Акустика в изображении «погони»



· Систематическая ориентация поэта на изображение звуковых явлений была уже неотъемлемой приметой поэзии Державина.

· Акустика в изображении погони ("как будто грома грохотанье") дана Пушкиным не то что на базе этих стихов Державина, а простым полуцитатным их воспроизведением (ср. «Водопад» Державина).

· Анализ языка державинской акустики проливает свет на одну реальную деталь пушкинского рассказа.

ü Говоря о "громе" и "грохотаньи", Державин обыкновенно имеет в виду не самый шум удара, но его звук, эхо (н-р, «Эхо» Державина)

ü Эхо Пушкин и изображает (самый топот нельзя сравнить с грохотаньем грома); поэтому же, дальше, он дважды упоминает "звонкое скаканье" (всё еще на площади). Но продолжается погоня уже по улицам; здесь эхо уже нет; исчезает поэтому громоподобный акустический язык Державина. "Звонкое скаканье" уступает "тяжелому топоту".

ü "Тяжелый топот" - не державинское словосочетание. Державинское отсутствует в сцене погони по улицам, т. е. еще за 4 стиха до конца абзаца о погоне.Зато предыдущие 7 стихов во всех деталях сводятся к оссианическомуакустицизмуДержавина.

 

Низложение традиции

· Итак, ночное явление Петра представляет чрезвычайно сложную переплавку нескольких соединенных одических тем, из которых каждая имела до Пушкина самостоятельную историю.

1) явление фальконетова всадника, разработанное в оде 1780--1790 гг. с явно драматической и продигиозной тенденцией;

2) явление монарха "ошибающемуся" подданному, восходящее к монархическому педагогизму феодально-вельможеской поэзии;

3) явление грандиозной фигуры, героической, либо мифологической, в ночной оссианической обстановке. Все три темы типичны для поздне-екатерининской поэзии.[2]

· Пушкин сливает темы, которые до него существовали и полстолетия развивались независимо. Следовательно, для него эти темы те же и заодно не те. Возвращение Пушкина к XVIII в. -- явление совсем иного качества, нежели архаизм - и старший, и младший. Это архаизм двусмысленный и выражает ведущее противоречие всего развития Пушкина в 30-е годы.

· Пушкин безбоязненно может почти дословно цитировать традиционно сложившиеся словосочетания: все равно, извлеченные из двумерного, введенные в стереометрическое пространство, они не будут "узнаны".

· В переосмыслении литературных образов функция играет ту же ведущую роль, что и в переосмыслении слов, а функция пушкинской повести определяется не эпохой, создавшей державинскую оду, а реальными противоречиями русской истории 30-х годов XIX в.

à NB: своего рода возрождение одических тем заметно во всей николаевской поэзии.

· Окончательное решение функционального вопроса привело бы нас к выяснению места одизмов внутри самой повести. А это выходит за пределы нашей работы, потому что ведущим моментом повести являются не одизмы, а, упрощенно говоря, Евгений. Евгений же, по-видимому, воспринят Пушкиным из буржуазно-городской повести 30-х годов, из урбанистической беллетристики.

· Соперничество двух вариантов темы "некто в бурный осенний петербургский вечер возвращается домой (или сидит дома)":

1. молодой аристократ (Рулин, Зорин, Пронский)

2. бедный чиновник - зачатки новой темы уже существовали (вульгарный плутовской роман?), новый герой 30х гг. уже намечался - его предпушкинскую историю науке предстоит выяснить.

· Только исходя из анализа образа Евгения и с ним связанных элементов повести, можно определить место одических элементов, функционально второочередных.

· ИТОГ: одизмы в "Медном Всаднике" обесценены тем, что они:

1. Соположены, несмотря на разное историческое происхождение (н-р, формула «где прежде - ныне там» и оссианизм)

Некоторые из них слиты в новую тему.

à Три различных темы: явление фальконетова всадника, монарха подданному, оссианической фигуры - сделались одной новой. Следовательно, каждая понизилась в своей одической тематичности.

3. Одизмы находятся в соседстве с другими абзацами, типично онегинскими. Это дает одизмам иную окраску, вводит их в иную смысловую атмосферу.

4. Анализ мог бы показать, что соответствующие места написаны новым для Пушкина языком, во всяком случае не "онегинского" происхождения.

à Вероятнее всего, что корни этого языка уходят в бытовую беллетристику 30-х годов (это объяснило бы функцию переносов: приблизить стих к разговорной прозе).

à В соседстве с третьим языковым пластом (а в сущности, в подчинении ему) "онегинский" пласт сам обесценивается, архаизируется. Тем более, меняется смысл и одизмов, и притом двояко: косвенно, через сплавление с уже обесцененным онегинским стилем, прямо - через сплавление с беллетристическим стилем.

à При этом три разных по составу и происхождению стиля сливаются в цельную речь повести через нейтрализацию и взаимопогашение.

à Что в этом процессе ведущая роль принадлежала новой беллетристической струе, видно из того, что она дана со всеми своими особенностями, между тем как речь онегинская и речь одическая либо сглаживают свои особенности, либо выделяют их в обособленные абзацы, окруженные беллетристической речью.


Дата добавления: 2018-04-15; просмотров: 147; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!