ВЕРА ЕСТЬ ЗНАНИЕ, СПОСОБНОЕ ДВИГАТЬ ГОРАМИ 18 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 18 из 29Следующая ⇒

... Меня окружали все, кого я любил. С течением кажущегося времени я стал осознавать присутствие рядом то одного, то другого из моих друзей. Анзими, Менакс, Уоллун, Эрнон, Лоликс – все эти и многие другие, чьи имена ничего не скажут читателю, были тут – и без тени недостатков. Они не приходили, нет, они просто находились здесь, со мной и были точно такими, какими я их себе представлял, то есть являлись не объективными личностями, а моими субъективными представлениями. Они были моими идеалами, а не реальными людьми, и они составляли мой мир. А мне и в голову не приходило, что они нереальны.

Случалось ли тебе, читатель, задумываться над тем, что единственный мир, который есть у тебя, это мир твоих ощущений? Что если бы ты был лишен зрения, обоняния, слуха, вкуса и осязания, то не стало бы и мира вокруг тебя, хотя душа твоя и была бы заключена в тело, живущее в вегетативном состоянии? Поскольку душа каждого живущего мужчины, женщины или ребенка отличается от любой иной души, то и мир по-разному воспринимается каждым человеком и никогда не бывает совершенно одинаковым для двух разных людей. И теперь это стало хроникой души, запечатленной в бессмертной ментальной субстанции и основанной во многом на жизни после смерти; запись сливается с реальностью, и все кажется одинаково реальным, таким же, как тогда, когда данные нам ощущения, соединяясь, впервые восприняли ее. В действительности, эта пост-жизнь есть перестроенная и перевернутая земная жизнь, из объективной превратившаяся теперь в субъективную. К примеру, здешний друг на самом деле мог быть настоящим врагом, однако, если человек, умирая, считал его своим другом, это представление и оказывается перенесенным в пост-жизнь.

В девачане все, окружавшие меня, были моими друзьями, а места – объекты записей моих ощущений – сценами, где все они действовали. Но раз такой мир существовал вокруг меня, то представление обо мне существовало и в образном мире каждого бывшего моего друга. Однако, не я сам был вместе с ними, а лишь их представление обо мне. Так просматривалась реальность всех этих представлений, которые, будучи восстановленными из астральных хроник, или, так сказать, матриц памяти души по каждому случаю – большому или малому, простому или сложному, импульсивной или бессознательной работы мозга, – отнюдь не были запутанными, но простыми и легко усвояемыми.

А теперь обратите внимание на особенность, представляющую огромный интерес, ибо она утверждает то, что я, как вам могло показаться, отрицаю, – на реальную связь души в девачане с другими индивидуальными душами. Девачан и в самом деле был бы мрачным раем, если бы друзья из земной жизни были здесь ничем иным, как просто «образами из сна». Они действительно таковы, только когда в реальности девачана воспроизводятся события, созданные в наших земных мечтаниях. Но если в земной жизни две души, находившиеся в гармонии, совместными усилиями решали, скажем, очень трудное уравнение, то результаты их сложного взаимодействия обязательно повлияют на них в девачане, и во время усвоения этих результатов, то есть во время кристаллизации их в чертах характера, обе эти души фактически будут вместе, так же, как были на Земле. Если там в подобном деле было занято более двух человек, то все они до завершения процесса соберутся и в девачане.

Потому и получилось, что в какой то момент процесса усвоения мои товарищи являлись лишь моими представлениями, фантомами, подобными персонажам сновидений, а в следующее мгновение они становились более сложными, поскольку были уже реальными Эго, как и я сам. Всего этого я тогда не знал, все казалось мне реальным, и, возможно, именно так и было. Однако тем, кто работает с любимыми сыном, отцом, дочерью, матерью, женой или другом, приятно будет узнать, что последствия серьезных событий повседневной жизни на земле приводят нас в рай наших надежд всех вместе; что жена, которую любишь всем сердцем, с кем вместе мечтаешь о благе для ближних и вместе честно трудишься над осуществлением этих планов, переступит пропасть, которую смерть разверзнет между вами, и там, в Наваззами будет рядом с тобой. Отрадно знать, что твои мать, отец или дорогие друзья действительно окажутся там вместе с тобой, и вы сложите свои столь различные записи, чтобы насладиться кажущейся реальностью, которая на Земле так и осталась несбывшейся надеждой.

