Святой благоверный князь Андрей Боголюбский
Поэма
1
Дружина шла неспешным шагом,
Хотя и ведал князь Андрей,
Что может, под отцовским стягом,
Погоня мчаться вслед за ней.
Мог Юрий Долгорукий сына
За то, что тот посмел сбежать,
А с ним – народ и вся дружина,
Догнать, вернуть и наказать.
Князь на пригорке оглянулся,
Откуда весь простор отвёрст,
И диву дался: растянулся
Живой поток на много вёрст!
Шли люди, люди, - кто с обозом,
На ком один нательный крест,
Навстречу северным морозам
Из теплых южнорусских мест.
Как в новый дом ступают, точно,
Вздыхая, правда, иногда,
Шли основательно и прочно
На русский север – навсегда!
Прощай, земля отцов и дедов,
И славный Киев – стольный град,
Который, столько бед изведав,
И сам уйти был с ними рад!..
Коня придерживая властно,
Вгляделся князь в обратный путь:
Погони нет, вокруг – прекрасно…
Пожалуй, можно отдохнуть!
«Привал!» И, опускаясь наземь,
Дружинники и весь народ
Невольно любовались князем:
«Видали? Мономахов род!»
«Не просто род, а внук, во многом
Пошедший в деда своего:
Как Мономах всегда был с Богом,
Так наш не может без Него!»
«Да, он похож на Мономаха -
Всегда приветлив, не угрюм,
И будучи бойцом без страха,
Имеет и великий ум!»
«Еще наш князь в разгаре битвы,
Не говоря о мирных днях,
Находит время для молитвы,
Как и Владимир Мономах!»
|
|
|
«Есть и различье, - в укоризне
Шепнул тиун с лицом купца. -
Князь Мономах ни разу в жизни
Не смел ослушался отца!»
«Да, со смирением монаха
Он жил, - сказал старик с клюкой. -
Но только ведь у Мономаха
Был и отец совсем другой!
Как, право, жалко, что не вместе
Мы с князем Юрием идем.
Осели бы на новом месте!
А так теперь погони ждем…
Дай, Бог, чтоб обошлось без сечи,
Не то оплачут, братья, нас
Горючими слезами свечи,
И князю – каково сейчас?..»
2
А князь Андрей, прищурив очи,
К сосне спиною прислонясь,
Сидел мрачнее темной ночи,
И горько думал думу князь.
Не слыша слов, не видя лица,
Глядел он (и не понимал,
Как все могло так получиться?)
В даль памяти и вспоминал…
Как и положено в те годы,
Трехлетним сел он на коня,
И уже в десять, в час невзгоды
Шел в бой, доспехами звеня,
Лихой отвагой отличался
Он от других князей давно.
Бывало, обогнав всех, мчался
Один на вражье войско, но…
Победы не несли отрады,
Лишь боль в душе была от них –
Ведь, добывая князю грады,
Свои шли смертно на своих…
От войн – великая, святая
Лишалась Русь последних сил,
И он, от этого страдая,
Отца без устали просил:
|
|
|
«Давай оставим эту землю,
Где брань и распри без конца!»
Но нет: «Я это не приемлю!» -
Был каждый раз ответ отца.
И все тянулся он так жадно
К чужим краям родной земли,
Что «Долгоруким» беспощадно
Его в народе нарекли!
В конце концов, он главной цели
Достиг - великим князем стал.
Но и другие ведь хотели
Взойти на этот пьедестал!
А это значит – вновь сраженья,
Повсюду пепелища, стон…
И после трудного решенья,
Он сам ушел. Но… прав ли он?..
Молчали сосны вековые.
Как стражи вечности и тут
Он вдруг задумался впервые:
А как его-то назовут?
«А впрочем, что гадать об этом? -
Поднялся князь, - За то, как жил,
В себе мешая тьму со светом,
И получу, что заслужил!»
3
«Конец привалу!» Воевода
Порядок в строгости держал
В рядах дружины и народа.
«Все на местах?» «Тиун сбежал!»
«Как видно, испугался мести
И бегством в Киев шкуру спас.
Или собрал подсылом вести
Для князя Юрия о нас!»
«Тогда уж точно жди погони!»
Но – дни за днями, без преград –
Шли люди и тянули кони
Обозы во Владимир-град.
А князь терзаясь, всю дорогу
Без устали искал ответ,
С вопросом обращаясь к Богу:
|
|
|
Так прав он все же или нет?
Отец ведь, если разобраться,
За Русь главу готов сложить.
И может, должен был стараться
Ему и дальше он служить?..
Но и его уход положит
Начало новых громких слав
Руси на севере. Так может,
Он все-таки в итоге прав?
«Ку-ку! Ку-ку!» - в ответ кукушка,
И только эхо по лесам,
Пустое, словно пень-гнилушка,
Что мнит себя кострищем сам!
В лесном краю – не то, что в поле.
Здесь люди стали уставать
И о своей недавней боли, -
То есть, погоне, забывать!
Но вот, когда совсем забыли
Ступая без печаль-туги,
И до Владимир-града были,
Считай, последние шаги -
Движенье вдруг остановилось.
Пришел в волнение народ:
«Что там такое? Что случилось?»
«Почто не движемся вперед?»
«Да лошади чего-то встали,
Те, что с иконою у нас!»
«Поди, наверное, устали?»
«Ага! Меняют их сейчас!»
4
Упряжку быстро заменили.
Но и от новой толку нет!
Князь побледнел: «Случайность… или
Таков – на мой вопрос ответ?»
Он приказал вокруг по склону
Народу на молебен встать
И Богородицы икону,
Чтоб было видно всем, поднять.
Смекнули люди, что помеха
Такая вышла неспроста,
И громко повторяло эхо
|
|
|
Молитвы – к Матери Христа!
Молился грозный воевода
И воины, броней звеня,
Молилось множество народа
До самого захода дня.
Молились взрослые и дети,
Главами до земли склонясь,
Как птица, пойманная в сети,
Молился на коленях князь.
Сама душа – Христа невеста
Просила дальше путь открыть.
Но лошади опять ни с места…
И что же делать? Как тут быть?..
Тогда велел шатер поставить
Князь в этом месте и потом
Всем одного его оставить
И долго сам молился в нем.
Он вышел с просветленным взором
И сообщил народу суть,
Сказав, что в часе самом скором
Они продолжить смогут путь!
О, незаслуженная милость!
А окруженью своему
Шепнул, что Божья Мать явилась
Сейчас в видении ему…
О том, как это было точно
Теперь уже известно всем[5],
Ну а тогда построить срочно
Велел князь храм здесь, а затем
Он ехал с мыслями о чуде,
Еще не ведая о том,
(Как и не ведают все люди)
Что в жизни будет с ним потом.
5
А будет вот что: раньше срока вскоре
Уйдет из жизни в Киеве отец,
За тронный стол князья сойдутся в споре,
Помчит на север за гонцом гонец.
Все будут снова чем-то недовольны
И он, став самым сильным из князей,
Невольно станет вмешиваться в войны,
Идя то на врагов, то на друзей…
Обильно расцветут края глухие,
А славный Киев, бывший стольный град,
«На щит» его дружинники лихие
Возьмут и беспощадно разорят.
Все еще будет: доброе и злое,
Но чудное видение в пути
Не будет оставлять его в покое,
И к покаянью каждый раз вести.
И будет слезно он молить у Бога,
Дарующему людям Свет во мгле,
О милости: ведь к Небесам дорога
Идет по грешной, суетной земле…
Князь каяться уже не перестанет,
Делами веры подкрепит слова[6],
И на Руси при нем отныне станет
Особо чтимым праздник Покрова!
Все делая рачительно, с любовью
Он зародит великую страну,
И, наконец, омоет своей кровью
Пред Господом – да не одну! – вину…
Закончит так, пройдя по трудным вехам,
Он путь земной. А люди все учтут,
И князем Боголюбским - вечным эхом
С тех давних пор доныне назовут!
Часть VII
РУССКАЯ
СВЕЧА
Поэма
1
Хан Джанибек был, как степная ночь,
В тоске и злобе необыкновенной:
Жена любимая ослепла, и помочь
Ей не могли врачи со всей вселенной!
«Взгляни же на меня, о, Тайдула!» —
Просил ее, присаживаясь рядом,
Могущественный хан, но та была
Чужа лицом и неподвижна взглядом.
Бессильным перед этим был, кто мог
То, что никто другой нигде не может.
И вдруг он ясно вспомнил: русский Бог!
