Рита выключила свой мобильный телефон и решительно стерла записанное.



 

       После крестного хода Ваня, действительно, привел на веревке Шарика и привязал его к дереву.

       - Отец вернулся, только какой-то странный и… страшный! Пойду, пригляжу за ним! – сообщил он и сразу же убежал домой.

       До начала сельского схода оставалось чуть больше трех часов.

       Стас прошел в свою комнату и стал наблюдать за домом, в который вошел Григорий Иванович. Все было тихо и безопасно. Он даже потянулся к компьютеру, но тут вдруг яростно залаял Шарик.

       «Эх, надо было бы хоть неработающий «шмайсер» на всякий случай у Ника взять!» – с запоздалым сожалением подумал он, заметался по дому и, увидев лежавший в углу топор, схватил его и с самым воинственным видом выбежал на крыльцо.

       Выскочил и смущенно опустил руку.

       Перед ним стояла… Рита.

       - Здравствуй! – с доброй улыбкой, словно между ними и не было размолвки в конце их первой и последней встречи, протянула она руку, и когда Стас, отбросив топор, спросила: - Ты всегда так гостей встречаешь? А, впрочем, можешь, не отвечать, - предупредила она и погасила улыбку: - Прости за неуместную шутку. Я все уже знаю: и про Покровку, и про Ника с его отцом, и что Ваню избили отморозки Градова!..

       - Градова? – удивился Стас. – Я думал это люди Молчацкого…

       - Да что ты, разве он способен найти людей, способных на все? Его уровень – только те, кто бутылки по местным лесам собирает… Да и сам он, просто актер, которого выгнали за интриги из областного театра!

       - Может, пройдем в дом? – предложил Стас. – Кофе, коньяк, виски, не предлагаю, но чай со смородиновыми листьями найдется!

       - Нет, и тут хорошо! – отказалась Рита. – Все-таки, последние дни лета… Сад у тебя дикий, а мне надоели ухоженные, словно искусственные сады… И собачка такая милая… - похвалила она, несмотря на то, что Шарик так и захлебывался от лая. – Только за что она меня так не взлюбила??

       - Во-первых, это не она, а он! – уточнил Стас. – А во-вторых, это- привыкший охранять дом от чужих, пес Ваньки с Леной.

       - А-а, ну тогда все понятно! - протянула Рита - - Это он так права своей хозяйки на тебя защищает!

       - Да какая она хозяйка… - пробормотал Стас, чувствуя, что ему почему-то понравились эти слова Риты. – Она ведь еще совсем маленькая…

       - Маленькая? – с сомнением переспросила Рита и почему-то с завистью вздохнула: Подожди, ты даже не заметишь, как она подрастет и станет уже хозяйкой твоего сердца! У меня на это глаз верный…

       Они прошли за дом, где не так был слышен лай Шарика, и здесь Рита с упреком взглянула на Стаса:

       - Ну, почему ты не смог сразу мне все объяснить! Неужели ты думаешь, я бы не поняла?

       - Я пытался, но…

       - Да-да, помню, подумав, как всегда о своем, я просто перебила тебя тогда… И… сама же себя наказала!

       Рита походила между деревьев и неожиданно сказала:

       - Знаешь, мой дед очень любит одну песню. Я точно не помню ее слова. Там один смешной паренек все пел девушке песни. Он их ей, как там поется, как улыбки дарил: про ясный день и про рассвет, еще про что-то, о чем в сегодняшних песнях, уже к сожалению, нет, про то, что жить нам вечно и про любовь, конечно… Он пел, а она это не ценила. Но когда они навсегда расстались, вдруг пришла к нему и сказала…

       Рита – чувствовалось, что она брала уроки у профессиональных певиц, тихонечко подобрала нужную тональность и пропела:

                   Возьми мое сердце, а песни верни…

       - Здорово, правда? - спросила она и чуть слышно проговорила: - Я это к тому, что… прочитай мне еще стихи! А я их на свой мобильный телефон запишу! Буду потом там, - она кивнула куда-то далеко-далеко, – слушать!..

