Вторая встреча с аппаратчиком
Вторая встреча Писателя с Аппаратчиком состоялась в городской квартире последнего. Квартира помещалась в доме для работников аппарата ЦК, построенном почти в центре города уже после эмиграции Писателя. Квартира была огромной, по-западному комфортабельной и производила впечатление большого достатка, даже богатства. Пока женщины (жена и дочь Аппаратчика) готовили стол, хозяин и гость разговаривали в кабинете хозяина. Писатель, всегда равнодушный к материальным благам, позавидовал обилию книг и их подборке. Он увидел книги всех светил социальной мысли прошлого и современности в русском переводе; переводы делались специально для работников аппарата.
П: Послушай, так ведь это — несметные богатства! Если все это издать, гигантские деньги заработать можно!
А: Первый раз слышу от тебя слово «деньги».
П: Раз у вас тут капитализм, так хотя бы какую-то пользу для страны извлечь из него! А не только грабить.
А: Ты прав. У меня более пятисот переводов неизданных книг. Целое издательство организовать можно. Но пока не время. Надо подождать несколько лет, когда экономика стабилизируется. И вообще жизнь войдет в привычное русло.
П: Точнее, войдет в русло, которое станет привычным.
А: Я знаю, я некомпетентен спорить с тобой на равных. И все-таки я хотел бы обсудить с тобой некоторые темы, имеющие принципиальное значение для оценки того, что у нас произошло и что нас ожидает. Не возражаешь?
|
|
|
П: Нет, конечно. У тебя колоссальный опыт работы и знание материала. Мне интересно твое мнение.
А: Ты всегда стремился и стремишься к научной объективности. Не сомневаюсь в этом. Но всегда ли это тебе удавалось?
П: Конечно, не всегда.
А: Важно, в чем именно и в какой мере. Для меня очевидно одно: ты никогда не рассматривал явления, которые изучал, с позиции сверху. А это — не просто одна из многих позиций. Это, на мой взгляд, в наше время позиция главная как практически, так и теоретически. Тебе уже преподнесли на этот счет урок твои бывшие и кратковременные западные друзья. Они смотрели на наши проблемы хотя и со стороны, но все-таки сверху. И все сделалось именно так, как они хотели. Смотри, как бы тебе не преподнесли второй урок, на сей раз — твои настоящие и долговременные российские враги.
П: Давай, преподнеси! Я старый человек, я уже не способен обижаться. Ничего, кроме интеллектуального любопытства во мне не осталось. Да и то не так уж много. В мире вообще исчезает все, достойное удивления. Итак...
А: Ты знаешь, моя специальность — Запад, вернее, наши взаимоотношения с ним. Вот ты удивлялся, что мы имели такое количество наших людей на Западе, а они за многие годы так и не изучили Запад как следует. Во-первых, число людей, занятых у нас на Западе и Западом, было не такое уж большое. Неизмеримо меньше, чем число западных людей, занимавшихся нами. Вот тебе лишь один пример: только в США около 300 центров занималось Советским Союзом накануне перестройки, а у нас всего около 10 центров занимались США.
|
|
|
П: Согласен. Я это понял вскоре после эмиграции. Но я имел в виду другое.
А: Знаю! Ты имел в виду научное познание. Но его не было ни у нас, ни у них. И оно не требовалось. А то, что требовалось с точки зрения интересов Холодной войны, наши люди знали больше, чем достаточно. Вот их работы! Почитай! Многое публиковалось. А кто верил?! Думали — идеологическая ложь, пропаганда. Мы знали, что это — правда. А что мы могли поделать?! Ход войны зависел от соотношения сил. Они были намного сильнее нас. Мы напрягали все силы. Но враги постепенно пересиливали нас. Конечно, мы делали ошибки. А кто их не делал?! Но не больше, чем наши враги. Мы продержались дольше, чем позволяли нам наши возможности. Наше поведение выглядело серией глупостей, глядя со стороны. Знаешь, каждый мнит себя стратегом, глядя бой со стороны! Чьи это слова — забыл. На самом деле наше поведение было на 90 процентов вынужденным обстоятельствами. Причем, оно было далеко не худшим. В наличных условиях и с наличными силами мы просто не могли действовать лучше.
|
|
|
П: Не спорю. А разве я когда-либо утверждал нечто противоположное?!