Вот, кто его жене прозреть поможет!
Да-да! Ведь спас Он русских от орды
И даже залечил им злые раны,
После которых, от такой беды
В прах превратились бы другие страны!
2
И приказал писцу, горя глазами —
Хан Джанибек: «Пусть главный русский поп,
Который всем известен чудесами,
Приедет, исцелить царицу чтоб!»
Записывал писец, дрожа от страха,
Слова, что долетали свысока:
«Не вылечит — всем русским будет плаха,
А вылечит — мир добрый на века!»
Лег золотой песок на эти строки,
Затем была подвешена печать.
И, наконец, даны такие сроки —
Быстрее ветра до Москвы домчать!
Скакал гонец с письмом от Джанибека,
Нещадно загоняя лошадей.
Что лошадей — порой и человека
В пути меняли на живых людей!
3
Вот и Москва, окрепшая немало
За годы, что прошли в ней без войны.
Гонец ворвался в терем и устало
Вручил письмо правителю страны.
Князь всей Руси (так звать было Россию!),
Не медля, скорохода своего
Послал к митрополиту Алексию
Сказать, что в нетерпенье ждет его!
Первосвятитель — всей Руси сиянье! —
Был, к счастью, недалеко под Москвой.
Приехав, молча, он прочел посланье
И покачал смиренно головой.
«Князь, это дело выше моей меры!»* —
Он молвил, но, узрев в письме беду
Для русского народа и для веры,
Пообещал отправиться в орду...
4
Нельзя тянуть с подобными вещами!
Назавтра, прямо с раннего утра,
Был совершен молебен пред мощами
Святителя Московского Петра.
Стояли все коленопреклоненно,
И их мольба была так горяча,
А помощь от святого несомненна,
Что вдруг сама собой зажглась свеча!
Митрополита просветлели очи.
Взяв ту свечу с собою в трудный путь,
Он ехал без задержек дни и ночи,
Себе не позволяя отдохнуть.
Он ехал так, и не подозревая,
Что — видно так она его ждала! —
Все это видела уже едва живая
Во сне, да не едином, Тайдула!
5
В Орде митрополит был встречен лаской,
Хотя сопровождавшие его,
Святителю печалились с опаской,
Что, мол, теперь им можно ждать всего...
Войдя в покои, где была царица,
Зажег свечу он, и святой водой
Больную окропивши, стал молиться
Молитвой — долгой, пламенной, святой...
Хан Джанибек, устав от ожиданья,
Был этим удивлен, как никогда:
Ни снадобий, ни зелий, ни гаданья —
Только свеча и чистая вода!
Уже мрачнели слуг скуластых лица,
Беду пророча русскому врачу,
Как вдруг вскричала радостно царица:
«Свеча! Я вижу русскую свечу!!!»
6
При этом, глядя на митрополита,
Она была закрыть не в силах век.
«О, дорогая, говори открыто,
Все, что ты видишь!» — молвил Джанибек.
«Я вижу стол, ковер, очаг и крышу,
Открытый полог и за ним родимый стан, —
Перечисляла Тайдула. — И вижу
Я, наконец, тебя, о, мой любимый хан!..»
Хан Джанибек, залившийся слезами,
Снял перстень и, полюбовавшись им,
Отдал митрополиту со словами:
«Велик твой Бог, и мы его почтим!»
Во всей Орде настало ликованье.
Хан Джанибек был щедр, как никогда:
Теперь могли перевести дыханье
Святая Церковь, люди, города...
***
А сам виновник радостей в то время,
От громкой славы поспешив уйти,
Исполнил долга тягостное бремя
И снова без задержек был в пути.
Он ехал так, и не подозревая —
Была его молитва горяча, —
Что по земле проносится живая,
Святая русская свеча!
*
Подлинные слова святителя Алексия, Митрополита Московского и всея Руси.
2008 г.
Часть VIII
СВЯТАЯ КРЕПОСТЬ
Поэма
700-летию
со дня рождения
Игумена Земли Русской
преп.Сергия Радонежского
(1314-2014 гг.)
посвящается
1
С холма – низина, как ладонь.
И Русь святая на ладони.
А на холме чужой огонь,
Чужая речь, чужие кони…
«Не спать, пся крев! Скорей! Скорей!
Нам крепость нужно взять до снега!» -
Пинал усталых пушкарей
Ясновельможный пан Сапега.
«Все ваши ядра в никуда!
Не войско, а баранье стадо!
А ну, подать запал сюда,
Я лично покажу, как надо!»
Сапега пушки темный зев
Навел на светлый крест собора
И - выстрелив, как хищный лев,
Не отводил от Лавры взора…
Вокруг него, рождая спор,
Сгрудились так, что стало тесно.
Ведь попадет ядро в собор,
Иль нет, всем было интересно!..
К тому же утомились ждать
Поляки, приступив к Посаду.
Давно… давно пора начать
Грабеж, то есть, - кончать осаду!
***
Там – золото и серебро:
Желанное добычи бремя!
Но что это?.. Пока летит ядро –
Свидетелем тому мое перо –
Вдруг начинает расступаться время…
2
Однажды (до осады за три века),
Оставив навсегда родную весь,
На этот холм взошли два человека
И, оглядевшись, выдохнули: «Здесь!..»
Внизу, как на ладони - лес дремучий:
Ни тропки, ни дороги, ни жилья…
Ни дать, ни взять – тот самый редкий случай,
Когда вокруг пустынные края.
Один подвижник, видом помоложе,
Сказал: «Вот место для молитвы и труда…»
И поклонился: «Слава Тебе, Боже,
Что Ты сподобил нас прийти сюда!»
Второй, лес обозрев как поле битвы,
Заметил: «Да, но… брат Варфоломей,
Чем легче это место для молитвы,
Тем, знать, для жизни будет тяжелей!..»
«А разве мы не к этому стремились,
Идя на зов, который Богом дан?» -
Глаза Варфоломея так светились,
Что согласился старший брат Стефан.
А дальше всё шло споро и без спора:
По окончании ночной поры
На месте Лавры – храмов и собора -
С рассвета застучали топоры!
Сначала встала хижина простая,
Затем – от зимней стужи крепкий сруб.
Хотя… молитва братская святая
Была теплее всех боярских шуб!
Дневной их подвиг, без того немалый,
Уравнивала долгим бденьем ночь,
Чему свидетель месяц был усталый,
Который мог лишь светом им помочь...
И звезды вниз таращились, мигая,
Как будто не могли никак понять:
Зачем, когда есть жизнь совсем другая,
Себе такие скорби причинять?..
Да что там звезды, если даже люди,
На эту тему лишь заговори,
Порою осуждают словно судьи
Неведомые им монастыри!
«Ведь если всем захочется молиться
И все на свете ринутся туда, -
Твердят они, - кому тогда трудиться,
Да и детей кому рожать тогда?»
Тому, кто не вкушал ни разу меду,
Как можно объяснить, что значит мед?
Но превращает, всем известно, в воду
Весною солнце самый стойкий лед!
***
Мир часто называет злом – добро.
И, чтобы нам не путать тьму со светом,
Пока летит старинное ядро -
И продолжает петь мое перо -
У нас есть время разобраться в этом…
3
Два брата, обустроившись на месте,
В согласии, друг с другом заодно,
Казалось, так и будут дальше вместе
Первостроителями Лавры, но…
Лишь только церковь удалось построить
И освятить в честь Троицы Святой,
Стефан решил судьбу свою устроить
В Москве, с ее столичной суетой…
Стефан ушел. Варфоломей остался,
Один на все, куда ни глянь, концы.
И жил, молясь, трудясь, то есть – спасался,
Как древние пустынники-отцы.
До подвига такого незадолго,
Хотя в уме монашество держал,
Он, по веленью совести и долга,
Родительскую старость утешал…
Когда же те, за святость перед Богом,
Душами воспарили к Небесам,
И стал он жить в уединенье строгом
Сначала с братом. А теперь и сам.
- Зачем? – вдруг кто-то спросит удивленно,
А может, и с серьезностию всей,
Жизнь проводить коленопреклоненно
И уходить под сень монастырей?
- Зачем, зачем, когда в земной юдоли
И так печален и недолог век,
Себя лишает самой лучшей доли,
Избравший путь монаха человек?
Зачем, зачем, зачем, когда, как детям,
Нам радости для жизни дал Господь,
Вместо того, чтоб наслаждаться этим,
Он только умерщвляет свою плоть…
Одежды – рубища взамен удобных, мягких,
Питаются в посты почти ничем.