Анзими все еще жила на Земле, и я встречал здесь иногда свое представление о ней, а иногда и ее высшее Я. Почему стало возможным последнее? Потому что ей очень недоставало меня, желание видеть любимого крепло и, наконец, стало таким сильным, что перенесло ее чистую душу на мой план. Это было не только приятно, но и полезно для Анзими, ибо давало ей власть над вещами невидимыми, о чем говорил апостол Павел. Для меня же каждая такая встреча с ней была огромной радостью. Да, она могла приходить ко мне, а я не мог вернуться к ней – обратное движение невозможно.

Во встречах с идеалами и состояло мое вознаграждение, ибо здесь ничего не происходило вопреки моему желанию. И наслаждаясь этой наградой, я одновременно на бессознательном уровне усваивал уроки предыдущей жизни на Земле. К примеру, опыт моих земных отношений с политиками Посейдонии научил меня общению с людьми и подобающим манерам, и из этого опыта родились схемы, в которых в будущем я должен был играть ведущую роль. Эти схемы теперь перешли в субъективное состояние и казались мне развивающимися в таком виде.

Земные действия и поступки развили мои способности, одновременно проверяя ценность моих представлений. Эти конкретные результаты стали частью моей ментальной сущности. Следовательно, в новом воплощении я должен буду родиться человеком, мозг которого обладает повышенной способностью решать политические и социальные вопросы. Возможно, в ближайшем воплощении я не использую это качество активно из-за каких-либо иных, более сильных склонностей, но оно, теперь более развитое, будет готово к применению при необходимости.

Сказанное истинно для всех душ, в том числе и для тех, которые были связаны со мной, как в прежнем – земном, – так и в последующем – райском – состояниях. Оценки результатов земного опыта и обобщения, сделанные за ограниченное время пребывания в девачане, придали этим душам новые ментальные качества или повысили уровень уже имеющихся, и в следующем воплощении снова свяжут нас на Земле. Все обстоит именно так, иначе, мой читатель, я бы никогда не написал эту историю, надеюсь, полезную для тебя.

Полученное мною в Ксиоквифлоне геологическое образование также прошло проверку в этом субъективном рае, в результате чего возросли мои способности в этой области, точнее, усилились интуитивное знание предмета и желание изучать его в следующем воплощении. Книги же послужат более четкому выявлению склонности к этой науке.

Я мог бы привести и другие примеры процессов обобщения и упорядочивания опыта, которые проходят те, кого от Земли отделяет могила – с одной стороны, а с другой – колыбель нового рождения. Но этого достаточно, чтобы намекнуть читателю, что именно здесь можно обрести истину, и хоть как-то подсластить «мысль о последнем горьком часе... агонии, и пелены, и тлена». Надеюсь, друг, мое усилие сделать смерть менее устрашающей, рассказав о ней на основании собственного опыта, увенчается успехом, и эти слова смогут поддержать тебя, и ты «подойдешь к своей могиле, как тот, кто, завернувшись в саван, почиет в сладких снах».

Зерах Колбурн – удивительный мальчик-математик приобрел свои знания не в современных школах. Он принес их как наследство прошлых веков из своих предыдущих жизней, просто сейчас его дремавшие способности проявились. Друг, я не буду оспаривать твое убеждение, что если бы у тебя была прошлая жизнь на Земле, то ты никогда бы не забыл ее, но принес бы память о ней с собой. Нет, я не спорю. Пусть твой разум сам решит, прав ли я. Подумай о том, что жизненные привычки вырастают из повторяющихся поступков детства, воспоминания о которых у тебя давно исчезли. И зная, что это так, реши: не абсурдно ли предполагать, будто те поступки, какие ты совершал целые века назад, в прошлых жизнях, могут быть восстановлены в памяти? Тем более, что весь промежуток времени между земными воплощениями проходит на других планах существования, куда не проникает и по законам Бога не может проникнуть ни единое воспоминание о жизни на Земле. Я-то знаю, о чем говорю.