       - Хорошо! – согласился Стас. Он покопался в памяти, выбирая, что бы ему подходящее подобрать для девушки, надолго уезжающей за границу, и, погладив еще влажный от недавнего дождя лист сирени, начал:

 

                   Прольется дождь - запомни навсегда

                   Какого цвета на листве вода!

                   Сорви полынь, и в пальцах разомни,

                   Взгляни на дальней станции огни,

                   Постой на месте лучших твоих встреч,

                   Послушай русскую родную речь,

                   Перекрестись на Православный храм…

                   Ну… неужели лучше будет там?!

 

       Рита выключила свой мобильный телефон и решительно стерла записанное.

       - Нет, такие стихи нельзя брать с собой туда, – покачала она головой и исподлобья взглянула на Стаса: - Иначе сразу вернусь обратно. А мне еще доучиться надо… Ты мне лучше что-нибудь такое, чтоб я обязательно возвратилась!

       - Ну, хорошо! – улыбнулся ей Стас. - Тогда слушай другое «Прогноз погоды»:

 

                   В России – дождь. Нелетная погода.

                   А здесь и лето, словно на заказ,

                   И всё «О, кэй!» в любое время года,

                   Как всё у них, то есть, теперь – у нас!

 

                   В России - дождь. А мне какое дело?

                   От Мурманска до Сочи. Ну так что ж?

                   Мне на работу, хватит, надоело!

                   Что там ещё? Ах, да – в России дождь…

 

                   Бросаю машинально в сумку зонтик,

                   И тихо опускается рука.

                   Все здесь «О, кэй!» Так что ж на горизонте

                   Ищу я долго-долго облака?..

 

       - Вот это совсем другое дело! - Рита спрятала в сумочку телефон, и они медленно вышли из-за дома.

       Шарик по-прежнему заливался лаем. Но лаял он теперь как-то по-другому, с остервенением, злобно, и, даже не обращая внимания на Риту, совсем в другую сторону – туда, где стоял дом соседа.

       - Ах, я растяпа! – стукнул себя по лбу Стас. - Я ж про Григория Ивановича совсем забыл!..

       И коротко махнув на прощание девушке, бросился к разделявшему их дома забору…

 

4

 

Шарик задыхался от неудержимого лая…

 

       Стас, не постучавшись, приоткрыл незапертую дверь соседского дома и осторожно позвал:

       - Григорий Иванович!

       Ответа не последовало. Тогда Стас вошел в коридор и крикнул уже во весь голос:

       - Григорий Иванови-ич!

       Не дождавшись опять ответа, он прошел по всему дому, заглянул в келью и с облегчением отметил, что нигде не видно следов насилия и погрома.

       «Странно! - подумал он. – А где же он сам? Может, где-нибудь во дворе?»

       Он выглянул в окно и тут же отпрянул, увидев вместо Григория Ивановича совсем другого человека. Прячась за деревьями, тот шел к деревянной баньке, темневшей в самом углу двора. Крепкая, сложенная из добротных бревен – она была гордостью Григория Ивановича. Но дело было не в этом, а в том, что этот человек был одним из охранников Молчацкого!

       Стас выскользнул за дверь и, тоже крадучись, стал следить за этим человеком.

       Шарик задыхался от неудержимого лая.

       - Да тише ты, и без тебя все вижу…– досадливо отмахнулся от него Стас, не замечая, что, прячась за теми же сами деревьями, за ним следовал и второй охранник Молчацкого…

       Так, крадучись, они втроем дошли до самой баньки, из которой слышались приглушенные голоса Григория Ивановича, дяди Андрея и еще кого-то… Стасу не было времени гадать, кого именно. Он обогнал удивленно взглянувшего на него первого охранника, ворвался в баньку и, увидев сидящих в уютной парилке Григория Ивановича, дядя Андрея и Юрия Цезаревича, закричал:

       - Григорий Иванович! За вами охотятся! Скорей уходите отсюда!