И много еще всяческих и всяких -
Зачем, зачем, зачем, зачем, зачем?
Вопросов – тьма! Но вот ведь, что отрадно:
На них прольет неоспоримый свет -
И станет непонятное понятно -
Всего один-единственный ответ.
Вначале пару слов: здесь всё не вечно.
Как ни крути, а то, что есть – пройдет.
И если в жизни жили мы беспечно,
То что потом хорошего нас ждет?..
Теперь о главном: жизнь земная – тленна
И полнота спасения лишь в том,
Что из грехов погибельного плена
Можно - уйти, взяв Крест свой, за Христом.
И, уклонясь от временного пира -
Чтобы потом попасть на вечный пир! -
Монахи отрекаются от мира
И молятся за этот самый мир!
***
Вот для чего избрал навек Добро
Варфоломей, посеяв Лавры семя,
В которую летит… летит ядро –
Чему противится мое перо -
И продолжает расступаться время.
4
Пишу об этом со священным страхом,
Ибо вершились Божии дела:
Варфоломей стал – Сергием, монахом,
Игуменом, обитель возросла…
И только ли она? Подобно чуду,
Из-под благословляющей руки
Святого Аввы возводили всюду
Обители его ученики!
Москва, Коломна, Серпухов, Обнора,
Звенигород, Калязин, речка Тьма…
И просто (без названья!) - чаща бора,
Киржач, Пешноша, Боровск, Кострома…
Все перечесть удастся нам едва ли[7] -
Ведь в те года, куда ни посмотри,
Спасая души русские, вставали
В сиянии Крестов, монастыри!
Монастыри… Их высшего значенья
Я передать словами не берусь…
Как крепости святые, с дней Крещенья,
Они хранили и хранят всю Русь!
Монастыри – издревле и доныне
Они, словно спасительная сень,
Оазисы духовные в пустыне
Цветущих городов и деревень!
Монастыри – духовный пульс Отчизны.
Здесь Нестор-летописец создавал
Историю всей нашей русской жизни,
Чтобы ее никто не забывал!
Сюда на покаянные поклоны
Спешили от царей до мужиков.
И здесь Андрей Рублев писал иконы -
Как говорят, молитвою без слов.
Библиотек волнующие своды
Собрали книг бесценные тома…
Святые зерна их давали всходы
Для сердца, для души и для ума.
Тогда всё это знали и ценили:
(А нынче – у историков спроси!)
Монастыри, создали и хранили
Культурное наследие Руси.
Все знали свято: мирный труд и битвы,
Да и судьбу страны, в конце концов,
Поддерживали братские молитвы
Суровых только с виду чернецов.
Хотя порой, монахи, не робея,
С духовной брани шли в обычный бой…
Так, Пересвет ордынца Челубея
Сразил копьем, пожертвовав собой.
И, шедший вслед за ним, Андрей Ослябя,
Спасая нашу Родину, как мать,
На тех, кто Русь, насилуя и грабя,
Терзал, не уставал свой меч вздымать.
О, битва, положившая начало
Конца господству Золотой орды!
Их, с князем – Сергий, стругами с причала,
Благословил на ратные труды.
Но, правда, это было исключеньем
Из строгих правил мирных чернецов,
С неленостным молитвенным теченьем,
И радостным принятием венцов.
Пословицы суть дел не умаляют.
И наши предки верно говорят:
Что два монаха Бога умоляют,
А все мирские люди хлеб едят.
И это так: в миру всегда молиться,
Мешает бесконечный круг забот.
А тут уже всю жизнь молитва длится
И даже после - не перестает!
Не зря ведь на исходе жизни оной
Был путь царей в монашество не нов:
Так Иоанн Четвертый стал Ионой,
А после – Боголепом Годунов.
Рубеж веков… Начало страшной Смуты…
Предательства… Измены… Алчность… Ложь…
От этой горестной в чреде веков минуты
Изведавшего правду, бросит в дрожь…
***
Едва сошло проклятое тавро,
Которое поставил нам Батыга,
И вновь летит, летит еще ядро -
Свидетелем чему мое перо -
Как злая тень уже другого ига!
5
Сапега метким был стрелком -
На цель не тратил порох бочкой!
Ядро, кружась, кружась волчком,
Взвилось над Лаврой черной точкой.
И, смертью всем грозя окрест
От банды тушинского вора,[8]
Минуя золоченый Крест,
Насквозь пробило дверь собора…
Так это было или нет,
Одно доподлинно известно:
От Лавры враг бежал, чуть свет,
Как молвили тогда – бесчестно![9]
Бежал… Как было не бежать,
Когда монахи с ратным людом
Сумели Лавру удержать
Уму непостижимым чудом?
Когда сам Сергий (и не раз!),
На утешенье осажденным,
Являлся видимо для глаз
Поляков, страхом пораженных!
Молитва русская была
Такою, что дошла до Бога
И, наконец-то, прибыла
Сюда великая подмога.
За ней – своих учеников
Отправил Сергий – все видали
Их, с нимбами вокруг голов,
Сквозь пули скачущими в дали.
На безопасном рубеже
Сопел Сапега от досады,
И для него теперь уже
Кошмаром стал позор осады.
А подвиг Лавры вскоре снял
С Руси невидимые путы.
Народ, словно от сна, воспрял
И – сбросил бремя страшной Смуты!
***
Добро и зло. Зло и добро.
Два полюса на белом свете.
И каждый раз летит из тьмы ядро –
Чтобы – уверено мое перо -
Опять погибнуть на рассвете…
6
Прошли века с тех давних пор.
(Осад здесь не бывало больше).
Но… как-то раз вошли в собор
Туристы из далекой Польши.
Оглядывая все вокруг,
Дивиться не переставая,
Они шумели, только вдруг
Один – старик – спросил, кивая:
- А что это у вас вон там?
Дыра в двери, о Боже, правый!…
- Да денег нет у них на храм! -
В ответ раздался смех лукавый.
Старик был слеп. И только свет
Порою различал немного.
И тут монах воскликнул: «Нет,
Нам жизнь, и ту не жаль для Бога!»
И он – о, русская душа! –
Открыто, честно, без услады,
Поведал чинно, не спеша
Гостям - историю осады.
Те – дескать, мы-то тут при чем? -
Внимали крайне недовольно.
А главный подтолкнул плечом
Монаха: хватит, мол, довольно!
И лишь один слепой старик,
Как будто громом пораженный,
К двери лицом своим приник
И сполз, коленопреклоненный…
Давясь рыданиями, он
Просил прощенья виновато
За предков из былых времен,
За то, что было здесь когда-то…
И – чудо… чудо!!! – у мощей
Игумена Руси святого,
Он исцеление очей
Вдруг получил, став зрячим снова!
Старик, как назиданье всем,
Смотрел… смотрел блаженным взглядом,
Глазам не веря, между тем,
На всё, что далеко и рядом…
***
Мир часто называет злом добро.
Но неподвластно злу святое семя.
И, пусть еще летит, летит ядро -
Всему – о чем поет мое перо -
Бог подведет итог в благое время!
2009-2014 гг.
Поэма написана в стенах Николо-Радовицкого монастыря,
где в разрушенном Никольском соборе, один из приделов посвящен
преп.Сергию Радонежскому.
Часть IX
СТАРЕЦ
(маленькая поэма)
Духовник отец Варнава
Всех с любовью принимал.
Сам он кроткого был нрава,
Скорбь народа понимал.
Игумен Виссарион
(Остапенко)
1
Перед блокадой Ленинграда
В спасительный и мирный тыл
Из начинавшегося ада
Последний поезд уходил.
Пар поднимая над перроном,
Пыхтел надсадно паровоз.
Звучал приказ: «По эшелонам!»
Жгла щеки боль прощальных слез…
А через весь огромный город,
С еще не знавшими людьми,
Что впереди – бомбежки, голод,
Спешила женщина с детьми.
Она шагала все быстрее,
Доверясь чувству одному:
Бежать из города скорее,
Сама не зная - почему?..
Ушла, не слушая советов.
На что надеялась она
Без пропусков и без билетов,
В то время, как вокруг - война?
Груз – чемодан с тремя узлами.
Точней, с двумя: один, спеша,
Пришлось оставить дома маме,
Чтоб взять на руки малыша.
Потом устала и малышка -
Трехлетняя больная дочь,
И хорошо еще сынишка
Шел сам, и даже мог помочь…
Откуда прибавлялась сила?
Она бежала на трамвай
И только старшего просила:
- Не отставай!.. Не отставай!..