...В конце концов, наступило время, когда я перестал заботиться о видимости поступков и представлениях о людях, местах или вещах, связанных с кажущейся деятельностью. Мне все больше хотелось остаться в каком-нибудь тихом месте и слушать, как Анзими, – истинная, а не вымышленная, – читала или говорила со мной. Я стал много спать и однажды утром не поднялся с постели, но меня это не обеспокоило. Я не был болен – никто в девачане не знает о болезни, а просто утратил желание что-либо видеть или слышать, испытывал скорее вялость, чем усталость, поэтому повернулся к стене и снова заснул. И это был завершающий сон в последней главе моего длительного отдыха от земной жизни, отдыха, который, хотя я не знал этого, для живущих на Земле продолжался двенадцать тысяч лет.

Смерть никогда не появлялась в доме моей души. Все, кто до этого окружал меня здесь, – и бессмертные реальные души людей, и их образы, созданные моим воображением, – исчезли. Они не умерли, нет, а просто исчезли для меня из вида, когда я усвоил их значение. Они исчезли потому, что весь опыт предыдущего воплощения уже выкристаллизовался в чертах моего характера, и теперь я был готов к новой земной жизни. Я мог осознать изменения только в себе, но не в других. Для меня вновь пришла пора действовать. Я спал и в этом сне умер для пассивной райской жизни, чтобы опять пробудиться на Земле – ребенком в колыбели. Я родился, дабы в новой жизни встретить Учителя и, наконец, обрести с его помощью Великий Покой!

ПРИМЕЧАНИЕ: После меня придет тот, кто расскажет тебе больше, чем я, о Великой Глубине Жизни. Жди слов его. Автор.

Конец первой книги

СЕМЬ СЦЕН ШАСТЫ

ПРОЛОГ

Фредерик С. Оливер, пишущий под диктовку

Если существуют «летописи в камнях и книги в бегущих ручьях», то крутые выси Честела истинно являют миру благороднейшую из библиотек. В ней простор, величие и торжественность природы выражены мистическими знаками, высеченными в вечном граните. На страницах этих каменных глыб можно прочесть о деяниях гномов - хранителей сокровищ Матери-Земли. Здесь лава своими перстами написала царственные хроники Плутона. Да, это подлинная книга Природы в переплете из снега и льда. И в ней закладкой на самой драгоценной странице служит серебряная лента, концы которой «вытекают» из объемного тома - один на северной стороне, другой - на южной, один из них называют рекой Мак-Клауд, а другой - Сакраменто. В этой великой эпопее есть еще две меньшие закладки - реки Питт и Шаста.

Столь прекрасный поэтический сборник должен иметь соответствующее заглавие. И разве мы сможем дать более подходящее, чем исконное название этого места у аборигенов - Иека? Его приняли белые люди, чьим глазам впервые открылись просторы Северной Калифорнии - романтической земли золота и приключений. Оно сохранилось благодаря интуитивному признанию извечного соответствия, которое всегда, во всех странах подтверждали первопроходцы и следопыты, принимая уже существующие названия. Годами и белые, и аборигены называли благородную вершину именем Иека, пришедшим из тьмы веков, как и ее более северную сестру - гору Рейнье - изначальным именем Такома. Но, увы, неуемное людское самомнение, суетная человеческая неудовлетворенность не пожелали оставить лучшее, как оно есть. На одну из заснеженных вершин поднялся русский зверолов, и вскоре слово «Иека» исчезло из языка людей. На другой сияющий пик поднялся эгоист-англичанин, и его светлость нашла слово «Такома» настолько варварским, что присовокупила к индейскому названию свое отчество.