А: Ты утверждал, что причиной нашего поражения в Холодной войне было предательство горбачевского руководства. Поражение было неизбежно так или иначе.
П: Я утверждал, что причинами нашего поражения были, во-первых, перевес сил Запада и, во-вторых, предательство горбачевской клики и тех, кто ее поддерживал.
А: Поражение было неизбежно и без второй причины. Первой было достаточно.
П: Но вторая тоже имела место. Это — факт.
А: Слово «предательство» тут неуместно. Оно не научное.
П: Оно точно характеризует поведение людей. И не будь предательства, Холодная война закончилась бы с почетом для Советского Союза. И даже с выгодой. И уж наверняка не произошел бы разгром коммунистической системы.
А: Ты о ней жалеешь?! Странно для такого критика ее!
П: Ты знаешь мою формулу: «Целились в коммунизм — попали в Россию». Ты действительно перенес рассмотрение ситуации в такой аспект («сверху»), в котором из поля внимания выпадает главное: тот факт, что определенные силы в Советском Союзе пошли на умышленное поражение в войне с Западом (на капитуляцию, на предательство) ради своих корыстных интересов, и результатом этого явился крах социального строя страны и ее полный разгром.
|
|
|
А: Хорошо! Обратимся теперь к внутреннему аспекту нашей истории последних лет. Ты утверждаешь, что коммунистический социальный строй в нашей стране был искусственно разрушен силами сверху (правящими кругами) и извне (со стороны Запада). Ты к такому выводу пришел, наблюдая наши события с позиции извне, а не изнутри.
П: Давай, уточним: живя на Западе, а не в России.
А: Какая разница?!
П: Большая. В словах «извне» и «изнутри» есть двусмысленность. Говоря «извне», имеют в виду не только жизнь наблюдателя вне страны, но и то, что он наблюдал события как посторонний, наблюдал поверхностно. А когда говорят «изнутри», имеют в виду то, что человек наблюдал глубокие, скрытные для посторонних явления. Ты хочешь сказать, будто я рассматривал события в нашей стране поверхностно, а ты рассматривал их с точки зрения их глубинных явлений, которые я не видел. Не так ли?
А: Отчасти так. Но не совсем.
П: Если ты назовешь мне хотя бы одно глубинное явление, важное с точки зрения понимания сущности случившегося в нашей стране, известное тебе, но неизвестное мне, я соглашусь с тобой.
А: Ладно, не будем спорить из-за пустяков! Я по поручению Андропова возглавлял группу специалистов из разных сфер науки, экономики, культуры и т.д. В нашу задачу входило составить суммарную и абсолютно объективную картину состояния нашего общества и Запада, сделать прогнозы на ближайшее будущее и выработать конструктивные предложения для нашей политической стратегии. Группа работала вполне официально, хотя и секретно.
П: И каковы были результаты работы группы?
А: Мы установили назревание кризисной ситуации в стране.
П: Если мне не изменяет память, я об этом писал в моей первой работе. Мне за это приписали антисоветскую пропаганду, осудили и затем выслали из страны.
А: Верно. Время было такое. Но одно дело высказывания отдельного частного лица, и другое дело — выводы нескольких десятков специалистов, опирающиеся на огромный фактический материал.
П: Одно дело — если человек что-то утверждает важное без ведома начальства и от своего имени, и другое дело то же утверждение самого начальства, к тому же предназначенное для внутреннего употребления, не подлежащее огласке. Ладно, это дело прошлое. Какие же предложения сделала ваша комиссия?