2
Трамвай промчался с трелью звонкой
Вдали от ближнего угла.
«А в этом доме я девчонкой, -
Вдруг вспомнила она, - жила!..»
И – словно яркий луч мгновенно
Ей память высветил до дна:
Да так, что прямо через стены
Даль детства сделалась видна!
Снег… смех… Рождественская елка…
Повсюду дамы, господа…
И - маски зайцев, белок, волка,
Совсем не страшного тогда!
На елках людям не до страха -
Всем было весело!.. Но тут
Отец с почтеньем ввел монаха,
Как тот сказал – на пять минут.
Взгляд – словно с ангельского лика
(Знать, так душа была чиста),
Он всех от мала до велика
Поздравил с Рождеством Христа.
Затих смущенно шум веселья,
И только слышалось вокруг:
«Смотри, монах!» «Да что здесь – келья?»
«Это же Старец!» «Как – сам, вдруг?!»
«Кто он такой, скажите, право –
Я тут случайно приглашен!»
«Отец-утешитель Варнава!»
«И чем же утешает он?»
«Всем – и молитвой и советом,
Как среди мира жить сего,
На жизненный вопрос – ответом,
Да разве перечесть всего?»
«Сам Государь к нему недавно
В скит Гефсиманский приходил!
А уж народ туда подавно
Давно дорогу проторил!»
Все гости с радостью немалой
Взирали в трепете святом
На старца в рясе обветшалой
С наперсным золотым крестом.
А тот – спеша, как обещался,
Покинуть вскоре этот зал,
Людей благословлял, прощался
И каждому совет давал.
Седой, уставший от дороги
И долгих многотрудных лет,
С трудом передвигал он ноги,
Хотя в глазах был бодрый свет.
Так он дошел до елки самой,
Теснимый множеством людей.
И оказался рядом с мамой
А после мамы - перед ней.
Она была тогда снежинкой,
И батюшки Варнавы взгляд,
С веселой, радостной лучинкой
Одобрил тот ее наряд.
Но тут же старец стал серьезным,
Как будто вдруг увидел то,
Что показалось ему грозным,
И больше не видал никто.
Он поднял голову и ясно
Сказал, чтоб слышно было всем:
«Мы думаем, что все прекрасно
И правильно, а между тем -
Грядут великие лишенья
И поругания святынь:
Повсюду скорби, кровь, мученья,
Куда лишь только взор ни кинь!..
Но – жив Господь! Когда уж станет
Терпеть совсем невмоготу,
Народ, как ото сна, воспрянет
И возвратится ко Христу!
В конце духовной этой драмы,
Хотя и не на много лет,
Восстанут из развалин храмы -
Перед концом придет рассвет!»
Сказал все это он, оставив
В недоумении гостей,
И, белый бантик ей поправив,
Стал обращаться только к ней.
«Когда найдет на город ночка
Средь бела дня, - он ей сказал, -
То, не раздумывая, дочка,
Беги скорее на вокзал!»
«Какой вокзал? – она спросила. -
И разве днем бывает ночь?»
«Да, здесь пойдет на силу - сила.
Но ты беги отсюда прочь!
Спасешь себя и своих деток!» -
Он с лаской на нее взглянул
И, улыбнувшись, напоследок
Тихонько на ухо шепнул:
«Ты вырастешь и все припомнишь…
И - как случится что в судьбе,
Скорей зови меня на помощь,
Я буду помогать тебе!»
Она смотрела с удивленьем,
Не понимая ничего,
С обычным детским нетерпеньем -
Ведь было ей пять лет всего…
Да-да, тогда ей точно было
Немногим более пяти.
А надо ж – правда не забыла,
Само вдруг вспомнилось в пути!
3
Она как от толчка очнулась
И - только бы не опоздать! -
На всякий случай оглянулась,
А сына рядом не видать!
Сидит на чемодане, плачет,
Что нету сил продолжить путь.
«Вставай!» «Зачем?..» «Так надо, значит -
В вагоне сможешь отдохнуть!»
Едва прошли знакомым садом,
Беда – навстречу им патруль,
С винтовками и автоматом,
В котором много быстрых пуль…
Бежать нельзя – без слов бывает
Стреляют в городе подчас
В тех, кто беспечно забывает
Про строгий комендантский час.
Патруль – морской. Он самый строгий.
Все ближе, ближе их шаги…
Вернут обратно с полдороги?..
«Отец Варнава, помоги!»
Морской патруль остановился,
Огни скрывая, закурил.
И в это время появился
Туман, который их укрыл.
Как в сказке прямо, не была бы
Безжалостная быль кругом.
Ведь так, что ноги стали слабы,
Прошел патруль вблизи потом…
Затем в спасительном тумане
Их всех, и это тоже быль,
Оставив след на чемодане,
Едва не сбил автомобиль…
На помощь старца уповая,
Шла мать с сомненьем небольшим:
Успеют ли? И звон трамвая
Услышав, крикнула: «Бежим!»
«Успеть бы только до вокзала!..
Пока зеленый свет не дан!..»
Она взмолилась и сказала:
«Сынок, оставь свой чемодан!
Бросай, я говорю, не трогай!»
…А дальше был трамвай пустой,
И мысль: «Что думалось дорогой?
Ах, да – о давней встрече той!»
4
Сидела женщина недвижно
С прижавшимися к ней детьми.
И только старшему чуть слышно
Шептала: «Хлебушка возьми!»
Им нужно было сил набраться –
Мало ль еще что на пути?
Набраться сил и постараться
Доехать, добежать, дойти…
И в полуяви, полудреме
Она сейчас опять была
На празднике в старинном доме,
Как первый снег: чиста, бела!
Решив, что свет затмится тучкой,
Она дивилась лишь тому,
Что дедушка ее не внучкой
Назвал, а – дочкой! Почему?..
Потом уже ей объяснили,
И барыни и мужики,
И даже царь с царицей были
Для старца «дочки» и «сынки»!
Ну а тогда, вконец устало,
Как оказалось, навсегда,
Он вышел, и понятно стало,
Что надвигается беда.
Случайный гость так и опешил
Соседу выразив упрек:
«Да, нечего сказать – утешил!
Он что, к тому же и пророк?…»
«Он – старец, и всегда сбывалось -
Ответил твердо тот ему, -
Что им когда-то предрекалось!
И это, судя по всему
Осуществится без сомненья.
Все – по грехам! Жаль лишь – детей…»
Но были и иные мненья
Не знавших батюшку гостей.
Известный адвокат со спешкой
Надел пенсне на хитрый нос
И с нескрываемой насмешкой
На дверь кивая, произнес:
«Позвольте, господа и дамы!
Нам обещали столько бед,
Но уже то, что рушить храмы
В России будут – просто бред!
Кто тронет их в такой державе,
Какая, к счастью, есть у нас?
Возможно, батюшке Варнаве
Чуть нездоровилось сейчас!
Да, в государстве зреет смута.
Но есть закон и Государь –
И хоть не нравится кому-то,
Все образумится, как встарь!»
5
Не образумилось… не вышло…
Взошла кровавая заря:
Закон сломали словно дышло[10],
Казнили кроткого Царя…
Отца убили на гражданской…
Забрали под коммуну дом,
Залили кровью христианской
Страну, распятую с Христом…
И адвокат, став прокурором,
Надев пенсне на важный нос,
В кругу знакомых - приговором,
С усмешкой прежней произнес:
«Ваш старец, господа и дамы,
Сулил перед концом расцвет.
Но уже то, что снова храмы
В России будут - просто бред!»
И чем мешали новой власти
Иконы, крест, колокола?
Ответ один: она во власти
Сама у темных сил была!
Но это тщательно скрывалось
От взоров и умов людей,
Которым силой насаждалось
Зло богоборческих идей.
Везде трубили, что не сможет
Вернуться вера никогда,
И храм последний уничтожат
Уже вот-вот и навсегда!
Тянулись дни, мелькали годы.
Минуло двадцать… тридцать лет.
А избавленья от невзгоды
И правда, не было и нет…
Лишь глядя на отца Варнавы
Совсем седых духовных чад,
Ей было ясно, что не правы
Кто вел Россию прямо в ад.
Они за веру с убежденьем
Стояли и в СССР.
И самым лучшим подтвержденьем
Тому был их живой пример.
Кто жил, как старец заповедал
Тот, хоть, бывало, и тужил,
И много горестей изведал,
Но все-таки, спасаясь, жил!
