Образ советского человека в журналистике 1920-1950-х гг.
Положительная личность обновленной эпохи начала формироваться на самом раннем ее этапе — в период гражданской войны. Воссоздавая этот образ по публикациям печати, как центральной, так и провинциальной, нельзя не обратить внимание на определенную условность схематизм в изображении характера, внешнего облика.
«И впрямь счастьем была его жизнь — счастьем для класса, которому он служил, для партии, к которой он принадлежал, счастьем для него самого. Если бы ему была предложена на выбор вторая жизнь, он, несомненно, выбрал бы ту же самую — с ее революционным идеализмом..., с беспощадным ударом по врагу, с первыми радостями социалистического строительства».
Это отрывок из небольшого очерка Льва Троцкого о Дзержинском, написанного спустя несколько дней после смерти «железного Феликса», в 1926 г. Знакомясь с публикациями Троцкого этих лет, нельзя не отметить приподнятость, даже пафосность, с которой он рассказывает о своих товарищах по партии. Подобных эмоционально-возвышенных материалов о героях пролетарской революции в советской печати первых послереволюционных лет можно встретить немало.
Что за этим, недостаток у авторов профессиональных навыков? Но можно ли упрекнуть того же А.Луначарского, наркома просвещения, в слабом умении держать перо? А ведь и он не избежал литературной идеализации своих героев. «Действительно этот человек казался тем алмазом, который должен быть исключительно тверд, потому что в него упирается ось какого-то тонкого и постоянно вращающегося механизма» (очерк «Яков Михайлович Свердлов»). «... Он господствовал именно благодаря своей спокойной силе, властно выделявшей его духовное превосходсгво... Под кажущейся холодностью его и флегмой таилась исполинская вера в дело рабочего класса» (очерк «Моисей Соломонович Урицкий»).
|
|
|
Вероятно, Луначарский мог бы найти другие слова для портретного изображения героев своих очерков, но он, судя по всему, преднамеренно создает им приподнятый, чуть ли не мифический ореол. Его задача—как можно ярче запечатлеть образы людей, делавших революцию, в сознании нынешнего и будущего поколении читателей. Эта идея пронизывает творчество едва ли не всех партийных публицистов того времени, чувствующих себя в центре rpaндиозных преобразований и пытающихся силой слова сделать своих читателей соучастниками описываемых событий. Именно это наложило отпечаток на последующее формирование в нашей журналистике образа «нового человека». Созданная усилиями по-настоящему талантливых людей советская публицистика стала феноменом новой, «героической» литературы и полностью вместила в себя тенденции, противоречия своего времени. Именно поэтому очерки, репортажи, фельетоны отмеченного периода являются не просто яркими примерами журналистского творчества, но и в определенной степени — документом эпохи, ее символом.
|
|
|
Среди тех, кто первой попыталась масштабно запечатлеть социальные перемены и личность современника в первые годы Советской власти, была Лариса Рейснер (1895-1926) — женщина-романтик, посвятившая себя служению революции и видевшая в этом свой долг как человека и художника.
Дочь известного российского адвоката профессора Михаила Рейснера, получившая блестящее домашнее образование, она принадлежала к кругу либеральной интеллигенции. Демократические взгляды отца, который был противником самодержавия, поддерживал связи с западной и российской социал-демократией (в лице КЛибкнехта, Р.Люксембург, Г.Плеханова и многих других) повлияли на образ мыслей будущей публицистки. Еще в юности она пишет романтическую драму «Атлантида» (1913 г.), где показывает человека, который задумал осчастливить общество путем собственной гибели. Эта девочка, вспоминал впоследствии К.Радек, «долгими ночами, сидя на постели, думала о человечестве и его страданиях». Пролетарскую революцию Рейснер приняла целиком: она становится ревностным защитником большевистских идеалов, словно не замечая тех аномалий в духовной жизни России, которые происходили после прихода повой власти.
|
|
|
Преданность революции приводит Ларису Рейснер в Волжскую военную флотилию, ведущую бои против белогвардейцев. Впечатления от увиденного и пережитого составили основу первой серии очерков Рейснер «Фронт», написанных ею в 1918-1921 гг. и опубликованных в «Известиях» и ряде других изданий.
