люди-вредители», в которой были собраны очерки и репортажи. Она вышла большим тиражом, в удивительно быстрый срок. В предисловии к книге А.Вышинский, выступивший на суде председателем, писал; «Судебные процессы, как книги, имеют свою судьбу... Судьба Шахтинского процесса будет долго еще волновать и тревожить умы и чувства трудящихся. Эти слова можно, пожалуй, считать пророческими.
Аналогичной, если не более резкой, была позиция прессы и по «делу» профессора Александра Рязанцева и 48 его «соратников» — профессоров, аграриев, представителей советской власти, организовавших «контрреволюционное общество» с целью саботажа в поставках продовольствия. Об этом газеты сообщили 22 сентября 1930 г. Уже на следующий день передовицы центральной и местной печати были заполнены призывами всенародно заклеймить «вредителей», этого же требовали едва, ли не все читательские письма. Темпы определения «вины» подсудимых были поистине грандиозны: уже 24 сентября газеты сообщили, что суд внял требованиям советских людей и все «преступники» были расстреляны.
Идея насилия уже в это время стала одной из основных черт советской журналистики. Однако ее трагедия заключалась не только в повторении идущих «сверху» призывов к скорейшей расправе с «буржуазными элементами», что было, по существу, аморально. Порождая насилие и волюнтаризм в нашем обществе (чего стоит заголовок годной из статей А.М.Горького, опубликованной 15 ноября 1930 г. сразу же в двух газетах — «Правде» и «Известиях»: «Если враг не сдается, — его уничтожают»), печать сама оказывалась жертвой тоталитарной системы и бесправия, царящих в обществе.
Судьба пролетарского писателя А.М.Горького после Октябрьской революции по сей день выглядит чрезвычайно противоречивой и во многом загадочной. Автор «Несвоевременных мыслей» и многих других статей, критикующих большевиков, несколько лет жил в эмиграции. Возвратившись в CCCP в 1928 г., он пишет оправдывающую сталинизм книгу очерков «По Союзу Советов», но не откликается на настойчивые намеки высшего руководства написать художественно-публицистический панегирик Сталину; Известны случаи активной помощи Горького в защите писателей от несправедливых обвинений. Наряду с этим, в 1930-е гг. он активно публикуется в центральной печати со статьями, призывающими интеллигенцию страны, ее трудящихся «проявить бдительность» по отношению к различным явлениям действительности; Известны, например, его статьи в центральной печати «С кем вы, мастера культуры?», «К рабочим и крестьянам». В ряде газетных публикаций Горький высказывал недовольство тем, что литераторы извлекали мало уроков из судебных процессов, и подчеркивал: «Вредительство - тоже действительность, чрезвычайно поучительная гнусностью: — Товарищ! Держи ухо остро! Гляди в оба: — учит она» .
Если присмотреться к содержанию газетных материалов середины 1930-х гг., то нетрудно заметить, что исчезают дискуссии, а вместо них появляются все более жесткие, нередко безапелляционные оценки в отношении людей и явлений.
Местная (областная, районная) печать представляла из себя достаточно точный слепок со столичных образцов.
Наклеивание ярлыков в эти и последующие годы становится нормой в журналистике. …Неверно считать, будто в это и последующее время не появилось значительных произведений в различных направлениях культуры. Активно развивались театр, музыка (появление на сцене пьес А.М.Горького, Н.Погодина, Вс.Иванова, постановка в Большом театре балета С,Прокофьева «Ромео и Джульетта», создание И.Дунаевским ряда оперетт и широко известных песен к советским кинофильмам и т.д.), создавались новые литературные произведения. В это время плодотворно работали десятки прозаиков и поэтов; уже признанные классиками А.Толстой, М.Шолохов и более молодые Б.Пастернак, М.Цветаева, Ю.Олеша, Ю.Тынянов, К.Паустовский. К началу 1930-х гг. относится и появление творческих союзов (что во многом стало результатом принятия в 1932 г. постановления ЦК партии «О перестройке литературно-художественных организаций»). Однако утверждающийся к этому времени в искусстве метод социалистического реализма, исповедующий принципы народности и партийности, не мог не сказываться и на тематике произведений, и на особенности показа героев. Нельзя не признать, что это в известной степени обедняло культуру и искусство, поскольку формировало их в определенных духовно-политических рамках. То, что не вписывалось в строгие каноны, признавалось далеким от духовных запросов советского народа и подвергалось остракизму.