А адвоката-прокурора,
Вдруг отстраненного от дел,
После суда и приговора
Ждал, как возмездие, расстрел…
Любая смерть – источник страха,
Неважно где: будь то кровать
Иль окровавленная плаха, -
Повсюду страшно умирать.
Но главное в другом, конечно,
Если подумать не спеша,
Вся суть – куда пошла навечно
Его бессмертная душа!..
6
Так думая, молила Бога
Мать, чтоб успеть им на вокзал
И вспоминала тех, кто строго
Жил так, как старец наказал.
Случайный гость не ведал веры.
Но после Рождества того
Поехал к батюшке в Пещеры[11]
И вскоре стал «сынком его».
О чем они там говорили,
Знал старец, он да Небеса.
Одно известно: то, что были
Великие с ним чудеса!
И он, хоть путь его устелен
Шипами был, не сняв креста,
В итоге тоже был тоже расстрелян,
Но – исповедником Христа!
Две смерти – и какая пропасть!
Навек спастись или пропасть…
«Дай, Бог, и нам, - отбросив робость,
Взмолилась мать, - благую часть!»
Благая часть - ее избрали
Те, кто живет теперь в краю,
Где нет болезней, войн, печали –
В желанном и святом раю!
Благая часть – душа, как птица
От первых до последних дней
Стремится к ней, и как молиться
Без страха Господу о ней?
Благая часть – самой судьбою
Нам бы, избрав тебя, припасть
К тебе и быть всегда с тобою, -
Благая часть… Благая часть!
Трамвай качнуло. Мать с тревогой
Детей покрепче обняла.
О чем ей думалось дорогой?..
Ах, да – о старце мысль была!
От их давно забытой встречи
Воскреснуть в памяти смогли
Его слова, когда на плечи
Ей тяжко трудности легли.
Она о помощи просила,
Припомнив старческий наказ,
И как неведомая сила
Ей помогала каждый раз!
Родился сын. За ним вприпрыжку
Прошел еще десяток лет,
И тут ей подарили книжку,
В которой был фотопортрет.
С лучинками в глазах, устало
С него смотрел седой монах.
Она его как увидала,
Так и всплеснув руками: «Ах!..»
Потом всю ночь под этим взглядом
Она читала без конца
Послания к духовным чадам
От их духовного отца.
За чтеньем наступило утро
И не могла она понять:
Как мог так грамотно и мудро
Вчерашний крепостной писать?![12]
А чудеса? Их, видно, было
Так много - и не перечесть:
Ведь к старцу каждый день ходило
Народу столько, что – Бог весть!
И каждый с самым важным делом,
В слезах переступал порог,
Так как никто на свете белом
Ему уже помочь не мог…
И хоть давно отец Варнава
Душой ушел на Небеса -
Ему спасибо, Богу – слава, -
Не иссякают чудеса!
Один от рака исцелился.
К другой – как старец предсказал
С трех войн муж целым возвратился
А третий вот что рассказал…
«Недавно – Господи, помилуй! –
Перекрестясь, он говорил, -
У одержимой темной силой
Паломницы припадок был.
Она, едва-едва очнувшись
Спросила, обрывая стон
И почему-то оглянувшись:
«А… это вы? А где же он?»
«Кто он?» - мы у нее спросили.
И слышим: «Батюшка! Сейчас
Он, как живой, в епитрахили
Ходил по храму среди нас!..
7
Трамвай, качаясь, с песней звонкой
По рельсам мчался, как стрела.
И вдруг огромною воронкой
Преграда на пути легла!
«Ну вот и не проехать стало!»
Остановив трамвай, вздохнул
Седой водитель и устало
На мать с детишками взглянул:
«Бежишь?» «Бегу!» «Зачем?» «Так надо!»
Нам, если, честно говоря,
Лишь бы уйти из Ленинграда!»
«Ну, если это так, то зря!»
«Муж-то хоть где?» «На фронте с лета…»
«Вот видишь – здесь бы и ждала.
Война не будет долгой эта.
Хоть бы детей поберегла…
Я много повидал на свете…
Да, мы почти окружены,
Но думаю, что страхи эти
Не так, как кажется, страшны!»
«Вы так считаете?» «Уверен!
Германец лишь со слабым смел.
Я слышал, он уже растерян,
Что с ходу нас не одолел.
А Красной Армии герои,
Освобождая города,
Вот-вот придут, и вам не стоит
Бежать отсюда никуда!»
«Да нет! Нам надо…» «Ну смотрите,
Я только вас предупредил…
Идите и не говорите
Потом, что зря умчались в тыл!»
И вновь через огромный город,
С еще не знавшими людьми,
Что впереди – бомбежки, голод,
Шла женщина с тремя с детьми.
Она все медленней шагала.
И в этот раз не потому,
Что окончательно устала.
Серьезней повод был тому.
В ее душе росли мятежно
Сомненья, словно снежный ком:
Зачем, действительно, так спешно
Бросать им было надо дом?
Без пропусков и без билетов,
В то время, как вокруг война,
Куда уйдешь…. Может, советов
Зря не послушалась она?
Ведь все они верны по сути.
И тут подумалось вдруг ей –
Что старцы это тоже люди,
С ошибками, как у людей!
Прав… прав водитель был трамвая:
Не нужно было им спешить,
А здесь, на Бога уповая,
Как жили, так и дальше жить!
Дождаться мужа с фронта дома,
Чтоб не теряться. И потом –
Тут все привычно и знакомо,
А там найдут ли еще дом?..
Седой водитель у преграды -
Он тоже старец, но… мирской,
И может, правда, что блокады
Еще не будет никакой?..
Так что же делать: безоглядно
Вперед по-прежнему идти
Или, сказав себе: «Да ладно!..»
Назад вернуться с полпути?
Она б вернулась, да советов
Отца Варнавы не забыть…
Идет без пропусков, билетов!
Так что же делать?.. Как же быть?..
8
Шла мать, задумавшись об этом.
И тут – еще один патруль,
С винтовками и пистолетом,
В которых много метких пуль.
Майор и следом три солдата.
Один, заметив их, вскричал:
«Стой, кто идет?!» – и виновато
Сказала мать: «Мы… на вокзал…»
«Чего орешь? Детей разбудишь!»
Солдата упрекнул майор.
И с матерью – «Откуда будешь?»
Повел сурово разговор.
«Я здешняя, из Ленинграда…
Вот паспорт: фото и печать!»
Выдерживая строгость взгляда,
Ответила со вздохом мать.
«Ну, а куда с детьми так поздно?
Вы что, не знали, что сейчас, -
Майор сверкал глазами грозно, -
Запретный комендантский час?»
«Конечно, знала!.. Но поверьте -
Вам же известно, что нас ждет, -
Что делать нам, когда от смерти
Последний поезд так идет?»
Майор внезапно стал усталым,
В глазах прорезалась тоска…
И он без строгости сказал им:
«Ну хорошо… Где пропуска?»
«Их нет…» - не поднимая взора,
Призналась женщина в ответ,
И услыхала от майора:
«То есть, не понял, как так нет?»
Он беглый взгляд на сына кинул –
А у того крест на груди!.. –
Фуражку на затылок сдвинул
И… вдруг махнул рукой: «Иди!»
Солдаты, молча, с изумленьем
Не верили своим глазам:
Майор, суровый к нарушеньям,
Вдруг нарушал порядок сам!
Теперь, не опуская взора,
Не в силах что-нибудь понять,
Смотрела тоже на майора
И растерявшаяся мать:
«Может, тоска по детям гложет,
Которым тоже б кто помог…
Или… о, Господи, быть может,
Жив в его русском сердце – Бог?!»
А тот, остановил машину,
В которой ездил генерал,
И у водителя, по чину -
Сержанта, пропуск отобрал.
«Пока начальство отдыхает,
Сам покататься захотел?
За это знаешь, что бывает –
Суд трибунала и расстрел!»
Придя в себя мало-помалу,
Сержант решил смягчить вину:
«Хотите, завтра генералу
Чтоб дали орден вам, шепну?»
«Тьфу ты! Да разве же награда
Согреет сердце без побед?
Это - другим и для парада.
Я и без ордена от бед
Так уж и быть, тебя прикрою, -
Сказал майор и приказал, -
Но только эту… с детворою
Доставишь срочно на вокзал!»
«Да я… Да их!.. Так точно! Сразу!!» -
Сержант прижал ладонь к груди
И, дополнением к приказу,
Еще услышал: «Погоди!..