Время выравнивает все и всегда поступает по справедливости. Патриотический американизм топографов Северо-Тихоокеанской железной дороги вернул на карты их компании музыкальное имя Такома, отправив на свалку заимствованное название и тем отвергнув тщеславные притязания одного эгоиста. Случится ли подобное и с именем Шаста-Бьютс, неведомо; но если нет, то это, возможно, будет выражением благодарности Америки, с радостью предоставившей право именования этого гордого пика своему другу, а в шестидесятые годы поборнику независимости нашей страны - России.

Вот краткое обозрение настоящего и прошедшего этих прекрасных скал и пиков.

На старой гужевой дороге, которая существовала еще до того, как железные рельсы связали самый крупный город Орегона со столицей Золотого Запада, в нескольких милях от дороги штата все еще стоит, как и тридцать лет назад, промежуточная станция этапа, владел которой «папаша Доллархайд». Уединенное место среди высоких сосен, будто королевской мантией облекающих великий горный кряж Сискью - часть Береговых хребтов, простирающихся в строгом величии на сотни миль, полустанок Доллархайд мил сердцу путешественника, как оазис в Сахаре для утомленного каравана. Этот приют среди просторов дикой природы в те времена на многие мили вокруг был единственным отпечатком цивилизации.

За домом Доллархайда дорога, стараясь петлять как можно меньше, уходила вверх по весьма крутому двухмильному склону горы. По этой крутизне задолго до того, как рассвет едва озарил величественные гребни, карабкался юноша, пешком и в одиночестве. Глубоко внизу, в доме Доллархайда все еще спали остальные приятели из его компании. Он же взбирался все выше и выше, делая остановки лишь там, где красота природы призывала его причаститься к ее видимым формам и послушать ее разнообразный язык, насладиться бодрящим ощущением свободы, красотой покрытых соснами склонов, токованием проснувшихся тетеревов и болтовней белки или бурундука. Один раз, восхищенный очарованием кристально-чистого ручейка, пересекавшего тропу, он остановился и замер, глядя вдаль, в глубину и мрак великого каньона, который терялся из виду в раннем свете зари. И вот, наконец, вершина! Но солнце еще не появилось на небе. Все 200 внизу мирно отдыхало под властью Морфея.

Но что это? Далеко на юге виднеется огромная туманная гряда, темно-серая в своей нижней части и сияющая розовым там, где ее пик упирается в небо. Пока юноша смотрит, затаив дыхание, Древнее Светило рассеивает мглу в долине, отгоняя ночь, и вот - рождается новый день. Розовые опенки исчезли, на их месте появляется гигантский остроконечный конус чистейшего белого цвета с черными полосами лишь в основании, каждая из них - ужасное ущелье. Конус этот высится не как вершины других гор, составляющие гряды, что соперничают высотой; нет, в гордом одиночестве вздымается он на высоком постаменте, пронзая синеву неба своими одиннадцатью тысячами футов от основания до вершины, и еще тридцатью четырьмя сотнями футов от уровня океана. Это - Шаста, величественная Шаста.

III

Но что же юноша? Год спустя мы находим его охваченным лихорадкой - «золотой лихорадкой», которая все еще царит в этом районе некогда знаменитых месторождений. Наверху, на склоне горы он разбил лагерь и с помощью кирки, корыта и лопаты пытается добыть золото, ибо надежда шепчет, что однажды он сможет найти тут целое состояние.

По всему району много недель бушевали лесные пожары, долины лежат, укрытые слоем дыма. Но золотодобытчик на горе сейчас находится выше всего этого и во время работы часто бросает взгляд вниз, на волнистую поверхность серебряного океана дыма. Странный вид открывается ему. Ни одна волна не колышет это море глубиной почти в целую милю, простирающееся повсюду, куда ни кинешь взгляд. На его безбрежном пространстве точками выделяются лишь два или три «острова». Это горные пики. Видны только их вершины, основания же скрыты. Где-то под этим покрывалом дыма лежит городок Ирека. Юноша смотрит на «острова» - лишь один из них не окрашен в темный цвет. Это самый большой из всех - остроконечная белая, окутанная вечными снегами гора Шаста, прекрасный остров в мрачном океане.