Борьба с формализмом в искусстве — именно такое название получила массовая политическая кампания, развернутая в 1930-х гг. в нашем обществе и получившая большой резонанс в печати. Впрочем, стоит признать, что СМИ сами активно формировали общественное мнение по поводу творчества ряда деятелей культуры.
Одним из «отверженных» стал Дм.Шостакович. В январе 1936 г. в «Правде» была опубликована редакционная статья «Сумбур вместо музыки», посвященная постановке его оперы «Леди Макбет Мценского уезда». Газета упрекала композитора в «буржуазном лженоваторстве», «формалистическом трюкачестве» и отмечала, что сама опера далека от представлений народа о «подлинном» искусстве. Очевидно, что сложная по степени выражения музыка Шостаковича не могла вызвать иной реакции у членов Политбюро, которые в подавляющем большинстве были людьми малообразованными, слабо разбиравшимися в вопросах классического музыкального искусства.
Это по существу стало началом массированного удара журналистики по отечественной культуре. Уже в феврале 1936 г. в той же «Правде» острой критике подвергся балет Дм.Шостаковича «Светлый ручей», только что поставленный на сцене Большого театра. В статье «Балетная фальшь» говорилось о непонимании этим композитором важности принципа соцреализма.
Главная партийная газета страны, бесспорно, определяла, политическую линию в общей борьбе с формализмом в искусстве. В марте 1936 г. она обрушила свой гнев на М.Булгакова; в статье «Внешний блеск и фальшивое содержание» разносу подверглась его пьеса «Мольер», поставленная на сцене филиала МХАТа. Вслед за этим здесь же появились публикации о «шаблонных» и «антинародных» новациях В.Мейерхольда и А.Таирова — широко известных в стране театральных постановщиках, незрелой позиции кинорежиссера С.Эйзенштейна, принижающего в фильме «Бежин луг» (поставленного по рассказу И.Тургенева) партийное влияние на искусство. К «формалистам» был причислен даже Демьян Бедный, «неубедительно» показавший образы русских богатырей в одноименной драме. Парадокс этой ситуации заключался в том, что Д.Бедный к тому времени считался едва ли не самым «народным» поэтом. Упомянутая выше рецензия на «Мольера» привела к изъятию из театральных репертуаров страны всех пьес М.Булгакова, его также отказывались печатать. Отлучен от работы был и А.Таиров.
Духовные ограничения в нашей стране продолжались не только в эти годы, Но и позже. Если Великая Отечественная война в какой-то мере остановила репрессивное воздействие власти на культуру (осуществляемое при активном участии СМИ), то в 1940-1950-е гг. наблюдалось явное продолжение этого процесса. В течение последних лет жизни и правления Сталина в Советском Союзе в различных формах велась борьба с «безродным космополитизмом», зримо отразившаяся на сознании общества и приведшая в конечном итоге в начале 1953 г. к знаменитому «делу врачей». Медицинскому работнику Л.Тимашук, предотвратившей «заговор» врачей-убийц и награжденной за свое «мужество» орденом Ленина, вся центральная пресса пела дифирамбы
Своеобразной точкой отсчета для активизации усилий прессы послужило известное постановление ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград» от 14 августа 1946 г., где самой суровой критике подверглось «безыдейное», «идеологически вредное» творчество Анны Ахматовой и Михаила Зощенко. К слову, за четыре дня до этого, 10 августа, в московской газете «Культура и жизнь» появляется письмо известного драматурга Вс.Вишневского, в котором он обвиняет М.Зощенко в клевете на жизнь советского парода. Судя по всему, Вишневский, в ту пору секретарь Союза писателей, знал о готовящемся постановлении...