И в ранге просьбы, не заданья -
Быстрее, что есть сил, гони,
Чтобы, смотри, без опозданья
Успели к поезду они!»
9
В машине от шофера справа
Сидела мать с детьми в чести,
И каялась: «Отец Варнава,
Прости! Прости! Прости! Прости!..
Ведь - чудом, если разобраться,
Мы покидаем Ленинград
И как могла я сомневаться –
Идти вперед или назад?..
Вперед! Вперед! С такой подмогой
Чего бояться было нам,
И перед дальнею дорогой
Искать совет по сторонам?
А раньше – сколько подавалась
Мне чудом помощь в трудный час?
И каждый раз я сомневалась:
Все думала, что случай спас!
Сердце тянулось к Богу сразу,
Но разум с видом мудреца,
Мне не давал еще ни разу
Поверить в чудо до конца…
Вопроса нет важней от века -
Ведь от ответа на него
Зависит ВСЁ для человека!
Вот и сомненья от того…
Ты – тут не может быть и спора! -
Нам и сейчас опять помог,
И человечного майора,
Дал по твоим молитвам Бог!
Как…как могла я сомневаться
Словам пророческим твоим,
Что в Ленинграде оставаться
Нельзя нам, если жить хотим!
И в этот раз я без сомненья
Все сделаю, как ты сказал
Давным-давно мне для спасенья…
А вот и, наконец, вокзал!»
10
Без узелков и чемодана
(Все было брошено давно!)
Она на свет, как из тумана,
Вбежала на платформу, но…
Им бы всего лишь на минутку -
Успеть бы раньше на перрон.
А так – как будто в злую шутку,
Последний мимо плыл вагон…
Увидев только хвост состава,
Как обезумевшая, мать
Вскричала: «Батюшка Варнава,
Ты ж обещал мне помогать!!!»
И тут – что это?! – на перроне
Вдруг все закрыла пелена,
И в переполненном вагоне
Себя увидела она!
Где дети? Слава Богу, рядом!
Сопят… А старший от всего
Стоит с ошеломленным взглядом,
Не понимая ничего.
«А как нас взяли без билета?»
Он прошептал едва живой,
На что она вместо ответа
Лишь покачала головой:
«Не знаю… мы не спим?.. не бредим?..
А ну-ка, ущипни меня!»
Но тут уж дочка: «Едем! Едем!»
Зашевелилась, гомоня.
За нею и малыш проснулся,
Но – так укачивал вагон,
Опять уснул и улыбнулся,
Досматривая добрый сон.
И, наконец, начальства, вроде,
Раздался голос позади:
«Кто там еще стоит в проходе?
Вон там есть место, проходи!»
«Так это все не сон? О, Боже!
Сказать – и не поверят ведь,
Как на последний поезд все же
Сейчас им удалось успеть!..»
Теснясь, их люди усадили
На полке, что внизу была,
Едой и чаем угостили.
Но мать не ела, не пила.
Она с улыбкою блаженной
Хоть их нигде никто не ждет,
В объятия страны военной
Спокойно ехала вперед -
С одним лишь старческим заветом,
Без чемодана и узлов!
А дальше… Впрочем, что об этом?
И так все ясно и без слов!
2010 г.
Часть X
ПУТЬ СТАРЦА
(маленькая поэма)
Игумену Виссариону (Великому-Остапенко),
в день его 90-летия.
***
Начало 20-х годов. Украина.
Едва отгремела война.
Бог дал Василисе с Евстафием сына
И к радости – горя сполна!
Ведь время то… время-то было какое:
Безбожная новая власть
Людей не желала оставить в покое,
Дышать не давая им всласть!
Разруха, грабеж, безработица, холод,
Безденежье, засуха, мор…
Ко множеству зол вдруг добавился голод,
Невиданный здесь с давних пор.
Листаем истории страшной страницы –
Из всей многолюдной родни
Случайно остались в живых единицы,
И – Божие чудо – они!
Порою ни крошки в дому не бывало,
И счастьем казалась еда
Из семечек тыквы, что мама давала
По крошечной горстке тогда...
Свои же в мешочек она аккуратно
Слагала, как хлеб в закрома,
Чтоб тоже раздать. И до слез непонятно:
А чем же питалась сама?!
Шло время. Василий – так мальчика звали –
Учился молитвам, псалмам.
И не было праздника, чтоб забывали
Они посещать Божий храм.
Так было, пока Православную веру
Не начали тьмой закрывать,
И – страшно сказать! – христианскую эру,
Указом, по-новому звать.
Наставники в школе по ложной дороге
Детей за собой повели.
И дома нельзя было молвить о Боге,
Чтоб недруги не донесли…
Но веру из сердца, кто верил неложно,
(Что сеем в душе, то и жнем!)
Ни выдернуть плугом уже невозможно,
Ни выжечь каленым огнем!
Да были порой: то минуты забвенья,
То слезы при виде Креста.
И так закалялись в Василии звенья
Незыблемой веры в Христа!
И пусть он не думал, учась на шахтера,
Из школы уйдя в ФЗУ[13],
О том, что в дальнейшем, хотя и не скоро,
Господь уготовал ему.
А было: в колхозе работа до боли
В натруженных за день руках,
И после, во время военной неволи,
В неметчине, на рудниках.
Работал он там и зимою, и летом,
Побег был тогда не один!
И очень жестоко наказывал следом
За это – его господин…
Спасал только Крест – тот, что перед разлукой
В одежду запрятала мать.
Казалось, сам Бог, когда жизнь была мукой,
Его начинал обнимать…
Все это ложилось на раны, как пластырь.
Он понял: смысл жизни – есть Бог!
Теперь его узники звали «наш пастырь»,
И он помогал им, чем мог:
Молитвой, сочувственным словом, заботой,
С участием, как о родных,
Хотя был измучен тяжелой работой
Не менее всех остальных…
Неволя прошла, как и все в этой жизни.
Но легче не стало потом.
Когда оказался он вновь на Отчизне -
Из плена, еще и с Крестом…
Пришлось убегать, забывая о каре,
Из этих неласковых мест.
И выменять где-то в пути на базаре,
За крохи еды – новый крест…
Трудился на сахарном после заводе.
Работа не сахар была!
Но вот в сне-виденье – об истинном меде
Беседа со Старцем зашла…
Затем – наяву уже дивная встреча…
В мороз человек был одет
Легко и старинно, знать, шел издалеча,
Быть может, апостольских лет…
***
Вся жизнь после этого вдруг изменилась.
Он в храм вошел, словно – домой…
И мама его[14] отпустить согласилась
Учиться – для Церкви родной!
О, Лавра! Всю жизнь эта крепость святая
Хранила его от врагов,
Хотя к ней дорога была не простая –
Особенно с первых шагов!
Молчальник-монах, сумрак в древнем соборе…
Суровой казалась стезя
Монашеской жизни, увиденной вскоре.
Но вспять уже было нельзя!
Учился, молился. Порою поклоны
Бил с вечера и до утра.
Свидетелем этому были иконы…
А после настала пора,
Когда из Василия в Виссариона –
О, сладостность давних времен! –
В монашеском постриге, крестопоклонно,
Он Господом был превращен.
Потом наступило и время священства,
Поездка на древний Афон,
Где, вместо восторга и дней благоденства,
С печалями встретился он…
О том, что в итоге всего приключилось,
Он сам, не скрывая грехов,
И, лишь уповая на Божию милость,
Поведал словами стихов…
Молитвою к Сергию - днем и ночами -
Взывал он, не в силах уснуть:
Просил преподобного, тая очами,
Обратно в обитель вернуть.
О, то многолетнее, давнее горе,
От слез была мокрой земля…
А после он снова в родном был соборе,
Все трудности с Лаврой деля!
Смиренно паломникам воду святую
И масло – на руки флакон! –
(Работу творя только с виду простую)
Давал с назиданием он.
Затем – духовник он в Предтеченском храме,
Молитвенник и, наконец,
Мирянам, монахам – обычным и в сане –
Уж старец, духовный отец!
Все время звонят ему, едут и просят
Молитвы, совета, как быть.
И после беседы со старцем уносят
Наглядный урок – как любить!
Ведь он, помолившись, того приголубит,
Того приобнимет слегка,
И боль незаметно куда-то отступит,
Исчезнут: опасность, тоска…
***
Однажды из Греции старцу желалось –
Иконочек чадам духовным. Но тут
Ему подсказали, что – экая жалость! –
На строгой границе их все отберут…
И он час за часом молил со слезами
У Божией Матери так за своих,
Что там, на границе, ослабнув глазами,
Смотря на иконы… не видели их!