       - Да что это за игры в казаки-разбойников со старшими? – возмутился Юрий Цезаревич.

       - Охотятся, говоришь? – Григорий Иванович, зажав ладонью то место, где был спрятан документ из Государственной Думы, словно в замедленной съемке, начал медленно подниматься со ступеньки, медленно сделал шаг к открытой двери. И тут Стаса кто-то быстро и сильно толкнул в спину. Он полетел вперед и уткнулся головой в мягкий живот охнувшего дяди Андрея.

       В то же мгновение дверь захлопнула и наступила полная темнота.

       - Ничего! – успокаивающим тоном, сказал Григорий Иванович. - Сейчас мы ее откроем.

       Но дверь не поддалась. Даже после того, как на помощь Григорию Ивановичу пришел дядя Андрей, показалась лишь узенькая полоска света. Кто-то явно придерживал ее снаружи.

       - Скорее! - с натугой хрипел этот «кто-то» - Подтаскивай сюда бочку с водой… И бревно это тоже тащи! Подпирай им дверь! Вот так! Так! Все, попались, голубчики!

 

5

 

- Хоть бы форточку догадался сделать! – простонал дядя Андрей.

 

       - Немедленно откройте!

       Когда Григорий Иванович был заместителем губернатора области, говорят, подчиненные побаивались даже его шепота.

       А тут, наверное, самый грозный крик, на который, был он способен, не подействовал на охранников.

       - Шуми-шуми, все равно никто не услышит! – засмеялись они в ответ. - А еще лучше отдай нам сразу документик, и разойдемся с миром!

       - Какой еще документик? Что за бесчинство такое? – возмутился Юрий Цезаревич. – И вообще, что это все значит?

       Вместо этого где-то в углу послышалось возня и бормотание Григория Ивановича:

       - Подожди, у меня тут где-то огарок свечи был… Ага! Вот он…Андрюха, у тебя спичек нет?

       - Откуда?

       - А ну да, ты же здоровье у нас бережешь! Юрка, может, у тебя есть?

       - На, держи!

       - Ого! Зажигалка? Курить, что ли начал?

       - От такой жизни, как не закуришь?..

       Григорий Иванович чиркнул зажигалкой, поднес ее огонек к свече в консервной банке, и в парилке сразу стало светло.

       Стас огляделся. Все как в обычных парилках: деревянные полки, деревянные стены и большие булыжники в металлическом баке.

       - Хоть бы форточку догадался сделать! – простонал дядя Андрей.

       - Зачем? – удивился Григорий Иванович. – Когда я ее строил, сердце было в порядке, и делал все так, чтобы пар был на славу! Не баня – а крепость!

       - Надо милицию вызывать! Да не ту, что в городе, пока они еще приедут, а нашего старшину!

       - Сейчас! - Стас с готовностью вынул из кармана телефон и ахнул: - А я как нарочно, номер здешнего участкового выбросил… Да и все равно здесь никакой связи нет… - приглядевшись, сообщил он.

       - Я же говорил – крепость! – со знанием дела, постучал ладонью о стену Григорий Иванович.

       - Да-да! – тут же послышалось из-за двери. – Вы хотите сказать, что уже согласны?

       - Нет! – крикнул Григорий Иванович. – Я только хотел сообщить, что ничего у вас, негодяев, не выйдет!

       - Значит, по-хорошему не хотите? Ну что ж…

       За той стеной, где был бак, загрохотали шаги, послышался звук открываемой железной дверцы и звуки подбрасываемых в печь поленьев.

       - Что они задумали? – встревоженно посмотрел на Григория Ивановича дядя Андрей.