За свою жизнь Рейснер создала несколько крупных публицистических произведений, она смело могла бы называться одним из первых в Советской России журналистов-международников, однако «Фронт» — это, безусловно, особая страница в ее творчестве. На сходство этих очерков с книгой Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир» в свое время многие обращали внимание. Самя же Рейснер посвятила их обитателям переполненных студенческих общежитий — «буйному непримиримому народцу», в ком она видела продолжателей дела революции.
«Фронт» представлен в виде дневниковых записей, рождающихся из-под пера Рейснер по мере продвижения флотилии на юг. Главы так и называются: «Казань», «Казань -Сарапуль», «Астрахань»... Образ борца за пролетарское дело в каждой из них романтичен, приподнят. Рейснер неистово верит своим героям. Она восхищается Беренсом — командующим морскими силами {«Астрахань»), по-настоящему влюблена в начдива Азина («.Лето 1919 года»), который бесшабашно смел, а после боев «гуляет, как зверь, целые ночи, ночи чернее сажи, с музыкой, водкой и женщинами...». В образах, созданных его, нередко все преувеличено: любовь, страсть, удаль. Вот командир корабля Маркин с его «огненным темпераментом, нервным, почти звериным угадыванием врага, с его жестокой волей и гордостью, синими глазами...» («Маркин»), Вот другой герой — Кажанов, начальник десантных отрядов: «Бесшумная походка, легкий запах духов, которые он любит, как девушка, и на черной рубашке красный орден...» («Лето 1919года»).
|
|
|
Из образов отдельных героев слагается и образ революции. Она для Рейснер — «сверкающая красная молния..., ослепительно яркая ракета, взлетевшая радугой среди сырого мрака!..». Рейснер не источает горечь от безумного кровопролития и не сомневается в успехе начатого дела. В очерках не чувствуется скорби, когда в перестрелке пуля настигает маленького мальчика. «Так гибнут дети революции», — с гордостью отмечает она («Астрахань»).
По ярко выраженному пафосу «Фронт» Ларисы Рейснер можно поставить в один ряд с названными выше очерками Л.Троцкого и А.Луначарского; он зримо дополняет героическую тему в советской публицистике. На этом фоне совершенно иначе воспринимаются другие образы Рейснер — из ее публицистических очерков «Уголь, железо и живые люди», появившихся в 1924 г.
Сами очерки, написанные по результатам поездки авторов Донбасс и на Урал, были опубликованы в газете «Известия», журналах «Прожектор» и «Красная новь». Здесь уже не найти идеалистических интонаций, присущих «Фронту»: созданные картины выглядят намного будничнее. Спустя семь лет после революции безудержный, во многом наивный оптимизм Рейснер уходит в прошлое. Ее новый положительный герой — это человек, уставший от повседневного труда (Алексей Кашин из очерка «Билимбай», рабочий Мокрецов из очерка «Ревда»).
Она старается подметить ростки новой жизни, но, похоже, внутренне так и не может принять происходящего. Нет романтизма, поэтики, отчетливо заметной во «Фронте» и таком цикле ее очерков, как, например, «Гамбург на баррикадах». Меняется интонация материалов. «...Чтобы идти дальше, нужны новые машины, электричество,... огромные деньги. А денег нет и не скоро будут» (очерк «Билимбай»).«... Триста лет непрерывного, неустанного, сперва рабского, потом хуже, чем рабского, и, наконец, добровольного и по-прежнему неумолимого труда» («Ревда»), «... Около шестисот рабочих живет в Кытлыме, в его казармах, таких грязных, гнилых и тесных, что о них не хочется писать» («Кытлым»).
«Я не встречала и уверена, что не встречу другой женщины, умеющей мыслить с таким мужским упором и трезвостью», — писала о Рейснер Лидия Сейфуллина. Сказано во многом под впечатлением от очерков «Уголь, железо и живые люди».
Официальная идеология без особой симпатии приняла эти очерки: пессимистичный герой не мог считаться объектом для подражания и рассчитывать на восторженные оценки партийной критики. Думается, именно по этой причине, восторженно отзываясь о творчестве Ларисы Рейснер уже после ее смерти, партийный публицист Карл Радек об этом произведении высказался более сухо: «Это была работа тяжелая и физически, и морально, за которую взялись бы немногие писатели». Не потому ли меняется тон Рейснер, что, как человек более образованный по сравнению со многими другими публицистами новой эпохи, увидела она, насколько далекими от реальности оказались прежние ее идеалы?..
Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 640; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!