История эта была с продолженьем.
Услышал просивший за дочь генерал,
Как старец молился, и с благоговеньем,
Надолго с молитвой к иконе припал…
И вот еще было… Пришли муж с женою.
Беда: трое деток, у матери – рак…
А старец им: «Так же вот было со мною:
Сначала – смертельно, а после – пустяк!»
И что же? Покаялись оба дослёзно.
Вернулись обратно к врачам, ну, а те:
«Зачем вы приехали? Сказано ж – поздно!
И ахнули: «Стойте! А… опухоль где?!»
Так, словно из прошлого – старою новью,
Как в древности старцы в несенье Креста,
Он всем помогает великой любовью,
Которую черпает сам от Христа!
И ныне, сегодня, со всех концов света,
Нигде на пути не встречая преград,
Доносится: «Многая – многая лета!»
Духовных и преданных Батюшки чад.
Так пусть же за скорби, труды и участье
В нелегкой судьбе, что нам Богом дана,
Господь ему дарует вечное счастье
Нет, выше и больше – блаженство сполна!
2014 год.
Часть XI
ЖИВАЯ БЫЛЬ
Песнь о Николо-Радовицком монастыре
1
В тот день даль земная, похоже,
Слегка поднялась к Небесам…
Игумен Иона Рогожа
Смотрел и не верил глазам!
В сиянии Славы Небесной,
Превысшей любой золотой,
По озеру, тропкой чудесной,
К нему приближался святой.
Святительские одежды…
Любовью исполненный взгляд,
В котором был свет надежды
На помощь – для всех подряд!
- О, кто ты?! – ему поклонился
Игумен Иона земно. -
Из стольного града явился,
Иль живший давным-давно?
Касаясь из горнего – дола,[15]
Святитель сказал: «Не гадай!
У вас, на Руси, я Никола,
А в Мирах моих – Николай.»
- О, Боже! Так ты – Чудотворец,
Которого, с детства любя,
Здесь знает любой богомолец,
В беде призывая тебя!
На это улыбкою кроткой
Ответил великий святой.
Была их беседа короткой,
Но важной и непростой!
На пустынь[16] в чащобе зеленой
Святой по-хозяйски взглянул.
И, не прощаясь с Ионой,
Опять к водной глади свернул…
***
И прошел год.
А за ним – век.
Утонул брод
В глубине рек.
Память лишь тронь!
И от тех лет:
Яркий огонь
Иль золы след.
Тот, кто шел ввысь,
Стал теперь свят!
Ну, а кто вниз –
Угодил в ад…
Ветхим стал дом,
Что смолой пах.
Новый с трудом
Встал на глазах.
И с поры той –
Мол, не обман! –
Образ святой
Людям был дан.
2
Скульптурный образ, без прикрас,
Сам по себе являлся чудом:
Как он сумел дойти до нас,
Хранясь веками не под спудом?!
Ведь то не выдумка, а – быль:
Из древа яблони непрочной,
Святыня не распалась в пыль,
А стала еще больше прочной!
И чудеса – от первых дней –
В своем значении высоком –
Шли, по молитве перед ней,
Неиссякаемым потоком.
Мы – молимся не образам,
Не краскам и изображенью.
А строго лишь тому, кто сам
Внимает нашему прошенью.[17]
И Чудотворец Николай
У образа, хоть и незримо,
Всем, приходящим в этот край,
Содействовал неутомимо!
Он, с Божьем помощью, одних
От смертных исцелял недугов,
Других от обстояний злых;
Спасал в нужде, мирил супругов.
Рождались дети – плод молитв! –
У пар, до этого бесплодных,
И возвращались после битв
Стрельцы домой из мест походных…
Ах, чудеса! О них не зря
Молва народная ходила.
Дошла она и до царя!
Но лучше бы – не доходила…[18]
***
Плакал слепец:
Шел я пять лет,
Чтоб, наконец,
Увидать свет!
Да забрал царь
Образ святой.
Снова, как встарь,
Горе со мной.
И опять тьма,
Быть мне век с ней…
Пыль да сума
До конца дней
Инок в ответ:
Сами скорбим.
И надежд нет,
Что возвратим…
Наша ль вина?
Царь сказал: ложь!
Просьбам цена:
Ломаный грош!
Но печаль – грех!
Инок воспрял
В Божий храм всех
Призывать стал.
И в поклон там
Спину согнул:
Чтоб святой сам
Образ вернул!
3
Петр вскоре умер. Настоятель[19] снова -
Скорей в Москву! Но, честно говоря,
Бесстрашные птенцы гнезда Петрова
Боялись даже мертвого царя…
И надо же такому вдруг случиться…
Без новых просьб и множества хлопот,
Узнав про всё, опальная царица[20]
Не мешкая, вернула образ тот!
Несли его, усталости не зная,
Монахи до обители своей.
И стала, расступясь, тропа лесная -
Дорогою! - от множества людей…
Чудес было исчислить невозможно!
Повсюду пелись радостно псалмы.
И даже тот слепец, вполне возможно,
Впервые в жизни не увидел тьмы.
Горели свечи, люди славя Бога,
Благодаря святителя Его,
Шли долго, наконец, дорога
Закончилась как всё и у всего.
Был чудотворный образ, честь по чести,
Туда поставлен, где стоял давно,
И всем казалось, что на этом месте
Отныне навсегда он будет, но…
***
И пришел час
В грозовой год.
Испытать нас
Мерой невзгод.
Кто мы – на срез?
С кем мы на слом?
С Богом иль без?
То есть, с врагом…
Сабля видна…
Слышен свинец…
Спрос был до дна
Наших сердец.
Что мы несем:
Тьму или свет,
В сердце своем –
Бога иль нет?
4
А ведь раньше, в благое-то время
Люди русские - верою жили.
Было легким Христово бремя,
Слёзно каялись, если грешили.
Богу – лучшее! Строили храмы…
Богу – лучшее! В храмы давали
Даже дети, как папы и мамы -
Что себе даже не дозволяли!
Так и в Радовицах понемногу
Расцвела во всю славу обитель.
Ибо лично нес - лучшее Богу
Через руки людские святитель!
Чудный образ его был украшен
От трудов, хоть нелегких, но честных:
С фабрик, кузниц, заводов и пашен,
Тщаньем знатных гостей и безвестных!
Был воздвигнут собор пятиглавый,
Рядом – храм, в память страшного года,[21]
Увенчавшего Родину славой,
На рубли и копейки народа!
И кому это только мешало?
Вопрошают теперь удивленно.
Да тому, кто острил свое жало
Век за веком на нас озлобленно!
***
Был храм красив.
Источал свет,
Но рванул взрыв,
И его… нет!
А потом враг
Всеял в сердца
Разрушить так
Все до конца!
Прозвучал клич
И, как итог:
Кто брал кирпич.
Кто костры жег.
Люд и не знал,
Стены долбя,
Что ударял
Прямо в себя.
В душу свою,
В судьбы детей.
Боль не таю –
Жаль тех людей!
Злобой времен
Вскоре в пустырь
Был превращен
Весь монастырь…
Улеглась пыль
Ало, как кровь.
Но жива быль!
И сюда вновь -
После всех бед,
Что вдруг прошли,
Возродить Свет
Люди пришли!
5
Сначала было их немного.
И не мечталось среди груд,
Всё возродить, но – ради Бога! –
Они взялись за тяжкий труд…
Был чудотворный образ снова
От стен обители вдали.
Но главное, что, право слово –
Спасен! То есть его, спасли…
И сам святитель, без сомнений,
Незримо был в своем дому.
Поэтому в часы смятений
Молились иноки ему…
Просили помощи: - откуда? -
Хотели бы и сами знать.
И вот они дождались чуда,
Которого… не описать!
Все шло привычно и обычно
Увы – в неспешности своей,
Пока сюда не прибыл лично
Сам правящий архиерей!
Приехав из московских далей -
Такую радость всем принес! -
Седой владыка Ювеналий
Взглянул на монастырь… до слез!
Он обещал помочь, чем сможет,
То есть, всем, чем поможет Бог.
Уехал вновь в Москву. И что же?
Действительно – да как! – помог…
В обитель потекли потоки
Средств собранных, и тут, и там.
На них, в немыслимые сроки,
Был восстановлен первый храм![22]
Затем пошли дела в соборе.[23]
Стремительно, хоть и с трудом.