       - Попарить нас, кажется, захотели! – ответил тот и закричал: - Эй, вы! Мальчонку хоть пожалейте! Выпустите, говорю, его!

       - Еще чего! – раздалось в ответ.

       - Когда он как рак красным начнет становиться, и глаза у него вылазить начнут, ты у меня сразу сговорчивым сделаешься!

       В парилке, и правда, стал быстро накаляться и, словно бы улетучиваться, годный для дыхания воздух.

       - Мерзавцы… - в бессилии ударил кулаком по ступеньке Григорий Иванович.

       Юрий Цезаревич посмотрел на него и тихо спросил:

       - Зачем ты меня сюда привел?

       Григорий Иванович виновато положил ему ладонь на плечо:

       - Прости, Юр, хотел по старой мальчишеской дружбе упросить тебя отказаться от своего заявления, что наша школа нецелесообразна, и сказать сегодня об этом на сходе!

       - Да ты хоть понимаешь, что бы мне было за это? Хотя… он покосился на булыжники в баке и безнадежно махнул рукой: - Наверное, все лучше, чем то, что нас теперь ждет…

       Григорий Иванович перевел глаза на молчавшего дядю Андрея:

       - А ты что не упрекаешь меня? Ведь ты же так берег себя, чтобы хоть на годик дольше прожить…

       - Да какая разница! – махнул рукой дядя Андрей. - Я еще на службе в церкви сегодня подумал: ну, проживу еще десять лет… ну, самое большее, двадцать! А что потом? И когда ты Юрку позвал с собой для разговора, я для того и увязался с вами, чтобы спросить у тебя, как мне теперь жить!

       - Да… - с горькой усмешкой подытожил Юрий Цезаревич. – Вот и состоялась встреча старых друзей! Так сказать - «Сорок лет спустя!» Сам Дюма до такого бы не додумался…

       Стас посмотрел на него, на Григория, на дядю Андрея, и до него стал доходить весь ужас всего происходящего. Ну они-то ладно, хоть пожить-то успели. Не зря говорят – сорок лет спустя, да еще плюс столько, сколько ему… А он? И… что будет с его родителями?

       К счастью, Григорий Иванович нашел единственные слова, которые в этот момент могли его утешить:

       - Слава Богу! Мы хоть все причастились сегодня. Так что если что, пойдем, как мученики – прямо в рай!

       - А я?! – гневно оборвал его Юрий Цезаревич. – Почему я должен погибать, даже не зная за что, вернее за то, с чем не согласен и вообще слушать все эти дурацкие бредни? Эй, вы!!!

       Он подбежал к двери и принялся стучать в нее кулаками:

       - Выпустите меня отсюда! Я директор школы! Я друг вашего начальника – это же я помог ему!

       - А вот мы ничем не можем тебе помочь! – послышалось в ответ притворно-сочувственное. – Вернее, можем, и даже поможем сразу, если ты уговоришь своего друга отдать нам то, что нам от него нужно!

       Юрий Цезаревич как затравленный оглянулся:

       - Гришка, Христом Богом твоим молю – отдай им то, что они просят!

       - Твоим? – удивленно переспросил Григорий Иванович. – Насколько я помню, когда ты был таким же, как сейчас Стас, он был и твоим Богом!

       - Да! – согласился Юрий Цезаревич и тут же протестующе выставил перед собой руку: - Но вспомни, кто виноват в том, что я отрекся тогда от него? Ты, Андрюха, увидев на мне крестик, когда я купался с тобой на реке, за горсть конфет сказал это Гришке. Ты, Гришка – своему отцу. Тот директору школы. И когда меня прижали к стенке – крест или галстук, я был вынужден выбрать последний. Ведь без него я не смог бы поступить в институт, не стал бы директором школы… Впрочем, я уже и так перестал быть им… Это что же – выходит – я зря прожил всю жизнь? То есть, как это прожил?! Нет!!! Я не хочу умирать! Я не хочу этой кошмарной вечной пустоты!!!