Ночь. То же самое место. Золотоискатель сидит у входа в свою палатку, размышляя над романтической красотой открывающегося перед ним вида. Легкий северный ветер прогнал прочь туманное море, не оставив и следа. Ниже палатки простирается огромная, темная, молчаливая пропасть - «ночной брег Плутона». Фантазия нашего рудокопа наполняет ее золотыми призраками. Только звезды - эти светочи ночные озаряют пространство. Но на востоке, над грядами меньших гор сквозь тьму уже проступают смутные очертания: там, далеко, как кажется отсюда, вырисовывается знакомая туманная форма неопределенного размера, скрывающая из вида какой-то мощный пожар. Он растет, разгорается. Вот в зачарованных глазах наблюдателя сверкнула неожиданная яркая искра, а следом засветился, засиял весь склон Иеки - это восходит луна, полная луна! И теперь снега Иеки сверкают в ее лучах, подобно расплавленному серебру, над темной пропастью. Светится огонек у палатки, разлетаются золотые призраки, а надо всем этим возвышается торжественный, величественный образ Шасты.

Осенью юноша покинул этот дикий уголок и отправился путешествовать на юг. Склон опустел. Зимняя сырость погасила лесные пожары и расстелила море тумана. Но минула зима, и следующим летом окрестные леса запылали опять, подожженные небесными молниями. Наш путешественник возвращается сюда. Сейчас он уже у самого основания Иеки. Его конь с трудом пробирается по дну вновь рожденного огнем океана дыма, словно краб, ползущий по каменистому руслу. Слабый ветер не дает тучам уплотниться, и время от времени юноша видит над головой неясную громаду, едва освещенную задушенной дымом луной, ибо сегодня, как и в ту ночь год назад, полнолуние. Сквозь эту тяжелую пелену рассмотреть красоту горы невозможно. Но зная, что смутно виднеющийся пик - Шаста, помня, как там, в вышине, где летают лишь вороны, он прорывает дымное покрывало и, сияющий, устремляется в небо, путник испытает чувство благоговения. Как похожа эта гора с пылающими у ее подножья лесами, одиноко высящаяся в ночи в своем снежном одеянии, на молчаливого часового у сигнального костра, закутанного в плащ, размышляющего о долге, верность которому он хранит вот уже много лет, да, хранит и будет хранить вечно!

Снова лагерь у лесной полосы Честела. Весь долгий день наш путешественник разглядывал окрестности, красоту которых трудно передать словами. На севере на одиннадцать тысяч футов возвышается гора «Гусиное гнездо», кратер которой всегда полон пушистого снега. Внизу, в долине, прекрасный, словно драгоценный камень, лежит город Сиссонс; он видится под ногами, хотя расположен на высоте семи тысяч футов над уровнем океана.

Наступает ночь. Юноше и его товарищу не спится в палатке. Они взбираются на гору верхом на мулах. Здесь тишина, лишь снизу едва доносится непонятный глухой шум. Луны нет, но все хорошо видно, снег будто сам по себе светится так, что все предметы на его фоне приобретают четкие очертания. Как черны мрачные скалы и уступы! А что это за мерцающие огоньки там, в ночной дали? Ах, это городские фонари в нескольких милях отсюда и в тысячах футов ниже, хотя сверху не видно, как они далеко. Очень холодно, о, холод настолько силен, что, кажется, сковывает разум! И могильное безмолвие вокруг. Теперь уже и снизу до их ушей не доносится ни звука. Слишком высоко для всего, кроме тишины. Хотя днем солнечные лучи отражаются от снегов, как от зеркала, и буквально раскаляют воздух, снег все равно не тает.

Вот горячий серный источник в тысяче футов ниже вершины. Путники согревают свои замерзшие руки в его теплой грязи и, вынув, быстро обтирают их, чтобы грязь не успела примерзнуть. Восхождение продолжается. Глаза наливаются кровью в этом разреженном воздухе. Тяжело дышать. Стук сердца подобен глухим ударам молота. Горло горит от жажды. Но не важно: под ногами уже вершина! Два часа ночи, июль 188... года.

Дата добавления: 2018-04-04; просмотров: 164; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 171819 20 21 22 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!