А: Мы разработали систему реформ. Их можно разделить на три группы. К первой группе относятся реформы системы власти и управления. Предполагалась демократизация этой системы, разделение функций партийного и государственного руководства, ограничение командных методов руководства и т.д. Ко второй группе относились реформы экономики. Предполагалось постепенное и поэтапное введение рыночной экономики под контролем государства и с преобладанием общенародной экономики. К третьей группе относятся предложения относительно окончания «Холодной» войны. Предполагалось осуществить это на почетных условиях, постепенно, с максимальным пропагандистским эффектом и с кредитами со стороны Запада, достаточными дня предотвращения кризиса и модернизации промышленности. Мы предлагали осуществить эти преобразования в течение по крайней мере десяти лет. А процесс окончания «Холодной» войны предполагали завершить к концу века — к восьмидесятой годовщине Октябрьской революции.
П: Я в моей книге писал, что в условиях назревавшего кризиса самой мудрой стратегией было бы избежать каких бы то ни было преобразований, преодолеть кризис своими силами и средствами, дождаться кризисной ситуации на Западе и затем осуществлять необходимые реформы с выгодой для себя и с минимальными потерями.
А: Верно, писал. Верно, ты предсказал приближение кризиса и его основные черты. Но ты не знал реальных масштабов надвигавшейся катастрофы. Например, одно дело сказать, что требуется перестройка промышленности. И другое дело — установить, что 90 процентов предприятий убыточны. Одно дело — знать формальные величины о соотношении вооруженных сил, действующие на воображение непосвященных. И другое дело — знать фактическое состояние армии, ее фактическую небоеспособность. Одно дело знать в общей форме о коррупции. И другое дело — знать, каких масштабов она достигла. И так во всем, за что ни возьмись. Пойми, мы не враги своей страны и своего народа. Но фактическое положение было таково, что избежать кризиса было невозможно ни при каких обстоятельствах. И отложить реформы на послекризисное время было не в наших силах. Перестройка все равно началась бы сама собой. И она уже началось еще до Горбачева. Мы пошли на нее сознательно, будучи уверены, что сумеем удержать контроль в своих руках. И Горбачева мы допустили к власти как нашего человека. И не думай, будто мы были совсем слепые и ничего не предпринимали. Положение не изменилось бы существенным образом, если бы Андропов прожил еще 10 лет. Неужели ты в самом деле веришь в то, что Горбачев один устроил все это?! Катастрофа была неизбежна. Разве что какой-нибудь метеорит упал бы на США и уничтожил их. Но, увы, такое не случилось. И кто знает, может быть та форма краха, какой мы переживаем, является наилучшим выходом из беды!
П: Так все-таки катастрофа!
А: Катастрофы тоже разные бывают. Многие считают революцию 1917 года катастрофой. Ты считаешь нынешнюю катастрофу контрреволюцией.
П: А ты?
А: Я склоняюсь к тому, что у нас, несмотря ни на что, произошла Вторая революция.
П: Как уверял Горбачев.
А: Не сам же он это придумал. Только в сложившихся условиях эта революция приняла такую извращенную форму.
П: В чем же суть этой Второй революции, по твоему? Переход к демократии? К социализму с человеческим лицом? Приобщение к мировой цивилизации?