       - Да какая же там пустота, Юрка? – как можно мягче сказал Григорий Иванович. - Там ведь тоже жизнь! Причем, вечная, и здесь только ее начало! Что, наши предки и самые умные люди всех времен и народов были глупее тебя, безоговорочно веря в это?

       Юрий Цезаревич медленно поднял голову, и в глазах его вдруг появилось что-то осмысленное

       - Ты… думаешь… там… и правда что-то есть? – веря и не веря, осторожно спросил он.

       - Конечно!

       В парилке становилось все жарче и жарче. Уже почти нечем было дышать. Полжизни можно было отдать за один глоток свежего воздуха…

       Дядя Андрей давно уже снял с себя свитер, который носил даже летом, боясь простудиться. Теперь потянул с себя и футболку. Стас последовал его примеру. Начал раздеваться и Юрий Цезаревич… Только Григорий Иванович, как был, так и оставался в пиджаке. И по его лицу было видно, что никакая сила не заставит его с ним расстаться.

        - Конечно есть! – видя, что Юрий Цезаревич замолчал, не зная, что ответить, повторил он. – Но весь вопрос: каким ты войдешь в эту вечность? Ведь жизнь-то дана зачем? Чтобы за время, что нам дано здесь на земле, соединиться с Богом! А на тебе даже креста нет…

       - Да я бы теперь… и надел… пожалуй… - пробормотал Юрий Цезаревич. – Только разве они выпустят меня сбегать в храм, чтобы купить его?

       - Вот уж поистине сказано, пока гром не грянет, мужик не перекрестится! – покачал головой Григорий Иванович и снял с себя свой нательный крест: - На, держи мой!

       - А ты? – хватаясь за крест, как моряк за спасительный круг во время шторма, испуганно взглянул на него Юрий Цезаревич.

       - Что я, не в своей бане, что ли?

       Григорий Иванович поднял с пола несколько щепок, отобрал две лучшие, затем с помощью догадавшегося, что он собирается сделать Стаса, надергал из пазов пакли, свил из них две веревки. Одной, поменьше он связал щепочки в крестик, а к большей привязал его и повесил себе на шею.

       Юрий Цезаревич с серебряным крестиком в руках стоял, глядя за каждым его движением, словно оцепенелый.

       - Ну, а ты что ты стоишь? Надевай! – заметив это, накинулся на него Григорий Иванович. - Да перекрестись хоть сначала! Да не так! – поморщился он, видя, как Юрий Цезаревич крестится так, словно шарит рукой по телу в поисках чего-то забытого. И своей рукой помог ему правильно сложить пальцы и перекреститься: - Вот: так-так-так и так! А теперь, давай - сам!

       Юрий Цезаревич послушно перекрестился и надел на себя крест.

       - Ну вот и слава Богу. И правда уже не так стало страшно… - прошептал он и, опустившись на раскаленную ступеньку, взвился, крикнув от боли:

       - Ой!

       - Что такое? – забеспокоился Григорий Иванович.

       - Жжется… - объяснил ему Юрий Цезаревич, на что Григорий Иванович только рукой махнул:

       - Так это же ерунда! В аду бы тебе куда горячее было!

       И тут Юрий Цезаревич улыбнулся. Он, как понял Стас, окончательно пришел в себя.

       - Эй! – снова послышались голоса снаружи. – Вы там еще живы? Скорее решайте, а то уже и нам тут становится жарко.

       - Подождите! Настанет час, когда вам не так жарко станет! – как-то мигом окрепнув в духовной жизни, пообещал Юрий Цезаревич.

       И тут… бывают же такие совпадения: где-то у входа в баню раздался сильный взрыв, очевидно опаливший огнем одного из охранников.