И чудотворный образ вскоре
Вернулся в свой исконный дом…
Игумен Августин в разъезде
Был в сутки – двадцать пять часов,
Чтоб до конца решать на месте
Всё, даже с тем, кто не готов…
А как иначе? Сам Владыка
Пример показывал – собой
Служенья Господу, елика[24]
Возможно в этот день святой!
Вот так, от давнего истока,
Порой, шагая через век,
Дошел до первого итога
Наш путь, как путь великих рек.
И хоть еще до славы прежней
Обители расти не год.
Но, словно сад порою вешней,
Она уже вовсю цветет!
***
Чтоб сюда шел
Душу спасти
Тот, кто нашел
К Богу пути.
Чтоб за всю весь
И за весь мир
Звали мы здесь
Званных на пир!
Чтобы души храм
Не сомкнул век
Чтобы быть нам
С Богом – навек
Часть XII
КРАСНЫЙ ПЛАЩ
Поэма
1
Путь-дороги в Орду широкие,
А обратно на Русь – узкие.
Не за медом в края далекие
Едут к хану князья русские.
Красный плащ их подбит саваном.
Тихо шепчут губами смелыми:
«Не до почестей, не до славы нам, -
Возвратиться б домой целыми!»
Не осилила Русь вражество,
Значит, надо хану ответствовать.
Даст ярлык – получай княжество.
А не даст, начинай бедствовать!
Как от камня круги в проруби,
Так и мысли на две стороны:
То белым-белы, словно голуби,
То черным-черны, словно вороны.
Повернуть бы на Русь милую,
Где княгинюшка ждет-кручинится,
Да нельзя – хан со всей силою
На удел злым походом двинется.
Вот и едут, судьбы не ведая,
Князь за князем, смиряясь с разлукою.
Сколько их, Христа исповедуя,
Полегло на чужбине с мукою!
Месяц смертным оскалом дразнится.
Тропка вьется змеей на колодине…
Кто? Откуда? Какая разница!..
Ибо речь не о них – о Родине!
2
Где начало Отчизны?
Нам известно немного.
От рожденья до тризны
Шли по жизни без Бога.
Просто жили да были,
Землю плугом орали.
Воевали, любили
И – навек умирали…
А потом, как прозрели.
Ночь сменилась восходом.
Из Днепровской Купели
Вышли Божьим народом!
Не какое-то племя
Мир узрел, а Державу!
И пошли мы сквозь время.
Множа отчую славу.
Были ссоры, объятья –
Всяко в жизни бывало.
Но о том, что мы братья,
Сердце не забывало!
3
О, великая сила власти!
Люди шли день и ночь без устали.
Разделялась Русь на две части:
Ту, что в Киеве, и что в Суздале.[25]
Горячи материнские слезы:
«Это что же такое деется?
В одной хате – зной и морозы:
Сердце надвое ведь не делится!»
Утешало одно – упрямо
Заверяли сыны на прощание:
«Мы ведь братья навечно, мамо,
Это – клятвенное обещание!»
4
Ну и что: здесь юг, а там север.
Что с того: тут ковыль, здесь клевер?
Мы и порознь родные братья.
Да мешают врагов проклятья…
Как заметят, что Русь привстанет,
Так и страшно им сразу станет.
Только сбросим одно иго,
Тут как тут: новый план блиц-крига!
Не моргнув даже гордой бровью,
Заливали поляки кровью
Юг и север… «Все так, - скажут. - Но
Это было совсем давно!»
Помнит Крым, как чужая эскадра
Посылала безжалостно ядра
На безвинные города.
И опять:… «Так то ж было когда!»
Да всегда! И утюжили танки
Человеческие останки.
Гнали в рабство людей на чужбину.
На себя заставляя гнуть спину…
Но стоял брат за брата стеною.
Потому и осталась страною,
Не смотря ни на что, Держава,
Где жива еще отчая слава…
А над ней сейчас - новые тени
Нас поставить хотят на колени.
Чтоб, прикидываясь «друзьями»,
Поступать, словно ханы с князьями.
Но врагами[26] совсем не случайно
Не разгадана русская тайна:
Русь и так в покаянии строгом
На коленях стоит – перед Богом!
2014 г.
[1] Столица Осроэны – первого в истории христианского государства. В середине 3-го века она вновь сделалась языческой. Но через несколько веков сюда вернулась истинная вера. В городе насчитывалось более 300 монастырей, в нем жил Отец Церкви преподобный Ефрем Сирин и другие святые. Что лишний раз доказывает – как может из-за греха отпасть от Бога и обезумить человек, город или целое государство, и как, через покаяние и отвращения от греха снова воссоединиться с Ним!
[2] Римский император, злостный гонитель христиан, попавший, во время осады Эдессы, в плен к персидскому царю Шапуру и, сам умерший в нем, после долгих издевательств и мучений.
[3] Спекулатор (церковнославянск.) – палач, оруженосец, страж при царе.
[4] Жертва из сотни быков, которую язычники приносили в особо праздничных или опасных случаях.
[5] Князь Андрей повелел иконописцам изобразить Богородицу в том молитвенном виде, как Она явилась ему: во весь рост, со свитком в правой руке, левая обращена в молитве к Спасителю; сам же Андрей перед Ней на коленях. Икону эту он назвал Боголюбивой или Боголюбской.
[6] По приказу и усердием князя Андрея Боголюбского было построено множество монастырей и церквей, в том числе и знаменитый храм Покрова на Нерли.
[7] До 40 монастырей основали ученики преп.Сергия Радонежского, и еще не менее 50-ти – ученики его учеников…
[8] Прозвище, данное самозванцу Лжедимитрию II ( выдававшего себя за сына Иоанна Грозного, Царевича Димитрия), по названию его резиденции, которая находилась в подмосковном селе Тушино.
[9] Осада Лавры, начавшаяся с того, что 15-тысячное (по некоторым источником вдвое больше) войско врагов в течение шести недель палило по обители из 63-х орудий, принесла неисчислимые страдания и бедствия, спасавшимся за ее стенами монахам, стрельцам, паломникам и многочисленным мирным жителям окрестных сел. Она продолжалась долгих 16 месяцев, после чего в живых (из двух с половиной тысяч) осталось лишь 200 защитников этой святой крепости…
[10] Дышло – оглобля между двумя лошадьми для поворота повозки, откуда пошла пословица «Закон, что дышло, куда повернул, так и вышло».
[11] Так назывался в народе Черниговско-Гефсиманский скит Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, в котором более полувека подвизался преподобный Варнава (1831-1906), прославленный в соборе Радонежских святых в 1995 году.
[12] Преподобный Варнава, нареченный во святом крещении Василием, родился в семье крепостных крестьян, от добрых и богобоязненных родителей Илии и Дарии (впоследствии схимонахини основанного старцем Иверского Выксунского монастыря) Меркуловых.
[13] Так с 1920 до 1940 г. назывались школы фабрично-заводского ученичества, которые часто ошибочно расшифровываются, как «фабрично-заводское училище». Потом они переименовались в ФЗО, то есть «школы фабрично-заводского обучения».
[14] Сама она была пострижена в монашество с именем Валерия собственным сыном и затем отпета им же в 1968 году.
[15] То есть, из Небесного до земного.
[16] Николо-Радовицкий мужской монастырь первоначально являлся Акакиевой пустынью.
[17] То есть, первообразу.
[18] Петр I, под предлогом мнимости действительных чудес повелел изъять чудотворный образ из монастыря.
[19] Им был тогда, неленостно потрудившийся для монастыря, архимандрит Гедеон.
[20] Во инокинях – Елена Лопухина.
[21] Долгожданный Никольский соборный храм в Николо-Радовицком монастыре был посвящен памяти Победы России в Отечественной войне 1812 года. Строился он более 20-ти лет, и на его постройку понадобилось более полутора миллиона кирпичей!
[22] Надвратная церковь святых Апостолов Петра и Павла.
[23] Рождества Пресвятой Богородицы
[24] (церковнославянс.) – в чем только.
[25] Имеется в виду уход со своей дружиной и народом Андрея Боголюбского от своего отца Юрия Долгорукого в Суздаль, а затем и Владимир, первую столицу Северной Руси. Впрочем об этом, как и обо многом другом, гораздо подробнее можно прочитать на языке прозы, в отличие от поэзии, которая кратко, но зато напрямую, от сердца к сердцу, может сказать о главном и заставить задуматься об этом…
[26] Поэзия, в отличие от жизненное прозы, не терпит лжи и фальши. Так будем же хоть здесь называть вещи своими именами!
Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 169; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!