А: Ну не такой же я идиот! Это же все пропаганда. Наша Вторая революция легализовала ту социальную структуру и те социальные отношения, какие фактически сложились у нас в доперестроечные годы. Сложились естественным образом, в силу внутренних законов самого реального коммунизма, как ты выражаешься. Класс богатых и привилегированных собственников начал складываться не после 85 года, а раньше. Ты сам писал об этом задолго до перестройки. Теперь он признан законодательно. Под давлением Запада революция зашла дальше ее социальной задачи. Но это временно. Все вернется на круги своя. Конечно, в новой форме. Под другими названиями. Но все тот же коммунизм. Модернизированный, западообразный. Но все-таки коммунизм. Будет и аппарат, подобный партийному. Будет и контролируемая государством экономика, культура, система образования и прочее. Конечно, многие достижения советской истории уже не восстановишь. Но они отпали бы и без перестройки, и без Второй революции. Я имею в виду социальные права и гарантии для всех. Ты же сам писал обо всем этом! Мы — твои ученики! Подумай все-таки о возвращении. Все постепенно образуется. Поживешь у меня на даче на полном обеспечении. Пиши, что хочешь! Помощников дадим. Потом, если хочешь, займешься изданием этих сокровищ.
П: Предложение соблазнительное, ничего не скажешь! Спасибо. Но беда в том, что я уже не верю в русский народ. Тут некому и нечему верить. Обманут, предадут, забудут, схалтурят, не смогут. Ты думаешь, я смог бы спокойно жить в твоем роскошном поместье с западным комфортом, зная, что 80 процентов русских живет на уровне ниже нищенского, что идет разграбление народного достояния, что уничтожаются все лучшие достижения советской истории?! России нет! Есть разлагающийся труп. Обломки крушения.
А: Германия пережила такой же разгром. И все-таки поднялась.
П: Другой разгром. Другие отношения с Западом. В Германии был разгром военный, а не социальный. Социальный строй сохранился, лишь очистился от нацистской шелухи. Запад оказал мощную поддержку. Восстановление Германии было общим делом Запада. У нас же разгром не военный, а социальный, идейный, моральный и даже биологический. Война не кончилась. Она продолжается. Война на уничтожение нашего народа. В стране происходит размежевание на два непримиримых лагеря — на силы разрушения и силы сопротивления. И что бы ты ни думал о себе и что бы ни говорил, ты в первом лагере.
А: А ты во втором?
П: Я хотел бы быть во втором. Во всяком случае, сообщником тех сил, которые ты представляешь, я не буду ни при каких обстоятельствах.
А: Ну что же. На этом мы, пожалуй и закруглимся. Мое личное отношение к тебе не изменилось. Я лишь хотел и хочу сохранить тебя для будущей России. Не хочешь остаться так, как я предлагаю, уезжай отсюда как можно скорее. Тут скоро будет еще хуже, чем сейчас. Вторая революция, а по твоей терминологии — контрреволюция будет ставить свою последнюю, окончательную точку.
Ночные разговоры
П: Я просматриваю газеты и журналы, слушаю речи по телевидению, разговариваю с людьми. Нескончаемые потоки слов. И какие только выражения не употребляют! Коммунизм, тоталитаризм, капитализм, демократия, рынок, гражданское общество, средний класс, справедливость и т.д. и т.п. А устрой опрос, никто толком пояснить не сможет, что именно он называет такими словами.
Ф: Нет профессионального образования.
П: Ерунда! Уверяю тебя, среди профессионально образованных людей разнобой в определении этих явлений еще больше, чем среди болтунов-дилетантов. У профессионалов возможностей и навыков для словоблудия и языковых махинаций гораздо больше. В сочинениях специалистов насчитывают по нескольку десятков определений капитализма, демократии, рынка, культуры, гражданского общества и прочих явлений современного общества.
Ф: Свобода творчества! Сложность самих явлений!
П: Конечно, это играет какую-то роль. Но главные причины не в этом.
Ф: А в чем же?