       - Ай! – вскричал тот и простонал второму: – А ну-ка сходи, проверь, что там еще такое…

       Послышались быстрые шаги, еще один вскрик боли. Затем, судя по звукам, уже несколько человек подошли к закрытой двери, отодвинули бочку, с грохотом отбросили подальше бревно…

       Наконец, дверь распахнулась, и вместе с рванувшимся в парную порывом холодного, свежего, сытного воздуха появилось взволнованное лицо Лены:

       - Ой, простите… - смущенно попятилась она и уже из предбанника уточнила: - У вас там все в порядке? Стасик, ты цел?!

       - Да! - крикнул, успокаивая ее, Стас.

       - Можешь передать батюшке - всё и все целы, живы… - поддакнул Григорий Иванович

       - И даже здоровы! – подтвердил, выходя последним, дядя Андрей.

       - Благодарение Богу! – повторил Юрий Цезаревич и обессиленно сел на лавку в предбаннике.

       Стас быстро надел джинсы и, натягивая на ходу футболку, вышел во двор, к друзьям.

       Блаженно сощурился на солнце… Набрал полную грудь воздуха…И вопросительно посмотрел на Ваню.

       - Это все Шарик! - лаская пса, объяснил тот. – Он прибежал, и мы с Ленкой сразу обо всем догадались. Она помчалась к участковому, а я – в церковь к сторожу… Тот устроил маленький фейерверк, ну и когда эти отвлеклись, старшина с ними быстро разделался. Да и сам Виктор, оказывается, будь здоров, какие приемчики знает!

       - Странно! – блаженно вдыхая чистый, свежий воздух, нашел еще в себе силы удивиться Стас: - Я же ведь Шарика даже отвязать не успел!

       - А он сам отвязался! Он это у нас хорошо умеет, правда, Шарик? – спросил у вилявшего хвостом пса Ваня. - Правда, за это ему обычно достается… Но сегодня так уж и быть, получит самую большую кость. Но только – после схода! Потому что мы и так уже на него опоздали!

 

Глава четвертая

Белый гонец

 

 

1

 

Славко поднял с земли половецкое копье и грозно выставил его перед собой…

 

Двигаясь в заметно поредевшем ряду пешцев, Онфим шел вперед по-прежнему рядом с Сувором и Милушиным мужем.

Шли, не торопясь, так, как велел им сотский.

Неожиданно среди множества вражеских тел, Онфим вдруг заметил пронзенного стрелой молодого половецкого воина, совсем еще отрока. Судя по одежде, это мог быть сын какого-нибудь хана. Он лежал рядом с убитым конем, почему-то прикованный к его седлу стальной цепочкой, и только каким-то чудом не был затоптан копытами только что промчавшейся здесь сначала половецкой, а затем и русской конницы. Наверное, хан так заботился о сыне, боялся, чтоб не потерялся в бою, да все равно потерял, решил Онфим.

«Надо же - даже их дети вышли на оборону своих вежей!» – хмурясь, покачал он головой.

Черты перепачканного грязью и, то ли своей, то ли чужой кровью, лица убитого показались ему больше русскими, чем половецкими, и даже чем-то немного похожими на пропавшего Славку…

«А может, это из наших, русских, выкормленный с младенчества этими волками-половцами, как звереныш?» подумал он и вдруг заметил, что юноша, вроде бы, как приоткрыл глаза и пошевелился. Такой, не задумываясь, может метнуть в спину кинжал, тут же промелькнуло в голове Онфима. Нет, решил он, лучше ударить лишний раз даже мертвеца, чем погибнуть по глупости. Онфим поднял топор, но не успел замахнуться, как половецкий юноша неожиданно сел, и, отбросив подальше, зажатую под мышкой, стрелу, Славкиным голосом окликнул

- Онфим! Онфимушка! Не убивай! Это же я – Славко!!

- Тьфу ты! Живой?! – опешив поначалу, обрадовался Онфим.

- Эй, ты чего? – заметив, что он приостал, окликнул Милушин муж.

- Да ты посмотри, кто тут! Наш Славко!