В эти же дни А.Ахматова и М.Зощенко были исключены из Союза советских писателей. Новый маховик духовно-репрессивного нажима начал раскручиваться с большой скоростью...
В советской печати того времени публиковались и так называемые «теоретические» материалы — о сути космополитизма как «идеологически вредного» явления. (Космополит в переводе с греческого означает «гражданин мира»).
Сошлемся, в частности, на статью Е.Дунаева «Космополитизм на службе империалистической реакции» («Известия», 18 апр. 1950 г.). «Какие цели преследуют империалисты, проповедующие космополитизм?..
Неприятие всего западного приняло в эти годы поистине гипертрофированный характер, что отражалось на содержательности многих публикаций на международную тему, их непримиримом, воинствующем стиле. Во многом это было связано с усилением «холодной» войны между Востоком и Западом, появлением в 1949 г. такой военной организации как НАТО.
Эту тенденцию хорошо подтверждает, например, очерк «правдиста» Алексея Колосова «Случай в вагоне», опубликованный в 1950 г. Речь в нем идет об украинском сельском жителе Федоренко, приехавшем на несколько дней в Москву. В вагоне поезда он вдруг замечает иностранцев. Федоренко неуютно, ему кажется, что иностранцы прислушиваются к разговору, который он ведет с местным колхозником. И уверенно, громко, так, чтобы было слышно, герой очерка начинает говорить о достижениях его хозяйства. А затем вместе с другими пассажирами они активно обсуждают преимущества советской системы хозяйствования над капиталистической.
Итак, в 1920-1950 гг. наша публицистика продемонстривала множество подходов в показе облика героя. Именно в это время на страницах нашей прессы сформировался тип отрицательной личности, который стал антиподом личности положительной, также представленной советскому читателю. Несмотря на различие в мотивации поведения, и тот, и другой герой, как правило, наделен однотипными чертами характера, показан в действии, не склонен к компромиссу. Вместе с тем, за пределами внимания журналистики чаще всего оставался внутренний мир личности (если не считать публицистику Великой Отечественной войны), что, в свою очередь, свидетельствовало об определенном содержательном уровне тогдашних СМИ.
В последующие после смерти Сталина годы наши средства массовой информации продолжили гонения на интеллигенцию. И хотя та же «оттепель» внесла некоторые коррективы в политические оценки происходящего, а последующие годы развития нашего общества (включая перестройку, начавшуюся в середине 1980-х гг.) существенно повлияли на критическое осмысление нашей истории, мы пока оказались не в силах преодолеть наследие прошлого. Отсюда — наша политическая конъюнктурность при обсуждении многих общественно значимых вопросов, нередко проявляющаяся на всех уровнях государственной власти, нетерпимость по отношению к тому, что окружает нас в повседневной жизни.
Об этом нередко свидетельствует и содержание сегодняшней российской прессы: уровень аргументации, непримиримая тональность отдельных ее публикаций. Для отечественных СМИ, особенно столичных, несмотря на их различную идейную ориентацию, и сегодня «сведение счетов» по политическим мотивам является едва ли не излюбленным делом.
«Всмотритесь в Листьева, который в гробу в очках читает газету. Всмотритесь в Масюк, фурию чеченской войны, которую представляют, как мать Терезу... Это не журналисты... Это тайный орден, «черный спецназ», сатанинская элита, подобная саранче из «откровения Иоанна Богослова», которая явилась на пространства России, чтобы сеять болезни и смерть». Это — из передовицы газеты «Завтра»''. И ее заголовок — «Журналисты ОРТ, сифилис и Березовский» —по стилю не отличается от самого текста, крикливого и откровенно циничного. Рядом со статьей— цитата номера: «Вниманию родителей, чьи дети не прошли прививку на свинку и менингит: президент Ельцин возвращается в столицу».
Можно сетовать на излишнюю политизированность, невысокую культуру отдельных современных СМИ. Но они — результат не сиюминутной ситуации, как и идейное и духовное противостояние, царящее ныне в нашем обществе. Его истоки уходят корнями в нашу социалистическую эпоху и ее журналистику, без внимательного изучения которых трудно оценить и день сегодняшний.
Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 357; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!