П: Во-первых, слишком большое число людей в сфере социального мышления. Подавляющее большинство из них стремится не столько к истине, сколько к самоутверждению, успеху, славе и заработку за счет видимости истины. Оно бездарно от природы и не обладает должными моральными качествами. Оно любой пустяк, любую банальность своим массовым участием превращает в сложнейшую и даже неразрешимую проблему. Во-вторых, огромная масса профессионалов видит реальность не прямо, а через толщу предрассудков, приобретенных в результате одностороннего и тенденциозного образования, толщу слов, высказанных авторитетами прошлого и современности, через догмы и традиции среды. Для них вольно или невольно главным становится не познание объектов как таковых, а демонстрация своей эрудиции, принадлежности к касте специалистов, компетентности в принятом понимании. Социальные объекты, которые в большинстве случаев являются простыми с точки зрения познания как такового, в изображении профессионалов зачастую принимают такой вид, что в них не остается и следа от их естественной простоты и очевидности. В-третьих, почти все «мыслители» на социальные темы так или иначе кому-то и чему-то служат, выполняют какие-то практически ориентированные задачи. Они видят социальные объекты в свете своей службы и своих частных задач, среди которых задачи идеологического оболванивания людей и пропаганды занимают далеко не последнее место. А тот, что платит, заказывает и «музыку», т.е. характер изображения объектов. К природной посредственности таким путем присоединяется дополнительное оглупление со стороны задачи, которое приходится компенсировать и маскировать опять-таки профессионально разработанными и развитыми средствами словоблудия.
Ф: У нас за годы советской власти накопились миллионы мало-мальски и даже хорошо образованных людей, способных сутками безостановочно болтать на любые темы, выдвигать любые идеи и планы. Раньше государство как-то сдерживало, и болтовня ограничивалась домашними частными разговорами, которые никого ни к чему не обязывали. Теперь ограничения сняты. Огромное число болтунов вырвалось на трибуны. Все интеллигентское подсознание, сознание, амбиции, самомнение и т.д. вылезло наружу. И домашний треп превратился в треп вселенский.
П: К этому присоединилось еще одно обстоятельство. Благодаря средствам массовой информации в сферу разговоров на социальные темы ворвалось гигантское количество дилетантов и стало тут задавать тон. Это — политики, предприниматели, писатели, журналисты, деятели культуры, артисты, спортсмены, общественные деятели и т.п.
Ф: Но многие из них немало знают о реальной жизни, имеют богатый житейский опыт! Казалось бы, они должны были бы привнести с собой реализм и здравый смысл!
П: Наоборот! Знать что-то об обществе и понимать его — далеко не одно и то же. Можно много знать, но при этом мало понимать. Однако, число людей, считающих себя специалистами в понимании своего общества только на том основании, что они что-то знают о нем, больше, чем в любой другой сфере познания. Каждый, кто имеет какой-то опыт жизни в данном обществе, считает себя его знатоком. Он воображает, будто нет ничего проще, чем понимание явлений, которые они видят своими глазами, среди которых живут, в которых принимают участие и которые сами творят.
Ф: Особенно те, кто занимает высокое положение в обществе и имеет известность.
П: Но понимание общества не дается автоматически опытом жизни в этом обществе, наблюдением его отдельных явлений, накоплением конкретных сведений о нем. Подавляющее большинство людей проживает жизнь, не понимая и даже не пытаясь понимать общество, в котором они живут. Все умеют жить в своем обществе. Но умение жить в обществе и умение понимать его не только не совпадают, но являются в какой-то мере взаимоисключающими. Виртуозы по умению жить в обществе (карьеристы, предприниматели, ловкачи, мошенники) обычно являются полными кретинами в понимании его, а те, кто понимает свое общество (что встречается чрезвычайно редко), как правило, бывают плохо приспособленными к практической жизни в нем.
Ф: Одним словом, профессиональные болтуны и холуи совместно с авторитетными и известными дилетантами завладели сферой социального мышления и полностью исключили возможность научного подхода ко всем важнейшим проблемам современности.
П: Как всегда. Одним ум дан для того, чтобы обманывать других, другим чтобы добиваться истины. Первые обычно торжествуют. Вторые — прорываются иногда, на короткое время, в порядке исключения. Да и то их потом армия лжецов приспосабливает к своим интересам.
Дата добавления: 2018-06-01; просмотров: 225; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!