- Ну? – удивился Милушин муж и, наклонившись, заботливо спросил по-прежнему остававшегося на месте отрока: - Ты что - ранен?

- Да, кажется… нет!

- Откуда ты здесь взялся?

- После, после расскажу! – отмахнулся Славко и попросил, показывая на стальную цепочку. – Сначала освободите меня от нее! Сможете?

- Да что ж мы не кузнецы, что ли? – слегка обиделся на такой вопрос Онфим, но даже им с Милушиным мужем пришлось немного повозиться, чтобы перерубить эту цепь.

- Крепкая! Хоть и тонкая…- - подивился Милушин муж, разглядывая ее в своих могучих руках. – На востоке ковали. Может, даже в Дамаске!

- Хорошая работа! – подтвердил Онфим, протягивая отроку цепь: - Держи на память!

Но Славко даже не поглядев на нее, вскочил на ноги. Не хотелось ему ничего иметь такого, что бы напоминало ему о Белдузе. А вот отомстить ему за все, он все же сумеет! И прямо сейчас!

- Эй! – закричал он скакавшим мимо русским всадникам: - Белдуза еще не поймали?

- Да как же его теперь узнаешь? – сокрушенно покачал головой один из них. – Говорят, он свой наличник с себя снял!

- Зато серый плащ, греческие доспехи со львом на груди, да зеленые сапоги оставил! И во-он в ту сторону поскакал! – Славко показал пальцем на один из далеких холмов.

- Ну, по таким приметам, да твоей указке, мы его живо найдем! – обрадовались дружинники, разворачивая коней.

- И найдут! – с облегчением выдохнув, убежденно сказал недоуменно переглянувшимся кузнецам Славко. – А теперь пошли, смотри, как мы уже от своих отстали!

Он поднял с земли половецкое копье и, грозно выставив его перед собой, с сияющим видом, самым быстрым шагом, почти бегом пошел рядом с Онфимом и Милушиным мужем.

- Куда идем хоть? – спросил он, готовый идти с такими богатырями, да еще и в бою, хоть на край света, и неожиданно услышал:

- За добычей!

- Что-что? За чем?.. – разочарованно переспросил Славко.

- За добычей! – повторил Онфим. – Сотский сказал, что скоро половецкие вежи, а там много всякого добра. Хотя, мне чужого не надо! - сплюнул он. – Я и своими руками заработаю.

- Мы заработаем! – поправил Милушин муж. - Только бы половцы снова нам не мешали!

- Да, потому и идем! – подтвердил Сувор таким тоном, словно точку в неприятном для всех разговоре поставил.

Догнав свой отряд, они какое-то время шагали молча, обходя лежащих лошадей и убитых всадников. А затем богатыри не выдержали.

- Что все это значит? Где ты был? Почему к коню был прикован? – наперебой, принялись, прямо на ходу, строго пытать они Славку. – Откуда про Белдуза так много знаешь? И вообще, что с тобой было?

 

2

 

Ах, как хотелось Славке подскакать поближе…

 

А было вот что.

После того, как хан Белдуз отдал приказ развязать Славку и трогаться в путь, вместе с ним и остальными половцами, он прошел в полдлесок.

Здесь он сам попросил себе смирную лошадку Тупларя. Ему предлагали более быстрого и крепкого коня, принадлежавшего до этого Узлюку. Но не хотелось Славке сидеть в седле, в котором ездил тот, на совести которого, видно, был не один десяток, если не целая сотня, безвинно загубленных душ. Даже седло, и то у него было наше, русское…

Как только Славко забрался на лошадь, хан знаком подозвал его и велел протянуть к нему левую руку. Недоумевая, Славко выполнил приказ. Белдуз надел ему на запястье широкий блестящий браслет.

- Не давит? – заботливо осведомился он.

- Нет, даже спасть может! – проверяя, тряхнул рукой Славко.

- Ай-яй-яй! – сокрушенно покачал головой хан и неожиданно надавил на браслет: - А так?

Щелк! – сработал какой-то хитрый замок, и тут Славко увидел, что от надетого на него браслета уходит длинная, не меньше, чем на две-три косых сажени, цепь, другой конец которой прикреплен к седлу жеребца хана.

- Мы быстро поскачем! Ночь! Вдруг потеряешься? – объяснил Славке Белдуз и почмокал языком. – Тогда долго-долго жалеть будешь! Ведь мало того, что потеряешь мои десять златников, так еще и награды от старшего хана лишишься!

- Какой еще такой награды? – проворчал Славко, больше всего на свете не выносивший, когда его лишали свободы.

- А разве ты не знал? – пуская своего жеребца вскачь, уже на ходу спросил Белдуз старавшегося не отставать от него Славку. – У нас, в Степи, как и у вас на Руси, положена награда белому вестнику! Если весть хорошая, то и награда хорошая. Весть плохая – и награда плохая. А если совсем плохая, то можно даже головы лишиться. Тех кто, везет такую, мы уже называем «черными вестниками», и с такими, отправляем самых ненужных воинов. Каких не жалко. Таких, каким был тот, на лошади которого ты едешь! Они всегда едут потихоньку, не торопясь. Зачем спешить на собственную казнь? Ну, а если весть хорошая… такая, какую везем сейчас мы, хан за нее даст награду. Может, даже то, что ты сам у него попросишь!… И с такой вестью надо спешить!

- А у нас наоборот, самые опасные грамоты, например, передать врагу «Иду на вы!», отправляются самые лучшие и смелые гонцы! – с гордостью заметил Славко и добавил: - Причем, их не посылают, а они вызываются сами! С радостью!

- Странный обычай! Лишаться лучших, когда можно потерять худших! – удивился Белдуз. – А что это значит - иду на вы?

- Это перед началом похода объявить врагу о том, что ты выступаешь на него! – охотно объяснил Славко и с ехидцей спросил: - А у вас разве это не так делается?

- Зачем? – не понял его насмешки Белдуз. – Внезапность – это половина победы! А если, как следует усыпить бдительность врага ложной клятвой, поцеловать свою обнаженную саблю в знак вечного мира, а потом вдруг ночью, когда тебя совсем не ждут, напасть – это уже сразу считай победа!

Хан надолго замолчал, припоминая, наверное, с наслаждением свои былые такие победы.

       Остальные половцы тоже скакали, сосредоточенно молча, помня, что скачут еще по русской земле.

Старый половец Куман, с единственной разницей, что на нем не было цепи, тоже постоянно держался около хана. Как опытная лиса, словно нюхом, он угадывал нужный путь, и если Белдуз вдруг сбивался с него, мгновенно, так что тот почти и не замечал, исправлял это.

- Скорее, скорее, - торопил он. – До света нужно проехать Змиевы валы, где много русских дозорных. А уж в Степи они нам не страшны!

И они скакали еще быстрее…

Совсем рядом поблескивал серебряный наличник Белдуза.

Маняще посверкивала в свете луны рукоять его булатной сабли.

Ах, как хотелось Славке подскакать поближе, выхватить эту саблю из ножен и перерезать ей горло Белдуза.

А там, вытолкав хана из седла, перескочить на его коня и – пока ночь, темнота, поминай его половцы, как звали! Этим, как там его – Златославом!

Ах, как хотелось… Но нет - нельзя!

Две мысли останавливали Славку. Не все он еще сделал для родной Руси. Нельзя было убивать хана именно сейчас, когда тот, сам не ведая того, так спешил к своим, чтобы погубить Степь.

И уж очень хотел он еще раз поискать родную матушку. Тем более, что ехал-то в Степь, где, возможно, она еще томилась в неволе. И не с пустыми руками, как раньше, а со златниками, на которые можно ее было выкупить!

 

3

 


Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 221; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!